Текст книги "Спальня, в которой ты, он и я"

– Сама не знаю. Кажется, Луи постоянный клиент агентства. Видела бы ты девицу, с которой он удалился с выставки! Я бы не удивилась, если так.

– У Ребекки в картотеке сотни девушек. Странно, что ему досталась именно ты!

– Дэвид, вероятно, показывал Луи мою фотку, – неуверенно предположила я. – Он мог узнать меня, листая каталог.

Мобильник опять привлек мое внимание.

«За последний месяц вы трижды отказались от предложений. Вы знаете правило: еще один отказ, и я вычеркиваю вас из картотеки. Подумайте хорошенько».

«Я все обдумала».

«Хорошо. Стоит ли мне напоминать, что у вас на счету небольшой долг, который пока не покрыт вашим доходом за свидания? Вы не можете расторгнуть наш контракт до тех пор, пока не расплатитесь со мной до последнего евро. Я всегда готова пойти навстречу, но у меня не богадельня!»

Уж кто-кто, а я об этом знала! Мой долг – тысяча семьсот пятьдесят пять евро. Моих сбережений сейчас хватило бы с лихвой, чтобы рассчитаться с Ребеккой. Но тогда пришлось бы отказаться от свадебного подарка Дэвиду.

– Что с тобой? – заволновалась Соня.

– Да так… Ребекка мне опять не дает покоя.

– Да пошли ее куда подальше, старую перечницу! – хохотнула Соня. – Стоит тебе попросить у своего миллиардера на карманные расходы, и можешь швырнуть ей в морду все, что ты ей должна. Официант! – и она с презрением швырнула в лицо воображаемому официанту воображаемую пачку денег.

Мой мятежный поступок придал Соне силы, хоть немного облегчил ее рабство, дал возможность чуть-чуть повеселиться.

– Не миллиардер, а всего лишь миллионер, – поправила я ее.

– Какая разница! Все равно у него хватит денег, чтобы уладить твои долги. Перешли мне ее чертовую эсэмэску.

Я послушно взяла мобильник, чтобы переправить угрозы Ребекки на номер Сони, но в ту же минуту с характерным попискиванием телефон известил меня о том, что в непрочитанных есть еще одно сообщение.

– Она никак не уймется, старая кляча! – возмутилась Соня.

– Нет, это не Ребекка… Черт!

То, что я узнала из довольно обстоятельного и весьма любезного сообщения, зацепило меня за живое куда больше, чем меркантильные претензии Ребекки Сибони. В деньгах отныне я вряд ли буду нуждаться, это уж точно! Для меня сей факт означал победу над злой судьбой, от рождения уготовившей мне нищенское существование.

Но признание в профессиональной сфере – такого за деньги не купишь!

– От кого это?

– Собеседование… Его отменили. Они взяли на это место другую девицу. Которая вела метеопрогноз.

– Но она же круглая дура!

– Я знаю… Все знают… Но эта дура строит из себя звезду, ведь она выходит в эфир каждый день, ее мордашка уже примелькалась.

– Хм… Не понимаю, что ты прицепилась к телевидению! Почему тебе так хочется ишачить именно на телемагнатов?! Я уверена, ты бы прекрасно справилась и в печатной прессе.

– Хочу напомнить, что мой жених – один из этих телемагнатов, между прочим, – заметила я сухо.

– …а я, между прочим, всего лишь пять минут назад узнала о том, что вы собираетесь пожениться.

Ах, милая Соня! Она старалась найти слова, чтобы утешить меня. Конечно, она устала, пока часами трясла бедрами перед непрозрачным зеркалом, скрывавшим лицо клиента, но, несмотря на это, у нее хватило энергии, чтобы поддержать меня в трудную минуту.

– По крайней мере, тебе больше не придется быть Хотелкой.

– Кем-кем? – удивилась я.

– Разве Ребекка никогда тебе не рассказывала? Так она называет Ночных Красавиц, которые начинают вечер как девушки для сопровождения, а заканчивают его в номерах гостиницы «Отель де Шарм». Получается комбинация из слов «hot»[5]5
  По-английски – неудержимая, горячая.


[Закрыть] плюс «elle»[6]6
  По-французски – она, женщина.


[Закрыть], а все вместе – «hotel»[7]7
  По-английски и по-французски – гостиница, отель.


[Закрыть], вот и получились «хотелки». Здорово придумано, правда?

Хотелки – это такие, как Соня. Они возбуждают желания мужчин днем, в своей кабинке, чтобы потом отдаться им вечером.

– Вот уж не знала, что она способна на литературные опусы, – съязвила я.

– И тем не менее. Однако для тебя уже все позади.

Как бы я хотела быть в этом уверена! Было бы здорово, если бы это собеседование позволило мне наконец закрыть дверь номера Жозефины, да и все другие двери «Отеля де Шарм», раз и навсегда. И опять стать просто Анабель. Ни Эль, ни Ночной Красавицей, ни уж тем более Хотелкой…

– Ты не будешь против, если я позвоню Дэвиду прямо сейчас?

– Нет, разумеется. Давай, звони! Мне уйти?

– Нет, останься!

Я остановила Соню, удержав за смуглую руку. Летом она быстро покрывалась бронзовым загаром, что очень ей шло…

– Не слишком ли он прихотлив, этот твой император массмедиа? – спросила подруга вскользь, когда я повесила трубку.

– Днем – никогда. Но вот сейчас… это странно, честное слово… Он хочет, чтобы я зашла к нему в офис.

– Прямо сейчас?

– Да. Он сказал, что ждет меня.

– Наверное, он приготовил тебе небольшую пресс-конференцию: «Анабель Лоран, вы собрались выйти замуж за Дэвида Барле, а вы, между прочим, по вечерам работаете девушкой для сопровождения… Как вы представляете себе совместную жизнь, удастся ли вам преодолеть пропасть, разделяющую ваши два совершенно разных мира?»

– Да ну тебя!

Мы наспех попрощались. Я, нагруженная пакетами с обновками, вскочила в такси и попросила отвезти меня в Порт-де-Севр. До сего дня мне удавалось только издали приблизиться к башне Барле. Сияющий небоскреб вздымался выше всех окружающих зданий вдоль окружного шоссе и вписывался в архитектурный стиль южной части столицы, доминируя в этом ансамбле. Он не соответствовал только личному вкусу Дэвида, отдающему предпочтение старинным зданиям. С близкого расстояния небоскреб казался еще более огромным и холодным, что я сразу почувствовала, как только вошла в помпезный вестибюль.

– Мадемуазель Лоран? – пухленькая блондинка подбежала ко мне сразу, не успела я сделать пару шагов. Видимо, она была предупреждена о моем визите. В ее лице было что-то лошадиное, впечатление усиливала прическа в виде конского хвоста, туго стянутого на затылке. – Меня зовут Хлоя. Месье Барле поручил мне проводить вас к нему в офис. Прошу за мной.

– Хорошо.

– На самом деле, – продолжила она с волнением, будто ее жизнь зависела от этого, – месье Барле попросил отвести вас в зал заседаний, он подойдет туда. В его кабинете сейчас совещание.

– Ну ладно.

Мне показалось, что меня насильно заперли в машинном трюме корабля, где Хлоя была всего лишь маленьким колесиком огромного механизма, от которого зависела его согласованная работа. Пока мы поднимались на лифте и шли до стеклянной двери зала заседаний, где она предложила мне подождать, она раз десять посмотрела на часы.

– Не хотите ли кофе? Чаю? Воды? Сока?

– Нет-нет, спасибо, не хочется.

– Хорошо. Месье Барле будет здесь буквально через… – решающий контрольный взгляд на ручные часики, – три минуты. Максимум через четыре.

– Замечательно, – я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.

Но, поразмыслив, поняла, что тут нет ничего смешного, ведь жизнь, где каждая встреча рассчитана с точностью до секунды, для бедной девушки – обычное дело, и не только для нее, но и для человека, с которым я собираюсь жить.

Я устроилась в красном кожаном кресле на колесиках, совершенно новом, в стиле хай-тек, как и все в зале, и взяла со стола какой-то экономический журнал. Вдруг я заметила чью-то тень за стеклянной перегородкой. Характерный смешанный запах ванили с лавандой достиг моего носа прежде, чем я успела его узнать. Только я подняла глаза от журнала, как в дверном проеме раздался голос:

– Эль! Собственной персоной! Какая честь для нас!

Обеими руками опираясь на трость, вошел Луи Барле и устремил на меня свой острый взгляд. На брате Дэвида был достаточно узкий, но, несмотря на это, очень элегантный, как и накануне вечером, модный костюм. У меня перехватило дыхание, видок у меня был, наверное, как у дохлой рыбы, или еще хуже, так как сухая любезная улыбка Луи стала просто приветливой, и он стер с лица выражение высокомерного пренебрежения, взглянув на меня по-доброму, с интересом, как в первые минуты нашего знакомства.

Но могла ли я доверять его доброму расположению? А вдруг он выследил меня, не сумев добиться моего согласия на свидание через Ребекку?

Я решительно направилась Луи навстречу и встала так близко, что ему не удалось бы избежать объяснений.

– Что вы здесь делаете?

– Что я здесь делаю?

Казалось, его забавляет, даже веселит нелепость ситуации.

Его появление, еще более неуместное, чем накануне вечером в галерее, взбесило меня. А он держал себя в руках, более того, он был настолько уверен в себе, словно каждой клеточкой тела осознавал свое абсолютно законное право быть здесь, в этом месте в данную минуту.

– Думаю, я достаточно ясно выразилась, отказавшись вам отвечать. Я занята сегодняшним вечером, как, впрочем, и все следующие вечера.

– Да, я все понял с первого раза.

По крайней мере, Луи признавал тот факт, что именно он стоял за этим приглашением. Я была вне себя от негодования, готовая вцепиться ему в глотку или вырвать из рук трость и ударить его по больной ноге.

– Ну… ну, объясните, зачем вы меня преследуете?

– Я вас не преследую, даю слово!

– Вы лжете! – возмущалась я, с трудом сдерживая гнев.

– Да успокойтесь! Хлоя сказала мне, что вы…

– О! Так вы оба тут!

Радостный голос Дэвида подавил мой накал. Я почти успокоилась, когда он вошел и осторожно обнял меня.

– Значит, представления уже не нужны. Ну и славно!

Для Дэвида все всегда было «славно» или «просто замечательно». Если он не употреблял одно из этих восторженных определений, значит, ситуация ему казалась посредственной или даже ужасной. Но в данный момент Дэвид искренне был рад видеть нас вместе.

Луи не разделял его восторга, он ловил мой взгляд.

– Да, пожалуй, что так.

– Ну вот, перед тобой – мой страшный и ужасный родственник, – положив руку на плечо старшего брата, Дэвид продолжал шутить: – Он же, по совместительству, директор по коммуникациям группы Барле.

– Директор группы? – растерянно пробормотала я.

– Да, единственной, которая у нас есть… и, похоже, самой успешной.

Луи крайне раздражало веселое настроение Дэвида, что бросалось в глаза, но при этом в присутствии младшего брата он был сдержан. Его скромное поведение сильно отличалось от развязных и самоуверенных манер, которые он демонстрировал накануне. Уважение служащего по отношению к начальнику, разумеется. Или комплексы старшего по возрасту к своему преуспевающему младшему брату.

Генеральный директор обратился к первому заместителю вполне деловым тоном:

– А теперь мне нужно поговорить с Анабель с глазу на глаз, если не возражаешь.

– Разумеется.

Луи церемонно поклонился, бросил на меня непроницаемый взгляд и наконец удалился, растворившись в глубине коридора. Его долговязый прихрамывающий силуэт благодаря особенностям освещения еще какое-то время отражался в больших стеклянных панелях.

У Луи Барле мускулистая, упругая задница. Тонкая ткань брюк превосходно облегает ее, подчеркивая идеальную выпуклую форму. Такую попку хочется ущипнуть, потискать, может быть, укусить или даже…

(Написано незнакомым почерком 06/06/2009.

Без комментариев!)

– Дорогая!

– Да?

– Присядь, прошу тебя.

Я послушно опустилась на край кресла и очутилась лицом к лицу с Дэвидом. В такой позиции мне оставалось только смиренно выслушать его, как и подобает покорной супруге.

– Я подумал об этой истории с твоим собеседованием и…

– Давай больше не будем об этом говорить.

– Нет, будем… Это надо обсудить. Я поговорил сегодня с Люком Доре, директором BTV. Он давно уже хотел вставить в вечернюю сетку вещания какую-нибудь передачу о культуре. Прайм-тайм по четвергам у нас зависает, мы теряем аудиторию. До сих пор я с ним не соглашался, но теперь готов дать ему зеленый свет.

Прайм-тайм, аудитория, зеленый свет – когда он так говорил, его работа казалась мне простой и веселой, как партия в подкидного. В этой игре Дэвид, кстати, всегда выигрывал, разумеется.

– Ну и что? – я сделала вид, что не догадываюсь, какой козырь он прячет в рукаве.

Дэвид взял меня за руку.

– А вот что, мадемуазель Лоран… Мне бы следовало сказать, мадам Барле… Имею удовольствие вам сообщить, что через несколько недель в эфир выходит новая передача на канале BTV под названием «Новости культурной жизни», и вы будете ее ведущей.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет! Я достал кое-какие пробные записи, сделанные в Высшей школе журналистики, и показал их Луи. Ему понравилось.

– Но, Дэвид… Я никогда в жизни не работала в прямом эфире!

– Ну и что! Сделаешь, как девяносто девять процентов ведущих на телевидении: научишься по ходу.

Он отпустил мою руку и встал, словно по команде своей секретарши Хлои, в обязанности которой, по всей вероятности, входило следить за его расписанием.

– Название передачи, конечно, предварительное, если тебе не нравится, можешь придумать другое. А теперь мне придется тебя оставить, я и так уже на две минуты опаздываю. Мы вечером поговорим об этом дома.

Мой будущий супруг в очередной раз перевернул всю мою жизнь так, как я даже не смела и мечтать. А мой начальник только что оставил меня в одиночестве, даже не попрощавшись.

К несчастью для меня, то был один и тот же мужчина.

10

Никогда раньше электричка в Нантерр не казалась мне такой уютной, а путь из Парижа в пригород – таким коротким. Я позабыла все свои тревоги: и злонамеренные козни Луи, и не менее беспокоящие меня письма от моего анонимного мучителя. Кажется, я даже пару раз зачем-то глупо улыбнулась соседу напротив. Мне хотелось, чтобы мое блаженно-счастливое состояние перешло к другим пассажирам и каждый мог бы продолжить свой путь, закутавшись в облачко личного счастья. Впрочем, наверное, это было уж слишком…

За окнами вечерняя заря окрасила серые пригороды в ласковые оптимистические цвета, и даже мое захолустье показалось мне очаровательным.

У меня было такое прекрасное настроение, что я не зашла в комиссариат, хотя всю неделю собиралась это сделать, я даже забыла заскочить в булочную, чтобы купить маме сладости. Предложение Дэвида стерло из памяти все мои страхи, все опасения.

– Ничего, – сказала Мод, встречая меня у порога в своем стареньком халатике. – Я сделала мясное рагу по бабушкиному рецепту.

По ее виду нельзя было определить ни возраста, ни происхождения, но болезнь уже наложила свою печать: постоянно серый, нездоровый цвет лица, морщины, которые с каждым днем, казалось, становились все глубже, тяжелая поступь и медлительность в каждом движении…

Поначалу я испытывала угрызения совести, безуспешно стараясь скрыть свою радость перед ней. Я взялась помешивать рагу, наслаждаясь пленительным ароматом лаврового листа и муската, щекотавшим мне ноздри. Словно разделяя мое настроение, Фелисите, мурлыкая, терлась об мои ноги.

Я постаралась свести к минимуму рассказ о возможностях, открывшихся передо мной благодаря великодушному поступку Дэвида, но мама прекрасно знала мое положение и потому смогла оценить его по достоинству:

– Это замечательно, дорогая! Просто здорово…

Она прижалась к моей спине и обняла меня своими слабыми руками, такими слабыми, что мне почудилось, она обхватила меня, чтобы не упасть. Продолжая помешивать мясо, не отрывая глаз от густой кипящей подливки, я другой рукой ласково обняла ее.

– Да, конечно, но…

– …но?

– Мне неловко, что он делает это для меня.

– Почему?

– Ну, ты ведь понимаешь, мне же всего двадцать три года, я только что окончила университет, и тут вдруг – моя собственная передача, в вечерний прайм-тайм, на одном из самых популярных каналов во Франции. Ты только представь себе, как на меня будут смотреть, как оценивать, что подумают?

– Что кому-то иногда везет? – улыбнулась она, понимая, что ее предположение, по крайней мере, наивно.

– Нет, что кого-то проталкивают. И, поверь, если я не буду безупречна, меня заклюют!

Она прижалась щекой к моей спине, как делают дети, и сказала изменившимся от болезни и дрогнувшим от чувств голосом:

– Но ты будешь безупречной, Эль. Это точно!

– Ах, мама… – вздохнула я. – Хорошо бы, конечно, но, поверь, такого рода протекция, особенно в этой среде, обходится очень дорого. Вообрази, как озлобятся люди, когда подружка патрона ни с того ни с сего появится в эфире: зрители, комментаторы, критики, я уж не говорю о тех ведущих, которых из-за меня отодвинули в сторону. Я ведь сама от этого столько раз страдала.

Я вспомнила об эсэмэске с отказом в собеседовании, полученной несколько часов назад, но тут же выкинула это из головы. На близком расстоянии я чувствовала простой аромат розовой воды, постоянно сопровождающий маму. Он обычно оказывал на меня успокаивающее воздействие, но сейчас смешивался с запахом готовящегося мяса.

– Что касается меня, я не думаю, что это удача или счастливое стечение обстоятельств, – сказала она со всей твердостью, на которую еще была способна. – Если с тобой такое случилось, будь уверена, ты это заслужила.

– Хм…

– Ты говорила, что этому Люку, как там его, понравились твои работы?

– Да, по крайней мере, со слов Дэвида. Но у меня такое впечатление, что он просто хотел польстить своему патрону.

Мне же не случайно показалось, что мой жених был не в своей тарелке сегодня.

– Похоже, ты не слишком уважительно относишься к своему молодому человеку, – заявила она, стараясь, правда, произнести эти слова как можно мягче.

– К кому? К Дэвиду?

– Ты могла бы проявлять больше доверия к его мнению. В конце концов, ты же сама сказала, что он руководит крупным телеканалом. Если он считает тебя достаточно компетентной, чтобы вести передачу в эфире, не вижу причин не верить ему.

Я, онемев от неожиданного упрека, смотрела на маму вытаращенными глазами, потом перевела взгляд в глубину гостиной, где через полуоткрытую дверь виднелся старинный буфет, весь уставленный моими фотографиями, которые Мод собирала с особой тщательностью. Там как в мемориальном музее были собраны моменты моих детских мини-побед, школьных памятных событий, вплоть до дня, когда я закончила бакалавриат, и самое последнее фото – я в объятиях Сони с дипломом об окончании университета в руках.

– Так случается, дорогая. Это нормально, что у тебя есть сомнения, – опять начала она, взяв мои руки в свои, такие тонкие и легкие. – Но в том, что касается ответственности, а она лежит на его плечах, Дэвид не может позволить себе сомневаться. И он выбрал именно тебя.

Мама всегда находила нужные слова, слова утешения, слова, которые все объясняли. Как всегда в тех случаях, когда я настойчиво требовала отцовского тепла, его присутствия в своей жизни, но при этом единственное, что могла использовать в качестве моральной поддержки, – это старую выцветшую фотографию, на которой он держал на руках меня, толстощекого пухленького младенца. Фото датировалось временем исчезновения отца: конец 1987 года. Ричард Родригес, испанец по происхождению, прораб на стройке, за которого мама вышла замуж уже на склоне лет, может быть, от отчаяния. Он уехал в Квебек руководить каким-то строительным объектом якобы на несколько недель, но потом так и не вернулся. Призрак, фантом.

– Спасибо, мамочка…

Я обняла ее, прижала к себе, чтобы согреть своим теплом.

– Ой! Какая же я глупая! Я чуть не забыла про самое главное! – Я сжала ее потеплевшие, тонкие, как у подростка, руки.

– Что такое?

– Подожди…

Я побежала в прихожую, сняла с вешалки свою сумку, вынула оттуда продолговатый конверт и вернулась к ней, размахивая им в воздухе. Мод округлившимися глазами с удивлением смотрела на меня:

– Что это? Что?

– Пляши! – весело командовала я. – Это – твой годовой пропуск в Диснейленд.

– Что-о-о?

Она не знала, что выбрать: рассмеяться или отругать меня за плохое поведение. Я сделала вид, что наношу ей удары как шпагой этим листочком бумаги.

– Да нет же, нет! Это – наши билеты в Лос-Анджелес! Секретарша Дэвида мне передала их только сегодня!

– Билеты?..

– В Лос-Анджелес, мама… Тебе нужно поправить здоровье. Прямо скажем, здесь тебе ничего не светит.

Если я не перегибала палку, ей нравилось, когда я обращалась с ней запросто, так, как принято у нас между сверстниками.

– Ты бы видела выражение лица мадам Чаппиус, когда я ей сказала, что собираюсь этим летом поехать в Соединенные Штаты!

– Спорим, она тебе не поверила.

– Она решила, что я в самом деле свихнулась! Она сказала: «Ну ладно, посмотрим. Америка, так Америка…»

– Ты ей отправишь оттуда открытку!

– Ты тоже черкнешь пару строк! Она с ума сойдет от зависти, старая карга!

Мама схватила конверт и вытащила из него прямоугольник из жесткой бумаги, где были прописаны цифры, даты, какие-то коды. Пробежав его глазами, она спросила:

– Мы улетаем двадцатого июня?

Через два дня после моей свадьбы, подумала я. Эту информацию, столь важную для меня, я пока не решалась сообщить маме, я не могла поделиться с ней своим счастьем в то время, когда ее собственная жизнь была под вопросом.

Моя свадьба… даже для меня она пока не казалась реальной настолько, чтобы завести об этом разговор в своем окружении. Дэвид в те редкие минуты, когда мы были вдвоем, больше не вспоминал о ней, словно, получив мое согласие, посчитал, что дело решено и все последующее уже не имеет никакого значения, являясь лишь скучной формальностью. Организацией свадьбы занимался Арман, без лишнего шума, но так, чтобы все наилучшим образом устроилось к тому моменту, когда наступит долгожданный день. Он любезно взял на себя решение всех вопросов (рассылка уведомительных писем и приглашений, выбор цветов, составление меню праздничного обеда и прочее). Я только издалека слышала эхо подготовительной суеты. Что касается Сони, которая всегда совала нос во все подробности, то она, казалось, стеснялась расспрашивать меня о свадьбе, хотя та уже была не за горами. Зависть? Или обида, что я не сразу позвала ее быть моим свидетелем?

– Да, мы улетаем двадцатого. А что? У тебя на этот день другие планы? – спросила я как бы между прочим.

– А когда ты приступаешь к своей новой работе?

– В общем-то через три дня, во вторник. Девятого.

Она закрыла конверт, взяла мои руки в свои и посмотрела на меня решительно и серьезно:

– Я полечу одна.

– Ни за что! – возмутилась я.

– Ты не можешь лететь со мной. Ты только что приступишь к новой работе на телеканале.

– Но, мама, самолет вылетает в субботу. Какие проблемы?

– Будь благоразумной! Ты не можешь слетать на другой край земли и вернуться за выходные. И потом, для тебя это очень важно! Ты не можешь, только что устроившись, тут же взять отпуск.

– Но ведь это Дэвид резервировал билеты. А он, между прочим, мой начальник. Мама, если бы он считал, что так делать нельзя, он бы сказал. Или выбрал бы другую дату.

Хоть болезнь и ослабила ее, она все же оставалась моей матерью и могла заставить меня слушаться одним словом, одним взглядом.

– Нет, и еще раз нет… Ты остаешься здесь, доченька. Я полечу одна. Я смогу совершить перелет. Ты не думай, я справлюсь.

Она произнесла эти слова твердым и уверенным тоном, не пытаясь драматизировать события.

– Я переживаю не только по поводу перелета…

– Постой, не ты ли говорила, что клиника, куда ты меня отправляешь, самая замечательная на свете и что с того момента, как я прибуду в аэропорт, ко мне направят медсестру, которая будет заботиться обо мне?

– Да, я… – вздохнула я, виновато потупив глаза. – Это действительно замечательная клиника, она входит в топ лучших в мире. Там лечится и обследуется весь Голливуд, все сливки общества, даже, по крайней мере, два президента Соединенных Штатов проходили в ней курс лечения.

– И что? Ты думаешь, со мной там может случиться что-нибудь плохое?

Нет, конечно. Единственное, что могло с ней случиться, это – исцеление. Увы, в клинике Макса Фурестье в Нантерре, как бы врачи ни старались поставить маму на ноги, надежда на чудо угасала с каждым днем.

– В любом случае не мне тебе напоминать, как это бывает: если ты счастлива, то и мне хорошо. Если мне хорошо, то и ты…

Она не закончила фразу, скорее всего, боялась сглазить. Ей не хотелось заглядывать далеко в свое будущее, она предпочитала теперь мечтать о моем, отныне более радужном. Ну и я не стала настаивать, предпочитая отложить продолжение серьезного разговора на потом.

Рагу, судя по пряному аромату, наполнившему кухню, можно было подавать на стол. Мне показалось, что аппетит у мамы стал гораздо лучше, чем накануне. У меня словно камень с души упал, когда я увидела, с каким удовольствием она поглощает мягкое сочное мясо.

– Ты смотрела сегодня свою корреспонденцию?

Я еще не успела заявить на почте об изменении места жительства.

– Нет, а что? Разве есть что-нибудь особенное?

– Да нет, все как обычно – счета, реклама, проспекты… Ах нет, вспомнила…

Она вдруг неожиданно проворно поднялась и засеменила к круглому столику в прихожей.

– Тебе пришло странное приглашение.

– Почему «странное»?

Мой вопрос, как и вилка с кусочком мяса, зависли в воздухе.

– Потому что тут нет адреса на конверте, только твое имя.

Иначе говоря, белый конверт положили в почтовый ящик, минуя почту. Тот, кто взял на себя труд привезти письмо сюда, очевидно, точно знал не только о том, что моя почта приходит на мамин адрес, но и то, что я бываю здесь регулярно. Этот неизвестный так же сведущ, как и анонимный автор записок из дневника, мелькнула у меня мысль.

Я не ждала ни от кого писем. Если бы Дэвид хотел сделать подобный сюрприз, он ни за что не стал бы присылать писем сюда.

Вернувшись к столу, Мод протянула мне конверт. Я едва на него взглянула, как внутри все похолодело. Я застыла, сжимая в руках бумажный треугольник.

– Что-то не так? – удивилась мама.

– Да нет, все нормально…

Такую бумагу серебристого цвета с блестками выбирают обычно для праздничных уведомлений о свадьбе или рождении ребенка, а также пишут на ней приглашения на вернисаж или премьеру в театре.

Самое ужасное – я узнала тот тип бумаги, что и в моем дневнике «сто-раз-на-дню», как называла его Соня. Можно ли поверить в простое совпадение? Этот цвет и фактура встречаются довольно редко.

– Так ты его не прочтешь?

Конверт не был заклеен, значит, любой мог его открыть и ознакомиться с содержимым письма до меня. Даже не представляя, о чем там могла идти речь, я содрогнулась от ужаса от одной только мысли о том, что его могли уже прочитать.

Я заглянула в конверт. Внутри сразу бросилась в глаза пластиковая магнитная карта для открывания двери гостиничного номера. Прочитав на одной стороне логотип слишком хорошо известного мне заведения, я чуть не хлопнулась в обморок: гостиница «Отель де Шарм».

Так, значит, об этом ему тоже известно…

Поскольку ни одна из комнат гостиницы не имела номера, узнать, к какой именно принадлежит магнитный ключ, не представлялось возможным. Когда прошел первый шок, то первая мысль, пришедшая мне в голову, состояла в том, что без этой информации ключ бесполезен, им нельзя воспользоваться.

Я уже много раз занималась сексом в этой гостинице, но ни разу пока не испытывала оргазм. Так что я пока еще не расплатилась с таинственными призраками плотских утех, блуждающими под этой крышей. Ну и что из того?

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009

Что он может об этом знать? Он что, все время держит свечку у моей киски, чтобы так рассуждать? Какое ему дело до того, что я чувствую, а что – нет!)

К обратной стороне письма была приложена записочка на розовой бумаге. Я испытала некоторое разочарование, обнаружив, что она написана совсем другим почерком, чем таинственное послание, адресованное моему телу.

Дорогая Зэль,

Сегодня вечером, в десять часов.

Не опаздывайте!

Не берите с собой мобильный телефон.

Этот почерк мне показался более ровным, спокойным и правильным, чем тот, другой. Этот точно принадлежал человеку уравновешенному, хладнокровному, а тот, первый, свидетельствовал о характере импульсивном, тревожном, пресыщенном жизнью.

– Что, плохие новости? – мама встревожилась, увидев, что я побледнела.

Кроме письма и записки в конверте находился еще лист плотной белой глянцевой бумаги. Изучив его, я поняла, в чем дело, и смогла ответить маме, почти ничего не придумывая:

– Да нет… Но ты права, это действительно приглашение.

Белый картон содержал слова, напечатанные типографским способом. Всего одна фраза – ровно посередине чистого листа, неотвратимая, как гром после молнии:

1 – ТЫ СВОЕ ПОЛЮБИШЬ ТЕЛО.

Я не могла не обратить внимания на аналогию этой формулировки с текстом десяти заповедей. Когда-то, во время учебы в университете, я посещала семинарские занятия, где мы изучали литературные формы, используемые в Библии: проповеди, притчи, псалмы, а также Скрижали Завета, данные Моисею Богом.

– Приглашение? И куда же?

Мод свято соблюдала мое право на личную жизнь и старалась не вмешиваться, если видела, что мне это неприятно. Такая позиция мне позволила до сих пор откладывать ее знакомство с Дэвидом, хотя она и сгорала от любопытства.

– На… костюмированный бал.

– Да что ты? Это же здорово! Твоя школа организует такое мероприятие?

Мне пришлось импровизировать на ходу:

– Да, директор лицея живет здесь неподалеку. Наверное, он решил, что мне будет приятно, если он вручит приглашение мне лично.

– Не похоже, что ты обрадовалась, – заметила она как бы между прочим, наливая себе полстакана красного вина.

– Ты же знаешь, эти шумные праздники… мне никогда не нравились.

– Иди-иди! Хоть немного развлечешься.

Если уж собственная мать мне советует…

В этот раз мне более или менее было ясно имя отправителя. Кто же, если не Луи Барле, мог пригласить меня в номер известной гостиницы ради услуги, которую он уже оплатил? Но что больше всего поразило меня, так это то, что он мог оказаться тем самым анонимом, который несколько недель подряд истязал меня скабрезными посланиями. Итак, он – тот самый человек, подкинувший мне дневник. Тот самый извращенец, который вбил себе в голову, что обязан заниматься моим половым просвещением. «Кто его заставляет писать мне свои дурацкие письма?» – этим вопросом я задавалась тогда, на вернисаже, стоя с ним лицом к лицу. Теперь я знаю твет…

В какой-то момент я вспомнила сцену, произошедшую в этот же день чуть раньше, когда мы с Дэвидом и Луи разговаривали в зале для заседаний, расположенном на самой верхушке башни Барле. Их башни. Видя вместе братьев Барле, я не могла отделаться от странного чувства, не то чтобы неприятного, скорее, я ощущала некую противоестественность в том, что вижу их вместе, кто-то из них был лишний в этом зале, но я не могла определить, кто именно. Словно, стоя рядом, они предоставляли возможность ярче обнаружить то, что их отличало друг от друга. Я вспомнила руки обоих братьев – рука Дэвида, зажатая у запястья в белый шелковый манжет, и рука Луи, утонченная, с татуировкой в виде какого-то текста, который мне пока не дали увидеть целиком.