Текст книги "Спальня, в которой ты, он и я"

Эта загадка так и осталась неразгаданной, так как неожиданный звонок у калитки отвлек меня от этих мыслей. Я не успела оглянуться, как мама проскользнула к окну, привлеченная назойливым перезвоном, действовавшим ей и мне на нервы.

– Это Фред, – лаконично сообщила она.

– Что ему надо?

– Он хотел забрать свои вещи из твоей комнаты.

– Так он предупреждал, что придет?

– Ну, да… Он сказал, что как-нибудь зайдет вечерком.

Мой бывший ничего не предпринимал до того момента, когда мог быть уверен, что встретится здесь со мной. Фред позвонил опять, казалось, он теряет терпение.

– Спускайся в погреб, – шепнула мама.

– Что?

– Спускайся в погреб, говорю. Он не будет тебя там искать.

– Я не собираюсь прятаться. Я больше его не люблю, вот и все…

– Тебе сейчас только скандала не хватает, – устало выдохнула она.

Но Фред не стал дожидаться приглашения, открыл калитку и подошел к дому. Его тень маячила за стеклом входной двери, в трех метрах от нас.

– Анабель!

– Спускайся скорее! – шептала мне мама.

– Анабель, я видел, что ты дома. Открой!

– Прекрати, мама, это смешно!

Теперь он дубасил кулаком прямо по стеклу.

– Открой, сука! Это я!

Мама металась, охваченная паникой и гневом.

– Ты меня еще помнишь? Я тот парень, которого ты отшвырнула как дерьмо!

Увидев, что я потянулась к ручке двери, мама шлепнула меня по руке:

– Анабель! Я запрещаю тебе открывать! Он же пьян!

Действительно, ругательства, изрыгаемые хриплым, грубым голосом, не оставляли сомнений: Фред явно был не в себе.

– Мне надо поговорить с тобой… – он немного смягчил тон. – Дай мне пять минут, Эль. А потом я оставлю тебя навсегда, живи как хочешь! Пять минут, всего пять… Эль…

– Фредерик, она не хочет с тобой разговаривать.

Вмешательство больной женщины поставило его в тупик, он почти угомонился и сказал примирительным тоном:

– Мне жаль, Мод… Я не хотел вас напугать. Просто я хочу, чтобы Анабель мне сама сказала это в глаза.

– Что она должна тебе сказать, сукин сын?

– Что все кончено…

– Я сама могу тебе это сказать: все кончено! – надтреснутым голосом еле выговорила она, исчерпав свои силы. – И хорошо, что кончено!

Несколько минут тишины стали ей ответом, но потом, переварив сказанное, он возмутился вновь:

– Почему вы так говорите?

– Потому что это – правда. У нее есть другой. И получше.

Я умоляла ее взглядом ничего не рассказывать дальше.

– И кто же это?

Пока она изводила оцепеневшего и распластанного по матовому стеклу парня рассказами о Дэвиде, о моей состоявшейся карьере, о моем новом доме, похожем на дворец, о счастье, которое, само собой разумеется, меня ожидает, но с другим, мои мысли где-то блуждали и, в конце концов, вернулись… к конверту с приглашением.

Неожиданное появление Фреда помешало мне сразу насторожиться и почувствовать, что конверт гораздо тяжелее, чем можно было бы ожидать. Я перерыла все содержимое, вытащила оттуда все бумаги и нашла на самом дне большой, с зазубринами, ключ, гладко отполированный от времени и долгого использования. Ничто не говорило о том, что именно этим ключом можно было открыть. Непонятно также, чего от меня ожидали сегодняшним вечером. Странной казалась также ошибка в моем имени: Зэль.

Однако теперь я была полна решимости, как парень с той стороны двери был полон отчаяния, что должна ответить на приглашение и пойти на встречу. Но как? Ускользнуть незаметно не было никакой возможности.

11

Во время моей учебы в университете один наш преподаватель на занятиях по журналистике утверждал, что любое высказывание несет в себе истину, даже вранье. Поэтому интересно попробовать хоть раз в своей жизни обнаружить залегающий в глубине пласт истины, соскоблив налет банальных слов, составляющих фразу, то есть понять, что именно стоит за словами, в чем истинный смысл написанного.

– Когда видишь немножко больше, чем написано, начинаешь читать между строк, вникать в суть, – вещал он с кафедры, закручивая кончики своих усов а ля генерал Дуракин. – Слова набирают страшную силу. Они являются тем, что вы ощущаете. Они становятся вашими чувствами, сливаются с вами воедино.

По правде говоря, я никак не могла сформулировать причину того, что весь сегодняшний вечер заставляло меня дрожать как в лихорадке. Может, в желудке завелись лягушки? Или кошки скребут на душе? Или мурашки по спине бегают? А скорее всего, вся эта живность в одночасье одолела меня, и от этого нашествия темных сил мне было не по себе.

Фред, ворча себе под нос, наконец убрался восвояси, пообещав, однако, вернуться, чтобы переговорить со мной с глазу на глаз. После его ухода я стрелой помчалась на электричку, прихватив с собой серебристый конверт, а также его старшего брата – блокнот с отрывными страничками.

Я удобно устроилась в полупустом вагоне, тогда как в противоположном направлении переполненные поезда везли из столицы в пригород усталых жителей окраин. Мобильная связь работала отвратительно, мне пришлось сделать несколько попыток, чтобы дозвониться Ребекке. В конце концов, уговаривала я саму себя, – именно она навела старшего Барле на меня. Потом я стала названивать непосредственно Луи на его рабочий телефон. Бред какой-то! Наверное, я сошла с ума! Фелисите, кстати, осуждала меня неодобрительным мурлыканьем, свернувшись калачиком в своей переноске.

У Ребекки я попала на автоответчик. На телефоне Луи неприветливая секретарша сухим голосом сообщила, что ее начальник уже ушел с работы.

– Не могли бы вы дать мне номер его мобильного телефона?

– Нет, к сожалению, я не уполномочена соединять его с кем-либо, – сухо, но корректно отказала она.

– Послушайте, я прекрасно понимаю, что вы по долгу службы охраняете его частную жизнь, но меня только что пригласил на работу сам Дэвид Барле. Если не верите, можете спросить у Хлои.

– Что вы! Я не сомневаюсь в ваших словах, но я не уполномочена…

– Ладно! – разозлилась я, прервав ее заученный речитатив. – Я поняла. Но я хочу сказать, что я…

Подружка ее начальника? Его будущая жена? Как переубедить ее и при этом не хвастаться, не задирать нос перед девушкой, которая, вполне возможно, так же, как и я, живет где-нибудь в захолустье, на окраине столицы?

Тем не менее я заявила:

– …ведущая новой программы в прайм-тайм по BTV.

…не будучи уверена, что эта версия не окажется худшей из всех.

– Но я ничего не могу сделать, – тоскливо пролепетала она, терзаемая, возможно, страхом потерять работу и… опасениями восстановить против себя начальника своего начальника. – Мне, честное слово, очень жаль!

Поезд въехал в туннель, соединяющий район Дефанс с собственно Парижем, и наш разговор, полный драматизма, на этом прервался. Мне захотелось поделиться своими проблемами с Соней, но связь так и не появилась.

На каждой станции я отмечала, что уверенности во мне становится все меньше и меньше. Если я поеду в «Отель де Шарм», то признаю тем самым, что подчиняюсь правилам порочной игры, навязанной мне Луи Барле с момента нашей первой встречи. Даже, пожалуй, еще раньше, лихорадочно думала я, сообразив, что первые непристойные записки от него стали приходить еще до того, как я встретилась с Дэвидом. Но если я его отвергну, вполне вероятно, он возьмет и расскажет Дэвиду все, что знает обо мне. Да еще этот дневник, который я постоянно ношу с собой, содержащий записи интимных отношений вплоть до мельчайших деталей, причем написанные от первого лица. Получается, раз уж он при мне, значит, я и есть его настоящий владелец и автор того, что там написано.

Иначе говоря, если сначала затеянная им игра смахивала больше на шантаж, то теперь к ней прибавился штрих, о котором несколько дней назад я и не догадывалась, а именно – любопытство. Именно это я увидела в загадочном послании от Луи, почувствовав в его призыве едва заметный оттенок досады и негодования.

– Добрый вечер, мадемуазель. Дэвид просил меня предупредить вас о том, что сегодня вечером он не приедет к ужину.

Свет горел только в окнах первого этажа особняка Дюшенуа, излучая характерную для старинной постройки спокойную тишину. Арман стоял на ступенях парадного подъезда с кухонным полотенцем в руках, всем своим видом показывая, что его застали врасплох в неподходящий момент, когда он был занят приготовлением пищи.

– А, ну ладно…

Я очень расстроилась, потому что вправе была рассчитывать, что мой друг лично предупредит меня об этом, однако потом, увидев три неотвеченных вызова на своем мобильнике, поняла, что он и пытался, но помехи со связью не дали ему такой возможности.

Наконец я позволила Фелисите выбраться из переноски, перехватив суровый взгляд старого слуги. Кошка неспешно и осторожно сделала первые шаги по мраморной плитке, не отрывая носа от пола. Она принюхивалась к незнакомой обстановке, конечно, тут же учуяв следы Синуса и Косинуса.

– Встреча с корейскими партнерами, скорее всего, затянется надолго, он советовал вам не ждать его.

– Понимаю. А не перекусить ли нам чего-нибудь? – спросила я, словно Арман был моей подружкой, заглянувшей в гости поболтать.

– Это предусмотрено. Если вы голодны, пройдемте на кухню, там все готово.

– Я не просто голодна, я умираю от голода.

Конечно, это была ложь. Наш с мамой ранний ужин все еще лежал грузом в желудке, и идея второго ужина не слишком меня вдохновляла. Но я подумала, что веселое настроение в данный момент, пусть даже напускное, – это единственное спасение от раздиравших меня мрачных мыслей. Зато мне не пришлось огорчаться из-за своей хитрости, когда я обнаружила под металлическими колпаками наши две тарелки с еще дымящимся блюдом.

– Тигровая креветка Гамбас в соусе с шампанским, – торжественно объявил Арман.

Этот рецепт дал ему шеф-повар из ресторана «Ле Дивелек»! Я не верила своим глазам, глупо улыбаясь, как маленькая девочка в рождественское утро. Как это мило с его стороны, как душевно и искренне!

– Дэвид решил, что вам это понравится.

– Это… это просто замечательно! Спасибо!

Не в силах сдержать щенячий восторг, я чмокнула его в пергаментную сухую щеку. Он сдержанным жестом пригласил к столу, где на идеально украшенных лимоном и зеленью тарелках нас ожидали ароматные золотистые креветки.

– Приступим? – предложил Арман, покраснев от смущения.

– Приступим!

Божественный вкус блюда восхитил меня почти так же, как недавно в знаменитом ресторане «Ле Дивелек». Я подумала, что вместо того, чтобы в безвестности проводить дни в услужении семейству Барле, Арман вполне мог бы держать ресторан и прославиться как искусный повар. Однако, глядя, как он с блаженной улыбкой смотрит на свое кулинарное чудо, я передумала затрагивать эту тему.

– Не знаю, заметили ли вы, что в последнее время я получаю много писем, точнее, записок от анонимного автора.

– Анонимного автора?

– Такие маленькие листочки с дырочками, вырванные из блокнота, сложенные вчетверо, присланные на мое имя… Вы всегда их оставляете для меня на консольном столике, вместе с остальной почтой.

– Ах, да, – видно было, что он с трудом подбирает слова. – Я их заметил, но поскольку стараюсь не вмешиваться…

– Все правильно, Арман, я не в претензии, – успокоила я его, – У меня нет сомнений в вашей корректности. Просто мне интересно, не заметили ли вы что-нибудь необычное в этом… или, может, вы говорили об этих письмах с нашим почтальоном?

– Да, я его спрашивал. Он сказал, что отвечает только за письма с марками и обратным адресом. Тот, кто вам отправляет эти письма, должно быть, сам кладет их в наш почтовый ящик. Если хотите, я мог бы, когда у меня есть время, посмотреть, кто этим занимается.

– Это было бы очень любезно с вашей стороны. Конечно, я хочу.

– Вы полагаете, что есть необходимость сообщить об этом в полицию?

– Пожалуй, нет… Не думаю, что следует пойти так далеко.

…и дойти до Луи, подумала я про себя.

Беседа протекала в доверительном тоне, и я подумала, что можно воспользоваться ситуацией и поговорить по душам.

– Арман, вы хорошо знаете Луи?

При упоминании имени старшего брата его хозяина брови преданного слуги едва заметно дернулись к переносице, обозначив на лбу морщины и придав лицу неожиданно серьезное выражение.

На втором этаже раздался приглушенный топот множества лап, что могло означать лишь одно: мопсы Дэвида и моя киска только что познакомились. Ни визгов, ни рычания, значит, они играют.

– Почти так же хорошо, как и месье Дэвида. Как вам известно, я служил еще у их родителей. Не хвастаясь, могу сказать, что я видел, как они выросли, оба брата.

– А как вы думаете…

Я умышленно остановилась, подвесив в воздухе свой вопрос, чтобы посмотреть, как изменится выражение его лица, какое неудобство или, возможно, беспокойство вызовет мой интерес.

– Да?

– Как вы думаете, были ли у Луи причины недолюбливать своего брата?

– Моя мама всегда говорила так: «Покажите мне хоть одну семью, где братья и сестры никогда не ссорятся между собой».

– Трудно с этим спорить, – согласилась я, не дав ему возможности отклониться от темы. – Но, может, было что-то… особенное?

Мой вопрос не удивил его, скорее, смутил, привел в некое замешательство. Он не торопился с ответом. Сначала налил себе еще немного белого вина, сделал несколько глотков, потом только решился заговорить. Его крупный нос с красными прожилками, а также изрядное количество пустых бутылок из-под «Пулли» и «Монтраше», замеченное мною в гараже, свидетельствовали о его склонности к крепким напиткам. Может, даже чрезмерную.

– Нет смысла вам рассказывать про Луи и Дэвида, если вы ничего не знаете об Андре Барле…

– Так расскажите о нем, – попросила я, ободряюще улыбаясь.

Еще пара глотков фруктовой наливки, и он наконец приступил к долгому рассказу. Я внимательно слушала его, улавливая издалека приглушенное шуршание песчинок в песочных часах. Когда последняя песчинка упадет в нижнюю чашу, я и сама упаду в объятия Дэвида, моего супруга.

– Чтобы понять, кто такие братья Барле, – начал Арман свое повествование, – нужно знать, с чего начинал их отец. А начинал он практически с нуля. После войны он унаследовал маленькую, находящуюся на грани краха фабрику по производству деревянной мебели, недалеко от Нанта. Ей удалось устоять в этот трудный период только благодаря тому, что там изготовляли сосновые гробы скверного качества, но клиенты в те времена были не слишком требовательны.

Я содрогнулась, представив себе кривоватые траурные изделия из мягкой древесины, не придав особого значения намеку на черный юмор, обычно не свойственный моему собеседнику.

– Гробы?

– Представьте себе. Ни у кого тогда не хватало средств на новую мебель, а вот гробы, поверьте мне, на них тогда был огромный спрос.

Сколько же лет было Арману во время войны? Он на вид не так стар, чтобы помнить ужасы оккупации…

– Но Барле так и не разбогатели на похоронном сервисе? – робко заметила я, в надежде, что Арман не станет опровергать мое предположение.

– Нет! Пьер, отец Андре, тогда уже начал менять профиль деятельности. От дерева он мало-помалу перешел к производству бумаги. А от бумаги – к типографии и издательскому делу. Он инвестировал деньги в несколько местных изданий, особенно, и, как поговаривали, в тесном сотрудничестве с оккупантами, в газету «Салют».

– Вот как? А что случилось после освобождения?

– Отец и сын быстро сориентировались и, должно быть, дали на лапу кому надо, потому что как по мановению волшебной палочки «Салют» незадолго до освобождения вдруг превратился в «Освобожденный край» и стал главным печатным органом движения Сопротивления на западе. Кстати, в это самое время Пьер сделал своего сына директором газеты.

Образ владельца региональной газетенки никак не вязался с фигурой Дэвида Барле, главы гигантской медиаимперии. Что могло произойти такого значительного, чтобы перенести семейство Барле с берегов Луары на берега Сены? Возвысить от мелкого бизнеса до уровня Парижской фондовой биржи?

– Андре быстро доказал, что способен на большее, по сравнению со своим отцом, – продолжил Арман.

– Каким образом?

– Он начал с того, что воспользовался связями своей семьи с НСС…

Я быстро вспомнила курс истории и расшифровала для себя: НСС, Национальный совет Сопротивления, – временная организация, осуществлявшая руководство в стране после падения режима Виши.

– …и скупил одну за другой все газеты региона, открыто сотрудничавшие с оккупантами. За бесценок, разумеется.

– Таким образом, число их подписчиков и читателей многократно возросло, – предположила я.

– Совершенно верно. Причем в объеме, о котором старик Пьер не смел даже и мечтать. В начале пятидесятых годов «Освобожденный край», переименованный в просто «Край», стал ежедневным рупором всех западных департаментов страны. Заметьте, я говорю о тех временах, когда телевидение практически отсутствовало, а радиостанций было не больше двух на всю страну. Каждое утро его газету читали миллионы. Одна-единственная колонка или статья могли создать или, наоборот, разрушить репутацию любого. Бюджет быстро наполнился и достиг колоссальных размеров.

С этого момента продолжение истории легко можно было предугадать.

– Предполагаю, что после этого он продолжил политику поглощения?

– Так и есть. В 1956 году умер Пьер. А Андре продолжал скупать все, что мог позволить ему его кошелек: газеты, журналы, но также и радиостанции, а в восьмидесятых, вы знаете, наверное, прошел всплеск вещания на FM-диапазоне. В девяностых он покупал уже телевидение… В середине семидесятых группа покинула Нант и переехала в Париж. До того, как Дэвид построил башню, группа располагалась на улице Миромесниль в здании Арт-Нуово. Журналисты прозвали его «Судно» из-за круглых окошек, похожих на иллюминаторы в борту корабля.

Сага по-французски знает немало примеров взлета таких семей: семья Эрсан, семьи Арно, Пино и Лагардер… захватывающая история династии Барле тоже стоит в этом ряду. Но мне не терпелось узнать больше о последнем поколении.

– А братья Барле, что с ними?

– Тут я как раз к этому и подхожу, Анабель. Андре с детства вбил им в голову тот факт, что один из них должен унаследовать его дело. Он вел себя с сыновьями не как отец, он был их арбитром.

– Арбитр? Вы хотите сказать, что…?

– Когда немного подрос младший, Дэвид, отец объявил им, что с этих пор между ними начинается соревнование, и тот, кто окажется сильнее и лучше, унаследует его империю. В расчет принималось все: школьные оценки – в первую очередь, разумеется, но также и спортивные результаты, количество друзей, популярность и тем более успех среди девушек. Словно он на доске записывал очки на счет каждого из братьев. А возможно, так и было. В детстве и юности они только и знали, что тесты, экзамены, другие проверки, чтобы выяснить, кто из них более другого достоин взять скипетр из рук отца.

Вот что я думаю: а если, желая сравниться в довольно специфической сфере завоевания успеха у женского пола, Дэвид и Луи в те времена пробовали мериться силами в одной постели? Может, они занимались любовью втроем или устраивали оргии?

А вдруг два брата, договорившись между собой, занимались сексом одновременно с одной женщиной? Я представила себе, как один погружает свой член в ее лоно, тогда как другой в ту же минуту использует ее рот, потом они меняются, пробуя все новые позы, и доводят ее до оргазма, какого она раньше никогда не испытывала. Эта мысль вызывает у меня отвращение вплоть до тошноты.

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009.)

С этими словами Арман опустил голову и замолчал. Похоже, он сам был сильно опечален историей, которую с такой искренностью мне рассказывал.

– Это ужасно, – согласилась я, не сдерживая эмоций.

– Гортензия всегда стремилась сгладить последствия их открытого соперничества. Бывали случаи, когда по этому поводу она ругалась со своим мужем. Но ничего не менялось. Андре их натравливал друг на друга, как двух глупых щенят.

– Но ведь должен был наступить момент, когда они успокоятся. Отец, в конце концов, сделал свой выбор, разве нет?

Он кивнул, но по его печальной усмешке я поняла, что то, что могло бы положить конец дуэли между братьями, так ничего и не решило.

– Да, как раз незадолго до своей смерти. Возможно, это был действительно несчастный случай, но Андре, мне кажется, предчувствовал что-то ужасное.

Сомнения Армана в обстоятельствах смерти Андре Барле не ускользнули от моего внимания, но я решила воздержаться от лишних расспросов.

– Так они продолжали соперничать?

– Еще как! Приняв руководство группой, Дэвид занял прочное положение, но они продолжали выпендриваться друг перед другом: у кого самая симпатичная девушка, у кого самые дорогие часы, кто успешнее сыграл на бирже, удачнее вложил деньги и тому подобное. Андре так скоропостижно скончался, что не успел дать финальный свисток к завершению поединка. Судья умер, не дав сигнал об окончании матча, который затянулся на годы, да и сейчас продолжается при каждом удобном случае. Бедняги, они доведут себя до изнеможения в вечном споре.

– Ни один из них никогда не признает себя побежденным, а соперника – победителем, не так ли?

– Боюсь, что так, – согласился он хмуро.

Однако теперь, объявив о своей скорой свадьбе, Дэвид, похоже, был готов окончательно отправить Луи в нокаут. Если в скором времени у нас родится ребенок, то победа окажется у Дэвида в кармане, что бы там ни говорил его конкурент. Именно потомство Дэвида со временем составит основу семьи Барле. И это станет окончательным подтверждением преимущества младшего брата.

Тот факт, что Луи, проигравший в затянувшемся противостоянии, любезно согласился принять жалованное ему место директора по коммуникациям, несолидную должность по всем показателям, довольно странен. Как он мог смириться с таким ничтожным положением? Или он лишь делает вид, что всем доволен? Может быть, его коварный план ради того, чтобы взять наконец реванш, и заключается в том, чтобы меня подставить? Думая об этом, я вспомнила исходящую от его долговязой фигуры энергетическую ауру, которая обволакивает и поглощает, стоит только постоять с ним рядом.

– Вот так история …

Арман, вскинув черные брови домиком, посмотрел на меня в ожидании, видимо, он рассчитывал на другую реакцию с моей стороны. А что я могла ему сказать? Что я теперь чувствую себя как обычный трофей, уготованный победителю состязания? Как веревка, которую тянут на себя участники игры в перетяжки? Как футбольный мяч в момент штрафного удара?

Я постаралась избавиться от страшных картин, невольно возникших в моем сознании, и вместо них воскресить в памяти самые яркие воспоминания наших с Дэвидом отношений, знаки искренней любви с его стороны, вплоть до того сказочного путешествия на барже по Сене. Хоть жениха не было рядом со мной в эту минуту, я знала, что он желает мне только добра.

– Дэвид по-настоящему меня любит, – сказала я дрожащим голосом и, кажется, невпопад. – И я его тоже.

– Что ж, искренне рад за вас обоих.

Надо же… я только что откровенно призналась в своей любви к Дэвиду почти незнакомому человеку и при этом не нашла в себе смелости рассказать собственной матери о предстоящем замужестве… Пытаясь оправдаться перед самой собой, я уговаривала себя, что только внезапное появление Фреда помешало мне сделать признание, что как раз сегодня вечером я была готова все ей сказать. Но мне так и не удалось убедить себя окончательно. Я чувствовала себя посторонней на этом празднике под названием «лучший день моей жизни», в подготовке которого мне не пришлось даже принять участия.

Ход моих мыслей прервал звонок мобильника. Я посмотрела на экранчик и дрожащими пальцами открыла присланное сообщение. Две фотографии были вложены в приложение: на первой меня сфотографировали, когда я входила в «Отель де Шарм», на второй, сделанной несколькими часами позже, судя по наступившим сумеркам, когда я оттуда выходила. Снимали меня с одной и той же точки. Тот, кто нажимал на кнопку фотоаппарата, выслеживал меня. Я была одета так же, как в тот вечер, когда впервые встретила Дэвида, я в этом нисколько не сомневалась. Тот, с кем я провела время в гостинице, был его старый приятель Маршадо. Меня бросило в дрожь.

Кроме фотографий в послании не обнаружилось ничего, ни строчки. Однако намек был ясен без слов: меня ждали на том же месте. И не через пару часов, а прямо сейчас.