Текст книги "Спальня, в которой ты, он и я"

Поняв нелепость ситуации, я совершенно неожиданно даже для себя расхохоталась.

– Что тут смешного? Тебе весело?

– Нет! Вовсе нет! – я не могла, к сожалению, справиться с собой и продолжала хихикать. – Право, не знаю, все это настолько …

Неожиданно. Потрясающе. Изумительно красиво. Фантастически приятно. И при всем при том как-то по-мещански. Я даже не могла разобраться, какие чувства испытываю в данный момент в большей степени. Разве что признательность. Она переполняла все мое существо, я чувствовала, как внутри меня разливается теплая мягкая волна и заполняет каждую клеточку тела. Появилась уверенность, что с Дэвидом моя жизнь отныне станет такой же спокойной, гладкой и романтически приятной, как река, на волнах которой мы в эту минуту мирно покачивались.

Мадам Анабель Барле. Неужели это – я, обыкновенная девушка, вечно в пути между Парижем и Нантерром в трясущейся электричке.

– Мне не нужен твой ответ прямо сейчас. Обдумай.

– Да… Но я хочу сказать: спасибо тебе. Спасибо, что решил согласовать это дело со мной, – добавила я сухо, взяв себя в руки.

В это время что-то произошло. Я не могла понять, что именно, но что-то пошло не так в безукоризненном спектакле, какая-то деталь прозвучала фальшиво. Мажордом, до того времени державшийся в тени, подошел к столику, чтобы долить в бокалы вина, хотя мы почти не пили.

Пузырики шампанского оживились и поползли вверх, быстро отрываясь от стенки хрустального бокала. Они напомнили мне вчерашний день и моего последнего, как я поклялась себе, клиента. Как по цепочке, это воспоминание привело к другому – к тому дню, когда мы с Дэвидом познакомились. Я долго пыталась заглушить память об обстоятельствах, при которых произошла наша встреча, спрятать эти воспоминания подальше от самой себя.

Но если Франсуа Маршадо, старый приятель моего будущего мужа, два раза в неделю его партнер по теннису в последние годы, мужчина, с которым я переспала в тот самый вечер, когда Дэвид Барле вошел в мою жизнь… А что, если Франсуа заговорит? «Ночные Красавицы», выбор по каталогу, номер в гостинице «Отель де Шарм».

– Хорошо, договорились, – продолжил тот, кто ничего не знал о моих ночных похождениях. – Я не хочу давить на тебя, но если ты будешь долго думать… Я бы предпочел назначить день свадьбы на ближайшее время.

Ну что я могла прочитать за этой улыбкой, такой жизнерадостной, лучистой, чистосердечной и такой далекой от всех моих мерзких воспоминаний? Какой намек, какой скрытый смысл ускользнул от меня?

– Что ты имеешь в виду, говоря «на ближайшее время»? – спросила я ледяным тоном. Впрочем, он тактично сделал вид, что не заметил этого.

– На восемнадцатое июня.

Это же день моего рождения! Мне исполнится двадцать три.

Мадемуазель Анабель Лоран, согласны ли вы стать женой месье Дэвида Барле, здесь присутствующего, и до конца дней добровольно связать себя с ним в том возрасте, когда вам бы пристало вести жизнь легкую, без забот и обязанностей?

– Но ведь это чуть ли не завтра! – воскликнула я, сильно преувеличив.

– Знаю. Но это не должно тебя волновать: если ты согласна, мы сыграем свадьбу у нас.

– У вас? В вашем особняке Дюшенуа?

– Именно. Арман все устроит. Тебе только надо дать ему список приглашенных с твоей стороны. Ну и, разумеется, подписать кое-какие бумаги.

Я не могла позволить ему томиться в ожидании. Когда день рождения сочетается с предполагаемым первым днем новой жизни, что может быть лучше? Воистину «лучший в жизни день». Это предложение стало финальным аккордом спектакля, который разыграл для меня Дэвид. Да, что называется, мастерский ход. Разве можно было ответить иначе, кроме как…

– Да.

Моя сияющая улыбка стала подтверждением сказанного, но я почувствовала, как в другой части тела, о которой большинство не догадывается или не хочет знать, где-то внутри утробы, на дне живота, внезапно открылась бездна, и оттуда раздался нарастающий рокот, возбудивший во мне болезненную волну, пронзившую тело от головы до пят, отразившуюся в каждой клеточке, в каждом органе.

Что это было? Страх? Предвкушение счастья?

Он ничего не заметил, но быстро встал и подошел ко мне вплотную. Я поднялась ему навстречу, и тогда Дэвид обнял меня и запечатлел на губах самый чудный поцелуй, который когда-либо был в моей жизни. Скорее нежный, чем страстный, о чем свидетельствовал тот факт, что Дэвид не стал шарить руками у меня под юбкой. Подобные чувства приводят иногда к долгим отношениям, к совместной жизни. Я постаралась убедить себя в том, что мы сможем пройти этот путь.

Голосом, дрожащим от волнения, таким непохожим на голос босса, голос дамского угодника, голос того самоуверенного человека на фото в газете, которого всего несколько недель назад я считала недосягаемым, Дэвид, с мольбой глядя на меня, робко просил подтверждения моего согласия:

– Так значит, да?

7

– Да.

Обычно этого слова хватает, чтобы женщина согласилась отдаться. Она примерно знает, что за этим последует, она это предчувствует. Но чаще всего она понятия не имеет, сколь долго продлится договор, скрепленный этим коротким словом: пару-тройку дней или долгие годы совместной жизни. Займет ли это часть ее времени, слегка коснется тела или заберет всю душу целиком. Можно понять свои побуждения, свои желания в настоящий момент, но кто может предсказать свои чувства на будущее? Кто может знать, сколько «возможно» или даже «ни за что» последует после короткого «да», каким бы искренним оно ни было?

Я испытала в своей жизни не так много оргазмов. Дюжину, может, меньше. Но каждый раз, когда это со мной происходит, одна деталь мне кажется странной: я принадлежу к той редкой породе женщин, которые при наступлении сладострастного момента вскрикивают «нет», а вовсе не «да». Я знаю, что некоторые кричат «Ах! Боже мой!», другие «Еще, еще!», многие просто произносят имя своего возлюбленного. Что все это значит? Почему я отношусь к женщинам типа «нет, нет, нет и нет»? Понятия не имею. Даже не уверена, что мне хочется знать, что в этом кроется.

(Написано незнакомым почерком 06/06/2009.

Но как он мог узнать об этом???)

Я три раза сказала «да», как бы для того, чтобы яснее прорисовать траекторию своей судьбы, и вот мы в эту же ночь очутились в личных апартаментах Дэвида, упрятанных в самом центре его резиденции на улице Тур-де-Дам. В доме номер три.

– Входи!

Он проводил меня в свою спальню, будуар в стиле модерн, где приглашенный дизайнер, согласуясь со вкусом хозяина, особые усилия приложил к тому, чтобы подчеркнуть романтический дух интерьера, развесив гобелены на стенах, но в выборе цветов руководствовался характерным для современного стиля смешением ярких красок, усилив впечатление выбором мебели ультрамодерн, с четкими линиями, прямыми углами и геометрическими пропорциями.

Стоило нам переступить порог спальни, как Дэвид всем телом прижался к моей спине и горячо задышал мне в затылок. Я сквозь одежду почувствовала, как мои ягодицы пришли в соприкосновение с его крепким, набухшим от нетерпения фаллосом.

Мне понравилась откровенная непосредственность и такой решительный подход к делу. Хотелось, чтобы он взял меня не мешкая, без долгого вступления, а главное – прежде, чем я позволила бы ему со мной это сотворить.

– Сними их.

Речь, конечно, о трусиках. Их контур выпуклой полосочкой чуть проступал сквозь тонкий трикотаж шерстяного черного платьица. Я послушалась, но Дэвид был нетерпелив, ему показалось, что я недостаточно быстро это делаю. Тогда он просунул руку прямо мне под трусы, схватил за кружева и с силой дернул вниз, явно намереваясь просто сорвать их с моей попки.

– Ай! – вскрикнула я, когда на моей нежной коже проступили красные следы от царапин.

Трусики не поддались. Чисто символически получалось так, что я сопротивлялась ему, ему самому, которому до сего времени все и вся уступали без промедления.

– Прости, прости, – прошептал он, прерывисто дыша, не столько расстроившись, что сделал мне больно, сколько огорчившись, что ему не удалось совершить задуманное.

– Ладно, не страшно…

Сказав это, я оперлась одной рукой на украшенный серебряной кованой лентой комод и нагнулась, выставив попу как можно дальше, другой рукой я открыла ему свою киску, отодвинув в сторону хлопковый треугольник трусиков, последнее препятствие для нетерпеливого члена.

Рукой он коснулся моей промежности, стал поглаживать трепещущими пальцами половые губы и попытался проникнуть глубже. Там было недостаточно влажно, как мне показалось и как ему бы хотелось. Так всегда: я не отношусь к тем женщинам, что млеют и начинают сочиться от первого поцелуя. Влага выделяется у меня там после предварительных ласк и нежностей. Я как дизельный мотор, мои чувства просыпаются медленно, меня надо разогреть. И Дэвид это знал.

Впрочем, он, наверное, рассчитывал, что в этот волшебный вечер легкий хмель от шампанского, усиленный официальным предложением руки и сердца, сделает свое дело и во мне мигом прольется водопад, готовый его с радостью принять. Вместо того он получил покрытую легкой росой полянку там, где мои губы едва приоткрылись.

– Эль, – рычал он от нетерпения.

Тем временем его настырный средний палец прокладывал себе путь все глубже, в недра моей плоти, которая наконец поддалась и отворилась для него. Как только Дэвид погрузился туда, он совершил вращательное движение, слишком, пожалуй, широкое, чтобы доставить мне удовольствие, но недостаточно глубокое, чтобы достичь дна, где расположено самое чувствительное у женщин потайное местечко, которое некоторые берегут как клад, упрятанный на дно моря.

Но этого явно недостаточно, чтобы заставить меня воспарить!

Однако Дэвид и не собирался, а мне был нужен только внутренний голос, который, взявшись невесть откуда, шепнул, что пора.

Дэвид будто тоже его услышал, так как решительным сухим жестом расстегнул ширинку и достал из штанов свой член, готовый к серьезным отношениям. Краем глаза я смогла оценить его достойную величину, а также изящный пушок вокруг, доставляющий обычно неповторимые ощущения при оральном сексе. Не тратя слов, Дэвид вонзил его в мою несговорчивую вагину. Нельзя сказать, что для нее это был праздник во всех отношениях, но, тем не менее, она благодарно сжалась от радости. Ее на самом деле нужно было удовлетворить, и лучше, если это сделает мужчина, которого я люблю. Движение его члена туда-сюда было немного странным вначале, точнее, затрудненным из-за неправильного положения наших тел относительно друг друга, его пенис выгибался дугой, но потом Дэвид слегка согнул колени, мы стали вровень, и в такой позе дело пошло успешнее. Соня, наверное, рычала бы от негодования, узнав, что я свела к геометрическим упражнениям в пространстве то, что она сама считала священной тайной соития. Но, по правде говоря, после того как мы приспособились, движение его органа во мне стало более чем приятно. Горячая волна, не электрическая, но вполне осязаемая, постепенно распространялась по телу, начиная от низа живота, и я почти утонула в ней, как вдруг он прекратил движение и словно застыл.

– Что случилось? – встревожилась я.

– Ничего, но если я продолжу в том же темпе, то скоро кончу.

Я еле сдержалась, чтобы не спросить: «Как, уже?», хотя этот глупый вопрос так и вертелся на языке. Вместо того я решила приободрить его:

– Хорошо, любовь моя, не торопись.

Порой мои подружки жаловались на своих слишком ретивых поклонников, хотя такие, конечно, среди их любовников встречались нечасто. «Прошло уже два дня, а у меня там все еще горит!» Да, действительно, бывают такие мужчины. Что касается лично меня, то мне в основном попадались стандартные образцы типа «трахнемся по-быстренькому и разбежимся» или те, что честно отрабатывали свои четверть часа по профсоюзной ставке и не более того. А все-таки интересно знать, встретится ли мне хоть раз такой, кто сможет держать своего петушка в напряжении долго-долго, чтобы я позабыла, что чувствует моя вагина без его ерзанья. Действительно ли это ощущение мне может быть неприятно? Может ли в принципе женщина отдаться полностью до такой степени, что почувствует власть или даже свое господство, уверившись в том, что способна возбуждать его желание в течение долгого времени? Найдется ли такой мужчина, который сможет часами оставаться внутри меня, не двигаясь, сохраняя эрекцию…

(Написано незнакомым почерком 06/06/2009.

Черт возьми, что я несу!!!)

Его руки крепко сжали мои ягодицы, а у меня, как у Венеры Прекраснозадой, есть за что подержаться в этом месте. От выпитого вина у меня стала кружиться голова, ноги подкашивались, я была близка к обмороку, но от меня зависело, дойдет ли он до вершины плотского наслаждения в этот вечер, и я начала тихонечко ласкать его пенис. Даже не отдавая себе в этом отчета, в полуобморочном состоянии. Не знаю, почувствовал ли он сам мое робкое признание, но жест возымел эффект, он словно очнулся и с новым усердием возобновил движения туда-сюда, постепенно ускоряя темп. Я бы сказала, что никогда раньше не видела его таким страстным, таким пылким, никогда раньше он не вкалывал в таком адском темпе, словно пытаясь вонзить свое жало в самую глубину. Мне показалось, что он почти коснулся той нежной и бархатистой плоти, спрятанной на дне моего лона, по крайней мере, я почувствовала легкое щекотание там, внутри, что почти вызвало у меня судороги. Это еще был не оргазм, но то блаженное состояние, когда тело клокочет и содрогается от физического удовольствия, состояние, которое гораздо приятнее предчувствовать, чем испытывать на самом деле.

– Тебе нравится так?…

– Да, – простонала я, чуть преувеличенно изображая сладостное удовольствие. – Давай еще!

Все женщины это знают: нет ничего предосудительного в том, чтобы притвориться, только сделать вид, что ты дошла до высшей точки наслаждения, даже если испытываешь не настоящий оргазм, а всего лишь удовольствие от того, что твои эрогенные зоны ласкает опытный партнер. Таким способом мы поощряем его и побуждаем к тому, чтобы он активнее и нежнее прикладывал усилия, в надежде, что он приведет нас обоих к вершине блаженства, и, надо заметить, иногда надежды оправдываются. Поэтому однозначно – притворство в подобной ситуации не грех, а стимул к достижению плотского наслаждения, подчас капризного, чаще – ускользающего.

Когда он покинул мои возбужденные чресла, я задержала его рукой, чтобы он вернулся ко мне, но медленно, очень медленно, постепенно. Мне так хотелось. Но, и это было вполне предсказуемо, Дэвид не был расположен к подобным играм и предложил собственную интерпретацию:

– Ты кончила? Ты тоже?

Нет. Хоть я не столь глубоко освоила эротическую науку, как Соня, но и у меня есть свои прихоти. Больше всего мне нравится блаженный миг неопределенности, когда моих вспухших, покрытых влажными кудряшками губ чуть касается нежная головка возбужденного пениса и щекочет их, нервно подрагивая, потом не спеша раздвигает и неторопливо, почти робко, прокладывает себе путь, как бы сомневаясь, прежде чем проникнуть уже смелее глубже, между влажными складками нежной плоти, настойчиво стремясь к потайной неизвестности, что так прельщает всех.

Усердные старания Дэвида увенчались успехом, обильная струя хлынула потоком и намочила все прилегающие окрестности. Тогда он напоследок ускорил темп и захрипел, прерывисто дыша, что мне всегда в этом признаке неминуемого завершения сеанса казалось забавным.

Вот уже три месяца, как мы были любовниками, но вынужденная отсрочка по его милости, равно как и ожидание результатов серологического анализа, проведенного в престижном медицинском центре на улице Сен-Лазар, привели к тому, что мы до сих пор пользовались презервативами. Новый этап в отношениях, который для всех влюбленных парочек означает перелом и начало другой, более гармоничной половой жизни, мне обещал…

– О! Нет!!! Только не это!

…еще более краткие отношения, к сожалению.

Всем известно, что непосредственный контакт наших слизистых повышает чувствительность и ускоряет наступление оргазма. (В какой статье я это вычитала? Черт знает.) Его теплый влажный член только что кончил во мне, рукой Дэвид вцепился в мою шевелюру, словно пьяный матрос, ухватившись за такелажный трос во время бури, чтобы его не смыло волной. Потом он рухнул на мою согнутую спину, обхватил обеими руками и сжал мои груди горячими ладонями. Некоторое время Дэвид так и стоял, не шелохнувшись. Затем выпрямился, взял меня на руки и понес к своей необъятной кровати. Когда мы оба повалились на шелковое белье жемчужного цвета, мягкий матрас почти не дрогнул под нашими телами.

Лежа на спине с закрытыми глазами, ощущая на лице ровное дыхание Дэвида, я погрузилась в то же оцепенение, что и он, несмотря на то что у меня, в отличие от него, не было на это никакой причины. Я внимательно прислушалась к своему организму, пытаясь найти хоть какие-то проявления удовлетворения, но все напрасно. Кроме усиленного пищеварения после устроенной нами царской трапезы, выражавшегося в веселом урчании желудка, я не чувствовала ничего.

Спустя какое-то время открыв глаза, я обнаружила моего милого лежащим, свернувшись калачиком, под теплой периной, в шелковой пижаме того же цвета, что и постельное белье, и сладко посапывающим. Мне с трудом верилось, что мы действительно занимались любовью. Сколько времени я дремала? Еще больше я удивилась, обратив внимание, что тоже переодета в коротенькую ночную рубашку, которую раньше не видела, но которая в точности соответствовала моему размеру. Вполне допускаю, что кто-то мог осуществить мой интимный туалет, пока я находилась в полусне. Дэвид? Вряд ли. Я торопливой рукой проверила промежность – там было сухо и чисто, как у младенца, которого только что подмыли и припудрили тальком.

Я оторвалась от подушки, опершись локтем на постель, и осмотрелась. Наша одежда лежала на креслах, заботливо сложенная, комод, у которого я ему отдалась, стоял на своем месте, аккуратно придвинутый к стене. Разве Дэвид мог сам навести такой порядок? Ничто в комнате не напоминало недавние бурные события нашей бешеной страсти. Даже запаха не осталось, воздух был свеж и прохладен.

– Что случилось?

Его встревоженный хриплый шепот, внезапно раздавшийся у меня за спиной в абсолютной тишине комнаты, заставил меня вздрогнуть. Но я успокоила Дэвида, сказав:

– Все нормально. Спи!

Он не заставил себя упрашивать, что доказывало, насколько глубок был сон, из которого его выдернули, а я поняла, что мне самой теперь не заснуть. Осторожно откинув одеяло, я встала, засунула ноги в марокканские шлепки, заботливо оставленные рядом с кроватью с моей стороны, и, тихо-тихо ступая, спустилась виз, в залу на первом этаже.

В окруженной с двух сторон пролетами парадной лестницы гостиной, не столько большой по площади, сколько просторной из-за высоченных потолков, я заметила седую голову мужчины, бродившего по ковру, как привидение в старом замке, и не торопясь занимавшегося своими делами. Конечно, это был Арман, неизменный управляющий семейства Барле.

– Вы не спите, мадемуазель?

– Вы тоже, судя по всему.

Он рассеянно и неспешно протирал тряпкой стекло огромных песочных часов с основанием и подпорками из красного дерева. Часы были размером с игрока в регби в полном облачении. Дэвид, помешанный на антикварных штучках, частый посетитель ближайших салонов и аукционов, где продавали старину, приобрел их недавно по случаю.

– Видите ли, в моем возрасте… сон что-то не идет. И потом, в таком доме всегда есть чем заняться.

Старик произнес эти слова без досады, без раздражения, мягко и даже приветливо, как мне показалось, демонстрируя вполне доброжелательное ко мне отношение. На свой лад он, так же, как его наниматель (или тут уместнее сказать «хозяин»?), походил на одного британского актера, Мишеля Кена, весьма респектабельного, с благородными манерами. Сходство поразило меня, как только я впервые увидела его, в тот раз, когда он распахнул передо мной украшенную цветным витражом высокую двустворчатую дверь парадного входа особняка Дюшенуа. Я тогда стояла разинув рот, завороженная красотой и элегантностью небольшого, но роскошного здания с удивительным фасадом в виде вогнутой арки. Он учтиво пригласил меня в дом, демонстрируя изысканные манеры старого дворецкого. Мне казалось, что я попала в сказку, и Арман вполне вписывался в эту картину.

– Наверное, вам не дали поспать строительные работы в соседнем особняке?

Несколько дней назад Арман действительно говорил мне о том, что владелица соседнего строения, мадемуазель Марс, задумала амбициозный проект: она решила реставрировать свой особняк, чтобы вернуть ему первоначальный облик. Предпринятые работы были сопоставимы по масштабу со строительством фараоновских пирамид и длились уже очень давно.

– Впрочем, не в этот час, – миролюбиво согласился он.

– Я не помню, Арман… Этот особняк принадлежал матери Дэвида или его отцу?

Дело в том, что мой жених упорно избегал расспросов о своих родителях, которые исчезли один за другим лет пятнадцать тому назад.

– Мадам Гортензии, – ответил старик вполголоса, словно боялся, что наш с ним разговор кто-то подслушает. – Она прямой потомок мадемуазель Дюшенуа.

– А кто эта женщина, именем которой называется особняк? Мне кажется, она жила в те времена, когда представительницы прекрасного пола не часто владели домами…

– Вы правы. Но Катерина-Жозефина Дюшенуа была не простой женщиной. Это одна из величайших трагических актрис Первой Империи. На французской сцене она соперничала с самой мадемуазель Жорж.

Старик с явным удовольствием пустился в рассказы об историческом прошлом.

Я притворилась, что понятия не имею, о ком речь:

– Мадемуазель Жорж?

– Джорджина! – воскликнул он как само собой разумеющееся. – Одна из самых пылких любовниц Наполеона.

Итак, дом женщины. Дом, наполненный страстью. Теперь вот и я, малышка Анабель из Нантерра, вхожу в историю, поселяясь в этом месте. Я представила себе проходившие здесь роскошные балы, танцы на полу, выложенном, как шахматная доска, черными и белыми мраморными плитами, гостиную, где принимали важных гостей, тоже отреставрированную с фанатичным благоговением. Вдруг негромкое недовольное тявканье прервало мои грезы.

Два мопса, внимательно обнюхав мои ноги, посмотрели на меня инквизиторскими взглядами. «Как, ты еще здесь?» – говорили их глаза, похожие на черные стеклянные шарики.

– Синус! Косинус! – окрикнул их управляющий. – Тише вы! Хозяина разбудите!

– А, кстати, Арман, Дэвид говорил вам о Фелисите?

– О вашей кошке, не так ли?

Он произнес последние слова не то чтобы враждебно, но с каким-то пренебрежением. Ему, по всей вероятности, нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Мы вместе с нею скоро поселимся тут надолго. Это совсем другое, чем просто провести здесь несколько бессонных ночей. Придется где-то разместить мои чемоданы, а не маленькую дорожную сумку, с которой я время от времени заезжала сюда. Что касается Фелисите, то матушка настаивала, чтобы я увезла кошку с собой. «Забирай ее, забирай! В конце концов, это – твоя кошка. Ты же понимаешь, у меня не так много сил, чтобы заниматься ею. Я могу забыть покормить ее, она будет страдать, бедняжка».

– Да-да, я все приготовил: кошачий корм, наполнитель для туалета…

– Нет, я об этих, – я кивнула в сторону двух мохнатых комочков, что топтались у двери и настойчиво проявляли желание совершить утреннюю прогулку.

– Ах, собаки… Не волнуйтесь, они хорошие мальчики, умеют себя вести, – Арман ласково потрепал каждого по загривку. – Правда? – и добавил шутливо: – Кроме того, присутствие дам в нашей мужской компании всем будет во благо.

– Не сомневаюсь, – согласилась я, делая шаг к лестнице, чтобы вернуться в спальню. – Спасибо за все, Арман.

– Не стоит благодарности, мадемуазель.

Я уже поднималась по ступеням, как неожиданно он тихо окликнул меня:

– О, мадемуазель…

– Что?

– Дэвид не уведомил меня…

Он назвал его по имени, не «месье Дэвид», не просто «месье», но подобная фамильярность вовсе не свидетельствовала о недостаточном уважении. Арман со всей очевидностью благоговел перед своим хозяином.

– Ваша матушка, собирается ли она после вашей свадьбы поселиться здесь, с нами?

Как бы великодушно ни прозвучало предложение Дэвида о переезде, мою маму оно нисколько не вдохновило. Мод наотрез отказалась уезжать из Нантерра, расставаться с мадам Чаппиус, своей соседкой и единственной подругой. Перспектива сменить привычный уклад жизни в маленьком уютном привокзальном районе даже ради таких условий не радовала ее. Она уже научилась жить одна, ходить за продуктами или в аптеку, ездить на 167-м автобусе в клинику Фурестье.

– Нет. Пока нет. Но спасибо, что спросили.

Он учтиво поклонился.

Напрасно я пыталась заглушить в себе угрызения совести из-за того, что вынуждена оставить маму одну, лишив даже общества Фелисите. Но для меня самой ее вежливый отказ был спасением. Я даже не представляла, как можно совместить тот мир, в котором она жила, с образом жизни моего будущего мужа. Отторжение стало бы неизбежным, настолько социальная пропасть между ними казалась мне непреодолимой. Несмотря на любовь ко мне, Дэвид никогда не смог бы принять мою мать такой, какой она была. Мод не согласилась бы жить за чужой счет, в окружении власти денег, уверенности в своей исключительности и ханжества.

– Когда планируется ее отъезд?

Среди всех благодеяний Дэвида это – едва ли не единственное, которое я приняла безоговорочно: мой возлюбленный обещал полностью оплатить мамин визит в Лос-Анджелес на лечение. Он сразу выложил наличными двадцать пять тысяч евро, при всем при том, что они с Мод ни разу даже не виделись.

– Где-то через месяц примерно. Осталось дождаться подтверждения из клиники.

– Понятно, – с участием произнес Арман.

– Да, кстати, я думаю, мне надо дать вам список приглашенных.

– Не беспокойтесь, спешки в этом нет. Дэвид всегда меня просит рассчитывать на большое количество гостей.

– Ну, хорошо…

– Спокойной ночи, мадемуазель.

– Спокойной ночи, Арман.

Несколько часов предутреннего сна, и все мои страхи рассеялись как дым. К тому времени как я открыла глаза, Дэвида, разумеется, и след простыл. Он исчез на заре, как обычно, по зову своих каждодневных важных дел и многочисленных обязательств. Пронизанный лучами утреннего солнца, старый особняк погрузился в тишину и спокойствие – Арман, должно быть, только что выпустил псов погулять. Каждое утро пробегая по комнатам в домашнем халате, босиком ступая по прохладным мраморным плитам, я чувствовала себя счастливой, и всякий раз по-новому. Заглянув в гостиную, увидела, как блестят на солнце огромные песочные часы, плод ночных забот Армана.

Мне сразу бросилось в глаза, что тот, возможно, по просьбе Дэвида, перевернул их. Теперь они начали новый отсчет времени, первые песчинки падали из верхнего резервуара вниз, на дно другого. Там собралась уже маленькая горка. Сколько минут или часов пройдет, пока нижняя чаша заполнится? И сколько осталось ждать, когда верхний резервуар опять опустеет?

Отраженный лучик солнца скользнул по чаше удивительных часов, и я заметила, что на них черточками отмечены неравные отрезки: градуированная шкала. Насечки были пронумерованы от одного до пятнадцати. Что это? Минуты, часы, дни? Судя по тому, как медленно заполнялась песком чаша, речь должна идти о днях. Значит, четырнадцать полных дней, то есть две недели, песчинка к песчинке, осталось до нашей свадьбы. Деликатность и изобретательность, проявленная моим женихом при покупке удивительного прибора, тронули меня. Я невольно улыбнулась. Хотя я не принадлежу к числу тех ветреных девушек, чье сердце легко покорить каким-либо романтическим поступком, все-таки мне было приятно такое внимание.

Мой взгляд случайно упал на эбеновый столик у стены, куда Арман складывал пришедшие письма, в том числе личную корреспонденцию Дэвида. Интересно, неужели управляющий, опережая события, потрудился расположить их у меня на виду, чтобы я ими распорядилась? Среди всех только один конверт, молочного цвета, привлек мое внимание. В таких присылают уведомительные открытки. На нем, как ни странно, не было указано имя адресата. Я взяла письмо в руки, но засомневалась, стоит ли мне его читать.

Мне в связи с этим подумалось, что за три месяца практически совместной жизни я ни разу не видела почерк Дэвида, хотя часто получала от него эсэмэски и письма по мейлу. А зря, ведь он мог бы стать одним из подозреваемых в деле о загадочных записочках, которые я получала от незнакомца. Да ладно, подумала я, это – вряд ли. Только не он. Зачем ему это?

Не выдержав, я поддалась искушению. Сердце замерло, когда я открыла конверт и достала сложенный вдвое листок. Один его край с дырочками от пружинки указывал на полное соответствие с теми, что я получала в последнее время… Значит, этот чокнутый выследил меня. Слова, которые я прочитала, мне также были знакомы, но по другой причине. Настолько знакомы, что пол закачался под ногами и перед глазами поплыли круги:

Но этого явно недостаточно, чтобы заставить вас воспарить!