Текст книги "Девушка из песни"

– Никто… не поправил ее? – выдавил я.

Ронан покачал головой.

– А ты бы хотел?

– Черт, нет.

По хижине бурей пронесся еще один взрыв смеха, постепенно сменившийся судорожными вздохами и смешками.

– Черт, много лет об этом не вспоминал, – произнес Ронан через минуту.

– Это шедевр, – произнес я, вытирая глаза. – Диа-ба-титьки. Похоже на то, что мог бы сморозить новый мамин бойфренд. Специально.

Даже случайное упоминание о Чете убило остатки веселья.

Ронан поднял взгляд.

– Он один из таких?

– Ага. Один из таких.

Парень кивнул.

– Они больше не будут к тебе цепляться.

Я растерянно моргнул, пока не понял, что он имел в виду Фрэнки Дауда и компанию. Я изогнул бровь.

– Собираешься стать моим телохранителем? Забудь. Я сам могу за себя постоять.

О да, сегодня ты прекрасно это доказал.

Ронан молча ждал.

Господи, мне нужны руки, чтобы играть. Чтобы из моей музыки что-нибудь получилось. Чтобы заработать кучу чертовых бабок и показать миру здоровый средний палец за то, что Вселенная отвратительно жестока.

Вайолет всегда говорила мне, что я хорошо разбираюсь в людях. Так вот, то, что я увидел под гладью серых глаз Ронана Венца, меня опечалило. Боль. Опасность. Жестокость. Мир к нему тоже был безжалостен. В нем что-то сломали. Я мог бы стать его другом и позволить ему сражаться за меня, если ему это нужно.

– Хорошо, – произнес я в тишине, хотя сомневался, что он ждал моего согласия.

Но Ронана, казалось, ответ удовлетворил, и он снова уставился на воду.

Я закинул рюкзак на плечо.

– Мне пора на работу. Оставайся, сколько захочешь, – добавил я, но в этом не было необходимости. Теперь это место принадлежало и Ронану.

5

Вайолет

Пятничным утром я надела в школу легинсы с цветочным принтом, длинную белую блузку и выскользнула из опустевшего дома. Родители ушли на работу пораньше – папа в огромную технологическую корпорацию «ИноДин», а мама работала в муниципалитете менеджером по связям с общественностью. Они оба проводили там как можно больше времени, то ли избегая друг друга, то ли из-за нашего финансового положения.

Или по обеим причинам.

В школе на центральном дворе стоял стол. На нем красовалась бумажная скатерть с надписью «ГОЛОСУЕМ ЗА СВИТУ ОСЕННЕГО БАЛА!», раскрашенной золотой и голубой краской. По бокам к утяжелителям были привязаны воздушные шарики той же расцветки.

Я направилась к своему шкафчику, и меня окружили Эвелин, Кейтлин Уоллс и Джулия Ховард.

– О-о-о, – протянула я со смехом. – У меня неприятности? Сегодня тот день, когда мы должны были надеть все розовое?[6]6
  Отсылка к фильму «Дрянные девчонки», где героини по средам надевали только розовое.


[Закрыть]

Кейтлин и Джулия рассмеялись, а Эвелин закатила глаза.

– Клянусь, ты вызубрила весь фильм наизусть.

– Вызубрила? Да я в нем живу, – усмехнулась я. – За исключением того, что вы милые девчонки. – Я наклонилась, чтобы рассмотреть кулон Кейтлин – маленький золотой медальон в форме сердца. – Красивый, Кейт.

Она прикоснулась к кулону.

– О, спасибо. Мне его подарила бабушка…

– У нас осталось десять минут до звонка, – вмешалась Эвелин, кивнув в сторону двора. – Пора голосовать.

Мы направились к столу. Двое студентов, сидевших между шариками, записали наши имена и вручили нам планшеты.

В бюллетене были перечислены номинанты на Короля, Королеву, Принца и Принцессу, а также указаны их достижения и заслуги перед школой. Эвелин была среди номинанток. Благодаря модному видеоблогу с более чем 25 тысячами подписчиков ее хвалили за «предпринимательский дух».

Джулию и Кейтлин тоже номинировали, как и меня, к моему шоку. Рядом красовался толстый абзац с перечислением всех моих внеклассных занятий и достижений.

– Ни фига ж себе, – пробормотала я, и меня охватил странный трепет.

– Как такое возможно?

Джулия улыбнулась мне.

– Понятия не имею.

– Я тоже, – вставила Кейтлин.

– Обязательно проголосуйте за себя на роль Принцессы, – велела Эвелин, зная, что роль Королевы бала принадлежит ей. – Хочу, чтобы хотя бы одна из вас участвовала в этом празднике вместе со мной.

Джулия и Кейтлин переглянулись и отвернулись, чтобы заполнить бюллетени, затем сложили их и сунули в ящик.

– Я не буду голосовать за себя, – произнесла я. – Это… странно. Для меня большая честь просто оказаться номинированной. – Я рассмеялась. – Разве не так говорят? Но я с радостью проголосую за вас, девочки.

Я отметила Эвелин как Королеву, а Ривера Уитмора в качестве Короля. Это легко. Другой выбор все равно пустая трата голоса. Принцессами я отметила и Кейтлин и Джулию, предоставив решение судьбе. Принцем мне хотелось записать Миллера, но я знала, что он воспримет это как шутку или насмешку.

– Вот, – сказала я и сунула листок в щель. – Я выполнила свой гражданский долг. Теперь я свободна?

– Притормози, – ответила Эвелин. – Потусуйся здесь до звонка.

– Зачем?

– Неплохая самореклама, – ответила Джулия, постучав себя пальцем по виску. – Стратегия.

Я ухмыльнулась.

– Чтобы электорат нас запомнил?

– Именно.

Я все еще ощущала небольшое волнение из-за моей номинации, но ошиваться вокруг стола мне казалось уже слишком.

– Вот черт, чуть не забыла, – воскликнула Эвелин. – Девочки, вы слышали? У нас есть еще один новичок в старшем классе. Ронан Венц.

Мне знакомо это имя. Вчера учитель по истории устраивал перекличку, но Ронан так и не появился.

– Очевидно, что он малолетний преступник. Отсидел в тюрьме…

– Серьезно?

– Я слышала, что он убил своих родителей и бежал из штата.

– Кейт, не выдумывай…

Мне нравились мои новые друзья. Каждая обладала прекрасными качествами, если познакомиться с ними поближе за пределами школы, но на сегодня мой лимит сплетен исчерпан. Я отключилась от их болтовни и блуждала взглядом вокруг, пока не заметила Миллера. Он шел по двору, глядя себе под ноги и согнувшись так, словно рюкзак весил тысячу фунтов.

– Кстати, о новом парне, – сказала Эвелин, подталкивая меня локтем. – Твой лучший друг и Фрэнки вчера подрались после физкультуры.

Меня захлестнула волна гнева, и я стиснула зубы.

– Что произошло?

– Я слышала, Фрэнки надрал Миллеру задницу, или Миллеру было плохо, ну или что-то такое, но потом появился Ронан и избил Фрэнки до полусмерти. Сломал ему нос и отрезал кусок языка.

Кейтлин и Джулия ахнули и что-то пробормотали, а я закинула сумку на плечо и поспешила к Миллеру, не обращая внимания на оклики Эвелин. Я догнала его и пошла рядом.

– Привет.

– Привет, – глухо ответил он.

Я поискала глазами следы драки с Фрэнки, но костяшки пальцев на вид были целые, а лицо такое же красивое, как и всегда.

Возможно, Эвелин ослышалась.

Я подняла взгляд и успела заметить, как Миллер внимательно разглядывал меня. Он тут же отвел глаза. Ткнул большим пальцем в сторону стола для голосования.

– Выполнила свой гражданский долг?

– Ха, я так же его обозвала. – Я попыталась улыбнуться. Он не улыбнулся в ответ. – Это, конечно, глупо, но довольно весело.

– Какое расточительство, – мрачно пробормотал Миллер.

– Почему ты так говоришь?

– Я могу придумать сотню программ, на которые школа могла бы потратить деньги. А вместо этого они арендуют кабриолеты для спортсменов и принцесс, чтобы двадцать минут покатать их после футбольных соревнований.

– Это традиция. И деньги с бала всегда идут на благотворительность. Они не пропадают впустую…

– Верно, – выплюнул Миллер. – Мистеру Ходжесу приходится каждый год устраивать распродажу выпечки, чтобы поддержать кафедру музыки и не лишиться работы. Но давайте мы все равно будем финансировать популярный конкурс, традиции ради.

Я остановилась и положила руку ему на плечо.

– Эй. Я знаю, как тебе все это не нравится, но…

– Но нравится тебе.

Я повела плечом.

– Меня номинировали, это полнейшее безумие…

– А-а. Теперь все понятно.

– Эй, так нечестно!

– Год назад тебя бы под дулом пистолета не заставили голосовать за всю эту хрень. Но, наверное, все меняется, когда ты среди них, да?

Я вздрогнула и скрестила руки на груди.

– Ты ведешь себя сейчас как настоящий придурок.

Он был раздражен и зол.

– Разве ты не сегодня начинаешь работать с Нэнси Уитмор?

– Да. И что?

– Разве это не в миллион раз важнее?

– Разумеется, так и есть. Но это… – я махнула рукой в сторону стола для голосования. – Весело же. Это старшая школа. И мне хочется получить такой опыт. Он мне нужен. Целыми днями я только и занята, что учебой и факультативами… и домашняя жизнь трещит по швам. А если Нэнси действительно смертельно больна, то я согласна на любое отвлечение от всего этого дерьма. Ладно?

– Ладно. Как хочешь.

Мы стояли, а между нами повисла ужасная, напряженная тишина, которая разбивала мне сердце. Мы такими не были. Красивое лицо Миллера отражало тяжелое напряжение, а в глазах появилось еще больше беспокойства.

– Я слышала о том, что вчера случилось с Фрэнки, – рискнула я.

– Не сомневаюсь в этом.

– Ты в порядке?

– Все хорошо. Завел нового друга.

– Этот новый парень, Ронан? У нас с ним общая история. В теории. Он не появился…

– Его отстранили, – произнес Миллер.

– Я слышала, он сломал Фрэнки нос.

– Ты все правильно слышала. Сам я в тот момент не был способен на такой подвиг.

Я сильнее сжала его руку.

– У тебя упали показатели? Снова? Может, тебе стоит поговорить со своим эндокринологом? Или дело в датчике? Может, он сломался?

– Нет.

– Что это значит?

Он мягко высвободил руку из моей хватки.

– Перестань беспокоиться обо мне, Ви. Пожалуйста. Просто… перестань.

– Не могу. И никогда не смогу. Ты мой лучший друг.

Прозвенел звонок, Миллер задумчиво посмотрел на меня и отвел взгляд.

– Мне пора в класс.

– Миллер, поговори со мной. Прошу тебя.

Он сдался и побежденно опустил плечи. Его глубокий голос еще больше охрип.

– У моей мамы появился новый любовник.

– Ох. – Мое сердце упало от скрытого в этих словах подтекста. – Он… плохой?

– Еще неизвестно насколько, но да. На днях к нам зашел Марко, полицейский. Чет повел себя как полный осел. Мне было жутко стыдно за него. Поэтому я сказал Марко больше не приходить.

– Миллер, нет. Тебе нужна помощь.

– Со мной все будет в порядке. И я не хочу об этом говорить, Ви.

Я неохотно кивнула.

– Ладно. Мне очень жаль, что тебе приходится терпеть. Его.

Он встретился со мной взглядом, и глухие стены немного опустились, как будто только для меня. Он вздохнул и провел рукой по своим длинным каштановым волосам.

– Прости, что веду себя как козел, но с кем поведешься…

Не говоря ни слова, я крепко обняла его. Он наклонился, чтобы мне было удобнее, но едва обнял меня в ответ, как будто боялся обжечься.

– Мистер Стрэттон? Мисс Макнамара? – Заместитель директора Чаудер стоял за спиной Миллера и постукивал по наручным часам.

– Вы оба опаздываете.

Миллер отстранился и закинул сумку на плечо, глядя куда угодно, только не на меня.

– Увидимся позже? – спросила я.

Мне хотелось узнать, придет ли он ко мне вечером, как делал тысячи раз за последние четыре года. Но это казалось неправильным. Теперь все между нами казалось неправильным.

– Да, увидимся, Ви, – ответил он и быстро ушел.

В тот день на уроке истории я, как обычно, сидела рядом с Шайло. Мистер Баскин начал перекличку.

– Ватсон?

– Здесь.

– Венц?

Последовало молчание, а затем Баскин, грузный мужчина с седеющей бородой, пробормотал себе под нос:

– Ох, точно. Отстранен.

Он сделал пометку в своем журнале, а затем снова запустил на доске фильм, который мы начали на прошлом уроке: документальное кино о российской революции.

Когда в классе выключили свет, Шайло наклонилась ко мне и прошептала:

– Ладно, мисс подружка папарацци. Кто этот новый парень, который все время не появляется?

– Ронан Венц, – прошептала я в ответ. – Его отстранили за то, что он ударил Фрэнки Дауда. Сломал ему нос.

– Мой герой, – пробормотала Шайло. – Этот говнюк сам напросился.

Я кивнула.

– Он доставал Миллера. Снова.

Шайло нахмурилась и откинула за плечо россыпь косичек.

– Фрэнки ненормальный. Уверена, это у него от папаши.

– Офицера полиции?

– Ага. Не ты одна слушаешь сплетни. Биби дружит с одним из детективов в полицейском участке рядом с нашим домом.

Я улыбнулась.

– Биби со всеми дружит.

Бабушке Шайло перевалило за восемьдесят, и она почти совсем ослепла, но состоит практически во всех городских и социальных клубах.

– Биби сказала, что этот детектив предупреждал ее насчет офицера Дауда. Последнее время у него возникали некоторые проблемы с дисциплиной.

– Эвелин сказала, что этот Ронан похож на преступника. Правда, ее там не было…

– Тогда ему лучше не подставлять свою задницу, – сказала Шайло, глядя вперед. – Если он сломал Фрэнки нос, то его отец будет жаждать крови.

С минуту я молчала, а потом снова наклонилась к Шайло.

– Миллер рассказывал тебе, что у его мамы появился новый приятель?

– Нет. В последнее время он очень замкнутый. Почему спрашиваешь?

– Думаю, что это плохой человек. Миллер мне почти ничего не рассказал и не верю, что расскажет. Очевидно…

– Что?

Но я не могла этого сказать. От одной мысли о том, что между мной и Миллером что-то не так, меня затошнило. Слишком остро я ощущала, что вокруг меня все рушится.

Я улыбнулась.

– Ничего.

После школы я поехала на своем белом «Рав-4» в медицинский центр Калифорнийского университета. Я припарковалась, и пока шла по первому этажу, здоровалась с администраторами и медсестрами. Успела с ними подружиться за время летнего трехнедельного волонтерского тренинга по уходу за пациентами.

Директор жестом пригласила меня в свой кабинет. Доктору Элис Джонсон было за пятьдесят, хотя она выглядела моложе своих лет. Гладкие черные волосы были аккуратно подстрижены в элегантный асимметричный боб, а красная помада на губах оттеняла теплый цвет ее смуглой кожи. Элис мне улыбнулась.

– Вайолет. Как твои дела? Готова?

– Думаю, что да. Надеюсь на это. А еще я надеялась на работу с Миллером Стрэттоном.

– Я знаю, но решила приставить тебя к Нэнси Уитмор, потому что из всех наших волонтеров ты мне кажешься самой квалифицированной. И самой сострадательной. Но если такая реальность для тебя слишком сурова, говори, не стесняйся.

Я сделала глубокий вдох.

– Она умирает?

Доктор Джонсон кивнула.

– Боюсь, что так. Онколог дает ей в лучшем случае полгода. Нэнси – прелестная леди. Такая же позитивная, как и ты. С оптимизмом вам будет проще. – Она изучающе меня разглядывала. – Ты уже выбрала, в какой области медицины хотела бы специализироваться? Общая хирургия, верно?

В ее словах прозвучала нотка сомнения.

– Думаете, я для этого не подхожу?

– Я думаю, из тебя бы вышел отличный хирург. За время тренинга ты показала блестящие способности. Но уверена ли ты, что именно в хирургии сможешь раскрыть свои лучшие стороны? По своей сути врачи – это люди, которых учат заботиться о других людях. А твоя личность определяет выбор, как именно ты собираешься о них заботиться. Так что важно не усердие в учебе, а то, какая специальность позволит полнее раскрыть твой дар. Ты понимаешь, о чем я?

Я слабо улыбнулась.

– Хотите сказать, что я слишком добрая, чтобы орудовать скальпелем?

– Я хочу сказать, что усердно учиться и овладеть профессией врача – только половина уравнения. Вот почему я выбрала тебя для Нэнси Уитмор. Я хочу, чтобы ты испытала на себе человеческую сторону нашей профессии, прежде чем определишься со своей специальностью. Твоя мягкосердечность и стала причиной, почему это задание я могу доверить лишь тебе.

– Хорошо, – ответила я, воодушевленная ее верой в меня. – Спасибо.

Доктор Джонсон вкратце изложила мне мои обязанности и вручила перечень того, что нравилось миссис Уитмор: чай «Эрл Грей», вязание, классическая литература, «Хот Покетс»[7]7
  Пирожки с различными начинками, готовящиеся в микроволновке.


[Закрыть]…

Я оторвала взгляд от списка.

– «Хот Покетс»?

Доктор Джонсон с усмешкой пожала плечами.

– У нас у всех есть свои грешки. Я могу увлечься и съесть целую упаковку конфет «Смартис».

Я ухмыльнулась.

– Аналогично. «Смартис» – это вещь. Спасибо, доктор Джонсон.

– Удачи.

Я покинула Медицинский центр и поехала через Санта-Круз мимо маленьких магазинчиков, кафе и зелени. Мой родной город располагался посреди леса, на побережье океана, и упирался в горный хребет. В моих глазах это было самое красивое место на земле.

Уитморы жили недалеко от моего района на Куорри-Лейн. Я свернула на подъездную дорожку к дому, который был меньше, но новее моего. Двухэтажный, с гаражом на две машины и еще одним гаражом, который, судя по виду, пристроили позже. Дверь была открыта, и повсюду валялись различные детали автомобиля и его остов. Я предположила, что мистер Уитмор любил поработать не только в автомастерской, но и дома.

«Шевроле Сильверадо» Ривера нигде не было видно.

Я позвонила во входную дверь. Внутри раздалась трель, и через несколько мгновений меня встретила темноволосая женщина примерно маминого возраста. Она широко распахнула дверь и лучезарно улыбнулась.

– Вы из больницы?

Я кивнула.

– Вайолет Макнамара. А вы?..

– Дэзия Хорвет, – представилась она, оглядывая меня с ног до головы. – Лучшая подруга Нэнси. Только взгляните! Глазки как у лани. Милое личико. Спасибо, что пришли. Входите, входите.

Я последовала за Дэзией в дом. Женщина со слабым акцентом, который я не могла определить, болтала об одной из медсестер, которую она не любила, о том, какая прекрасная стоит погода, как Нэнси любит чай, но не может пить его слишком горячим.

Я слушала и оглядывалась. Вдоль лестницы наверх висели фотографии Ривера. Вот он совсем малыш, а вот уже чуть постарше, играет в детский футбол, и его практически не видно под снаряжением. Семейные фотографии, по одной на каждый год: мистер Уитмор, крупный, темноволосый, широко улыбающийся. Ривер, как юная версия своего отца. Сестра Амелия, младше Ривера на три года. На одной фотографии она маленькая и беззубо улыбается, а на другой уже красивый подросток. И Нэнси…

У меня сдавило горло. Яркая, жизнерадостная. Голубые глаза, темно-русые волосы и счастливая улыбка.

У входа в хозяйскую спальню я глубоко вздохнула.

Дэзия постучала в дверь.

– Ты одета? – Она подмигнула и пропустила меня внутрь.

Лежавшая в постели Нэнси совсем не походила на женщину с фотографий. Эта женщина была худой, хрупкой и с шарфом на голове. Никаких бровей и ресниц, но глаза…

Они все такие же. В них вся жизнь.

– Привет, Вайолет, – сказала Нэнси. – Так рада тебя видеть.

– Я тоже, – ответила я, сдерживая слезы. Не из жалости, а из-за внезапного, странного желания заботиться об этой женщине в последние, священные минуты ее жизни. Но я взяла себя в руки, твердо решив не расклеиваться в первый же день, в первую минуту моей работы.

– Ты знаешь моего сына, Ривера?

– Да. Не очень близко, но… да.

– Он хорошо о тебе отзывается.

– Правда? – Я понизила голос. – То есть… это мило. Я тоже о нем высокого мнения.

«О боже, пристрелите меня».

Но Нэнси оказалась достаточно любезна и не заметила, как я покраснела до корней волос.

– Он сейчас так занят футбольными тренировками и игрой. Я его почти не вижу.

Комнату, словно туманом, окутало печалью.

Дэзия поправила подруге одеяло и похлопала ее по ноге.

– Он популярный парень. Только и всего. Дела, дела, дела. Разве я не права, Вайолет?

– Так и есть. Его все любят.

Нэнси ласково улыбнулась. Устало.

– Спасибо за эти слова. Боюсь, сегодня тебе и делать почти нечего. Дэзия приехала на несколько дней и носится со мной, как наседка.

– Я украла твою работу, да? – Дэзия плюхнулась в кресло рядом с кроватью и взяла вязание. Нэнси вязала шарф в синих и фиолетовых тонах.

– Ничего страшного. Я найду себе занятие. Принести вам что-нибудь? Чашечку чая?

– Было бы чудесно.

– Дэзия?

– Неси две. Ты просто персик.

– Мне не сложно. – Я вышла из комнаты и прижалась спиной к двери, на этот раз не сдерживая слез.

Да, я мягкосердечная. Но это не значит, что слабая. Работа врачом не подразумевает полное отсутствие эмоций. Просто их нужно вкладывать в пациента, чтобы обеспечить наилучший уход. Я не собиралась отказываться от профессии хирурга, но в первые минуты с Нэнси мне стало понятно, что доктор Джонсон, должно быть, во мне разглядела. Я позволила скатиться по щекам нескольким слезинкам сочувствия. За нее. И за Дэзию, Амелию, мистера Уитмора и Ривера. Особенно за Ривера.

А затем я вытерла глаза и приступила к работе.

6

Миллер

В субботу я с десяти утра до четырех вечера работал в Галерее игровых автоматов. Она была самой большой на Набережной, в нескольких минутах ходьбы от каруселей, горок и колеса обозрения, высившегося над пляжем.

Когда я шел домой, в голове звенело от звуков выстрелов, взрывов и стука жетонов. Иногда я не мог заснуть из-за звуков «вака-вака», издаваемых Пак-Мэном, а перед глазами носился маленький желтый кружок, убегающий от призраков, которые ускорялись и неизбежно загоняли его в угол.

Я ненавидел эту чертову игру.

Подойдя к дому, я остановился, вздохнул, собирая волю в кулак, и поднялся по лестнице. Чет сидел на своем обычном месте: задница не отрывалась от нашего дивана, глаза в нашем телевизоре, а рот набит нашей едой. Комнату окутывал густой сигаретный дым. Похоже, старого доброго Чета не беспокоил тот факт, что диабетик (да и вообще кто-то) не должен дышать куревом.

– Как там игровые автоматы? – поинтересовался он. – Давать сдачу и менять билеты на пластиковое дерьмо, которое они потом просто выкинут. Крутая работа, а?

– Это работа, – буркнул я. – А где мама?

– Пошла по магазинам за продуктами.

– Мы не можем себе позволить ходить по магазинам с тех пор, как она уволилась из закусочной.

Чет усмехнулся.

– О, думаешь, твоей маме нужно вкалывать на двух работах, чтобы обеспечивать крышу над твоей башкой, пока ты весь день играешь в видеоигры?

– У меня учеба и работа, – процедил я сквозь зубы. – А вот чем, интересно знать, занимаешься ты?

– Если хочешь знать, мистер Умник, я получил травму. У меня инвалидность и хорошая компенсация. Вот почему твоей маме не приходится пахать на двух работах. Я забочусь о ней. И о твоей жалкой заднице.

Господи, это еще хуже. Мама не только хотела, чтобы он был рядом, но и нуждалась в нем. Уже не в первый раз я подумывал бросить школу, чтобы найти работу получше. Мои мечты о том, чтобы выбраться отсюда и заниматься музыкой, начали обугливаться по краям. Если ситуация еще ухудшится, они вообще сгорят.

– Ты пытаешься вспомнить слово «спасибо», – прервал Чет мои невеселые мысли.

Я проигнорировал его и пошел в свою комнату – крошечную клетушку, в которой умещалась двуспальная кровать, комод и небольшой стол со стулом, вплотную придвинутые к окну. Вся одежда валялась на полу, а стол был усеян бумагами. Гитару я всегда хранил в футляре под кроватью.

Теперь же футляр лежал на темно-зеленом клетчатом покрывале моей кровати, открытый и пустой. Несколько исписанных страниц с песнями валялись рядом, словно выпотрошенные внутренности. Я бросился обратно в гостиную, желудок скрутило узлом.

– Какого черта?..

Слова застряли в горле, когда Чет потянулся, взял с пола за кофейным столиком мою гитару и положил ее себе на колени.

Я в два шага оказался рядом со столиком и навис над Четом.

– Какого черта ты творишь?

Чет поднял гитару за гриф, между пальцами у него была зажата сигарета. Мясистыми пальцами другой руки он провел по струнам.

– Хороший инструмент. Это тебе папа подарил?

– Отдай, – потребовал я, протянув дрожавшую руку.

Он невозмутимо сыграл фальшивую ноту. Пепел с сигареты пролетел по корпусу гитары и упал в резонатор.

– Хорошая. Даже слишком, наверное.

– Отдай… ее… мне, – прорычал я, буквально выплевывая слова. Чет встретился со мной взглядом и медленно протянул гитару. Я резко выхватил ее за гриф. – Держись подальше от моей комнаты. – Он усмехнулся.

– Какой обидчивый.

Я зашагал обратно к себе, вернул гитару в футляр и забрал ее с собой. Мне пришлось сделать остановку возле холодильника и запихнуть в рюкзак кое-что перекусить и бутылку сока. Все это время по мне блуждал ленивый взгляд Чета, от чего по коже будто бегали полчища муравьев.

– Ты пишешь много ванильной хрени, правда? – заметил Чет.

Я захлопнул дверцу холодильника.

– Что ты сказал?

– Я читал твои песни, Бобби Дилан. Ты думаешь, что влюблен? – Он фыркнул. – Девушка, для которой ты пишешь… Думаешь, она в тебя влюбится, как только все это увидит… – Он обвел рукой убогую квартиру, потом снова усмехнулся. – Это должна быть просто убойная песня.

Во мне вспыхнула ярость, заволакивая глаза красным туманом. Но тут же угасла, оставив после себя выжженную пустыню. Он был прав. Вайолет никогда не переставала обо мне заботиться, даже когда – особенно когда – я жил в гребаной машине. Но одно дело – жалеть и заботиться. А целоваться, трахаться и ходить по школе за ручку уже другое.

Чет пробормотал что-то еще, но я едва расслышал. Я вышел, закрыв за собой дверь, и ноги сами понесли меня на пляж. К хижине.

Ронан уже был там. Он собрал плавник и обугленные остатки от других костров, чтобы соорудить свой собственный на небольшом участке пляжа перед хижиной. Положил последнее полено, завершив деревянный вигвам, выпрямился и откинул прядь темных волос с глаз.

Он кивнул в сторону моего футляра с гитарой.

– Ты играешь?

Я кивнул и сел на небольшой валун, положив футляр на колени.

– Дома застукал Чета со своей гитарой в руках. Теперь мне придется повсюду таскать ее с собой. Сюда. В школу… Гребаный ублюдок.

Ронан открыл маленький потрепанный холодильник и достал две бутылки пива. Протянул мне одну и уселся на другой низкий камень.

– Спасибо, – поблагодарил я и прочитал этикетку.

– Это просто пиво, – сказал Ронан. – Вода, ячмень, хмель.

– Мне нужно знать количество углеводов. У меня же диа-ба-титьки.

– Ах да, точно, – Ронан отвинтил крышку. – Отстойно.

– Мне можешь не говорить. – Я произвел кое-какие мысленные расчеты. – Останови меня после двух.

– А что случится, если выпить больше двух?

– Зависит от обстоятельств. Две бутылки могут поднять сахар. А если больше, то он, скорее всего, упадет.

Ронан округлил свои темные глаза.

– Хочешь сказать, что никогда не сможешь напиться?

– Смогу. – Я с ухмылкой поднес бутылку к губам. – Но доктор не рекомендует.

Ронан со свистом выдохнул.

– Черт.

– Ага.

Повисло молчание. Мне достаточно было провести с ним всего два вечера, чтобы понять – Ронан не из болтливых. Я не возражал. Тишина между нами была приятной. Я мог думать и просто дышать рядом с ним, не отвлекаясь на всякую ерунду.

Солнце зайдет только через несколько часов, но Ронан полез в свой потрепанный рюкзак за бутылкой жидкости для розжига и коробком спичек. Пока он был занят, я насчитал по меньшей мере четыре татуировки на его предплечьях и бицепсах.

– Сколько тебе лет? – спросил я.

– Восемнадцать, – ответил он, щедро поливая жидкостью поленья. – В марте девятнадцать. Меня оставляли на год в Манитовоке.

Восемнадцать. Чуваку на вид было года двадцать четыре, не меньше. Как будто жизнь нещадно выбивала из него юность.

– Это ты за год сделал столько татуировок или родители давали согласие?

– Нет, – ответил он и чиркнул спичкой. Швырнул ее в поленья, которые мгновенно с ревом охватило пламя.

Я отклонился назад, прикрывая глаза пивом.

– Господи…

Ронан уставился на огонь, наблюдая, как горят дрова. Когда адское пламя утихло до нормального костра, он снова сел.

– Нет… что? – уточнил я. – Не давали согласие или…

– Нет родителей, – ответил Ронан и сделал большой глоток пива. – Мама умерла, когда я был ребенком. Отец умер в тюрьме.

– Черт, – выдохнул я. – Сочувствую, мужик. Почему отец сидел в тюрьме?

Ронан обратил на меня жесткий взгляд своих темных глаз, серых, как округлые камни под нашими ногами.

– За убийство моей мамы.

– Черт побери… – Я отпил пива, так как у меня резко пересохло в горле. – С кем же ты теперь живешь?

– С дядей.

Прежде чем я успел сказать еще хоть слово, Ронан брызнул жидкость для розжига в костер. Желтая струя изогнулась, подобно моче, и огонь вспыхнул еще горячее и ярче. Такими темпами скоро будет нечего жечь.

Снова воцарилось молчание, на этот раз до жути неловкое, потому что я понятия не имел, что сказать. Но мною снова овладело то чувство – безмолвное понимание, которое связало нас с Ронаном с первых минут знакомства. Он не нуждался и не хотел, чтобы я что-то говорил, поэтому я промолчал. Довольно скоро тишина снова стала приятной.

Солнце начало опускаться в океан, загоревшийся под лучами заката, а глубокое синее небо напомнило глаза Вайолет. Когда Ронан отправился на поиски дров, я достал гитару и взял несколько аккордов.

Ронан вернулся с охапкой хвороста.

– Самое время.

Я смущенно завозился с ладами, настраивая гитару.

– Я редко играю на публику.

– Почему?

Я пожал плечами.

– Не знаю. К тому же ты не захочешь слушать то дерьмо, которое я сочиняю.

– Откуда тебе знать, черт возьми?

– Какую музыку ты слушаешь?

– Тяжелую. «Melvins». «Tool».

– Ага, а я играю совсем другое. В основном пишу песни для девчонки.

– Для девчонки. – Ронан достал еще пиво и протянул мне. – Теперь мне действительно жаль, что ты не можешь напиться.

– Аминь.

Мы чокнулись пивными бутылками.

– Что за история?

Я подозрительно уставился на него.

– Ты обзовешь меня слюнтяем, предложишь трахнуть кого-нибудь другого и забыть о ней.

– Ага, возможно, так и сделаю, – ответил он с легкой усмешкой.

Я рассмеялся, а затем покачал головой.

– Это безнадежно, вот что я думаю. Она идеальная и богатая, а я бедный безродный ублюдок, с неработающей поджелудочной железой.

Я вкратце рассказал Ронану о своих отношениях с Вайолет. Через некоторое время он кивнул.

– М-да. Тебе нужно трахнуть кого-нибудь другого и забыть о ней.

Мы посмеялись, глядя на пламя, а затем Ронан заговорил тише:

– Нет, это чушь собачья. Тебе нужно ей рассказать.

– Она до ужаса боится испортить нашу дружбу. Вбила себе в голову, что если мы решимся на что-то большее, то это может нас уничтожить.

– И что? Все равно скажи ей.

– Не могу. Она меня отошьет, и все уже никогда не будет как прежде. Хотя, думаю, мы и так уже порядком подпортили отношения.

Ронан кивнул.

– Ну тогда не говори ей. Просто… не знаю. Поцелуй ее.

– Ни за что.

– А почему бы и нет, черт возьми?

– Ну, во-первых, чертовы границы. Она провела черту, когда сказала, как ко мне относится. Как к другу. Я должен уважать ее желания.

Ронан фыркнул и допил пиво.

Я наклонился вперед и оперся на колени.

– Что я могу сделать? Говорил же, мы поклялись на крови.

– Когда были детьми. Она подозревает, что нравится тебе?

«Она мне не нравится. Я ее люблю каждой чертовой частичкой своей души».

Ронан выжидательно вскинул свои густые брови.

– Не совсем, – признался я.

– Где она сейчас?

– Не знаю. – Я ковырнул носком ботинка песок под ногами. – Сегодня вечером вечеринка. Она будет там.

– Так иди на вечеринку и скажи ей.

– Я просто сказал…

– Ты должен бороться, приятель, – прервал меня Ронан, повысив голос, а его глаза вспыхнули от гнева. – Должен, потому что иначе будет слишком поздно. А слишком поздно означает смерть.