Текст книги "Сеть. Как устроен и как работает Интернет"

Но для Фельдмана его точка пересечения стала одной большой головной болью. К 1996 году MAE-East уже еле вмещала множество разгоряченных мигающих устройств и начала выходить из-под контроля, хотя пока еще и приносила прибыль. Оригинальная концепция предполагала, что каждая сеть установит у себя собственный роутер и будет связываться с MAE-East по их информационным каналам. Машина с выразительным названием FiberMux Magnum должна была служить чем-то вроде одной из жестяных банок детского веревочного телефона, переводя поступающие сигналы на язык, понятный роутеру MAE-East. Но, как можно догадаться, FiberMux Magnum’ы занимали немало места, и помещение на пятом этаже здания на бульваре Бун, где располагался хаб MAE-East, быстро заполнилось.

Ситуация усугубилась, когда операторы сетей обнаружили, что производительность можно увеличить, если установить свои роутеры непосредственно в MAE-East, фактически превратив помещения хаба в собственный технический офис. А затем там стало еще теснее, когда операторы поняли, что производительность вырастет еще больше, если разместить там же свои серверы, так что MAE-East теперь был не просто передаточным пунктом для информации, но часто и ее источником. Страницы загружались быстрее, а расходы на передачу битов сократились, но в результате этих перемен MAE-East из интернет-перекрестка превратился в интернет-склад.

Фельдману предстояло найти способ расширения. Владелец дома № 8100 по бульвару Бун был недоволен арендатором, который потреблял так много электроэнергии, поэтому вскоре обвитая проводами аппаратура переехала в гипсокартонный короб в подземном гараже здания напротив – Гэллоуз-роуд, 1919. Снаружи голые белые стены были облеплены кондиционерами. На двери висела табличка с надписью «Вход воспрещен», купленная в хозяйственном магазине. Бесспорный центр мирового Интернета выглядел явно очень скромно. В таком месте скорее ожидаешь найти склад полотеров и рулонов туалетной бумаги, чем хребет глобальной информационной Сети. Само расположение MAE-East в подземном гараже наводило на мысли о сценах из шпионских фильмов, в которых невзрачная дверь в тусклом коридоре вдруг открывается в огромное залитое светом высокотехнологичное логово. Однако здешнее «логово» больше напоминало обычный сарай.

Проблемы сводили Фельдмана с ума. Он постоянно выбирал и устанавливал новое оборудование, настраивал соединения между сетями и пытался выяснить, кому что нужно, а все оставшееся время ему приходилось перед всеми извиняться. Трафик удваивался каждый год, сильно опережая возможности роутеров, не говоря уже о проблемах с помещением. Интернет страдал от «пробок». На каждом собрании Группы сетевых операторов Северной Америки (NANOG) Фельдмана просили выступить перед коллегами и объяснить, почему перекресток Интернета – его перекресток – вечно перегружен. А общаться с этими людьми было непросто. «Люди из NANOG говорят то, что думают, и не стесняются в выражениях», – вспоминает Фельдман. На одном из таких собраний Фельдман, выведенный из себя бесконечными жалобами, перед выходом на трибуну приколол себе на грудь бумажную мишень. Было очевидно, что используемая модель себя изжила. Интернету требовалось место иного типа.

Кто мог бы его построить? К 1996 году Интернетом пользовались 20 % взрослых американцев, то есть их число всего за несколько лет увеличилось в десятки раз. Интернет доказал свою полезность. Однако он пока оставался незавершенным, нереализованным. Отсутствовали некоторые важные элементы: необходимы были новые высокоскоростные междугородние линии, программные инструменты для «электронной коммерции» и просмотра видео онлайн, а также устройства, способные подключаться к Интернету быстрее и с большей гибкостью. Но за всем этим стояла неудовлетворенная инженерная потребность, не построенное пока помещение где-нибудь «в подвале» Интернета. Где могут соединиться все сети? Ответ нашелся в самом сердце Кремниевой долины, причем именно в подвале.

Глава III
Всего лишь соединение

Несколько лет назад, в начале нового тысячелетия, в те спокойные времена, когда первый интернет-пузырь уже лопнул, а следующий еще не надулся, я жил в Калифорнии, в городке Менло-Парк – удивительно опрятном местечке в самом центре Кремниевой долины. Менло-Парк – богатый город по многим параметрам, в том числе и с точки зрения истории Интернета. Когда Леонард Клейнрок осуществил первый обмен данными от хоста к хосту, который он любит называть «первым вздохом Интернета», компьютер на другом конце линии находился в Стэнфордском научно-исследовательском институте, примерно в миле от моей квартиры. А в нескольких кварталах за ним расположен гараж, в котором Ларри Пейдж и Сергей Брин изобретали Google, пока не переехали в нормальный офис над магазином персидских ковров в соседнем Пало-Альто.

Августовским утром 2004 года, когда должно было состояться IPO Google, посетители кафе на углу пребывали в радостном возбуждении – не потому, что ожидали вскоре разбогатеть (хотя и это не исключалось), но потому что неожиданно все снова стало казаться возможным. Тем же летом Марк Цукерберг перенес свою молодую компанию (которая тогда называлась The Facebook) из комнаты студенческого общежития Гарварда во взятый в субаренду дом в Пало-Альто. Тогда эта новость еще мало кого заинтересовала (лично у меня на Facebook была только одна знакомая – сводная сестра, которая в то время училась в колледже), но потенциал был очевиден.

К Менло-Парку вполне применимы слова Элвина Уайта, сказанные о Нью-Йорке: «Это место влекло тех, кто верит в удачу». Так же, как на Уолл-стрит, Бродвее или бульваре Сансет в Лос-Анджелесе, здесь, в этой части Кремниевой долины, тоже живет мечта. Чаще всего это мечта создать новый кусочек Интернета, желательно стоимостью в несколько миллиардов долларов (кстати говоря, Facebook недавно переехал обратно в Менло-Парк, где построил кампус площадью 57 акров[21]21
  Сейчас строится уже второй кампус рядом с первым.


[Закрыть]).

В экономической географии подобные территории называются «бизнес-кластерами». Уникальное для Кремниевой долины сочетание талантов, профессионализма и денег породило атмосферу головокружительного новаторства, а также то, что местный венчурный капиталист Джон Доерр однажды назвал «величайшим законным скоплением богатства в истории человечества». И действительно, в этом месте, пожалуй, больше, чем где-либо еще в мире, ощущается коллективная вера в безграничный потенциал технологий, а также в возможность бесконечно превращать его в деньги. Все здесь дышит честолюбием.

Однако во всем этом, кажется, сквозит глубокая ирония. Одна из главных возможностей, которые дал человечеству компьютер, – это, вне всякого сомнения, возможность соединять людей из самых разных мест. Интернет сильнее всех прочих технологий уменьшил значение расстояний, благодаря ему мир теперь действительно тесен. Как пишет социолог Шерри Теркл из Массачусетского технологического института, «раньше понятие „место“ (a place) объединяло понятия физического пространства и людей, находящихся в нем». Однако повсеместность Интернета упразднила этот принцип. «Что есть место, если физически присутствующие в нем люди общаются с теми, кто в нем отсутствует? – спрашивает Теркл. – Интернет – это не просто старое вино в новых мехах; отныне мы можем находиться где угодно». Мы ощущаем последствия этого каждый день: разобщенность, которая стала результатом соединений, словно в антагонистической игре.

И все же это не единственная правда о Сети, тем более в Кремниевой долине. Нашу способность находиться где угодно поддерживают более постоянные нити связей, одновременно социальных и технических. Мы можем говорить, что находимся на связи, только как о состоянии сознания, потому что мы воспринимаем необходимые для этого физические соединения как должное.

Однако развитие этих соединений происходило вполне последовательно и в конкретных местах, и особенно активно – в Пало-Альто. Какая бы магическая сила там ни действовала, она не передается по проводам. При такой интенсивности соединение – явно физический процесс. Когда я там жил, «посвященные», собиравшиеся в кафе, всегда напоминали мне священников в Риме, только вместо молитвенных четок они держали в руках свои смартфоны. Они также старались держаться поближе к центру силы, одновременно из практических и из духовных соображений. Все они прибыли сюда, чтобы соединиться друг с другом: венчурные капиталисты, стэнфордские инженеры, юристы и обладатели дипломов МБА, заядлые стартаперы, бегущие на запах будущего, словно бладхаунды. И то же самое справедливо, если говорить о самих проводах.

Город Пало-Альто находится всего лишь в тридцати пяти милях от Сан-Франциско, но в день моего приезда здесь было на целых 15 градусов теплее, сухой и жаркий воздух пьянил густым ароматом эвкалиптов. Я собирался пообедать с парочкой таких «посвященных» из Долины в кафе на Юниверсити-авеню – главной улице Пало-Альто. Затем мы договорились осмотреть Palo Alto Internet Exchange – одно из главных мест силы Интернета, как в прошлом, так и в наши дни.

Джей Адельсон и Эрик Тройер сидели за столиком на улице, глядели на прохожих и наслаждались пивом. Они – давние друзья, бывшие соседи по комнате, бывшие коллеги и одни из главных экспертов по части того, как, а главное где соединяются друг с другом сети в Интернете. Тройер называет себя «выздоравливающим сетевым инженером». Эта шутка одновременно и подтверждает, и отчасти опровергает его репутацию гика. Его коротко остриженные, с проблесками седины, волосы и плотно прилегающие к лицу солнечные очки придают ему непринужденный вид бездельника-серфера, помеси сетевого гика и телеведущего-мачо Андерсона Купера. «Инопланетянин», как его прозвали коллеги, работает на компанию Equinix, которой принадлежат центры колокейшн (colocation facilities) по всему миру[22]22
  Термин colocation обозначает способ взаимодействия провайдера и клиента, когда серверы последнего размещаются на взятой в аренду площади первого.


[Закрыть].

Адельсон – его работодатель. Он же и основал Equinix, а затем с 1998 до 2005 года прошел путь от смутной концепции до миллиардной акционерной компании. Он типичный представитель Кремниевой долины: предприниматель, обладающий не только даром предвидения будущего, но и талантом убеждать людей. Он по-прежнему считается вундеркиндом, хотя через пару недель должен отметить сорокалетие и всего несколько месяцев назад оставил пост главы Digg – одного из первых социальных новостных сайтов, контент которого создавался пользователями, получившими возможность высказать свое мнение о какой-то статье, блоге, фотографии или говорящем коте. Многие называли уход Адельсона из Digg спорным решением, но сам Джей кажется расслабленным и в своих джинсах, темной рубашке навыпуск и с характерной челкой на угловатом лице выглядит почти как подросток. Взяв творческий отпуск, он начал учиться играть на гитаре, переехал в дом за три миллиона долларов, проводил время со своими тремя детьми и обдумывал планы на будущее, сочиняя, так сказать, третью серию и так уже более чем успешной карьеры в Долине. Меня же больше интересовала первая серия: как он помогал решать проблемы MAE-East и между делом водружал флаги Equinix над объектами, которые впоследствии превратились в важнейшие перевалочные пункты Интернета.

– Ты хочешь услышать всю историю? – спрашивает Адельсон, приступая к своему «цезарю» с курицей. – Это был интересный период, переломный момент для всего Интернета.

На волне «бума доткомов» все происходило очень быстро. В конце 1996 года Адельсон работал в компании Netcom – одном из первых коммерческих интернет-провайдеров Долины. В отличие от провайдеров Виргинии, ориентирующихся на крупных корпоративных клиентов, Netcom зарабатывала на «сетевых гиках на ломке» – недавних выпускниках компьютерных факультетов колледжей, отчаянно желавших снова «подсесть» на Интернет. Netcom начала соединять своих клиентов через университетский бэкбон, несмотря на то, что это явно противоречило «политике допустимого использования». Этот «черный ход» Интернета прекрасно годился для обслуживания горстки незаметных программистов, однако, когда дела пошли в гору, этот вариант стал неприемлемым. Поэтому Netcom пришлось изрядно потратиться на то, чтобы арендовать линию передачи данных от своей штаб-квартиры в области залива Сан-Франциско до Тайсонс-Корнер, чтобы присоединиться к агломерации сетей в MAE-East.

Адельсона поразило то, что он там увидел:

– Это был какой-то клуб «для своих». Если вы не были представителем телекоммуникационной компании и не контролировали оптические линии, проходящие под землей, то находились в самом невыгодном положении. Часто они просто заявляли нам, что у них «не хватает пропускной способности». Но вы никогда не знали наверняка, в чем дело: возможно, они видели тут конфликт интересов и просто не хотели делиться бизнесом.

Чтобы Интернет мог расти, его следовало освободить от ограничений, накладываемых межсетевыми соединениями, вмешательства операторов и перегруженных коммутаторов, систему которых Национальный научный фонд недальновидно построил одновременно с созданием сети точек доступа. Сети должны были иметь возможность соединяться с минимальными помехами. «Мы писали друг другу: „Интернет должен быть свободным! Несправедливо, когда точки обмена трафиком принадлежат телекоммуникационным компаниям!“» – вспоминает Адельсон горячие споры, разворачивавшиеся в электронной переписке и на форумах сетевого сообщества. Действительно, как можно говорить об открытости Интернета, когда одна компания, по сути, перегородила вход в него своим бархатным канатом?

Адельсон, которому тогда исполнилось лишь 26 лет, уже был известен среди сетевых специалистов своим особым профилем – сейчас мы назвали бы его интернет-деятелем. Сетевые технологии в основном привлекали тех, кто предпочитал работать с машинами, а не с другими людьми. «Чтобы стать экспертом в области интернет-технологий, нужно быть настоящим гиком», – объясняет Адельсон. Он сам тоже был настоящим гиком, но лишь отчасти: с детства одержим компьютерными играми, завсегдатай хакерских форумов, любитель торчать долгими часами в лаборатории колледжа. Но, с другой стороны, он изучал искусство кино в Бостонском университете и умел держаться и говорить как голливудский продюсер. У него был дар соединять не только компьютеры, но и людей.

Мир сетевых инженеров до сих пор относительно невелик, но в те годы он был просто крошечным, и Адельсон обратил на себя внимание Брайана Рейда – инженера из Digital Equipment Corporation, одной из старейших и самых почтенных компьютерных компаний Кремниевой долины (ныне она входит в структуру гиганта Hewlett-Packard, тоже основанного и по-прежнему имеющего штаб-квартиру в Пало-Альто). У Digital с самого начала имелся свой узел в ARPANET, но лишь в 1991 году она начала поддерживать критически важный частный интернет-канал. Это был провод, протянутый через комнату и соединявший Alternet и BARRnet – две крупнейшие региональные сети эры «до MAE-East». Первоначально им занимались на общественных началах, «на благо Интернета», как часто и сейчас говорят инженеры. Но по мере роста Всемирной паутины Digital усмотрела здесь пользу и для себя: этот канал обеспечивал ей оперативный доступ к важному перекрестку Интернета. Компания оказалась в положении специалиста по транспорту, окна кабинета которого выходят на Таймс-сквер. И под окнами становилось все более шумно.

Digital особенно отчетливо понимала причину проблем MAE-East, потому что именно она разработала и построила Gigaswitch FDDI – роутер в самом сердце MAE-East. Именно он не справлялся с трафиком. Чтобы продолжить рост, нужно было найти новый способ соединения сетей, способ, который исключит возможность «пробок». Рейду пришла в голову простая идея: сети должны соединяться напрямую, путем подключения одного роутера к другому (а не все вместе к одной общей машине, как в MAE-East или других точках входа в Сеть).

Большинство сетей уже разместили массу своего оборудования в одних и тех же зданиях, и последние были из-за этого страшно переполнены. Они нуждались в более благоприятной среде, более подходящем помещении, чем какая-то бетонная коробка на парковке, в помещении, которое сможет вместить все прямые межсетевые соединения. Рейд придумал и новую бизнес-модель, при которой соединения не тарифицируются, то есть Digital не берет денег пропорционально объему трафика, но вместо этого взимает с провайдеров арендную плату – как обычную (за квадратные метры, на которых клиенты разместили свое оборудование), так и менее очевидную (за гораздо меньшее, на зато гораздо более плотно заполненное пространство, которое занимают провода, проложенные к «клетке» другой компании). Для MAE-East подобная модель была бы финансовым самоубийством – представьте себе ресторан, который кормит посетителей бесплатно, – но в компании Digital предположили, что можно заработать, взимая плату за аренду столика. Риск того стоил, тем более что он в перспективе мог бы способствовать росту Интернета, а значит, и продаж оборудования Digital Equipment Corporation.

Digital вложила несколько миллионов долларов собственных средств в новые офисные площади – подвал здания по адресу Брайант-стрит, 529, построенного в 1920-е годы для телефонной станции. Говоря техническим языком, этот узел должен был стать «нейтральной площадкой», то есть Digital не собиралась конкурировать с собственными клиентами, как это происходило в точках сетевого доступа. Кроме того, предполагалось, что это будет «дата-центр класса А», то есть пространство, изначально спроектированное в расчете на компьютеры и сетевое оборудование. Рейд назвал его предприятие Palo Alto Internet Exchange (PAIX). Теперь ему не хватало только руководителя, который бы разбирался в компьютерных сетях и при этом умел смотреть в будущее.

Когда Адельсону предложили работу в Digital, ему это показалось забавным.

– Помню, я подумал: «Digital?! Все мои друзья затевали дотком-стартапы и надеялись заработать миллионы в качестве совладельцев бизнеса, а меня нанимает какая-то компания, которой уже 30 лет?» Но я был типичным интернет-фриком, и Digital пользовалась среди таких, как я, большим авторитетом.

К тому же на деле все вышло не совсем так, как это представлял себе Адельсон.

Снаружи дом по на Брайент-стрит, 529, стены которого, сложенные из блоков песчаника, напоминают знаменитый «Квад» – центральный двор Стэнфордского университета, поддерживается в безупречном состоянии. Вход обрамляют замысловатые барельефы, словно у старого лондонского банка. Рядом с дверью – медные буквы PAIX. Мы входим в небольшой холл, скрытый от улицы за тонированными стеклами.

– О боже, – говорит Адельсон, когда его глаза привыкают к полумраку. – Это очень, очень круто!

Перед нами красуется большая красно-черная буква «E» – логотип компании Equinix. Адельсон не был здесь с того самого черного дня в 1998 году, когда устная договоренность о превращении этого места в первую штаб-квартиру молодой фирмы Equinix была нарушена и здание продали кому-то другому за $75 млн. Но больше десяти лет спустя и всего за пару недель до нашего сегодняшнего визита Equinix (уже без Адельсона) все-таки заполучила PAIX – в качестве «трофея» при покупке важного конкурента, компании Switch & Data, за $683 млн наличными и акциями. Для Адельсона логотип Equinix на стене – символ исправления старой ошибки и подтверждение того, что его видение будущего Интернета оказалось верным.

Нас приветствуют двое техников, каждый из которых работает здесь с тех давних пор. Со времени рождения Интернета прошло, кажется, несколько геологических эпох, но дружеские объятья и похлопывания по спине заполняют эту пропасть во времени утешительной человеческой эмоцией. Новорожденные младенцы, считай, с тех пор почти не успели вырасти.

– Я уж хотел спросить, как дела, чем ты занимался последние десять лет, но, конечно, я и так знаю! – говорит Адельсону один из техников по имени Феликс Рейес. – Рад тебя видеть! Здесь многое изменилось: корпоративные правила, быстро растем. Но мы пока держимся!

Это кажется преуменьшением: здание сменило уже четырех владельцев; Интернет изменился и трансформировал все вокруг.

– По меркам Интернета это все было так давно, – говорит Адельсон.

На Рейесе новенькая футболка, черная, с красным логотипом Equinix, и Адельсон, показывая на нее, говорит с деланой обидой:

– А у меня вот не было таких вещичек. Вечно приходилось таскать скучный комбинезон.

– Мы тебе подарим такую, – смеется Рейес. – У нас есть образцы всех футболок за последние годы.

– Это место столько раз переходило из рук в руки и столько раз трансформировалось, но, в сущности, здесь с самого начала предоставляется один и тот же сервис, – вставляет Тройер.

Мы спускаемся по лестнице позади стола охранника в подвал, где в далеком 1997 году было установлено самое первое оборудование. К концу того года PAIX превратилось в важнейшее здание такого рода на планете. Теперь оно уже не претендует на этот титул, но все еще занимает высокую позицию в рейтинге самых значимых мест Интернета и остается ключевой узловой точкой, где соединяются друг с другом разные сети. Здание в Милуоки, о котором я рассказывал в предыдущей главе, можно сравнить с небольшим региональным аэропортом, из которого одна или две авиакомпании летают в несколько крупных хабов, но Palo Alto Internet Exchange – это, скорее, большой международный аэропорт, вроде аэропорта Сан-Франциско (или даже еще более крупного), «крупный глобальный коммуникационный хаб», по словам Рича Миллера, одного из ключевых обозревателей в отрасли.

Все вокруг нас прямо-таки кричит об этих связях. PAIX предоставляет площади для обеспечения базовых экономических и технических потребностей. Дешевле и проще соединить две сети напрямую, чем поручать это третьей сети. PAIX – своего рода склад: удобная точка отсчета координат, где прокладывается кабель от одного роутера к другому. И кроме всего прочего, отсюда идут подводные кабели, связующие Азию и Северную Америку, поэтому здесь часто устанавливают «точки присутствия». Это место, в котором слово «соединение» (connection) обретает вещественный, физический смысл.

Из скромного фойе рядом с лестницей я могу видеть плотные ряды «секций-клеток», уходящих далеко в полумрак, как библиотечные стеллажи. Каждая из них размером примерно с небольшой офисный отсек и сдается в аренду той или иной сети, которая устанавливает в ней свое оборудование и организует соединения с другими сетями, то есть буквально протягивает к ним провода. Первоначально компании, владеющие оптоволоконными линиями дальней связи, брали в аренду площади в этом здании, чтобы оказаться ближе к местным и региональным интернет-провайдерам, обслуживавшим жилые дома и предприятия, – так называемым «сетям визуальной доступности» (eyeball networks). Они были владельцами физической сети.

Но вскоре и поставщики контента (сегодня это чаще всего Facebook или YouTube, а в те времена это могли быть Yahoo!, какая-нибудь фирма, продающая электронные открытки, или порносайт) тоже захотели быть рядом, чтобы улучшить свои соединения с eyeballs.

– Я помню, как Фило и Янг из Yahoo! пришли сюда. Я еще тогда подумал: «Ну и клоуны!» – смеется Адельсон.

Фило и Янг – основатели Yahoo!, сегодня они оба миллиардеры. Интернет развивался, и постепенно сюда пришли все, практически отовсюду – всего более ста сетей. Сегодня это и крупные контент-провайдеры, такие как Microsoft, Facebook и Google; «визуалы», такие как Cox, AT&T, Verizon и Time Warner; а также глобальные телекоммуникационные сети самого разного масштаба, особенно широко представленные игроками из Азиатско-Тихоокеанского региона – от Singapore Telecommunications и Swisscom до Telecom New Zealand, Qatar Telecom и Bell Canada. Всем им интересны трансокеанские кабели и мощные бэкбоны, пересекающие США. Подобно ритмически пульсирующему мировому капиталу, PAIX процветает за счет разнообразия.

Мы делаем шаг в глубь тускло освещенного коридора с клетками и видим впереди огромную картонную коробку размером с душевую кабину. Внутри нее находится новенький роутер – самая мощная модель от Cisco (одного из лидеров отрасли) стоимостью $90 000. Лишь самые крупные сайты, корпорации или операторы связи имеют достаточный объем трафика, чтобы позволить себе покупку такого зверя. Видеть, как он тихо спит в коробке в полном бездействии, – примерно то же самое, что наблюдать новехонький «Боинг-747», неподвижно замерший на взлетной полосе. Но уникальным его делает даже не объем информации, который он может передавать, а количество направлений передачи. Так что этот гигантский роутер правильнее сравнить с кольцевой транспортной развязкой, объединяющей 160 шоссе – именно столько отдельных портов он может иметь, причем каждый из них обслуживает отдельный процессор, отвечающий за связь с другим роутером (на каждом «шоссе» движение двустороннее). Этот аппарат намного мощнее, чем старые Catalyst или Gigaswitch в Тайсонс-Корнер. Однако еще более поразительно то, что он даже не является центром нескольких сетей, а удовлетворяет потребности лишь одной сети. Это никакое не сердце системы, а просто одна из сотен машин, соединенных друг с другом.

Эти связи всегда физические и социальные, они сотканы из проводов и отношений. Они зависят от человеческого сообщества сетевых инженеров. На заре своей карьеры Тройер проводил львиную долю времени, сидя на полу в одной из таких клеток и возясь со сломанным роутером. Но сегодня он в большей степени организатор, переговорщик, убеждающий представителей сетей соединяться друг с другом – и если он их убедит, то Equinix получит с них абонентскую плату. Меня удивило то, насколько персонифицирован этот процесс. Тройер знает сетевых инженеров, дружит с ними на Facebook, угощает их пивом. Интернет строится на личных договоренностях между сетями, скрепленных рукопожатием и оформленных подключением желтого оптоволоконного кабеля. С технической точки зрения, они могли бы соединяться и на расстоянии, как это и происходит между городами. Но гораздо эффективнее делать это, непосредственно подключая одно устройство к другому и расширяя систему экспоненциально.

Экскурсию по PAIX можно считать лекцией о «сетевом эффекте». Так называют феномен, когда нечто становится тем более полезным, чем больше людей им пользуются. Приход в это здание новых, все более крупных интернет-компаний вызывал интерес еще большего числа еще более крупных игроков, и так, казалось, могло идти до бесконечности, точнее, пока это позволяли законы физики и городской совет Пало-Альто.

Но все это оборудование требует резервных генераторов на случай отключения электричества, а генераторы требуют огромного количества солярки, которую приходится хранить здесь же, а это напрягает соседей. «Мы выжимали из этого объекта все, что можно», – вспоминает Адельсон.

Пока мы идем по темному коридору между клеток, физические свидетельства всех этих связей маячат прямо у нас над головами: толстые пучки кабелей в связках диаметром с автомобильную покрышку, уложенные на полки, прикрепленные к потолку и каскадами (или «водопадами», как говорят техники) спускающиеся вниз к каждой клетке. Все здание так и гудит под напором энергии.

– Каждую секунду на тебя воздействует излучение, – полушутя замечает Тройер. – Но у Джея уже три ребенка, так что все о`кей.

В одном только этом центре свыше десяти тысяч межсетевых соединений, или «кросс-соединений». В сущности, похоже на связку пыльных проводов у меня за диваном, только увеличенной до масштабов целого здания. И организовать их ничуть не проще.

В первое время «менеджмент кабельных систем» был для PAIX серьезным техническим вызовом. Первоначально Интернет представлял собой чудовищно запутанный клубок. Экспериментируя с разными способами упорядочивания проводов, Адельсон и его сотрудники в какой-то момент начали заранее прокладывать кабели в разных частях здания, чтобы создать фиксированные маршруты, которые впоследствии можно было бы стыковать, как на старых телефонных коммутаторах.

– Но, как мы выяснили (точнее, как выяснил бедный Феликс), всякий раз, делая это, вы вводите новую точку отказа, – объясняет Адельсон. Рейес качает головой, с досадой вспоминая эту неудачу. В итоге они решили прокладывать кабели по мере необходимости. Через несколько лет один особо одаренный кабелеукладчик по имени Джон Педро получил патент № 6 515 224 за изобретенную им технологию «лоточной системы каскадных кабелей с заранее подготовленной опорной структурой».

Пока мы идем между клетками с коробками, мигающими зелеными огоньками, я пытаюсь связать эту картину с ее воздействием на реальный мир, на жизни людей, то есть, попросту говоря, увидеть, как вещи, явления и понятия перемещаются по Интернету. Для этого требуется напрячь воображение. Предположим, вон тот желтый провод принадлежит eBay: чей это коллекционный чайничек из нефрита двигается по нему сейчас к своему новому владельцу? Что это только что сказал новозеландский винодел катарскому шейху? Когда мой телефон принимает почту, проходит ли она через этот хаб? У моей племянницы выпал молочный зуб – прошла ли ее фотография через имеющуюся здесь клетку Facebook?

Но окружающий меня Интернет не был рекой, в которую я мог бы забросить сеть, а затем посчитать и рассмотреть пойманных рыб. «Ловить» в нем информацию такого масштаба, с каким мы имеем дело каждый день (например, одно электронное письмо), – все равно что считать молекулы воды в океане. Каждый из этих оптоволоконных кабелей передает до 10 гигабайт информации в секунду – это примерно 100 000 семейных фото в секунду. В большой роутер может быть воткнуто до 72 таких кабелей одновременно, а во всем здании таких роутеров сотни. Шагая по тускло освещенному проходу, я как будто пробирался сквозь толпу из квадриллионов бит – невообразимого количества информации.

А вот Адельсон застал время, когда все это было гораздо более личным. В каждом уголке он видит кусочек истории.

– А помните, как мы отрубили Австралию? – вдруг спрашивает он техников, когда мы останавливаемся перед одной из клеток, не так плотно набитой аппаратурой, как остальные.

Здесь был установлен роутер Australia Internet Exchange («Оззинет[23]23
  «Оззи» (aussie или ozzie) – разговорное обозначение австралийцев.


[Закрыть] или что-то в этом роде»), но они не оплачивали счета. В тот вечер, когда Адельсон, наконец, отключил за неуплату соответствующий кабель, ему позвонили домой:

– Моя жена берет трубку и зовет меня: «Тут кто-то очень недоволен, спрашивают, зачем отключили весь Интернет в Австралии». А я такой: «Да ну? Дай-ка мне трубку!»