Текст книги "Загадочный город"

Он ощутил в горле знакомую щекотку, раздражение, которое алкоголь вызывал, сам излечивал и вызывал снова.

В «Душе подмастерья» выдался тихий вечер, непогода сократила количество посетителей вдвое. Владелец заведения Билл Ферди погасил свет, протер бокалы, разобрался со счетами, отпустил работников и запер кассы. Налив себе пинту «Крепкого», он устроился у камина. В столь сложных погодных условиях он решил, что разумнее будет переночевать в пабе, пусть это и считалось для загородных жителей правонарушением. В любом случае никто не узнает. Он заранее предупредил о такой возможности свою жену Меган.

Ферди думал о том, как ему повезло в жизни. Он был владельцем единственного паба в городе, и горожане относились к нему получше, чем к прочим деревенским. Он выращивал собственный хмель и варил собственное пиво. У него было трое чудесных детей – Гвен, конечно, была странновата, но он гордился ее математическим талантом. Ферди уже начинал клевать носом, когда услышал стук в дверь, – час ночи, паб давным-давно закрылся. На пороге стоял мужчина со странным бледным цветом лица, в дорогом костюме, одетый совершенно не по ротервирдской моде.

– Вы – Билл Ферди? – произнес он таким ровным тоном, будто собирался его арестовать.

– Боюсь, бар уже закрыт.

– Я пью только самое лучшее. – У ног незнакомца на снегу стоял кожаный чемодан. Билл Ферди не стремился к открытой конфронтации и решил его выслушать. Мужчина присел за ближайший столик. – Меня зовут Сликстоун.

– Это что, имя или фамилия?

– Я – сэр Веронал Сликстоун и пришел сюда затем, чтобы сделать вам предложение. Я дам вам восемьсот тысяч за этот паб, и никаких дополнительных условий.

– Восемьсот тысяч пенсов? – рассмеялся владелец.

– Гиней, – ответил сэр Веронал с самым серьезным выражением лица.

Билл Ферди вытаращил глаза. Аренда возобновлялась каждые семь лет и не стоила и доли того, что предложил незнакомец.

– Все это как-то неожиданно. Наша семья держит паб с…

– Самые лучшие предложения всегда неожиданны. Штука в том, чтобы успеть согласиться, прежде чем предложение отзовут.

– Дайте мне день или два.

– Нет времени. – Сэр Веронал достал из сумки несколько конвертов из коричневой бумаги и листок с соглашением в двух экземплярах. – Здесь десять процентов задатка и ваша копия контракта. Вам остается только поставить подпись.

Билл Ферди задумался. Гвен вряд ли возьмет на себя управление после него, но один из мальчишек мог бы. К тому же он понятия не имел, на что тратить такие деньги. Все, что приходило ему в голову, – это ремонт и реконструкция паба, который уже не будет ему принадлежать. Он задумался.

– А «Душа подмастерья» продолжит работу?

– Я оставлю здесь паб.

– И пиво Ферди тоже?

– Я оставлю паб, но, учитывая, о каких суммах идет речь, на вопросы отвечать не собираюсь. Да или нет?

Столь резкий ответ заставил Билла Ферди прийти в себя. Он являлся владельцем единственного паба на мили вокруг, паба, который приносил радость стольким людям, а значит, и ему тоже. За такое ничем не заплатишь.

– Спасибо, но я говорю «нет».

– А я всегда получаю то, чего хочу, мистер Ферди.

Ферди подавил приступ неприязни к собеседнику. Казалось, чужак считал, что титул «сэр» мог купить что угодно, в том числе право запугивать незнакомцев.

– Я закрываюсь, – коротко ответил Билл.

Его посетитель, не попрощавшись, выскочил за дверь и исчез в ночи.

Давняя история

1556 год. Башня Знаний

В высокой башне Ротервирдского поместья сэр Генри Грассал работал – шлифовал стекло и наблюдал за небосводом.

Сюда же в дневные часы свинопас привел двоих детей.

– Они, видать, обладают особенным даром, – сказал он. – Крестьянское отродье, соль земли, одна грязь и дичь в глазах. Как родились вместе, так вместе и живут, – добавил свинопас.

– О каком даре ты толкуешь?

– Парнишка может отыскать и дать название всему, что шевелится. Он различает всех живых тварей. А девочка вырезает их своим ножом, как живых.

Сэр Генри улыбнулся.

– Про нее я знаю.

Его внимание уже давно привлекали таинственные изображения, вырезанные на старой сливе, что стояла на краю сада: бабочки, пчелы, звери и насекомые, как живые и во всех подробностях. Однажды лунной ночью он поймал их за работой, мальчишку и девчонку; она орудовала своим ножом, а он исследовал каждую складку на коре в поисках жизни.

– Они у свинарников обретаются. Мать их умерла, а отец – пьянчужка.

Им никак не могло быть больше десяти лет. Сэр Генри дал им новые имена. «Теперь вы Иероним и Морвал Сир», – торжественно сообщил он, положив ладони им на головы, словно при крещении.

– Сир[10]10
  От Seer – тот, кто видит (англ.).


[Закрыть] – это человек, который видит больше, чем все остальные. – Сэру Генри нравилось давать всем необычные прозвища, которые он привозил из заграничных путешествий. – Теперь вы будете жить со мной.

Два года царила полная идиллия: дети проходили обучение, сытые и ухоженные. Эрудит сэр Генри, бездетный вдовец, вложил в брата и сестру свои немалые духовные и интеллектуальные ресурсы. Большая часть времени уходила на чтение, письмо и обучение красноречию, но он также поощрял и их природные склонности. Иероним исследовал жизненные циклы природы и биологию, а Морвал срисовывала все, что находил ее брат. В новых нарядах, накормленные и чистые, они преобразились и внешне.

Тетради заполнялись заметками. Нож Морвал резал дощечки и точил перья. В четырнадцать лет она научилась изготавливать чернила из растительной смолы, так что рисунки ее стали более четкими. Сэр Генри раздобыл немного ляпис-лазури и кармина. Детей объединяли как дополняющие друг друга таланты, так и родство, и совместные занятия. Пристрастие мальчика к исследованию мира природы, неудержимому, но скрупулезному, сочеталось с врожденным талантом девочки к воспроизведению предметов в натуре: каждой жилки на крылышке насекомого, каждой морщинки на человеческом лице. Вместе со своим первооткрывателем они были словно две луны, вращающиеся вокруг одного солнца: сэра Генри Грассала.

1558 год. Ротервирдская долина

Вместе с сэром Генри Иероним и Морвал изучали строение цветов – откуда начнется завязь плода, как и отчего это произойдет. С холма катилась повозка с навесом, что было бы самым обычным зрелищем, если бы ее не сопровождал всадник с ножнами на бедре, сидевший в седле искусной работы, и, казалось, даже бархатная шапочка у него на голове излучала власть.

– Новые друзья! – крикнул сэр Генри, но на этот раз он ошибся.

Затем они выстроились в большом зале – все десять детей в шеренге, каждому по двенадцать лет. Старик с добродушным видом раскрыл им объятия:

– Меня зовут сэр Генри Грассал, а перед вами – Ротервирдское поместье, мой, а теперь и ваш дом. Вам грозила опасность, но теперь все позади. По причинам вполне простительным королева питает к вам недоверие. Поэтому не стоит выходить за пределы поместья. Вам тут будет чем заняться для развития ваших многочисленных талантов.

Но один из десяти детей, Малис, по-своему истолковал смысл приглашения. «Я разовью свои таланты, – подумал он, – отняв твой дом, твою землю и всю твою власть». Поглядывая на сопровождавшего их сюда сэра Роберта Оксенбриджа, он чувствовал облегчение при мысли о том, что этот человек скоро уедет. На лице Грассала читалась доброта, но вместе с тем и слабость; у Оксенбриджа вид был более жесткий, солдатский.

Тут вошли двое детей, мальчик и девочка примерно их возраста.

– Познакомьтесь с Иеронимом Сиром и его сестрой Морвал. Они родились в этой долине в то же время, что и вы, и обладают талантами, равными вашим, – произнес сэр Генри.

Малис почувствовал, как зависть девочек волнами разлилась в воздухе, а мальчики явно испытывали интерес. Эта Морвал отличалась поразительной красотой и такой же невинностью: Ева в Эдемском саду. И в нем зародилась жажда иного рода, к новому виду власти. Ее брат произвел на прибывших не такое яркое впечатление. Он казался погруженным в науки до полной отстраненности.

Март 1559 года. Лондон

Герион Уинтер устал от Лондона, а Лондон, в свою очередь, устал от него. От всевидящего ока вновь назначенного советника королевы он едва ли бы скрыл свои исследования самых темных глубин знания. Нужные книги было трудно достать, а шпионы копошились во всех уголках общества, точно черви в сыре. Незнакомцы заглядывали ему в окна; слуги болтали больше положенного.

Пятый сын священника, Уинтер познал яд темных знаний не в прямом столкновении со злом, но из-за чрезмерно навязчивых проповедей добродетели. Слушая бесконечные отцовские нотации, он с самого детства пришел к выводу, что боги были созданы человеком для того, чтобы вдохновлять в жизни и утешать в смерти. Но где же новые боги? Не пора ли начать все сначала? И каким рецептом следует для этого воспользоваться?

Он выделил самые важные составляющие веры отца: пророчества, заповеди, муки и воскресение; остальное казалось ему ненужной ерундой. Он исследовал латинские переводы греческих текстов, а затем и сам изучал греческий, чтобы читать в оригинале великолепные истории о выдуманных божествах, обладающих ореолом вечности. Его привлекало все чудовищное – горгоны, фурии и трехголовые псы, – а также то, как классические боги вмешивались в дела людей, и наоборот.

Но в жизни молодого Уинтера было кое-что еще кроме штудирования мифологических сюжетов. Он проводил испытания, препарировал и исследовал. Как ученый он сосредоточил внимание на силах разрушения, от пороха до ядов, не поддающихся обнаружению.

Вскоре его экстравагантные амбиции оформились окончательно. Он сам создаст нового бога, нет, он создаст многих богов, воспользовавшись силой науки, его боги выживут и будут процветать. Он еще не знал как, но твердо верил, что в этом и заключалось его предназначение. Однако на данный момент перед Уинтером вставали препятствия более повседневного характера.

Много мучений доставляли слуги. Они готовили и прибирали, но были тупы как овцы.

Уинтер жаждал общения с интеллектуалами, с которыми можно было бы разделить груз своих изысканий. Он тщательно прочесывал тюрьмы и каталажки и много месяцев спустя наконец обрел награду за свои старания на судебном разбирательстве в Мидлсексе. Его сразу же привлек характер обвинения: подсудимый похитил книгу «Сборник трактатов о необычайном оружии», а кроме того, вел себя странно. Уродливый приземистый молодой человек дерзил судье, демонстрируя скорее остроумие, чем здравый смысл.

– Вторжение в чужой дом в предрассветные часы является серьезным преступлением.

– Оставлять книгу валяться в пыли – преступление не менее серьезное.

– Полагаю, к данной книге это не относится.

– Оружие – тоже объект изучения. С его помощью выигрывают войны.

Глядя на одежду подсудимого, судья понял, что у этого выскочки больше знаний, чем монет. Были приняты во внимание смягчающие обстоятельства – первое правонарушение, да и человек он грамотный, что давало ему преимущество, недоступное беднякам, «преимущество духовников». Но у судей всегда найдется нужная лазейка.

– Поставить ему клеймо на большой палец в том случае, если он не выплатит десять шиллингов до конца недели – собственных шиллингов, прошу заметить. – Последние слова судья произнес, обращаясь к обвиняемому.

В судебной темнице Уинтер предложил ему свои условия в обмен на погашение долга, молодой человек их принял, и Уинтер заплатил за него штраф. Пользуясь властью собственника, он дал ему новое имя – Кэлкс Боул: Кэлкс – известь – за белизну его кожи, а Боул – кряжистый ствол – за его коренастое тело. предпочитал готовить и убирать самостоятельно, не желая, чтобы прочие слуги путались под ногами у него и хозяина.

По ночам они вместе исследовали курганы в английской глубинке, от круглых саксонских насыпей до более поздних сложных могильников. Они пришли к выводу, что Ротервирдская долина особенно богата подобными нетронутыми залежами скрытых сокровищ. Обосновавшись в Кентербери, Уинтер даже сумел получить доступ к Винчестерской копии «Англосаксонских хроник». Чтиво оказалось крайне любопытным.

Он продал лондонскую резиденцию и переехал в более уютный дом в деревне Хой, что стояла на Ротервирдских откосах. Миссис Уинтер, дама с мышиного цвета волосами, была в данном случае лишена права голоса, поскольку в представлении ее мужа это решение находилось вне ее компетенции. Вскоре с лица Боула исчезла кислая мина, он стал испытывать собачью преданность хозяину.

Однажды холодным и ясным февральским вечером Уинтер наблюдал за тем, как Боул копает землю на краю полукруглого выступа в западной части Ротервирдской долины. Наградой за его труды стали серебряная ложка и торк – выгнутое кельтское ожерелье, малость помятое, но из чистого золота. Заметив остатки старой дороги, ведущей в котловину у них под ногами, Уинтер спустился по крутому склону и тут совершил самое неожиданное открытие.

Здесь лежала врытая в землю белая плита, на которой был выгравирован крошечный цветок. Поднеся ладонь ближе к плите, он ощутил странное покалывание.

– Встань на нее, – приказал он Боулу. Тот повиновался и тут же исчез.

Волшебная дверь! Куда бы она ни вела, сама судьба вручила ему главный инструмент создания нового бога: тайну, достойную удивления. Он вгляделся в плиту. Та была изготовлена с достойным восхищения мастерством, и это позволяло предположить, что кто-то уже ступал внутрь и возвращался живым и невредимым. Являлась ли дверью сама плита или же она лишь обозначала расположенный за ней проход? И, главное, куда он ведет – в ад или в рай?

Он закрыл глаза и последовал за своим слугой.

Выяснилось, что за плитой скрывались и рай, и ад одновременно. Они с Боулом проводили исследования, составляли карты и изучали – но только ближайший участок и только при свете дня. Это было фантастическое, но вместе с тем и опасное место. Теперь Уинтер начал живо интересоваться соседями. Об этой тайне должен был знать кто-то еще.

Он наведался в таверну, надеясь раздобыть какие-то сведения, и судьба снова преподнесла ему подарок. Кучер проболтался садовнику, который, в свою очередь, проговорился фермеру, а тот раскрыл секрет сапожнику, а уж он-то поделился со всеми. В прошлом году в Ротервирдское поместье привезли десяток хорошо одетых детей, и сэр Генри Грассал в своем слабоумии возомнил себя их учителем. По слухам, дети обладали необычными способностями. Уинтер нюхом почуял представившуюся возможность. Он собирал информацию о сэре Генри – человеке добром, а значит, уязвимом, начитанном, а следовательно, поддающемся соблазнам, после чего составил подобающее письмо.

Сэру Генри понравился дом Уинтера, хотя до поместья ему было далеко. Стены были украшены резными дубовыми панелями, имелись тут библиотека и мебель тонкой работы. Уинтер демонстрировал высокую образованность, которой, однако, не хвастал. Миссис Уинтер почти ничего не говорила, но производила впечатление внимательной и добросердечной женщины. Впрочем, она похвалила его за умение ездить верхом и хорошо отозвалась о его лошади.

Тем не менее сэр Генри чувствовал себя не в своей тарелке. Здешний слуга источал хищную злобу. Манеры самого Уинтера казались чуточку слишком гладкими, чересчур идеальными, точно у дипломата, рассчитывающего на подписание мирного соглашения. Книги были расставлены на полках в два ряда – хозяин прятал запрещенные тексты или просто места не хватало?

К концу обеда, атмосфера которого была утонченной хотя бы благодаря кушаньям и напиткам, Уинтер отпустил жену со слугой. Он плавно подошел к теме, но сэр Генри почуял за этим некий план: снова игры в дипломатию.

Серебряным ножом Уинтер разрезал на дольки два персика.

– Я изобрел новый способ хранения продуктов – в особом помещении, которое назвал ледяным домом. В нем спелые фрукты могут лежать до весны. У нас тут есть довольно мелкий пруд, который промерзает до дна. К слову о ранних фруктах: если я верно понял, вы преподаете?

Спелость весной: то был зашифрованный намек на его вундеркиндов; однако Уинтер все ходил вокруг да около, не говорил ничего конкретного – сэр Генри держал ухо востро.

– Мне нравится делиться сокровищами, которые иначе будут утрачены, – ответил сэр Генри, парируя этой метафорой пробную атаку Уинтера.

Его курчавые волосы совсем поседели и напоминали колечки серебристой проволоки; руки были покрыты выступающими венами и усеяны пигментными пятнами; тем не менее лицо его дышало живой энергией. «Ему, должно быть, около шестидесяти, – предположил Уинтер, – но это не повод недооценивать противника».

– Истинными сокровищами, – прошептал Уинтер, как будто демонстрируя свое умение хранить секреты.

«Неточное выражение», – подумал сэр Генри, которому уже наскучила эта игра.

– Солнце садится. Мне придется покинуть ваш гостеприимный дом.

Сэр Генри был доволен тем, что сумел придержать свои карты. Когда он седлал лошадь, сквозь изгородь пробился легкий ветер. И вдруг в подрагивающей листве проступили и вновь исчезли лица с легким оттенком чего-то демонического, одни с раздутыми щеками, другие со впалыми.

– Фигурная стрижка, работа мистера Боул, – улыбнулся Уинтер.

– Инкубы и суккубы[11]11
  Инкуб – дьявол в обличье мужчины; суккуб – он же в обличье женщины.


[Закрыть], – добавил слуга с ухмылкой, но хозяин тут же бросил на него неодобрительный взгляд. Вовсе не такое впечатление он хотел произвести на своего гостя.

Сэра Генри охватила радость, когда он добрался до моста, ведущего к Ротервирдскому поместью, и наконец попал домой.

Февраль

1. Открытие Сликстоуна

– Сегодня мы отправимся на разведку, ты и я, – произнес сэр Веронал, вручая мальчику пальто и записную книжку.

– Что я буду делать? – Мальчик уже примирился со своим положением. Он отчаянно хотел угодить хозяину.

– Будешь отмечать улицы и записывать в книжку.

Актриса наблюдала за ними со стороны. Еще никогда она не чувствовала себя столь неестественно. Раньше, когда она выполняла предыдущие задания сэра Веронала, ей по крайней мере разрешалось говорить. «Создай себе роль сама, – произнес драматический голос у нее в голове, – импровизируй».

– Отправляйтесь спать, – добавил сэр Веронал, отпуская ее из комнаты.

Они были довольно нелепой парой: прямой, как шомпол, старик и сутулый мальчишка с фонарем. Звезды ярко светили, выглядывая из-под рваных облаков. Тонкий слой изморози добавлял блеска тротуарам, крышам и брусчатке. Они перешептывались между собой.

– Называй их вслух, Родни.

– По правую сторону от вас – Коракл Ран, по левую сторону – Блу Стоун Элли.

Сэр Веронал время от времени закрывал глаза, будто пытаясь отыскать некое значение в странных названиях улиц. Мальчику передавалось разочарование хозяина. Они спешно продвигались вперед.

– Эскатчен Плейс, – произнес Родни. И это название, кажется, тоже не имело никакого значения. Но сэр Веронал внезапно замер, точно гончая, которая учуяла тонкий шлейф запаха.

– Что такое? – нарушил молчание мальчишка.

– А ну тихо, – зашипел на него сэр Веронал, – молчи как рыба.

Царила полная тишина. Старик двинулся сначала вправо, затем влево.

– Сюда, и ни звука.

Сэр Веронал теперь с таким рвением мчался по боковым улицам и проулкам, что мальчик с трудом за ним поспевал, и так до тех пор, пока они не попали на один из самых темных участков Голден Мин. Вывески магазинов раскачивались на ветру. Сэр Веронал остановился.

– Дай фонарь.

Они уставились сквозь стекло на скопление предметов причудливых форм.

– Фонарь.

Полоска света, точно поисковый прожектор, прошлась по витрине из стороны в сторону. В свете фонаря то появлялись, то исчезали чучела животных, зулусский щит, табуреты, стулья и резные трости.

Сэр Веронал ткнул во что-то пальцем.

– Вон там! – завопил он.

– Это же обычные камни, – сказал мальчик, почувствовав скуку.

– Только посмотри на цвета! Я их уже видел. Я их определенно знаю.

Сэр Веронал говорил с таким запалом, что мальчик тоже оживился. Должно быть, камешки редкие и весьма ценные, если так подействовали на него.

– Сейчас разобью окно.

– Погоди, погоди… – Сэр Веронал хлестнул мальчишку тыльной стороной ладони по щеке. – Ты должен ждать указаний, а не придумывать собственные.

И в первый раз в жизни мальчик смолчал на обиду.

– Какой номер у этого магазина?

Мальчик сбегал в одну сторону, затем в другую, и нашел:

– Двадцать два, Голден Мин. «Безделушки и мелочи».

– Мелочи… – протянул сэр Веронал. – Может, и мелочи, может быть. А теперь… марш домой.

Для вида между спальнями актрисы и сэра Веронала имелась общая дверь, однако сам он никогда этой дверью не пользовался, впрочем, и она не испытывала большого соблазна. Может быть, деньги и власть порой добавляют их обладателям сексуальной привлекательности, но не в тех случаях, когда их окутывает столь леденящий холод. Отсутствие привязанности со стороны актрисы тревожило сэра Веронала, но не потому, что он желал ее благосклонности, а оттого, что к ней в доверие могли втереться другие и таким образом вызвать ее на откровенность.

В качестве леди Сликстоун она посещала деловые обеды, приемы и торжества по случаю заключения договоров. Она беседовала с его гостями об искусстве, на общие политические темы, о всевозможных мелочах, но никогда не пыталась выспрашивать ни о чем существенном. Она всегда следила за тем, чтобы выглядеть согласно отведенной роли – роли жены посла. Конечно, работа скучная и ограниченная, но какая-никакая работа.

И только в этом странном городке с резными мезонинами, башнями и бесшумным уличным движением актриса заметила в сэре Веронале перемену – у него появилась свежая энергия, но вместе с ней и острое чувство неудовлетворенности и, что особенно бросилось ей в глаза, какое-то подростковое отсутствие веры в себя. Она пришла к выводу, что, несмотря на щедрые инвестиции, сэр Веронал еще не до конца понял, зачем сюда приехал.

К первым морозам перед домом закончили высаживать сад. Весной останется лишь добавить к нему легкие штрихи. Она наблюдала за тем, как ее мнимые муж и сын идут к дому через лужайку, огни в ее спальне были погашены, и она выглядывала из-за шторы. По походке сэра Веронала актриса догадалась, что произошло нечто особенное.

Она ощутила опасный, но вместе с тем воодушевляющий импульс: ей захотелось выяснить, что случилось. Переодевшись в темноте, актриса открыла окно и скользнула вниз по сточной трубе. У нее имелся ключ от задней калитки, а камеры наблюдения еще не успели подключить. Две пары следов, будто начертанные зеленым карандашом на блестящей белой бумаге, привели ее к Голден Мин и магазину «Безделушки и мелочи». Ее охватило радостное волнение, эйфория импровизации вне сценария.

Она вернулась, почти ничего не узнав, но оставаясь заинтригованной. Что-то в этом магазинчике эксцентричной ерунды привлекло внимание сэра Веронала. Она решила держать нос по ветру и уши востро. Возможно, Ротервирд в состоянии изменить ее роль? Если характер сэра Веронала наливался жизнью под влиянием города, то почему то же самое не могло произойти и с ней?