Текст книги "Загадочный город"

2. Открытие Облонга

На следующую ночь снова пошел снег, а Облонг ужинал с Фангином. Несмотря на то что их представили по именам, Облонг продолжал называть того Фангином, и наоборот: таковы были порядки Ротервирда. Фангин настоял на том, чтобы его жену звали Бомбер; то ли из-за ее выдающихся форм, то ли из-за привычки высказываться без обиняков – Облонг решил не спрашивать, не желая показаться бестактным. Ее кожа была белой, точно мука, а волосы угольно-черными. Чтобы подчеркнуть контраст, она красила губы ярко-красной помадой. Благодаря большим ярким глазам и простому, хоть и воинственному характеру она сразу же вызывала теплые чувства, даже несмотря на устрашающий эффект палитры своего макияжа. Бомбер обладала даром выводить людей на чистую воду.

– Чертовски хорошее ризотто, Бомбер, – пробасил Фангин, разделавшись со своей порцией намного раньше жены и гостя. – Бомбер преподавала кулинарию, но ее уволили вместе со мной, за «поощрение» Фласка в его «исследованиях», что является абсолютной ложью.

Учитывая, что Фангин отдал ему записную книжку Фласка, Облонг скептически отнесся к последнему утверждению, но, боясь, что для чужака эта почва может оказаться слишком зыбкой, благоразумно переключился на другую тему:

– В городе полным-полно умных людей. И мне не очень понятно, почему вы выбрали мэром мистера Сноркела. Он же натуральный…

– …змей? – продолжил его мысль Фангин.

– Да, жаба еще та, – вставила Бомбер. – Гребет миллионы. Когда познакомитесь с его женой, сами поймете почему.

Фангин начал мерить комнату шагами.

– Хороший вопрос. Не уверен, что мы его вообще когда-нибудь выбирали. Он как бы просто сам нарисовался, точно так же, как и его отец, и дед до него.

– Но мы и правда могли бы его переизбрать, и я никак не пойму, почему мы этого еще не сделали.

Прежде чем продолжить, Фангин принял высказывание Бомбер во внимание.

– Его должность предусматривает мелкие хозяйственные обязанности: вывоз мусора, подача воды, чистка тротуаров, к тому же мы все считаем себя такими умниками, что никогда не смогли бы согласиться с мнением другого.

– Ты упустил кое-что поважнее, – заметила Бомбер. – Сноркел охраняет нас от прошлого. Наша независимость зиждется на отказе изучать былое. Сноркел знает, как это непросто. Он разрешает проводить традиционные фестивали, но следит за теми, кто пытается заглянуть поглубже.

– Такими, как Фласк, – произнес Облонг.

– Да, вроде него, – кивнула Бомбер, при этом погрозив мужу пальцем. Осмелев от ее откровенности, Облонг выпалил, прежде чем пожалел об этом:

– Но если это так опасно, зачем вручать мне его записную книжку?

– Ты – натуральный идиот, Годфри Фангин! – воскликнула Бомбер. – Ты нас всех подведешь под монастырь. Сначала довел до увольнения Фласка, потом себя, потом меня, а теперь и его.

– Я – биолог, – запротестовал Фангин. – Я хочу знать, почему мы такие, какие есть. Почему у нас столько одаренных людей? Почему мы – единственные в Англии – имеем полное самоуправление?

Бомбер переключилась на Облонга:

– Если у вас есть хоть что-нибудь в голове, вы уничтожите эту записную книжку.

После этого беседа перешла к более обыденным темам и так протекала до тех пор, пока Облонг не попрощался и не отправился домой. Под свежим слоем снега башни казались неприступными: точно пальцы с белыми ногтями, они торчали, направленные в небо, а подоконники напоминали их костяшки. На узкой, но нехарактерно прямой улице Лост Акр Лейн его охватило ребяческое желание: он просто должен слепить и бросить снежок.

Он смял горсть свежего снега в комок, запустил его в уличный знак и промахнулся. Нагнулся было, чтобы слепить еще один, но услышал легкий стук на крыше у себя за спиной. Он медленно выпрямился, но на Лост Акр Лейн не было никого, ни с одной, ни с другой стороны улицы. Облонг дошел до следующего узкого переулка – Гроуввей, – оказавшегося таким же пустым. За этим последовал еще один легкий стук и хруст, и снова над головой.

Он испугался, что какой-нибудь озорной ребенок в снегопад скачет по крышам и это может кончится тем, что ему придется изображать из себя спасателя, карабкаясь по скользкой черепице. Он крикнул «эй!» сначала в одну, а потом в другую сторону, и, к вящему изумлению, заметил над крышами тонкий шест, который переставляла меж наклонных черепиц такая же тонкая фигурка. Шест сгибался чуть ли не вдвое, а затем нереально медленно расправлялся снова. Сотканная из воздуха, фигурка казалась воплощением грации, и, похоже, она перелетала с крыши на крышу прямо у Облонга над головой. Лицо ее скрывалось под балаклавой.

– Эй, поосторожнее там! – прокричал Облонг.

Фигурка отпрыгнула назад, воздух прорезал меткий снежок, который шлепнулся прямо в лоб Облонгу. Дело довершили последствия вечерних посиделок и врожденная неуклюжесть: Облонг тяжело завалился на спину. К тому времени, когда он снова поднялся на ноги, прыгуна с шестом уже и след простыл.

С еще затуманенной головой он долго не мог разобрать буквы на указателе: Лост Акр Лейн. Лост Акр… Лост Акр…

И тогда он наконец увидел: этот Лост Акр… «СТОЛ КАР».

Фласк просто переставил буквы – но что он мог обнаружить на этой Лост Акр Лейн? Что там за буквы и цифры были снизу – «АСХ 1017»? Если он не ошибался, буквы не имели ничего общего со столовыми приборами, и число для номера дома было слишком большим. Буквы, казалось, взяли наобум. И на самой Лост Акр Лейн он тоже ничего особенного не заметил.

Облонг двинулся дальше, к своему дому. С чашечкой кофе, куда он добавил ложку виски производства винокурни Влада, чтобы сосредоточиться, Облонг уселся за стол и целый час ломал голову над загадкой, но так ничего и не придумал. Снова спрятав дневник в пакет, он ощутил легкий флер своего одиночества. Фангины, конечно, развлекали его от чистого сердца, но с ними он не чувствовал себя так непринужденно, как в компании ровесников. Грегориус Джонс оказался в этом плане ближе всех, он выкрикивал: «Эй, Обберс!» всякий раз, когда они сталкивались, и время от времени ходил с ним в «Душу подмастерья». Однако любезные манеры Джонса оборачивались непробиваемой броней, стоило разговору перейти к более глубоким темам. Рассказ Фангина об истории Джонса свидетельствовал о потаенной трагедии личного характера. Теперь Облонг хотя бы мог добавить в список знакомств загадочного акробата, слишком хрупкого, чтобы оказаться Джонсом или любым другим представителем мужского пола.

Наконец, что немаловажно, Облонг никак не мог выйти из тени Фласка. Сравнивая себя с предшественником, он чувствовал полную несостоятельность. Фласк боролся за свой предмет, пробивал защитные стены и превращал местных обитателей в своих друзей. Кроме того, он исследовал прошлое, и результаты его изысканий, предположительно, были изложены на исчезнувших страницах записной книжки. Облонг решил, что ради Фласка должен продолжать распутывать ниточки тайны, а ради Фангинов должен делать это крайне осторожно.

В нескольких кварталах отсюда, опираясь на трубу дымохода, Валорхенд наблюдала за тем, как вспыхивает свет в окне Облонга. Крыши Ротервирда были ее вторым домом: она знала здесь все выходы, лестничные площадки и направления. Она никогда не позволила бы себе бросить снежок в предшественника Облонга. В отличие от зеленого юнца Облонга, Фласк излучал авторитет.

3. Открытие Хеймана Солта

Хейман Солт не возвращался в магазин «Безделушки и мелочи» с тех самых пор, как продал там камни. Правда, временами он все же проходил мимо, проверяя, лежат ли они еще на витрине. Он радовался плохой погоде. Если бы не она, он едва ли решился бы на то, чтобы наведаться на Лост Акр Лейн, в свою тайную вотчину, хранившую его большой и самый главный секрет. Стальное вечернее небо с минуты на минуту обещало разразиться новым вихрем снега, который не хуже густого тумана скроет его от любых случайных зевак.

Он надел плащ с черным капюшоном и ничего с собой не взял, за исключением фляги с виски, которое, по его мнению, являлось панацеей от всех недугов. Единственная мощеная дорога в Ротервирде начиналась за двумя мостами при сторожевых воротах и уходила в близлежащие холмы, но в округе имелись тропки понеприметнее.

Солт пересек деревянный пешеходный мост в юго-западной части Айленд Филда и затерялся в зарослях разделяющей два поля лесополосы. Здесь снег сыпал сильнее. На пустошах лысых северных и восточных склонов закручивались вихри, но его не останавливало отсутствие четких ориентиров. Для натренированного глаза ботаника каждое дерево имело свои отличительные черты. Он изо всех сил продирался сквозь густой подлесок, пока не вышел к открытому участку дороги, которая спускалась впереди. Столетиями овцы, крупный рогатый скот и люди вытаптывали здесь верхний слой почвы. Края дороги круто уходили вниз, земля была темной, торфянистой и богатой. Солт продолжал идти до тех пор, пока не пришел к большому котловану, по краю которого росли буки.

В середине котлована, благодаря защищавшему от снега навесу, Солту легко удалось убрать пожухшую листву и расчистить мраморную плиту площадью примерно в один квадратный метр, на которой был выгравирован один-единственный цветок. Солт встал на плиту и исчез, подобно вспышке старых фотографов. Он ощутил знакомое покалывание по всей коже, но на этот раз мгновенное перемещение в Лост Акр прошло не так легко. Он упал на колени, корчась от боли, с вывернутыми ногами и руками, выпученными глазами; из его легких выбило весь воздух, а в ушах звенел набат. Он инстинктивно проверил плиту, но с нею все было в порядке. Должно быть, что-то потревожило силы, которые питали плиту.

Он медленно поднялся на ноги. Здесь снега не было – ночное небо излучало хрустальный блеск, не тронутый искусственным освещением. Созвездия на небе были зеркальным отражением ротервирдских, но во всем остальном и часы, и время года совпадали. Солт испытывал глубокое удовлетворение при мысли, что он был единственным человеком, который сюда попал, единственным защитником и исследователем Лост Акра.

На самом деле по соображениям безопасности ему пришлось немного сбавить обороты в исследовательской деятельности, и теперь он старался держаться в пределах одной квадратной мили вокруг плиты и в стороне от текущего ниже ручья. В фауне Лост Акра встречалось всякое: зубастые цветы, животные с плавниками, бабочки с птичьими крыльями. Многие из этих уродцев на деле оказывались плотоядными и весьма недружелюбными тварями. Солту еще предстояло определить причину такого странного союза живых организмов, но угрозы казались очевидными. Однажды он пересек ручей и направился к внешнему краю леса, но был мгновенно схвачен каким-то нитевидным щупальцем и атакован существом настолько чудовищным, что оно до сих пор виделось ему в кошмарах. В другой раз он карабкался вверх на скалистое плато туманного края Лост Акра до тех пор, пока его не согнали оттуда хищные птицы.

В ограниченной им и сравнительно безопасной области Солт составлял ботаническую карту, подбирая все, что ему было нужно для домашней селекции.

В последний раз Солт был здесь почти месяц назад, когда обнаружил загадочные камни. Сегодня он пришел за лукавицами подснежников, которым, благодаря характерным желто-пурпурным пятнышкам вокруг шейки цветка, предстояло получить в Ротервирде название галантусы Хеймана. Он успел собрать урожай крокусов Хеймана, которые предназначались в подарок Орелии Рок. Здесь по непонятной причине оба вида цвели не в свой сезон.

Он пользовался небольшим фонариком, опасаясь, что более сильный свет может привлечь нежеланных гостей. Методично орудуя садовой лопаткой, он старался не навредить колонии и ее росту. Совсем скоро Солт почувствовал тревогу. Трава тянулась вверх неестественно быстро, хотя должна была уже увядать. Он даже обнаружил новые побеги цветов среди необычно тяжелых семенных головок. Работал Солт в перчатках. Повсюду носились крылатые семена, залетавшие из далекого леса – своего естественного ареала обитания. Одни, когда к ним прикасались, пытались зарыться в землю, другие с треском стремились упорхнуть прочь. У Солта зародилось подозрение, что способность Лост Акра к клеточному взаимообмену могла привести к структурной нестабильности.

В радиусе десяти ярдов от плиты он обнаружил первую кладку яиц, отливавших коричневым и желтым, но в остальном казавшихся почти прозрачными. Насколько можно было рассмотреть через скорлупу, у эмбрионов имелись крылья. За те шесть лет, в течение которых он посещал эти места, Солт еще ни разу не находил в траве гнезда, но, кажется, теперь летающие формы жизни стали покидать более привычный им лес. При этом Солту не удалось заметить никаких следов землетрясения, бури или засухи. Земля, похоже, ни в чем не изменилась. Силуэты деревьев ниже по склону казались точно такими же, как раньше. Он пришел к выводу, что такие перемены отражали скорее не произошедшие разрушения, а ожидание какого-то будущего катаклизма.

На этом страхи ботаника не исчерпывались. Он обнаружил камни в нескольких ярдах от белой плиты, там, где он просто не мог их не заметить. До сих пор ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с подобными зловещими предметами. Будучи атеистом, не верящим в сверхъестественное, Солт не мог объяснить охватившее его ощущение. Он уже сожалел о продаже камней, боясь, что некая сила умышленно подтолкнула его к тому, чтобы принести камни в Ротервирд. Если это и правда так, то получится, что в Лост Акре жил кто-то еще или наведывался сюда из Ротервирда, и этот кто-то держал Солта под наблюдением.

Овладевшие им страхи заставили его нарушить собственное золотое правило. Уложив луковицы в мешочек и завернув в бумагу лопатку, он двинулся через луг, пересекая привычные границы. Трава шуршала, доходя ему до пояса, изредка пролетавшие мимо семена деревьев лопались, касаясь его штанов из грубой ткани, но он продолжал идти, попутно подмечая еще одну тревожную деталь. Лес, который всегда издавал какофонию скрипов, завываний и птичьих трелей, безмолвствовал, точно камень.

Поднялся восточный ветер. Раскачивающаяся трава и освещенные луной головки семян на ней напоминали волны, покрытые морской пеной, а Солт, как пловец, двигался то по течению, то против него. Сквозь резкий шелест, напоминающий щелканье ножниц, Солту почудилось, что он услышал бормотание на латыни: «Et quis est, et quis est?»

То есть «А это кто? А это кто?». Будучи ботаником, он поддерживал свое знание латыни на должном уровне, закончив Ротервирдскую школу с отличием по данному предмету. Латынь являлась частью учебного плана благодаря важности этого языка для научных исследований и логичности языковых форм, а вовсе не потому, что могла открывать двери в прошлое, которые держали плотно закрытыми. Не заметив ничего неподобающего, Солт посчитал этот звук игрой ветра и поспешил дальше.

Примерно через двадцать минут он добрался до удивительного дерева. Дерево было большим и приземистым в основании, две главные обнаженные ветки тянулись во все стороны раскидистыми отростками, как руки неприкаянного привидения из детского мультфильма. Под самой верхней, обращенной к лесу веткой небольшой клочок неба нарушал законы физики, перекрывая свет звезд с сияющего небосклона: здесь темнело пятно, черное, как вода в глубоком колодце. Солт инстинктивно почувствовал связь между этим явлением и камнями.

Подходя поближе, он задел ногой покрытый ржавчиной железный прут, возле выступающего конца которого имелось нечто, похожее на круглую чашку. Он вытащил это из травы и снова ощутил присутствие чего-то зловещего. На ум пришла неожиданная ассоциация: древо познания добра и зла. Лост Акр был для него таким привлекательным во многом потому, что здесь отсутствовали какие-либо моральные ограничения. В этом месте все существа обитали согласно законам природы, это была вселенная, лишенная необходимости выбора. Но, чтобы изготовить железный прут, нужны руки, печь, топливо, инженерный ум и цель. Его успокаивала только ржавчина: этот прут выковали очень давно.

Солт замер. В траве что-то двигалось и замирало, повторяя его путь от белой плиты, и это что-то казалось слишком целенаправленным, чтобы быть ветром, – скорее всего, крадущееся животное, напавшее на его след. Он помахал прутом, приноравливая его для обороны, но тот сразу же разломился надвое, как бисквитное печенье. Солт изо всех сил всматривался в даль. Игра света и тени указывала на довольно большие размеры животного, скорость и упорство в выбранном пути свидетельствовали о хорошем нюхе или зрении, а возможно, и о том, и о другом. Еще одно латинское выражение пронеслось над лугом: «Nuntium habemus» – «У нас есть посланник».

Солт понял, что не сможет убежать от преследователя, и в любом случае бегство говорило бы о том, что он чувствует себя жертвой, а это, как он подозревал, был верный путь к тому, чтобы действительно стать таковой. Поэтому лучше было бы сделать какой-нибудь успокаивающий жест и не выказывать очевидной враждебности. Он потряс фонариком, пока тот не вспыхнул сильнее, и поднял его вверх.

Существо, представшее перед Солтом, не было ни четвероногим, ни двуногим, представляя собой нечто среднее между человеком и горностаем: мохнатое животное с узкой мордой, прижатыми ушами и хищными зубами; и в то же время человек, если судить по глазам, рукам (не считая когтей), разумному взгляду, участкам розовой кожи, которая проглядывала между рыжей щетиной и кожаной одеждой. Существо держало в руках хорошо сбалансированное копье, которое годилось как для метания, так и для того, чтобы наносить им колющие удары.

Солт часто размышлял о том, почему все виды в Лост Акре были гибридами, скрещивались и соединялись между собой, и задавался вопросом, не мог ли и человек подвергнуться подобной мутации. Теперь к этим размышлениям прибавилось новое: что это, ошибка природы или умысел?

– Sum Ferox[12]12
  Я – Ферокс (отважный, стремительный) (лат.).


[Закрыть], – произнес человек-горностай.

Если гибридная природа существа отнюдь не потрясла Солта до глубины души, то классическая латынь в его устах определенно возымела нужный эффект. Что представляла собой человеческая половина создания, если она избрала такой язык в качестве разговорного? «Как бы там ни было, название подобрано весьма точно», – мелькнуло у Солта в голове. Несмотря на то что существо держало копье острием вверх, скорее на всякий случай, чем с целью устрашения, его морда казалась самой что ни на есть хищной.

– Хейман Солт.

К изумлению ботаника, человек-горностай без труда перешел на английский.

– Нам нужна помощь, – сказал Ферокс. – Грядут большие потрясения.

– Почему?

– Saeculum.

Солт внимательно всматривался в лицо существа. На нем отражались злоба и хитрость, но за ними проглядывал страх.

– Saeculum – ты имеешь ввиду цикл? Это кое-что объясняет… – Солт махнул рукой на головки семян на лугу.

– Кто-то должен идти отсюда туда в зрелое время.

Солт подумал, уж не ослышался ли он. Зрелое или верное? Переспросить он не успел, потому что Ферокс внезапно закричал, повернувшись к лесу:

– Fugite! Бегите!

Дополнительного приглашения Солту не понадобилось: из леса выплывали светящиеся диски. Ферокс схватил фонарик Солта и направил его на плиту; в траве еще виднелся его след, как за кораблем. Солт все понял: «Я их отвлеку, а ты беги». Пока он бежал, у него над головой пронесся светящийся грибовидный диск, сверкая утопленными глазками и тонким полумесяцем по-акульи острых зубов.

– Saeculum! – зарычал Ферокс у него за спиной, как бы закрепляя сказанное ранее, но больше Солт не оборачивался до тех самых пор, пока не отбежал на достаточное расстояние.

Он видел, как человек-горностай отражал атаки грибов, разворачиваясь и уклоняясь с воинственной грацией; он крутил копьем то у пояса, то над головой. С каждым успешным ударом гас один из источников света.

Обратный путь оказался еще более болезненным, чем дорога сюда. Солт упал на колени и застонал. Обычно плита довольно быстро восстанавливалась. Взволнованный, он немного подождал и снова попробовал пройти, но плита не отвечала; при прикосновении она казалась необычно безжизненной.

Дверь захлопнулась у него за спиной.

Saeculum.

Солт бродил по прогалине вокруг плиты, в темноте давая волю бессильной ярости, а снег продолжал сыпать. Пришлось прибегнуть к единственному утешению, которое было под рукой, – фляге с виски, которая с каждой новой неудачей пустела все быстрее. Он думал о том, что перемещение камней могло быть как-то связано с закрытием прохода и даже с циклическим кризисом Лост Акра. От этой теории настроение его портилось еще больше.

Напившись, он пнул ведущую теперь в никуда плиту, упал на спину и стукнулся головой. Закрыв глаза, он расслабился и позволил пронизывающему холоду снять его боль.

– Откуда ты знал, что он тут будет? – спросил человек, в котором Солт опознал Билла Ферди.

– Нутром почуял, – ответил второй голос.

– Да он весит целую тонну.

– Он – круглый дурак, – произнес второй голос, который тоже понемногу становился знакомым.

Солт окончательно пришел в себя в тот момент, когда его взвалили на плечи. Он застонал.

– Шляпа… Что-нибудь еще? – вновь подал голос второй.

– Ни черта не вижу, – ответил Ферди.

– Нужно поскорее отнести его домой, – сказал второй. – Через двадцать минут начнется метель.

В своем почти бессознательном состоянии Солт все же понял смысл этого замечания и тут же узнал обладателя второго голоса – соседа Ферди, Ференсена, того самого человека, который каким-то мистическим образом за несколько часов с удивительной точностью предсказывал потепление, мороз, дождь и снег. Жители деревни за глаза называли его Заклинателем Дождя.

– Оставьте меня в покое!

– А ну молчать! Ты и так уже достаточно натворил, – твердо сказал Ференсен. Из своего перевернутого положения Солт все же сумел рассмотреть старика и копну его седых волос.

– Я не просил вас о помощи! – закричал Солт и отключился прежде, чем Ференсен успел на это ответить.

Снегопад утих, и на горизонте показалась ферма семейства Ферди, – стога сена выплыли из темноты, похожие на пришвартованную в гавани флотилию. На холме за фермерским домом возвышалась шестиугольная башня, где обитал Ференсен, – ее местонахождение за снежной пеленой выдавал только свет в окнах.

– Ко мне? – спросил Ферди. – Моя Меган делает недурственное тонизирующее.

– Но отнюдь не такое сильное, какое готовлю я, – ответил Ференсен. – К тому же мне нужно перекинуться с ним словечком.

Билл Ферди, как всегда, подчинился Ференсену, но ответ его жильца на вопрос, откуда тот узнал о местонахождении Солта – «нутром почуял», – показался ему как минимум неполным. Он почувствовал, что надвигаются неприятности.

В башне Ференсена имелась одна-единственная комната, в которой хозяин предавался размышлениям, учился, делал упражнения, готовил, наблюдал за звездами, хранил книги, спал, мылся и жил. Он спускался в главный дом лишь ради ванны или компании. Комната словно сошла с картинки, иллюстрирующей задачку на запоминание, столько всего в ней умещалось.

Три стороны шестигранника занимали тянущиеся от пола до потолка книжные стеллажи (а потолок там был очень высоким), помеченные сверху резными буквами: «Естественные науки. Античность. Дела рук человеческих (разное)». Две прилегающие стены были заняты односпальной кроватью и причудливой конструкцией, служившей душем. Последнюю стену напротив входа украшал богатый камин, широкий и глубокий, с деревянной полкой, которую в лучших традициях Ротервирда покрывала резьба самого гротескного характера. Напротив камина, точно перед сценой в зрительном зале, стоял диван и несколько стульев эпохи короля Иакова, с плетеными сиденьями и высокими спинками. С поперечных балок потолка свисали карты с изображением звездного неба, океанов и ротервирдского Западного леса; на последней были густо отмечены места, где водились редкие виды фауны. На поддерживаемых блоками горизонтальных балках висели трости, пальто, шляпы, плащи, костюм пчеловода и парашют. Подобное разнообразие свидетельствовало о том, что обитателем дома является эрудит, ни во что не ставящий «Исторические предписания».

Камин был оборудован открытой решеткой, которая держалась на каменном очаге, дымоход вился по стене, как змея, и достигал крыши, внешнее убранство которой поражало сбивающим с толку сочетанием солнечных панелей и скворечников, послушно дожидавшихся весны. До книг на верхних полках можно было дотянуться лишь с помощью большой передвижной лестницы с прочными стенками, внешне напоминающей средневековые осадные орудия.

– Брось его вот сюда, – произнес Ференсен, пододвигая диван поближе к камину, – и давай-ка снимем с него верхнюю одежду.

Солт начал напевать:

 
Я помню герцога Баклю,
Ростом он был выше меня
И шире тебя…
 

– Упаси нас господи от этого галдежа! Ферди, достань мне «Черный Бодрум – специальное средство для бессонных ночей», третья полка сверху.

Ферди обнаружил нужную жестяную коробку в ряду остальных, имевших не менее удивительные названия. По комнате разлился аромат крепкого кофе.

Ференсен варил его в кастрюльке на огне.

– Ты этого, конечно, не заслуживаешь, – бормотал он, – но обстоятельства обязывают.

Ферди крепко держал голову Солта, пока старик заливал жидкость ему в рот. Эффект оказался мгновенным.

– Помоги нам, Господи, – поперхнулся Солт.

– Все в порядке, Билл; иди и скажи Меган, что вернулся, – сказал Ференсен. – Ты хорошо поработал. И, скорее всего, спас ему жизнь.

Как часто бывало, пивовар снова поразился энергии Ференсена. Ференсены жили в шестигранном доме так же долго, как Ферди обитали на ферме. Они могли исчезать на десятки лет, но, вернувшись, новый Ференсен всегда имел при себе ключ от входной двери. «Исторические предписания» запрещали хранение семейных фотографий и дневников после смерти их владельца, поэтому никто не знал, как выглядели предыдущие Ференсены. Отец пивовара был знаком с одним предшественником нынешнего жильца башни, а дед – с другим до него. Когда Билл был ребенком, башня пустовала, но после смерти отца появился теперешний Ференсен. Он никогда не упоминал о предках, и Ферди не задавал вопросов по этому поводу.

У Ференсенов имелись собственные правила. Они никогда не ходили в город и настаивали на сохранении полной конфиденциальности. Их прозвание – всегда просто Ференсен – запрещалось произносить жителям деревни, когда те приезжали в город, и это правило соблюдалось с религиозной истовостью. Ференсены были персональной тайной деревенских, они оказывали значительную помощь сельской общественности благодаря несравненным познаниям в области садоводства, а также лечения животных и растений. Теперешний Ференсен преподавал сельским детишкам загадочные предметы, которые не значились в школьном расписании, и делал это талантливо.

Билл Ферди помедлил, прежде чем оставить друга. Он все думал, рассказать ли Ференсену о странном предложении относительно «Души подмастерья», которое ему сделал полуночный посетитель. Ферди нуждался в совете, но не хотел попусту беспокоить старика. И в конце концов решил: бог с ним.

– Где я был? – спросил Солт, обретя привычный голос и тон.

– Это ты мне скажи, – ответил старик, развешивая мокрую верхнюю одежду на решетке с другой стороны камина, при этом тщательно проверяя карманы Солта.

– Где-то в южных широтах?..

– Верю, что ты способен на большее.

– Там были буковые деревья.

– Представь себе две линии, идущие прямо от конца Олд Лей Лейн и Лост Акр Лейн, и следуй за ними из города, пока эти линии не встретятся.

– Ну да, как-то так, – признал Солт.

– А ведь ты мне обещал. Никто не должен туда ходить. Ни при каких обстоятельствах.

– Я заглядываю только проверить…

– Ты допустил непростительную оплошность – и очень опасную.

– На меня напали первый раз. К тому же теперь все равно никто не сможет туда попасть. Когда я вышел, портал закрылся.

– Ты в этом уверен?

Теперь у Солта наступила стадия похмелья.

– Конечно, я, черт возьми, уверен. – Солт уставился на дно чашки. – Что это еще за дьявольщина?

– Особый сорт кофе, как раз подходит для того, чтобы встряхнуть какого-нибудь дуралея, правда, к сожалению, не лечит от неблагодарности.

Солт едва слышно пробормотал извинение. Несмотря на легкую тошноту, он уже чувствовал, как в мыслях прояснялось. Приготовленный Ференсеном кофе действовал на его ум как целительный бальзам. У него даже появилась идея: одинокий Ференсен с его книгами и прочими вещами нуждался в компаньоне.

– Тебе нужно завести собаку.

Ференсен ничего не ответил. Солт вспомнил странную фауну Лост Акра – птиц с хоботами, чешуйчатых грызунов, грибы-мясоеды, – и ему в голову пришла пугающая мысль.

– Странно, что у натуралиста Ференсена нет ни кошки, ни собаки. Может быть, что-то приключилось с тобой в Лост Акре, и поэтому ты не хочешь туда возвращаться? Потому-то ты и не можешь спать в одном доме с животными.

Ференсен протянул пальцы к огню, будто накладывая заклятие, а потом сменил тему:

– Ферди принес из города интересные новости. Там начали происходить странные события. Исчез школьный историк. В поместье снова живут люди. А теперь закрывается старый путь. Может ли все это быть как-то связано?

– Есть кое-что еще. С Лост Акром творится что-то по-настоящему неправильное.

– Лост Акр сам по себе «что-то неправильное». Это – кощунство над природой. То, что он закрылся, только к лучшему.

– Неужели ты хочешь, чтобы Лост Акр погиб – со всеми его животными, растениями?

– В каком смысле погиб?

– Земля была усеяна семенами. Все, что летает и ползает, в несколько слоев оседает на открытых участках. – В Лост Акре было не так много чистых видов птиц и растений; гибриды смешивались в разных последовательностях, поэтому их можно было подразделить только на «летающих» и «ползающих». – И все это происходит не в сезон. Должно быть, они чувствуют приближение какой-то катастрофы. Я зашел дальше, чем когда-либо, и увидел… – Солт запнулся. Эгоистичное желание держать секреты при себе подняло свою уродливую голову. Ему не хотелось делиться открытием даже с Ференсеном.

– Я знаю, что ты видел.

– А я так не думаю.

– Ты видел непонятный участок неба. Могу показать на твоей карте, где он находится.

Солт с раздражением понял, что Ференсен рылся в его карманах, но едва ли мог хоть что-то возразить. Ференсен разложил на столе простую схему Солта. Рисунки были сделаны умелой рукой, надписи казались несколько загадочными, но Ференсен смог в них разобраться.

– «П» – это плита со входом на луг. У тебя нет описания леса, потому что ты туда не возвращался, памятуя мои советы. – Ференсен переключил внимание на бесформенные фигуры с подписями, которые накладывались друг на друга, как диаграммы Венна[13]13
  Диаграмма Венна – схематичное изображение всех возможных отношений нескольких (часто трех) подмножеств универсального множества. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. – Колонии растений. Странные гибриды наших земных видов. Твои буквы отмечают ближайших родственников тех, что водятся у нас. Навскидку, вот тут – трава белозора, хотя в Лост Акре соцветия не белые, а красные, а побеги отличаются липкостью.