Текст книги "Загадочный город"

5. Черная плита открывается

Фауну Лост Акра можно было разделить на три вида: не потревоженные точкой перехода чистые особи; произвольные сочетания видов, одновременно попавших в переход; и наконец, существа, созданные посетителями Акра. Ферокс знал о двух вспышках человеческой активности – сам он был создан во время первой, произошедшей приблизительно во времена Римского вторжения, вторая случилась несколько сотен лет спустя – и за несколько сотен лет до нашего времени, в ту пору, когда люди одевались в кожу и бархат, а также носили гофрированные круглые воротники на шее. Творения человека в основном оказались неудачными или пали жертвами хищников. Насколько ему было известно, из созданий первого периода выжил только он, а из второго – кот и чудовище в лесной берлоге.

Ферокс считал себя счастливчиком. Они с горностаем дополняли сознания и характеры друг друга. Человеческая часть его натуры с радостью приняла обостренное обоняние и зрение прирожденного охотника, а горностаю понравились широкие умственные способности человека. Они действительно срослись, а не просто существовали по соседству. Ферокс скучал лишь по обществу себе подобных, по братству легиона. Из редких же посетителей Лост Акра Ферокс подружился лишь с одним, да и того не видел уже сотни лет.

Ферокс был в Лост Акре в 1017 году, и поэтому сразу узнал тревожные симптомы: резкие скачки погоды, пребывание сил природы в постоянном конфликте, необычайную активность Природы в соответствии с защитными стратегиями выживания: все живое лихорадочно пряталось в норы, размножалось, заготавливало пищу. Он также помнил миг избавления, пусть и мимолетного, – не постепенного, но похожего на заклятие, на вспышку божественного вмешательства. Знать бы, как это случилось, он попробовал бы повторить. В своем невежестве он мог лишь наблюдать за исходом событий и надеялся только на то, что сможет как-нибудь в них поучаствовать.

Еще прежде, чем увидеть глазами, он носом почуял того уродливого кота, который пробирался сквозь траву, единственный в своем роде – адская помесь кота, мальчишки и пламени, но в первую очередь типичное творение века кожи, бархата и кружева. Существо изредка возвращалось в Лост Акр через белую плиту, но видел он его редко. Ферокс скрылся в траве, доверившись остальным чувствам. Кот потрогал белую плиту – безуспешно, чего и следовало ожидать. Ферокс решил, что путь закрылся оттого, что вся материя Лост Акра разлагалась. К его удивлению, существо не сдалось, а вместо этого начало спускаться вдоль ручья, пробираясь сквозь блестящую, точно проволока, паутину. Внизу лежала черная плита, охраняемая стражем, и это место было слишком опасным даже для Ферокса.

Когда впервые за столетия пробудилась черная плита, сквозь Ротервирд и Лост Акр пробежала энергетическая вибрация, которую, однако же, заметили немногие.

Ферокс ее ощутил.

Ощутил ее и сэр Веронал, сидевший в кресле в своем кабинете и зарывшийся в документацию о последних делах своей финансовой империи. Он почувствовал острую боль за левым виском – симптом легкого надрыва микроскопической мембраны в этой части коры головного мозга, которую создала точка перехода и задачей которой было подавлять его ранние воспоминания. Эти воспоминания все еще лежали нетронутые, как пузыри на дне океана, но во сне и со временем они поднимутся на поверхность один за другим, протиснутся в узкое отверстие и доставят необходимые сообщения. Настанет время, и эти сообщения будут отмечены нейронами и переданы в кору головного мозга, наконец открыв сэру Вероналу правду о его молодости, а также возможность выполнить свое предназначение.

На поверхность поднялось и кое-что еще – покалывание в пальцах и, казалось, отмершее чувство воссоединения с утраченной силой. Он инстинктивно потянулся к тайному отделению, где лежали камни.

Единственным в Ротервирде проблемным классом был 6-Б, сюда отправляли взрослых учеников, академическая успеваемость которых не достигала должного уровня. Недавно Грегориуса Джонса, учителя физкультуры, тепло встретившего Облонга в день его первого появления в учительской, повысили до статуса классного руководителя. Назначение пришлось как нельзя кстати, поскольку Джонс поощрял занятия спортом и предоставлял ученикам творческую свободу саморазвития.

Каждое утро он с одинаковым пылом врывался в класс, при этом каждые три ярда останавливался, чтобы, ко всеобщему удивлению, совершать по несколько подходов приседаний, и только после этого обращался к классу (академической наукой он не занимался) с неизменным воззванием:

– Встаем на стулья! Десять коротких подскоков с вытянутыми руками – в истории еще не было случаев, чтобы здоровый ум обитал в нездоровом теле. Храмом духа является классная комната. Где же тогда находится храм тела?

– В спортзале, – хором отвечал класс, пока Джонс начинал короткую десятиминутную зарядку.

В то утро Джонс на одной ноге висел на кольцах – причем довольно высоко от пола.

– Я называю это положение «парящая оса», – сообщил он, продолжая болтаться вверх тормашками и медленно размахивая руками.

И вдруг по телу Джонса пробежала дрожь, прервав обычно безупречное выступление; он дважды дернулся и упал.

Мисс Тримбл, в чьи обязанности привратницы входило оказание первой помощи, отпустила класс и принялась ухаживать за потерявшим сознание гимнастом: ничего серьезного, максимум сотрясение мозга, сильный ушиб плеча и царапина на виске. Правда, после того как Джонс пробормотал: «Vespa pendens», она начала переживать, не поврежден ли у него мозг.

Но через десять минут Грегоруис полностью пришел в себя.

– Общеизвестный прием, – заявил он. – Иногда учитель должен показать, как не нужно делать. Мои несущественные травмы заставят их лучше концентрировать внимание на занятиях.

Она расспросила одного из учеников, и тот ответил, что vespa pendens, «парящая оса», – это название упражнения, из-за которого Джонс упал. Многие считали, что Джонс – это сплошные мышцы без мозгов, однако, будучи без сознания, он бормотал слова на латыни. Если уж на то пошло, само выражение «парящая оса» можно было счесть любопытно тонким для такого общепризнанного тупицы. В отличие от других мужчин, которые, проходя через привратницкую, никогда не стеснялись подчеркнуть свой интеллект и статус, Грегоруис Джонс свои таланты не афишировал. Заинтригованная, Тримбл решила подробнее изучить этот вопрос.

Хейман Солт стоял посреди леса и представлял, как пахнут колокольчики Endymion nonscriptus – столь сложное имя для столь нетребовательного растения. Вскоре они заполонят все вокруг безупречно новым цветочным ковром. Жители Ротервирда годами приходили любоваться их красотой, но те времена остались в прошлом, и теперь никто, кроме разве что Ромбуса Смита и его жены, сюда не заглядывал – слишком далеко, слишком много других развлечений. То была старая, давно позабытая Англия. С приходом весны проснутся редкие пчелы и птицы с насекомыми, популяции которых катастрофически сократились за последние годы.

Солт пылал былой яростью – сколько существует поразительных даров природы, сколько знаний они таят, а человечество все равно умудрилось обратить в хаос окружающее пространство.

Но кто он такой, чтобы обвинять других? Он посещал Лост Акр лишь для развлечения и наживы – создал для себя самую удивительную в мире игровую площадку, с самым эксклюзивным пропуском: для него одного. Ференсен, правда, мог сколько угодно отчитывать его за эксплуатацию Лост Акра, только чья бы корова мычала? Старик сам изучил Лост Акр вдоль и поперек.

Солт так и не смог докопаться до правды, кем в действительности были Ференсены и откуда они явились. Теперешний Ференсен вел себя как негласно избранный мэр деревенских, тем более что власть Сноркела на них не особенно распространялась. Ференсен обладал талантами садовода, практика и ученого, он лечил скот, конструировал водяные мельницы, спасал деревья и возрождал засохшие родники. Он сохранял осторожную дистанцию между собой и теми людьми, которым помогал, возможно, вследствие особенностей интеллекта, а может, из-за какой-то невысказанной тоски. Отличал его и загадочный дар: Заклинатель Дождя Ференсен недолюбливал летнюю жару.

И все же только Ференсен мог распутать клубок последних событий. Солт не понимал, по какой причине закроется «Душа подмастерья», о чем ему доверительно сообщил Ферди. Не менее тревожным представлялось возрождение поместья, а также приглашения, разосланные всем приметным горожанам. О чем думал тупица Сноркел? Кем был этот Сликстоун? И почему приглашений не получил ни один житель деревни? В конце концов, среди них тоже имелись важные представители ротервирдского сообщества.

Все эти тревоги и привели к тому, что на это утро была назначена встреча, к организации которой пришлось привлечь цепочку посредников, от Бориса Полка до Билла Ферди (через почтового голубя Паньяна) и, наконец, до самого Ференсена.

Пока Солт размышлял о Ференсене, сам Ференсен, пересекая поле, думал о Билле Ферди. То, что его друг внезапно лишился собственного дела, стало необъяснимым и тяжелым ударом, к тому же привело к закрытию заведения, которое столетиями существовало на благо Ротервирда, не говоря уже о том, что являлось главным источником информации для самого Ференсена.

Соблюдая старомодную формальность, Солт с Ференсеном пожали друг другу руки, после чего Солт сразу перешел к делу:

– Рабочие закончили реставрацию, и все приглашения уже разосланы, но сам он нигде не показывается и жену тоже прячет. Зачем кому-то скрываться и при этом приглашать в гости половину города?

– Ваш чужак имеет определенные мотивы. Он хочет сходу перетянуть всех на свою сторону.

– Сам он богат как Крез, к тому же Сноркел уже у него в кармане – так зачем ему мы? И с какой стати ему забирать паб?

– Ради информации – где еще люди могут сболтнуть лишнего?

Об этой возможности Солт не подумал. Ференсен обладал нестандартным мышлением.

– Сам-то идешь на вечеринку?

– Шутишь, что ли? После петуний Сноркела?

– Мне нужен шпион с зоркими глазами, но действовать следует осторожно – это должен быть человек, который меня не знает. – Солт кивнул, все еще раздраженный скрытностью Ференсена. – Слишком странное совпадение: открывается поместье, потом приезжает этот тип, и Лост Акр закрывается.

– И исчезает Фласк, – добавил Солт.

– Ах да, ваш историк. Хотелось бы мне с ним познакомиться.

– Не думаю, что он тебе понравился бы – скользкий был тип.

Их дыхание уходило в холодный воздух облаками пара.

– Через двадцать минут опять пойдет дождь. Возвращайся и подбодри Ферди.

Обратно они шли через луг, спорили о природе и ее угасании. И вдруг Ференсен как бы между делом шепотом обронил: «Saeculum».

– Прости, что?

– Открылась черная плита, и ею пользуются.

До Солта не сразу дошло, о чем речь. Ференсен упоминал о черной плите в ту снежную ночь, когда спас Солта. Он ощутил прилив волнения. Служившая ему входом в Лост Акр белая плита закрылась, но, может быть, он все-таки сможет спасти это место.

– И кто ею пользуется?

– Скорее что. Конечно, может быть, это просто совпадение. Будем надеяться…

– Откуда ты знаешь?

– Я чую это нутром.

– А где находится черная плита?

– Полагаю, где-то в лесу.

– Нет, где она находится у нас?

– Понятия не имею. В наше время она ни разу не срабатывала.

В выражении лица Ференсена Солт увидел не страх или беспокойство, а нечто более глубокое: отчаяние. Но он снова почувствовал, что Ференсен говорит загадками и обиняками. Откуда тот мог знать о существовании черной плиты, если даже не знал о том, где она находится? И что это за ерунда с «чую нутром»?

6. Сэр Веронал устраивает удивительный прием

Удача улыбается богачам – по крайней мере, именно так могло показаться этим субботним вечером. После многодневных непрекращающихся ливней Ротервирд купался в том чистом янтарном свете, какой обычно дарит солнце после дождя, при этом для теперешнего времени года было удивительно тепло. Большинство магазинов закрылись на полчаса раньше. Начиная с пяти тридцати на улицах уже было не встретить никого из известных горожан в частности и взрослого населения в целом. Все они скрылись в своих домах, где поспешно наносили макияж и краску для волос, подбирали наряды, пребывая в хлопотах и всевозрастающем предвкушении.

В обычных обстоятельствах предполагалось, что на коктейльную вечеринку, назначенную на шесть тридцать вечера, следует приезжать после семи, но теперешнее приглашение отличалось необычной строгостью. Всем следовало прибыть точно по расписанию.

Поместье, самое старинное и роскошное городское сооружение, оставалось заброшенным на протяжении многих поколений, но при этом мало кому пришло в голову задаться вопросом, почему Сноркел изменил вековые правила в пользу чужака.

Сэр Веронал распорядился, чтобы путь от Рыночной площади был усеян рассыпанными по тротуарам лепестками роз. Задание было поручено ученикам четвертого класса за вознаграждение в одну гинею каждому. Директору школы запретили вмешиваться в данный вопрос, и никто не объяснил, почему выбор пал именно на этот класс. По настоянию сэра Веронала из списка исключили двух учеников, и оба оказались деревенскими: то были Гвен Ферди и Нед Гули.

Когда часовая стрелка на Думс Токсин миновала цифру шесть, приглашенные начали стекаться в северном направлении, а Сноркел распорядился, чтобы мелкие служащие городского совета с факелами сопровождали гостей. Из окрестных окон выглядывали лица всех возрастов – таким образом оставшиеся без приглашения жители пытались принять хоть какое-то участие в этом выдающемся событии ротервирдской истории. Не желая (в большинстве случаев) показаться надменными, приглашенные махали в ответ, будто гости сельской свадьбы местным зевакам.

Во главе процессии шел мэр в бледно-голубой рубашке и серебристом галстуке под викторианским сюртуком. Шествовавшая рядом с ним жена, казалось, облачилась в некое блестящее черное облако, усеянное кристаллами.

Гости приостановились у главных ворот, которые, ко всеобщему недоумению, продолжали оставаться закрытыми. Некоторые надеялись, что ворота будут украшать гирлянды разноцветных воздушных шаров; другие рассчитывали на встречу с оркестром; но полное отсутствие каких-либо украшений и сверлящие взгляды камер наблюдения оказались неожиданностью абсолютно для всех.

Ворота распахнулись точно в половине седьмого, и взглядам открылся манящий проход сквозь арку к тщательно подстриженным лужайкам и фигурным кустам, которые купались в льющемся неизвестно откуда искусственном свете.

Поток гостей застопорился в районе арки, поскольку первые посетители замедляли шаг, пытаясь оценить всю грандиозность поместья, а вместе с тем и качество реставрационных работ. Кирпич отливал нежным, но насыщенным абрикосово-розовым цветом. Новая кладка была безупречным образом встроена в старинную. В окнах сверкали витражные узоры. Массивную дубовую дверь окаймляли шляпки тяжелых черных гвоздей.

Ничто не говорило о том, что перед ними возвышались ожившие развалины. Шпалеры из грушевых деревьев тянулись вдоль стен, подобно канделябрам, и всем своим видом указывали на многовековую заботу. Вдоль гравийных дорожек вычурными узорами вились клумбы лекарственных трав. В беседках и арочных переходах стояли статуи тонкой работы, принадлежавшие той же эпохе, что и сам дом, и часто отличавшиеся подчеркнутой гротескностью.

От себя Сликстоун добавил лишь небольшие штрихи: в фигурных изгородях виднелись горностаи в капюшонах с наполовину человеческими лицами, над главным дымоходом развевался один-единственный флаг, и в каждом углу крыши было установлено по флюгеру. Несмотря на то что работами занимался чужак, гротескные детали отделки имели пугающе ротервирдский привкус, вынес свое экспертное решение Финч. Он перепроверил все тайные записи, начиная с самой первой, которая датировалась 1572 годом, но не обнаружил ни единого следа Сликстоуна.

Парадные двери поместья оставались закрытыми и не выказывали никаких зримых признаков гостеприимства. Рядом в маленькой палатке некий человек принимал у гостей пальто, шали, головные уборы и пригласительные. На пути ко входу стояли обогреватели в виде драконьих морд, выдыхающих огонь.

Орелия намеренно припозднилась, надеясь избежать столкновения с тетей; ей, как и всем, хотелось присмотреться к хозяину и его жилищу, прежде чем он снова поднимет вопрос о происхождении камней, а она была уверена в том, что он непременно так и поступит. Кто-то похлопал ее по плечу, и Орелия обернулась.

– Орелия? – Среди столь светского общества Солт выглядел натуральным бродягой. – Пошпионь для меня немного, – прошептал он с отчаянным взглядом, который ей не понравился.

Она мысленно поздравила себя с тем, что не сообщила ему о продаже камней.

– Просто смотри по сторонам, – повторил он и испарился в боковом проходе.

Интерес Солта к Сликстоуну показался ей чем-то новеньким. Орелии стало интересно, чем он был вызван.

Но мысли быстро вернулись к празднеству. Еще дома Орелия видела, как первые гости движутся мимо ее окна, однако ни один из них не вызвал в ней ни малейших романтических переживаний. Небольшое приключение могло бы ее утешить. Она решила выполнить просьбу Солта, но скорее в собственных интересах, чем в его.

Облонг чувствовал себя не менее одиноким в толпе. Его новые друзья – Фангины, Полки, Джонсы и Ромбус Смит – ограничились вежливым приветствием. Облонг понял: здесь таилось их прошлое, и он тут был ни при чем. Он удалился в беседку, где в компании злобного сатира принялся потирать руки, чтобы не замерзнуть.

– Мда, странное мероприятие, – произнес хриплый женский голос.

– При-вет, – запинаясь, выговорил Облонг.

На Орелии были темные брюки с шелковой рубашкой кремового цвета, которые она надела под пальто в красную шотландскую клетку: просто, но эффектно.

– Орелия Рок, скромная продавщица магазина «Безделушки и мелочи» – в нашем городе это единственный способ приблизиться к вашему непристойному предмету.

Облонг залился румянцем. Он уже проходил мимо магазина и успел заметить ее красоту, которая скорее отпугивала, чем привлекала.

– Повелитель Времени на лошадке-качалке – да, вот это стильно!

– Даже слишком стильно, как говорит моя тетка, – пока что мы не продали ни то ни другое. – Орелия встряхнула волосами. – Странный прием: по костюмам кажется – праздник, а по поведению – похороны. Нам определенно нужно выпить.

Только из дома все еще никто не выходил. Ощущая себя чужаками в собственном городе, гости оставались собранными. Их сдерживало внушительное совершенство поместья и прилегающих садов. Ромбус Смит решил, что это неплохой урок, – так молчаливый, но решительный классный руководитель умеет поддержать дисциплину лучше любого говоруна.

Затем вышел единственный лакей во фраке и вручил Горэмбьюри наушник и что-то вроде элегантного мегафона, а вместе с ними список приглашенных. Наушник ожил, и механический голос, не обременяющий себя условностями этикета вроде «пожалуйста» и «спасибо», принялся отдавать распоряжения. Принимать по одному или по парам. Объявлять в алфавитном порядке, как указано в списке.

Лакей отступил, открывая главную дверь, за которой показалась небольшая прихожая, а дальше – штора алого цвета.

– Сопровождайте, объявляя по именам, и возвращайтесь за следующими, – продолжил инструктировать голос.

Горэмбьюри покорно следовал указаниям, передавая информацию гостям посредством мегафона. Как только гости почувствовали, что скоро попадут внутрь, разговоры возобновились.

– Я пойду первым, – объявил мэр.

– Но ваша милость, ваша фамилия начинается на букву С…

Сноркел пропустил слова клерка мимо ушей, схватил под руку жену и прошествовал вперед так стремительно, что Горэмбьюри еле успел пробубнить: «Лорд мэр и леди мэр».

Сноркел потратил много времени и сил на подготовку приветственной речи в адрес своего нового благодетеля, но на входе слова застряли у него в горле. Потолок над головой возвышался до самых балок крыши, которая венчала высокие, обшитые дубовыми панелями каменные стены с рифлеными колоннами, украшенными фруктово-цветочным орнаментом. Лестница с колоннами вела к балконному возвышению в противоположной части зала, где в полном молчании и одиночестве стоял сэр Веронал собственной персоной. Он был одет в бархатный смокинг бутылочно-зеленого цвета поверх застегнутой на все пуговицы шелковой рубашки с индийским воротом. Выглядел он безупречно. В галерее менестрелей над входом музыканты, одетые в стиле эпохи Ренессанса, держали инструменты наготове в ожидании сигнала, как и группа официантов с подносами, полными коктейлей «Голубая лагуна», и серебряными блюдами с канапе. В огромном камине пылал огонь, а каминная полка покоилась на двух каменных атлантах, стоявших на одном колене. Музейного уровня картины перемежались роскошными ренессансными гобеленами.

Неподвижность хозяина, официантов и музыкантов лишь усиливала атмосферу готической сказки, будто все здесь замерло. Ощущение нереальности усугублялось отсутствием электрического освещения. В покрытых позолотой деревянных канделябрах мерцали и таяли свечи, и этот мягкий свет подчеркивал достоинства лиц, причесок и нарядов.

– Поклонись, Сидни, – прошептала ошеломленная происходящим супруга мэра Синди Сноркел.

Сноркел подобострастно кивнул, прежде чем Горэмбьюри поспешно продолжил:

– Мистер и миссис Абнер… Мистер Анвил…

Гости вступали в комнату в алфавитном порядке, пара за парой, будто в Ноев ковчег; ни один из вошедших не смел нарушить тишину, поскольку сэр Веронал продолжать стоять на своем возвышении, молчаливый и неподвижный. Гостей охватило новое глубинное чувство – чувство гордости за архитектурную жемчужину, которая все это время находилась у них под носом, – но к нему примешивалось тревожное непонимание, отчего этот любитель роскоши избрал именно их. Ротервирдцы прекрасно сознавали разрушительную природу власти, они достаточно прожили с мэром, который брал больше, чем давал, и хотя они упорно испытывали подозрение ко всем чужакам, но, как и все, не могли устоять перед чарами роскоши.

Коллекция произведений искусства сэра Веронала добавляла пафоса моменту – здесь были представлены и портреты в исторических костюмах, и сюжеты средневековой истории, и экзотические города. «Исторические предписания» попирались везде: в картинах маслом, в камне, в шелках и шерсти. Ротервирдцы оценивали тонкость работы, но шарахались от любых намеков на историю в сюжетах. Исторические костюмы для них мало отличались от вечерних нарядов, а реально существовавшие места – от обычных фантазий.

Горэмбьюри прошелся по списку и обнаружил, что не явился лишь один младший научный сотрудник Северной башни, и отсутствие этого сотрудника не удивило бы никого из ее знакомых. Он объявил миссис Бантер без всяких происшествий; люди с таким природным высокомерием неминуемо попадают во все списки приглашенных.

Когда последние гости прошли внутрь, дверь за спиной сэра Веронала распахнулась и вошла леди Имоджен, воплощенная элегантность в платье алого цвета, с небольшой драгоценной тиарой в волосах; за леди следовал мальчик в сером костюме. Актриса еще никогда не играла с таким количеством массовки и в столь роскошных декорациях. В данный момент у нее не было ни малейшего желания отходить от сценария – возможно, сцена и была простоватой, но находиться в центре подобного действа ей было лестно. Она светилась лучезарной, но сдержанной улыбкой, лишь намекавшей на приветствие.

Сэр Веронал сделал шаг вперед и распростер руки с едва ли не балетной грацией, неожиданной для его возраста.

– Горожане Ротервирда, леди Сликстоун и я устроили эту скромную вечеринку в благодарность за предоставленную возможность возродить наше поместье. Надеюсь, что мы в должной мере отплатили за ваше доверие.

Орелия заметила, как Сноркел вздрогнул, услышав эту речь. В словах «наше» и «отплатили» явно чувствовался какой-то подтекст. Голос звучал ясно и казался более мелодичным, чем ей запомнилось по прошлой встрече.

– Будьте добры, подходите знакомиться – мы постараемся поговорить с каждым из вас. – Сэр Веронал повернулся к своей массовке. – Nunc est bibendum![14]14
  Теперь – пируем! (лат.) (Примеч. ред.)


[Закрыть] – добавил он.

С тем же успехом он мог взмахнуть волшебной палочкой. Официанты с серебряными подносами тут же направились в зал, а музыканты начали играть. Коктейли «Голубая лагуна» рассеяли остатки нервозности, и в зале в мгновение ока стало так же шумно, как на любой вечеринке.

Родни наблюдал за гостями с оттенком презрения. В этих людях не было и капли стиля его хозяина. Он содрогался при мысли о том, какими окажутся их отпрыски. Родни подозвал проходящего мимо официанта:

– Принеси мне сосиску и одну из тех голубых штук, и не тормози.

Тем временем никем не замеченная хрупкая фигурка в плаще и с рюкзаком с помощью шеста перепрыгнула через окружавшую дом стену в небольшой слепой зоне камер наблюдения и проскользнула в дальний угол сада.

Ромбус Смит терпеть не мог вечеринки. У него начинали болеть щеки, когда приходилось улыбаться людям, которых он едва знал или с трудом понимал. Выставленная на обозрение история Ротервирда занимала его больше, чем привезенные невесть откуда шедевры. Интересно, были ли здесь эти камины до реставрации? И как насчет деревянных панелей? И если все это осталось с тех пор, то кем мог быть их первый владелец? Какие обстоятельства привели к тому, что эта архитектурная жемчужина столетиями пребывала в забвении? Любопытным показался ему и странный узор высоко над камином: инициалы «Г.Г.» были затерты и переделаны в «Г.У.» Один слой накладывался на другой; вот в чем главная проблема истории – стоит поскрести поверхность, и…

Другие гости тоже показались ему любопытными, карнавал срывал покровы. Простые зеваки бродили по залу, наслаждаясь бесплатной выпивкой и непринужденными беседами. Люди целеустремленные двигались по намеченному пути. Снобы вертели шеями, как перископами подводных лодок, выискивая взглядом общество поприличнее. Несчастные медленно напивались. Павлины и их самки выставляли напоказ разноцветные хвосты. И оставались еще те, кого нельзя было определить ни в одну описанную категорию: к примеру, облаченный в черное Стриммер ждал, когда общество само придет к нему, при этом по всему было видно, что он пребывает в нервозном состоянии. «С чего бы это?» – задавался вопросом Смит.

Один из разряда несчастных подошел к нему, сжимая в руках бокал с третьим коктейлем.

– Вечер добрый, Ромбус.

– Фангин…

– В школе все в порядке?

– Нам тебя очень недостает.

– Ну так возьмите меня обратно… пожалуйста.

– К сожалению, от меня это решение не зависит, но вот, к примеру, частные репетиторы английской литературы всегда нужны, и им в конце концов улыбается удача.

– Им-то да, но не тем, чей предмет – тритоны и амебы.

– Науки о природе в Ротервирдской школе преподают недостаточно хорошо – стараниями мэра, который невысокого мнения обо всем, что находится за чертой города. Я бы тебя поддержал, негласно, разумеется.

Фангин чуть покачнулся. Неужели кто-то в него верит?

– Ты – хороший парень, Ромбус.

Он сделал глоток коктейля и удалился обсуждать предложенные идеи с женой, которая ехидно ответила, что алкоголики не особенно преуспевают на педагогическом поприще, поэтому нужно решать проблемы по мере их поступления.

К директору школы подошла еще парочка неопределившихся: отрастивший к торжественному случаю бороду профессор Болито притащил на хвосте Облонга.

– И это называется «коктейль»? – поморщился глава Южной башни, глядя в свой бокал с таким видом, будто в нем было прокисшее молоко.

– Это «Голубая лагуна», – ответил Облонг, демонстрируя распространенную привычку классных руководителей информировать присутствующих об окружающей реальности даже в тех случаях, когда в этом нет необходимости.

– Я и сам, черт возьми, прекрасно знаю, что это такое. Но я-то ждал чего-нибудь покрепче.

– Визи – профессор миксологии, а также астрономии, – пояснил Ромбус Смит.

Болито похлопал Облонга по плечу.

– Приходите в Южную башню завтра в шесть, и я покажу вам, что такое настоящий коктейль. – Болито махнул рукой в сторону хозяина вечеринки. – Гляди, как порхает.

Последнее слово достаточно точно описывало происходящее: сэр Веронал, похожий на хищную птицу в собственной золотой клетке, тряс руки всем, но для более близких контактов объекты выбирал крайне осторожно – интересно, какую цель он преследовал? Понаблюдав повнимательнее, Ромбус Смит понял, что сэр Веронал порхает вокруг истории: и начал с Орелии Рок, продавщицы единственного в городе антикварного магазина.

– Мисс Рок.

– Сэр Веронал.

– Вы любовались моим Гольбейном.

На портрете был изображен знатный молодой человек в алой тунике с выражением легкой надменности на лице.

– Живи я в те времена, возможно, выглядел бы точно так же. И, к слову о знатном происхождении, что-нибудь прояснилось с моей покупкой?

– Школьные раскопки.

– Когда их нашли, они были вместе или по отдельности?

– Вместе.

– В каком-нибудь сосуде?

– Нет, осталась только прогнившая мешковина.

Она так быстро отвечала, что сэр Веронал посчитал ответы правдивыми или, по крайней мере, честными и переключился на грузного мужчину с почти квадратной головой, козлиной бородкой и поросячьими глазками. Тот был одет официально, во все черное, если не считать кремовой рубашки и красной ленты. В руке он держал стакан воды с ломтиком лимона: тонкое сочетание пуританства и экстраверсии.

– Герни Томс?

– Да, это я.

Сэр Веронал улыбнулся. Наконец-то он встретил гостя, ожидавшего больше почтения, чем проявлял сам, – но его надежды на успех вскоре поблекли.

– Вы – глава гильдии аптекарей?

– Да, это так.

– Вы сотрудничаете с Северной башней, не правда ли?

– Все верно.

– Я интересуюсь различными науками.

– Это всегда очень отрадно.

Следующей мишенью пристального внимания сэра Веронала стал единственный историк в округе – Облонг, которого Веронал застал в тот самый момент, когда Облонг пустился на поиски новой порции коктейля. Сэр Веронал подозвал Родни, и тот неторопливо приблизился. Всем своим видом мальчик показывал, что развит не по годам, – и манерой говорить, и надменными взглядами, и уверенностью в себе. Облонг предпочитал более открытых и обучаемых детей, но в повадках этого мальчика и правда было нечто неуловимое.

– Родни, это мистер Облонг, со следующей недели он станет твоим классным руководителем.

– Честь имею с вами познакомиться, сэр. Мой отец думал, не обратиться ли к частным репетиторам, но мы решили, что в классной культуре есть свои преимущества, – если класс находится в верных руках. – В тоне мальчика ощущалось нечто среднее между лестью и высокомерием.