Текст книги "Вся ваша ненависть"

Энджи Томас
Вся ваша ненависть

THE HATE U GIVE

by Angie Thomas

© Никита Зркха, перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. Popcorn Books, 2019

Copyright © 2017 by Angie Thomas

Cover art © 2017 by Debra Cartwright

* * *

Бабушке, которая показала мне, что даже во тьму может пробиться свет

Часть 1. Когда это случилось

Один

Не стоило приходить на эту вечеринку.

Кажется, мне здесь не место. Я не задираю нос, просто есть такие тусовки, где недостаточно просто быть собой, да и маски надевать бесполезно. Вечеринка Большого Дэ на весенних каникулах – одна из таких тусовок.

Вслед за Кенией я протискиваюсь сквозь потные тела. На ее плечах пружинят кудри. По комнате расплывается пахнущая травой дымка, полы дрожат от музыки. Какой-то рэпер призывает народ на нэй-нэй[1]1
  Хип-хоп-танец. – Здесь и далее, за искл. оговоренных случаев, прим. ред.


[Закрыть], в ответ раздаются радостные крики, и все начинают танцевать. Кения поднимает стакан – и дальше идет, пританцовывая. Учитывая головную боль от орущей музыки и тошноту от дымящего плана, я удивлюсь, если мне удастся пересечь комнату, ничего не пролив.

Наконец мы выныриваем из толпы. Дом Большого Дэ набит до отказа. Я тысячу раз слышала, что на вечеринки в весенние каникулы приходит каждый встречный и поперечный – словом, все, кроме меня, – но, блин, я и не думала, что будет так много людей.

Девичьи волосы покрашены, уложены, завиты. На их фоне я со своим хвостиком чувствую себя простушкой. Парни в сияющих новизной кроссах и приспущенных штанах так плотно прижимаются к девчонкам, что хоть презервативы подавай. Моя бабуля часто говорит, что весна приносит любовь. Весна в Садовом Перевале любовь приносит не всегда, зато к зиме обязательно обеспечит всех малышами. Не удивлюсь, если бóльшая часть из них будет зачата на вечеринке у Большого Дэ. Он, как всегда, благоразумно закатил ее в пятницу, чтобы в субботу все могли отойти, а в воскресенье – покаяться.

– Хватит меня преследовать, Старр. Иди потанцуй, – вздыхает Кения. – Все и так решили, что ты слишком много о себе возомнила.

– Не знала, что в Садовом Перевале живут экстрасенсы.

Или что обо мне думают не только как о «дочке Большого Мэва из магазина».

Сделав глоток, я тут же сплевываю. Я, конечно, догадывалась, что это не совсем гавайский пунш, но пойло в стакане намного крепче, чем я привыкла. Его и пуншем-то не назовешь. Скорее, спиртом. Я ставлю стакан на столик и вздыхаю:

– Меня убивают такие люди. Откуда им знать, что у меня в голове?

– Да я просто говорю… Ты ведешь себя так, будто из-за этой твоей школы ты какая-то особенная.

Я уже шесть лет слышу нечто подобное – с тех пор как родители перевели меня в частную школу Уильямсон.

– Да пофиг, – бурчу я.

– И одеться могла бы не как… – Кения высокомерно окидывает меня взглядом от кроссовок до безразмерной худи. – По-другому, короче. А это разве не кофта моего брата?

Нашего брата. У нас с Кенией есть старший брат, Сэвен, но мы с ней не сестры. У нее с Сэвеном – общая мама, а у меня с Сэвеном – папа. Все запутанно, сама знаю.

– Ага.

– Как всегда. А знаешь, что еще говорят? Говорят, что ты моя девчонка.

– Думаешь, меня это колышет?

– Нет! В том-то и проблема!

– Плевать.

Если бы я знала, что Кения устроит мне «Экстремальное преображение»[2]2
  Американское телешоу.


[Закрыть], то осталась бы дома, пересматривать «Принца из Беверли-Хиллз»[3]3
  Американский комедийный сериал с Уиллом Смитом в главной роли.


[Закрыть]. В джорданах удобно, и, блин, они совсем новые – получше, чем у многих. Худи великовата, но мне нравится. Плюс, если натянуть ее на нос, не чувствуется запах травы.

– Короче, весь вечер я нянчиться с тобой не буду, так что займись уже чем-нибудь, – ворчит Кения и осматривает народ.

Честно говоря, она могла бы стать моделью. У нее безупречная темная кожа (наверное, ни одного прыща в жизни не было), раскосые карие глаза, длинные ресницы (свои, не нарощенные) и рост для модели идеальный. Правда, она поплотнее зубочисток с подиума.

Кения никогда не надевает один и тот же наряд дважды. Кинг, ее папочка, обеспечивает ей такую возможность.

А еще Кения – единственная в Садовом Перевале, с кем я тусуюсь. Сложно найти друзей, когда до школы сорок пять минут ходу, а все свободное время ты работаешь в семейном магазине. С Кенией проще из-за общего брата, хотя иногда она адски истерит. Вечно с кем-то скандалит и никогда не забывает напомнить, что ее папочка надерет всем задницы. Это, конечно, правда, но лучше бы она не устраивала заварухи, только чтобы лишний раз козырнуть. Блин, я-то тоже так могу. Все знают, что с Большим Мэвом шутки плохи, а с его детьми и подавно. Но я, в отличие от некоторых, истерик без повода не закатываю.

Вот и сейчас Кения буравит взглядом Деназию Аллен. Про Деназию я особо ничего не знаю – только то, что они с Кенией недолюбливают друг друга с пятого класса. Сегодня Деназия танцует посреди зала с каким-то типом и не обращает внимания на Кению. Но, куда бы мы ни пошли, Кения выискивает ее в толпе и пялится.

Это общеизвестный факт: если долго-предолго таращиться на человека, он рано или поздно почувствует, что его приглашают кому-то вломить. Или наоборот, у кого-нибудь выхватить.

– Уф! Терпеть ее не могу, – цедит Кения. – Стоим мы на днях в очереди в столовке, а она гонит про меня всякую хрень, тупо за моей спиной. Имени не называла, но я все поняла. Говорила, типа, я пытаюсь замутить с Деванте.

– Че серьезно? – Я реагирую так, как должна.

– Ага. Только он меня не волнует.

– Само собой. – Честно? Понятия не имею, кто такой этот Деванте. – А ты что?

– А ты как думаешь? Оборачиваюсь к ней и говорю, типа: у тебя какие-то проблемы? А она: «Я не о тебе». Банальная отмаза. Трепалась она, конечно, обо мне! Тебе так везет, что ты ходишь в эту школу для белых – не приходится иметь дело со всякими шлюхами.

Теперь понятно? Пять минут назад я была зазнайкой из-за того, что хожу в Уильямсон, а теперь мне «везет».

– Поверь, шлюх хватает и там. Шлюшность вездесуща.

– Сегодня мы поставим ее на место.

Злобный взгляд Кении становится еще злобнее, и Деназия, ощутив его на расстоянии, оборачивается.

– Ага, – с вызовом отвечает Кения, точно Деназия ее слышит. – Смотри-смотри.

– Подожди-ка… Мы? Ты поэтому уломала меня сюда прийти? Парный рестлинг тут хочешь устроить?

У нее хватает наглости оскорбиться.

– Как будто тебе было чем заняться или с кем тусоваться! Да я тебе одолжение делаю.

– Серьезно, Кения? Ты в курсе, что у меня есть друзья?

Она закатывает глаза. Старательно. Пару секунд видны только белки.

– Белые мажорки из твоей школы не считаются.

– Они не мажорки. И еще как считаются. – Наверное. У меня хорошие отношения с Майей. А вот насчет Хейли я в последнее время не уверена. – Честно? Если, по-твоему, втянуть меня в драку значит помочь социализироваться, то нет, спасибо. Блин, вечно ты разводишь какую-то драму.

– Ну пожа-а-алуйста, Старр! – Кения сильно растягивает «пожалуйста». Слишком сильно. – План такой. Подождем, когда она отойдет от Деванте, а потом…

На бедре вибрирует телефон. Я смотрю на экран. Я не отвечала на звонки Криса, поэтому он начал писать.

Может, поговорим?

Я не хотел, чтоб все так вышло.

Конечно нет. Вчерашний день он хотел провести совершенно по-другому, в том-то вся и проблема. Я засовываю телефон в карман. Не знаю, что ему ответить, – разберусь позже.

Кто-то кричит:

– Кения!

Сквозь толпу к нам идет крупная светлокожая девушка с прямыми волосами. За ней – высокий парень с мелированным афроирокезом. Они обнимают Кению и делают ей комплименты.

А меня здесь как будто и нет.

– Почему не сказала, что придешь? – спрашивает девушка и засовывает в рот большой палец. Наверное, из-за этой привычки у нее неправильный прикус. – Мы бы тебя подвезли.

– Не, подруга, мне надо было за Старр заскочить, – говорит Кения. – Мы пришли вместе.

Теперь они замечают, что я стою в шаге от них. Парень оценивающе на меня косится и хмурится всего долю секунды, но я это замечаю.

– Ты дочка Большого Мэва? Большого Мэва из магазина?

Видите? Для окружающих это как будто мое имя по документам.

– Ага.

– О-о-о-о! – восклицает девушка. – А то я думаю, где я тебя видела. Мы учились вместе в третьем классе. У мисс Бриджес. Я сидела прямо за тобой.

– О…

Знаю, сейчас я должна ее вспомнить, но не могу. Наверное, Кения права – я и правда никого не знаю. Тут много знакомых лиц, однако, когда засовываешь покупки в пакет, имен и подробностей из жизни тебе не сообщают.

Зато всегда можно приврать.

– Да, я тебя помню.

– Не заливай, – говорит парень. – Я же вижу, ты ее вообще не знаешь.

– Why you always lying?[4]4
  Почему ты все время врешь? (англ.) – слова вирусной песни Николаса Фрайзера. – Прим. пер.


[Закрыть] – хором затягивают Кения с подругой. Вскоре к ним присоединяется и парень, и они вместе начинают ржать.

– Ладно, хватит, – говорит Кения, посерьезнев. – Бьянка, Ченс, ведите себя прилично. Это первая вечеринка Старр. Предки ее никуда не пускают.

Я бросаю на нее взгляд исподлобья.

– Вообще-то, Кения, я хожу на вечеринки.

– Вы хоть раз ее на тусах видели? – спрашивает Кения у ребят.

– Не-а!

– Вот именно. И, если что, унылые празднички белых в пригороде не считаются.

Ченс с Бьянкой прыскают. Мне хочется натянуть худи до подбородка.

– По-любому, они там все время Молли[5]5
  Сленговое название наркотика MDMA, образованного из психостимулятора амфетамина.


[Закрыть] закидываются, так? – спрашивает меня Ченс. – Белые любят таблетки.

– И Тейлор Свифт, – добавляет Бьянка с пальцем во рту.

Это правда, но я не собираюсь ничего подтверждать.

– Да нет, вообще-то вечеринки у них довольно крутые, – говорю я. – У одного парня на дне рождения выступал Джей Коул[6]6
  Американский хип-хоп-исполнитель.


[Закрыть].

– Ого! Че, реально? – спрашивает Ченс. – Бли-и-ин! В следующий раз зови меня, я тогда и с белыми позажигаю.

– Короче, – перебивает Кения. – Мы тут обсуждали, как вздрючить Деназию. Эта сучка пляшет с Деванте.

– Известная тема, – говорит Бьянка. – Ты же знаешь, что она про тебя рассказывает? На прошлой неделе на уроке мистера Дональда Алия сказала…

Ченс закатывает глаза.

– Буэ, мистер Дональд!

– Ты просто бесишься, что он тебя выгнал, – усмехается Кения.

– Еще, блин, как!

– Короче, Алия сказала мне, что… – продолжает Бьянка, и я снова теряю нить разговора: они обсуждают одноклассников и учителей, о которых я ничего не знаю.

Сказать мне нечего. Впрочем, какая разница? Все равно я невидимка. Здесь это чувство меня не покидает.

Какое-то время ребята перемывают кости Деназии и преподам, а потом Кения говорит что-то про выпивку, и все трое куда-то уходят, оставив меня одну. Теперь я, словно Ева, отведавшая запретный плод в райском саду, внезапно осознаю свою наготу. Совсем одна – на вечеринке, где мне не место. Где я не знаю никого, кроме той, что молча меня здесь бросила.

Кения неделями уговаривала меня пойти на эту вечеринку. Я знала, что мне будет жуть как неловко, однако всякий раз, когда я отказывалась, она заводила одну и ту же песню – мол, я веду себя так, будто «слишком крута для тусовки в Саду». Наконец я устала от этого бреда и решила доказать ей обратное. Проблема заключалась лишь в том, что убедить моих предков отпустить меня на эту вечеринку смог бы только Чернокожий Иисус, а потому я им ничего не сказала. И, если они узнают, что я сегодня здесь, спасти меня сможет тоже лишь он один.

На меня все глазеют, мол: «Кто эта девка и почему она, как дура, в одиночестве подпирает стенку?» Я засовываю руки в карманы. Если сохранять спокойствие, притворяться крутой и избегать контакта с людьми, все будет хорошо. Ирония здесь вот в чем: в Уильямсоне притворяться крутой мне даже не приходится. Там я крутая по умолчанию – как-никак, одна из немногих чернокожих ребят на всю школу. А вот в Садовом Перевале крутость нужно заслужить, и это сложнее, чем покупка ретроджорданов в день релиза.

Забавно, в общем, как все просто с белыми. Для них чернокожей быть круто – по крайней мере, пока нет никаких проблем.

– Старр! – доносится до меня знакомый голос.

Море людей расступается перед ним, словно он – чернокожий Моисей. Парни протягивают ему кулаки, а девушки выворачивают шеи, чтобы хоть разок на него взглянуть. Он улыбается мне, и ямочки на щеках напрочь разрушают его гангстерский образ.

Халиль – хороший парень, по-другому и не скажешь. Раньше мы частенько купались с ним в одной ванне. Ничего такого – это было давно, когда мы еще хихикали над нашими с ним, как говорила его бабушка, пипками. Но, клянусь, ничего извращенного в этом не было.

Халиль меня обнимает; пахнет он мылом и детской присыпкой.

– Как оно, подруга? Сто лет тебя не видел. – Он отстраняется. – Не звонишь, не пишешь. Где ты пропадаешь?

– Школа и баскетбол отнимают все время, – говорю я. – Но вообще-то я каждый день торчу в магазине, это ты куда-то пропал.

Его ямочки исчезают. Он потирает нос – всегда так делает, когда врет.

– Я был занят.

Все понятно. Новехонькие джорданы, белоснежная футболка, бриллианты в ушах. Все, кто рос в Садовом Перевале, понимают, что значит это «занят».

Жесть. Хотела бы я, чтобы он не был занят этим. Даже не знаю, врезать мне ему или расплакаться.

Однако Халиль смотрит на меня глазами цвета лесного ореха, так что расстраиваться совсем не хочется. Кажется, будто мне снова десять и сейчас каникулы, а мы с ним в библейской школе, стоим в подвале церкви Вознесения Господня и целуемся – в первый раз. Внезапно я осознаю, что в этой худи выгляжу как черт знает кто… и что у меня вообще-то есть парень. Пусть я не отвечаю на звонки и сообщения Криса, но мы с ним вместе, и я хочу, чтобы так оно было и дальше.

– Как дела у твоей бабушки? – интересуюсь я. – Как там Кэмерон?

– Да у них все норм. Только бабуля заболела. – Халиль отпивает из стакана. – Врачи говорят, у нее рак или что-то типа того.

– Блин… Мне жаль, Хал.

– Ага, она на химии. Хотя, по-моему, ее волнует только то, что придется покупать парик. – Он слабо посмеивается – даже ямочки на щеках не появляются. – Короче, все у нее будет норм.

Это скорее молитва, нежели пророчество.

– А мама помогает вам с Кэмероном?

– Старая добрая Старр, всегда ищешь в людях хорошее. Сама ведь прекрасно знаешь, что никак она не помогает.

– Да я просто спросила. На днях она заходила в магазин и выглядела гораздо лучше.

– Это пока, – кивает Халиль. – Она утверждает, что пытается завязать, но так всегда: завяжет на пару недель, а потом решит, что можно разок вмазаться – и все по новой. Но, поверь, у меня все хорошо, и у Кэмерона хорошо, и у бабули тоже. – Он пожимает плечами. – А это самое главное.

– Ага, – говорю я и вспоминаю, как мы ночами сидели у него на крыльце и ждали его маму. Нравится ему это или нет, но она тоже для него важна.

Музыка меняется – теперь из динамиков читает Дрейк. Я киваю в такт и шепотом читаю вместе с ним. На танцполе все раз за разом кричат: Started from the bottom, now we’re here[7]7
  «Мы начинали на самом дне, а теперь мы здесь» (англ.) – припев из одноименного трека Дрейка. – Прим. пер.


[Закрыть]. Иногда кажется, что Садовый Перевал и есть то самое дно, о котором поется в песне, однако все мы понимаем, что могло быть и хуже.

Халиль за мной наблюдает. На лице его на миг появляется улыбка, но он сдерживает ее и качает головой.

– Поверить не могу, что ты до сих пор любишь этого нытика Дрейка.

Я выпучиваю глаза.

– Отстань от моего мужа!

– От твоего слащавого мужа. Baby, you my everything, you all I ever wanted[8]8
  «Малышка, ты все, что у меня есть, все, чего я мог пожелать» (англ.) (Дрейк – Best I Ever Had). – Прим. пер.


[Закрыть], – затягивает Халиль плаксивым голоском. Я пихаю его локтем, он смеется, и пунш выплескивается у него из стаканчика. – Знаешь же, что он так и поет!

Я показываю ему средний палец, а он вытягивает губы и издевательски чмокает воздух. Мы не виделись несколько месяцев, но уже ведем себя как ни в чем не бывало.

Халиль берет со столика салфетку и вытирает выпивку с джорданов. Это третьи ретро – вышли пару лет назад, но, зуб даю, на нем совсем новенькие. Стоят они около трех сотен баксов, и то если повезет найти на eBay сговорчивого продавца. Крис вот нашел. А свои я взяла почти даром – за сто пятьдесят, но только потому, что ношу детские размеры. Благодаря моим маленьким ножкам мы с Крисом можем носить одинаковые кроссы. Да, мы из таких парочек – зато, блин, выглядим стильно. И если он прекратит заниматься фигней, все у нас будет замечательно.

– Крутые кроссы, – говорю я Халилю.

– Спасибо.

Он скребет по джорданам салфеткой. Меня передергивает. С каждым его движением обувь отчаянно зовет меня на помощь. Честно, каждый раз, когда кто-нибудь неправильно чистит кроссовки, где-то в мире умирает котенок.

– Халиль, – говорю я, еле сдерживаясь, чтобы не вырвать салфетку у него из рук. – Либо аккуратно води вперед-назад, либо просто прикладывай. Тереть не надо, честное слово.

Он с ухмылкой поднимает на меня взгляд.

– Окей, мисс Сникерхед[9]9
  Человек, коллекционирующий кроссовки.


[Закрыть]. – И, слава Чернокожему Иисусу, теперь салфетку он просто прикладывает. – Я же из-за тебя облился, так что могу затребовать с тебя чистку.

– Это обойдется вам в шестьдесят баксов.

– Шестьдесят?! – возмущенно выпрямляется он.

– А ты думал! Будь у них прозрачная подошва, взяла бы все восемьдесят. – Попробуй такую отмой. – Комплект для чистки тоже прилично стоит. Ну а ты, по ходу, отлично зарабатываешь, раз смог их себе позволить.

Халиль, будто не слыша меня, делает глоток.

– Блин, крепкая штуковина. – Потом ставит стаканчик на стол. – Слушай, передай своему папе, что нам надо поговорить. Я с ним кое-что обсудить хочу.

– Что именно?

– Это только взрослых касается.

– А ты у нас прямо взрослый.

– Старше тебя на пять месяцев, две недели и три дня. – Он подмигивает мне. – Видишь, не забыл.

Тут на танцполе поднимается шум. Люди перекрикивают музыку. Отовсюду доносится ругань. Моя первая мысль – что Кения, как и обещала, добралась до Деназии. Однако голоса у кричащих ниже, чем у них.

Бах! Раздается выстрел. Я пригибаюсь.

Бах! Второй выстрел. Толпа несется к двери, и воплей становится все больше, поскольку всем и сразу выйти из здания невозможно.

Халиль хватает меня за руку.

– Идем.

Я никак не могу найти Кению – народу слишком много, и волосы завиты у каждой второй девушки.

– Но Кения…

– Забудь о ней, идем!

Он тянет меня сквозь толпу, расталкивает встречных и наступает им на ноги. Одного этого достаточно, чтобы схватить пулю. В поисках Кении мой взгляд скачет с одного перепуганного лица на другое, однако ее нигде не видно. Я стараюсь не смотреть, кто стреляет и кто ранен. Если ничего не знаешь, то и настучать не получится.

Снаружи какая-то тачка на полной скорости уносится прочь, а народ в темноте бежит врассыпную, подальше от перестрелки. В полумраке Халиль ведет меня к припаркованной «импале» и проталкивает через водительское сиденье на пассажирское. В следующий миг машина с пронзительным визгом трогается с места, оставив суматоху в зеркале заднего вида.

– Вечно какое-то дерьмо, – бормочет Халиль. – Ни один движ без стрельбы не обходится.

Говорит он прямо как мои родители. Потому-то они меня, как сказала Кения, «никуда не пускают». По крайней мере, никуда в Садовом Перевале.

Я пишу Кении. Надеюсь, она в порядке. Сомневаюсь, что пули предназначались ей, но им не прикажешь, куда лететь.

Кения отвечает почти мгновенно.

Я в норме

Вижу эту сучку и собираюсь надрать ей зад

А ты где?

Нет, она серьезно? Мы только что от пуль бежали, а она уже готовится к замесу? Я даже не отвечаю на эту тупость.

У Халиля хорошая «импала» – без выпендрежа, как у некоторых парней. Дорогущих дисков я не заметила; на передних сиденьях потрескалась кожа. Впрочем, обивка в машине лаймового цвета, так что ее, по всей видимости, немного прокачали.

Я вожу пальцем по трещинке на сиденье.

– Как думаешь, в кого стреляли?

Халиль достает из выемки в дверце щетку для волос.

– Наверное, в кого-нибудь из Королей, – говорит он, расчесывая волосы по бокам. – Я видел Послушников из Сада, когда приехал. Так и знал, что что-нибудь да случится.

Я киваю. Последние два месяца Садовый Перевал стал полем боя в какой-то дурацкой территориальной войне. Я сама родилась «принцессой» – потому что папа когда-то был членом банды «Королей», но потом он вышел из игры, и я потеряла свой уличный статус. Однако, даже не потеряй я его, я бы все равно не понимала, зачем воевать за улицы, которые никому не принадлежат.

Халиль прячет щетку и врубает на стерео какой-то старый рэп, который папа ставил тысячу раз. Я хмурюсь.

– Почему ты всегда слушаешь старье?

– Эй, уймись! Тупак – тема.

– Ага, был темой двадцать лет назад.

– Нет, и сейчас тоже. Вот, зацени. – Халиль тычет в меня пальцем – это значит, что он вот-вот разразится очередной философской тирадой. – Пак говорил, что Thug Life[10]10
  Жизнь бандита (англ.) – знаменитая группа Тупака Шакура (то же было набито у него на животе). – Прим. пер.


[Закрыть] расшифровывается как The Hate U Give Little Infants Fucks Everybody – вся ваша ненависть, которой вы пичкаете детей, в конце концов нас всех отымеет.

Я поднимаю брови.

– Чего-чего?

– Внимательно слушай! The Hate U – просто буква U – Give Little Infants Fucks Everybody. T-H-U-G L–I-F-E. То есть то, как общество относится к нам, подросткам, в конечном счете самому же обществу выйдет боком, когда мы окончательно слетим с катушек. Врубаешься?

– Блин. Кажется, да.

– Теперь понимаешь? Я же говорю, он актуален и сейчас.

Халиль поет и кивает в такт. Интересно, что же он делает, чтобы «всех отыметь»?.. Я догадываюсь, но надеюсь, что неправа. Поэтому хочу, чтобы он сам сказал.

– Ну так а чем ты был занят все это время? – спрашиваю я. – Пару месяцев назад папа сказал, что ты уволился из магазина, и с тех пор я тебя не видела.

Халиль наклоняется поближе к рулю.

– Куда тебя подкинуть – домой или к магазину?

– Халиль…

– Домой или к магазину?

– Если ты торгуешь этой дрянью…

– Старр, не суй нос куда не надо! За меня не волнуйся. Я делаю, что должен.

– Бред собачий. Ты же знаешь, мой папа может тебе помочь.

Он потирает нос, прежде чем солгать:

– Мне не нужна помощь, ясно? И от минимальной зарплаты, которую мне платил твой папа, помощи не было никакой. Я устал выбирать между светом и жрачкой.

– Я думала, твоя бабушка работает.

– Так и было, но потом она заболела. Эти клоуны из больницы обещали, что все будет как прежде, но через два месяца ее уволили. А все потому, что она уже не могла работать как следует, ведь на химии здоровенные мусорные мешки особо не потягаешь. – Он качает головой. – Забавно, да? Ее уволили из больницы по болезни.

В «импале» повисает тишина, и только Тупак спрашивает: в кого ты веришь? Я не знаю.

У меня снова жужжит телефон. Либо Крис продолжает просить прощения, либо Кения просит помочь ей разделаться с Деназией. Но нет – на экране эсэмэски от старшего брата, написанные большими буквами. Не понимаю, почему он так пишет. Наверное, думает, что это меня пугает, хотя на самом деле только выбешивает.

ТЫ ГДЕ?

НАДЕЮСЬ, ВЫ С КЕНИЕЙ НЕ НА ТОЙ ТУСОВКЕ

Я СЛЫШАЛ ТАМ СТРЕЛЯЛИ

Хуже заботливых родаков только заботливые старшие братья. От Сэвена меня не спасет даже Чернокожий Иисус.

Халиль ненадолго задерживает на мне взгляд.

– Сэвен, да?

– Как ты догадался?

– Когда он с тобой говорит, у тебя такой видок, как будто ты хочешь кому-нибудь вмазать. Помнишь, когда на твой день рождения он без умолку советовал тебе, какие желания загадать?

– Ага, и я въехала ему по зубам.

– А Наташа еще злилась, что ты затыкаешь ее «бойфренда», – смеется Халиль.

Я закатываю глаза.

– Как же она меня бесила своей любовью к Сэвену. Мне кажется, половину времени она приходила, только чтобы его увидеть.

– Да не, она приходила, потому что у тебя были кассеты с «Гарри Поттером». Помнишь, как мы себя называли? Трио-с-района. Дружба теснее, чем…

– …у Волан-де-Морта в носу. Какими же дурачками мы были!

– Скажи? – смеется он.

Мы хохочем, но чего-то нам не хватает. Вернее, кого-то. Наташи.

Халиль смотрит на дорогу.

– Целых шесть лет прошло, прикинь?

И тут мы вздрагиваем от звука бип-бип: в зеркале заднего вида мигают голубые огни.