Текст книги "Три мушкетера в Африке"

4

– Где повар, который это… готовил? – воскликнул Левин.

Солдат растерянно смотрел на него.

– На кухне… Где же еще ему быть?

– Я должен видеть его! Это наверняка мой ученик… Как его зовут?

– Гурше.

– Такого среди моих учеников не было!

– А где вы преподавали? – поинтересовался один из заключенных.

– Я – Левин, – с достоинством пояснил старый гурман и повернулся к нам. – Растолкуйте ему, что значит это имя.

Мы потупили глаза и промолчали. Самим бы кто растолковал, чтобы нам не теряться в догадках.

После чая мы вышли пройтись, и на каждом шагу нас подстерегали сюрпризы. Только успевай глазами хлопать да рот разевать от удивления.

На одной из площадей арестанты с охранниками в крикет играют, этой забавой в больших городах зажиточная публика развлекается. А тут из буфета малый с подносом подоспел, игроков угощает, те смеются, галдят… Вон там кегельбан. Чудеса, да и только!

Где-то радио играет, песни поют, все трубками попыхивают, выпивки хоть залейся и рожи у всех сытые, довольные, лоснятся.

– Что скажете? – цедит Альфонс Ничейный.

– М-да… – чешет в затылке Хопкинс.

– И я такого же мнения, – негромко присоединяюсь к ним я.

Мы поняли друг друга с полуслова. Здесь дело нечисто. Французская колониальная армия никогда не славилась тем, чтобы устраивать своим проштрафившимся солдатам курортную жизнь.

Заходим в буфет – хоть стой, хоть падай, это вам не обычные занюханные клетушки, куда легионер наведывается с тоски. Полированная мебель, удобные кресла, шелковые занавески, на стенах картины, бар со стойкой и чернокожий бармен.

Глазам своим не верю: у негра металлический миксер в руках, он смешивает коктейль, опускает кубики льда в заранее приготовленные четыре бокала, украшает их ломтиком лимона и наконец разливает напиток.

Это называется исправительный лагерь!

В углу рояль, и музыкант в потрепанном фраке наигрывает душещипательные мелодии…

Музыкант поворачивается в нашу сторону. Бледное, одутловатое лицо, сонный взгляд… Я застываю от неожиданности, у Хопкинса вырывается восклицание. Еще бы, ведь это Квасич!

Нас он в упор не видит, снова опускает руки на клавиши и продолжает играть.

Федор Квасич по прозвищу Господин Профессор, судовой врач с несколько подмоченной репутацией, – не так давно, когда мы ввязались в очередную авантюру, он вместе с нами прошел чуть не пол-Африки.

Что он делает в Легионе? Ведь, в отличие от того же Хопкинса, его даже почетным легионером не назовешь.

Наверняка у него основательные причины не признавать старых приятелей. Да и нам дважды намекать не надо. Квасичу желательно, чтобы мы возле него не отсвечивали, значит, мы и не станем навязываться. Сделав вид, будто музыка нас не интересует, мы усаживаемся в сторонке.

В портовом уголовном мире Орана Квасич был фигурой известной – музыкант в баре и домашний лекарь на экстренные случаи. В царские времена он служил в русском флоте судовым врачом, затем наркотики повели его по кривой дорожке, и он опускался все ниже, пока не очутился на самом дне. Печальная судьба для столь достойного человека, зато она свела Квасича с нами.

– Час от часу не легче! Наш друг, Господин Профессор… – завел было я разговор с Альфонсом, но он тотчас оборвал меня.

– Франсуа Барре прав, здесь свершается какая-то колоссальная афера. Если Господин Профессор не желает быть узнанным, он делает это неспроста. Пока он сам не сочтет нужным объясниться с нами, незачем соваться к нему.

– Значит, мы его не знаем, и точка! – подытожил Хопкинс и обратился к буфетчику, который подошел к нашему столику. – Что у вас найдется перекусить?

– Что пожелаете…

Слыхали? Будто на Монмартре в летнем ресторанчике на Троицын день!

– Кто это бренчит на рояле? – небрежно поинтересовался Альфонс Ничейный.

– Профессиональный музыкант и он же доктор. Работает в лазарете под началом доктора Винтера.

Как попал сюда Квасич? И вообще, что здесь происходит? Арестанты пьянствуют, играют в карты вместе с охранниками. Я узнал одного каторжника, осужденного на десять лет исправительных работ. Прежде он весил килограммов сто, не меньше, а сейчас малость постройнел – должно быть, климат благотворно подействовал.

– Только мы не при деньгах, – признался Хопкинс буфетчику.

– Быть такого не может! Господин комендант считает, что, если уж человеку суждено торчать в этом захолустье, пусть он хотя бы нужды не знает. Капрал из хозяйственного отдела в случае необходимости выдаст, сколько требуется. Но деньги здесь не требуются.

Мы переглянулись. Должно быть, вид у нас был дурацкий.

– Чему вы удивляетесь? – спросил щуплый капрал, сидевший за соседним столиком.

– С каких пор у вас здесь такие порядки?

– Да уж лет пять, никак не меньше. Только нельзя об этом распространяться, а то слух пройдет, и всяк сюда запросится. Поэтому в письмах следует писать, будто обращаются с вами из рук вон скверно, недолго и ноги протянуть… в общем, в таком духе. – Капрал умолк и принялся насвистывать какую-то песенку.

– Хм… Дивны дела твои, Господи!

– Воистину так! – кивком подтвердил капрал. – Но не вздумайте допытываться да выведывать, пасть разевайте, только чтобы пожрать, тогда и чудеса для вас не кончатся… – И теперь уже запел в полный голос. Чокнутый, не иначе!

– А если кому-то захочется узнать, с чего бы это здесь такое райское житье?

Капрал нахмурился.

– Кто райским житьем интересуется, запросто может угодить в рай.

Альфонс пожал плечами и рассмеялся.

– Я не из любопытных, и мои приятели тоже. Эй, буфетчик! Принеси нам красного вина!

Капрал чокнулся с нами.

– Ваше здоровье! Думаю, мы поняли друг друга. Принято говорить: «Много будешь знать, скоро состаришься». В Игори говорят по-другому: «Много будешь знать, помрешь молодым»…

Странный был этот капрал – низенький, щуплый, физиономия дурашливая, ни дать ни взять парень-подросток, напяливший военную форму. Встав из-за стола, он бравой походкой направился к выходу, мурлыкая песенку.

– Тоже мне капрал! – усмехнулся я. – Так и хочется дать ему подзатыльник.

– С чего ты взял, что он капрал? – огорошил меня вопросом Ничейный.

– Ты же видел его нашивки, разве нет?

– Но ведь в курсанты принимают лишь тех, в ком росту не меньше, чем метр восемьдесят!

Верно замечено! Я и сам мог бы сообразить.

В буфете появился совсем юный солдатик. Вроде бы это лицо я где-то видел. Бледное, красивое и очень грустное. Как попадают эти зеленые юнцы в Легион, а уж тем более в исправительную колонию? Молодой человек окинул нас взглядом, но явно не узнал, хотя меня не отпускало чувство, что мы уже встречались.

– Послушайте! По-моему, я где-то видел этого паренька!

– Я тоже! – подхватил Хопкинс.

– А я его не знаю, – пожал плечами Альфонс Ничейный. – Явно новобранец.

– Эй, парень! – окликнул я мальца. – Поди-ка сюда!

Парнишка испуганно взглянул на нас.

– Это вы мне?

– Где мы встречались?

– Не припоминаю, – ответил паренек и поспешно повернулся, чтобы уйти.

– Постойте, прошу вас! – произнес ему вслед Альфонс.

Вконец перепуганный, тот остановился.

– Мы трое прибыли из форта Мансон, – продолжил Альфонс. – Это господа Тор и Фаулер, а я Альфонс Ничейный.

Парнишка переводил взгляд с одного на другого.

– Простите, господа… – вымолвил он, – но я тороплюсь…

– Ждите меня здесь! – бросил Альфонс Ничейный и поспешил за пареньком вдогонку. Дался ему этот сопляк!

Поздний вечер, наверняка давно уже был отбой, а здешней публике и горя мало. Все уже в подпитии, хохочут, горланят песни, слоняются туда-сюда, а кое-где уже и до потасовки дошло.

Мы с Хопкинсом отправились в барак и завалились на боковую.

– Куда это Потрэн подевался? – спросил я.

– Неужто соскучился?

– Нет… просто враз точно провалился.

Прошло с полчаса, и заявился Альфонс. Ни слова не говоря, разделся и тоже лег.

– Чего молчишь? – не выдержал Хопкинс. – Может, соизволишь вякнуть хоть словечко?

– Что ты хочешь услышать? Все хорошо.

– Какие твои планы?

– Поспать. Если, конечно, дадите, – сердито буркнул он.

– Ну, а девушка, которая нам доверилась? – возмутился я.

– Девушка обратится к нам за помощью, когда таковая ей потребуется.

– Что за чушь ты порешь! Обратится к нам… из Орана?

– Почему из Орана?

– Потому что она там находится! – гаркнули мы в один голос.

– Чурбаны вы оба! Ведь вы только что ее видели!

5

Паренек в военной форме – Ивонна Барре! Потому-то и лицо показалось мне знакомым: я же видел фотографию, которую мы обнаружили среди вещей Франсуа.

Конечно, я мог бы и сам дотумкать. Когда Альфонс представил меня, она так странно посмотрела – с удивлением и… растроганностью, что ли. Нет, я обязательно должен с ней поговорить!

На другой день я высматривал, искал ее повсюду, но напрасно.

По главной площади, у здания штаба, прогуливалась компания – несколько офицеров и два-три человека в штатском и в тропических шлемах. Наверное, инженеры…

А Ивонны Барре и след простыл! Дойдя до угла, я впопыхах столкнулся со здоровяком-инженером и только хотел было извиниться, как вдруг все слова из башки повылетали.

Передо мной стоял Турецкий Султан собственной персоной, но в таком шикарном прикиде его было не узнать: сапоги с высокими голенищами, пробковый шлем, парусиновый пиджак и – хотите – верьте, хотите – нет – в чистой рубашке. Это наш-то Султан!

Сбоку болтался кожаный футляр: Турецкий Султан, как и Хопкинс, любил роскошные вещи. Моему появлению он ничуть не удивился.

– Привет, Оковалок! Какими судьбами?

– Да вот, перебрались сюда с Альфонсом Ничейным и Чурбаном Хопкинсом, – говорю. – Надо кое-какие делишки уладить.

– Они думают, будто я мошенник, – вдруг торопливо шепчет он.

– А разве это не так?

– Слушай сюда! Если мне удастся окончательно втереться к ним в доверие, считай, наше дело в шляпе… Главное – сохранять видимость.

– Какую еще видимость?

– Будто бы я с ними заодно. Добился, чтобы они взяли меня сюда своим сообщником – теплое, я тебе скажу, местечко, – и держат меня за своего, а это самое важное… Стой, не оборачивайся! Сейчас я для видимости обойдусь с тобой грубо. Сюда идет самый главный бандит.

И для видимости стукнул меня в грудь.

– Тебе сказано, – повысил он голос, – не суй свой нос куда не следует.

– Да я и не сую… – насилу прохрипел я.

– Заткнись! Знаю я вашу породу! – И видимости ради так наподдал мне ногой, что у меня аж в глазах потемнело.

Тем временем «самый главный бандит» поравнялся с нами. Мощный тип, высокого роста, одетый примерно так же, как Турецкий Султан, но с хлыстом в руке и сигарой в зубах. И одноглазый.

– Изучил я вашего брата, вам бы только выведывать да вынюхивать. Но от меня спуску не жди! – вошел в раж наш подозрительный друган и опять врезал мне от души.

Одноглазый мельком взглянул на нас и пошел дальше.

– Пропадете вы без меня, Оковалок. Ты уж мне поверь, – извиняющимся тоном произнес он. – Видимость – первое дело.

Посреди главной площади был разбит великолепный французский сад, обрамленный асфальтовой полосой в виде правильного круга, – любой аристократический квартал Парижа такому позавидовал бы. И застроена круглая площадь была красиво, невысокими каменными зданиями, где нашли себе место кондитерская и аптека, питейное заведение и табачная лавка… Стой, смотри да удивляйся – все это в гиблом месте Конго!

– Скажи, Султан… здесь взаправду каждый может делать покупки?

– Натурально! И даже денег не требуют… А ну, пошли!

Он завел меня в табачную лавку. За прилавком сидел легионер, раскормленный до размеров слона. При нашем появлении он поднялся, тяжело отдуваясь, и вопросил без всякой сердечности:

– Чего надо?

– Да вот, новичок прибыл, – заискивающе пояснил Султан. – Отпусти-ка ему, милейший Грэм, пять пачек египетских сигарет, десяток гаванских сигар, дюжину почтовых открыток и парочку английских булавок.

Через минуту весь заказ лежал передо мной: пять пачек сигарет лучших сортов и десяток настоящих гаванских сигар в деревянном ящичке, каждая по отдельности упакована в целлофан!

Святое небо! Если бы все дикие места на земле были такими, как это, куда редко наведываются отчаянные люди, да и то с хорошо снаряженной экспедицией.

– Ну, чего размечтался? – вывел меня из ступора Султан, для видимости дав под дых. – Будешь вести себя как пай-мальчик, сможешь жить припеваючи!

– Ты за что сюда попал? – поинтересовался я у слоноподобного легионера, когда ко мне вернулось дыхание.

– Проваливай ко всем чертям! Товар получил, а разговаривать с тобой я не обязан, – недовольно пропыхтел толстяк.

– Однако и манеры у этого продавца, – заметил я, когда мы вышли.

– Да брось ты! Его манеры даже в Европе стерпели бы, раздавай он там гаванские сигары задарма… Вообще-то легионеры не любят за прилавок становиться, только ведь не откажешься, коль тебя назначили. Как ты насчет сладенького? Вот и кондитерская!..

– С ума спятить!

Заходим в кондитерскую. Натертые полы сверкают, зеркало во всю стену, кресла с бархатной обивкой, ковры, картины, воздух прохладный… Еще бы ему не быть прохладным, когда с десяток вентиляторов жару разгоняет…

Навстречу нам выходит такой же слон, как в табачной лавке. Видать, здесь у многих ожирение, да оно и не удивительно.

– Чего надо? – звучит дежурное приветствие.

– Хочу этому оболтусу показать, какая бывает красивая жизнь для тех, кто решил за ум взяться. Верно, прохвост ты эдакий?

И плюет мне в рожу для пущей видимости.

– Ну, парень, говори, чего тебе! – теряет терпение кондитер.

– Мороженого, – бурчу я, вытирая физиономию.

– Мог бы и раньше сказать… ни мычит, ни телится… – Остальные комплименты в мой адрес он выдает уже на ходу.

– Не слишком-то он охоч трудиться, – замечаю я.

– Чего ты удивляешься? – отвечает Султан. – Работа из-под палки любому не по нутру.

Кондитер приносит мороженое и ставит на столик.

– На, подавись!

Любезное обращение, да еще с писателем!

Уже смеркается, когда мы выходим из кондитерской. Разом вспыхивают шары электрических фонарей, круглая площадь озарена сиянием, из динамика звучит джазовая музыка, одна из европейских станций передает концерт.

– Слышь, Султан… Кто это вытворяет и с какой стати? Малахольный, что ли?

– Нет. Мне кажется, самый умный и ловкий мошенник всех времен и народов решил провернуть в Игори крупнейшую сделку. Я пока что не до конца раскусил его… Извини, сзади идут… – И для видимости дает мне по башке. В результате язык прикушен, в ушах звенит.

Нас обгоняет тощий капрал, у которого дурацкая привычка то петь, то насвистывать.

– Вздумаешь шпионить, я из тебя мозги вышибу! – орет Турецкий Султан и для отвода глаз отпускает мне затрещину.

Капрал прошагал вперед, я поднял свое кепи и отряхнул с него пыль.

– Этот плюгавый тип, – шепнул мне Султан, – подлый доносчик. Вечно подглядывает, подслушивает… Беспроволочный Телеграф – такая у него кличка.

– Ну… а какая цель у людей?

– Арестанты на седьмом небе от счастья. Ни тебе службы в пустыне, ни обещанного ада – сплошное райское житье. Какой еще цели нужно?

– Но ведь это житье для дураков: слепо верить, будто бы ты в раю.

– Верно говоришь: будь дураком, станешь жить как в раю. Смотри, что на стене написано!

На фасаде дома виднелась надпись крупными буквами:

ПРОЧТИ И ПОДУМАЙ!

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное!»

– Лучше бы уж написали правду, – заметил я. – Кто посмеет здесь думать, того черти в ад утащат.

– Нет, так, как есть, – лучше. Распоследнее дело малевать чертей на стене… Ну, а вы как, разработали какой-нибудь план?

– Альфонс Ничейный говорит, надо бы выбраться из форта и потолковать с Франсуа Барре.

– Он тяжело болен… Что ж, попробую вам помочь… Конечно, соблюдая видимость.

– Знаешь, Султан… хм… какие-то у тебя всегда подозрительные махинации…

– Ну и что? Я всегда добиваюсь результата, а это главное, – невозмутимо ответил он и, соблюдая видимость, с таким усердием припечатал ногой мне по колену, что у меня искры из глаз посыпались.

– И все-таки, – попросил я, прежде чем нас успел бы догнать очередной прохожий, – ты обожди встревать, пока с нами не обсудишь.

– Можете на меня положиться. А в твоих советах я не нуждаюсь! – И он отвесил мне две оплеухи. – Теперь убирайся с глаз долой, недотепа хренов!

Кепи мое слетело, голова кружилась. Я обернулся назад, огляделся по сторонам – нигде ни души.

– Где ты тут увидел прохожих? – недоуменно спросил я.

– Не видел я никаких прохожих!

– Тогда почему ты меня валтузил?!

– Потому что достал ты меня, придурок! – отрезал он и испарился.

Глава пятая

1

Я рассказал приятелям о нашей встрече. Растянувшийся на койке Альфонс Ничейный, по своему обыкновению, промолчал, зато Чурбан Хопкинс отозвался сразу.

– Рано или поздно я так измордую этого Султана, что будет весь в синяках с головы до пяток!

– На сей раз он не виноват, – вступился я за нашего двуличного дружка. – Ему действительно важно соблюдать видимость. И если бы у него действительно было рыльце в пушку, он бы точно не стал сопровождать сюда Ивонну.

– Он и не сопровождал ее, – негромко заговорил Альфонс Ничейный. – Ивонна сама сюда добиралась. И предупредила меня: Турецкому Султану нельзя доверять, ведь именно из-за него Ивонну взяли под стражу. Он сразу же выдал ее, как только увидел.

– Сволочь!

Ну, что вы скажете? Тогда чего, спрашивается, он лупцевал меня, какую такую видимость соблюдал?

– Франсуа Барре под арестом, – продолжал Альфонс. – Стоит только Ивонне попасть под подозрение, брата прикончат, да и ее тоже, скорей всего. Поэтому она и старается избегать нас.

– А как ей удалось проникнуть сюда?

– Судя по всему, у нее действительно влиятельные связи. Она раздобыла приказ, который предполагалось послать с курьером. Приказом предписывалось собрать информацию о Франсуа Барре. Вот она и явилась под видом курьера с этой полуофициальной бумажкой. Может, и обошлось бы, но она неожиданно столкнулась с Турецким Султаном, который и выдал ее без зазрения совести. Теперь у Ивонны руки связаны: вздумай она что-либо предпринять, Франсуа поплатится за это жизнью. Я пообещал ей изыскать способ выбраться из форта и по возможности поговорить с ее братом.

– Придушу я этого Султана! – скрипнул зубами Чурбан Хопкинс и достал из футляра для бинокля сигару, которыми он разжился в буфете. – Забрал у нее копию письма Франсуа и сбежал, чтобы половить здесь рыбку в мутной воде.

– Поговорю я с этим Султаном, – заявил Альфонс Ничейный. – Не верится, что он способен на такую подлость. Темная личность, конечно, но вряд ли законченный подлец.

В барак неожиданно заявился патруль и капитан со своей обычной свитой – одноглазым бандитом и кучкой инженеров.

– Вот она, эта троица! – возгласил один тип из свиты, указывая на нас.

Турецкий Султан!

– Вы кто такие? – спросил капитан.

– Вынюхивать явились! – опередил нас Султан. – Прочтите письмо, которое написал мадемуазель вот этот тип! – Он ткнул пальцем в Альфонса.

– Больше вам не удастся меня дурачить! Этого мерзавца, – тычок в мою сторону, – я повыспрашивал вчера. Он сам признался, что им насчет Франсуа Барре выведать желательно.

Альфонс Ничейный в упор смотрел на предателя.

– Кто же они? – допытывался капитан. Письмо он прочел и сразу помрачнел.

– Про этого я вам уже говорил, – Султан снова указал на меня. – Шотландец. Хитрый, но недалекий. Пописывает дурацкие романы и воображает себе Бог весть что.

Надо же наплести такого вранья!

– А это – Чурбан. Ворюга знаменитый, но кликуху свою оправдывает.

– Башка у Чурбана, может, и слабо работает, но руки в порядке! – не стерпел Хопкинс и одной левой навесил Султану классный хук… Годы спустя меня охватывает восторг, стоит только вспомнить ту сцену!

Турецкий Султан сбил с ног двух инженеров, опрокинул стул, а головой вышиб дверь, после чего наконец рухнул наземь.

Восемь человек повисли на Хопкинсе, и ему тоже перепало десятка два затрещин. Но, конечно, они ни в какое сравнение не шли с его единственным, зато виртуозным хуком.

– Ну, погоди у меня! – пригрозил капитан. – Я тебя отучу от этих замашек.

– Эти трое опаснее полсотни полицейских будут! – скулил Турецкий Султан.

– Тогда на стройку их! Пусть исправляются трудом!

– Может, шлепнуть, да и дело с концом? – предложил Одноглазый.

– Нет, – жестко отрезал капитан. – В Игори не существует смертных приговоров, сколько раз повторять! Да и вы зарубите себе на носу, – повернулся он к нам. – В Игори никого не лишают жизни. Но в некоторых случаях это оборачивается большей жестокостью, чем расстрел на месте. Впрочем, скоро убедитесь на собственной шкуре. Я обеспечил здесь райскую жизнь для каждого легионера. Кому не нравится, получай такие условия, какие соответствуют страшной репутации исправительного лагеря. Но казней у нас нет. Разве что в таких случаях, как ваш, мы всего лишь приближаем естественный конец.

Как есть программная речь!

– Сбежать отсюда нельзя, – злорадно вставил Одноглазый; видать, он у них кровожаднее всех. – К северу, западу и востоку простираются джунгли, с юга подстерегают крокодилы в водах Конго…

– Да и я буду настороже! – с готовностью откликнулся Турецкий Султан.

– Ты хуже всяких крокодилов, – заметил Хопкинс и припечатал плевком изменника.

Султан наградил его затрещиной, тоже высшего класса, – наблюдательный писатель вроде меня способен оценить подобные вещи. Как вспомнишь, хочется языком прищелкнуть от удовольствия.