Текст книги "Над сладким Босфором"

– Ты хочешь сказать, что у тебя хватило безрассудства разгуливать по берегу в такое время! – Он говорил довольно резким тоном, но Джанет не обиделась.

– Я понимаю, это было глупо, но сегодня такая чудесная ночь.

– «Глупо»? Это просто верх безумия. Никогда больше ничего такого не делай! – Он, казалось, все еще не мог поверить в такую глупость. – Почему ты вышла в два часа ночи? У тебя бессонница?

– Я еще не ложилась. – Джанет стала объяснять, что произошло, но едва упомянув Четина, тут же об этом пожалела – Крейг его недолюбливал.

– Четин! – Голос Крейга звучал особенно резко. – Это не самое подходящее время для свидания с таким человеком, как Четин!

От такого намека Джанет вспыхнула, но сумела сдержаться.

– Он просто подвез меня домой. Это было вполне разумно – он все равно ехал в Ортакой. И Гвен не пришлось беспокоить.

Едва обратив внимание на ее слова, Крейг сказал, что проводит ее, и они молча пошли по тропинке вдоль берега. В душе Джанет смешались благодарность за заботу, раскаяние – приходится его затруднять, – и отчаяние, из-за того что оказалась в таком глупом положении.

Когда они подошли к дому, Метат прибирал комнату, но ни Марка, ни Тони нигде не было видно.

– Они, наверное, спят.

Крейг знаком велел Метату открыть дверь на террасу, чтобы девушка могла войти в дом. Джанет поблагодарила Крейга за заботу. Когда он заговорил, тон его был мягче, хотя в нем и слышались менторские нотки:

– Я бы посоветовал тебе держаться подальше от Четина Рустема и ни в коем случае не участвовать в его экспедициях в горы.

Последние слова Крейга напоминали приказ, это возмутило Джанет, но она опять сдержала себя. Она старалась не возражать ему и не только потому, что он был другом Марка, но и потому, что на следующий день они условились пойти в Топкапы, и не стоило ссориться накануне. Однако она надеялась, что он не воспримет ее молчание, как согласие подчиняться его приказам. В глубине души она решила, что если Четин пригласит ее пойти в горы, она сразу же согласится.

2

На следующий день, когда Крейг заехал за Джанет, она с удивлением увидела, что за рулем сидит его шофер Мурад. В городе много воров, объяснил Крейг, садясь рядом с Джанет на заднее сиденье, поэтому он не хочет оставлять машину без присмотра даже ненадолго.

Их путь лежал вдоль берега, мимо дворцов Череган и Долмабахче, и дальше на юг, к Галатскому мосту. На самом мосту царил обычный хаос: огромные массы машин и пешеходов, движущиеся в обоих направлениях, то и дело сбивались в пробки. Они еле двигались – впереди медленно ползла тележка, запряженная волами. Никого это не волновало, никто здесь никуда не спешил.

Хотя Джанет довольно быстро привыкла к здешней жизни, словно прожила тут годы, ее по-прежнему восхищал город с трехтысячелетней историей, место, где сходятся Восток и Запад. Древняя столица Османской империи, он все еще сохранял сказочный колорит Востока, несмотря на быстрое проникновение западной цивилизации. Странные контрасты попадались повсюду: дорогие американские машины двигались рядом с маленькими серыми осликами, нагруженными фруктами и овощами; запряженные лошадьми повозки мешали современным немецким автобусам. В архитектуре тоже царило смешение стилей: старые деревянные дома и рядом – современные многоэтажные здания; средневековые мечети и тут же – византийские храмы. На улицах встречались состоятельные дамы в сопровождении наемных носильщиков, нагруженных их покупками; встречались изможденные анатолийские крестьяне в черных фесках. Они приезжали в город в поисках работы, за ними, неизменно на пару шагов позади, устало тащились их жены.

– Что за варварский обычай! – Джанет нахмурилась. – Интересно, как он сохранился до сих пор?

– Хороший обычай, – ответил Крейг. – Женщина должна знать свое место.

Джанет метнула на него быстрый взгляд. Он то ли смеялся над ней, то ли поддразнивал. «Но ведь не всерьез же он! Конечно, он не может так думать обо всех женщинах», – решила она, вспомнив о Диане.

Старый Сераль, или Топкапы-сарай, как называли дворец турки, не имел четкого плана, потому что каждый новый султан пристраивал что-нибудь свое. Архитектура напоминала дворцы Византийской империи, вокруг которых тоже строились павильоны, базилики, фонтаны, арки и другие изысканно украшенные здания, окруженные кипарисами и платанами.

– Не забудь взять солнцезащитные очки, – предупреждала Гвен. – Дворец Топкапы просто брызжет алмазами, рубинами, золотом и серебром.

Скоро Джанет увидела, что это не было преувеличением. Она представить не могла, чтобы такое количество сокровищ было собрано в одном месте. Переходя из одного зала, полного драгоценностей, в другой, она не находила слов от восхищения. Только в одном этом зале, сказал ей Крейг, драгоценных камней почти на десять миллионов фунтов стерлингов. Трон, осыпанный сотнями изумрудов, рубинов и жемчужин, был привезен в числе трофеев из сказочной сокровищницы персидского шаха. Роскошная колыбель сверкала фантастическим узором из драгоценных камней.

– Для наследника, наверное, – Джанет задумалась, вспомнив судьбу многочисленных младших детей султана. После смерти отца они были задушены по приказу своего старшего брата, нового султана. Некоторые из них были совсем детьми, другие постарше, и она удивлялась, как они могли смириться с такой ужасной судьбой. Она спросила Крейга, но он только пожал плечами и спокойно ответил:

– Таков был обычай. Их воспитывали так, чтобы они спокойно приняли неизбежное.

Джанет помешкала.

– Но они ведь могли бежать, – заметила она наконец. – Глупо вот так покоряться судьбе.

– Прежде чем бежать, нужно знать, куда, – ответил Крейг с какими-то странными нотками в голосе. – Часто бывает, что бежать некуда; тогда благоразумнее смириться и принять то… что предлагает судьба. – Он повернулся и взглянул ей прямо в глаза, и она поняла, что он имел в виду вовсе не судьбу юных принцев.

– Я… я не понимаю, – пробормотала она, отводя взгляд.

– Разве? Тогда я скажу иначе. Эти молодые люди легко принимали смерть, но они так же принимали и жизнь: брали от нее все, что она могла им дать. Но есть люди, которые упорно стремятся убежать от жизни.

Истинный смысл его слов ускользал от нее, хотя она была уверена, что в них скрывались осуждение и предостережение. Не имел же он в виду, что это она пытается убежать от жизни… и все же… На лице Джанет ясно читались ее раздумья. Принимает ли она все, что дает ей жизнь? Правда, последние три года она жила очень замкнуто, ее интересовали только лекции по археологии в университете, но с тех пор все изменилось. У нее появились друзья, она часто бывала в компании молодых людей, приятелей Марка. Ее жизнь была совершенно обычной, за исключением того, что она решила остаться верной памяти Неда и никогда не выходить замуж. Но Крейг имел в виду явно не это, потому что он ничего об этом знать не мог… или все-таки знал? Впервые Джанет задумалась о том, что именно рассказал о ней брат.

– И все же я тебя не понимаю, – сказала она наконец, чувствуя, что Крейг ждет ее ответа.

– В самом деле? – спросил он с недоверием. – Ладно, забудем это.

Он стал с интересом рассматривать коллекцию поясов и застежек для царских одежд. Выбирая наиболее интересные, он рассказывал Джанет их историю и достоинства, но глаза его оставались холодными, хотя Джанет вся светилась от восхищения.

– Сто тысяч фунтов за одну пряжку! – Та была собрана из трех изумрудов в золотой оправе. – А откуда все это?

– В основном это подарки султанам от монархов разных государств. Ведь эти сокровища стекались сюда лет пятьсот.

– Да, конечно…

Они перешли в другие комнаты, где в витринах лежали золотые и серебряные блюда, заметно запыленные. Сокровищ было так много, что уследить за чистотой экспонатов было просто невозможно.

– Комплекс гарема закрыт для публики, – сказал Крейг, и Джанет даже вздохнула с облегчением. Она так переполнилась впечатлениями, что уже больше ничего не могла воспринимать, о чем и сказала Крейгу, извинившись.

– Я по себе знаю, что ты чувствуешь. Дворцы надо осматривать постепенно. Мы приедем сюда еще раз через неделю или две.

Приглашение это было произнесено сдержанным, даже холодным тоном. Непринужденность последних двух часов исчезла, и Джанет пожалела об этом.

– Может быть, осмотрим еще кухни, а потом пойдем выпить чая.

Кухни поражали своими размерами. Джанет не могла понять, почему они были такими просторными и зачем их так много.

– Не только султан, но и его мать, многие жены, главный евнух и другие придворные имели свои личные кухни, – объяснял Крейг, пока Джанет с недоверием рассматривала кухонную утварь несусветных размеров.

В кухнях же размещалась коллекция китайского фарфора, в которой было более трех тысяч предметов. Большая часть относилась к эпохе династии Мин, которая не особенно интересовала Джанет, а блюда и чаши, украшенные рубинами и изумрудами, она сочла просто безвкусными. Побродив по кухням, она вернулась к Крейгу, который был так поглощен экспонатами одной из витрин, что не замечал ничего вокруг.

– О, какое чудо! – воскликнула Джанет, и он обернулся с удивлением во взгляде.

– Ты что-нибудь слышала о селадонах[2]2
  Селадон – древний китайский фарфор.


[Закрыть]? – спросил он с любопытством и еще больше удивился, когда она утвердительно кивнула.

– Я немного изучала искусство династии Сун, потом посещала лекции о керамике этого периода. Мне посчастливилось видеть коллекцию селадонов у одного из преподавателей.

– Тебе и вправду повезло. У этого преподавателя, должно быть, денег не счесть? Он же не мог купить селадоны на преподавательское жалование.

– Отец оставил ему немалые деньги, и он истратил все на эту коллекцию. Основную ее часть он купил в Китае, но готов был ехать хоть на край света, если вдруг узнавал, что там продается селадон.

Они молча стояли, любуясь изысканной простотой сосудов. Все селадоны были только голубого и зеленого цветов, но при этом самых разнообразных непередаваемых оттенков и форм. На одних сосудах слабо проступал рисунок, другие были совсем однотонны; на всех них лежала печать тысячелетий.

В отношениях Джанет и Крейга снова возникла какая-то близость, когда они стояли рядом, восхищаясь фарфором, близость, родившаяся из общей любви к красоте и древнему искусству. Отчужденность исчезла, и они впервые ощутили такую духовную близость. Джанет почувствовала, как ее наполняет счастье; оно отразилось в ее улыбке и во взгляде, когда она подняла глаза на Крейга. Его улыбка была ей ответом, он взял ее за руку, и они медленно пошли из зала.

Проходя через Ворота Мира, они остановились, и Крейг прочитал арабскую надпись над ними. В ней заключалась основная заповедь ислама: «Нет Бога кроме Аллаха, и Магомет пророк Его».

По обеим сторонам ворот стояли высокие башни; в левой раньше были камеры пыток, рассказал Крейг. Там осужденным придворным отрубали головы.

– Только султан имел право проходить через эти ворота, – продолжил он и, улыбнувшись, добавил: – Если у тебя романтическое воображение, ты сможешь представить, как он едет на великолепном скакуне в богатых одеждах и в тюрбане украшенном драгоценными каменьями. Или ты не находишь это романтичным? – насмешливо закончил Крейг, и Джанет засмеялась.

Но, когда она заговорила, тон ее был вполне серьезен:

– Нет, не нахожу, особенно когда вспоминаю о жестокости тогдашнего правления. Хорошо, что Турция избавилась от султанов. – Вспомнив, что последнего султана свергли всего сорок семь лет назад, она вдруг спросила с любопытством: – Интересно, что стало с обитательницами последнего гарема? Некоторые, наверное, еще живы.

– Многие вернулись в свои семьи, о других – им сейчас уже за восемьдесят – заботится государство.

Выпив чая, они еще побродили по городу, как будто хотели продлить день, оказавшийся таким приятным. Они смотрели на лавки, на живописные лодки, пришвартованные у Галатского моста, на рыбаков, которые стояли рядком и, казалось, не спешили продать свой улов.

– Здесь так много всякой рыбы, – заметила Джанет, наблюдая, как два рыбака разгружают свою лодку. – Я никогда столько не видела.

Крейг объяснил, что у берегов Турции проходит много морских течений с разной температурой; отсюда разнообразие планктона, а следовательно, и рыбы.

То и дело встречались уличные торговцы, чистильщики обуви наперебой предлагали свои услуги. Поймав себя на том, что часто останавливается, чтобы получше все рассмотреть, Джанет беспокойно взглянула на Крейга – не раздражает ли это его. Но по его виду ничего нельзя было сказать. Джанет решилась предложить зайти в мечеть султана Ахмета, и Крейг сразу же согласился, как будто ему тоже пришла такая идея.

Соблюдая обычай, они сняли обувь и ступили в полумрак и прохладу мечети. К ним подошел высокий загорелый турок. Он вежливо спросил, не нужен ли им гид. Крейг поблагодарил его, но отказался. Тот все равно последовал за ними, и пока они медленно шли по толстому ковру к беломраморному михрабу[3]3
  Михраб – молитвенный пюпитр в стене мечети.


[Закрыть], рассказывал о выдающихся людях, которые посещали эту мечеть. Он много говорил о Мекке, хотя сам еще там не бывал. Вскоре он поклонился и направился к группе туристов, которые растерянно озирались вокруг, не зная, куда следует идти.

Джанет взглянула на купол и почувствовала себя совсем маленькой рядом с его величием. Они с Крейгом долго стояли и смотрели на ряды простых тружеников, которые прервали свою работу и сейчас склоняли головы в молитве.

– В Коране говорится, что правоверные должны молиться пять раз в день, – шепотом сказал Крейг. – Они всегда молятся в этот час, перед заходом солнца.

Крейг снова замолчал, а Джанет с интересом осматривалась по сторонам, поражаясь массивным колоннам, прекрасным цветным витражам и многочисленным золотым сурам из Корана.

Голубые изразцы, покрывавшие стены, казалось, излучали таинственный свет, вся атмосфера мечети была пронизана духом вековой истории. Джанет, как и в первый раз, переполнило чувство покоя. Прикосновение руки Крейга, – он обратил ее внимание на богато украшенный михраб – пробудило ее от блаженного забытья. Она вдруг почувствовала, как глубоко прорастает близость, возникшая между ними в залах Топкапы.

Когда они вышли на улицу, солнце уже садилось. Высокие гранитные колонны были залиты малиновым светом заката и четко выделялись на фоне древних платанов и темных контуров зданий вокруг. Повсюду в старой части города стали зажигаться огни; на Галатском мосту и в Топхане, через которые они возвращались домой, тоже горел свет.

– Устала? – мягко и заботливо спросил Крейг притихшую Джанет.

– Это приятная усталость, – улыбнулась она. – Я так благодарна тебе, Крейг, за чудесный день. – Она повернулась к нему, широко улыбаясь, и в ее открытых глазах он увидел совершенно новое выражение. – Я запомню его на всю жизнь.

– Я тоже, – сказал он и тут же добавил: – Нам надо бы поскорее съездить куда-нибудь еще. Здесь так много интересного. Ближайший уик-энд отпадает – в субботу будут торжества в честь дня рождения королевы, а в воскресенье я должен ехать в Бюйюк-Ада… А как насчет следующего?

– Это будет замечательно! – Ее нетерпение вызвало у Крейга улыбку. – А куда мы поедем? – Она опять вспомнила о его книге и удивилась, что он готов прервать работу над ней, хотя и надеется, по словам Марка, закончить ее к концу года.

– У нас очень большой выбор. Ты уже бывала в азиатской части страны? – спросил он, и когда она отрицательно покачала головой, добавил: – Тебе там понравится. Там нет больших отелей, только живописные рыбачьи деревушки и развалины старинных дворцов… а еще – прекрасный участок берега между Бюйюк-Гок-Су и Кючюк-Гок-Су. Эти речки впадают в Босфор. Местность эту чаще называют «Свежие воды Азии». Когда моя бабушка была молодой, там было любимое место прогулок высшего общества Османской империи. Турецкие дамы приплывали по Бюйюк-Гок-Су на украшенных позолотой барках, это было захватывающее зрелище.

– Да, должно быть, восхитительное.

– Конечно, сейчас многое из восточного колорита утрачено, но красота этих мест осталась неизменной. Я уверен, она тебя очарует.

Когда они подъехали к аллее, Джанет предложила выйти у ворот сада, но Крейг непременно хотел проводить ее до самого дома.

– Метат дома, я надеюсь? – спросил Крейг, войдя в холл следом за Джанет.

– Да, должен быть. – Джанет огляделась вокруг. – А миссис Байдур уж точно дома; она никуда не ходит.

Не удовлетворившись ее ответом, Крейг последовал за ней в гостиную. Нигде не было видно ни миссис Байдур, ни Метата.

– А Марк поздно вернется? – спросил он, но тут увидел Метата – тот шел из сада через веранду. – А вот и Метат, значит, тебе нечего бояться… – Он вдруг замолчал и, подойдя к полке в углу комнаты, взял с нее небольшой предмет. – Что это?

– Я сама хотела тебя спросить. Я нашла это в лавчонке, где Салли и Гвен покупали разные древности. Что ты об этом думаешь? – Джанет с нетерпением ждала ответа, но Крейг молчал, внимательно рассматривая предмет. – Я заплатила за него совсем немного.

Крейг все еще изучал ее находку, когда Джанет высказала предположение, что это сосуд для благовоний.

– Да, это действительно сосуд для благовоний. – Последовала долгая пауза. – Он очень изящный. Отличное приобретение, Джанет.

– О Крейг, это в самом деле что-то интересное? Я надеялась, но не была уверена. Как ты думаешь, он изготовлен в Европе? – Теперь она поверила, что сосудик и в самом деле ценный. – У него характерные…

Крейг покачал головой, и она примолкла.

– Определенно не европейского происхождения.

– Но глина… и текстура…

– Нет, – категорично заключил Крейг. Он осторожно вертел сосуд, его пальцы буквально ласкали глину. Что за странный человек! То он бывает высокомерен и неумолим, то приятен и общителен. А сейчас… Она никогда не видела у него таких глубоких человеческих чувств! Наконец он сказал тихо, но убежденно:

– Это сосуд из Египта; ему около двух тысяч лет.

Глаза Джанет засияли; она приняла его оценку без возражений.

– Две тысячи?! Такой старый?!

– Действительно, редкая находка. Где ты его купила?

– В одной маленькой лавке… вряд ли я сама смогу ее найти. Меня привели туда Гвен и Салли. Мы прошли через торговые ряды Главного базара в переулок, вымощенный булыжником, там и была эта лавка, довольно темная и забитая разным старьем.

– Старьем! – воскликнул Крейг, и они оба засмеялись. – Тебе стоило бы опять туда сходить и поискать еще такого же… старья.

– Мы собираемся туда во вторник после уроков, но не думаю, что мне еще раз так повезет.

– Да, маловероятно, – согласился он; в его глазах мелькнул странный огонек, и он добавил: – никогда не знаешь заранее, когда повезет. А вдруг ты найдешь там селадон.

– Так повезти не может, – засмеялась она. – Не думаю, что когда-нибудь начну собирать фарфор.

Он кивнул, соглашаясь.

– Тебе надо найти мужа с уже готовой коллекцией.

В его глазах по-прежнему плясала веселая искорка, и сказано это было легким тоном. Было ясно, что он шутит, но Джанет вся напряглась при словах о замужестве и не нашлась, что ответить.

Вдруг что-то переменилось в этой дружеской атмосфере, сначала едва уловимо, затем совершенно очевидно. Крейг поставил старинный сосуд на место и повернулся к Джанет. Исчезла сердечность, потухло веселье во взгляде. В лице появилась привычная суровость, глаза стали холодными как сталь. Джанет смотрела на него с недоумением. Откуда такая перемена?

– Мне пора идти, – резко сказал он. – Не засиживайся слишком долго, у тебя был утомительный день.

И ушел.

Какое странное завершение прекрасного дня, что они провели вместе. Джанет вдруг подумала о Диане, о том, хорошо ли та знает Крейга и знает ли, за какого переменчивого и непредсказуемого человека она собирается замуж.

«Почему я должна думать о настроении Крейга или о будущем Дианы?» – спрашивала она себя, поднимаясь в свою комнату, чтобы принять душ и переодеться к обеду. Крейг был приглашен на обед к управляющему нефтяной фирмы, с которой сотрудничала его компания, а Джанет пожалела, что отказалась от приглашения Четина потанцевать в «Хилтоне».

Он просил ее позвонить, если она вдруг передумает, и минуту-другую она боролась с искушением. Тут она подумала, что, вероятно, встретит в «Хилтоне» Крейга, потому что почти всегда званые обеды проходят там. Крейгу Четин не нравится; к тому же он советовал ей пораньше лечь спать и, конечно, надеется, что она последует его совету. Джанет решила остаться дома. По какой-то необъяснимой причине ей не хотелось ничего делать наперекор Крейгу.

На следующее утро Джанет разбудил солнечный луч. Она быстро умылась, надела шорты и открытую блузку-топ, а после завтрака вместе с Марком и Тони вышла в сад, где Метат поставил шезлонги. Даже в такой ранний час над проливом дрожало марево – день обещал быть знойным.

– Ты хорошо вчера провела время? – поинтересовался Тони, бросив на Джанет восхищенный взгляд, когда она опустилась в шезлонг напротив него.

– Да, все было замечательно. – Ее лицо оживилось. – Крейг так много знает!

– Да, он отлично знает город. Еще бы, он живет здесь уже четыре года, да и раньше часто приезжал, когда жива была его бабушка. – Тони взял газету, но даже не развернул ее. – Значит, дворец Топкапы тебя не разочаровал? Многие считают главное здание довольно унылым.

– Согласна, само здание не привлекает, – ответила она, – но сокровища внутри…

– Ты потеряла дар речи, да? – Тони улыбнулся. – Однажды я был во дворце с Крейгом и не мог его увести от каких-то древних горшков на кухне. Син… или Сан…

– Сун, – поправила Джанет, смеясь. – «Горшки»! У тебя нет души, Тони!

– Зато у Крейга души с избытком. Сколько он там стоял?

– Довольно долго… и я тоже. Крейг без ума от селадонов.

– Естественно. – Марк поднял голову от книги. – У него самого отличная коллекция.

– У Крейга? – Джанет воззрилась на брата. – Крейг собирает селадоны?

– Эту коллекцию начала собирать еще его бабушка. Я думаю, сейчас коллекция находится у него дома, в Англии.

А что? – Марк озадаченно смотрел на изменившееся лицо Джанет.

– Нет, ничего.

«Тебе надо найти мужа с уже готовой коллекцией…» Крейг шутил, конечно… но как странно это было сказано. Еще долго не могла она выбросить его слова из головы.

Они почти весь день провели на воздухе; пообедали здесь же, в саду, потом загорали. Воздух был напоен ароматами сада, на солнце было жарко; они с удовольствием расслабились. Все трое решили, что хорошо бы всегда вести такую праздную жизнь и не думать ни о какой работе. После обеда с пролива подул прохладный бриз, и им пришлось вернуться в дом. Тони и Марк сели играть в шахматы; Джанет даже не пыталась читать, потому что наперед знала, что не сможет сосредоточиться. Она просто сидела и размышляла о том, как хорошо прошел уик-энд. На нее снизошло глубокое умиротворение, его она приняла легко, не думая, откуда оно возникло.

Следующая неделя оказалась для Джанет едва ли не самой напряженной в жизни: одна учительница заболела, и ее класс поделили между Джанет и Гвен. Кроме того, в классе появился новый ученик, итальянский мальчик, он совсем не говорил по-английски. Она испробовала все средства, чтобы объяснить ему урок, но ничего не получилось – мальчику стало скучно, а у нее возникла новая проблема, которая настоятельно требовала решения. Потом двое детей начали капризничать, и скоро выяснилось, что они заболели гепатитом, широко распространенным в Стамбуле.

Короче говоря, уже посреди недели, она почувствовала, что устала от детей морально и физически. К четвергу она так вымоталась, что, войдя в учительскую, просто упала на стул.

– Вы что-то плохо выглядите, Джанет. Не заболели? – сочувственно спросила мисс Виккерс, преподавательница рисования, с которой можно было писать портрет типичной учительницы – длинные прямые волосы и очки в толстой роговой оправе. – Надеюсь, вы не заразились гепатитом?

– Я просто устала, вот и все. – Джанет откинулась на спинку стула и приложила руку ко лбу. Ей было трудно говорить.

– А тут еще эта жара, – вставила Гвен. – Я тоже чувствую себя выжатой. – Она подняла голову от тетрадей. – К тому же предстоит мрачная перспектива: посетить двух сердитых мамаш. Держу пари, ни одна не говорит по-английски.

– А что случилось? – Салли приготовила кофе и поставила его на стол в центре комнаты.

– Али испачкал лучшее платье Тины, а Семра потеряла медальон своей прабабушки.

Мисс Виккерс всплеснула руками.

– Зачем матери отпускают своих детей в школу в нарядной одежде, да еще с фамильными украшениями? Следует это запретить. Вы хорошо искали медальон?

– Мы весь класс перевернули. После ленча все только этим и занимались.

– Я тоже жду не дождусь, когда кончится эта неделя, – призналась Салли, наливая всем кофе. – Сколько осталось до летних каникул?

– Четыре недели, один день и семьдесят минут, – тут же выдала Гвен, и все, даже Джанет, засмеялись.

– Я готова пойти на каникулы хоть сейчас, – призналась она. – Дома я никогда так не уставала.

– Там вы учили малышей. – Мисс Виккерс вставила сигарету в длинный мундштук. – Учить старших школьников тоже нелегко, но надоедают они гораздо меньше.

– И не говорите! – Салли поморщилась. – Наверное, большую часть своего времени я занимаюсь тем, что завязываю шнурки, вытираю носы и пытаюсь втолковать маленьким… ангелочкам, что меня зовут не «мама».

За несколько минут до конца уроков Гвен зашла в класс Джанет.

– Как ты себя чувствуешь? Лучше? – спросила она, озабоченно глядя на бледное лицо подруги.

– Так себе…

– Значит, ты сегодня не придешь?

– Приду. Мне просто надо передохнуть. – Они втроем были приглашены на день рождения, после чего собирались пойти в ночной клуб послушать знаменитую исполнительницу народной музыки, которой и принадлежал этот клуб. – Я полежу немного, может вздремну. Ты же сказала, что все собираются к девяти?

– Верно. О транспорте не беспокойся. Если я не смогу заехать сама, попрошу Четина.

Несмотря на весь ее оптимизм, Джанет не стало лучше к восьми часам, когда надо уже было собираться на вечеринку. У нее по-прежнему болела голова, и она едва устояла на ногах, когда встала с дивана. Наверное, поможет ванна, решила она и собралась подняться наверх, когда у двери на веранду появился Крейг. Она прошла через комнату, чтобы открыть ему. Он зашел вернуть Марку книгу.

– Его еще нет дома, – сказала Джанет. – Я думаю, они с Тони задержались в университете, иногда это случается.

Крейг, казалось, не слышал ее. Он внимательно смотрел ей в лицо.

– Ты нездорова? – спросил он, нахмурившись. В его голосе послышалась озабоченность, но Джанет решила, что ей показалось.

– Нет… просто устала. – Она слабо улыбнулась. – Эта неделя была на редкость тяжелой.

– Дай-ка я посмотрю на тебя. – Он повернул ее голову к свету, чтобы лучше рассмотреть. – Хм… Понятно. – У Джанет создалось впечатление, что он поставил диагноз, причем вполне утешительный. – Тебе лучше поскорее лечь в постель, а если ты останешься завтра дома и отдохнешь, все будет в порядке.

Решительность, с какой он начал командовать, удивила и рассердила Джанет; когда она заговорила, в голосе ее прозвучали нотки вызова.

– Я не могу лечь, я иду в гости.

– В гости? – Он был поражен. – Неужели это так уж важно?

Джанет вспыхнула. Она никак не могла взять в толк, почему он распоряжается. То, что он давний друг ее брата, вовсе не давало ему такого права… хотя он, вероятно, думал иначе.

– Да, важно. – Она произнесла это вполне сдержанно. – Я пообещала.

– Куда же ты идешь? – спросил он почти раздраженно. – Какой визит может быть таким важным?

– На вечеринку! – с вызовом выпалила Джанет. Наступила странная тишина, потом Крейг тихо сказал:

– Ты, конечно, шутишь?

Джанет опустила глаза под пристальным взглядом Крейга, который ясно говорил, что она ведет себя как дура. Он был прав. У нее была такая слабость, что если бы он повел себя более дипломатично, стал бы ее убеждать, а не приказывать, она бы охотно – даже с признательностью – поступила бы так, как он советовал. Но его диктаторские поползновения следовало пресечь.

– Я вовсе не шучу, – ответила она и добавила саркастически: – Мне очень жаль, что эфенди не одобряет…

– Я совершенно… – Он осекся, поняв, что зашел слишком далеко. – Подумай, – сказал он совсем другим тоном. – Ты не в состоянии никуда идти, и сама прекрасно это знаешь!

Джанет закусила губу от досады, что он прочитал ее мысли; ей очень хотелось, чтобы он оставил свой высокомерный тон, заставляющий ее поступать наперекор, пусть даже она и понимала, что это глупо. Спор с ним сильно утомлял ее; спокойнее было бы покориться, но мешала гордость.

– Я все же пойду, – заявила она. – Извини, мне надо собраться. – У двери она обернулась. – Может быть, тебе не стоит ждать?

– Я подожду! – резко бросил он. – Как ты намерена добираться?

Она слегка замялась, прежде чем ответить, и это не осталось незамеченным.

– За мной заедут. – Не услышав от него никаких комментариев, она повернулась и вышла из комнаты с надеждой, что за ней заедет Гвен, а не Четин.

Вспоминая, что Крейг был готов сказать «запрещаю», Джанет ощутила как свою победу, что ему пришлось сдержаться. Он так привык приказывать, что отпор его воле оказался для него неожиданным и неприятным.

Войдя в гостиную, Джанет увидела, что Крейг стоит у окна, глядя на пролив. Высокая прямая фигура, четкий профиль, освещенный слабым светом единственной лампы бра – все это создавало мрачное и грозное впечатление. Вдруг Джанет вспомнила, как Гвен однажды сказала о нем: «Я видела Крейга Флеминга всего несколько раз, но он показался мне холодным, как мраморные боги, которых он откапывает!»

Он обернулся и вполне равнодушно взглянул на Джанет.

– За тобой заезжал Четин, – спокойно сообщил он. – Я сказал, что ты не поедешь.

– Ты… – Она смотрела на него в изумлении. – Что… что ты сказал?

– Я думаю, ты меня расслышала. Я попросил его извиниться за тебя.

Она не могла вымолвить ни слова – гнев душил ее. С каким наслаждением она высказала бы ему все, что о нем думает, но, как всегда, вовремя вспомнила, что он хороший друг ее брата. Ничего страшного не случилось бы, даже поссорься она с ним, но наверняка это как-то сказалось бы на отношениях между друзьями.

Ее гнев сменился обидой при мысли, что он в конце концов одержал над ней верх, но тут все оставшиеся силы покинули ее, и Джанет смогла только проговорить:

– Ты не имел никакого права отсылать его…

Подойдя к дивану, она села и вдруг испугалась: неужели она заболела какой-то неведомой восточной болезнью?

– Если ты сейчас же не поднимешься наверх, то потом не сможешь сделать это сама, – напомнил Крейг спокойно и с легкой горечью добавил: – Я уверен, что в таком настроении тебе неприятна даже мысль, что мне придется нести тебя наверх на руках.