Текст книги "Пол и костюм. Эволюция современной одежды"

Позднейшие изменения

Поскольку в основе моды лежит своенравие, мы видим, как любая ее перемена стремится вызвать очередной дисбаланс как раз в тот момент, когда живой стиль достигает визуального равновесия и становится слишком удобен и прост. Вопреки расхожему мнению, перемены большей частью были восстанием не против несносной моды, но против любой слишком привычной и носимой. Мода куда хуже переносит скуку, чем физический дискомфорт, тем более что о степени дискомфорта судить затруднительно – в наряд, как в любое произведение искусства, всегда вложено определенное количество хлопот и усилий.

В прошлом жесткость и тяжесть, утягивание, сложные способы крепления, едва держащиеся украшения и прочие проблемы наряда служили избранным мужчинам и женщинам постоянным напоминанием о том, что они достигли вершин цивилизации и что суровая подготовка, многолетнее образование, серьезная ответственность отделяет их от простых крестьян с их трудами, незатейливыми удовольствиями и обязанностями. Перемена в элегантной моде обычно избавляла от одного вида физического дискомфорта, чтобы тут же наградить другим. Комфорт помещался в голове – это был вопрос чести, дисциплины, умения поддержать свой социальный статус.

Одна из базовых современных потребностей – избежать ощущения, будто желание заплесневело. Мода зависит от стимуляции желания, которое следует удовлетворить – но ненадолго. Вот почему основной импульс моды заставляет все тело выглядеть оцепеневшим после того, как оно какое-то время казалось подвижным – и тогда появляются подобные доспехам одеяния Ренессанса. Или же она заставляет вновь прояснить анатомическое строение тела, как неоклассическая мода. Неоклассика заявила о себе после того как на протяжении нескольких поколений очертания фигуры в костюмах барокко и рококо оставались размытыми. Так, в первой половине XVII века новый импульс моды потребовал, чтобы существующие формальные схемы приобрели большую небрежность и появилось ощущение случайности, неуравновешенности, даже извращенности в выборе и способе ношения знакомых вещей. И опять-таки тон задавали мужчины, а женское платье до определенного момента следовало их примеру.

К 1650 году латы окончательно устарели как боевой доспех и даже в значительной степени утратили церемониальное значение; остались рудиментарные латные воротники и нагрудники в качестве знаков статуса. Но в мрачный период первой половины XVI века – Тридцатилетней войны и Гражданской войны в Англии – главным бойцом оказался рядовой солдат в мешковатых бриджах и свободной кожаной куртке. Под курткой у него – простая рубашка с огромными рукавами, частично видневшимися в разрезах этого камзола или между его полами. В целом вся фигура воина с головы до ног была покрыта ремнями, пряжками, пуговицами, закреплявшими различное военное снаряжение. Дополняли облик солдата высокие сапоги, большая шляпа, широкий плащ, свободно болтавшийся меч.

Подражая солдатам, щеголи отпустили длинные волосы и ходили вразвалку, расстегнули воротники и позволили чулкам сползать складками, а также завернулись в огромные накидки. Дух караулки приобрел вдруг аристократический шик, как мы видим на английских придворных портретах Яна ван Эйка и на французских гравюрах Жана Калло. Тугие камзолы и накрахмаленные брыжи, короткая стрижка, изящная обувь и штаны с подкладкой казались теперь смешными, а не аккуратными и внушающими уважение. Прежние идеальная симметрия и сдержанность уступили место порыву и напору. Рука об руку с новой модой эпохи барокко шло общее «наслаждение беспорядком», первая в истории портновского искусства демонстрация соблазнительной небрежности.

Под конец XX века мы стали свидетелями того, как возвратилось желание носить распахнутый ворот или рубашки вовсе без воротника; отказаться от галстука; распустить нестриженые волосы; позволить щетине пробиться на подбородке; носить свободные версии прежних формальных облегающих одежд и неподходящие друг к другу элементы, которые раньше надевали в паре; использовать в качестве обычной одежды комбинации, которые прежде предназначались для досуга. Осознанное, проговариваемое вслух объяснение такого выбора всегда просто: он ассоциируется с личной свободой, откровенностью и телесным комфортом в противовес былым жестким ограничениям. Но обычно перемены совершаются в присущем моде духе подрывной эстетики; это активное устремление к новому ради новизны, а не возмущение стальной хваткой моды как таковой. Мода навязывает нам легкость с такой же суровостью, с какой навязывала порядок, и зачастую правильно распустить шарф и вычислить требуемую длину щетины бывает намного сложнее, чем справиться с формальным галстуком и чистым бритьем.

Принимая во внимание многовековой консерватизм женского платья, не стоит удивляться, что зачинщиками подрывных перемен и радикальной «модернизации» одежды становятся мужчины. Конечно, детали женской одежды следовали господствующим вкусам в разные эпохи и тоже менялись, то в сторону дисциплины, то в сторону свободы. Однако женское платье ни разу не отказалось от платья с декольте, от многое скрывающей юбки и передающего формы тела корсажа. Не отказалось оно и от сложного головного убора, требующего искусной прически: в этот убор обычно входили вуаль или капюшон, льняной или кружевной чепец или все закрывающая шапочка – различные варианты на общую тему «скромности». Модные шляпы всегда были неформальными, плутовскими, слегка неприличными для женщины, поскольку все шляпы изначально принадлежат либо мужчинам, либо низшим классам.

Военная одежда продолжала развиваться и служить одним из основных способов выражения мужской сексуальности, а женщины по-прежнему заимствовали различные детали этой одежды ради эксцентрических эффектов. Сравнительно недавно появился вариант военной одежды – спортивная одежда. В значительной мере это связано с возможностью использовать синтетические ткани не только в снаряжении хоккеистов, ныряльщиков, бегунов, велосипедистов и гонщиков, но и всех, кому приходится мериться силами со стихиями. Мужская мода позволяет прикинуться альпинистом и астронавтом, даже инопланетянином, пришельцем из будущего, персонажем, в чьих руках теперь судьбы Земли – но ведь именно так в Средние века воспринимали тяжеловооруженных рыцарей-крестоносцев. В конце XX века на пике интереса вновь оказались подобные латам одежды, на этот раз из синтетического волокна, кожи или податливо меняющего форму пластика.

В начале XIX века модерность, представленная знаменитыми «денди», о которых речь пойдет далее, тоже черпала образы преимущественно из области спорта, а не военного дела. В особенности ее интересовал костюм, который в сельской местности Англии надевали для охоты и стрельбищ. Женское платье тоже воспроизводило эту моду, но лишь в виде костюма для верховой езды. До того момента элегантное женское подражание мужскому костюму, как военному, так и любому другому, ограничивалось верхней половиной тела и обувью. Древнейшая юбка, укрывающая женщину от талии до пят и порождающая бесчисленные мифы о женственности, превратилась в священный удел и судьбу, особенно с тех пор как окончательно утвердилась в качестве отдельного предмета одежды: мужчины могли порой надевать мантии и рясы, но только не юбки.

Добропорядочная женщина не могла появиться на людях в штанах, разве что на маскараде или театральном представлении. Вплоть до середины XIX века в ее наряде не предполагалось даже скрытых от глаз подштанников. Когда же появились и быстро распространились женские панталоны, этот элемент нижнего белья, скорее всего, впервые обозначил общее тайное желание носить штаны. Впервые это желание удалось приемлемым способом выразить только в 1890-е, с возникновением костюмов для катания на велосипедах. Женское «право» на брюки утвердилось только во второй половине XX века, когда они наконец получили признание как нормальная одежда для появления на публике.

Исключения из правил – Жорж Санд или Жанна д’Арк – производили сенсацию, по сути, в вакууме. Незначительные движения, вроде экспериментов Амелии Блумер в XIX веке, возникали и быстро исчезали. Штаны оставались нелегальным заимствованием из мужского мира, настолько неприличным, что их приходилось прятать, пока наконец не пришло их время. История юбки насчитывает немало веков, но любая попытка разделить ноги добропорядочной женщины из общества слоем ткани казалась сексуальной трансгрессией, кощунством. Вследствие этого начиная с XVIII века женщины в штанах фигурировали в мягком порно, хотя еще с XVI века самые дерзкие дамы из высшего света надевали панталоны ради соблазна. Разумеется, женщины, работавшие в шахтах, рыбачки, сельскохозяйственные работницы носили брюки; панталоны или бриджи требовались танцовщицам, акробаткам, актрисам или певицам в определенных ролях. Но все эти профессии имели невысокий статус, брюки на женщине автоматически ассоциировались либо с низким положением в обществе, либо с таинственным Востоком, который не внушал особого доверия.

Даже в XX веке модернизация женского костюма происходила медленно. Она более чем на сто лет отставала от великих инноваций, внедренных в мужской костюм английскими портными, чьи разработки и поныне составляют основу современной мужской одежды. В этот период мужское тело получает новую полную оболочку. Такой оболочкой когда-то служили латы, однако новая оболочка оказалась лестным современным комментарием к фундаментальным формам мужского тела. Итак, родилась простая и акцентированная новая версия тела, пришедшая на смену идеалу наготы, на этот раз без утрированного подчеркивания форм, дополнительной жесткости, драпировки или избыточных украшений. Новый костюм, хотя все еще полностью скрывал кожу, был уже не так сильно сосредоточен на поверхности тела и двигался в контрапункте с его движениями, превращая всю эту комбинацию в мобильное произведение искусства.

Женская мода тоже стала лаконичнее, тоньше и проще. Однако базовая формула «длинное платье и тщательно подобранный головной убор» сохранялась еще сто лет. Мода все так же тасовала и перераспределяла пропорции женского тела, избегая лишний раз указывать на его реальные части. В этом отношении с XIV века, времени появления волочащихся юбок, в женском костюме ничего не изменилось. В XIX веке изменения в женской моде становятся все более явными и вызывающими, в то время как изменения мужской одежды по-прежнему сводятся к вкрадчивым коррективам в пределах базовой схемы и базовых тканей. Драматическое напряжение между полами становится все более выраженным.

Наряду с современным английским шерстяным пиджаком появились и современные длинные брюки в качестве еще одного образца внезапной и подрывной мужской моды. Они главным образом происходили из одежды французских санкюлотов, революционно настроенных ремесленников. Однако их носили и в Англии – простые матросы и рабы в колониях, а джентльмены в тех же колониях натягивали брюки для занятий активным спортом и для иных видов досуга. Но помимо этих возбуждающих плебейских смысловых коннотаций, брюки оказались удобной и нетребовательной альтернативой облегающим шелковым бриджам до колена и обтягивающим замшевым панталонам конца XVIII века – штанам, бескомпромиссно выставлявшим напоказ мужские ноги и пах.

Брюки не требуют совершенного тела, и сами по себе они в ту пору выглядели достаточно небрежно и дерзко. Присущая рабочему классу простота была сразу же видоизменена модой и ассимилирована искусной схемой костюма. К тому времени уже был создан элегантный мужской пиджак, задав тон новому XIX столетию. Трубообразные оболочки для ног гармонично сочетались с такими же прямыми трубами рукавов, и когда полы пиджака прикрыли линию паха, ранее столь четко обрисовывавшуюся, ярко окрашенный галстук взял на себя необходимую фаллическую ноту в цельном ансамбле.

Итак, к 1820 году мужской образ модерности был в общих чертах завершен и с тех пор подвергался лишь незначительным модификациям. Костюм обеспечил столь совершенную визуализацию гордости современных мужчин, что ему и поныне не потребовалась радикальная замена. Постепенно он превратился в стандартный костюм гражданской элиты всего мира. Мужской костюм символизирует теперь честность и умеренность, благоразумие и самообуздание. Однако под всеми этими просвещенными добродетелями по-прежнему ощущается происхождение костюма – от охоты, физического труда и революции. Поэтому он все еще обладает сексуальной мощью, сдержанной угрозой, и за столько поколений его сила все еще не выдохлась. Сегодня у мужчин немало альтернатив костюму, так что он постепенно уступает свои позиции, но тем не менее остается единственным истинным зеркалом для самооценки мужчины модерна. Далее мы проследим историю этого костюма и подробнее обсудим его судьбу.

Женское изобретение

Но что тем временем происходит в женской одежде и моде? Участвует ли женский наряд в последовательной модернизации одежды, в подлинном развитии моды или ограничивается лишь статистическими вариациями? Какие фундаментально новые вещи появились у женщин, не являющиеся при этом подражанием мужчинам? Первым делом стоит обсудить, случалось ли мужчинам копировать женщин и заимствовать какие-либо заметные эффекты женского облачения.

В период Ренессанса, около 1500 года, у мужчин действительно появилась одна женственная тема – декольте. Оно появляется на автопортретах Дюрера 1493 и 1498 годов, у элегантных молодых персонажей Тициана и Джорджоне. Такая мода придавала женственность даже бородатым мужчинам, поскольку открытая шея уже воспринималась как фундаментальная черта женского костюма. Она также намекала на уязвимость и слабость, что никак не вязалось с привычным мужским идеалом силы и беспощадности, суровости и отрешенности. Эта деталь была ощутимым намеком на пассивную эротику и, несомненно, стремилась воспроизвести не только одежные, но и сексуальные пристрастия Античности.

В позднем Средневековье женщины смогли опустить линию выреза, потому что оба пола стали носить более облегающую одежду: прежде платье могло попросту свалиться с плеч, если сделать глубокое декольте. Понятно, почему мужчины в свою очередь могли обнажить шею: ради соблазна или чтобы придать своему наряду изысканность, уместную для человека со средствами, погруженного в философию или искусство, а заодно выставить напоказ красивые мышцы шеи и привлекательные ключицы. Даже грубые швейцарские наемники в начале XVI века считали низкий вырез удачным сочетанием с голыми волосатыми ногами, выпирающим гульфиком и свирепо прорезанными рукавами. Но это увлечение у мужчин длилось очень недолго; оно было причудой гуманистов, сопутствовавшей возрождению античных наук и античного интереса к телу, и вовсе не подходило следующим поколениям, погруженным в религиозную борьбу и занятым распространением империи модерности.

Хотя непривычному глазу длинные распущенные волосы кажутся приметой женского облика, они снова и снова возвращались (иногда в виде париков) в мужскую моду, создавая отнюдь не женственный образ Самсона. В действительности женщины редко позволяли себе свободно распустить волосы, обойтись без сложной прически или же без головного убора. Длинные волосы женщины заплетали в косы, подвязывали узлом, завивали, вплетали в них орнаментальные детали или же накрывали целиком. В истории западного мира только Богоматерь и девственницы появлялись в модной одежде, но с неприкрытыми длинными волосами.

Распущенные волосы у женщин всегда обладали выраженными сексуальными коннотациями, служили знаком эмоциональной разнузданности, чувственности, попросту приглашением заняться любовью – так выглядела Мария Магдалина. Это же значение волосы имеют и в современной моде. Иначе говоря, и сегодня женщины по-прежнему опираются на старинные темы. Как половое влечение, так и распущенные волосы женщине полагалось прятать и ни в коем случае не проявлять публично, хотя самые достойные незамужние девушки, подобно девственной Богоматери, распускали волосы в доказательство абсолютной чистоты. Желание в них дремало, как в малых детях; окутывающий их плащ волос был даром от Бога, подобно тому как одеяние полевых лилий, которые не сеют и не жнут, служило воспоминанием о райской наготе. Непробужденное желание в зрелой девушке – мощная энергия, нерасточаемая, беспримесная, достигшая максимальной силы и сосредоточенности. Королева Елизавета I явилась на коронацию с распущенными волосами, украшенная многочисленными драгоценностями и вышивками, чтобы подчеркнуть свою девственность как элемент власти, и мирской, и сексуальной. Так же и невесты шли к венцу с распущенными волосами, так изображают на иконах святых девственниц. Даже достопочтенные матроны заказывали свои портреты с распущенными волосами – двойная женская уловка, передающая разом и целомудрие хозяйки дома, и ее сексуальный потенциал. Большинству женщин необходимо было иметь длинные густые волосы – свидетельство сексуальности, однако демонстрация этого украшения строго контролировалась.

И наоборот, взрослые мужчины демонстрировали распущенные волосы публично как сугубо маскулинное украшение наряду с мускулами и стáтью – признаками мужской мощи. Женственной эта прическа стала казаться только тогда, когда стала модной. Затяжной период моды на короткие мужские стрижки закончился – тут-то длинные волосы и навлекли на себя недовольство консерваторов, по-прежнему ассоциирующих их с женской вседозволенностью. Как нередко бывает, то, что у мужчин является древней приметой силы, у женщин оказывается признаком личной слабости. Эта слабость словно передается мужчинам, когда они впервые решаются отпустить волосы или же когда мода совершает очередной оборот и они отказываются от этой прически. Иные варианты причесок из распущенных волос могут даже восприниматься как очередное заимствование у мужчин, в точности как очень-очень короткая стрижка. Теперь это стало способом проявлять чистую сексуальную силу, не признавая каких-либо мифологических женских слабостей.

Женщины, и только они, привнесли в моду очень важный элемент – декольте. Это не только низкий вырез спереди и сзади, но и линия рукава, позволяющая выставить напоказ запястье или иные части руки и плеча. Завершилась модернизация в этой области решительным укорочением юбки в XX веке; оно происходило в несколько этапов, как и прежние реформы, которые выставили напоказ верхнюю половину тела. И наконец, женщина решилась обнажить талию – новая опция, вовсе не принудительная.

Любопытно, что, когда юбки до крайности укоротились, женская мода, описав полный круг, снова вернулась к мужской. Очень короткая юбка появилась на свет в 1960-е годы, в тот самый момент, когда брюки окончательно заняли свое место в женском гардеробе: мини-юбка оказывается запоздалым отголоском на возмутительное обнажение мужских ног в конце Средневековья. Она явилась очередным заимствованием из мужского образа, стоявшего у истоков модерности. Девушка превращалась в мальчика-пажа, из-под крошечной туники тянулись бесконечные ноги в ярких колготках.

Но самой интересной женской инициативой в области моды на протяжении столетий оставались варианты обнажения верхней части туловища, шеи, рук, талии, причем мужская мода редко этому следовала. До сих пор в сугубо официальных ситуациях недопустимы даже строгие рубашки с короткими рукавами. В них ощущается некоторая мятежность, главным образом потому, что короткий рукав мужчины действительно заимствовали у женщин: в женском костюме выставлять напоказ руки приемлемо и достойно. Расслабляясь или выражая открытость, мужчины позволили себе снимать рубашки или закатывать рукава и расстегивать воротник, но так и не научились делать декольте или отрезать рукава, чтобы обнаженная кожа выглядела привлекательно и таинственно. За всю долгую историю моды они не делали этого с пиджаками, мантиями и камзолами. Даже появившиеся под конец XX века очень короткие мужские шорты и обнажающие большие участки тела майки несколько провокативны в качестве мужского городского образа – мне кажется, именно потому, что мужчины переняли современные женские правила повседневного обнажения. В Античности, разумеется, все обстояло с точностью до наоборот: мужчины обнажались, а женщины кутались.

Юбка, этот древний традиционный элемент одежды, рассматривается как изначально и безусловно женский элемент, когда она ниспадает с талии, и начиная с появления юбок в XVI веке они никогда не включались в обычный мужской костюм. Килт, наиболее схожая внешне с юбкой деталь мужской одежды, представляет собой пережиток древности, когда мужчины драпировали свое тело, даже отправляясь на войну. Все изысканные женские головные уборы, от вуали до чепчика и жестких капюшонов, также представляли собой женское изобретение, и мужчины никогда его не перенимали. Если ученые и старики порой надевали похожие на женские, плотно прилегающие к голове шапочки для защиты от холода, то, выходя на улицу, они прикрывали их честными мужскими шляпами. Мужские капюшоны были либо принадлежностью клириков, как часть рясы, либо немодной плебейской защитой от погоды. Теперь ими увенчиваются толстовки и парки.

Прогресс модернизации собственно женской моды шел медленно. Несмотря на то что открывающее шею декольте появилось достаточно рано, рукав укоротился только в XVII веке, когда впервые была сделана осторожная попытка обнажить руку повыше запястья. Постепенно рука открылась вплоть до локтя, и этому соответствует дальнейшее обнажение ее выше локтя – декольте существенно расширилось, и из него выступали даже плечи. В этот момент, примерно в 1660 году, обнаженное женское запястье и нежная ручка ниже локтя, намекающая на гладкую кожу и мягкую плоть под одеждой, наконец вступили в отчетливую перекличку с обнаженной грудью и плечами – еще один взбадривающий моду необратимый ход.

Тенденция максимально обнажаться выше пояса продолжалась в сочетании со все более радикальным закутыванием фигуры и драпировкой ниже пояса. Кульминацией ее стали модные вечерние платья конца XIX века: полностью обнажены руки, почти вся грудь, спина, плечи, от рукавов остался разве что след. Ребра и талия были жестоко стиснуты и утянуты, зато сложная юбка становилась все объемнее, многослойнее и причудливее по форме. Женская фигура подчеркнуто делилась на верхнюю и нижнюю половину. В середине XX века эта мода дошла до крайности: от рукавов полностью отказались, изобрели платье без лямок на плечах, тугим коконом обтягивающее ребра и бюст, ниже – либо развевающаяся, либо льнущая к телу юбка. Руки были выставлены напоказ полностью, и обнажились не только спина, грудь и плечи, но даже подмышки. Сочетание почти обнаженного верха и тщательно закутанного низа сохраняет свою силу и в современном мире и кажется уместным в те моменты, когда берет верх историческая или романтическая концепция женского образа – на балу, на свадьбе, на сцене или в кино.

В этом выражается упорно сохраняемый миф о женщине – тот самый, который породил русалку, роковым образом разделенное на две природы чудовище, очеловеченное лишь выше пояса. Ее голос и лицо, ее грудь и волосы, шея и руки были полны соблазна, предлагали все те исходящие от женщины наслаждения, которые воспринимаются как благие: безграничную нежность и плотскую радость материнской любви, одновременно суля и грубую энергию взрослого секса. Верхняя, женская, половина обещает и величайшее удовольствие, и некую иллюзию сладостной безопасности – но это ловушка. Ниже, под морской пеной, под струящимися волнами нарядной юбки, скрыто другое тело – омерзительное, чьи формы закованы в чешую фригидности, океанское нутро провоняло нечистотой.

Неудивительно, что женщины избрали брюки в поисках костюма, который обеспечил бы им решительный разрыв с подобной мифологией. Разделив ноги и подчеркнув их, женщины, как им казалось, совершили необходимый шаг и заняли свое место в сексуальной политике. Разумеется, это нововведение объяснялось только стремлением к удобству – истинные его мотивы никогда не осознавались. Главным было продемонстрировать полноценную человеческую природу женщины, то есть показать, что во многих подробностях ее тело практически не отличается от мужского. Нужно было показать, что женщины, как и мужчины, обладают обычными, рабочими ногами, а не особыми устройствами для танца и акробатики, мелькающими в блеске мишуры, конечностями, предназначенными исключительно для любовной игры, эдакими нижними руками, годными только обхватывать и душить. Это значило также доказать, что они обладают обычными рабочими мышцами и связками, печенкой и селезенкой, легкими и желудками, а следовательно, напрашивается логический вывод, и такими же мозгами.