Текст книги "Смерть по имени сон"

– Это уж точно, ты на их стороне, – ехидно доставал её Шоф, словно сестру родную.

– А что, собственно говоря, плохого в одежде, которая позволяет нам выглядеть привлекательно? – отозвалась девушка, принимая вызов.

– Но зачем носить такое, от чего одни неудобства? – резонно заметила Лунзи, становясь на сторону Шофа.

– Чтобы стильно выглядеть! – заявила загнанная в угол Памела.

Лунзи комически приподняла брови:

– Красота требует жертв? И ты ещё называешь меня старой модницей?!

– Понятия не имею, где они берут идеи для своих новых облачений, – фыркнул Ларен. Быстро глянув на Памелу, он добавил:

– Но, радость моя, некоторые их находки просто сногсшибательны.

– Ты в самом деле хочешь это узнать? – осведомилась Лунзи. – Чтобы всю жизнь идти в ногу с модой, достаточно никогда и ничего из одежды не выбрасывать. Новейший стиль, последний писк моды будущего сезона – как передавали по объемному – в точности такой же балахон, какой я носила в год окончания начальной школы. Скорее всего этот фасон не раз бывал в моде и за время моего ледяного сна, вот и теперь тоже. Абсолютно новый для современной публики, но слишком молодежный для того, чтобы его могли носить те, кто помнит прежние времена, когда он был популярен.

– А можно мне взглянуть на вашу семейную голограмму? – попросила Памела, признавая своё поражение. В глазах её загорелся озорной блеск. – Я хочу посмотреть, что будет модно в следующем году. Я смогу опередить всю «банду» на целый сезон!

Остатки еды отправили в утилизатор. Ти встал и, подняв руки вверх, потянулся:

– Да, вот что никогда не меняется, так это студенческая еда!

– Ужасная, правда? – спросила Памела, подмигивая.

– Ужасная, что там говорить. Мне очень жаль, но я должен покинуть вас.

Как Лунзи совершенно справедливо заметила, вы живете в противоположном конце города, и мне потребуется немало времени, чтобы добраться домой.

Лунзи сбегала за своими дискетами.

– Пожалуй, я пойду вместе с вами. Моя смена в госпитале начинается как раз в четыре часа. В приемном отделении не могут ждать. Да-да, насколько я вижу, мне также пора в дорогу. А на вашем месте я бы как следует вздремнула.

Ти любезно кивнул ей:

– Буду рад вашему обществу. – И попрощался с остальными:

– Благодарю вас за этот замечательный вечер. Доброй ночи!

Памела и Ларен прокричали им свои «всего доброго» с видавшей виды продавленной тахты в дальнем углу комнаты. Шоф резво вскочил, чтобы перехватить их у двери.

– Эй, – тихо окликнул он уходивших, когда они вышли в коридор. – Желаю тебе удачи в поисках дочки, Лунзи!

Лунзи вытаращила на него глаза:

– Ну чертенок! Узнал-таки?

Шоф невинно улыбнулся:

– Конечно узнал. Не говоря уж о многом другом. – И он подмигнул Лунзи, когда дверь за ними закрылась.

***

К концу семестра в учебных делах Лунзи наметился значительный прогресс.

С профессором кардиологии, к их обоюдному удовлетворению, было заключено перемирие. Она перестала во всеуслышание критиковать его «прикроватные» манеры, а он, называя её сердобольной, открыто восхищался тем, что она буквально на лету схватывает его предмет. По итогам семестра он дал ей весьма лестную, на его взгляд, оценку, поставив её в один ряд с лучшими студентами, которые занимались у него прежде. А ведь Лунзи казалось, что худшего разноса она в жизни не слышала – он был даже занесен в её карточку, – но оценки, стоявшие под выговором, свидетельствовали о том, что преподаватель ею доволен.

Начался новый семестр. Курс самовнушения не прекращался даже во время каникул, поскольку предполагал каждодневную тренировку. Отметок по этому предмету в Университете не ставили: либо студент поддерживал форму, либо его отчисляли. Занятия все ещё отнимали у Лунзи очень много времени. Она теперь была загружена работой даже больше прежнего.

В числе новых предметов появился курс освоения практического опыта в Университетском госпитале. Практикум оказался похлеще двух других курсов, вместе взятых, но программа была гибкой и разнообразной. Она включала самые необходимые и перспективные методы. В течение первых нескольких недель Лунзи и её однокашники сопровождали штатного врача госпиталя во время обходов больных, наблюдая технику постановки диагноза и ведение лечебного процесса, затем они уже самостоятельно работали в госпитале под его присмотром. Лунзи нравился доктор Рут, человек добрых шестидесяти стандартных лет, чьи пухлые розовые щеки всегда были идеально выбриты, а большие грубоватые руки, казалось, только что вымыты с мылом и щеткой.

Многие обращавшиеся в клинику пациенты представляли собой виды, которые Лунзи знала только по картинкам учебников. О некоторых она и вовсе впервые услышала совсем недавно.

Однажды Рут, словно не замечая восхищенно наблюдавшие за его работой восемь пар глаз практикантов, извлек из ядра пятиногого протоплазменного существа одну-единственную хромосому размером с палец Лунзи, внес необходимые изменения и водворил её на место с ловкостью, свидетельствовавшей о том, что подобные вещи он проделывает ежедневно.

Перед самым окончанием запайки пурпурной клеточной оболочки существо задрожало.

– Вы уже очнулись? – спросил доктор Рут у исполинской клетки через преобразователь голоса, который был надет на гигантскую ресничку.

– …хорошо… это хорошо… теперь делиться… хорошо…

– Нет, ни в коем случае. Вы не можете стимулировать митоз, пока мы не убедимся в том, что ваши ядра могут успешно себя копировать.

– …достаточно… хорошо…

Глядя на Лунзи, доктор Рут весело сморщил нос:

– Хорошо, когда пациент следует рекомендациям врача, не так ли?

Все студенты, проходившие клиническую практику у Рута, без проблем сдавали предварительные экзамены и столь же успешно лечили. Подобно Лунзи, остальные ученики Рута были удостоены годовой стипендии. Почти все они в следующем году могли быть распределены для прохождения интернатуры в любые утвержденные Университетом госпитали и медицинские центры, где только ФОП могла их принять. Лунзи же намеревалась добиваться места в Университетском госпитале, пока оно не будет ей предоставлено. Или приступить наконец к поиску Фионы вне планеты. Научный консультант напомнил ей, что она имеет право не следовать учебному плану, обязательному для студентов, проходящих обучение впервые. Лунзи отказалась, сославшись на то, что ей необходимо наращивать своё мастерство до тех пор, пока она снова не овладеет врачебным искусством в совершенстве. А интернатура была именно той окольной тропинкой, которая быстрее всего приводила к освоению современной медицины во всем её разнообразии.

Клинический консилиум чуть не визжал от восторга, наблюдая, как доктор Рут обрабатывает гнойную рану на теле создания, закованного в панцирь.

Черепахоподобная животина терпеливо лежала на демонстрационном столе, обвешанная со всех сторон бесчисленным количеством трубок, с торчащими из-под края панциря зондами и световодами. С помощью длинного пинцета и двух термоланцетов с программным управлением Рут осторожно прилаживал новый слой искусственной кожи к тщательно очищенной поверхности раны, состояние которой врач наблюдал на объемном экране. Тренькнул коммуникатор. Рут передал инструменты одному из студентов:

– Закончите, пожалуйста. – Несчастный случай, – спокойно пояснил Рут заполнявшим аудиторию студентам, ответив на вызов. – Монтажные рабочие с космодрома. Сейчас их спускают с крыши. Несколько опасных травм, сильные кровотечения, вероятно, пациенты в шоке. Попрошу персонал занять свои посты.

Лунзи и её напарник по проведению лабораторных работ, брахиан по имени Рик-ик-ит, побежали в соседнюю операционную, вымыли руки и помогли друг другу надеть хирургические халаты. Они едва успели проверить, на месте ли все необходимые инструменты, и подключить энергоснабжение, как за дверью послышались душераздирающие вопли.

– Черт, да что же они так?

– Я могу орать и погромче, – усмехнулся Рик.

– Хватит, – урезонила его Лунзи. – Ш-ш-ш.

Дверь в их операционную распахнулась, и в помещение ввалились двое громадных мужчин, один из них поддерживал другого. «Тяжеловесы». Лунзи с ужасом смотрела на них.

– Помоги-ка! – крикнул напарник Лунзи, бросаясь к тому, который больше пострадал, чтобы помочь ему добраться до стола с наклонной поверхностью.

Исполинская сила брахиана добавилась к «тяжеловесовой», и совместными усилиями им удалось уложить мужчину на стол. Когда Лунзи попыталась приблизиться к ним, «тяжеловес» отстранил её и сам помог Рику перевернуть своего товарища лицом вниз.

Оставалось только удивляться, как распростертый перед ними человек смог добраться до клиники на своих ногах. Мышечная ткань у него на спине была разворочена, а одна из икр – вспорота посередине, скорее всего какой-то балкой, упавшей сверху. Кровь безудержно хлестала из обеих ран.

– Что там случилось? – спросила Лунзи, отталкивая двух других. Она обнажила рану, срезав окровавленные клочья штанины лежавшего ничком «тяжеловеса», и начала стерилизовать её, обрабатывая дезинфектором. Рик рывком раздвинул щель в своем хирургическом облачении и начал исследовать ранение под микроскопом. Лунзи сместила в сторону остатки одежды и перекрыла кровеносный сосуд жгутом. Когда кровотечение прекратилось, она при помощи электроуправляемой струбцины соединила края разорванного сосуда муфтой в виде гибкой трубки. Теперь разрыву оставалось только срастись.

– На нас свалилось приготовленное для монтажа звено трапа, – поведал другой «тяжеловес», нежно поддерживая свою руку. – Проклятье, я знал, что те опоры никуда не годятся. Бригадир только и твердил: «Доверьтесь «Пластил Корпорейшн». Хрен вам! Разве эти чертовы приборы предупредят, если какая-нибудь из консолей окажется ненадежной? Ха!

– Давай я закончу, – предложил Лунзи брахиан.

Лунзи утвердительно кивнула, отходя от стола, и обернулась ко второму пострадавшему. Он был огромен даже для «тяжеловеса»! Стиснув челюсти, гигант скрежетал зубами. Лунзи догадывалась, что он испытывает неимоверную боль.

– Садитесь, – быстро приказала она, пытаясь преодолеть свою нервозность. От страха у неё даже засосало под ложечкой. Она знала, что обязана подойти и прикоснуться к больному, но боялась. Эти сердитые великаны представлялись ей более чем людьми: крупнее, громогласнее, настойчивее. Они пугали её. В глубине души она все ещё связывала «тяжеловесов» с потерей Фионы, и её поражало, насколько сильно это на неё действует. Она должна была напомнить себе о своих обязанностях.

– У меня рука… – без всякой надобности сообщил «тяжеловес», начиная расстегивать робу на груди.

Подавив неприятные чувства, Лунзи разлепила магнитный шов, тянувшийся вдоль рукава. Она осторожно сместила материю, стараясь не прикасаться к распухшему предплечью, и помогла ему обнажить поврежденную конечность.

Лапища, казавшаяся исполинской рядом с рукой Лунзи, сжалась в кулак и задрожала, когда она расстегивала крепление на манжете и высвобождала запястье. Искусственный брезент собрался неровными складками, пересекавшими наискосок грудную клетку пациента.

Ей хватило беглого осмотра, чтобы установить, что имеет место перелом правого плеча со значительным смещением.

– Сейчас я сделаю вам анестезию, – сказала Лунзи, подавая знак гип-руке. Обслуживающий механизм спустил ей инъектор на раздвижном кронштейне, на панели вспыхнул огонек, извещая о готовности начать процесс. «Тяжеловес» отрицательно замотал головой. – Почему нет? – спросила она.

– Уж не собираетесь ли вы меня вырубить? Не доверяю я костоломам. Я хочу видеть, что вы со мной делаете.

– Как хотите, – буркнула Лунзи, пытаясь найти компромиссное решение. – А если местную? Вы будете в сознании, но боли почти не почувствуете.

– Ну ладно. – И он резко протянул ей руку.

От неожиданности Лунзи вздрогнула и отпрянула назад. «Тяжеловесы нахмурил брови и, прищурившись, подозрительно на неё посмотрел. Совсем растерявшись под пристальным и неодобрительным взглядом пациента, Лунзи, заикаясь, отдавала распоряжения гип-руке:

– »А» – анализ на аллергены и несовместимость. Анестезия только местная, правое плечо и предплечье. Выполняйте.

Инъектор послушно придвинулся и коснулся кожи мужчины. Воздушный манометр отрывисто свистнул, после чего агрегат сместился в сторону и вернулся на своё место. Лунзи ощупала руку, уточняя характер и место травмы. Этот перелом сулил немало хлопот: трудно будет на ощупь водворить кости на место через толстый слой мускулов.

– Полегче, чертова кукла! – заревел мужчина.

– Еще где-нибудь больно? – спросила Лунзи, рывком отдергивая руки.

– Нет. Но мне тошно оттого, как ты скачешь вокруг. Давай завязывай!

Уязвленная Лунзи на мгновение сделала паузу, призывая на помощь все своё самообладание, мобилизуя все свои внутренние резервы, необходимые как для обработки травмы, так и для того, чтобы абстрагироваться от неприязни к «тяжеловесу». Она не может позволить себе реагировать на враждебную форму поведения… Дыхание её замедлилось и, наконец, стало спокойным и равномерным. Она врач. Многие люди боятся врачей. В этом нет ничего неестественного. Он получил травму из-за нелепой случайности, ему больно; нет нужды принимать его агрессивное поведение на свой счет… Но в памяти Лунзи упорно всплывали видеоновости с Феникса: пустой кратер в том месте, где было поселение людей…

На воздействие самовнушения надпочечники ответили типичным выбросом адреналина, который устремился в кровь, заглушая нормальные реакции, помогая избавиться от неуверенности и придавая силы её мышцам. Она обхватила взбугрившийся мускул «тяжеловеса», распрямила его руку и дернула.

Тот завопил. Отмахиваясь от неё свободной рукой, он отшвырнул Лунзи назад к стене.

– Отпусти, больно же! Мать вашу, приведите же, ради всего святого, нормального врача, который сможет вылечить меня по-человечески! – стонал он. Здоровой рукой он стиснул раненое плечо. Пот струился по бледному от шока лицу.

– Проблемы? – поинтересовался Рик-ик-ит, близоруко воззрившись на Лунзи сверху вниз. Глаза его с серебристыми зрачками насмешливо щурились, когда он помогал ей подняться.

Взбешенный «тяжеловес» с перекошенной от гнева челюстью повернулся к Лунзи:

– Эта баба – мясник какой-то! Она же мне чуть руку не оторвала!

Все ещё находясь во власти самовнушения, Лунзи отошла в сторону. Он не причинил ей вреда. Злость мужчины не была направлена на неё, пока она удерживала свои чувства за железным занавесом самоконтроля. Где была допущена ошибка? Она анализировала свои действия, вызывая в памяти все до малейшей детали… Два быстрых наклона: один – вперед-назад, другой – влево… Она, как наяву, представила – словно мозг её принял сверхзвуковой сигнал, – что плечо снова под её рукой и что сломанная кость совмещена.

Предельная сосредоточенность повысила также и восприимчивость пяти её органов чувств.

Рик тщательно осмотрел руку, потом взглянул на индикаторы гип-руки.

– Здесь все в порядке, – спокойно сказал он. – Доктор хорошо вправила вашу руку. Рана теперь быстро заживет. А больно потому, что ещё не подействовала анестезия. – Он взглянул на настенные часы. – Все сейчас пройдет.

***

– Я должна была учесть временной фактор, – потом на чем свет стоит корила себя Лунзи, когда они вдвоем с Ти отдыхали у него дома. – Но я могла думать только о том, чтобы поскорее сделать ему руку и выставить из операционной куда подальше. Это была дурацкая ошибка, дурацкая и необъяснимая. – Лунзи безнадежно махнула рукой. Она ходила из угла в угол, не находя себе места. – Рик сказал, что я сверхреактивна. Он считает, что у меня «тяжеловесофобия»: во всех прочих случаях я не упускаю из виду временной фактор. – С убитым видом она запрограммировала себе чашку кофейного эрзаца на синтезаторе. – Видишь, опять взялась за старое. Быть может, я должна заняться терапией. Самовнушение ввело меня в транс; я могла руку человеку оторвать. – Она отхлебнула кофе и состроила кислую мину.

– Но вы же этого не сделали, – улыбнулся полный сочувствия Ти, приглашая её сесть рядом с собой на широкую кушетку, стоявшую посреди комнаты. Лунзи отвернулась, когда он сжал её руку в своих ладонях. Она не могла снести жалости в его глазах.

– Я должна это все бросить. В лучшем случае, смогу заниматься наукой, где у меня будет возможность держаться подальше от любого живого существа крупнее микроба. – Губы её дернулись, изображая жалкое подобие улыбки, хотя она все ещё сидела, уставившись в колени Ти. – Меня всегда раздражала глупость, особенно своя собственная.

– Моей Лунзи не пристало говорить такие слова. Той, которая сумела обеими руками уцепиться за новую жизнь. Той, которая убедила меня не почувствовать себя болваном, когда молоденькие мальчики показали, что лучше меня разбираются в моём сверхнаучном ремесле.

Жалость к самой себе отодвинулась на второй план, Лунзи улыбнулась. Она первый раз в этот день посмотрела в глаза Ти.

– Этот несчастный человек не переставая кричал на меня, чтобы я пошевеливалась: побыстрее починила ему руку, и дело с концом. Я знаю, он боялся меня, потому что я врач, но я его боялась ещё сильнее! Несмотря на великанские размеры, это был самый обычный человек. Отец моей дочери занимался генетической эволюцией «тяжеловесов». Еще долгое время после нашего развода я часто получала от него письма по межсистемной почте. Он писал о том, какие шаги предприняты его научной группой для улучшения адаптации данных субъектов к условиям повышенной гравитации. Я хорошо знаю техническую сторону их эволюции, но об их обществе не имею ни малейшего представления. Забавно, что человечество – единственный вид, который заставляет существенно изменяться самое себя. Уговорите-ка рикси переделать хоть одно перо в их убранстве!

– Никогда. Должно быть, все это из-за нашего любопытства: нам интересно, что можно сделать из любого необработанного материала, включая себя самих, – предположил Ти. – Вы не должны столь жестоко судить себя.

Это бессмысленно.

Лунзи рукавом вытерла уголки глаз:

– Действительно. Я безграмотно воспользовалась своим тренингом, и не могу позабыть это, не имею права. Я и не подозревала, что столь нетерпима.

Я – атавизм. Мне нет места в этом веке.

– Вы ошибаетесь. – Ти вынул из руки Лунзи забытую полупустую чашку и поставил её на столик у торца кушетки. – Это случайность, и вы огорчены.

Вас его страдание не порадовало. Вы хороший врач и хороший человек. Ибо кто ещё был бы столь же заботлив и терпелив по отношению ко мне, как вы? И вы очень многому можете научить этих бедных невежд из будущего. – Руки его незаметно подкрались к Лунзи и крепко сжали её в объятиях. Ласково целуя её, он шептал:

– Твое место здесь, рядом со мной.

Лунзи обняла мужчину и положила голову ему на плечо. Закрыв глаза, она ощущала тепло и желание. Напряжение такого трудного дня упало с её плеч, словно ливень лепестков с яблони, когда его мягкие губы, едва касаясь кожи, скользнули по её шее, тронули мочку уха. Ти крепко обнял её. Лунзи с наслаждением вздохнула. Пальцы его сжали её талию, поползли выше, лаская, преодолевая застежки и складки одежды, пока не добрались до обнаженной кожи. Лунзи последовала его примеру, любуясь игрой светотени, которая подчеркивала сильные мускулы его плеч. Ей понравилась шелковистость полоски упругих темных волос у него на груди.

Рука Ти двинулась вверх и коснулась её подбородка. Он поднял её лицо.

Его глубоко посаженные темные глаза были серьезны и озабоченны.

– Останься со мной навсегда, Лунзи. Я люблю тебя. Пожалуйста, останься.

– И он наклонил голову, нежно прикасаясь губами к её губам снова и снова.

– Я останусь, – прошептала она, откидываясь вместе с ним на мягкие диванные подушки. – Я буду с тобой, сколько смогу.

Глава 5

Голограмма Фионы занимала почетное место на вращающемся круглом столе в гостиной квартиры, которую теперь совместно занимали Лунзи и Ти. Изучая медицинские карты пациентов, Лунзи время от времени поглядывала на дочь.

Фиона, сияя неувядающей улыбкой, как бы подавала матери знак. «Найди меня», – казалось, говорила она. Солнечный свет лился сквозь её изображение, играя рубиновыми бликами на белых мягких стенах комнаты.

Подходил к концу второй год пребывания Лунзи на Астрис. Трудно было сдерживать данное шефу Вилкинсу обещание быть терпеливой, когда она чувствовала, что ей следует не сидеть сложа руки на одном месте, а искать дочь. Хотя почти все время Лунзи уходило на многочисленные дела и упражнения, предписанные курсом самодисциплины, она никогда не забывала запустить программу «Зеркало» и проверить все возможные источники информации, надеясь все-таки напасть на след Фионы. Она уже израсходовала уйму денег, но все последнее время не слышала ничего нового. Это огорчало.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как они с Ти решили жить вместе.

Почти в то же самое время Памела робко спросила у Лунзи, не будет ли она возражать, если её возлюбленный поселится в их жилище вместе с ней. Памела была чрезмерно застенчива в вопросе обычных между взрослыми отношений. В современной культуре, как и в другие времена, не считалось позором быть, что называлось, «разделяющими тепло». Фактически все студенты и граждане, чей жизненный уклад предполагал свободный секс и кто со всей ответственностью мог поручиться за своё здоровье и отсутствие порочных пристрастий, не скрывали своих привязанностей, поэтому не было никакого риска, но только одно сплошное удовольствие. Любовники, солгавшие о своем состоянии здоровья, скоро обнаруживали, что они остались в полном одиночестве: о таких шла дурная слава, и никто больше им не доверял.

Студенты-медики лучше остальных знали, какие кошмарные вещи могут произойти, если не позаботиться о «чистоте», поэтому они были особенно щепетильны в этом вопросе. В противном случае их свои бы заклевали, всплыви такое дело на поверхность. Лунзи относилась к Ларену с симпатией, поэтому она уступила ему свою кровать без малейшего сомнения и перевезла свои скромные пожитки к Ти.

Как партнер Ти был деликатен и даже, можно сказать, почтителен. С самого первого дня он держал себя так, словно считал огромной любезностью со стороны Лунзи, что она согласилась разделить вместе с ним его кров. Не торопясь высказывать своё мнение, чтобы не навязать своих взглядов, он упрашивал её окинуть взором комнаты и решить, что, с её точки зрения, следует убрать или изменить, чтобы она могла почувствовать себя более комфортно. Он стремился сделать для её удовольствия все. Лунзи его рвение несколько даже подавляло: ей куда более были привычны безразличие к комфорту её соседей по общежитию и тяга к уединению тех, кто живет в космосе. Личных вещей у Ти было немного. В число их входило некоторое количество книг на дискетах и в информационном кубе и множество музыкальных дисков. Вся мебель была подержанной – обычное явление в университетском мире. Он объяснил, что большей частью его имущества распорядились в соответствии с его преждевременным завещанием, которое было утверждено автоматически, когда ни один из командных постов ФОП не смог установить с ним связь в течение десяти лет.

– Это совершенно нелепая установка, – доказывал он. – Ведь кто-то может быть вне досягаемости гораздо более продолжительное время, чем какой-то десяток лет, если находится в дальнем уголке огромной Галактики. А кто-то наверняка до сих пор ещё не разбужен!

В свою очередь, и Лунзи старалась считаться с его предпочтениями. А может, это его настойчивые требования пробудили присущий ей дух противоречия. Но что бы ни являлось причиной, Лунзи поменяла в его квартире так мало, как только было возможно. Она любила спартанскую обстановку, которая лучше позволяла сосредоточиться на главном, чем уютный беспорядок студенческого жилья. И только когда Ти выразил недовольство, что она ведет себя как гость, а не постоянный жилец, Лунзи повела его делать покупки. Они выбрали двухмерную картину университетского художника и пару эстампов в голограммной технике, которая нравилась им обоим. Она купила все сама, не сказав ему цены. Вместе они развесили эти произведения искусства в той комнате, где проводили большую часть времени.

– Вот теперь я вижу руку Лунзи! – радостно воскликнул Ти, любуясь тем, как запечатленная на картине луна сочетается с преимущественно белым убранством комнаты. – Теперь это наш дом.

***

Лунзи отложила последний информационный кубик.

Ей нравился дом Ти. Он был просторным, даже – для квартиры одинокого человека – несколько нарочито; вдоль двух стен большой комнаты простирались широкие оконные проемы. Лунзи потянулась, разминая похрустывающие суставы, отчего манжеты её просторных спортивных брюк поддернулись выше лодыжек, а широкие рукава блузы из светширта соскользнули на макушку, приведя волосы в беспорядок, и прошествовала открыть окна, чтобы впустить в комнату теплый полуденный бриз.

Диафрагменное регулирование величины оконных проемов было выверено так, чтобы солнце максимально освещало белые ковровые покрытия. Обе стены в это время дня заливал свет. Кружка ароматного травяного чая подогревалась на кухне, видневшейся сквозь дверной пролет. Синтезатор пищи – гораздо более совершенной модели, чем тот, что был в её собственном университетском жилище, – они спрятали в нише кухонной стены за декоративным панно: так он меньше мозолил глаза. Они с Ти по-прежнему предпочитали готовить сами, когда позволяло время. Лунзи с удовольствием пользовалась счастливой возможностью побаловать себя маленькими радостями, которые редко выпадают на долю студентов и космических скитальцев.

В течение этого учебного семестра Лунзи была определена на должность ассистента доктора Рута в поликлиническом отделении. После того как она со стыдом примирилась с воспоминанием о скандале с пациентом-»тяжеловесом» и высказала свою обеспокоенность тем, что её душевное состояние отразилось на процессе лечения, Рут расспросил Рик-ик-ита и проанализировал ситуацию вместе с Лунзи. По мнению доктора, ничего ужасного с ней не произошло: мало найдется таких, кого общение с подобными субъектами хоть иногда не выбивало бы из колеи. Он убедил её, что никакой ксенофобии у неё нет.

– Рассерженный «тяжеловес» запросто может испугать нормального человека, – уверял он. – Вы можете бояться его со спокойной совестью.

Лунзи была благодарна ему за то, что он не увидел в этом значительного отклонения от нормы, и поклялась себе впредь сохранять самообладание. Но она не имела возможности на практике проверить себя до тех пор, пока ещё нескольким «тяжеловесам» не потребовалась медицинская помощь.

Всех студентов в клинике Университетского госпиталя лечили бесплатно, с посторонних же взималась весьма умеренная плата. Пострадавших от несчастных случаев, как и тех рабочих-»тяжеловесов», часто доставляли прямо в Университетский госпиталь, потому что в частных клиниках приходилось обычно дольше дожидаться приема. Лунзи заметила, что большинство студентов на Астрис человеческого рода-племени, но не потому, что прочие были менее заинтересованы в получении высшего образования или подвергались дискриминации, а из-за того, что особи многих видов обладали способностью передавать свои знания детям, находящимся ещё в материнской утробе или в яйце, и достаточно было единственному из них получить университетское образование, чтобы оно стало достоянием всех его потомков.

Люди же получали образование после рождения, что представители некоторых других рас ФОП, в частности сетти и вефты, считали пустой тратой времени.

Лунзи свысока смотрела на «память расы» и другие явления того же рода, считая их проявлением комплекса неполноценности, и пропускала мимо ушей подобные замечания. «Память расы» оправдывала себя лишь в тех ситуациях, с которыми предки ранее сталкивались на собственном опыте. А ей уже не раз приходилось лечить от обезвоживания многочисленных вефтов с инженерного факультета, особенно первокурсников, бывших новичками на Астрис. А один юный сетти, изучавший на Астрис межпланетную дипломатию, чуть не довел себя до заболевания пищеварительного тракта, и пришлось показывать ему, какие местные растения употреблять в пищу не следует.

Этот день на службе выдался на редкость спокойным. Никому из её больных не требовалась немедленная помощь, поэтому она отложила истории болезни в стопку на кушетке и присела выпить чашку чаю. Чуть позже ей предстояло отчитаться перед доктором Рутом, а пока имелось немного свободного времени, и она позволила себе немного расслабиться. Рут был добрый и терпеливый учитель, который только улыбался её стремлению обойти лечащие машины вместо того, чтобы бранить за приверженность старинным идеалам.

Лунзи снова чувствовала уверенность в себе. Она все ещё побаивалась вступать с пациентами в непосредственный контакт, но с каждым разом все меньше и меньше. Она полагала, что не правильно целиком и полностью полагаться только на помощь машин. По её твердому убеждению, целителю не следовало быть только техником. Но эти её представления почти никто не разделял.

Солнечные пятна не торопясь ползли по комнате. Вот они легли у её ног, как любимый домашний зверек, пребывающий в добром расположении духа. Лунзи перевела вожделенный взор с персонального портативного компьютера, подаренного ей Ти на тридцатишестилетие, на маленькую полку с древними классическими книгами на дискетах, которые она раскопала в лавке букиниста. Полное собрание сочинений Редьярда Киплинга, заменившее потерянное любимое издание, стояло на полке в переднем ряду, маня к себе взор. Хотя времени, остававшегося до выхода на работу, было слишком мало, чтобы полистать книгу, его как раз хватало для ежедневных упражнений, которых требовала самодисциплина. Со вздохом Лунзи отставила пустую чашку и приступила к разминке.

– Делу – время, потехе – час, Кип, – с сожалением сказала она. – Ты бы понял это.

Крепкие ахиллесовы сухожилия между бедрами и пятками были растянуты у неё так хорошо, что она могла согнуться, положить ладони на пол плашмя и расслабить локти, не сгибая при этом коленей. Скованность мышц улетучилась без следа, когда она грациозно проделала ряд танцевальных па. Легко прыгая по комнате и сражаясь с невидимым противником, Лунзи старалась держаться подальше от компьютера и картин. Дисциплина учила, что надо поддерживать и увеличивать возможности мышц и сухожилий. Каждое упражнение предназначалось не только для тренировки определенной группы мышц, но и для того, чтобы почувствовать, что по сравнению с началом занятий энергетика твоя возросла. Она замечала, что походка её стала намного легче. Она передвигалась столь же бесшумно, как собственная её тень по освещенной солнцем стене. Движения её были плавны, каждое из них как бы вытекало из предыдущего.