Текст книги "Медиум с Саутгемптон-роу"

До объявления дворецким ужина не подавалось никаких напитков. На первых порах гости обычно просто сидели и обменивались любезностями с любыми знакомыми, дожидаясь начала шествия в столовую.

Возглавлял процессию хозяин дома под руку со старшей титулованной дамой, за ними следовали гости, в порядке дамских титулов, и в завершении шла хозяйка под руку со старейшим почетным гостем.

Эмили успела лишь перемолвиться парой слов с Роуз Серраколд, с легкостью заметив среди гостей ее светло-пепельные волосы и четкий прямой профиль еще до того, как она повернула голову и ее аквамариновые глаза обратились на последних прибывших. Лицо Роуз мгновенно озарилось радостью, и она быстро подошла к миссис Рэдли, поправив накидку из тафты бледно-розового оттенка. Впереди эта накидка ниспадала до талии, поверх бордовой, украшенной вышивкой парчи лифа. Такая же вышитая отделка повторялась на боковых вставках и нижней юбке. Только совершенно уверенная в себе женщина могла выглядеть настолько ослепительно в столь экстравагантном наряде.

– Эмили, как приятно видеть вас! – воодушевленно произнесла она.

Ее оценивающий взгляд мгновенно вспорхнул по платью подруги, однако она, изумленно вспыхнув, намеренно ничего не сказала о нем.

– Как восхитительно, что вы смогли прийти! – заявила миссис Серраколд вместо этого.

Миссис Рэдли улыбнулась в ответ.

– Как будто вы не знали, что я обязана здесь появиться! – приподняла она брови.

Они обе знали, что Роуз заранее ознакомили со списком гостей, иначе она могла бы не принять приглашение.

– В общем, я имела лишь смутное представление, – призналась миссис Серраколд и, подавшись вперед, добавила: – Вам не кажется, что сегодняшний прием немного напоминает вечерний бал перед сражением при Ватерлоо?

– Не тот повод, насколько я помню, – с шутливой досадой проворковала Эмили.

Роуз глянула на нее с явным пренебрежением.

– Завтра мы устремляемся в бой! – заметила она с преувеличенной выразительностью.

– Дорогая, мы воюем уже давно, – ответила ее подруга, когда Джек присоединился к ближайшей группе мужчин. – Многие годы! – пылко закончила она.

– «Не стрелять, пока не увидите белки их глаз»[9]9
  Вошедший в историю призыв полковника Уильяма Прескотта (1726–1795) к американским бойцам экономить патроны во время битвы при Банкер-Хилле, первого существенного сражения Войны за независимость 17 июня 1775 г.


[Закрыть], – напомнила ей Роуз. – Или желтки, в случае леди Гарсонс. Эта особа пьет столько, что свалилась бы даже лошадь.

– Вам следовало бы повидать ее матушку! – изящно пожала плечами Эмили. – Ее дозы могли бы свалить и жирафу.

Откинув голову, миссис Серраколд залилась заразительным мелодичным смехом, побудившим множество мужчин взглянуть на нее с удовольствием, а их жен – смерить ее неодобрительным взглядом, прежде чем демонстративно отвернуться.

Столовая сверкала под ярким светом люстр, отражавшимся во множестве хрустальных граней на столе и в блеске серебра на снежно-белых салфетках. Розы выплескивались из серебряных ваз, а длинные плети жимолости, извиваясь в середине скатерти, распространяли благоухание.

Возле каждого столового прибора лежало меню – написанное, естественно, по-французски. Имя гостя, предварявшее список блюд, показывало также место, отведенное ему за столом. Лакеи начали подавать суп, сообразно с предпочтением каждого гостя из имевшегося выбора: суп из бычьих хвостов или раковый суп. Слева от Эмили оказался либеральный старейшина, а справа – богатый банкир. Ознакомившись с предстоящими восемью переменами блюд, она отказалась от супа, но банкир выбрал суп из бычьих хвостов и тут же начал поглощать его, согласно предписанным правилам.

Миссис Рэдли взглянула на сидевшего напротив Джека, но тот как раз озабоченно беседовал с одним либералом, который мог также помочь защитить его место в парламенте от враждебных происков. До нее доносились обрывки фраз, свидетельствующие об озабоченности распрями между ирландскими кандидатами, которые почти наверняка сыграют свою роль, если главные партии наберут близкое число голосов. Способность сформировать правительство могла зависеть от завоевания поддержки как парнеллистов[10]10
  Сторонники Чарльза Стюарта Парнелла (1846–1891) – ирландского политического деятеля, лидера движения за самоуправление.


[Закрыть], так и их противников.

Эмили устала от разногласий по вопросу Гомруля, поскольку о нем спорили с тех пор, как она себя помнила и, казалось, все так же безрезультатно, хотя миссис Рэдли изучала этот предмет еще во времена ученичества в классной комнате. Поэтому она обратила свое очаровательное внимание на соседа слева, весьма важного политика, который также отказался от первого блюда.

Вторая перемена предлагала на выбор лососину или корюшку. Миссис Рэдли предпочла последнюю и на некоторое время воздержалась от разговоров.

Отклонив очередную закуску – Эмили не пожелала ни острых яиц под соусом карри, ни сладкого мяса с грибами, – она прислушалась к обсуждению, происходящему напротив нее.

– Полагаю, нам следует отнестись к нему со всей серьезностью, – говорил Обри Серраколд, чуть подавшись вперед.

Свет поблескивал в его светлых волосах, а удлиненное лицо политика исполнилось серьезной озабоченности, исключавшей любой намек на шутку. Не осталось даже следа свойственного ему ироничного обаяния.

– Ради всего святого! – протестующе воскликнул соседствующий с Эмили старейшина, и его щеки зарумянились. – Этот охламон бросил школу и с десяти лет работал на шахтах! Даже обычные шахтеры обладают более основательным здравым смыслом, чтобы представить, как он мог бы представить их интересы в парламенте, какого дурака он тут может сыграть. К тому же он потерял связь со своей родной Шотландией, и в Лондоне у него нет никаких шансов.

– Конечно, нет! – возмущенно согласился мужчина добродушно-грубоватого вида, подняв бокал вина и после легкой заминки сделав изрядный глоток. – Именно нашу партию рабочие считают своей кровной защитницей, а не некоторые новомодные группировки, собравшие сверкающих глазами фанатиков с кирками и лопатами!

– Это просто своего рода ослепление, но из-за него мы можем потерять будущее, – возразил Обри с крайней серьезностью. – Не следует легко сбрасывать со счетов Кейра Гарди. Множество рабочих оценит его смелость и решительность, узнав, каких успехов он достиг в жизни. И со всей логичностью они могут подумать, что раз он достиг столь многого для себя, то сможет помочь также преуспеть и им.

– Заберет их из шахт и посадит в парламентские кресла? – скептически произнесла дама в маково-алом платье.

– О боже! – Роуз нервно сжала пальцами бокал. – Чем же тогда мы будем топить наши камины? Вряд ли от таких должностных лиц будет хоть малейшая практическая польза.

Раздался всплеск смеха, но нарочито оживленного и громкого.

Джек улыбнулся:

– На редкость забавно, в качестве застольной шутки… но будет не так весело, если шахтеры послушают, подумают да и отдадут голоса за Гарди, исполненного страстного желания реформ, но не имеющего ни малейшего понятия об их издержках… я имею в виду реальную цену реформ для торговли и связанных с ней заработков.

– Да они не захотят и слушать его! – изящно взмахнув рукой, заявил мужчина, чье лицо обрамляли белоснежные бакенбарды, однако его пренебрежительный тон свидетельствовал, что он не воспринимает серьезности Джека Рэдли по данному вопросу. – Большинство избирателей более разумны, – добавил он, заметив сомнение на лице своего собеседника. – Помилуйте, Рэдли, голосует только половина мужчин в нашей стране! Много ли шахтеров владеют собственными домами или платят за аренду более десяти фунтов в год?[11]11
  Согласно парламентской реформе 1884 г., право голоса на выборах имели владельцы домов или мужчины, платившие за аренду домов или квартир не менее 10 фунтов стерлингов. Тем не менее число избирателей и тогда составляло тринадцать процентов всего населения.


[Закрыть]

– То есть, по существу, – повернулся к нему Обри Серраколд, широко открыв глаза, – право голосования есть у тех, кто процветает при нынешних порядках? Разве это не сводит на нет весомость вашего аргумента?

Сидящие напротив обменялись быстрыми взглядами. Никто не ожидал последнего замечания, и некоторым оно явно не понравилось.

– О чем вы говорите, Серраколд? – осторожно поинтересовались «белые бакенбарды». – Не изменить ли нам нынешние славные порядки?

– Нет, – с равной осторожностью ответил Обри. – Но если они устраивают один пласт общества, то не тот самый пласт, которому следовало бы иметь право решать, сохранить их или изменить, поскольку все мы склонны понимать жизнь по-своему и сохранять то, что в наших интересах.

Слуги забрали использованные тарелки и, не удостоившись никакого внимания, подали охлажденную спаржу.

– У вас весьма слабое мнение о ваших коллегах в правительстве, – с кисловатой улыбкой заметил рыжеволосый мужчина. – Удивительно, что вам захотелось присоединиться к нам!

Серраколд улыбнулся с исключительным обаянием, на мгновение опустив глаза, прежде чем ответить.

– Ничего удивительного, – сказал он. – По-моему, мы, либералы, как раз благоразумны и честно используем данную нам власть, но вот в наших оппонентах я совсем не уверен.

Его слова встретили громким смехом, но Эмили заметила, что тревога рассеялась еще не до конца – по крайней мере, судя по Джеку. Она достаточно хорошо знала мужа и с пониманием отметила, как напряженно держат его руки нож и вилку, хотя он с неизменной ловкостью продолжал отрезать кончики спаржевых побегов. И его настороженное молчание продолжалось еще несколько минут.

Разговор свернул на другие политические проблемы. Традиционные легкие закуски убрали – их сменили более основательные перепелки, рябчики или куропатки. Миссис Рэдли по-прежнему отказывалась от большинства предложений. Так предписывалось поступать на светских приемах молодым барышням: это якобы укрепляло их дух, и Эмили всегда удивляло, почему же мужчины не склонны укреплять свой дух. Как-то в юности она спросила об этом отца – и получила в ответ взгляд полнейшего недоумения. Несправедливость этих негласных правил никогда не приходила ему в голову. Но она неизменно отказывалась от деликатесов, не чувствуя себя достаточно старой, чтобы признать себя свободной от благопристойной манеры поведения.

Дичь сменили сладости. В меню предлагались торт-мороженое, нектариновый конфитюр, ледяные меренги и клубничное желе, которое Эмили и выбрала. Она ела желе фруктовой вилочкой, что требовало изрядной сноровки и известной степени сосредоточенности.

После сырной тарелки подали разнообразное мороженое, неаполитанские сливки, малиновый сок и в заключение ужина – ананасы (видимо, из оранжереи), клубнику, абрикосы и дыни. Миссис Рэдли с изумлением взглянула на это искусно выложенное десертное изобилие, требовавшее ловкости в умении действовать ножом и вилкой, очищая и пробуя каждый из даров природы. Многие из едоков явно пожалели о сделанном выборе, особенно те, кто решил полакомиться абрикосами.

Разговоры возобновились. Эмили полагалось очаровывать, проявлять лестное для окружающих внимание, развлекать или чаще выглядеть веселой и заинтересованной. Величайшим комплиментом для человека служило то, что его сочли интересным, и она знала, что мало кто устоит перед лестным вниманием. Просто удивительно, как может открыться натура человека, если ему всего лишь позволить выговориться!

Под внешними продуманными проявлениями самоуверенности и бравады Эмили часто замечала затаенное смущение, порождавшее в ней растущую уверенность в том, что эти уже попавшие в правительственные круги деятели, знавшие хитрости и ловушки политики, не хотели проиграть на предстоящих выборах, но и не испытывали искреннего желания их выиграть. Столь странное противоречие вызывало у Эмили тревогу, поскольку она не понимала его причин. Внимательно слушая пространные речи, миссис Рэдли точно поняла, что каждый, в силу своих желаний или амбиций, желал бы выиграть свою собственную частную битву, но не общую войну. Похоже, они не знали толком, чем обернутся трофеи победителя.

Эмили слышала натянутый смех и напряженные, окрашенные разными чувствами голоса. В ярком освещении поблескивали ювелирные украшения, хрусталь бокалов и неиспользованные серебряные приборы. Упоительные тонкие ароматы изысканных блюд смешивались с сильным запахом душистой жимолости.

– Он говорил мне, что для политической деятельности нужны многолетний опыт, колоссальное мужество, масса холодного самообладания и большое тактическое искусство, чтобы распоряжаться властью, не повредив самому себе или ближайшему окружению, – напряженно сообщила Роуз, сверкая глазами.

– Тогда, моя милая леди, вам следует отказаться от столь опасной добычи, требующей от охотника мужества и силы, меткого глаза и бесстрашия, – решительно ответил ее сосед. – Полагаю, вы удовольствуетесь фазаньей охотой или какими-то другими развлечениями.

– Дорогой полковник Бертран, – ответила миссис Серраколд с великолепной невинностью во взгляде, – таковы же правила этикета по употреблению в пищу апельсина!

Полковник побагровел, услышав неудержимый взрыв смеха.

– О, извините! – едва услышав смех, воскликнула Роуз. – Боюсь, я выразилась слишком туманно. Жизнь полна самых разных опасностей – удачно избежав одной ловушки, человек неизбежно попадет в другую.

Никто не стал спорить. Многие здешние гости осознали высокомерный тон полковника, и никто не бросился на его защиту. Леди Уорден продолжала посмеиваться над ним время от времени до конца приема.

Когда трапеза наконец завершилась, дамы удалились из столовой, дабы джентльмены могли спокойно насладиться портвейном и, как Эмили прекрасно знала, завести серьезное политическое обсуждение вопросов тактики, а также денежной или торговой поддержки, ради которого и устраивался нынешний прием.

Для начала миссис Рэдли осознала, что оказалась в группе из полудюжины дам, мужья которых либо уже трудились в парламенте, либо надеялись попасть туда, либо имели деньги и основательную заинтересованность в исходе предстоящих выборов.

– Хотелось бы мне, чтобы они посерьезнее относились к этим новым социалистам, – заявила леди Моллой, едва вся компания устроилась в креслах.

– Вы имеете в виду мистера Морриса и приспешников этого фабианца Уэбба? – удивленно расширив глаза, уточнила миссис Ланкастер с улыбкой, граничившей с ироничной усмешкой. – Скажите честно, милочка, вы сами видели когда-нибудь мистера Уэбба? Говорят, что он весь какой-то недоразвитый, просто тощий недоросток!

Ответом ей послужили легкие усмешки дам, как робкие, так и довольные.

– Зато у его супруги всего хватает с избытком, – быстро вставила одна из собеседниц, – к тому же у нее весьма родовитые предки.

– Да, она еще сочиняет детские сказочки про ежей и кроликов, – закончила за нее миссис Ланкастер.

– Какое подходящее занятие! Если хотите знать мое мнение, то вся эта социалистическая идея принадлежит кролику Питу и миссис Тигги-Винкль[12]12
  Речь идет о героях сказок английской детской писательницы и художницы Беатрис Поттер, в замужестве Уэбб (1866–1943). Русскому читателю миссис Тигги-Винкль известна под именем Ухти-Тухти.


[Закрыть], – рассмеявшись, заявила леди Уорден.

– А по-моему, тут нет ничего смешного! – возразила Роуз, не скрывая глубокого волнения. – Тот факт, что некоторые личности имеют несколько причудливую внешность, не должен мешать нам заметить ценности их идей или, что более важно, оценить опасность, которую эти идеи могут представлять для нашей реальной власти. Нам нельзя игнорировать их; более того, следует привлечь таких людей в союзники.

– Но они не пожелают союза с нами, милочка, – разумно заметила миссис Ланкастер. – Их идеи непрактично экстремальны. Они стремятся к созданию реально действующей Лейбористской партии.

Разговор свернул на конкретные реформы и сроки – или хотя бы попытки – их возможного осуществления. Эмили присоединилась с обсуждению, но именно Роуз Серраколд, выдвигавшая самые возмутительные предположения, вызывала больше всего смеха. Никто, и особенно миссис Рэдли, не мог толком понять, что же скрывается под остроумными и проницательными, волнующими и эксцентричными замечаниями этой дамы.

– Вы думаете, я шучу, не так ли? – спросила она Эмили, когда остальная компания разделилась на парочки.

– Нет, ничуть, – ответила та, повернувшись спиной к ближайшим дамам. Внезапно она поняла это с полной уверенностью и добавила: – Но, по-моему, вы поступили весьма благоразумно, позволив остальным думать именно так. Мы определенно находимся на той стадии понимания фабианства, когда нам хочется считать их забавными, но уже появляются первые подозрения того, что в итоге эти насмешки могут обернуться скорее против нас, чем пойти нам на пользу.

Роуз подалась вперед, и ее красивое напряженное лицо вдруг потеряло все легкомыслие.

– Именно поэтому, Эмили, мы должны прислушаться к ним и перенять по крайней мере лучшие из их идей… более того, большинство их идей. Грядут реформы, и нам необходимо быть в авангарде борьбы за них. Избирательное право должно распространяться на всех совершеннолетних, как на богатых, так и на бедных, а со временем также и на женщин. – Ее брови взлетели вверх. – Не смотрите же на меня с таким ужасом! Так должно быть. Каким путем должна развиваться наша Империя… впрочем, это уже другой вопрос. И неважно, что говорит мистер Гладстон, – нам надо добиться принятия закона о том, чтобы в любых сферах деятельности рабочий день не превышал восьми часов, чтобы ни один наниматель не мог заставить человека трудиться дольше.

– В том числе и женщину? – с любопытством поинтересовалась миссис Рэдли.

– Естественно! – мгновенно воскликнула ее собеседница, невольно ответив на неуместный вопрос.

Эмили прикинулась невинной овечкой:

– И если вы попросите свою служанку принести вам чай после этих восьми часов, то с удовольствием услышите в ответ, что она свои восемь часов отработала и свободна, поэтому за чаем вам придется сходить самой?

– Туше́! – Роуз побеждено склонила голову, раскрасневшись от досады. – Да, вероятно – по крайней мере, для начала, – нам следует говорить только о фабричных рабочих. – Она быстро пришла в себя и вновь сверкнула глазами. – Однако это не меняет того, что нам следует стремиться к реформам, если мы хотим выжить, не говоря уже о том, чтобы жить в более справедливом обществе.

– Нам всем хочется социальной справедливости, – с кривой усмешкой заметила Эмили. – Только каждый из нас имеет разные идеи насчет того, какова она… как ее достичь… и когда.

– Завтра! – пожав плечами, бросила миссис Серраколд. – А если говорить о консерваторах, то в самом туманном будущем, но только не сегодня!

Они не сразу заметили, что к ним вновь подошла леди Моллой, которая обращалась в основном к Роуз и, очевидно, еще усиленно размышляла над тем, что услышала от нее раньше.

– Мне следует вести себя осторожнее, верно? – печально произнесла миссис Серраколд, глядя вслед уходящей леди Моллой. – Бедняжка совсем запуталась.

– Не стоит ее недооценивать, – предостерегла Эмили. – Возможно, ей не хватает гибкости ума, но она крайне сообразительна там, где идет речь о практической выгоде.

– Какая скука! – Роуз изящно вздохнула. – Вот самое большое неудобство государственной службы: приходится угождать народу. Не то чтобы мне не хотелось, конечно! Но не кажется ли вам, что сложнее всего бывает добиться нужного понимания?

Миссис Рэдли невольно улыбнулась.

– Я отлично вас понимаю, хотя, признаться, в основном я даже не пытаюсь добиться этого. Не понимая вас, люди могут подумать, что вы болтаете глупости, но если вы будете вести себя достаточно уверенно, они могут поверить вам на слово, что не всегда бывает, когда достигается полное понимание. Искусство убеждения зависит не столько от величины ума, сколько от доброты сердца. И я знаю, что говорю серьезно, Роуз, поверьте мне!

Миссис Серраколд задумчиво помедлила, словно подыскивая какой-то остроумный ответ, но внезапно ее легкомысленная игривость совершенно улетучилась.

– Эмили, вы верите в жизнь после смерти? – спросила она.

Ее собеседница так поразилась вопросу, что переспросила – только для того, чтобы успеть немного обдумать его:

– Прошу прощения, не поняла?

– Вы верите в жизнь после смерти? – пылко повторила Роуз. – То есть в реальную жизнь, а не в туманное священное приобщение к потустороннему Господнему миру.

– Ну, наверное, верю. Не думаю, что там будет слишком ужасно. Но почему вы спросили?

Роуз грациозно повела плечиком, и на лице ее вновь появилось уклончивое выражение, словно она удержалась на краю какого-то признания.

– Я просто подумала, что смогу потрясти на мгновение вашу политическую практичность, – заявила она, однако оттенок насмешливости начисто исчез как из ее взгляда, так и из голоса.

– А сами вы верите? – спросила Эмили с легкой улыбкой, чтобы придать вопросу более легкомысленное, чем это было на самом деле, значение.

Ее приятельница помедлила, явно сомневаясь, как лучше ответить. Миссис Рэдли заметила эти сомнения, выразившиеся в напряженной позе – эффектное и яркое бордовое платье Роуз с розовой отделкой слегка натянулось на плечах, а ее тонкие пальцы побелели, вцепившись в подлокотники кресла.

– Вы думаете, что ее не существует? – тихо уточнила Эмили.

– Нет-нет! – Голос миссис Серраколд зазвенел полнейшей убежденностью. – Я совершенно уверена, что она есть! – И вдруг совершенно неожиданно Роуз успокоилась.

Эмили не сомневалась, что это удалось ей с большим трудом. Подруга взглянула на нее и вновь отвела глаза.

– Вы когда-нибудь бывали на спиритическом сеансе?

– На настоящем – нет, только на притязающих на реальность сеансах во время вечеринок. – Эмили пристально смотрела на Роуз. – Почему вы спросили? Неужели вы сами побывали на таком?

Миссис Серраколд вновь уклонилась от прямого ответа.

– Что значит настоящий сеанс? – чуть раздраженно произнесла она. – Демонстрации Дэниела Дангласа Хьюма[13]13
  Дэниел Данглас Хьюм (1833–1886) – шотландский медиум-спиритуалист, прославившийся на весь мир феноменальными способностями к ясновидению, левитации и демонстрации проявлений так называемого психического феномена.


[Закрыть] считались замечательными. Никому не удалось уличить его в шарлатанстве, а пытались многие! – Поведя глазами, она с явным вызовом взглянула прямо на Эмили, словно вступила уже на более твердую почву и больше не видела топких ловушек на этом опасном пути.

– А вы когда-нибудь видели его? – спросила Эмили, избегая прямого вопроса, который, как она была уверена, заключался не в Дангласе Хьюме, хотя она сама пока толком не понимала, что именно тревожило подругу.

– Нет. Но говорят, он мог левитировать, взлетая под потолок, или растягиваться, особенно его руки, – стала рассказывать Роуз, внимательно, хотя и с шутливым видом, следя за реакцией собеседницы.

– Должно быть, удивительное зрелище, – признала Эмили, не понимая, зачем кому-то захотелось демонстрировать подобные трюки. – Но я думала, целью спиритизма является общение с духами знакомых, но уже ушедших людей.

– Так и есть! Это просто демонстрация его способностей, – пояснила Роуз.

– Или способностей этих духов, – уточнила миссис Рэдли. – Хотя сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из моих предков скрывал подобные таланты… если, конечно, не забираться в пуританские времена, вспоминая суды над ведьмами!

Роуз улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными, и ее поза – шея и плечи – по-прежнему выдавала сильное напряжение. Внезапно Эмили догадалась, что именно тема общения с духами очень много значит для ее приятельницы. Небрежность тона служила щитом для ее уязвимости и спасением от болезненных насмешек над затаенными чувствами и опасениями того, что кто-то может поколебать или разрушить ее веру.

Миссис Рэдли ответила с полнейшей серьезностью, и ей даже не пришлось притворяться:

– Более того, я не представляю, как духи из прошлого могут общаться с нами, когда хотят сообщить нечто важное. И по правде говоря, не знаю даже, сопровождается ли такое общение странными видениями или звуками. Я могла бы судить о достоверности только по содержанию передаваемого сообщения, а не по антуражу его передачи.

Она начала сомневаться, продолжить ли ей такой щекотливый разговор или это будет навязчивым.

Однако миссис Серраколд мгновенно устранила сомнение подруги.

– Но если нет странных проявлений, то как же узнать, что сообщение подлинно, – ведь медиум может просто сообщить мне то, что, по ее мнению, мне хотелось услышать? – Она с усталым недоумением небрежно повела рукой. – Без всех этих вздохов и стонов, видений и постукиваний, без сияющей эктоплазмы и прочих сверхъестественных проявлений вряд ли можно считать сеанс встречей с духами! – Дама неуверенно рассмеялась. – Милая, не будьте такой серьезной. Едва ли это можно отнести к церковному таинству! Просто привидениям вздумалось побренчать цепями. Не можем же мы в жизни только и делать, что бояться… по крайней мере, таких глупостей, которые вовсе не имеют смысла? Лучше уж оставить опасения для чего-то действительного ужасного. – Она взмахнула рукой, сверкнув бриллиантами на пальцах. – Вы уже слышали предложения Лабушера[14]14
  Генри Лабушер (1831–1912) – английский политический деятель и публицист ярких представителей радикальной группы Либеральной партии.


[Закрыть] насчет того, чтобы использовать Букингемский дворец? Знаете, что будет, если ему представится возможность провести свои планы в жизнь?

– Нет… – Эмили не сразу удалось перестроиться с чисто чувственного восприятия на этот полный абсурд.

– Он готов превратить его в приют для падших женщин! – звенящим голосом сообщила Роуз. – Признайтесь, вы давно не слышали лучшей шутки?

– Неужели он действительно предлагал такое? – недоверчиво воскликнула ее подруга.

– Не знаю, но… – Миссис Серраколд усмехнулась: – Но если еще и не предлагал, то скоро предложит! Когда старая королева упокоится с миром, принц Уэльский наверняка распахнет для них двери.

– Роуз, ради Бога! – предостерегла Эмили и, оглянувшись, убедилась, что их никто не подслушивал. – Попридержите свой язычок! Некоторые не способны понять саркастические шутки, если они болезненно затрагивают их самих!

Роуз попыталась принять вид человека, захваченного врасплох, но ее великолепные светлые глаза искрились таким весельем, что она не смогла отказаться от него.

– При чем тут сарказм, милочка? Я говорю серьезно. А если эти женщины еще не пали, то с помощью такого кавалера обязательно падут!

– Я понимаю, но ради всего святого, не объявляйте вы об этом во всеуслышание! – прошипела Эмили в ответ, и обе они прыснули со смеху – как раз в тот момент, когда к ним как раз подплыли три дамы во главе с миссис Ланкастер, которым не терпелось узнать, какую же веселую сплетню они упустили.

Поездка в карете домой с Парк-лейн производила на миссис Рэдли уже совершенно новое впечатление. Шел второй час, но уличные фонари горели всю эту летнюю ночь, прекрасно освещая притихший и теплый город.

Эмили видела лишь часть лица Джека, озаренную каретным фонарем, но вполне четко разглядела в нем серьезность, скрываемую весь вечер.

– В чем дело? – тихо спросила она, когда они свернули с Парк-лейн и поехали на запад. – Что произошло там, в столовой, после нашего ухода?

– Бурное обсуждение разнообразных вопросов и планов, – ответил мужчина и, повернувшись, взглянул на нее, вероятно, неосознанно скрывшись в тени. – Я… я предпочел бы, чтобы Обри не наболтал так много лишнего. Я отношусь к нему с большой симпатией и полагаю, что он будет достойно представлять интересы народа, и вероятно, что еще более важно, в палате появится честный человек…

– Но? – вопросительно произнесла его жена. – Что-то не так? Неужели его могут не избрать? Ведь на это место, сколько помнится, всегда избирались именно либералы!

Она желала удачных выборов всем либералам, чтобы их партия вновь обрела большое влияние, но сейчас ей просто подумалось, как будет расстроена Роуз, если Обри проиграет. Как унизительно будет потерять такое надежное место, потерпеть личную неудачу, не связанную с политическими взглядами!

– Выиграть он может, насколько вообще можно быть уверенным в результате выборов, – согласился Джек. – И мы, вероятно, даже сформируем правительство, даже если большинство будет не таким подавляющим, как нам хотелось бы.

– Тогда что же не так? И не говори мне, что ничего не случилось! – возмущенно потребовала миссис Рэдли.

Ее муж закусил губу.

– Мне хотелось бы, чтобы Обри держал при себе более радикальные из своих идей. Он… он оказался ближе к социалистам, чем я полагал, – медленно, обдумывая свои слова, произнес Джек. – К чему, о господи, было заявлять, что он восхищается Сидни Уэббом? На данном этапе мы не в силах провести реформы. Народу они пока не нужны, и тори выставят нас на всеобщее осмеяние! Либо нам следует поддерживать Империю, либо не лезть на рожон со своими откровениями. Мы как раз поддерживаем, сознавая, что нельзя отмахнуться от этой проблемы как от несуществующей и ожидать сохранить торговлю, работу, мировой статус, соглашения или любые наши дела, не имея на то причины и цели. Идеалы чудесны, но без понимания реальности они могут погубить нас всех. Понятно, что огонь в камине полезен всем, однако разгулявшийся пожар способен все уничтожить.

– Так ты сказал об этом Обри? – спросила супруга политика.

– Пока не выдалось случая, но обязательно скажу.

Эмили немного помолчала, покачиваясь в тишине кареты и размышляя о неожиданном и странном интересе Роуз к спиритизму и о ее внутренней напряженности. Она сомневалась, стоит ли озадачивать Джека этими сведениями, но они слишком встревожили ее саму, чтобы легко забыть о них.

Карета резко свернула на более скромную улочку, где фонари попадались реже, и их лучи придавали кронам деревьев причудливые призрачные очертания.

– Роуз говорила со мной о медиумах, – вдруг невольно вырвалось у миссис Рэдли. – Думаю, что тебе также лучше посоветовать Одри предостеречь ее от подобных высказываний. Противники могут неверно истолковать их, а в преддверии выборов в недоброжелателях недостатка не будет. Видимо, Одри не привык подвергаться нападкам. Он так обаятелен, и почти все относятся к нему с симпатией.

Джек вздрогнул. Он развернулся в карете, чтобы лучше видеть лицо жены.

– Медиумы? Ты имеешь в виду медиумов типа Мод Ламонт? – Тревога в его голосе проявилась так остро, что Эмили не понадобилось смотреть на него для получения подтверждения.

– Она не упоминала Мод Ламонт, хотя о ней сейчас говорят все, – отозвалась женщина. – На самом деле она говорила о Дэниеле Дангласе Хьюме, но я полагаю, одно с другим связано. Она рассуждала о левитации, эктоплазме и прочих чудесах.

– Я никогда не могу понять, когда Роуз шутит, а когда нет… Может, она шутила? – спросил Рэдли, и этот вопрос явно не был риторическим.

– Не могу сказать наверняка, – призналась его супруга, – но мне так не показалось. У меня создалось впечатление, что втайне она чем-то глубоко встревожена.

Джек неловко сменил позу – причем сделано это было лишь отчасти из-за тряски по булыжной мостовой.

– Да, об этом я тоже поговорю с Обри. Личные развлечения обычного человека могут стать веревкой, на которой журналисты повесят кандидата в члены парламента. Могу представить себе, какие они опубликуют карикатуры! – Они как раз проезжали фонарный столб, и в его свете, прежде чем карета опять нырнула в сумрак ночи, Эмили на мгновение заметила, как болезненно сморщилось лицо ее мужа. – Спросите миссис Серраколд, кому суждено выиграть выборы! Черт побери, лучше уж… кому суждено выиграть на скачках в Дерби! – произнес он, копируя издевательский тон досужих разговоров. – Пусть спросит дух Наполеона, какой удар нанесет ему русский царь. Тот ведь не простил ему спаленной Москвы и двенадцатого года.