Текст книги "Душитель из Пентекост-элли"

Человек в испуге может сотворить зло. И тогда вдруг волей-неволей видишь его совсем в другом свете и приходится опасаться чего-то большего, чем простого установления вины.

– Возможно, это был кто-то из привычной жизни той женщины, – спокойно продолжала размышлять вслух Эмили, а сама подумала о том, что даже Огастес Фитцджеймс не уверен в невиновности сына. Она уловила сомнение в его голосе и в том, как он реагировал на слова жены. Это чувствовалось во всем. Почему этот человек так мало доверяет своему сыну, что даже допускает подобную вероятность?

– Да, очевидно, так оно и было, – согласилась Таллула. – Но я расстроена еще и потому, что папа намерен во что бы то ни стало выдать меня замуж против моей воли за кого-нибудь из его собственного списка. Я же тогда стану такой же неинтересной женой, как многие проводящие свои годы за вышиванием, или буду рисовать акварельные пейзажи, на которые никто даже не взглянет!

– Спасибо, – шутливо прервала ее миссис Рэдли.

Таллула залилась румянцем от смущения:

– Ради бога, извините, я не хотела! Как непростительно с моей стороны. Я не хотела этого сказать, поверьте!

Эмили лишь заморгала глазами, но не стала лукавить.

– Однако вы это сказали, – вздохнула она. – Я не в обиде на вас. Многие из женщин именно так проводят свою жизнь, делая то, чего терпеть не могут. Иногда я сама себя довожу до слез, а ведь я замужем за политиком, человеком, обычно очень интересным. Правда, вчера мне было скучно и тоскливо, потому что он был поглощен своими делами. В последнее время я мало его вижу и совсем не знаю, чем себя занять.

Постепенно румянец вернулся на щеки Таллулы, но она все еще выглядела подавленной. Эмили, взяв подругу за руку, решила увести ее с собой в спальню для гостей.

– У меня есть тетушка со стороны мужа, – продолжала рассказывать она. – Эта леди не помнит и дня, чтобы ей было скучно. Она всегда чем-то занята, в основном борьбой с невежеством и несправедливостью. Ко всему она относится очень серьезно, и поэтому дел у нее непочатый край.

Эмили могла бы рассказать Таллуле, что у нее есть еще и мать, недавно вышедшая замуж за актера, еврея, который на семнадцать лет моложе ее. А также сообщить о своей сестре, ставшей женой человека ниже ее по социальному происхождению, и к тому же полицейского инспектора, что приносило всему семейству много хлопот, когда приходилось драматически сопереживать ему в его наиболее серьезных расследованиях. Но сказать это в данный момент было бы бестактным и усугубило бы и без того напряженную обстановку.

– Неужели ваша тетушка так занята? – проявила интерес мисс Фитцджеймс. – А как к этому относится ее муж?

– Поскольку он умер, о нем речь не идет, – ответила Эмили. – Будь он жив, без сомнения, возникли бы осложнения. Ну а как же Яго, о котором вы говорили?

– Яго? – нервно засмеялась Таллула. – Неужели вы думаете, что отец позволит мне выйти замуж за священника бедного прихода в Уайтчепеле? В этом случае у меня было бы всего два платья, одно в стирке, другое – на мне. Я жила бы в полной сквозняков комнатушке без горячей воды и с протекающей крышей. Для светского общества я бы умерла навсегда.

– Мне казалось, что у священников богатые приходы и обычно есть свой дом… – задумчиво ответила Эмили, стоя на залитой солнцем лестничной площадке, устланной желтым ковром и с пальмами в кадках по углам. Внизу через холл прошла горничная в белом крахмальном фартуке и кружевной наколке, дробно стуча каблучками по паркету. – Что ж, в Уайтчепеле, возможно, тоже есть приход, но куда ему до этой роскоши!

Ее собеседница прикусила губку.

– Все это я знаю. Отказаться придется от очень многого. Никаких балов, нарядных платьев, остроумных бесед допоздна, выездов в театр или оперу. Не будет званых ужинов и возвращения домой под утро. Возможно, я никогда не буду жить в тепле и есть досыта. И мне придется самой стирать белье и одежду.

Все это было горькой правдой.

– Вам хочется, чтобы Яго изменился, стал другим? – вдруг спросила миссис Рэдли.

– Нет! – Таллула сделал глубокий вдох. – Нет, не хочется. Конечно, не хочется… – Она умолкла, ибо не знала, что сказать дальше. Слишком все было серьезно.

– Никто не получает всего, чего желает, – мягко заметила Эмили. – Если то, что вам нравится в этом мужчине, относится к числу его добродетелей, вы должны примириться со всем остальным. Возможно, пришло время взвесить и обдумать, какой будет ваша жизнь с ним и какой она будет без него. Нельзя все пускать на самотек. Это слишком важно. Ведь речь идет о вашей жизни.

На лице девушки появилась ироничная усмешка, но в глазах у нее стояли слезы.

– Я не могу принимать какие-либо решения. Яго не так ко мне относится. Он все во мне презирает. Сейчас я просто хочу помочь Финли, но даже этого не могу, ибо не знаю как. К тому же попытки моего отца выдать меня замуж за кого попало убивают меня своей нелепостью. – Она насмешливо хмыкнула. – Возможно, ему удастся выдать меня за старика и тот вскоре умрет, а я стану такой же вдовой, как ваша тетушка, и буду делать все, что мне вздумается.

Внизу открылась и снова захлопнулась дверь в столовую. В холле появился Фитцджеймс-младший, который быстро направился к входной двери. Он выглядел очень раздраженным.

– Джарвис! – кликнул он лакея. – Где шляпа и трость? Прошлым вечером я оставил их здесь. Кто убрал их отсюда?!

Перед ним словно из-под земли появился слуга:

– Ваша трость здесь, сэр, а шляпу я взял почистить.

– Спасибо, – сказал Финли, беря трость. – А теперь принеси-ка шляпу, Джарвис. Зачем тебе понадобилось ее чистить? Мне это совсем не нужно.

– Птички, сэр… – начал было объяснять лакей.

Таллула не смогла удержаться от улыбки и, взяв свою гостью под руку, повела ее в комнату, где та ночевала. Надо было распорядиться, чтобы упаковали платье Эмили и она могла взять его с собой, покидая дом Фитцджеймсов.

Миссис Рэдли, распрощавшись, была усажена во вторую коляску Фитцджеймсов, поскольку большим экипажем воспользовался сам Огастес. Всю дорогу Эмили думала только о том, что мучает Таллулу. Неужели Финли действительно виновен в убийстве?

Как он мог решиться на такое? Что о нем знает его отец? Или же глава семьи подозревает в чем-то сына и поэтому так холоден с ним, так полон сомнений – и вместе с тем решимости его защищать?

Или она ошиблась, решив, что ей удалось что-то прочесть на лице Финли? Миссис Рэдли только и делала, что наблюдала за ним за столом. Видимо, это все ее выдумки и она переоценивает свою способность разбираться в состоянии людей.

Ее также интересовало, что за человек Яго Джонс, овладевший мечтами Таллулы. Видимо, он полная противоположность всему тому, чем она дорожит сейчас. Наверное, это так… В таком случае это не нечто реальное, а всего лишь идеал, созданный ее новой подругой. Что бы там ни было, девушка нравилась ей своей живостью и умением сопереживать, да и немаловажным было то, что она была на грани краха своих надежд и, возможно, будет расплачиваться за это всю жизнь. Таллула нуждалась в помощи, которую могла ей оказать только Эмили. В этом у миссис Рэдли не было никаких сомнений.

Подъехав к дому, она поблагодарила кучера и легко взбежала по ступеням крыльца. Дворецкий, открыв ей дверь, не выказал никакого удивления.

– Доброе утро, Дженкинс, – спокойно поздоровалась Эмили.

– Доброе утро, мэм, – ответил дворецкий, закрывая за ней входную дверь. – Мистер Рэдли в кабинете, мэм.

– Спасибо. – Она вручила Дженкинсу пакет с платьем и велела передать его ее горничной. Затем, чувствуя себя несколько неловко в чужом наряде, но высоко вскинув голову, женщина проследовала в кабинет для объяснения с мужем.

– Доброе утро, – холодно произнес тот, когда она вошла в дверь. Джек сидел за письменным столом, держа в руках перо; лицо его было каменным. – Я получил твою записку. Но она ничего мне не объясняет. Где ты была?

Эмили для храбрости втянула в себя побольше воздуха. Внезапно она почувствовала, как ей неприятно это объяснение, однако избежать его было невозможно.

– Я приняла приглашение поехать еще на одну вечеринку и даже не заметила, что задержалась допоздна. Там были интересные люди, и я встретила знаешь кого?.. – Миссис Рэдли еще не решила, представить ли ее ночевку в чужом доме как оказание поддержки подруге или как попытку помочь Питту в его расследовании. Недовольное лицо мужа мешало ей принять окончательное решение. Что бы она ни сказала, это придется подтверждать доказательствами.

– Итак, кого же? – прервал ее размышления Джек, посмотрев на жену ледяным взглядом.

Надо было решать немедленно, иначе он понял бы, что она говорит неправду. Рэдли было вовсе не так легко обмануть, как его супруга иногда думала. Однажды она уже попробовала отвлечь его от неудобного разговора милой улыбкой – и горько просчиталась.

– Я жду, Эмили… – напомнил ей Джек.

– Я познакомилась с одной девушкой, которая мне очень понравилась, – стала рассказывать миссис Рэдли. – Она была в полном отчаянии от того, что ее брата обвиняют в убийстве… И это дело ведет Томас. Я не могла не воспользоваться этим, дорогой! Я должна была как можно больше разузнать обо всем – ради нее, Джек, и для Томаса тоже… но прежде всего ради истины…

– Еще бы!.. – Рэдли продолжал сидеть в кресле, но теперь взирал на свою жену уже скептически. – И ты провела ночь в ее доме… Что же ты узнала в результате своего благородного подвига? Ее брат виновен?

– Не будь таким насмешливым, – резко сказала Эмили. – Даже мне не удастся раскрыть убийство в результате одного завтрака. – Она посмотрела на мужа с робкой улыбкой. – Мне придется еще и отобедать там… если понадобится, и, возможно, провести там куда более длительное время. – Встретив взгляд Джека и вдруг увидев в его глазах искорки юмора, молодая женщина быстро развернулась и покинула кабинет.

Закрыв за собой дверь, она облегченно вздохнула и торопливо поднялась по лестнице в свою спальню.

Глава 4

В то время как Эмили и Таллула беседовали на лестничной площадке особняка Фитцджеймсов, а Финли, получив из рук лакея вычищенную шляпу, открыл парадную дверь и вышел на крыльцо, Томас Питт и Роза Берк сидели в закрытом экипаже, стоявшем на Девоншир-стрит неподалеку от этого особняка. Когда дверь дома номер 38 отворилась, выпустив младшего Фитцджеймса, Роза, насторожившись, впилась в молодого человека взглядом и, медленно поворачивая голову, неотступно следила за ним, пока тот шел по тротуару и, наконец, не свернул на Аппер-Уимпол-стрит. Лишь тогда ее напряженное тело расслабилось и женщина снова откинулась на спинку сиденья.

– Ну как? – нетерпеливо спросил Питт.

Он и сам не знал, что ему хотелось услышать. В случае если Роза опознает Финли Фитцджеймса, это станет началом весьма неприятного процесса собирания улик для обоснования ареста и судебного разбирательства. Семейство Фитцджеймсов мобилизует все свои силы и возможности, чтобы опровергнуть подозрения. Вне всякого сомнения, на полицию посыплются обвинения в некомпетентности. Начнутся нападки и на Берк. Будет сделано все, чтобы подорвать доверие к ней как к свидетелю. Ее постараются опорочить, что совсем не трудно, и взять под сомнение ее показания.

Но с другой стороны, если Роза не сможет опознать его (или, что еще хуже, твердо заявит, что это не он), придется все начинать сначала – с золотой запонки и клубного значка – и искать объяснение, как и почему они там оказались. Но это уже будет без Финли как главного подозреваемого.

Молодая женщина повернулась и посмотрела на полицейского. Она, должно быть, наслаждалась этим моментом важности своей собственной персоны. Питт не сомневался, что увидит это в ее глазах. Но вместо торжества в них были гнев и ненависть.

– Да, это он, – сказала Роза хриплым голосом. – Его-то я и видела у Ады до того, как ее убили. Арестуйте его! Судите его, и пусть его повесят!

Томас почувствовал, как у него перехватило дыхание и учащенно забилось сердце:

– Вы уверены?

Берк снова резко повернулась и разгневанно уставилась на него:

– Да, уверена. А вы, надеюсь, не собираетесь оспаривать это, потому что он живет в таком доме, на богатой улице и в карманах у него полно денег? – Губы свидетельницы скривились в гримасе презрения.

– Нет, Роза, я не собираюсь этого делать, – мягким голосом успокоил ее Питт. – Но если я обвиню его, то должен быть уверен, что поступаю правильно. Я не хочу, чтобы какой-нибудь умник-адвокат нашел у меня ошибки и на этом основании оправдал его.

– Да… – неохотно согласилась Берк, погрустнев. – Да… это верно. Но на сей раз вы поймали его!

– На сей раз? – переспросил Томас, хотя с горечью догадался, что она имела в виду.

– Да. Ведь полиции тогда так и не удалось поймать Джека Потрошителя, не так ли? – Его собеседница враждебно насторожилась, и ее плечи застыли под черной шалью. – Он все еще на свободе и ждет в темной подворотне случая, чтобы кого-нибудь зарезать. Поймайте, наконец, хотя бы этого кровавого убийцу, пока он не убил еще какую-нибудь дуру.

Томасу хотелось объяснить ей, что в данном случае это не маньяк и опасаться серии убийств не следует. Это преступник-одиночка, случай временного помрачения рассудка. Однако сам он не был в этом уверен. В данном убийстве было явное насилие, какая-то непреодолимая внутренняя злоба, противостоять которой было нелегко. И случившись однажды, оно может повториться.

– Вам же не хочется, Роза, чтобы мы поймали не того, кого нужно? – сказал Питт, следя за лицом свидетельницы.

Его огрубевшие черты когда-то, должно быть, были красивыми. Но теперь лицо Берк застыло, и кожа на ее скулах натянулась то ли от гнева, то ли от страха. Если бы не развязность ее манер, нахальный с вызовом взгляд и бедная безвкусная одежда, Роза могла бы посоперничать с леди, живущими на Девоншир-стрит или поближе к Мейфэр.

– Не бойтесь, я не ошиблась, это он, – снова повторила она. – И я не собираюсь сидеть здесь с вами весь день. Мне платят за мое время.

– Вы берете деньги за определенные услуги, Роза, – поправил ее суперинтендант. – А я в ваших услугах не нуждаюсь. Что же касается времени, то вы уделите мне его столько, сколько мне понадобится. Я возвращаюсь на Боу-стрит. Там мы с вами и рассчитаемся, если хотите.

– А кто будет платить? – быстро спросила женщина.

– Я заплачу, – с улыбкой предложил Питт. – На этот раз. А потом вы поможете мне в кредит, когда мне понадобится поговорить с вами.

Роза промолчала. Она ничего не хотела обещать, но на ее губах появилось подобие улыбки.

Томас велел кебмену отвезти их на Боу-стрит. Здесь, расплачиваясь с ним, он оплатил и обратный путь свидетельницы в Уайтчепел.

Во время этой поездки он узнал от нее немного нового. Берк была напугана. В ее памяти были еще свежи убийства 1888 года и ужас, охвативший город, когда даже в злободневных куплетах в мюзик-холлах Лондона никто не осмеливался упомянуть о злодействах маньяка в Уайтчепеле. Розе нужно было ладить с полицией, а ей это чертовски не нравилось. Для нее полиция была частью государственной системы, которая, пользуясь ее услугами, в то же время презирала ее.

Четыре года назад были приняты новые законы по защите прав женщин и суровые меры против порнографии и проституции. Но по сути это вылилось в еще более серьезные преследования со стороны полиции и неоправданные аресты женщин на улицах. Закрывались одни публичные дома и тут же открывались другие. Среди мужского населения сложилось убеждение, будто любая женщина, оказавшись одна на улице в неблагополучном районе города или даже в фешенебельном Вест-Энде, должна внушать подозрение. Порнография, несмотря на запреты, по-прежнему процветала. Это было явным лицемерием, а Роза видела и понимала это и люто ненавидела всех, кто поддерживал эти меры или использовал их в своих целях.

В участке на Боу-стрит суперинтендант, поздоровавшись с дежурным сержантом, быстро поднялся к себе в кабинет. Там его уже ждал Телман. На широком лице помощника Томаса была сардоническая усмешка, а в глазах застыла настороженность.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался он. – Рапорт доктора Леннокса у вас на столе. Поступил пятнадцать минут назад. Я не мог ему сказать, когда вы приедете, поэтому он не стал вас ждать. Вид у него был такой, будто его пригласили на собственные похороны. Это убийство в Уайтчепеле доконало его. Надеюсь, ваш щеголь виноват?

– Похоже, что да, – согласился суперинтендант и, протянув руку к шикарному письменному столу с обивкой из зеленой кожи, взял листок бумаги, исписанный размашистым почерком.

Телман пожал плечами.

– Черт знает, какое зверство! – сказал он, но в его голосе звучало удовлетворение. Возможно, причина была в том, что Питта теперь неизбежно ждали трудности с расследованием, а может, его помощник злорадствовал, думая о позоре, который падет на семейство Фитцджеймсов. Телман прошел весь путь от постового констебля до своего нынешнего чина, знал голод и унижения, знал, что такое несбывшиеся надежды. Понимал он и то, что будущее не сулит ему особого успеха.

Томас, сев в кресло, принялся читать рапорт Леннокса. Ада Маккинли умерла от удушения. Смерть наступила между десятью часами вечера и полуночью. Отсутствие ссадин и синяков говорило о том, что она не сопротивлялась насильнику. На левой руке были вывихнуты три пальца, на правой – два. Повреждены три ногтя на левой ступне. На правой руке на одном пальце сорван ноготь – возможно, когда она пыталась развязать чулок, затянутый у нее на горле. Следы крови под ногтями – это тоже, скорее всего, кровь из царапин на ее шее.

Растянутая кожа на животе свидетельствует о том, что она родила ребенка. Есть старые шрамы на бедрах и желтовато-зеленый подтек на плече от удара, полученного в ночь смерти. А в остальном убитая была здорова. Леннокс определил, что ей было лет двадцать пять. Других подробностей в рапорте не было.

Питт поднял глаза. Телман молча ждал с мрачным лицом.

– Вы останетесь здесь за старшего, – сухо распорядился начальник участка. – Я должен повидаться с помощником комиссара.

– Есть основания для ареста? – спросил его помощник, тоже глядя на Томаса. В голосе его послышались удивление и вызов.

– Очень возможно, – ответил Питт.

– Понимаю. Вам нелегко будет это сделать, – без всякого сочувствия сказал Телман и, улыбнувшись, направился к двери. – Советую удостовериться во всем как следует. Будет плохо, если в суде не все пройдет гладко. – И, распрямив плечи и высоко подняв голову, он покинул кабинет своего шефа.

Джон Корнуоллис совсем недавно стал помощником комиссара полиции Лондона – точнее, всего месяц или около этого назад. Это место досталось ему после драматической отставки Джайлса Фарнсуорта, вызванной делом Артура Десмонда[4]4
  Об этом подробно рассказывается в романе Э. Перри «Врата изменников».


[Закрыть]. Новый помощник комиссара был среднего роста, подтянут, широкоплеч и легок в движениях. Его никак нельзя было назвать красивым – у него были слишком густые брови и довольно большие нос и рот, – но во всем его облике царило какое-то спокойствие, говорящее о внутренней уверенности этого человека. Никто почти не замечал, что он был уже полностью лысым.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался Питт, входя в кабинет и закрывая за собой дверь.

Он был здесь лишь второй раз со времен его конфликта с Фарнсуортом, но, кажется, с тех пор ничего не изменилось. Все так же в высокие окна лился солнечный свет, все так же стояли на своих местах массивный дубовый письменный стол и тяжелые кресла. И все же присутствие другого хозяина в кабинете давало себя знать. Запах любимых сигар Джайлса выветрился, и теперь в комнате пахло кожей, воском, которым натирали паркет, и еще чем-то неуловимым. Возможно, незнакомый запах шел от ящичка из кедрового дерева, стоявшего на низком столике. Раньше его здесь не было. На стене висел медный складной телескоп, а рядом – секстант.

Помощник комиссара стоял, и казалось, что он смотрит в окно. Но на самом деле он ждал Питта: у них была назначена встреча.

– Доброе утро. Садитесь. – Корнуоллис указал на два кресла, стоящие друг против друга. Солнце образовало яркий круг на узоре ковра. – Боюсь, это дело об убийстве в Пентекост-элли принимает плохой оборот. Это Фитцджеймс убил? Ваше мнение…

– Роза Берк опознала его, – ответил Томас. – Ее показания трудно опровергнуть.

Шеф хмыкнул себе под нос и сел в кресло. Питт последовал его примеру.

– И все же показания этой женщины не являются неоспоримыми, не так ли? – не сдавался Корнуоллис, изучая лицо суперинтенданта. Ему показалось, что он уловил нотки сомнений в голосе Томаса, и он не мог успокоиться.

Питт и сам не был ни в чем уверен. Распрощавшись с Розой, он только об этом и думал. Свидетельница была твердо уверена, что Финли – это тот, кого она видела у Ады.

Еще до того, как Берк увидела его на Девоншир-стрит, она уже подробно описала его полиции, и то же самое сделала Нэн Салливан. А запонки и клубная эмблема?..

– Все сходится, – ответил Томас. – И другого подозреваемого у нас пока нет.

– Почему же вы сомневаетесь? – нахмурился Корнуоллис. Он знал суперинтенданта лишь по отзывам других полицейских и старался, все взвесив, понять, что удерживает этого человека от окончательного решения. – Не думайте о скандале. Если он виновен, я поддержу вас. Мне безразлично, чей он сын.

Питт взглянул на строгое и честное лицо начальника и понял, что тот говорит искренне. В его поведении не было ничего похожего на виляние, увертки и личную заинтересованность, чем отличался его предшественник. Вполне возможно, что Джону не хватало дипломатической хитрости, способности находить нужные слова и льстить в беседах с начальством. Фарнсуорт был тщеславен и способен прибегать ко лжи, поэтому он легко находил контакт с такими людьми, как он сам. Такого начальника, как Корнуоллис, легче перехитрить и обмануть.

– Благодарю вас, – искренне сказал суперинтендант. – Может дойти до того, что потребуется ваша поддержка, но пока я не уверен, что это нужно.

– Свидетельница опознала Фитцджеймса, – напомнил шеф, наклонившись вперед. – Что же вас беспокоит? Думаете, присяжные не поверят ей из-за ее профессии?

– Вполне возможно, – подумав, согласился Питт. – Но меня больше тревожит то, что из желания во что бы то ни стало помочь поймать преступника, напуганная и рассерженная, она укажет нам не на того человека. В Уайтчепеле еще помнят Потрошителя. Два года – не такой уж большой срок. Память еще жива, особенно у женщин ее профессии. Может, она знала Долговязую Лиз или Мэри Келли, да и других убитых…

– А значок, который вы там нашли? – напомнил Корнуоллис. – Он ведь ей не мог померещиться?

– Нет, конечно, – осторожно согласился Томас. – Но его мог оставить там кто-то другой, или же Фитцджеймс потерял его в один из прошлых визитов. Я согласен, что это едва ли так… но подозреваемый настаивает… говорит, что много лет уже не носил этот значок, да и запонки тоже.

– Вы верите ему? – Помощник комиссара вскинул брови и округлил глаза.

– Нет, здесь он может соврать. Но он не кажется мне напуганным, как я ожидал. – Питт снова попытался проанализировать свое первое впечатление. – Что-то в этом есть такое, чего я еще не знаю, и это что-то важное. Я хотел бы продолжить расследование, прежде чем потребую ареста.

Шеф откинулся на спинку стула.

– Думаю, что на нас будет оказываться давление, – предупредил он Томаса. – Фактически это уже началось. Сегодня утром, до вашего прихода, у меня уже побывал посетитель из Министерства внутренних дел. Предостерегал меня от ошибок, намекал на то, что я новичок на этом месте и могу оступиться. – Губы помощника комиссара сжались, и в глазах блеснул гнев. – Я знаю, как бывает, когда мне угрожают и когда система смыкает ряды, чтобы защитить своих. – Он еще сильнее сжал губы. – Что вам известно о Финли Фитцджеймсе, Питт? Что он собой представляет? Мне не хочется, предъявив обвинение, узнать, что обвиняемый – это образец всех возможных достоинств. Потребуются более веские доказательства, чем его появление на месте преступления. Что мы знаем о мотивах, кроме личных грехов и пристрастий слабовольного и вспыльчивого молодого мужчины?

– Ничего, – тихо ответил суперинтендант. – Если это Фитцджеймс, боюсь, нам трудно будет найти мотивы преступления. Если он когда-то и был жесток с женщинами, имел садистские наклонности и прочее, его семья сделает все, чтобы никто не узнал об этом. Тут будет пущен в ход подкуп или другие меры, чтобы заставить замолчать кого угодно из свидетелей.

Корнуоллис, нахмурившись, в раздумьях смотрел на пустой камин. Жаркое августовское солнце играло на ковре, о стекло отчаянно бился залетевший в кабинет шмель…

– Вы правы, – наконец согласился Джон. – Те, кто знает о нем хоть что-то или сам причастен ко многим его делам, это всё люди его круга. Они нам его не выдадут. – Он посмотрел на Питта. – А что вы скажете о его отце? Он верит в невиновность сына?

Томас ответил не сразу. Он вспомнил лицо Огастеса Фитцджеймса, его тон и то, как он сразу взял под контроль их беседу.

– Не уверен, что он убежден в полной невиновности Финли, – признался наконец суперинтендант. – Либо он сильно не доверяет нам и считает, что мы способны сфальсифицировать показания.

– Это меня удивляет, – заметил Корнуоллис. – Огастес – человек, который сам всего добился и уважает законы. По крайней мере, должен их уважать. У него много влиятельных друзей. Мне говорили, что он возлагает большие надежды на то, что Финли сделает карьеру и добьется высоких постов, вплоть до премьер-министра. Он непременно постарается избежать любых кривотолков, даже сделанных шепотом. Иначе это будет крахом всех его надежд. Возможно, то, что вы видели, – это не что иное, как страх?

– Или желание защитить сына во что бы то ни стало, – заметил Питт. – Для него смерть какой-то лондонской проститутки – не более чем досадный инцидент в его хорошо организованной жизни. Не знаю… Вы сказали, что у него влиятельные друзья?

Помощник комиссара оживился:

– Вы думаете, у него есть и влиятельные враги тоже?

Томас вздохнул:

– У Финли? Нет. Для меня он просто высокомерный молодой человек, никогда не отказывающий себе в удовольствиях, была бы лишь охота. Однажды вечером, ощутив в себе жажду власти и желание повелевать, он зашел так далеко, что убил проститутку. Испугавшись, в панике бежал. Однако он не был напуган тем, что совершил, потому что был уверен, что отец вытащит его из любой передряги, памятуя о своей мечте о будущем сына. – Голос Питта стал жестким. – А вины он не испытывает, потому что едва ли считает Аду Маккинли таким же человеком, как он сам. Для него это все равно, что переехать собаку. Жаль, конечно, но не более. Ведь никто не делает этого намеренно. Тем более нельзя позволить, чтобы это сломало ему жизнь и карьеру.

Корнуоллис какое-то время сидел неподвижно, глубоко задумавшись. На лице его была печаль.

– Пожалуй, вы правы, – наконец сказал он. – Дай нам бог доказать это! Есть еще что-нибудь, что мне следует знать?

– Нет, сэр, пока нет. – Томас покачал головой.

– Куда вы теперь направляетесь?

– Туда же, на Пентекост-элли. Если имеющееся свидетельство не будет опровергнуто и не удастся найти ничего нового, я займусь Финли Фитцджеймсом – им самим и его прошлым. Я сделаю это лишь в крайнем случае. Но его стоит проучить.

Шеф мрачно улыбнулся:

– Он этого уже ждет и принимает меры.

Питта это не удивило, хотя он не ожидал, что это произойдет так скоро. Ему следовало бы это предусмотреть. Он поднялся:

– Спасибо, что предупредили, сэр. Я буду осторожен.

Помощник комиссара тоже встал и протянул ему руку. Это был непроизвольный и искренний жест, и суперинтендант оценил его. Он крепко сжал руку начальника и ушел, унося с собой приятное чувство обретенной дружеской поддержки.

Инспектор Юарт уже был на Пентекост-элли. При свете дня усталость на его лице была особенно заметной. В его поредевшей шевелюре Питт увидел серебристые пряди седины, а одежда его была мятой, словно он давно перестал заботиться о своей внешности.

– Нашли что-нибудь новое? – спросил суперинтендант, поднимаясь за своим коллегой по ступеням крыльца.

– Нет. А вы ждете, что будет что-то новенькое? – Юарт остановился, пропуская Томаса вперед.

– Роза Берк опознала Фитцджеймса, – ответил Питт, поднявшись на последнюю ступеньку. Стояла жара, и воздух был пропитан запахами сточных канав.

Юарт поднимался за ним молча.

– Вы арестуете его на основании этого свидетельства? – спросил инспектор, когда они вошли в дом. Голос его звучал настороженно, резко, и казалось, что ему не хватает воздуха. – Этого не следует делать. Присяжные едва ли поверят свидетельству проститутки против такого человека, как Фитцджеймс-младший. Мы проиграем.

Томас повернулся к нему. В темноте коридора трудно было разглядеть лицо Юарта, но он знал, что тот нервничает и почти в панике.

– А вы верите в то, что он виновен? – как бы невзначай спросил Питт.

Инспектор взглянул на него:

– Это не столь важно. То, о чем я думаю, не имеет отношения…

В конце коридора раздался громкий стук, словно кто-то с силой захлопнул дверь. На улице громко бранился извозчик, которому какая-то другая повозка перегородила улицу и мешала проехать.

– Для меня это важно, – спокойно поправил подчиненного Питт.

– Что? – непонимающе отозвался Юарт.

– Для меня все имеет значение, – пояснил его начальник.

– О… – Инспектор облегченно выдохнул. – Не знаю. Я говорю о фактах. Пока все складывается против Финли Фитцджеймса, но этих доказательств недостаточно. Я хочу сказать… зачем ему было делать это? Вообще, зачем это любому, кто хорошо ее знал? – В голосе его теперь было больше уверенности. – Следует принять во внимание образ жизни этой женщины. У нее могло быть много врагов. Поговаривают, что она была алчной. Она поменяла сутенера, вам это известно? Тут могут быть замешаны денежные интересы, собственность… Например, кому принадлежит этот дом?

Юарт был прав, но Питту казалось, что все это вряд ли может быть существенным в данном случае. Причин убийства проституток существует немало, и главным образом их убивают из-за денег. Однако сломанные ногти на руках и ногах, залитая водой постель, связанные башмаки… Все это не имеет отношения к жадности убитой. И инспектор не мог этого не понимать.

– И чей же это дом? – громко спросил суперинтендант.

– Он принадлежит некой Саре Бэрроуз, – удовлетворенно сказал его спутник. – Как и еще три дома, чуть дальше, в западной части этой улицы. Этот дом снят недавно, но два других уже давно известны как бордели. Владелица их также дает напрокат одежду. Здешние проститутки этим не пользуются. Но Ада работала не только здесь, да и другие тоже. Вам это известно? Они живут в одном месте, а работают в платных комнатах на Хеймаркет или Лестер-сквер. Маккинли могла сбежать оттуда с деньгами и одеждой.