Текст книги "Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799-1814"

Первым присоединился к союзу Фридрих Август Саксонский. Он приобрел титул короля и взял на себя обязательство предоставить Наполеону 20 тысяч солдат, уступив в таком обязательстве лишь Баварии. За Фридрихом Саксонским в союз последовали пять герцогских семей по саксонской линии (Саксе-Веймар, Саксе-Гота, Саксе-Майнинген, Саксе-Хильдбургхаузен и Саксе-Кобург), которые вошли в объединение на одинаковых условиях и с обязательством объединить усилия для формирования единого воинского контингента в 2800 солдат. В апреле следующего года к союзу присоединилось еще больше князей: три герцога из семьи Анхальт, четыре князя из семьи Ройс, князья из семей Липпе-Детмольд и Липпе-Шаумбург, князь Вальдек и князья семей Шварцбург-Зондерхаузен и Шварцбург-Рудольфштадт. Как и в случае с саксонскими герцогами, эти князья выставляли общий воинский контингент небольшого состава. Новые соглашения уравнивали католиков с представителями других религий, что отражало стремление Наполеона умилостивить католическую Европу и преодолеть раскол, вызванный на континенте Реформацией, так как Рейнский союз входил в протестантский Север.

Во время этих событий Австрия оставалась нейтральной, частично из-за истощения средств, частично из-за отсутствия ясных решений в Вене. Катастрофа вызвала в столице жаркие дебаты, которые неизбежно сопровождались глубокими переменами во внешнеполитических связях страны. Внешне дебаты велись вокруг поддержки Штадионом идеи вооруженного вмешательства в северную войну и предложения эрцгерцога Карла сохранять полный нейтралитет. По сути же дебаты выражали противоречия между сторонниками ориентации на Францию и сторонниками ориентации на Россию, которые в то время вызывали смутную тревогу. Выступая за вооруженное вмешательство, Штадион в действительности собирался помочь двум восточным державам освободить Германию. С другой стороны, Карл, командующий армией и председатель Военного совета двора, опасался русской агрессии на Балканах. По его мнению, три восточные державы в любом случае не могли бы сотрудничать в Германии достаточно долго, даже если бы добились победы над Наполеоном.

Со времени роспуска рейха Карл стал, как и большинство других генералов, «австрийцем до мозга костей», если воспользоваться популярным тогда выражением. Пресечение связей с рейхом освободило генерала от многих обязательств, правда, и от набора рекрутов для австрийской армии. Карл не принадлежал к франкофилам, но он считал, что постоянная угроза исходит от России, в то время как французское преобладание носит временный характер и обречено на исчезновение после смерти Бонапарта. Между тем наилучшей политикой Австрии была экономия ресурсов и реформа армии, чтобы выждать время для выступления в качестве преобладающей силы, независимо от других держав. Карл считал бессмысленным оспаривать господство Бонапарта прежде, чем Австрия не будет уверена, что именно она, а не северные державы будет определять восстановление Германии.

Сомнения Карла на этот счет вскоре подтвердились. В апреле 1807 года Россия и Пруссия подписали конвенцию, в которой провозглашались их военные цели. Подчеркивая, что восстановление рейха было бы «опасной ошибкой», они декларировали свое намерение создать «конституционную федерацию» государств под руководством Австрии и Пруссии, каждая из которых будет действовать «в рамках ограничений, установленных соглашением». Это означало раздел Германии между Пруссией и Австрией. То, что Хаугвиц пытался добиться при помощи Франции, новый министр иностранных дел Харденберг рассчитывал получить, опираясь на Россию. С этого времени антипрусские настроения в Вене приобрели двойственный характер. Это была традиционная антипатия к Пруссии как к сопернику в Германии, а также настороженность к этой стране как инструменту русского влияния в Германии.

По этой причине программа Бартенштайна только укрепляла решимость Австрии оставаться нейтральной и таким образом проложила путь к победе Наполеона при Фридланде и последующему Тильзитскому миру. Вместо приобретения гегемонии в Северной Германии Пруссия превратилась во второразрядное государство со 42-тысячной армией, равной по численности баварской. Ее территория к западу от Эльбы стала оплотом совершенно нового государства, королевства Вестфалии, в котором правил брат Наполеона Жером, в то время как ее польские земли, включая Западную Пруссию, отошли к Великому герцогству Варшавскому, присоединившемуся к Рейнскому союзу через родственные связи с королем Саксонии. Снова возродилось Польское государство, представлявшее постоянную угрозу участникам раздела Польши как в военном отношении, так и в смысле взрывного характера польского национализма. По другим статьям Тильзитского мира Данциг превращался в свободный город, содержавший за свой счет французский гарнизон. Пруссия была принуждена терпеть иностранную оккупацию до тех пор, пока не выплатит контрибуцию в 120 миллионов франков. Для Гогенцоллернов это был действительно катастрофический мир. Он мог быть еще хуже, если бы Наполеон не пожелал сделать несколько уступок «в пику его величеству, императору всех русских» – издевательская фраза, на включении которой в текст договора настоял Наполеон.

Россия не понесла таких потерь. Территориально она даже выиграла, аннексировав пограничный польский район Белостока. В некоторых отношениях Александр даже сравнялся с Наполеоном в могуществе. Два императора заключили пакт о взаимопомощи в борьбе против третьих стран. И если Александр подключился к войне против Англии до принятия последней французских условий, то Наполеон согласился поддержать русские претензии в отношении Турции. В сущности же Россия потерпела поражение стратегического характера. Оно состояло в сокращении влияния России за пределами ее границ. Санкт-Петербург был вынужден признать Великое герцогство Варшавское, уйти с побережья Далмации и из Придунайских провинций на Балканах, признать Рейнский союз и все последующие добавления к нему. Если русское влияние и ощущалось где-либо в Германии, то главным образом в герцогствах Ольденбургском, Мекленбург-Штрелиц и Мекленбург-Шверин, традиционно связанных с Россией династическими узами. Теперь даже они были вынуждены отдать свои порты под контроль французов, а годом позже присоединиться к Рейнскому союзу.

Тильзитский мир вновь продемонстрировал противоречия между центральными и фланговыми державами. Уйдя из Центральной Европы, Россия, казалось, была застрахована от внешнего вторжения. Поэтому она сохраняла возможность ограничить гегемонию Бонапарта, даже если он и находился теперь в более благоприятных условиях, чем во время действия Имперского эдикта. С другой стороны, Австрия и Пруссия были изолированы. Линия обороны по Висле и Тюрингским лесам, которую год назад Меттерних рекомендовал удерживать любой ценой, была взломана. Правый фланг Австрии оказался абсолютно беззащитным. Вена стала уязвимой для ударов с востока через Дунайскую долину и с юга – через Моравские Ворота. «Рейнский союз охватывает нас с двух сторон. Любая война с Францией сразу началась бы у наших границ по рекам Инн и Величка». Такова была оценка Меттернихом Тильзитского мира, когда вести о нем дошли до Парижа в конце июля 1807 года.

Через год он все еще размышлял над затруднительным положением, в которое попала Австрия. «Наше положение отличается от того, в которое мы попали перед последней войной с Пруссией. Мы больше не располагаем возможностью принять предварительные меры, которые прежде предшествовали началу военной кампании. У Наполеона нет необходимости готовиться к войне. Он держит перед нами на наших флангах и в нашем тылу войска численностью в 200 тысяч солдат. Ему не нужно перебираться через Рейн с войсками, чтобы напасть на нас. Он может войти в Галицию, прежде чем мы узнаем о начале войны…» «Прежде чем мы узнаем» – в этом была суть проблемы. В силу ограничений, обусловленных той эпохой, своевременное предупреждение о войне можно было получить только при наличии буферных государств на границах. Державой, подпадавшей под определение «великая», была та, которая могла вести войну на иностранной территории. До Аустерлица под такое определение подпадала и Австрия. Теперь же у нее не было буферных территорий, за исключением турецких владений к югу. Австрийцев угнетало унизительное ощущение того, что их страна сама стала буферной территорией.

Глава 3
Война за восстановление Рейха

Триумфальное возвращение Наполеона из Тильзита имело для Меттерниха то преимущество, что он смог заняться нормальной дипломатической деятельностью, которая была прервана продолжительным отсутствием императора в столице Франции. Главная цель миссии Меттерниха в Париже состояла в обеспечении австрийских прав по Прессбургскому договору и, если возможно, внесении благоприятных для Вены изменений в условия договора. С образованием Рейнского союза некоторые цели становились невыполнимыми, например сохранение имперской короны и прав на набор рекрутов в курфюршествах рейха. По поводу других претензий можно было вести переговоры – особенно по вопросам определения четкой границы по реке Исондзо в Италии, эвакуации французских войск из Браунау, города на австрийском берегу реки Инн, и, кроме того, по вопросу передачи Австрии имущества Тевтонского ордена в Мергентхайме, которое было обещано габсбургскому наследнику. Но в возбуждении, охватившем умы в связи с гибелью рейха, все будничные дела казались не важными. В отсутствие же императора Париж охватила апатия, не располагавшая к деятельности.

Но в августе 1807 года городу было не до скуки. Ничтожный Шампаньи заменил Талейрана в качестве министра иностранных дел. Меттерних возобновил свои попытки достичь соглашения, без которого нельзя было нормализовать отношения между Францией и Австрией. Браунау больше не представлял серьезной проблемы. Война с Россией закончилась, военная база к востоку от реки Инн во многом утратила свое значение, и Наполеон с готовностью эвакуировал ее. С проблемой реки Исондзо дело обстояло сложнее. Весь сентябрь Меттерних упорно добивался ее решения, трижды прерывая переговоры перед тем, как сделать уступку, уничтожившую сильный фланг Австрии на Адриатике. Особенно чувствительной была уступка военной дороги, связывавшей Итальянское королевство с Далмацией. Соглашения были включены в конвенцию, которую Меттерних подписал 10 октября в Фонтенбло почти по принуждению.

Однако вопрос о Мергентхайме не был разрешен. Прессбургский договор предусматривал, что земли Тевтонского ордена, разбросанные по Южной Германии в качестве владений ордена со столицей в Мергентхайме, должны быть переданы наследнику Габсбургов, которого назовет кайзер Франц. Кайзер назвал своего младшего брата эрцгерцога Антуана – выбор вполне естественный с учетом того, что Антуан являлся великим магистром ордена. Для удобства эрцгерцог предпочитал жить в Вене и тем самым поставил себя в положение (аналогичное положению Штадиона и Меттерниха) служителя австрийской короне с имуществом на территории Рейнского союза. Отличие же Антуана состояло в том, что он был суверенным князем и по Прессбургскому договору не был обязан присоединяться к Рейнскому союзу. Он и не желал к нему присоединяться вопреки примеру своего брата эрцгерцога Вюрцбургского, который вошел в союз с прочными позициями. Но как раз на членстве в союзе и настаивал Наполеон, который не собирался терпеть «иноземных князей на пространстве между реками Инн и Рейн». Так, во всяком случае, он сам заявлял. Однако то обстоятельство, что Бонапарт продолжал придирки даже после того, как Штадион 5 октября уполномочил Меттерниха уступить на переговорах, заставляет предположить иную цель у французского императора. Он вел старую игру, направленную на удержание под своим контролем сокращающегося числа феодальных владений, чтобы приманивать ими своих германских клиентов. Так выглядел, во всяком случае, итог развития событий, когда в 1809 году вновь разразилась война между Францией и Австрией. Протектор распорядился распустить старинный орден, не просто аннексировав его земли, но вознаградив ими тех суверенов, во владениях которых эти земли находились. Само княжество Мергентхайм отошло Вюртембергу.

Поведение Наполеона ни в коем случае нельзя сводить к проявлению дурной воли по отношению к Австрии. Судьба Мергентхайма была частью более крупной проблемы – ревизии Акта о Рейнском союзе, который он всегда рассматривал как временный документ, предваряющий подлинное урегулирование состояния дел на континенте. Давление в пользу реформ было внушительным. Пока князь-примас докучал протектору просьбами о преобразовании союза в Германскую империю современного типа на основе малых государств, французские идеологи во главе с поверенным в делах во Франкфурте Тебальдом Жаком Бахером собирались – во время возвращения Наполеона из Тильзита – отправиться в Париж с копиями проекта создания Федерального верховного суда, постоянного парламента и подлинного «главы» федерации.

Однако даже на этом этапе своей карьеры, достигшей пика во многих отношениях, Бонапарт не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы пренебречь настроениями князей, которым он торжественно обещал «полный и совершенный суверенитет» и которые своим дезертирством могли вовлечь однажды Восточную Европу в новую войну. Одно время он склонялся к ублажению Баварии, наиболее серьезного противника реформ. Бонапарт планировал отделить ее от Рейнского союза, чтобы развязать себе руки для поглощения оставшихся малых государств. Однако в конце концов он решил, что должен ублажать их всех. Поэтому до поры до времени Наполеон оставил попытки реформировать надстройку союза и сосредоточился на поддержании порядка внутри государств союза. На этой стадии сопротивление реформам было минимальным. Большинство германских монархов и министров видели в революционном праве средство консолидации своих неоднородных территорий и подавления внутренней оппозиции, особенно в аннексированных владениях. Но даже при таком подходе они сопротивлялись внешнему принуждению, считая реформы, проводимые таким образом, столь же неприемлемыми, сколь уступки, требуемые от них мятежными провинциями. Вот почему Максимилиан Иосиф, например, ярый критик политики Наполеона в вопросах укрепления Рейнского союза, ввел в Баварии конституцию раньше, чем ее бы навязал стране парламент во Франкфурте.

Частью скопированная с основного закона Вестфалии, частью вобравшая в себя ранние реформы Карла Теодора, конституция Баварии предусматривала упразднение крепостного права, свободу совести, равенство перед законом, разделение юридической и административной властей, ликвидацию податей дворянству и открытие государственных учреждений для талантливых людей всех сословий. Старые провинции заменились административными округами, были упразднены провинциальные ассамблеи, их место заняла Национальная ассамблея. Германские юристы обычно называли эту систему «фиктивным конституционализмом», так как обещания введения парламента никогда не были выполнены. Тем не менее то, что включалось в конституцию, в последующем было начертано на знамени либерализма.

В других государствах аналогичные результаты были получены средствами неприкрытого абсолютизма. Были, конечно, варианты. В Бадене Карл Фридрих действовал осторожно и с таким тактом, что даже владельцы аннексированных земель были до определенной степени умиротворены. С другой стороны, в Вюртемберге король Фридрих предпринял осуществление жесткой программы регламентации жизни. Он был единственным монархом, который осмелился посягнуть на экономическую и социальную структуру аннексированных владений, конфискуя их по ничтожнейшему поводу. Что касается владений Меттерниха и Штадиона, то он воспользовался положениями Акта о Рейнском союзе, чтобы и их конфисковать. Только в центральной и северной частях Германии, где произошли минимальные территориальные изменения и традиционный образ жизни пострадал в незначительной степени, старая феодальная иерархия сохранила свою жизнеспособность. Основным исключением был Саксе-Веймар, который принял в 1809 году централистскую с послаблениями конституцию.

Однако, несмотря на различие проблем и способов их решения, суверены Рейнского союза – по крайней мере, на уровне королей и великих герцогов – преследовали одну общую цель: укрепить власть над своими владениями, причем своими собственными методами, а не посредством французских моделей, а также защитить свой суверенитет от посягательств федеральных органов. Со своей стороны, Бонапарт, хотя и был удовлетворен промежуточными результатами реформ, думал о будущем, когда все государства союза примут фактически идентичные конституции по образцу французской под мощным давлением федеральной власти во Франкфурте.

Меттерних, видимо, не заметил этих потенциальных и реальных неувязок в Рейнском союзе. Империя Наполеона казалась ему несокрушимой силой, а успехи Бонапарта в подчинении германских князей не вызывали сомнений. Протектор как-то говорил ему: «От союза мне нужны только люди и деньги». Ради этого Наполеон позволял более сильным князьям диктовать условия слабым, и Меттерних поймал его на слове. Он сделал вывод, что Бонапарт, в свою очередь, диктовал условия сильным князьям и каждый день приносил новые подтверждения этому. Например, протектор пренебрегал федеральной конституцией, производил наборы солдат путем прямых приказов князьям или заставлял короля Баварии покрывать издержки от прохождения французских войск через баварскую территорию. Целью французов, докладывал Меттерних, было «распространение права протектора набирать солдат, взимать налоги и пошлины на все государства союза». Баварская конституция, провозглашенная 1 мая 1808 года, казалась лишь естественным продолжением династического брака 1806 года между принцессой Августой и Евгением Богарне, вице-королем Италии, а также декретов от декабря 1807 года, укрепивших связи между Баварией и Итальянским королевством. Одним из декретов брат Бонапарта Жером становился королем на берегах реки Инн и приводился в действие кодекс Наполеона у границ Австрии. «Никто, – горько заметил Меттерних, узнав о введении баварской конституции, – не осмелится назвать правителями этот сброд коронованных префектов, которые, будучи обязанными Франции самим существованием, теперь платят деньгами и кровью своих подданных за свои сомнительные привилегии». В этом высказывании нет ничего от вкрадчивой объективности профессионального дипломата. Здесь бурлит неприязнь имперского графа к губителям рейха.

Политическое образование Меттерниха сделало новый виток. Он освоил «хладнокровие» классической дипломатии только для того, чтобы обнаружить, что Наполеон вел себя по-иному. Став теперь австрийцем, он понял, что жажда личной власти может быть такой же демонической, как и революционное неистовство, против которого он направлял свой юношеский задор. «Мир и покой, – говорил он Штадиону, – не уживаются с революцией. Объявляет ли Робеспьер войну дворцам или Наполеон борется против монархических империй, тирания остается и опасность лишь разрастается». Если бы французский император действительно стремился к прочному урегулированию в Европе, он никогда бы, считал Меттерних, не создал герцогство Варшавское и не способствовал бы «исчезновению одного из знаменитых посредников».

Однако ничто не потрясло Меттерниха больше, чем вторжение французов весной 1808 года в Испанию, которое привело к свержению правящей династии Бурбонов и освобождению трона для династии Бонапартов. Оказалось, что это было правилом. Зять Наполеона Иоахим Мюрат стал герцогом Берга, братья императора заняли троны: Жозеф – в Неаполе, Луи – в Голландии, Жером – в Вестфалии. Теперь Жозеф переместился на трон в Испании, а Мюрат – в Неаполь. Нельзя упускать из виду и следующую серию браков, которая вовлекла в бонапартистскую сеть Баварию и Баден, а позднее и Вюртемберг посредством женитьбы Жерома на дочери короля Фридриха Екатерине. Сами Габсбурги никогда так бессовестно не манипулировали провинциями и не прибегали к брачным аферам. Меттерних, убежденный в том, что Наполеон решил подкрепить свое господство в Европе утверждением на старых тронах членов своей семьи и созданием для них новых тронов, пришел к выводу: теперь очередь Габсбургов. Их империя будет расчленена, провинции, вероятно, поделены между маршалами Наполеона. Война неизбежна.

Угроза трону Габсбургов была постоянной темой переписки Меттерниха и Штадиона, причем Штадион в своих представлениях кайзеру Францу неизменно изображал ситуацию под этим углом зрения. Он, например, заявлял, что «трудно усмотреть государственный интерес в политике, которая в известных обстоятельствах побудила французского императора свергать власть, уже вполне лояльную ему». Правда, к таким заявлениям следует относиться осторожно. В обращении к своему кайзеру вполне естественно подчеркивать озабоченность интересами династии, в связи с чем предыдущей осенью Штадион уже требовал от Меттерниха, чтобы тот составлял свои донесения двору именно в этом духе. «Я хочу, – указывал он тогда, – чтобы ваши донесения держали нас настороже». Реальной же опасностью оставалось присутствие французских войск в Польше и Рейнском союзе.

На практике Меттерних достаточно четко разобрался в государственных интересах Наполеона. В начале января 1808 года он услышал из уст самого французского императора кое-что из его планов относительно Леванта. Не было тайной и то, что Наполеон хотел овладеть Гибралтаром, с тем чтобы обезопасить свой тыл перед вторжением в Турцию. Нападение на Порту само по себе представляло серьезную угрозу для Австрии. Это было чревато для нее потерей последнего буферного государства и вовлечением в войну с Россией. Возникала опасность продвижения французской армии дальше по течению Дуная. Меттерних видел выход из положения в союзе с Россией и в войне с Францией вне связи с испанским вопросом. «Опасность велика, и она неминуема, – считал он. – Падение последнего трона Бурбонов не обязательно свидетельствует о ее возрастании. Это обернется огромной пользой, если возбудит повсеместно чувства негодования и убежденность, особенно среди нас, австрийцев, что мир с Наполеоном невозможен…»

Теперь Меттерних стал доверенным лицом партии войны в Вене. В соответствии с инструкциями Штадиона он стремился использовать малейший повод для ускорения подготовки Австрии к войне. Неожиданное сопротивление испанцев, доказывал Меттерних, отвлекало силы Наполеона от Германии и показывало пример, которому должны последовать австрийцы. Возможно, испанские партизаны не продержатся долго, но их борьба свидетельствует о том, что «в условиях кризиса любое правительство может всегда найти в поддержке народа огромные ресурсы. Оно должно воодушевлять людей на сопротивление и опираться на него…». Одним способом мобилизации масс была, с одной стороны, мощная пропагандистская кампания с целью распространения «правды», с другой стороны – цензура на «лживую информацию». Исходя из примера Франции Меттерних доказывал, что «общественное мнение наиболее влиятельное из всех средств. Подобно религии, оно проникает во все укромные уголки, туда, где административные средства бессильны». С этим убеждением он занялся организацией народного сопротивления, которое Штадион, эрцгерцог Йохан и Антуан фон Балдаччи готовили в Вене не менее усердно, чем Штейн, Гнайзенау и Шарнхорст в Берлине.

Ключевую проблему представляла оборона Австрии, реформирование которой горячо обсуждалось еще со времени Аустерлица. Потеря по Прессбургскому договору важных провинций, утрата прав на набор рекрутов в Германии в связи с образованием Рейнского союза и дипломатическая изоляция Австрии порождали новые проблемы, ждущие радикальных решений. 12 мая кайзер постановил придать каждому немецкому пехотному полку два резервных батальона. Через две недели он назначил эрцгерцога Йохана председателем комиссии по формированию отдельно от регулярной армии частей ландвера на основе всеобщей воинской повинности. Все мужчины в возрасте от 18 до 45 лет, не занятые на другой работе, призывались на действительную воинскую службу, лица в возрасте от 45 до 50 лет призывались на службу во вспомогательные подразделения. Вскоре под герб двухглавого орла устремились рекруты, а будущей весной было решено определить час принятия решения о войне. До этого времени не представлялось возможным довести численность армии до планировавшегося максимума в 400 тысяч человек. Как настойчиво доказывал министр финансов граф Иосиф Одонел, казна не выдержит напряжения. Такова была цена массовой армии, цена народной войны. Когда Наполеон пожаловался, что Австрия проводит чрезмерные военные приготовления, в то время как он держит всего лишь 200 тысяч солдат в Германии и Польше, Меттерних, к восторгу дипломатов, собравшихся на аудиенцию в Сен-Клу, ответил без тени волнения: «Не сомневайтесь, сир, что если вы ведете учет численности наших солдат, то мы тоже подсчитываем количество ваших».

Но пока Меттерних набирал очки своим остроумием в Париже, Штадион проигрывал в дипломатических битвах в Санкт-Петербурге и Берлине. Царь Александр предпочитал пока скорее эксплуатировать дружбу с Бонапартом, чем извлекать выгоды из его неудач в Испании. Царь решил, что безопаснее укрепить свои фланговые позиции в Финляндии и дунайских княжествах, чем идти на риск преждевременной войны с императором Запада. Поэтому он не только принял приглашение Наполеона участвовать в конференции в Эрфурте, но также предостерег Штадиона против провоцирования войны и отговаривал от участия в ней Фридриха Вильгельма. Гораздо более Наполеона он способствовал отставке в ноябре барона Штейна, уклонению Пруссии от войны за национальное освобождение, которой посвятили свои жизни Штейн и Штадион.

Эрфуртская конференция, проходившая в октябре 1808 года, представляла собой еще один блестящий дипломатический спектакль, в котором не участвовал Меттерних. Причиной этого было на сей раз стремление Наполеона более резко обозначить контраст между изоляцией Австрии и собственным всемогуществом. Самое большее, что позволил Бонапарт, было разрешение присутствовать на конференции в качестве наблюдателя барону Винсенту, далеко не знатному австрийцу, участие которого в работе форума казалось тем более малозначащим, что на него прибыли такие выдающиеся личности, как поэты Виланд и великий Гете, входивший в свиту Карла Августа Саксе-Веймарского. Роль же Меттерниха была ограничена частными беседами с Талейраном в Париже перед открытием конференции. Талейран не был согласен с курсом Наполеона. Он приватно просил Меттерниха передать в Вену предложение кайзеру Францу предстать в величественной позе в Эрфурте с заявлением, что он готов бросить на «весы справедливости» 400-тысячную армию. Тогда кайзер смог бы морально разоружить Наполеона и Александра, а следовательно, сохранить мир. Штадион отнесся к этой идее безучастно, опасаясь, что появление Франца в Эрфурте без приглашения будет воспринято как прибытие на форум еще одного из вассалов Наполеона.

Внешне конференция представала как блистательный успех, вершина дипломатических достижений Наполеона. Прогуливаясь верхом на лошадях на публике в Веймаре с Наполеоном, Александр вел себя так, как ожидалось от него в запуганной Европе. Германские суверены возносили похвалы протектору без всякой меры. Все считали, что Австрия теперь настолько загнана в угол, что мир на континенте обеспечен. За месяц до конференции Наполеон омрачил ситуацию, потребовав мобилизации армии Рейнского союза. А теперь он разогнал тучи, приказав, чтобы войска вернулись в казармы. За кулисами дело, однако, обстояло иначе. Князья Рейнского союза, осознав свое значение для Бонапарта на данный момент, более решительно, нежели прежде, отвергли его рекомендации по реформированию союза. В результате Наполеон не только отказался от реформ, но даже удовлетворил встречные требования князей по распределению земель, не попавших под их контроль после последней войны. А ведь французский император придерживал эти земли, чтобы иметь рычаг влияния на князей, неохотно проводивших реформы.

Александр тоже стал неуступчивым. Наполеон рассчитывал на совместный франко-русский ультиматум с требованиями разоружения Австрии, признания законности бонапартистских королевств в Испании и Сицилии, а также объявлением войны Англии. Царь не пошел на это, согласившись лишь поддержать Францию, если разразится война. Фактически он пошел вразрез с линией Бонапарта, заверив Винсента, что военные приготовления Австрии не вызывают беспокойства в России. У Винсента и Талейрана возникло впечатление, что в любом случае поддержка Александром Франции будет носить чисто номинальный характер. «Мне ясно одно, – сообщал в Вену Меттерних после свидания с коварным Талейраном, – итоги конференции в Эрфурте совершенно не соответствуют ее целям».

Через месяц после окончания конференции в Эрфурте события все еще развивались в благоприятном для Австрии направлении. Меттерних часто встречался с Талейраном и министром полиции Фуше, которые стремились к миру и стабильности так же, как и французский посол в Санкт-Петербурге Арман Коленкур. Меттерних находился под сильным впечатлением этих событий. Он считал, что Наполеона поддерживали только армейское ядро и незначительное число военных подрядчиков. Франция, утверждал Меттерних, «напоминает кратер разрушительного вулкана». К таким бодрым оценкам отнесся скептически даже Штадион. Он сделал выговор своему послу за чрезмерное доверие к информации Талейрана. Одно дело – платить мерзавцу за информацию, и совсем другое – верить всему, что тот сообщает. В Париже – как однажды в Майнце в студенческие дни – Клеменс Меттерних поддался влиянию ближайшего окружения.

Однако большая дальновидность не удержала Штадиона от использования доводов Меттерниха в Вене, где все еще нужно было убеждать кайзера и эрцгерцога Карла в правильности внешней политики. С этой целью, собственно, Штадион и вызвал Меттерниха в Вену для консультаций. Посла обрадовала как возможность отлучиться из Парижа в период временного затишья, связанного с отъездом Наполеона в Испанию, так и шанс повлиять на политику Австрии. Некоторое время Меттерних был основным доверенным лицом Штадиона, теперь же он становился чуть ли не заместителем министра иностранных дел.

В Вене, куда Меттерних прибыл в начале декабря, он представил три меморандума, подытожив свои наблюдения. В первом документе развивался тезис посла о том, что Наполеон утратил поддержку французского народа. Во втором меморандуме доказывалось, что из практических соображений Россия останется нейтральной, с добавлением, что «полное бездействие России по отношению к нам… более выгодно, чем бестолковая и малозначимая помощь… и день, когда нейтралитет России обозначится совершенно определенно, будет днем нашей победы». В третьем меморандуме содержался анализ боеготовности вооруженных сил Наполеона. Меттерних пришел к оптимистичному выводу, что Франция в случае войны способна выставить против Австрии не более 206 тысяч солдат, из которых 99 тысяч составляют солдаты сомнительной надежности из стран-союзников, 78 тысяч из государств Рейнского союза и 21 тысячу – из герцогства Варшавского. В целом численность вооруженных сил Рейнского союза составляла 118 500 человек, напоминал Меттерних, но воинские контингенты из Берга, Вестфалии и ряда небольших государств уже заняты в военной кампании в Испании и поэтому должны быть сброшены со счета. Выходило, таким образом, что Австрия с помощью союзников или без них обладала, как минимум, численным равенством с противником. Вот почему «мы должны, – по словам Меттерниха, – искать средства спасения в опоре на собственные силы».