Текст книги "История с «летающими тарелками»"

2

Часа через два Меэлик, Юрнас и Каур, ведомые Кярт, были уже в лесу.

– На той поляне всё красно от земляники, – сказала Кярт. – Потерпите немножко, скоро придём.

Терпение им действительно требовалось, потому что Юрнас со своим велосипедом всё время отставал. Среди деревьев, кустарников и пеньков, где вереск норовил запутаться в спицах, не могло быть и речи о том, чтобы сесть в седло. А велосипед, который надо вести рядом с собой, доставляет владельцу больше хлопот, чем удобств.

Разумеется, в своём лесу мальчики знали земляничные места лучше Кярт. Каждым летом они прочёсывали вдоль и поперёк все тутошние поляны и просеки. Однако Кярт была гостьей, поэтому теперь её вежливо пустили вперёд. И… Ну разве не чудо? Она вела мальчиков прямо к той поляне, где каждым летом собирали самый богатый урожай ягод. И нынче ещё до приезда Кярт эта поляна вся была усыпана белыми цветочками земляники.

– Ты уже знаешь лес как свои пять пальцев, – заметил Меэлик с удивлением.

А Каур, разглядывая знакомую поляну, думал совсем о другом.

– Это место словно специально создано для приземления «летающей тарелки», – сказал он. – Ровная крепкая поверхность, а вокруг высокие деревья, укрывающие от любопытных взглядов.

Кярт засмеялась. Она никак не могла принять всерьёз слова Каура. Она знала, что учёные занимались этим вопросом: об НЛО время от времени писали в газетах, рассказывали по радио и телевидению. Кярт слыхала и раньше, будто в разных странах мира люди уже не раз своими глазами видели таинственные, сверкающие, тарелкообразные летательные аппараты, которые двигались со страшной скоростью и якобы даже опускались на землю. Но при всей своей благожелательности Кярт не могла поверить, что именно Меэлику случайно удалось заснять «летающую тарелку». Сам-то он, фотографируя, ничего необычного не заметил.

– Сейчас ты смеёшься, – возмущался Каур. – Но, если бы, например, «тарелка» унесла у тебя корову, тогда тебе было бы не до смеха.

– Какую корову? При чём тут корова?

– А вот я читал, что в Канзасе, – сообщил Каур, – один фермер услыхал шум в хлеве, побежал с сыном и батраком посмотреть, что случилось, и увидел, как опустился большой воздушный корабль. Похожий на сигару. Сто метров длиной. А экипаж его состоял из шести очень странных существ. Они-то и унесли у фермера корову на своём воздушном корабле. Коровью голову, шкуру и копыта нашли на другой день далеко от фермы.

– Об этом надо рассказать тётушке Лене, – предложил Юрнас.

Именно тётушка Лена держала корову. У неё семья Юрнаса ежедневно покупала молоко, высокий процент жирности которого был известен всем в этой части посёлка.

– У меня, к счастью, нет коровы, – сказала Кярт не без иронии. – Я могу спокойно собирать землянику.

Но вскоре выяснилось, что собрать землянику будет не так-то легко. Её просто не было. По всей поляне, куда ни глянь, только недозрелые ягоды белели между зелёными листьями.

– Я сразу подумал, что ещё рано, – решил показать свою догадливость Юрнас. – Кярт всё-таки горожанка, не стоило ей отправляться на поиски.

– Оставь, – нахмурил брови Меэлик. – Разницу между зрелой и зелёной земляникой понимает всякий.

Они обошли всю поляну. Картина была та же. Обнаружили лишь, что часть поляны выгорела – то ли от окурка, обронённого каким-то растяпой, то ли по другой причине. Вот так и начинаются лесные пожары, всегда виновата небрежность!

– Я не могла ошибиться, – сказала Кярт. – Это же та поляна. Тут было всё красно от ягод. Может, за это время кто-то побывал тут и собрал землянику?

– Кто-то! – буркнул Каур. – Да, конечно, кто-то. Как же иначе? Конечно, кто-то…

На лице его отражалась радость внезапного открытия.

– Что ты бормочешь? – обратился к Кауру Меэлик. – Нечего удивляться, кто-то мог опередить нас. Пока мы ходили по своим делам в посёлок, прошло достаточно времени…

– А я и не удивляюсь!

Лицо Каура было чрезвычайно многозначительным. Он подошёл к выгоревшему месту и стал внимательно его осматривать.

– Что ты там нашёл? – спросил Юрнас.

– Посмотрите на это выгоревшее место, – сказал Каур. – Неужели вы действительно ничего не замечаете?

Ребята ничего не замечали, и Каур продолжал:

– Контуры точно сигарообразные, верно? С одного конца пошире, с другого – поуже. По-моему, это примечательно. А здесь, видите?..

– Действительно, – сказал Юрнас. – Человеческий след.

Каур победно улыбнулся:

– Почему ты думаешь, что след именно человеческий?

– Но ведь так и есть! – Юрнас пришёл в замешательство. – Или ты считаешь нас дураками?

– Вовсе нет, – сказал Каур. – Я просто хочу вам сказать, что этот след прекрасно может принадлежать какому-нибудь человекообразному существу.

– Глупости, – сказал Меэлик.

И Кярт прыснула.

Но Каур не дал сбить себя.

– Известны случаи в Австралии, – сказал он, – когда «летающие тарелки» оставили на поверхности земли выгоревший след. Значит, и это выгоревшее место распрекрасно может быть следом «летающей тарелки». «Тарелка» приземлилась, и из неё вышло существо. И тоже оставило свой след.

– След точно похож на мой, – сообщил Меэлик, усмехаясь. – Только поменьше.

– Сходится, – сказал Каур. – Существа с «летающих тарелок» примерно такого же роста, как мы. Или чуть меньше.

– Уж не думаешь ли ты, что какой-то марсианин съел землянику? – улыбнулась Кярт.

Каур пожал плечами:

– А почему бы и нет?

– Но послушай! – Меэлик уже начал возмущаться. – Всё имеет свои границы!

– Конечно! – подтвердил Каур. – И границы выгоревшего места как раз имеют контур большой сигары.

Меэлик махнул рукой. Похоже, спорить с Кауром сегодня бесполезно. Лучше пойти дальше вперёд и посмотреть, не повезёт ли им с земляникой где-нибудь в другом месте. Но делай что хочешь, Каур не соглашался идти дальше. Кауру неотложно требовалось промерить выгоревшее место ногами и высчитать, какова примерно его площадь. И затем ему ещё требовалось основательно исследовать отпечаток ноги неизвестного существа. В интересах науки, как он утверждал.

– Да, – сказал Каур в конце концов, – подозрительно. Дело подозрительнее подозрительного.

Иди знай, что бы он сказал ещё, если бы в эту самую минуту не затрещали кусты и на поляне не появилась тётушка Лена, та самая тётушка Лена, у которой семья Юрнаса ежедневно брала молоко.

– Детки! Милые! – завопила тётушка Лена жалостливым голосом. – Вы случайно нигде не видели мою Мо́они?

Нет, тётушка Лена, Моони они здесь не видели. Но на лицах их разом появилось выражение сильного удивления, а самый маленький – то был Каур, специалист по «летающим тарелкам», – поторопился спросить, не сопутствовали ли исчезновению коровы какие-либо чрезвычайные обстоятельства.

– А то как же, дело, конечно, чрезвычайное, – словоохотливо отвечала тётушка Лена. – Моони всегда послушно паслась на цепи, будь то возле шоссе или где подальше. Но, вишь, сегодня-то пропала. Как в воду канула. Словно её нечистая сила унесла. Такая всегда послушная скотина!..

– Надо помочь найти, – коротко решил Меэлик, чем очень обрадовал тётушку Лену.

За труды она пообещала каждому по большой кружке парного молока. Ведь тётушка Лена ещё не знала, что от Моони могло не остаться ничего, кроме шкуры, копыт и рогов.

Вот так они и пошли – тётушка Лена, зовущая корову, впереди, за нею Кярт и Меэлик, затем глубоко задумавшийся Каур и позади всех Юрнас с велосипедом, который громко бренчал на кочковатой почве. А вслед им с лесной поляны звучал, как в насмешку, голос козодоя.

3

После той почти криминальной истории, когда Рихо подло удрал, бросив маленького Мадиса на произвол судьбы посреди улицы, Пеэтер вёл довольно серую, скучную жизнь. Грозовые тучи, поначалу угрожавшие собраться над его головой, развеялись довольно быстро. Спасительная ложь, будто ребёнку в поликлинике вместо прививки дали какую-то противоинфекционную таблетку, не вызвала подозрений, мать не только не искала на теле Мадиса следов прививки, но даже не беспокоилась насчёт того, что может повыситься температура. И, когда дня через два слухи о странном случае с маленьким мальчиком, переодетым девочкой, достигли семьи Кольк, родителям и в голову не пришло связать эти слухи с Мадисом. С этой стороны опасность Пеэтеру больше не грозила. Но зато его понемногу начала одолевать скука. По-настоящему играть ему было не с кем. Меэлик, Юрнас и Каур всё время ходили с этой городской девчонкой, но известное дело… После всего, что случилось с Мадисом, ждать оттуда дружбы не приходилось. Слишком плохо всё вышло. А Рихо не только не извинился, но даже не пришёл объяснить, что же случилось на самом деле. Пеэтер считал такое поведение более чем подлым. В конце концов, ребёнок всё-таки не бездушная вещь, с которой можно обращаться как заблагорассудится. Ребёнок, хотя и маленький, всё-таки живой человек, со своим миром мыслей и чувств, его нельзя просто так бросать посреди улицы на произвол судьбы, что бы ни случилось.

Поэтому Пеэтер был далёк от мысли искать примирения с Рихо, несмотря на надоедливую скуку. Однако он хотел бы повидаться с Рихо наедине, чтобы выяснить подробно, что произошло после того, как Рихо отправился с Мадисом в поликлинику, и высказать Рихо прямо в лицо всё, что он, Пеэтер, о нём думает.

Но Рихо словно в воду канул. Он не только не изволил навестить Пеэтера, но и не показывался нигде в посёлке. Может быть, и у него, несмотря на всё, есть совесть, которая вынуждает его прятаться от глаз людских?

А что, если сходить самому к Рихо? Нет и ещё раз нет! Ни в коем случае. Человек должен хоть немного уважать себя. Во всём, что произошло, виноват Рихо, и его долг прийти к Пеэтеру, а не наоборот.

Так Пеэтер находился в полной неизвестности о судьбе Рихо. Мучился скукой. Бесцельно слонялся по улицам. Пытался иногда что-то читать, но тут же бросал. И вот в одно прекрасное солнечное утро, когда Пеэтер решал очень трудную, каверзную шашечную задачу, его позвала с улицы одноклассница Марью.

Пеэтер высунулся в окно.

– Что случилось? – спросил он с надеждой.

Ну и пусть это только Марью! С нею тоже можно предпринять что-нибудь. Пеэтер видел несколько недель назад, как Марью играла на улице с Меэликом, Юрнасом и Кауром в «классы». Почему бы и ему не поиграть с ней в «классы»? Что с того, что «классы» считаются девчоночьим занятием, хотя известно, что упражнения со скакалкой входят даже в программу тренировок боксёров.

– Тебе письмо! – крикнула Марью.

Ах, письмо! Стало быть, Марью пришла в качестве почтальона. Но ведь и письмо всё же какое-то разнообразие в серых буднях. Неизвестно, что это за письмо! А вдруг какой-нибудь приказ явиться в школьный сад на прополку или ещё… Во всяком случае, необходима осторожность. Нельзя позволить подловить себя, как глупого гусака.

– Откуда письмо? – спросил Пеэтер и добавил на случай, если бы действительно речь шла о том, что нужно явиться на прополку в школьный сад или тому подобное: – Я, между прочим, болею.

– Что? – удивилась Марью. – И ты тоже?

– А кто ещё? – поинтересовался Пеэтер.

– Да Рихо. Кинул мне письмо через окно и попросил, чтобы я отнесла тебе. Сказал, что ему до того худо – хуже не бывает.

Ах, Рихо!

– Погоди, сейчас выйду!

Стало быть, Рихо… Очевидно, у него наконец проснулась совесть. Заболел, не смог сам прийти, но хоть написал. Его чёрные дела от этого не посветлеют, вовсе нет, но всё же письмо показывает, что Рихо в какой-то степени способен испытывать раскаяние. Иначе с чего бы он вздумал писать письмо?

Пеэтер выскочил на улицу и взял у Марью письмо.

– А что с Рихо? – спросил он.

– Сказал, красная оспа. Вроде бы это ужасно тяжкая и опасная болезнь, гораздо хуже чёрной оспы.

– Ого! – Пеэтер недоверчиво покачал головой. – Красная оспа… О такой болезни я что-то не слыхал. А он не загнул?

– Да и я не очень-то ему поверила. Ведь против оспы делают прививки, верно? И с виду никакой беды с ним не случилось. Заорал в окно как сумасшедший, когда увидел меня на улице.

– Неясная история, – пробормотал Пеэтер и покрутил конверт в руке.

Вскрывать письмо в присутствии Марью он не хотел – весьма вероятно, оно могло содержать нечто такое, о чём посторонним знать не полагалось. Но Марью явно ждала, когда Пеэтер распечатает конверт.

– А сам-то ты чем болеешь? – спросила она.

– Ах! – Пеэтер махнул рукой. – Высокое кровяное давление. Это не заразно. Только нельзя есть солёного и низко нагибаться.

– А почему нагибаться нельзя? – поинтересовалась Марью.

– Кровь может прилить к голове.

Что можно и чего нельзя при высоком кровяном давлении, Пеэтеру было хорошо известно, потому что от гипертонии сильно страдала его бабушка.

– Жуткое дело, если совсем нельзя нагибаться, – посочувствовала Марью.

– Да-а, – согласился Пеэтер. – Кое-чего вовсе нельзя делать. Полоть, например, категорически запрещается.

Марью ещё спросила о высоком кровяном давлении, потом вроде бы собралась уйти, но не смогла побороть любопытства и сказала напрямик:

– Может, в письме Рихо написаны какие-нибудь подробности про красную оспу?

– Может быть… – Пеэтер не возражал, но по-прежнему вертел запечатанный конверт в руке.

– Может, вскроешь письмо?

– Мм-да, – пробормотал Пеэтер и глубокомысленно уставился на жёлтые пуговицы платья Марью.

Он совсем не хотел обижать Марью. Она всё-таки молодец, аккуратно доставила ему письмо. Другая, не спрашивая разрешения, сама прочла бы его и потом снова заклеила. Но Марью была не такой, она была честной. И совершенно естественно, теперь она хотела узнать чуть побольше о страшной красной оспе. Однако, несмотря на всё это, нельзя же прямо при ней…

– Так ты вскроешь конверт? – спросила Марью.

– Да я бы вскрыл, но…

– Что?

– Видишь ли… – начал объяснять Пеэтер. Ему казалось, что, разглядывая жёлтые пуговицы, он придумал весьма подходящую отговорку. – Если у человека высокое кровяное давление, ему абсолютно запрещается волноваться. А в письме могут быть всякие волнующие новости, понимаешь? В таком случае давление у меня мгновенно подскочит, а это очень опасно, честное слово.

Марью недоверчиво смотрела на него. Видимо, объяснение не показалось ей достаточно убедительным.

– Зачем же я вообще несла тебе это письмо, если ты не собираешься его читать? – спросила она.

– Собираюсь! – возразил Пеэтер. – Но позже. Сперва я должен постепенно приготовиться к самому худшему.

Марью засмеялась.

– Ну тогда давай письмо мне, – сказала она. – Я прочту его тебе вслух, а самые страшные места пропущу.

Пеэтер понял: Марью не верит ему. Зря он вообще начал выкручиваться. Ладно, пусть. Наверняка особых тайн Рихо письмом сообщать не станет… Он решительно вскрыл конверт.

– Собрался с духом? – не скрывая насмешки, спросила Марью.

– Ну слушай! Иначе ты не отстанешь!

Пеэтер решил, что, если в письме окажется что-нибудь такое, он сам пропустит это место. Но пропускать было нечего, письмо оказалось совсем коротеньким.

– «SOS! Сижу взаперти. Старик засадил меня на 15 суток под домашний арест за хулиганство. Немедленно приходи и выручи меня! Рихо».

Ах вот, значит, как обстоят дела!

– А сам сказал: красная оспа! – обиделась Марью. – Это он, конечно, специально для меня придумал.

– Постыдился сказать правду. Ясно.

– Рихо – и чего-нибудь стыдится?..

– Марью!

– Ну?

– Об этом домашнем аресте всё же не стоит никому рассказывать.

– Ладно, мне нет до этого дела.

– Обещаешь?

– Ладно.

Сидит под замком? Такое иногда случается с мальчишками. Она-то надеялась, что вдруг узнает нечто захватывающее о красной оспе. И Марью ушла.

Пеэтер медленно возвращался в дом. Значит, вот как. Домашний арест. Известно, за что. Марью обещала помалкивать, и, если так, хорошо, может быть, эту историю не раззвонят по всему посёлку. Всякое наказание имеет свою причину, и, если слишком широко начнут обсуждать, почему Рихо посажен под домашний арест, могут без особого труда добраться и до истории о том, как одного маленького мальчика сдали напрокат. Ясно.

Пеэтер вернулся в комнату. Сложил шашки в коробку. Вот, стало быть, как. Теперь, когда известно, что Рихо сидит под домашним арестом, Пеэтер, конечно, сразу же должен побежать туда. А о Мадисе не написал ни слова! Даже не поинтересовался, вернулся ли он домой! Что ему Мадис! Что стало с ним и с Пеэтером, его не интересует! Только о себе заботится! Сижу, мол, спасай меня! Теперь, конечно, вспомнил о Пеэтере! Теперь Пеэтер нужен ему! Ясное дело, пятнадцать суток – вовсе не шутка!

Пеэтер положил коробку и доску в ящик стола. Стало быть, Рихо не может выйти из дому? Ладно! Он пойдёт к Рихо. Но не для того, чтобы выпустить его из-под замка. На это пусть и не надеется. Пеэтер пойдёт, чтобы высказать правду, горькую правду. Теперь приход Пеэтера не будет унизительным. Пеэтер пойдёт и бросит в лицо Рихо всё, что заслужил этот бывший друг.

И Пеэтер живо представил, как под его бетонно тяжкими словами Рихо всё больше и больше ссутуливается и, наконец, с отчаянием в голосе просит прощения. А он, Пеэтер, холодно произносит в ответ: «Наша дружба кончилась!» Именно так он произнесёт, ибо после того, как Рихо кинул Мадиса на произвол судьбы, ему нет прощения. И затем… Пеэтер достойно повернётся к Рихо спиной и уйдёт. Своей дорогой.

4

Примерно через полчаса, поднявшись по лестнице, Пеэтер остановился перед дверью квартиры Рыуков и собирался позвонить, но из-за двери донёсся приглушённый голос:

– Звонок не работает. Ключ под ковриком, отопри сам!

Пеэтер сделал, как было велено, и вошёл в квартиру. Очевидно, Рихо заметил его в окно, иначе почему бы он так сразу оказался за дверью.

– Здорово, старик! Только потише, а то могут услышать соседи.

– Здравствуй.

Похоже, арест весьма строгий.

– Значит, получил моё письмо?

Они вошли в комнату и сели в кресла.

– Ну да, потому и пришёл.

Со швырянием горькой правды в лицо Рихо Пеэтер решил немного повременить. Разумнее было сначала выслушать, что может сказать Рихо в свою защиту. И вообще Пеэтеру показалось, что бросать в лицо правду приглушённым голосом довольно неудобно.

– Марью сказала, что у тебя красная оспа.

Рихо кивнул:

– Так и есть.

– Не трепись! Против оспы делают прививки!

Рихо горько усмехнулся:

– Как раз мне и сделали. Ремнём.

– А-а-а, – протянул Пеэтер.

Наконец дело прояснилось. Известно, на каком месте бывает оспа от ремня.

– А я уже почти забыл, что такое ремень, – продолжал Рихо. – В последний раз меня выпороли, когда я учился, кажется, во втором классе…

– Было очень больно?

– А ты как думаешь? Обстоятельная прививочка! Я на часы, конечно, не смотрел, но… четверть часа или около того.

– Ого! – удивился Пеэтер. – Значит, действительно была солидная работа.

– Ещё бы! – сказал Рихо и внимательно посмотрел на Пеэтера. – Я ведь и твою долю принял на себя.

– Мою?

– За платье. Ведь платье взял взаймы ты, разве не так? Но именно из-за платья и разгорелся весь сыр-бор.

Пеэтер искал слова. Как же так?.. Пришёл, чтобы бросить в лицо Рихо тяжкие слова правды, и вдруг… Похоже, вместо того чтобы обвинять, придётся защищаться.

– Но это же ты придумал взять платье, – сказал он наконец. – Я возражал, а ты настаивал.

Рихо засмеялся:

– Если я буду настаивать, чтобы ты прыгнул в колодец или полез в огонь, ты тогда тоже уступишь?

Пеэтер пыхтел. Какая подлость! Ещё издевается…

– Каждый человек должен сам знать, что он делает, – сказал Рихо с умным видом. Он считал, что всё ясно и говорить больше не о чём. Но он ошибся.

Пеэтер неожиданно вскочил с кресла и крикнул:

– А где ты бросил Мадиса?

Рихо тревожно посмотрел на Пеэтера:

– Ты не нервничай, это вредно для здоровья.

Пеэтер вспомнил, что он сам говорил Марью об опасности волнения при высоком кровяном давлении, и слова Рихо прозвучали для него насмешкой.

– Куда ты дел Мадиса? – крикнул он ещё яростнее.

– Да не ори ты! – сказал Рихо совсем испуганно.

Он подошёл к радиоприёмнику и включил его громко, чтобы музыка заглушала голос Пеэтера. На время ареста Рихо было строжайше запрещено принимать гостей, и об этом были извещены соседи. Если сейчас Пеэтер не успокоится и будет продолжать орать, то шум легко могут услыхать за стеной, и тогда жди вечером новых объяснений с отцом.

– Ты просто удивительный человек, – заговорил Рихо тихо. – Я ведь ни в чём тебя не упрекал. И порку принял за тебя молча. Это, конечно, не значит, что я молчал, когда меня драли, но твоего имени я не назвал. Потому что настоящий друг ради дружбы может всё вытерпеть. Дружба – великая вещь. Ты кричишь на меня, а я прошёл ради тебя через огонь чистилища.

– Какого ещё чистилища? – пробормотал Пеэтер.

Порыв его ярости внезапно утих. Действительно… Рихо казался по-своему прав. Каждую вещь можно видеть по-разному. Фактически Рихо уже понёс наказание, суровое наказание.

– Мой старик называет порку «огнём чистилища», – продолжал Рихо. – Он говорит, что она очищает душу. А на самом деле ничего не знает ни о душе, ни о воспитании детей. Он знает только свои автомобильные моторы. Но душа человеческая гораздо сложнее и чувствительнее любого мотора, честное слово. В радиопередаче для родителей это объясняли, один специалист объяснял. Он сам сказал, детей вообще нельзя наказывать телесно: порка может послужить причиной всевозможных душевных травм.

– Ого! – удивился Пеэтер.

– Душевная травма вроде душевной раны. Наказание телесное, а раны образуются в душе.

– Действительно интересно.

– Ещё бы не интересно, – согласился Рихо. – А попробуй объясни это моему папаше! Он знай твердит, что я становлюсь хулиганом. А тот спец, там в радиопередаче, говорил, что телесное наказание может вызвать у ребёнка упрямство и отчуждение от родителей и такому ребёнку гораздо легче стать хулиганом, чем тому, у которого дружеские и доверительные отношения с родителями.

– С чего это ты начал слушать передачи для родителей? – спросил Пеэтер.

Такие познания Рихо в области детского воспитания вызвали у него глубокое почтение.

– А что мне остаётся, целыми днями сиди и слушай радио, – сказал Рихо и вздохнул. – Сижу в одиночестве. Теперь, когда ты пришёл, мы могли бы, пожалуй, придумать кое-какое развлечение.

– Гм. Что, например?

– Ну… выйти хотя бы на немножко во двор. Даже в настоящей тюрьме бывает время прогулки, неужели я должен тут чахнуть, как какая-то спящая красавица?..

Он говорил не переставая, долго и красиво. Он сказал, что если его лучший друг – Пеэтер – теперь отвернётся от него, то он станет, в конце концов, хулиганом и в этом не будет ничего удивительного. Неужели Пеэтер действительно хочет взвалить на себя столь тяжкую ответственность? Как бы там ни получилось с Мадисом в тот раз – глупая, конечно, история, – но из-за этого не стоит долго злиться. В жизни и не то случается. А сейчас, надо надеяться, ребёнок в полном порядке? Ну вот, радостно слышать, что с ребёночком ничего плохого не случилось. А о том, как Рихо в тот раз досталось от крикливой тётки, даже не стоит и вспоминать, это вообще не тема для разговора, главное – дружба, и во имя дружбы надо быть готовым на всё. С Мадисом, конечно, они немного перемудрили, ясное дело, но зато впредь надо постараться быть умнее. Ошибки для того и совершаются, чтобы на них учиться. А то как же иначе?

Пеэтер молча слушал речь Рихо и вынужден был в душе признать, что отнёсся к своему другу несправедливо. Мало ли что случается в жизни! Друг – несмотря ни на что друг. Надо только постараться впредь быть поумнее.

– Ну так как же? – спросил наконец Рихо. – Сделаем небольшую вылазку?

– Я не знаю, – колебался Пеэтер. – Как бы не вышло новых неприятностей.

Рихо принялся объяснять, что нет оснований опасаться неприятностей. Отец и мать никогда не приходят домой раньше вечера. Старик каждое утро берёт с собой бутерброды и кофе в термосе, а мать обедает на работе в столовой. Он, Рихо, обедает тем, что остаётся от завтрака. Подогревает или ест холодным, как захочет. Так что его всё-таки не держат на одной воде и чёрством хлебе. Только свежего воздуха он лишён, хотя свежий воздух, как известно, крайне необходим растущему организму.

– А соседи? – спросил Пеэтер.

– Мы оставим приёмник играть. Тогда соседи ни о чём не догадаются. А из дому придётся выбираться, конечно, очень тихо. А когда вернёмся, ты снова запрёшь меня снаружи и положишь ключ под коврик. Только и всего.

Последние сомнения Пеэтера Рихо развеял тем, что решил для надёжности немного замаскироваться. Он нашёл в шкафу марлю и бинты и попросил Пеэтера помочь ему основательно замотать голову.

– Только щёлку для глаз оставим, – сказал он. – Тогда меня никто не узнает.

Пеэтер приступил к делу. Замаскироваться, обмотав голову бинтами, – это действительно была счастливая мысль. Так не только было скрыто всё лицо Рихо, но и разговаривать он не мог. Голова его сделалась похожей на большой круглый снежный ком.

– Ты просто мировецкая мумия! – засмеялся Пеэтер, окинув оценивающим взглядом дело рук своих.

– Мы-м-мы-ммм… – послышалось из-под бинтов.

Невозможно было понять, что хотел выразить этим Рихо, но, по-видимому, он считал, что всё в полном порядке, потому что пошёл к двери и подал жестом Пеэтеру знак следовать за собой.

Дверь на замок, ключ под коврик. В соседней квартире, похоже, царили спокойствие и тишина. Однако судьбе было угодно, чтобы маскировка Рихо подверглась первому испытанию ещё до того, как они попадут на улицу. Едва выйдя во двор, они встретили ту известную толстую тётку, которая недавно доставила Рихо столько неприятностей. Теперь она сверлила их по очереди очень внимательным, насквозь пронизывающим взглядом.

– Уж не к Рыуку ли вы ходили? – спросила она.

– К Рыуку, – ответил Пеэтер. – Только мы туда не попали.

– Туда и нельзя, – сказала толстая тётка, очевидно оставшись довольна ответом Пеэтера. – Мальчишка этих Рыуков теперь наказан, ему нельзя играть с другими, воспитанными детьми. А то ещё научит их своим хулиганствам.

Она долго распространялась о том, какие ужасные выходки проделывал этот мальчишка Рыук и что ещё он способен натворить в будущем, пока наконец не дотронулась осторожно до бинтов и не спросила, какое несчастье случилось с этим мальчиком.

– Травма, – объяснил Пеэтер.

Ему очень нравилось это «учёное» слово, оно как бы придавало ему образованности. Он чуть было не добавил, что у Рихо «душевная травма», но в последний момент спохватился. Могли возникнуть большие сложности. Ибо тот факт, что телесные наказания травмируют душу, ещё вовсе не означает, что душевные раны, в свою очередь, должны отражаться на теле.

– Да-да! – Толстая тётка вздохнула. – Забот и хлопот с этими мальчишками нынче хватает. Осторожности у них никакой, творят что хотят, оттого и травмы и всё такое.

С этими словами она двинулась дальше.

Путь был свободен. Естественно, Рихо и Пеэтер поспешили на улицу.