Текст книги "Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник)"

С первого взгляда на обиталище Фарроуэя мистер Тодхантер понял, что ошибся в оценке его владельца. Он озадаченно обвел взглядом комнату, в которой его оставили одного. Нет, никогда бы он не подумал причислить Фарроуэя к людям, которые укрывают крышку пианино китайской вышивкой, а на телефонный аппарат сажают куклу в кринолине. Фарроуэй был невысок ростом, но аккуратен и подтянут сугубо в мужском духе. Никто бы не заподозрил его во вкусе столь женоподобном, да к тому же еще удручающе дурном. Мистер Тодхантер впал в недоумение.

Квартира оказалась роскошной. Комната, в которой с некоторой неловкостью сидел, ожидая хозяина, мистер Тодхантер, с широкими окнами и видом на парк, была так поместительна, что годилась бы и для загородного дома; а войдя с улицы в просторный холл, мистер Тодхантер успел заметить два длинных, широких коридора, в каждый из которых выходило до полудюжины дверей. Арендная плата за такую квартиру должна обходиться очень недешево. Даже преуспевающему романисту жизнь в подобном окружении может оказаться не по карману.

Размышления мистера Тодхантера перебил хозяин, явившийся не один, а с молодым привлекательным джентльменом.

– Мой зять, – отрекомендовал его Фарроуэй. – Винсент, вы уже пили чай?

Молодой человек, по которому было видно, что самоуверенности у него на десятерых, вдруг отчего-то смутился.

– Нет, я ждал… вас. – Пауза перед последним словом была непродолжительной, но заметной.

– В таком случае позвоните, – предложил Фарроуэй более сухим тоном, чем требовала столь обыденная просьба.

Последовало молчание, затянувшееся так надолго, что стало неловко.

Мистер Тодхантер думал о том, что раз у Фарроуэя есть зять, значит, есть и жена, и тогда можно найти оправдание женственному убранству комнаты. Но все-таки трудно понять, как мог Фарроуэй жениться на женщине с таким отвратительным вкусом и с какой стати он позволяет ей упражняться в нем, если она им обладает.

Фарроуэй меж тем, некоторое время разглядывавший ковер, поднял глаза на зятя, буквально поднял, поскольку последний был выше его дюйма на четыре, не меньше, этакая белокурая, кудрявая помесь Аполлона и гребца из студенческой команды, на взгляд мистера Тодхантера, красивая почти до непристойности.

– Джин говорила, когда вернется?

Молодой человек не повернул головы, отсутствующе глядя в окно.

– Я ее не видел, – отозвался он. Прислонясь к каминной полке, он курил с видом столь отчужденным, что эффект это имело почти вызывающий.

Даже мистер Тодхантер, отнюдь не отличавшийся проницательностью, понял, что здесь что-то не так. Эти двое держались почти как враги. И кем бы ни была неведомая Джин, женой или дочерью Фарроуэя, странно, что его зять так раздражается, когда упоминают ее имя.

Раздражение передалось и Фарроуэю.

– Что, Винсент, на фирме дали вам выходной? – осведомился он с резковатой ноткой в его обычно негромком голосе.

Молодой человек смерил его надменным взглядом.

– Я здесь по делу.

– Вот как? Что, «Фитч и сын»? – Сарказм прозвучал почти оскорбительно.

– Нет. По частному делу, – ледяным тоном ответил молодой человек.

– В самом деле? В таком случае воздержусь от расспросов. А мы с мистером Тодхантером…

– Ну ладно, – грубо перебил его зять. – Я все равно собирался уходить.

Коротко кивнув в направлении мистера Тодхантера, он тяжелым шагом вышел из комнаты. Фарроуэй вяло упал в кресло и вытер лоб. Мистер Тодхантер, смущение которого росло с каждой минутой, не нашел ничего лучше как заметить:

– На редкость красивый молодой человек.

– Винсент? Да, пожалуй. Он инженер, служит в «Фитч и сын». Большая компания, что-то там со стальными конструкциями. Железобетон – кажется, это так называется. Ума не палата, но в своем деле толков. Он женат на моей старшей дочери. – Фарроуэй снова вытер лоб, словно эта биографическая справка лишила его последних сил.

От необходимости отвечать мистера Тодхантера избавила чрезвычайно хорошенькая горничная, изящество которой подчеркивал почти опереточный наряд: чересчур короткая, пышная юбка из черного шелка, крошечный, перегруженный оборками фартук, а в волосах – замысловатая кружевная наколка.

– Чай, сэр, – войдя, объявила она с неприкрытой дерзостью в голосе.

– Спасибо, Мари, – безжизненно отозвался Фарроуэй, но когда горничная направилась к двери, добавил: – Да, Мари, я жду звонка из Парижа. Если позвонят, доложите немедля.

– Слушаюсь, сэр! – Девушка выпорхнула из комнаты.

Мистер Тодхантер ждал, что на пороге она сделает антраша, но не дождался.

– Надеюсь, я буду иметь честь познакомиться с вашей женой? – решился спросить он.

Фарроуэй взглянул на него поверх чайника.

– Моя жена дома.

– Дома?

– На севере. Мы живем в Йоркшире. Я думал, вы знаете, – тусклым голосом произнес Фарроуэй, механически разливая чай. Похоже, уход греческого бога поверг его в хандру. – С молоком и сахаром?

– Один кусочек сахара, поменьше, пожалуйста, потом налейте заварки, а потом совсем чуточку молока, – четко указал мистер Тодхантер.

Фарроуэй растерянно посмотрел на поднос.

– А я уже налил заварки… что, так неправильно? – Он неуверенно посмотрел на колокольчик, не вызвать ли горничную, чтобы принесла чистую чашку.

– Ничего, не беспокойтесь, так тоже можно, – вежливо заверил мистер Тодхантер. Однако его мнение о Фарроуэе, которое неуклонно снижалось с тех пор, как он вошел в эту комнату, упало еще на пару дюймов. Человек, который обольщается, что в чашку сначала наливают заварку, а уж потом кладут сахар, даже хуже человека, который позволяет жене застилать пианино вышитой дорожкой и наряжать горничную как хористку из кабаре. – Нет, – продолжал он с деланным оживлением, – я не знал, что вы живете на севере. Значит, этот лондонский дом – ваше временное пристанище?

– В некотором роде. – Фарроуэй как будто сконфузился. – Видите ли, это квартира не моя, вернее… словом, я пользуюсь ею, когда бываю в Лондоне. Скажем так: у меня есть здесь спальня. Понимаете, мне приходится довольно часто сюда приезжать. По делам… и так далее. И обе мои дочери постоянно живут здесь, в Лондоне.

– Ах вот оно что! – покивал мистер Тодхантер, гадая, с чего это Фарроуэй вздумал оправдывать перед ним, малознакомым ему человеком, свою необходимость приезжать в Лондон.

– Моя младшая дочь, видите ли, еще не замужем, – с неожиданным пылом продолжил тот. – Я решил, что время от времени за ней нужно приглядывать. Жена согласна со мной.

– Вот оно что, – повторил мистер Тодхантер. Недоумение его возрастало.

– Ну, вы же знаете, театр… – неопределенно проговорил Фарроуэй и рассеянно откусил от тонкого, словно вафля, ломтика хлеба с маслом, которым только что с чувством размахивал.

– О, ваша дочь играет в театре?

– Фелисити? Нет, не думаю. Точнее говоря, не знаю. Раньше – да, играла, но, кажется, ушла… Сказала мне, что хочет уйти, когда я в последний раз ее видел. Но это было уже довольно давно.

Не будь мистер Тодхантер так хорошо воспитан, он вытаращил бы глаза. Теперь он ничуть не сомневался, что имеет дело с умалишенным, а он с такими иметь дела избегал. В нарастающей тревоге он даже взял с блюда маленький кекс, покрытый сахарной глазурью, хотя кексы с глазурью грозили ему несварением. Только он стал подумывать, под каким предлогом лучше уйти, как Фарроуэй вдруг резко переменил тему:

– Кстати, вы заметили ту маленькую картину маслом, которую выставили сразу после большого Лоуренса? Ее приписывают одному из ван Остаде, но, по-моему, это совсем не их стиль. Я бы не удивился, если б оказалось, что это ранний Франс Хальс. Я чуть было не принял участие в торгах. И принял бы, если б мог себе это позволить.

Временное прояснение, решил мистер Тодхантер и поспешил поощрить собеседника.

– Помню, помню! – сказал он, погрешив против истины. – Постойте-ка, за сколько ее продали?

– За двадцать четыре фунта.

– Ах да, конечно. Очень любопытно. Да, вполне возможно… – Про себя мистер Тодхантер удивился, что человек с доходами Фарроуэя сомневается, что может себе позволить отдать двадцать пять фунтов за картину, но задерживаться на этой мысли не стал, чтобы не дать разговору сбиться с разумной темы.

На протяжении десяти минут они обсуждали произведения искусства. Фарроуэй оказался ценителем знающим и опытным. Хандру его как рукой сняло, речь стала точной и выразительной. Затем откуда-то послышался перезвон, и Фарроуэй навострил уши.

– Похоже, это мне, – заметил он.

Вскоре на пороге возникла горничная из оперетки.

– Париж на проводе, сэр! – ослепительно улыбнувшись, объявила она и кокетливо взмахнула подолом почти несуществующей юбки, – жест, который в равной мере мог адресоваться и мистеру Тодхантеру. Тот скромно отвел взгляд, его собеседник извинился и вышел. Если что и пугало мистера Тодхантера и отталкивало его, так это кокетливые авансы со стороны прекрасного пола. К счастью, на его долю их выпадало не много.

Оставшись в одиночестве, мистер Тодхантер провел ладонью по своей веснушчатой лысине и протер пенсне, гадая, что лучше, дождаться хозяина или сбежать, пока путь к двери открыт. Преимущества второго решения были очевидны, но природное любопытство (а природа наделила мистера Тодхантера изрядной его долей) призывало его остаться и снова направить разговор на частную жизнь Фарроуэя, поскольку то, что жизнь эта необычно занимательна, было очевидно так же, как блеск отполированной лысины мистера Тодхантера. И полминуты не прошло в таких размышлениях, как их прервали голоса за дверью той комнаты, где находился мистер Тодхантер.

Хлопнула тяжелая дверь, скорее всего входная, и низкий женский голос произнес холодно и размеренно:

– Я плачу вам за то, чтобы вы открывали дверь сразу, Мари, а не заставляли меня ждать на пороге.

Мистер Тодхантер не постеснялся приставить костлявую ладонь к уху. Голос, даром что низкий, показался ему столь неприятным и резким, что любопытство взыграло.

Ответа горничной он не расслышал, но следующая реплика новоприбывшей дамы прозвучала вполне отчетливо:

– Телефонные разговоры мистера Фарроуэя меня не интересуют. Должна напомнить вам, Мари, что вы служите у меня, а не у мистера Фарроуэя. В последнее время я заметила, что вы этого, видимо, не понимаете. Сделайте одолжение, не заставляйте меня напоминать вам об этом еще раз. – Горничная почтительно извинилась вполголоса, вслед за чем мистер Тодхантер услышал раздраженное: – Джентльмен? Какой еще джентльмен?

И не успел мистер Тодхантер и пальцем пошевелить, как дверь распахнулась и обладательницу неприятного голоса внесло – другого слова не подберешь – в комнату. Мистер Тодхантер торопливо поднялся на ноги.

Это было создание воистину великолепное – высокая стройная темноволосая женщина, элегантно и роскошно одетая, умеющая носить меха. Одного этого хватило бы, чтобы выбить мистера Тодхантера из колеи, а она к тому ж еще и взирала на него холодно, враждебно и вопросительно; но окончательно добило его любопытное свойство глаз этой дамы. Темно-карие, большие, сияющие, они были даже прекрасны, но, на вкус мистера Тодхантера, определенно великоваты. Виделось в них что-то наглое, почти бесстыжее, а хуже всего было то, что они неудержимо притягивали к себе блекло-голубой взор самого мистера Тодхантера.

«Если долго смотреть в эти глаза, – нелепым образом подумал вдруг он, – она меня загипнотизирует, и это будет в высшей степени неприлично». Но оторвать взгляда не смог.

– Добрый день, – отнюдь не гостеприимно произнесла дама.

– Добрый день, – промямлил мистер Тодхантер, как заколдованный продолжая пялиться на эти несоразмерные глаза. – Я должен извиниться… за это вторжение… но я понятия не имел… мистер Фарроуэй… – И, потерявшись, умолк.

– Мистер Фарроуэй, похоже, заговорился по телефону. Придется нам знакомиться без него.

– Моя фамилия Тодхантер, – виновато представился мистер Тодхантер.

– Вот как? – Своей фамилии дама не назвала. Вместо этого она смерила мистера Тодхантера взглядом так, словно эта его фамилия окончательно переполнила чашу ее обид, и принялась снимать свои меха. Пока мистер Тодхантер раздумывал, не стоит ли даме помочь, приняв их и положив куда-нибудь, или же она, чего доброго, воспримет это превратно, дама сама решила его проблему, швырнув меха в одно кресло и усевшись в другое. – Давно вы знакомы с мистером Фарроуэем, мистер Тодхантер?

– О нет! – Мистер Тодхантер схватился за эту спасительную соломинку и осторожно присел на самый краешек поместительного кресла. Взор дамы с нескрываемым отвращением остановился на его брюках – обвислых, без намека на заутюженную складку, достойных, что и говорить, порицания. Несчастный мистер Тодхантер порадовался уже тому, что пустоты брюк удается отчасти заполнить мосластыми коленями. – Нет, отнюдь. Прежде мы встречались только однажды. А сегодня днем случайно столкнулись на «Кристи».

– Вот как? – произнесла дама, тоном своим недвусмысленно давая понять, что выше ее разумения, с чего вдруг Фарроуэй замусорил таким человеческим отребьем ее изысканную квартиру.

Теперь она внимательно рассматривала жилет мистера Тодхантера. Украдкой глянув, что могло привлечь к нему внимание дамы, мистер Тодхантер заметил большое яичное пятно. Он даже припомнить не мог, когда в последний раз ел яйца. Вот незадача!

– Ну-ну! – Дама сорвала с головы шляпку, бросила ее на диван, швырнув следом за ней перчатки и сумочку.

Мистер Тодхантер чувствовал себя как на сковородке. Последнее междометие явно означало, что его самым определенным образом подталкивают к тому, чтобы он встал и ушел, причем чем скорее, тем лучше. И давно уж пора бы, в отчаянии думал мистер Тодхантер, но все не мог придумать, что бы такое поучтивее сказать на прощание. Безуспешно копаясь в памяти, он вдруг поймал себя на том, что опять самым невежливым образом пялится на хозяйку. Поняв это по тому, как возмущенно она вскинула бровь, он поспешно перевел взгляд на окно.

И в этот ужасный момент, когда жизнь стала ему совершенно невыносима, в гостиную вернулся Фарроуэй. Мистер Тодхантер, качнувшись ему навстречу, поднялся с места.

– Мне пора, – пробормотал он, и дама впервые взглянула на него с одобрением.

– Нет-нет! – запротестовал Фарроуэй. – Вы непременно должны познакомиться с Джин!

– Вам, кажется, известно, что перед театром мне следует отдохнуть, – холодно заметила дама.

– Да, конечно-конечно. Но несколько минут ничего не изменят. А я хочу, чтобы вы познакомились с Тодхантером…

Мистера Тодхантера покоробило. Он не желал, чтобы его задерживали. К тому же в голосе Фарроуэя слышалась неискренняя сердечность, которую он нашел отвратительной. Явно не замечая, какие чувства он возбуждает в присутствующих, Фарроуэй нес свое:

– Присядьте, Тодхантер, сейчас Мари принесет коктейли. Так вот, дорогая, я встретился с мистером Тодхантером у «Кристи». На продажу выставили прекрасную старинную чашу, и я…

– Право, Ник, вам ли не знать, какую скуку наводят на меня все эти нудные подробности ваших вечных аукционов!

Фарроуэй вспыхнул:

– Да, дорогая! Но тут речь о том, что наш мистер Тодхантер собирался приобрести эту чашу. Он был готов выложить за нее шесть тысяч, но куда там! Она ушла за восемь. И все-таки – шесть тысяч, а? Такие деньжищи!

– Что, за дурацкую старую миску? Мистер Тодхантер! Неужели вы и впрямь были готовы потратить такую сумму? – почти проворковала хозяйка. Всю холодность вдруг как водой смыло. Чрезмерные глаза принялись излучать на гостя благоволение.

– Ну, как вам сказать… – промямлил мистер Тодхантер, сообразив, что нелепая забава даром ему не пройдет, но не зная, как теперь поступить. – Э-э… всего хорошего!

– Никуда вы не пойдете! – запротестовала дама. – Вы останетесь, чтобы выпить со мной коктейль, мистер Тодхантер. Я решительно на этом настаиваю!

– Вы же знаете, какова Джин, когда она настаивает, – усмехнулся Фарроуэй. – Остается только смириться.

Мистер Тодхантер хмыкнул что-то в ответ, совершенно не представляя, какова Джин, когда она настаивает, и не понимая, с какой стати ему это знать.

Прочтя, должно быть, эти чувства на лице гостя, Фарроуэй изумился:

– Как, неужели вы не узнали Джин?! Только вообразите себе, Джин, мистер Тодхантер вас не узнал!

– А с чего вы взяли, Ник, что все с первого взгляда обязаны меня узнавать? – великодушно отозвалась дама.

– Тодхантер, перед вами Джин Норвуд! – провозгласил Фарроуэй так, словно вручал приз охотнику за знаменитостями.

– Боже милостивый! – вежливо откликнулся мистер Тодхантер, который в жизни своей не слышал этого имени.

– Вы что, и впрямь ее не узнали?

– Признаться, нет.

– Вот она, слава! – пафосно воскликнул Фарроуэй, сопроводив это восклицание трагическим жестом, который мистер Тодхантер счел в высшей степени пошлым. – Но у действия есть и противодействие. Спросите-ка Джин, узнала ли она в вас Лоуренса Тодхантера, знаменитого критика из «Лондонского обозрения»!

– Так вы пишете, мистер Тодхантер? – любезно осведомилась мисс Норвуд.

Мистер Тодхантер пробормотал что-то утвердительное.

– Полагаю, ради развлечения?

– Э-э… да.

– Вы должны написать для меня пьесу! – заявила мисс Норвуд, расположение которой к мистеру Тодхантеру росло с каждой минутой.

– Что за вздор, дорогая! – вмешался Фарроуэй. – Видные литературные критики не пишут пьес, даже для таких великих актрис, как вы.

– А я уверена, что мистер Тодхантер напишет, если я попрошу, – игриво запротестовала мисс Норвуд, уложив свою длинную, узкую, очень ухоженную руку поверх ладони Фарроуэя, лежавшей у нее на плече. – Не так ли, мистер Тодхантер?

Мистер Тодхантер болезненно улыбнулся.

– А вот и коктейли! – все с той же фальшивой искренностью, так неприятно поразившей мистера Тодхантера, объявил Фарроуэй. – Прекрасно, Мари, поставьте их сюда. – Он вскочил и занялся шейкером. – Прошу, дорогая.

– Благодарю, дорогой. – Мисс Норвуд приняла бокал с бледно-зеленым коктейлем, на взгляд мистера Тодхантера, предпочитавшего херес, отвратительным, пригубила его и вынесла свой вердикт: – Опять эта кретинка не долила лимонного сока. Позвоните, Ники.

Явилась Мари, выслушала реприманд и, взяв шейкер, удалилась, чтобы исправить дело. Фарроуэй извинился за то, что заставил гостя ждать. Мистер Тодхантер сбивчиво объяснил, сославшись не на болезнь, а на общую слабость здоровья, что коктейли ему врач запретил. И добавил, что все-таки хотел бы уйти.

– Нет, сначала мы назначим день, когда вы придете ко мне обедать, – вмешалась мисс Норвуд. – Мы отделаемся от Николаса и мило поболтаем вдвоем. Обожаю знакомиться с людьми! Тем более что среди моих знакомых нет ни одного видного литературного критика.

И тут неожиданно для себя мистер Тодхантер пообещал явиться на обед к мисс Норвуд в следующий вторник, ровно в час.

Мисс Норвуд посмотрела на него с задумчивостью во взгляде.

– Приятно, должно быть, позволить себе такое хобби… Я имею в виду – сделать хобби своей профессией. Конечно, я обожаю театр и, разумеется, играла бы, даже если б была богата. Но для мужчины, должно быть, это особенно приятно.

– Да, так и есть, – с неловкостью отозвался мистер Тодхантер.

– Знаете, мистер Тодхантер, – продолжала мисс Норвуд, – а я никогда бы не приняла вас за богатого человека. То есть за очень богатого.

– Да? – уныло отозвался мистер Тодхантер. – Отчего же?

– Не знаю… Вы как-то не производите впечатления состоятельности, – сердечно пояснила мисс Норвуд, охватив взглядом жилет мистера Тодхантера, украшенный яичным пятном, и брюки, пузырящиеся на коленях.

– Ну так я и не богат, – мужественно признался мистер Тодхантер. – Уверяю вас, это ошибка.

Мисс Норвуд лукаво погрозила ему пальчиком.

– Вот вы, богачи, всегда так говорите! Ладно, я вас не виню. И без того довольно охотников отхватить кусок от вашего пирога.

– На пирог мистера Тодхантера они могут не рассчитывать, – бойко вставил Фарроуэй. – У него муха не пролетит. Спросите лучше, какие у него связи в Сити!

– И спрошу – во вторник, когда будем обедать, – любезно посулила мисс Норвуд и на этом позволила мистеру Тодхантеру удалиться.

С облегчением выйдя на тротуар, он вытер взмокший лоб и твердо решил, что в следующий вторник у него разыграется мигрень, он подхватит заразную, чрезвычайно опасную болезнь, а если понадобится, то и умрет. Все, что угодно, только бы не обедать с мисс Норвуд.

И тут он, как выяснилось, обольщался.

Мистеру Тодхантеру приоткрылся чуждый доселе мир, мир роскоши и элегантных нарядов, тонких духов, коктейлей, букетов и горничных в нарядах а-ля варьете. Из своего ричмондского далека мистер Тодхантер нашел этот мир не слишком манящим и определенно пугающим. Он окинул взглядом свою библиотеку, выполнявшую также функции гостиной. По сравнению с гостиной мисс Норвуд она выглядела мрачно, убого и непривлекательно, но мистеру Тодхантеру нравилась.

Он был доволен, что одним глазком заглянул в мир, о котором ходило столько слухов, совершенно, на его взгляд, неправдоподобных; но знакомиться с этим миром поближе ему совсем не хотелось.

Что касается Джин Норвуд, мистер Тодхантер, к своему удовлетворению, многое про нее узнал. Исходя из того, что она актриса, он изучил театральные объявления в «Таймс» и в самом деле обнаружил, что некая Джин Норвуд блистает в пьесе «Опавшие лепестки», которая идет в театре «Соверен». Поскольку мистер Тодхантер установил в доме твердое правило в течение трех месяцев хранить все газеты и только потом их выбрасывать, он отправил горничную Эди за кипой «Санди таймс» и вскоре разыскал там объявление о новой постановке. Читая между строк, он выяснил, что мисс Норвуд питает пристрастие к популярным пьесам с претензией на «интеллектуализм», что она не только актриса, но и импресарио, и что «Опавшие лепестки», похоже, еще несколько месяцев будут пользоваться успехом у жителей пригородов, осаждающих Вест-Энд, чтобы увидеть пьесу.

– Ну-ну, – пробормотал мистер Тодхантер.

Бывает, что имя, прежде неслыханное, вдруг потом попадается три-четыре раза подряд, а встречи с человеком, которого дотоле не знал, учащаются сразу после знакомства. То ли дело в том, что встреч этих подсознательно ждешь, то ли в простом совпадении, но, так или иначе, мистер Тодхантер столкнулся с обеими разновидностями этого феномена в первые же четыре дня после встречи с Фарроуэем.

Первой, кто назвал ему имя Джин Норвуд, была молодая дама, дальняя родственница, заглянувшая к мистеру Тодхантеру в субботу на чай. Мистер Тодхантер отнюдь не чурался молодежи, особенно молодых дам: с ними он чувствовал себя свободно, не ожидая подвоха. Он любил слушать их бесхитростный щебет, посмеивался, изображая цинизм и пресыщенность, хотя, сказать по правде, молодежь питала гораздо меньше иллюзий, чем сам мистер Тодхантер. У него вошло в привычку разыскивать дальних родственников и поддерживать с ними знакомство. Юноши, случалось, просили у него взаймы, и мистер Тодхантер, ценя родственные узы, охотно одалживал им деньги, а девушки приезжали в Ричмонд, чтобы выпить с ним чаю и поделиться семейными новостями, касавшимися главным образом людей, о которых он слышал впервые, которых сроду не видел, но которые между тем живо его интересовали.

В тот субботний вечер, едва ступив на свежепостриженную лужайку мистера Тодхантера, его юная четвероюродная сестра принялась делиться своими успехами:

– Лоуренс, ты не представляешь! Угадай, с кем я познакомилась на прошлой неделе!

– Ни за что не угадаю, Этель.

Про себя мистер Тодхантер находил Этель Маркхэм провинциалкой, вульгарной и недалекой. Она служила секретаршей в ателье модной одежды на Оксфорд-стрит, и ему никак было не понять, за что ей платят такое непомерное жалованье, как она утверждает.

– Я думала, и на этой вечеринке будет тоска смертная, но ошиблась! После спектакля туда заехала Джин Норвуд. Ты не поверишь, но, кажется, я, скромная-незаметная, ей понравилась! А? Что скажешь?

– Отвратительная особа, – скривился мистер Тодхантер.

– Да нет же, очаровательная! Прелесть! Милее я мало кого встречала!

– Правда? А по-моему, просто отрава.

Четвероюродная сестрица уставилась на него в упор.

– А что ты о ней знаешь?

– Ну, позавчера, так случилось, я зашел к ней на коктейль, – небрежно сказал мистер Тодхантер, с отвращением присовокупив: – У нее пианино в розовых бантах.

– Чушь! Джин Норвуд не такая, чтобы любить розовые банты!

– Ну, если правду, то там на крышке дорожка с китайской вышивкой, но это ничуть не лучше. А ее горничная – зовут Мари, только вообрази себе! – наряжена, как субретка!

– Лоуренс, ты меня разыгрываешь! Ты никогда в жизни не был у Джин.

– Уверяю тебя, дорогая моя. Более того, на следующий вторник я приглашен там отобедать, но, должен сказать, приглашения этого не приму. И сделай мне одолжение, Этель, – строго продолжил мистер Тодхантер, – называй впредь мисс Норвуд по имени только в том случае, если познакомишься с ней поближе. Что за манера фамильярничать со знаменитостями по примеру неотесанной публики из предместий или, хуже того, развязных газетчиков! Знаешь ли, хочется верить, что мои родственники выше этого.

– Всегда говорю, тебе следовало бы родиться сто лет назад, Лоуренс, – ничуть не обиделась его юная собеседница. – И не джентльменом, а старой девой. Так и вижу тебя с редкими волосами, убранными в пучок на затылке, и в жутком корсете из китового уса!

– Ну что за вздор ты несешь! – сердился мистер Тодхантер.

Вторым мисс Норвуд упомянул сосед, солидный, похожий на моржа мужчина, сбегавший иногда от ворчливой жены, дабы угоститься виски мистера Тодхантера и посидеть в покое и тишине, нацепив на голову вторую пару радионаушников. Мистер Тодхантер страстно любил Баха и отрывался от какого угодно занятия, чтобы приникнуть к радиоприемнику, когда в эфире звучала музыка обожаемого композитора. Однако же по причине, загадочной для его друзей, мистер Тодхантер так и не обзавелся репродуктором, а обходился допотопным детекторным приемником.

Просидев в полном молчании тридцать восемь минут, сосед мистера Тодхантера вдруг изрек, что на прошлой неделе они с женой ходили в театр «Соверен» на Джин Норвуд. С тем вниманием к словам, которое присуще писателям, мистер Тодхантер отметил, что супруги ходили не на «Опавшие лепестки», а «на Джин Норвуд». Название пьесы они, надо полагать, пропустили мимо ушей и уж как пить дать не знали имени драматурга, который, сочинив пьесу, тем самым предоставил мисс Норвуд случай себя показать.

Помолчав еще семь минут, гость дополнил свое сообщение, сказав, что знавал одного джентльмена, который был знаком с Джин Норвуд. Звали его Баттерсби. Так вот этот Баттерсби уверял, что мисс Норвуд – женщина поразительная, причем и на сцене, и в жизни; добра необыкновенно, выискивает молодых актрис и им помогает; короче говоря, золотое сердце.

– Золотое, – кивнул мистер Тодхантер. – Да… в следующий вторник я приглашен к ней обедать, – добавил он.

Его гость вынул трубку изо рта и вытаращил глаза.

– Да вы что! – благоговейно пробормотал он.

Мистеру Тодхантеру это польстило.

Тем не менее он был озадачен.

Пожалуйте, два человека отзываются о мисс Норвуд, как о воплощении обаяния и доброты, тогда как сам мистер Тодхантер иначе как грубым словом и назвать-то ее не может. Будучи человеком справедливым, он призадумался. Неужто он был предвзят? Неужто позволил чувству неполноценности, возникшему у него при виде роскошной квартиры, склонить чашу весов в ущерб хозяйке? Но нет, никакого чувства неполноценности он не испытал. Да, квартира произвела на него впечатление, возможно, даже вопреки его воле, но ничуть не поколебала его мнения о доме 267 по Лоуэр-Патни-роуд в Ричмонде как о жилище бесконечно более привлекательном; и мнения этого он придерживался не из чувства самозащиты, а от всего сердца.

Нет и еще раз нет. Эта женщина встретила его враждебно, холодно, грубо. Никаких в этом сомнений. И тут является Фарроуэй, почти в лоб дает ей понять, что он, мистер Тодхантер, человек состоятельный, и ее отношение к нему мгновенно меняется! Ужас как некрасиво. То, что она поклоняется деньгам, очевидно. Откровенно неприятный ей человек сразу набрал цену в ее глазах, едва она узнала, что он богат; тот, кто раньше вызывал зевоту, стал интересен; ничем не примечательный сделался… «Да она, чего доброго, и в любовники меня возьмет», – в тревоге думал мистер Тодхантер, который очень мало что знал о подобных вещах и брезговал тем, о чем догадывался. Потому что Фарроуэй, например, несмотря на весь свой писательский успех, как мужчина ничем не примечателен. Однако же он живет в этой роскошной квартире в качестве… в качестве кого? Он явно тяготит мисс Норвуд, однако она терпит его присутствие. И с ноткой иронии эхом повторяет за ним ласкательные имена, которые он к ней обращает. Не без отвращения мистер Тодхантер пришел к выводу, что эти двое состоят «в связи». И потом, Фарроуэй раньше был богат, это определенно. Однако теперь он почти что набивался мистеру Тодхантеру в посредники по продаже дорогого антиквариата за комиссионные; и если не это цель его ухаживаний, то что же еще может за ними крыться?

Что-то странное там происходит, решил мистер Тодхантер, вспомнив и жену на севере Англии, и двух почти позабытых дочерей. Странно весьма и весьма.

А потом настала очередь третьего из череды совпадений, которые случаются так часто, что заставляют нас недоумевать, действительно ли они случайны, или все сущее, включая и наши малозначительные персоны, есть часть единого Плана?

Престарелый кузен мистера Тодхантера (по материнской линии) имел обыкновение проявлять семейную солидарность тем, что каждый год посылал мистеру Тодхантеру бесплатный билет на ежегодную выставку Королевского общества садоводов в Челси. В садоводстве мистер Тодхантер решительно ничего не смыслил, за тем исключением, что по какой-то глубоко безотносительной причине мог отличить и назвать по-латыни двадцать семь видов диких орхидей; но в целом он благоволил всем цветам сразу и, глядя на них, отдыхал душой; потому-то он каждый год надлежащим образом и являлся в Челси. Вот и нынче он не позволил своей аневризме лишить себя этого маленького удовольствия, а вывел ее проветриться и прогуливал не торопясь, присаживаясь отдохнуть, как только найдется свободное место, что, впрочем, случалось нечасто.

Именно там, в треугольнике, образованном альпинарием, регулярным парком и дамским туалетом, скрытый рододендроном в вазоне, огромнее которого он в жизни не видел, мистер Тодхантер заметил женщину, чье лицо показалось ему знакомым. Она флиртовала с мужчиной, которого он тоже уже где-то видел. Женщина была стройна, элегантна и с шиком укутана в песцовый мех, мужчина молод и почти до неприличия привлекателен. То, что они флиртуют, не подлежало сомнению: затянутая в перчатку ручка дамы лежала в ладони ее спутника, и на глазах мистера Тодхантера, в муках припоминавшего, где же он их видел, спутник пытался эту ручку поцеловать. Дама при этом давала ему отпор – но так, что даже мистеру Тодхантеру было ясно: это обстоятельства места она находит неподходящими, а не обстоятельства действия.