Текст книги "Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник)"

Фарроуэй снова закурил сигарету – не торопясь, словно собираясь с мыслями.

– Знаете, в драматургии есть такой избитый сюжет: девушка хочет замуж за молодого человека. Ее мать из лучших побуждений заявляет, что скорее умрет, чем позволит ей выйти именно за него. Однако девушка все-таки становится его женой, и все ей симпатизируют, хотя ее мать в самом деле умирает с разбитым сердцем. Почему же? А потому что любовь – плотская любовь – превыше всех чувств. Это общая истина. Но по какой-то причине люди не применяют ее, эту истину, к той любви, которая возникает у человека уже женатого. В этом случае ход мысли совсем иной. Люди говорят: «О нет, ему следовало задушить в себе этот порыв». Они говорят так потому, что сами через такое не проходили. Что, если задушить этот порыв человек просто не в состоянии? Нет, об этом никто не думает. А вот если бы люди пережили подобное сами, они знали бы, что любовь – ну, или вожделение, страсть, одержимость, увлечение, совершенно не важно, как именно это назвать… – если она вспыхнула ярко, задушить невозможно. Есть меж людей такие особи, принадлежащие к фатальному типу, ничего не попишешь. Если вам посчастливилось никогда с ними не сталкиваться, ваша жизнь пройдет тихо и благородно. В противном случае она разобьется вдребезги. Вам конец.

Фарроуэй излагал эти сентенции бесстрастно и монотонно. Мистер Тодхантер мог только кивать. Ни разу в жизни не встретив фатальной для себя женщины, он мог лишь с уважением отнестись к страданиям человека, который сейчас изливал перед ним душу, пусть даже его собственная душа таких эмоциональных глубин не изведала.

– Поначалу, – продолжил Фарроуэй все тем же унылым тоном, – я боролся с собой. Как же без этого? Я называл себя слабаком. Говорил себе, что это оскорбительно, смехотворно; отчего такая напасть случилась именно со мной? Винил себя в том, что оказался не лучше тех, кого сам презирал когда-то за необоримую страсть к женщине. А потом понял, что представления о силе и слабости в данном случае не годятся: они не имели никакого отношения к состоянию, в котором я находился. Как бы мне это описать? Предположим, принимая ванну, вы решили просидеть под водой десять минут. И разве вы слабак, если задохнулись и вынырнули после первой минуты? Нет. У вас кончился кислород. Вы ничего не могли поделать. При чем здесь сила или слабость? Так было и в моем случае.

Конечно, я прекрасно понимал, что все это означает для моей семьи. И я ведь не злой человек, я родным очень сочувствовал. Но что я мог поделать? Расстаться с Джин было немыслимо – так же невозможно, как даже самому лучшему пловцу пробыть под водой более нескольких минут. Разумеется, я принес им несчастье. Я понимал это и презирал себя. Но и мне жилось нелегко. Отчасти потому, что я им сочувствовал, отчасти потому, что ревновал. Прежде я даже не догадывался, что способен на ревность… никогда никого не ревновал… но с Джин превратился в Отелло. Я понимал, что это глупо и отвратительно, но опять-таки был бессилен. Панически боялся, что меня лишат того самого кислорода, которым я дышу.

А Джин поводов для ревности давала сколько угодно. Потому что даже если сейчас она мне верна, то скоро не будет. Она ведь тоже над собой не властна, бедняжка. Ее влечет к мужчинам… правда, не к мужчинам как таковым, а чтобы испытать на них свою власть. И влечет к деньгам. Короче говоря, я на ее счет не обольщаюсь. Она уже… как бы это сказать?.. поощряла вас в определенном направлении?

– Да, – сказал мистер Тодхантер.

Фарроуэй кивнул:

– Конечно, она ведь знает, что я выжат досуха. Бедняжка! Что и говорить, Джин попросту аморальна, сколько бы она ни прикрывалась высокопарным вздором о себе и своем искусстве. О любви там и речи нет. Джин никогда никого не любила, потому что любит только себя. Себя она обожает. Вот в чем состоит ее мания. Думаю, ей и в голову не приходит сделать что-нибудь для других, потому что она просто не осознает, что вокруг нее тоже люди.

Доводилось вам слышать о сэре Джеймсе Бохуме, психиатре? Он не только знающий специалист, но и человек очень неглупый. Как-то мы встретились с ним в гостях, и после ужина мне удалось вовлечь его в разговор. Так вот, он сказал, помню, что секс – область, наименее доступная для исследования. Со временем мы все больше узнаем о скрытых мотивах людских поступков, но в том, что касается секса, разбираемся меньше, чем в эпоху палеолита. Особенно удивляет выбор сексуальных партнеров, не поддающийся никаким объяснениям. Почему А потерял голову из-за Б? Никто не может сказать. Это всего лишь факт, который следует принять, не анализируя его и не критикуя. Любовь к С смягчила и облагородила его, любовь к В превратила его в безумца.

Я рассказал сэру Джеймсу о своей теории «фатального типа», и он прямо ухватился за нее. Тут, по его мнению, происходит что-то вроде химической реакции. Сами по себе два ингредиента могут быть совершенно безвредны и сохраняют свою безвредность в сочетании со всеми другими субстанциями. Но стоит смешать их между собой – прогремит взрыв. С дымом и вонью, само собой. Я спросил его, есть ли способ побороть любовное безумие, и он ответил, что единственный, о котором он знает, – сублимация в иную форму, например, в религию, но осознанно, силой воли этот способ не применить, он работает, только если все происходит само собой.

И теперь я понимаю, что он прав. Делать нечего, остается только ждать. Может, безмозглый автомобилист собьет меня насмерть на улице. Или Джин поймет, что взять с меня больше нечего, и прогонит прочь. Но пока я ей нужен, я буду откликаться на зов. Сегодня утром по телефону меня так и подмывало отрезать: «Нет!» Но я не смог. Сил на это у меня нет. Или, конечно же, у нее появится кто-то другой. Это непременно случится в самом ближайшем будущем, и я жду этого с содроганием. Потому что добром это не кончится. Вот если бы Джин умерла… это был бы наилучший выход. Но на такую удачу нечего и надеяться. Джин не настолько великодушна.

Разумеется, я не раз подумывал ее убить… Незачем так удивляться, Тодхантер, – безрадостно усмехнулся Фарроуэй. – По-моему, каждый, кто безумно влюблен, не прочь иной раз убить предмет своей страсти. Как правило, из-за пустяка. Но в случае Джин это был бы не пустяк. Если есть на свете женщина, заслужившая, чтобы ее убили, так это она. Заметьте, она не зла – в том смысле, что, по существу, она не стремится причинять боль окружающим. Но она хуже любой злодейки, потому что даже не замечает, что вокруг нее живые люди. Особи такого типа – и женщины, и мужчины – вот кто несет ответственность за девять десятых всех человеческих страданий. Истинное зло – большая редкость. Я склонен считать его патологическим феноменом. Равнодушие – вот что страшно…

Мистер Тодхантер ждал продолжения, но Фарроуэй, по-видимому, закончил.

– Прошу меня простить, – наконец заговорил мистер Тодхантер, – но вы упомянули телефонный разговор сегодня утром. Правильно я понял, что мисс Норвуд позвонила вам и пригласила ее навестить?

Фарроуэй поднял на него тусклый взгляд.

– Да, а что? Она всегда так делает, если я несколько дней не появляюсь. Хочет удостовериться, что я не забыл ее, не разлюбил и так далее. Видите ли, пса надо держать на коротком поводке.

– Понимаю, – отозвался мистер Тодхантер, не уточнив вслух, как он трактует ситуацию, а именно, что мисс Норвуд, похоже, благоразумно намерена держать на привязи старого пса, пока не привяжет надежно нового, несмотря на все свои обещания отослать, чтобы его безболезненно усыпили.

Он озадаченно потер свою лысую макушку. То, что ему сейчас выложили, на его взгляд, было манифестом пораженчества в чистом виде. Притом совершенно искренним. Может ли человек успешно бороться с безумной страстью, осторожный мистер Тодхантер судить был не готов, хотя и придерживался мнения, что попробовать стоит. Но Фарроуэй явно был пораженец, он не обладал данными, чтобы бороться, – разве что физически, когда возникнет соперник. И что он тогда выкинет, в своем нынешнем помутнении ума, предугадать было невозможно.

В скверном расположении духа мистер Тодхантер отправился к себе в Ричмонд.

Он думал, что оставил все эти глупости далеко позади; сама идея ему и поначалу не нравилась, а уж теперь попросту внушала отвращение и ужас. Но совесть не давала ему покоя. Теперь, когда ему отчетливо представили способ принести перед смертью хоть какую-то пользу, прежде чем покинуть сей мир месяц-другой спустя, совесть не позволяла ему уйти в сторону. Бранясь и вздыхая, несчастный мистер Тодхантер оказался перед необходимостью при ближайшей возможности убить мисс Норвуд.

Полагая себя обязанным совершить убийство, афишировать этот факт мистер Тодхантер вовсе не собирался. Припомнив всех своих кузенов и кузин, он представил, как они ахнут, узнав, что в семье таился убийца. Намерений своих он не стыдился, но счел своим долгом перед семьей совершить задуманное как можно более тайно.

В растерянности, как поступить далее, мистер Тодхантер потратился на покупку целой кипы детективов в дешевых изданиях, чтобы ознакомиться с тем, как принято совершать преступления в подобных случаях. Из литературы он выяснил, что если убийцу не застали на месте преступления и он не оставил компрометирующих улик и отпечатков пальцев, а также не имел повода лишить жертву жизни, то можно быть уверенным в том, что в книге его поймают, а в жизни скорее всего – нет.

Не вполне этим выводом удовлетворенный, мистер Тодхантер потратился еще больше на книги по популярной криминологии и, преодолев гадливость к тому малограмотному слогу, которым они по большей части излагались, прилежно их изучил. Из сих трудов он узнал, что самые успешные мастера убивать – то есть те, кто совершил достаточно крупный промах, чтобы в итоге их заподозрили, но до того имевшие на своем счету два-три благополучно не раскрытых преступления, – избавлялись от трупа предпочтительно посредством огня. Но мистер Тодхантер ни на что подобное не рассчитывал. Убить наивозможнейше милосердно и безболезненно и как можно скорее скрыться с места преступления – вот как он видел свою задачу. Проделывать что-то с трупом он, уж конечно, не собирался. Поэтому самое пристальное внимание он уделил тем казусам, когда преступник совершал убийство быстро, бесшумно, не оставив по себе никаких значимых улик.

Постепенно, почти к сожалению и даже к вящему ужасу мистера Тодхантера, к началу лета у него сложился некий, в наметках, план.

Первой составляющей этого плана была необходимость ознакомиться не только с ричмондским домом мисс Норвуд, но и с ее распорядком в те дни, когда она там бывает, – причем не возбудив подозрений и не допустив, чтобы кто-то припомнил позже, что подобные расспросы производились. Обдумав вопрос всесторонне, мистер Тодхантер пришел к выводу, что лучшей осведомительницей будет сама хозяйка дома. При этом, однако, предпочтительно было всячески избегать каких-либо дел с мисс Норвуд на публике, чтобы их знакомство впоследствии выглядело самым поверхностным. С этой точки зрения удачнее всего выглядела идея подстеречь мисс Норвуд где-то на улице, например, когда она будет прогуливаться, пройтись с ней, в несколько минут разрешить все вопросы, а потом расстаться, и никаких свидетелей разговору.

Сказано – сделано. Чувствуя себя злодеем из мелодрамы, мистер Тодхантер принялся прохаживаться вблизи лондонской квартиры мисс Норвуд примерно в тот час, когда после дневного отдыха ей надлежало отправиться в театр на вечернее представление. В первые два дня увидеть ее ему не удалось. На третий мисс Норвуд вышла из дома вместе с Фарроуэем, и они тут же сели в такси, а мистер Тодхантер торопливо отвернулся, – впрочем, успев заметить, что Фарроуэй с виду влюблен до самозабвения, сияет от счастья и ничуть не похож на человека, которого отправили восвояси. Но на четвертый день упорство мистера Тодхантера было вознаграждено. Мисс Норвуд вышла одна и принялась озираться в поисках свободной машины. Рискуя своей аневризмой, мистер Тодхантер поспешно направился к ней.

Его приветствовали яркой улыбкой и живо простертой рукой.

– Мистер Тодхантер! А я уж думала, вы меня забыли! Право, вы меня огорчили! Почему вы не позвонили мне, чтобы я заказала вам ложу? Я же обещала! – И, не отпуская его руки, мисс Норвуд легонько пожала ее в знак упрека.

Мистер Тодхантер, находя такую игривость несносной, попытался высвободить руку, но безуспешно.

– Ну, я думал, вы позвоните мне сами… – промямлил он.

– Вот уж действительно! Будто бы у меня больше дел нету, кроме как докучать вам по телефону? Знали бы вы, как я занята! День-деньской и напролет всю неделю. Впрочем, как и вы, финансовые воротилы. Не так ли?

– Что, простите? – переспросил финансовый воротила.

– Ну ведь… спросить вас, так только вы и работаете. И все-таки, – смягчилась мисс Норвуд, – раз вы наконец пришли меня навестить, пожалуй, придется простить вас. Как жалко, что как раз сейчас мне пора в театр. И увы, не может быть и речи об ужине после спектакля.

Мистер Тодхантер выдернул наконец свою руку и в тревоге, что кто-то запомнит, как они тут у подъезда мисс Норвуд вдвоем любезничают, несколько забылся.

– Нет, я ужинаю дома, – брякнул он. – Просто проходил мимо.

Мисс Норвуд на мгновение растерялась, а потом в голос расхохоталась – и не сказать, что вполне непринужденно.

– Ну какая же вы прелесть! Вот за это я вас и ценю. Вы не такой, как все. Знаете, всякий другой на вашем месте схватился бы за случай уверить, что шел навестить меня.

– В самом деле? – растерялся мистер Тодхантер. – А почему?

Мисс Норвуд прищурила на него свои огромные глаза.

– А потому, что… впрочем, это не важно, если вы сами не понимаете… Ну что ж, не стану вас задерживать, мистер Тодхантер. Или, если вы не очень спешите, потратите пару секунд, чтобы поймать для меня такси?

– Что вы, я совсем не спешу, – придя в чувство, галантно отозвался мистер Тодхантер. – И почту за честь, если вы позволите мне проводить вас до театра.

– Боюсь, вам это будет скучно, – холодно заявила дама.

Мистер Тодхантер, подавив в себе острое желание хорошенько встряхнуть ее, изобразил улыбку, сделал бессмысленное лицо и сказал:

– А мне-то казалось, что мы друзья, Джин.

Мисс Норвуд мгновенно растаяла.

– Что, вы, значит, не передумали? А я уж было решила… Знаете, мистер Тодхантер, вы для меня загадка.

– Правда? – Торопясь скорее убраться от дома мисс Норвуд, мистер Тодхантер двинулся по тротуару; той поневоле пришлось следовать за ним. – Как же это?

– Ну, я никак не могу раскусить вас. В тот день, когда мы обедали, мне казалось, мы прекрасно понимаем друг друга. А сегодня… сегодня вы какой-то другой.

– В самом деле? – ускорил шаг мистер Тодхантер. – Нет, я не чувствую себя другим. То есть… я хочу сказать, что мое восхищение вами ничуть не уменьшилось.

Мисс Норвуд вновь разразилась смехом, заставив своего спутника в страхе оглядеться, не привлекла ли она этим непрошеного внимания прохожих.

– Нет-нет! – заливалась мисс Норвуд. – Ни в коем случае не делайте комплиментов! Это вам не идет. Вам идут прямота и неприкрытая откровенность. Вот перед чем не в силах устоять мы, слабые женщины.

– Неужели? – Мистер Тодхантер снял свою кошмарную шляпу и как бы невзначай протер платком лысину. – Мм… я и не знал… Мм… послушайте, кажется, у вас дом в Ричмонде?

– Да, – слегка удивилась мисс Норвуд. – А почему вы спрашиваете?

– А я тоже живу в Ричмонде. Вот и подумал, – в отчаянии продолжал мистер Тодхантер, – раз мы живем по соседству, могли бы как-нибудь встретиться.

– О, с удовольствием! Почему бы в воскресенье вам не зайти ко мне пообедать? Или поужинать?

– В воскресенье? – Мистер Тодхантер, отнюдь не собиравшийся ходить к ней в гости, принялся искать предлог для отказа. – Боюсь, в воскресенье я не смогу, но… кстати, а где именно расположен ваш дом?

– На самом берегу. Чудное место. Сад сбегает прямо к реке. Люди, которые катаются на лодках, высаживаются и устраивают пикник у меня на газоне. Все твердят, что мне следует поставить ограду, но я считаю, надо проявлять щедрость. Ведь правда, если людям приятно отдыхать у меня на лужайке, я думаю, отчего же мне им мешать? Пока они не делают ничего плохого? Видите, я должна предупредить вас: я почти коммунистка. Вы очень шокированы?

– Отнюдь. Я и сам коммунист в некотором роде, – ответил мистер Тодхантер, сбивая мисс Норвуд с толку, но совсем не намеренно. Сказать по правде, он не привык гулять по Вест-Энду в компании красивых разнаряженных дам, и его нервировали те взгляды, которыми всякий, кто проходил мимо, сопровождал его спутницу. Мистеру Тодхантеру в его нервозном состоянии казалось, что все сразу ее узнают и что контраст между тем, как она элегантна, и тем, как он сам непригляден, до того велик, что не может не броситься в глаза, а значит, каждый, кто видит их, сможет потом опознать его на суде. Но сесть в такси было еще опаснее: их маршруты, как он выяснил из детективных романов, установить так же просто, как выяснить, куда ведут следы на снегу.

Он попытался сосредоточиться на том, ради чего явился.

– Значит, ваш дом у реки? А мой нет. Но я часто катаюсь по реке. Наверное, миную и ваш дом. Где именно он расположен?

Мисс Норвуд подробно описала, где стоит ее дом, и мистер Тодхантер, который неплохо знал местность, без труда вспомнил его. Так он и сказал.

– Значит, часто катаетесь по реке? – подхватила мисс Норвуд. – Отчего бы вам как-нибудь не захватить и меня? Обожаю, когда меня катают!

– Я был бы счастлив, – раздумчиво произнес мистер Тодхантер, которому как раз явилась идея. – Значит, если увижу вас в саду как-нибудь вечером…

– Вечером я всегда в театре.

– Ах да, конечно. А в воскресенье?

– А в воскресенье повсюду столько народу… – вздохнула мисс Норвуд. Она взглянула на своего спутника, и его понурое лицо вдруг подвигло ее на неожиданное решение. Похоже было на то, что он весь пылал. На беду мисс Норвуд, она не владела искусством читать по глазам, не то точно не стала бы перестраивать свои планы, потворствуя желаниям нового поклонника. – Знаете что? Как ни удивительно, в следующее воскресенье я буду совсем одна. А когда я по вечерам бываю одна, то посиживаю в моем любимом местечке, которое устроила специально для этого. Это маленький уголок, где высажены розы и душистые цветы, он скрыт отовсюду, но оттуда есть чудесный вид на реку, а позади него длинная пергола, которую я перестроила из развалин старого амбара. Там просто несказанно чудесно! Так вот если вдруг, – игриво продолжила мисс Норвуд, – в следующее воскресенье вы случайно окажетесь свободны, захотите покататься на лодке и повидаться со мной, чтобы поболтать при луне… только и нужно, что пристать к берегу у моей лужайки, пройти вверх по саду, держась левой стороны, и вы окажетесь в моем уголке!

– Очень надеюсь, что это сможет осуществиться, – произнес мистер Тодхантер, пряча радость под чрезмерной рассудительностью.

Судя по виду мисс Норвуд, она предпочла бы ответ более определенный, поскольку на мгновение лицо ее сделалось жестким и расчетливым. Всего на одно мгновение – но мистер Тодхантер, который как раз тогда на нее взглянул, успел это отметить.

– Ах, как было бы славно, – мечтательно произнесла мисс Норвуд, – побыть наконец одной, наедине с другом – настоящим другом… поговорить… открыть душу…

– Да, – согласился мистер Тодхантер, сочтя про себя, что мисс Норвуд переигрывает.

Они уже приближались к театру, и его все больше смущали восхищенные взгляды и даже приветствия прохожих, обращенные к его спутнице. Прогулка стала напоминать триумфальное шествие, и если для мисс Норвуд такое было в порядке вещей, то для мистера Тодхантера – ни в коем случае нет. Зато та во внимании просто купалась. На все взгляды она отвечала очаровательными полупоклонами, в нужной пропорции сочетая дружелюбие и снисходительность, а тех, кто с ней здоровался, одаривала еще и полуулыбкой.

Мистер Тодхантер не вынес всего этого и поддался панике.

– Прошу меня извинить, – ни с того ни с сего сказал он. – Совсем забыл… назначена встреча. Чрезвычайно важное дело… речь о миллионах… то есть о тысячах. Примите мои извинения. Э… до воскресенья, надеюсь. Прощайте! – И, круто развернувшись на каблуках, он оставил даму стоять посреди Лондона, изумленно глядеть, как он удаляется шаркающей походкой.

А мистер Тодхантер, удаляясь, заметил некие изменения в составе воздуха, которым дышал, и не сразу, но объяснил это тем, что вышел из облака пахучих духов, которыми обильно поливалась мисс Норвуд.

«Фу! – с несказанным отвращением подумал он. – Да она смердит!»