Текст книги "Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера"

Но, как оказалось, образование, особенно когда с ним все в полном порядке, довольно опасная штука. Мой главный личный секретарь тут же ухватился за возможность затащить меня в совершенно бессмысленную, чисто академическую и не имеющую никакого отношения к нашему разговору полемику.

– Нет-нет, господин премьер-министр, «Но мне никаких но…» – это широко известная цитата из девятнадцатого века, где-то около 1820 года. Впервые эту фразу использовала в одной из своих «дамских» новелл, кажется, Сюзанна Сентиливр, известная писательница тех времен, однако популярность она приобрела, насколько мне известно, только после того, как Вальтер Скотт упомянул ее в своем всемирно известном романе «Антиквар».

Я, с трудом сдерживая раздражение, как можно вежливее поблагодарил Бернарда и поинтересовался, не могли бы мы вернуться к теме нашего разговора. Он сделал вид, будто меня не понял – думаю, намеренно, – чтобы как можно скорее прекратить разговор о доступе сэра Хамфри в кабинет премьер-министра. То есть в мой кабинет.

– Да, само собой разумеется, господин премьер-министр, но… видите ли, все дело в том, что, ради бога, простите меня, но, боюсь, вы путаете миссис Сентиливр со старым Капулетти в «Ромео и Джульетта», действие III, сцена V, когда он сказал: «Не благодарите меня, если не за что благодарить, и не заставляйте меня гордиться, если гордиться нечем».

Я снова поблагодарил Бернарда и попросил его передать это сэру Хамфри.

Он тупо посмотрел на меня.

– Передать что?

– «Не заставляйте меня гордиться, если гордиться нечем, сэр Хамфри».

– Да, конечно же, господин премьер-министр, – покорно ответил Бернард. Хотя назвать его вид счастливым было бы весьма затруднительным. – Но… дело в том, что есть одна маленькая проблема. Если мне предстоит отобрать у него ключ, то придется объяснить и причину. Какую?

Мое терпение почти лопнуло. Да, он прирожденный аппаратчик. Один из тех, кто умеет видеть только проблемы. Но ведь у каждой проблемы есть решение, разве нет?

– Вы же профессионал, Бернард. Так найдите причину! – рявкнул я. – Неужели так трудно?

Услышав слово «профессионал», он тут же пошел на попятную.

– Да, само собой разумеется, господин премьер-министр. Благодарю вас, господин премьер-министр.

Я бросил на него довольный взгляд поверх моих узких профессорских очков.

– Не благодарите меня, если не за что благодарить, Бернард.

(Через два года после описываемых событий мемуары Дороти Уэйнрайт под названием «Большое ухо премьер-министра» стали самым настоящим бестселлером. В приведенном ниже отрывке мы узнаем ее точку зрения на то, что произошло позже, когда Бернард Вули попытался воспользоваться полномочиями, которые «милостиво» предоставил ему Хэкер. – Ред.)

«Я буквально физически предвкушала свое немедленное возвращение в „родной“ офис, когда до меня вдруг донесся громкий возбужденный голос Бернарда, исходивший из его кабинета с противоположной стороны приемной.

– Я же сказал нет, сэр Хамфри, – прокричал он, а затем повторил это еще раз. Только чуть тише.

Поскольку меня это по-настоящему заинтриговало, я не поленилась пойти туда и увидела, что Бернард разговаривает по телефону. С багровым лицом и необычным для него взволнованным видом.

– Сэр, я же сказал вам нет, неужели не понятно? – кричал он в трубку, когда я вошла. – Премьер-министр специально предупредил меня, что сейчас он крайне занят.

Очевидно, сэр Хамфри попросил его о встрече лично с ним, потому что Бернард после небольшой паузы отчетливо сказал:

– Я тоже крайне занят.

На какое-то время на линии, похоже, возникли какие-то помехи, но затем Бернард вдруг встал во весь своей рост, полных сто семьдесят восемь сантиметров, сделал глубокий вздох и подчеркнуто твердо сказал:

– Нет, сэр Хамфри, простите, но вы не можете туда пройти. У вас нет должного разрешения.

– Какие разрешения, Бернард? Я буду там в любом случае! Неужели непонятно? – прокричал Хамфри так, что было слышно даже мне, и с треском грохнул трубку на рычаг.

Бернард медленно опустился на свой стул. Судя по его внешнему виду, он был то ли наполовину довольный, то ли наполовину испуганный. Во всяком случае, посмотрел на меня с идиотской улыбкой на лице и задумчиво произнес:

– А знаете, секретарь Кабинета не поверил своим собственным ушам!

– И что он сказал?

– Что будет там в любом случае.

– Скажите, вы на самом деле уверены, что этого не произойдет? – с вполне искренним сочувствием спросила я.

Бернард откинулся на спинку стула.

– Да, думаю, да, не будет. Я уже поручил нашей службе безопасности отобрать у него ключ.

Именно в этот момент дверь открылась и в кабинет ворвался сэр Хамфри. Буквально ворвался! Таким откровенно разгневанным, признаться, я секретаря Кабинета еще никогда не видела. У него, как иногда говорят, „шел пар из ушей“.

Бернард вскочил, как ужаленный.

– О, мой бог!

– Нет, Бернард, – сердито поправил его Хамфри. – Это всего лишь ваш начальник.

(В техническом смысле, возможно, так оно и было, поскольку сэр Хамфри являлся главой государственной службы. Однако с тех пор, как Бернард Вули переехал в Номер 10, он фактически перестал быть подчиненным сэра Хамфри. Теперь, когда он стал главным личным секретарем премьер-министра, у него было не меньше власти и влияния, чем у секретаря Кабинета – отсюда и весь сыр-бор. – Ред.)

– Как вам удалось пройти через стальную дверь? – удивленно произнес Бернард.

– Куда подевался мой ключ? – требовательно спросил сэр Хамфри.

– Значит, у вас есть запасной! – догадался Бернард.

– Где мой ключ? – прорычал Хамфри.

Бернард собрал всю свою волю в кулак.

– Его приказал мне забрать премьер-министр.

Мне почему-то захотелось прийти на помощь своему коллеге, поэтому я согласно кивнула головой и добавила:

– Да, именно так оно и было.

Сэр Хамфри злобно повернулся ко мне.

– Не могли бы вы не совать нос в чужие дела, любезнейшая? К вам это не имеет ни малейшего отношения. – Он снова повернулся к Бернарду. – У премьер-министра нет никакого права лишать меня моего ключа.

– Это его дом.

– Это государственное учреждение.

К моему удовольствию, Бернард не испугался и даже не потерял самообладания.

– Полагаю, премьер-министр может сам решать, кого пригласить в свой дом, а кого нет. Я ведь, например, не даю своей теще ключи от моего дома.

Я с трудом удержалась от громкого смеха. Только слегка улыбнулась. От подобного сравнения лицо сэра Хамфри побагровело от гнева.

– Я вам не теща премьер-министра!

Но Бернард ничего ему не ответил. Впрочем, ему не было особой нужды что-либо говорить. Поэтому он просто стоял и молчал. Не дождавшись ответа, Хамфри отошел к окну и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы прийти в себя и немного успокоиться. Затем снова повернулся к нам. С коварной усмешкой на лице.

– Послушайте, Бернард, стоит ли нам ссориться из-за таких мелочей? Нам с вами вместе работать еще годы и годы. Не забывайте: премьер-министры приходят и уходят, а вот ваша карьера целиком и полностью зависит от тех, кто обладает реальной властью снимать и назначать, повышать в должности или же понижать.

– Давайте лучше вернемся к теме, – резко перебила его я. Сэр Хамфри бросил на меня испепеляющий взгляд. О, если бы взгляды могли убивать!

Бернард, надо отдать ему должное, тут же вернулся к теме нашего разговора, сказав:

– Я продолжаю настаивать на том, чтобы вы сказали мне, как сюда вошли.

Сэр Хамфри немедленно поджал губы, что на хорошо знакомом всем в Уайтхолле языке означало – мои уста закрыты.

– Значит, у вас есть свой собственный ключ, – обвиняющее произнес Бернард. – Хотите уверить меня, что собственного ключа у вас нет?

Хамфри чуть скривил рот в надменной улыбке.

– Я не говорю вам, что его у меня нет, я просто не говорю вам, что он у меня есть.

Бернард протянул свою руку.

– Передайте его мне!

Несколько мгновений сэр Хамфри пристально смотрел на Бернарда, затем круто развернулся и вышел из кабинета. Бернард, тяжело дыша, медленно опустился на стул. Чтобы хоть как-нибудь его поддержать, я с одобрением в голосе сказала ему, что у него все очень здорово получилось, что он вел себя молодцом.

Он молча кивнул. Затем снял трубку одного из своих телефонов, позвонил в службу безопасности, попросил их немедленно сменить замки на двери, соединяющей офис Хамфри с Номером 10, и принести все ключи лично ему».

(Позже, в тот же самый день, 3 марта, в офисе сэра Хамфри Эплби состоялась обычная еженедельная встреча постоянных заместителей. А недавно нам посчастливилось найти в личных записках сэра Фрэнка Гордона весьма интересную бумагу, описывающую обмен мнениями о том, что, собственно, происходило на той встрече. – Ред.)

«Перед моим уходом из Номера 10 Хамфри, встретив меня в коридоре, поинтересовался, как прошла моя беседа с ПМ. Я не стал говорить ему, что его бесцеремонное вмешательство чуть все не испортило. Сказал только, что все прошло очень хорошо.

Он спросил меня, обсуждали ли мы какой-либо определенный предмет. Я спросил его, какой именно определенный предмет его интересует. Он спросил меня, поднимал ли ПМ вопрос о каких-либо назначениях в аппарате или намекал на возможное перераспределение обязанностей. Поскольку ПМ практически ничего не обсуждал, я только дал Хамфри понять, что поскольку мы обсудили довольно широкий круг вопросов, где-нибудь подобное, может быть, и проскочило.

Как ни странно, но больше всего его интересовало, пришли ли мы с ПМ к какому-нибудь заключению. Думаю, что-то его явно тревожит. Поэтому я ограничился тем сообщением, что обе стороны приводили свои аргументы, которые, само собой, иногда несколько отличались друг от друга, хотя лично мне, судя по всему, беспокоиться не о чем».

(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)

6 марта

Мой план полностью сработал. Наконец-то Хамфри поставили на место! Как я предлагал Дороти всего день или два назад, ему давно пора подрезать крылышки. (От внимательного читателя не ускользнет тот факт, что где-то в самом начале этого раздела Хэкер признавал, что предложение «подрезать Эплби крылышки» исходило не от него, а от Дороти Уэйнрайт. – Ред.)

Бернард сменил замки на двери, соединяющей офис Хамфри с Номером 10, и теперь, чтобы попасть сюда, Хамфри будет просто вынужден испрашивать официальное разрешение. Более того, когда сегодня утром Хамфри позвонил, чтобы испросить такое разрешение, мой главный личный секретарь ему… от-ка-зал!

Вскоре после этого Бернард и Дороти услышали громкий стук в дверь, сопровождаемый не менее громкими криками:

– Откройте дверь! Немедленно откройте дверь!

Не получив никакого ответа, Хамфри выбежал из своего офиса через парадный вход на улицу Уайтхолл, завернул за угол, торопливо поднялся по Даунинг-стрит и, запыхавшись, подошел ко входу в Номер 10. Но стоявшие у двери двое полицейских категорически отказались его пропустить, потому что у него не было ни положенной гостевой карточки с приглашением, ни специального пропуска в Номер 10, а только пропуск в собственный офис.

Следуя строгим инструкциям, полученным им от самого Хамфри, на прошлой неделе Бернард ввел новые правила безопасности: теперь ни один человек не мог пройти в Номер 10, не имея при себе указанных выше карточки или пропуска. Или хотя бы если не был внесен в список для приглашенных.

Полисмены, конечно же, прекрасно знали секретаря Кабинета в лицо, поэтому один из них тут же позвонил наверх, чтобы получить необходимое разрешение, однако к тому времени и Бернард, и Дороти уже ушли в мой кабинет для беседы со мной.

Хамфри, очевидно, вернулся в свой офис, выпрыгнул через окно во внутренний садик Номера 10, пробежал через лужайку и цветочные клумбы и, словно вор-домушник, вскарабкался по стене на балкон моего кабинета.

Естественно, что я узнал обо всем этом, только когда через стеклянные двери балкона увидел взлохмаченную голову Хамфри. Я улыбнулся и приветственно помахал ему рукой. Он лихорадочно схватился за дверную ручку, энергично ее дернул, пытаясь открыть, и… нас всех моментально оглушил вой сирен. Буквально через несколько секунд в мой кабинет ворвалась целая орава полицейских в форме и с собаками, а также детективов в штатском.

Мы все закричали, что с нами все в полном порядке, что нас не надо защищать от секретаря Кабинета, каким бы разгневанным или обиженным он ни казался, что…

После чего сирены были сразу же выключены, а охрана покинула кабинет.

Сэр Хамфри подошел ко мне и вручил письмо, написанное его собственной рукой.

– Что это, Хамфри? – удивленно спросил я.

Но он был не в состоянии выговорить хоть слово: только молча стоял, сердито пыхтел, с трудом сдерживая слезы, пытаясь не потерять лица и сохранить достоинство. Единственно, что ему удалось сделать, это выразительно ткнуть пальцем на свое послание. Я внимательно его прочитал.

«Уважаемый господин премьер-министр!

Считаю необходимым в самых сильных выражениях выразить свои категорические возражения против введения новых правил, которые накладывают серьезнейшие и по-своему недопустимые ограничения на перемещения старших членов иерархии. Кроме того, в случае, если данные возмутительные и унизительные новации будут увековечены, следует неизбежно ожидать прогрессирующего ухудшения важнейших каналов коммуникации, результатом чего станет организационная атрофия и административный паралич, которые сделают практически невозможным логически последовательное и должным образом скоординированное функционирование правительства Ее Величества на территории Великобритании и Северной Ирландии.

Ваш верный и покорный слуга,

Хамфри Эплби».

Я внимательно его прочитал. Потом еще раз перечитал. Затем поднял глаза на Хамфри.

– Вы хотите сказать, что потеряли свой ключ?

– Господин премьер-министр, – с отчаянием в голосе произнес он. – Я вынужден настаивать на том, чтобы мне дали новый.

Мне стыдно признаться в этом, но меня забавляла возможность снова поиграть с ним, словно кошка с мышкой.

– В должное время, Хамфри, – ответил я. – При соответствующих обстоятельствах. Когда созреют требуемые условия. Ну а пока нам надо принять другое решение. Куда более срочное. О кабинете Дороти.

– Вот именно! – охотно подтвердила она.

Хамфри попытался в свойственной ему манере отмахнуться, но я не доставил ему такого удовольствия.

– Нет-нет, Хамфри, этот вопрос должен быть решен немедленно. В ту или другую сторону. Впрочем, равно как и с вашим ключом…

По его мгновенно напрягшемуся лицу было видно, что до него все дошло. Пока он мучительно боролся сам с собой, я попробовал дать ему возможность «спасти лицо».

– А знаете, мне бы очень хотелось услышать вашу личную точку зрения на все это. В каком-то смысле она имеет ключевое значение. Как вы считаете?

Он как бы глубоко задумался, якобы в поисках взвешенного решения и достойного компромисса. Затем медленно произнес:

– Знаете, господин премьер-министр, при здравом размышлении, мне тоже кажется, что… миссис Уэйнрайт на самом деле нужно сидеть где-то рядом с вашим кабинетом.

Слава богу, все наконец-то образовалось. Мы все вздохнули с облегчением.

– Значит, возвращаем ее на старое место? – спросил я. Он согласно кивнул. – Немедленно? Прямо сейчас? – Он снова кивнул.

Я попросил Бернарда дать ему новый ключ, поблагодарил за помощь и взаимопонимание и позволил им всем идти заниматься своими делами.

В тот же день, только несколько позже, Бернард сообщил мне, что звонил сэр Хамфри и просил разрешения поговорить со мной с глазу на глаз.

– Конечно же! Пусть приходит, – довольный, разрешил я.

Бернард великодушно пригласил его. Хамфри вошел в кабинет с куда большей степенью уважительности, чем раньше, и сразу же вежливо поинтересовался, решена ли другая проблема.

Другая проблема? Ума не приложу, что он, собственно, имеет в виду… Он прочистил горло.

– Могу я… э-э-э… спросить, кто будет главой государственной службы?

– Возможно, вы, – сказал я. Он расплылся в улыбке. – Или, возможно, сэр Фрэнк, – добавил я. Его улыбку будто стерли с лица. – Или, возможно, вы продолжите делить эти обязанности между собой. Как и раньше. Но, что бы не случилось, это будет мое решение, так ведь, Хамфри?

– Да, господин премьер-министр, – покорно ответил он; теперь передо мной стоял куда более печальный, но и более мудрый человек!

5
Настоящее партнерство

9 марта

Сегодня я, слегка пошатываясь от усталости, поднялся по лестнице в нашу квартиру, чтобы перекусить. К счастью, Энни оказалась дома. Она бросила на меня всего один взгляд и сразу же поняла, что заседание Кабинета прошло из рук вон плохо.

– Есть у нас что-нибудь для смывания крови с ковров? – спросил я, с глубоким вздохом опускаясь в свое кресло с яркой ситцевой обивкой.

– Чьей крови? – поинтересовалась Энни, доставая графинчик.

– Всех и каждого.

Она спросила, налить ли мне порцию виски или двойную. Я предпочел тройную.

Главной причиной моей внезапной депрессии послужил отчет казначейства, который нам прислали только сегодня утром. Финансовый кризис оказался куда хуже, чем кто-либо из нас мог предположить. Никто не заметил, даже не почувствовал его наступления – меньше всего лично я – кроме одного человека: моего предшественника, последнего премьер-министра. Ничего удивительного, что он так неожиданно подал в отставку!

Энни это совсем не удивило.

– Я всегда удивлялась, с чего бы ему подавать в отставку, освободив место человеку, который старше его. Странно, не правда ли?

– Я совсем не старше его, – с обидой заметил я.

– О, вот как? – Она бросила на меня сочувственный взгляд. – Может, ты просто так выглядишь…

Я выгляжу так только сейчас, это уж точно! От свалившихся проблем у меня просто пухнет голова: прежде всего, что мне делать с необходимыми бюджетными урезаниями в расходной части? Далеко не все члены моего Кабинета будут готовы на них пойти. Наоборот, у большинства из них в голове амбициозные планы развития. Тем более, что в свое время я сам попросил их об этом.

До нас донеслись звуки медленных, тяжелых, каких-то безжизненных шагов на лестнице, и в гостиную вошел мой главный личный секретарь. Энни предложила ему виски.

– Тройной, пожалуйста, – уныло попросил он.

Энни сочувственно кивнула, но мудро предпочла промолчать.

– Бернард, – обратился я к нему, – почему Хамфри не предупредил меня о приближении кризиса?

Он сел на низенькую тахту и отпил из своего бокала.

– Вряд ли сэр Хамфри что-нибудь понимает в экономике, господин премьер-министр, у него ведь чисто классическое образование, сами знаете.

– Ну а сэр Фрэнк? Разве он не глава казначейства?

Бернард отрицательно покачал головой.

– Боюсь, он разбирается в экономике еще хуже, господин премьер-министр. Он ведь экономист.

Энни присоединилась к нашей беседе с бокалом вина в руке.

– Джим, если на страну надвигается кризис, то неужели члены Кабинета не понимают простой истины – надо урезать расходы?

– Нет, они прекрасно понимают, что расходы надо урезать, но… у других, не у них.

– Но это же чистейшей воды эгоизм, – заметила она, делая глоток из своего бокала.

Моя жена почему-то все еще считает, что Кабинет – это единая команда. На деле же все совсем наоборот. Члены Кабинета постоянно конкурируют друг с другом и то и дело строят различные козни. А популярность легче всего завоевать, тратя деньги. Государственные деньги! Они делают членов Кабинета популярными у министерств, партии, парламента, прессы, в то время как сокращение расходов неизбежно ведет к падению их популярности. Энни не поняла, зачем Бернард попытался, как он выразился, «популярно ей все объяснить», но, так или иначе, делал он это настолько многословно и в свойственной ему на редкость путанной манере, долго и нудно говоря о каких-то шляпах, что понять его мысль оказалось просто невозможно.

Вспоминает сэр Бернард Вули:

«На самом деле мое объяснение было предельно четким и ясным. Насколько мне помнится, по мнению миссис Хэкер, люди будут только рады, если расходы будут сокращены, хотя бы потому, что все они являются налогоплательщиками. Я терпеливо объяснил ей, что все дело в шляпах. Избиратель, который носит свою шляпу избирателя, всегда жутко рад, когда правительство платит за что-то, поскольку он искренне считает, что все это бесплатно! Он не осознает, что когда на нем шляпа налогоплательщика, он платит за все, что получает в своей шляпе избирателя. А члены Кабинета, которые носят свои шляпы министров, постоянно соперничают сами с собой, потому что, нося также шляпы членов Кабинета, они обязаны вынимать экономические успехи из шляпы и одновременно позволять налогоплательщику, на котором его шляпа избирателя, считать, что правительство тратит чьи-то другие деньги, а если нет, то свои, и поэтому им приходится стараться держать все это под своими шляпами».

(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)

Энни спросила меня:

– Послушай, Джим, ты поощрял все эти планы увеличения расходов, потому что тебе нужна популярность?

Единственным возможным ответом было «и да, и нет». Конечно же, мне нужна популярность, что в этом плохого? Только так можно быть избранным. Кроме того, популярность составляет одну из неотъемлемых основ демократии. Но мне также казалось, что нам это вполне по плечу. Тогда я не знал, и никто меня даже не предупредил о надвигающихся проблемах с инфляцией, финансовым кризисом и низкой производительностью труда.

Энни поинтересовалась, что я собираюсь со всем этим делать.

– Ты уже отдал требуемые распоряжения? – спросила она.

– Я не могу отдавать распоряжения, Энни, – жалобно ответил я.

Ей это было непонятно.

– Он всего лишь премьер-министр, миссис Хэкер, – объяснил Бернард. – У него нет даже своего министерства.

Энни всегда вполне искренне считала и, насколько мне известно, считает и сейчас, что премьер-министр полностью управляет ситуацией. Это явное заблуждение. Лидер может вести за собой других только по общему согласию.

– Так кто же тогда управляет ситуацией, если не ты? – озадаченно спросила она.

Ее вопрос, в свою очередь, озадачил меня. Потому что ответа на него, собственно, нет. Я немного подумал.

– Вообще-то никто…

Энни, похоже, была еще больше озадачена.

– А это что, хорошо?

– Должно быть, – безнадежно пробормотал я. – Это же одна из неотъемлемых основ демократии.

– Это сделало Британию тем, чем она является сегодня, – с искренним убеждением добавил Бернард.

Энни попробовала осмыслить все, что услышала.

– Значит, страной управляет Кабинет, а не ты…

Она совершенно все не так поняла.

– Нет, конечно же, нет! – воскликнул я. – Вспомни, Энни! Ведь не я управлял ситуацией, когда был простым министром, разве нет?

– Нет, – согласилась она. – Хотя мне казалось, именно ты.

Моя жена, подобно прессе и другим СМИ, все время цепляется к слову «управлять». Хотя все дело в том, что в правительстве ни у кого нет власти управлять! Многие имеют власть остановить что-либо, но почти ни у кого нет власти сделать хоть что-либо. У нас система управления с мотором газонокосилки и тормозами «Роллс-Ройса»!

На публике, само собой разумеется, я такого никогда не скажу. Мой электорат примет это за пораженчество. Хотя, на мой взгляд, совсем нет! Это истина! И я твердо намерен за нее сражаться. (Нам с трудом верится, что Хэкер хотел заставить своих читателей поверить в то, что он собирался сражаться за истину. – Ред.)

Затем мы затронули тему возможных последствий надвигающейся финансовой неразберихи. Завтра ко мне явится делегация заднескамеечников палаты общин – они хотели бы узнать, как обстоят дела с обещанным мной повышением зарплаты. Естественно, мне придется сообщить им, что теперь мол, сами понимаете, это, к сожалению, вряд ли возможно. Они будут в бешенстве. И наверняка заявят:

1. Что я не должен отказываться от обещания.

2. Что они получают оскорбительно низкие зарплаты.

3. Что меня это совершенно не волнует, потому что я сам получаю пятьдесят тысяч фунтов в год.

4. Что дело не в деньгах, это вопрос принципа.

5. Что они требуют прибавки не для себя лично.

6. Что тем самым я наношу удар по самим основам парламентской демократии.

Откуда мне известно, что они будут говорить именно это? Очень просто – именно это в свое время говорил я сам, когда тоже был заднескамеечником.

Единственный возможный ответ в таких случаях – придумать что-нибудь достаточно правдоподобное:

1. Что я глубоко и искренне им сочувствую – чего я, конечно же, не делаю.

2. Что они, безусловно, заслуживают прибавки – что, безусловно, совсем не так!

3. Что я сделаю это своим приоритетом номер один, как только нам удастся преодолеть нынешний финансовый кризис – чего даже и не подумаю делать!

4. Что если члены парламента сначала голосуют за несоразмерно большое повышение уровня своих собственных выплат, а затем говорят, что на повышение заработных плат всем нет денег, чести парламенту это не добавляет – если не сказать наоборот!

Умолчать надо будет только об одном: когда кто-либо говорит «дело не в деньгах, это вопрос принципа», они, как правило, хотят сказать, что дело именно в деньгах!

Я объяснил все это своей жене. К моему удивлению, она стала на их сторону.

– Но ведь членам парламента действительно серьезно недоплачивают, разве нет?

Поразительно! Недоплачивают? Серьезно недоплачивают? Пришлось объяснить Энни, что членство в парламенте – это не более чем шикарно субсидированное удовлетворение собственного эго. Это работа, не требующая ни квалификации, ни профессионализма, ни результативности, ни даже обязательных рабочих часов, но которая при этом предоставляет комфортабельный кабинет, телефон и дотированное питание целой толпе чванливых краснобаев и надутых бездельников, которые вдруг обнаруживают, что многие воспринимают их серьезно только потому, что они могут ставить буквы ЧП после своих имен. Как можно говорить о каких-то недоплатах, когда на каждое свободное место претендуют, по меньшей мере, около двухсот кандидатов? Их было бы не меньше двадцати, даже если бы им пришлось за такую работу платить самим!

– Но ведь всего лет пять тому назад ты сам был заднескамеечником, – не без язвительности заметила моя жена.

Пришлось объяснить ей, что я был исключением. Считался одним из лучших, поэтому-то и сумел подняться на самую вершину.

Энни поинтересовалась, уверен ли я, что мои ответы смогут заставить их замолчать.

Вряд ли. Но и им никогда не заткнуть мне рот.

– Впрочем, выбора в любом случае нет, – сказал я, слегка пожав плечами. – Страна просто не примет повышения зарплаты депутатам, когда мы урезаем таковую медсестрам и учителям.

– Медсестрам и учителям? – обеспокоенным тоном повторила Энни. – Но это ведь куда как более серьезно, разве нет?

Иногда мне кажется, что моя жена никогда не научится разбираться в нашей политической кухне.

– Нет, Энни, – устало сказал я, – намного менее серьезно. Медсестры и учителя не могут голосовать против меня до следующих выборов, а заднескамеечники могут проголосовать против меня сегодня в десять часов вечера.

10 марта

Как я и предполагал, встреча с моими заднескамеечниками прошла очень бурно. Они сказали все, что, по-моему, и должны были сказать. Я сказал все, что, в соответствии со своим собственным предсказанием, и должен был сказать, а они посоветовали мне не забывать, что если я потеряю поддержку своих собственных заднескамеечников, то больше вообще ничего никому не смогу сказать.

Позже я вызвал к себе секретаря кабинета и укоризненно сказал ему, что если бы меня заблаговременно предупредили, накал этой встречи наверняка можно было бы несколько смягчить.

Он согласился, что да, отсутствие заблаговременного предупреждения, безусловно, достойно сожаления.

Что означало: он не понял сути вопроса.

– Это ведь ваша прямая обязанность, Хамфри, – намеренно подчеркнул я. – Вы секретарь Кабинета и должны позаботиться о том, чтобы нужные бумаги рассылались заблаговременно.

Он виновато опустил голову.

– Увы, господин премьер-министр, но у нас всегда серьезные проблемы с рассылкой документов до того, как они написаны.

Да, но если нужные документы не были написаны, то тогда почему они не были написаны? Я бросил на Хамфри сердитый взгляд.

– Ведь казначейство наверняка знало о наступающем кризисе, разве нет?

– Господин премьер-министр, – ответил Хамфри, пожав плечами. – Я не постоянный заместитель канцлера казначейства, вы же знаете. Вам лучше спросить об этом самого сэра Фрэнка.

– Ну и какого ответа, интересно, от него можно ждать? – спросил я. – Как вы считаете? Вы лично…

Хамфри снова пожал плечами.

– Смиренному смертному, подобно мне, не пристало даже догадываться о сложных и возвышенных побуждениях небожителей. Хотя, говоря в более общем плане, полагаю, сэр Фрэнк считает: если казначейство знает, что что-то надо сделать, то у Кабинета не должно быть слишком много времени, чтобы подумать об этом.

Это привело меня в бешенство.

– Но это же возмутительно!

– Да, – согласился он с сочувственной улыбкой. – Такой подход называется у нас «политикой казначейства».

– Ну а предположим, у Кабинета возникают такие вопросы, на которые требуются ответы?

– Мне кажется, точка зрения сэра Фрэнка заключается в том, что в редких случаях, когда казначейство понимает такие вопросы, Кабинет не понимает ответы, – как можно более осторожно произнес секретарь Кабинета.

Его слова возмутили меня еще больше.

– Ну а вы, Хамфри, вы тоже разделяете его точку зрения?

– Я, господин премьер-министр? – с искренним изумлением воскликнул он. – Я всего лишь пытаюсь честно выполнять желания моего премьер-министра и Кабинета.

Ну раз так, я немедленно выразил свое сильное желание, чтобы в будущем все должные бумаги и документы рассылались, по меньшей мере, за сорок восемь часов до заседания Кабинета. И настоятельно попросил его передать мои слова сэру Фрэнку.

Хамфри заверил меня, что сделает это с превеликим удовольствием, для чего попросит встречи с ним незамедлительно. И, откланявшись, торопливо вышел из кабинета.

Его высокопарная абракадабра не ускользнула от моего внимания и не ввела в заблуждение. Он явно считает, что Фрэнк становится слишком самонадеянным. Или… до сих пор беспокоится насчет моей недвусмысленной угрозы назначить Фрэнка главой государственной службы. Конечно же, опасается! Причем еще как! Вот почему он с такой готовностью хочет преподнести ему горькую пилюлю. Во всяком случае, сейчас.

А может, стоит избавить его от переживаний? Ну а если продолжать держать их обоих в подвешенном состоянии? Интересно, я что-нибудь от этого приобретаю? Да, безусловно – обеспокоенного и лояльного секретаря Кабинета!

(Позже в тот же день сэр Хамфри Эплби встретился с сэром Фрэнком Гордоном, постоянным заместителем канцлера казначейства. В клубе «Риформ»[26]26
  «Риформ» – Лондонский клуб, членами которого являются высшие государственные чиновники, политические деятели, видные журналисты. Основан в 1832 г. – (прим. пер.).


[Закрыть]. Сэр Хамфри сделал довольно подробные записи об этой встрече в своем личном дневнике. – Ред.)