Текст книги "Zero. Обнуление"

24 дня 16 часов

Центр «Слияние», Вашингтон, округ Колумбия

– Работает в публичной библиотеке, – начинает Эрика обзор для Сая. – Проживает в этой квартире пять лет. Квартплата фиксированная. Встречается с людьми лично, в библиотеке. Ни малейшего присутствия в соцсетях.

– А такое еще возможно?

– Дамочка стопроцентно гуглонепробиваемая. Напрочь. Проживает жизнь исключительно в реале.

– Гм.

– Задокументированные проблемы психического здоровья… Сюжет закручивается все туже. – Рыхлый голубой силуэт Эрики перемещается к книжным полкам. – Большая поклонница детективов и триллеров, как видишь… Вероятно, там идею с телефонами и позаимствовала. Но сейчас читает «Анну Каренину».

– Откуда ты знаешь?

– Взяла роман на абонемент, но дома книги нет, так что мы пришли к выводу, что она прихватила ее с собой.

– Зачем ей тащить книгу?

– Ради удовольствия, как мы понимаем.

– Давай проанализируем книгу. Выясним, на что она может ее вдохновить.

– Броситься под поезд?

– Что?!

– Анна бросается под поезд. В книге. В конце. Я читала ее пару лет назад, помнишь?

– А что происходит перед тем?

– Она бросает мужа ради любовника.

– У Кейтлин есть любовник?

– Насколько мы знаем, нет.

– Вернемся к проблемам психического здоровья.

– В позднем подростковом возрасте диагностировано биполярное расстройство, дважды госпитализировалась. С той поры время от времени сидит на медикаментах. Год назад оказалась босиком в аэропорту; жаловалась, что потеряла свой авиабилет, и твердила, что у нее в квартире засел президент. Смахивает на то, что снова слезла с таблеток. Последний рецепт истек полгода назад. Запас был на месяц.

– Я думал, чокнутых должны были отбраковывать?

– По замыслу, отборочная команда выбирала широкий ряд типажей. Может, считала, что нужна готовность и к безумцам… Наши враги порой будут оказываться за гранью разумного.

– Ты права, – разводит руками Сай. Изучает забитые книгами полки библиотекарши. Казалось бы, книги должны достать ее до печенок за день. Он видит уйму оранжевых и зеленых обложек, истертых временем, издания классических британских и американских романов в бумажных обложках и подборку русских пудовых фолиантов, которые он иногда отмечает в списке «Что я читаю», но на самом деле ни разу даже не открывал. Все корешки потрескались и обтрепались. Сай же, при своей занятости и вечном цейтноте, книги – исключительно нехудожественную литературу – слушает в сокращенных версиях с полуторакратным ускорением, пока работает. Так куда эффективнее, а суть он ухватывает.

Здесь ВР-воссоздание безупречно. Почти не сомневаешься, что можешь протянуть руку, взять книгу с полки и перелистать.

– Что еще?

Сай снова проходит сквозь диван, высматривая семейные фото, хоть что-нибудь, чтобы провести по изображениям поиск людей или мест. Ничего. Только очередные художественные открытки. Само собой, из комнаты выкачали все данные. Книги каталогизировали, постеры опознали, извлекли все, что могло пополнить личное дело Кейтлин, книжного червя, рожденного, как оказалось, летать.

– Она безумно умна, – сообщает Эрика. – У нас есть ее школьные табели, экзаменационные ведомости из универа. Ее коэффициент интеллекта просто зашкаливает – наверное, потому-то ее в конце концов и выбрали.

Сай кивает. Теперь понятно. Она вроде гения. Но, с другой стороны, какого черта гений попусту убивает время в библиотеке?

Команда Нуля-10 располагает новой информацией, которую готова залить Эрике.

– Сай, ФБР как раз сейчас с одним из носителей телефонов-обманок Кейтлин. Могут спроецировать сюда. Хочешь?

– Это кто?

– Женщина, согласившаяся взять один из восьми одноразовых телефонов. Знакома с Кейтлин.

– Годится. Подтягивай.

И тут же бостонская подруга Кейтлин по имени Венди Хаммербек в мельтешении пикселей и ореоле ее собственной вторичной симуляции цифровой голограммой входит в эту первичную симуляцию; окно мира внутри мира. Венди выглядит взволнованной и встревоженной, словно сделала что-то дурное. С виду лет сорока. Шарит в своей сумочке. Волосы кудрявые с проседью, отчасти упрятанные под вязаную шапочку радужной расцветки.

– Да, – говорит она, когда агент, выполнивший задержание (чья нательная камера и дает эту картинку в прямой трансляции), распахивает бумажник, демонстрируя жетон ФБР. – Кейтлин дала его мне пару недель назад. Просто попросила подержать его у себя. Время от времени поиграть в «Кэнди краш»[32]32
  «Кэнди краш» – культовая игра формата «три в ряд».


[Закрыть] или сделать фотку. Сказала, что кто-нибудь может прийти и взять его у меня.

– А вам это не показалось странным? – спрашивает невидимый агент.

Женщина заливается звучным гортанным смехом, отчего сразу кажется моложе.

– Конечно же, это странно, но Кейтлин вообще странная! – Она потряхивает головой. – В смысле, она очаровательна. Присматривала за моими детьми через день, пока мой муж проходил химиотерапию. И притом не усаживала их таращиться в ящик. Учила их готовить лазанью, разбивала с ними палатку в заднем дворе… Она любит подобные затеи. Но в голове у нее кавардак. Вроде, – она чуточку смущается, – этой штуки насчет Белого дома.

– И вы позволили такой женщине приглядывать за своими детьми?

Венди ощетинивается; сдвинув брови, смотрит на обладателя нательной камеры в упор. Распрямляет плечи. Ее данные появляются на экране: замужем, двое детей, архитектор. В «Уорлдшер» куча ее фотографий на маршах протеста.

– Она была стабильна, принимала лекарства. Откровенно говоря, сэр, масса народу верит невесть во что… Послушайте, Кейтлин просила меня сделать ей нехитрое одолжение. И я с радостью согласилась.

– Мэм, – после паузы произносит агент, – история ваших звонков показывает, что в последнее время вы с мисс Дэй не связывались. Вы виделись с ней лично?

– Нет. Пару недель она в библиотеке не показывалась. И откуда у вас история моих звонков? Я не давала на это согласия.

Данные вскоре подтверждают, что половина протестных групп, в которых состоит Венди, встречается в библиотеке Кейтлин.

– Мы хотели просто забрать телефон, который мисс Дэй дала вам, мэм. В рамках операции по национальной безопасности.

Венди протягивает телефон, но когда агент накладывает на него свою мясистую лапу, она не отпускает.

– Сэр, довожу до вашего сведения, что отдаю этот телефон, потому что Кейтлин велела мне отдать его любому, кто о нем спросит. В противном случае я бы потребовала ордер. Когда она попросила меня придержать его, я, конечно, встревожилась, что у нее обострение, поэтому решила приглядывать за ней. И сколько раз я с того момента с ней ни разговаривала, она всякий раз была в полном порядке. – Она опускает взгляд до тех пор, пока тот не оказывается устремлен прямо в нательную камеру агента, на Сая, Эрику, ребят в Пустоши, наблюдающих это на большом экране. – А теперь объявляетесь вы со значком, камерой и моей историей звонков… Так что, сдается мне, Кейтлин все-таки не такой уж параноик.

Сай чувствует, что сыт по горло, и отключается.

– А остальные телефоны-обманки? У кого они?

– Живой трансляции нет, но я могу дать подробности.

– Давай поглядим.

И снова в воздухе появляется информация. Он читает резюме нескольких других держателей телефонов. Либо друзья, либо соседи, либо познакомились с Кейтлин через книжный клуб, который она ведет, либо через какую-нибудь группу социально активных граждан, собирающуюся в библиотеке. Сходная история с держателем телефона, зарулившим в Лондон. Сай прокручивает данные. Они взаимосвязаны между собой повсюду, сцепляются прямо на глазах, точки пересечения множатся – или в библиотеке, или на их страницах «Уорлдшер», в школьных комитетах, чатах, «Твиттере», «Инстаграме». Но Кейтлин ни на одной из этих платформ нет. Ее нет нигде. Живет исключительно в реальном мире. Однако…

24 дня 15 часов

Муз-Ривер-Плейнс, штат Нью-Йорк

Холод. Холод и тени. Она спит. Потом клаксонный взвизг боли. Дребезжащий вопль рывком возвращает ее к ослепительной белизне сознания. «Что за хренова хренотень?! Где я и что тут творится, во имя всего святого?» Она заставляет себя дышать глубоко и медленно, пока боль и первая волна паники не идут понемногу на убыль.

«Я Кейтлин Дэй. Я скрываюсь в лесу».

«Я Кейтлин Дэй. Я скрываюсь в лесу».

Это действительно помогает.

У нее что-то в глазах. Она моргает, протирает их. Мозгу требуется целая вечность, чтобы выдать объяснение, где она, что делает, и объяснение не очень-то ей по вкусу. Она в яме. В глубокой яме. В буквальном смысле. Она со стоном перемещает вес, и боль ракетой взмывает по ноге от лодыжки, полыхнув перед глазами фейерверком, как на День независимости.

«Теперь ты в жопе», – складывается из искр.

«Просто посмотри собственными глазами, детка», – велит ей голос в голове. Твердо.

Воображение стряпает образы крови, хлещущей из артерий, и обломков бедренной кости, пробивших кожу насквозь. Нет. Если б такое произошло, она бы не очнулась.

«Просто посмотри».

Она слушается. Наклонившись, задирает штанину. Ни белых проблесков кости, ни темных пятен крови. Только кожа покраснела и саднит, да нога начинает отекать. Ладно. Опасность смерти в ближайшие десять минут из-за потери крови минимальная. Если только она не напоролась на какое-нибудь острие, но пока этого не заметила. Такое случается.

Но почему она в яме и что это за яма? Очень осторожно она поднимается на ноги, прижимаясь спиной к земляной стене и стараясь не прикладывать вес к пострадавшей лодыжке. Яма рукотворная, тут никаких сомнений – похоже, даже с кирпичной кладкой, как погреб или ледник.

Что за черт?

Футов десять в диаметре, как шахтный ствол. На ум ей приходит смутное упоминание о старой шахте, встреченное, когда она изучала материалы об этих лесах. Очевидно, с тех пор как шахтеры ушли, природа немало потрудилась: корни отыскивали путь и пробивались сквозь стены, и немалое число вытесненных ими кирпичей валяется на дне. Она смотрит вверх.

Делает шаг вперед, и лодыжка тут же заставляет ее издать шипение, но первый шок уже иссяк. Воздух сырой и холодный. Пахнет компостом. Часть боковой стены напротив места ее падения осела и обрушилась, перекрыв путь вглубь шахты. Не проблема. Кейтлин здесь не ради спелеологии[33]33
  Спелеология – исследование подземных полостей.


[Закрыть]. Запинается обо что-то лежащее в тени под ногами, примерно в футе от места ее приземления. Что-то из ржавых металлических прутьев. Верно. Это решетка, которой накрывали ствол, чтобы не дать провалиться, ну, скажем, библиотекарше, страдающей паранойей и удирающей от союза государства с техническими гигантами. Она представляет, как какой-то мужик зафиксировал решетку и зашагал прочь, довольный хорошо исполненной работой, ни на секунду не задумываясь, что действие воды и времени источит соединения ржавчиной, и эта замечательная мера безопасности обратится в идеальную западню для того, кто по неведению приложит свой вес к сплетению покореженных прутьев.

Боже, а если бы она упала на это?! Содрогнувшись, она снова окидывает взглядом стены и устремляет его к кругу серого света наверху. Может, удастся вскарабкаться по осыпавшейся кладке? Лезет в карман за флягой. Там пусто. Проверяет остальные карманы, чувствуя, как на затылке выступает паническая испарина. Ничего. Снова поднимает взгляд, приставив ладонь козырьком ко лбу. Фляга там, просто висит над краем кладки. Ладно. Ладно. Не проблема. Просто выберись из ямы, женщина. Все будет хорошо; просто заминка. Поставив здоровую ногу в трещину между кирпичами, она протягивает правую руку вверх и подтягивается. Оба кирпича вылетают из стены, едва ощутив на себе ее вес. Держались только на честном слове. Оскользнувшись, она оступается и снова плюхается на пятую точку. От удара у нее отшибает дух. Ее ладонь лежит всего в полудюйме от торчащего из покореженной решетки стального шипа. В полудюйме от кровотечения, гангрены, столбняка. Закрывает глаза. Дело номер один: эту штуку надо убрать.

* * *

Трижды она пытается взобраться, трижды скатывается обратно, безмолвно взывая о помощи. Горло саднит, в висках стучит. А потом чуть не вышибает себе мозги, швыряя камни в попытке сбить лежащую далеко вверху флягу. Где там! Ей приходит в голову, что она может здесь умереть. И будет найдена лишь месяцы, а то и годы спустя.

– Прости, милый, мне так жаль, – говорит она глухим стенам, похоронившим ее заживо. Может, дело в изнеможении или страхе, а может, у нее помрачение ума после последнего падения, но она готова поклясться, что ей отзывается живой голос Уоррена: «Все в порядке, детка. Побереги силы. Все требует времени».

По имени он ее называл только тогда, когда она ухитрялась вывести его из себя не на шутку. Все остальное время – эти два слога, подчеркнуто забавные, укоряющие, любящие, страстные, удивленные, чуточку недовольные, умоляющие, любопытные.

Она достает из кармана телефон. И батарею. Поднимает глаза в последний раз: а вдруг в последнюю секунду выпадет шанс, один на миллион – лиса с веревочной лестницей в зубах, черный дрозд с золотой нитью, какое-нибудь сказочное существо, которое поможет ей выбраться из этой пещеры гоблина… Но это не пещера гоблина. И не сказочный лес.

– Я тебя подвела.

«Делай все необходимое, чтобы выжить. Обо мне не тревожься».

Она вздыхает, словно ощущая утешительный вес его ладони на плече. Она знает, что должна теперь сделать. Сдаться. Все кончено. На глаза наворачиваются слезы. Все кончено. Повтори-ка…

Все кончено.

Все кончено.

Все кончено.

И с признанием, что выживание стало ее первоочередной задачей, она уже готова загнать батарею на место и включить телефон.

Но медлит. Противится Уоррену в своей голове, вступает с ним в спор.

И с этого начинаются еще два часа бросания камней и шести все более тщетных попыток выкарабкаться, раз за разом отнимающих все больше сил и надежд.

И в конце концов она уже не медлит, вставляя батарею в телефон – торопливо, чтобы не успеть снова передумать, словно кто-то чужой делает это ее руками.

Щелк. На месте. Готово. Телефон включился. Лежит на ладони, и она смотрит на него. Экран светится, и негромкая нота его пробуждения звучит как погребальный звон. И… Ничего. Нет сигнала. Минуту она просто таращится на него с недоумением, а затем заливается смехом. Тут не ловит. Само собой. Столько споров и драматизма, а сраная штуковина ни гугу… Нет сигнала! Конечно, нет сигнала. Нет сигнала. Ее ни за что не поймают, а значит, ни за что и не найдут. Для мира она больше не существует. Круглый нуль. Во всех отношениях игру она выиграла.

* * *

В конце концов, конечно, не остается ничего иного, как пытаться, и вовсе незачем быть мсье Дюпеном, чтобы до этого додуматься.

Она с трудом поднимается на ноги, прижимаясь спиной к стене. Растянутая лодыжка посылает вдоль позвоночника молнии боли, пока она наконец не устраивается в мучительном положении, позволяющем хотя бы полностью размахнуться правой рукой. Успокаивает себя. Готовится. Высота ствола? Футов пятнадцать. Плюс-минус. Она может справиться. Должна. У нее неплохой бросок. А если не справится, пиши пропало.

Первый раз: даже близко не попала. Пролетев лишь половину пути, телефон шмякается о глиняную стену и падает обратно. К счастью, ей удается поймать аппарат. Значит, пробуй снова. Ты сможешь. Ты должна.

Второй раз лучше: он взмывает почти доверху, но угол неудачный, и телефон отскакивает от стены у самого края, при попытке поймать отскакивает и выскальзывает из вытянутых рук в грязь. Неужели сломался? Лежит лицом вниз, как маленький трупик. Она трясущимися руками стирает грязь. Светится, еще работает.

Третья попытка ничуть не лучше второй. Нога болит уже чудовищно. Твою мать. Плакать хочется. Руки уже как разварившиеся макароны. Скоро наступит момент, когда она ослабеет. Следующие несколько попыток будут ее последними шансами. Четвертая попытка – мимо. Боже, молю! Пятая лучше. Шестая хуже. Небо начинает темнеть. И каждый раз она боится, что разобьет телефон, убьет последнюю надежду. Подгадать правильный угол и расстояние, необходимые, чтобы аппарат вылетел из ямы и приземлился наверху, чертовски трудно, право на ошибку иссякает, и каждый раз она рискует разбить телефон о стену. Ну, хотя бы она малость попрактиковалась, напрасно швыряя камни по фляге… Мышцы рук дрожат и ноют, сердцебиение учащается. Она не верит в Бога. Не очень верит. Не так, как в детстве. Не больше, чем в лис с веревочными лестницами, но все равно молится. И снова бросает. На сей раз телефон не возвращается.

Он не вернулся, повторяет она в голове. Сперва сама не верит этой мысли. Ощупывает ладонями грязь у ног. Чувствует в темноте влажный суглинок между пальцами. Его там нет. Нет, он где-то там, наверху. Вылетел он из ямы или просто нашел уступ на полпути вниз, застрял там, но того и гляди свалится ей на голову? Чтобы двинуть ей по кумполу, прежде чем она умрет от жажды и голода. И наконец она визжит. Ствол отражает визг, посылая его к небесам, и те, внезапно смилостивившись, разгоняют плотную облачность и изливают столб серебристого лунного света, проникающий в ствол на треть, сделав видимым металлический проблеск телефона, балансирующего на самом краешке. Там он и лежит, у края, – ее последняя, тоненькая, дрожащая соломинка. Спасена ли она? Нипочем не угадаешь. Если телефон не поврежден и если он поймал сигнал, тогда хотя бы есть шанс, что идущие по ее следам охотники скоро подоспеют.

24 дня 7 часов

Финикс, штат Аризона

Кэтрин Сойерс, Нуль-6, вне себя. Кто-нибудь должен был ей сказать. Ей наговорили уйму других вещей: что карьера офицера полиции идет вразрез с семейной жизнью, что, став лейтенантом, фактически становишься политиком, что быть женщиной – значит быть в 3,5 раза эффективнее любого мужчины того же ранга, а все окружающие тем временем ведут себя так, будто мэр дает тебе лычки только для поддержания реноме. Предупредили даже, что зарплата отстойная. И не соврали.

Но ни одна душа ей не сказала, что в один прекрасный день вселенная щелкнет выключателем, и ты из яркой, амбициозной восходящей звездочки вдруг превратишься в старую, озлобленную погасшую звезду, тянущую свой пятый десяток по уши в выплатах за автомобиль и налогах на недвижимость, гадающую всякий раз, когда прошибет по́том, не симптом ли это преждевременной менопаузы и не верхняя ли точка жизни, после которой начнется быстрое движение вниз, в несостоятельность и в тираж. А еще забыли упомянуть, что когда мир станет серее и сложнее, а перетаскивание контейнеров до обочины в день вывоза мусора все больше и больше будет казаться не менее существенным достижением, чем лучшие из арестов, то некоторые из жуликов и негодяев, которых она брала в Альгамбре[34]34
  Альгамбра – район Финикса.


[Закрыть], будут проживать в шикарных пригородных особняках в Пэрэдайз-Вэлли[35]35
  Пэрэдайз-Вэлли – город под Финиксом, наиболее благополучный в Аризоне.


[Закрыть] с ухоженными дворами и новехонькими внедорожниками на подъездных дорожках. Вот таких, как этот. Справедливость? Где? Где?!

Джордж Ривера заставил ее прождать пять дней, твердя, что хочет рассмотреть ее предложение – сводившееся к кругленькому миллиону долларов из ее призовых денег, – если обеспечит ей убежище на тридцать дней. Вынудил ждать, таращась в говенный телик в отеле с почасовой оплатой неподалеку от трассы I-17, потея и сражаясь с генератором льда, прежде чем на ее одноразовый телефон пришло сообщение.

«Заходите, – гласило оно. – В любое время».

Козел.

И вот она здесь часом позже. Перед домом Джорджа Риверы красуется декоративный бассейн. И флагшток, на котором развевается Заслуженная слава[36]36
  Заслуженная слава – одно из прозвищ флага США.


[Закрыть]. Вокруг бассейна розовые и красные цветы. Вот вам и плоды преступности.

Кэтрин звонит в дверь и ждет. Внутри слышно, как Джордж шикает на тявкающую собачонку, а когда открывает, та сидит у него на руках. Этакий ком белого пуха со свирепыми черными глазенками. Напоминает Кэтрин ее бывшую золовку.

– Лейтенант! Добро пожаловать в мой дом.

Ступив в дом, она вытирает подошвы своих «Тимберлендов» о коврик с надписью «Добро пожаловать» и через розовый мраморный коридор следует за ним в кухню открытой планировки с видом на сад позади дома. И здесь декоративные посадки. В патио обустроенное костровище и бассейн за ним.

Джордж спускает собачонку на пол, и та вприпрыжку уносится вглубь дома. Наливает Кэтрин лимонаду из графина, стоящего в холодильнике.

Лимонад вкусный.

– Кто сказал, что преступления не окупаются, правда?

– Лейтенант, я благодарю Господа каждый день за то, что, несмотря на былые проступки, сумел использовать свои предпринимательские дарования, дабы обеспечить своей семье американскую мечту.

Иначе говоря, сначала наркота. И угнанные авто. А после, когда вышел, стрипклубы и бары, потом строительство и благотворительность, места в консерватории и двое детей в частных учебных заведениях. Кэтрин допивает лимонад.

«Хватит брюзжать, – говорит она себе. – Он тебе нужен».

– Значит, по рукам?

С полупожатием плеч Ривера взбирается на барный табурет и опирается локтями о гранитную столешницу кухонного островка. Рубашка на нем ослепительно-белая в тоненькую красную полоску. Кэтрин составляет ему компанию, взяв табурет, и кладет свой мобильник на стойку. Взгляд Джорджа падает на телефон.

– Само собой разумеется, я не пойду ни на какие противозаконные действия, мисс Сойерс, – говорит он. – Но в свете наших давних отношений и принимая во внимание ваши уверения, что сей «секретный» проект, в котором вы заняты, служит для блага нации, тогда да, я готов выслушать ваше предложение.

– Не ради миллиона долларов?

– Ну, не без того, – смеется он. – Я же сказал, что я предприниматель. – Он подвигает мобильник к себе. – А это?

– Одноразовый. Только взяла. Я знаю, что делаю. Исключительно для экстренных случаев, – отвечает она.

– Урок номер один. Урок преступника копу.

Она замечает в его взгляде намек на пренебрежение, выдающий, что Джордж считает ее дилетанткой в этой сфере.

– Проблема не в телефоне, а в звонках.

По виду понятно, что он ожидает с ее стороны признания этого уголовного наставления, и подтверждает это кивком.

– Они во всех телефонах ваших контактов, – продолжает Ривера. – Во всех. Избавьтесь от него. Теперь вы в моем мире. Уж поверьте мне на слово, они прослушивают каждого засранца, с которым вы встречались хоть раз.

– Мы с вами не встречались ни разу.

– О, вы были со мной ежедневно, офицер. Каждый божий день все семь лет.

Мстительный проблеск в его взгляде. Кэтрин этого ожидала, но все равно не в восторге. Семь лет за организацию угона машин в восьми штатах. Более шестисот автомобилей общим итогом. Даже после того, как Джордж попал под подозрение, ей потребовалось четыре года, чтобы разобраться, как он действует и как его прищучить. Более трудного дела в ее практике не встречалось. Крайне долго она никак не могла уразуметь суть аферы, но в конце концов разобралась. Разводняк в два этапа. На первом этапе жульничество, до которого способен додуматься любой криминальный ум – берешь машину в аренду в компаниях по прокату автомобилей, затем меняешь номерные знаки и продаешь краденые авто ничего не подозревающим частным покупателям за наличные на вторичном авторынке. Но была еще часть вторая – вот в ней-то и заключалась особенность, позволившая его воровству так долго оставаться нераскрытым и отметившая Джорджа печатью темного гения. По завершении первой половины этого кидалова он похищал те же автомобили у их новых частных владельцев – прямо с дорожек у домов и гаражей, – менял номера на настоящие и возвращал в прокатную компанию даже до истечения периода аренды! Прокатная компания в счастливом неведении. Частные владельцы и копы чешут в затылках, ведь кому же в голову придет, что эти пропавшие машины преспокойненько стоят в автопарках? Это было шикарно. Просто охрененно.

– Урок номер два, – вещает Ривера, наливая кофе из стеклянного кофейника и подвигая ей кружку. – Думайте. Думайте, как будет думать ваш противник, а потом думайте иначе. Они этого не поймут, потому что не могут. Мы все думаем по схеме. Выйдите за рамки этой схемы, и сможете оставаться вне поля зрения.

Как ни претит Кэтрин его тон превосходства, именно из-за него она и здесь, потому-то и выбрала его, потому и пришла к этому человеку, которого сама же и посадила: он умеет избегать обнаружения, как никто другой.

– Миллион долларов? – для пущей уверенности переспрашивает Ривера.

– Наличными. Это сорок штук в день. По новому внедорожнику в день. По новому бассейну каждые три дня.

– Только за то, что я вас спрячу?

– Именно.

– Вы в беде?

– Я бы не сказала, нет.

Наконец он разводит руками.

– Отлично. Деньги ваши. Но лучше делайте в точности как я говорю.

– Или что, наденете мешок мне на голову?

– Сейчас? Сначала допейте кофе. Я привлек помощь. Кое-кого из друзей.

– Ладно. Когда я познакомлюсь с этими друзьями? Где они меня спрячут?

– Увидите. – Подготовившись заранее, Ривера вытащил из кармана узорную бандану. – Вообще-то вы их не увидите. Наденьте вот это. Урок три. Вам незачем знать, куда вы отправитесь. Эти парни, они суеверные, и отнюдь не без причины. Кстати, как вы сюда приехали? На прокатной?.. Господи!

Она выставляет ладонь, отказываясь от банданы.

– Ни за что. Идите на хрен. А машину я одолжила.

– У подруги?

Кэтрин хочет отрицать это, но вовремя спохватывается.

– Бывшей. Очень давнишней.

Ривера покачивает головой, явно не в восторге от этого.

– И вы называете себя копом? Неосмотрительно, Кэтрин.

– Расслабьтесь. Я с ней лет двадцать не виделась.

– Тогда как заполучили гребаное авто?

– Проследила за ней до дома. А потом угнала.

– Угнали? Вы же сказали, что одолжили.

– Угнала. Так что прямой связи между нами нет. Ни следа.

– Но вы ехали на угнанной машине?

– Поменяла номера. Урок номер один. Так что ни следа.

– След есть всегда. Всегда. В тюрьмах людей, думающих, что они не оставили ни следа, как селедок в бочке. Наденьте. Или сделка отменяется.

Она ждет, пока Ривера красноречиво не пожимает плечами: мол, иначе никак. И только тогда она уступает и завязывает глаза.

– Плотнее, – велит он.

Она затягивает повязку и завязывает узлом. Темно, хоть глаз выколи.

– Хорошо, – слышит она слова Джорджа в тот момент, когда обе руки вдруг рывком заводят назад и стягивают вместе – наверное, кабельной стяжкой, и все это происходит прежде чем Кэтрин успевает воспротивиться. Она с негодованием тужится освободиться.

– Нет-нет-нет. Ни за что. Руки мне нужны. Освободите меня. Какого хера?! Джордж!

– Ну и как вам оно? Оказаться в наручниках? Вот только я был поделикатнее. Ваши бугаи ткнули меня мордой в асфальт на глазах у детей, придавив ботинком между лопаток и приставив пистолет к виску. Помните это? Вы помните это, Кэтрин?

– Полегче, Джордж. И разрежьте эту стяжку. Иначе сделки не будет.

– На глазах у моих детей. Я просил вас ради детей посадить меня в патрульную машину без шума и пыли, и я поехал бы без сопротивления.

– Что это значит, Джордж?

– Я тоже провел небольшое расследование.

– Джордж!

– Вы наводите на мой след федералов после того, как я столько сил потратил, чтобы выбросить все это из головы, так, да? У меня дочь учится в Джульярдской школе[37]37
  Джульярдская школа – частный нью-йоркский институт музыки и исполнительских искусств.


[Закрыть]!

– Джордж, я предлагаю вам миллион долларов!

– Сорок штук в день, да? Вообще-то нет; я тут прикинул, выходит всего-то по сорок долларов в день… если считать время, что я провел за решеткой, а не с детьми. Маловато как-то.

– Джордж, идея кражи машин принадлежала вам.

– Сорок долларов в день, Кэтрин. Чтобы вы могли преспокойненько уйти с двумя миллионами?

Не успевает Кэтрин попытаться спасти сделку, как снаружи слышится звук приближения и торможения больших автомобилей.

– Вы бы ни за что не справились, – говорит ей Джордж. – Вам недостает криминального ума, простите за прямоту. Это дерьмо не по вам. И на заметку: за миллион долларов я теперь даже с постели не встану.

– Вы меня сдали?

– Нет. Они видели, что до этого дойдет. Позвонили мне раньше вас. Сказали, какой-то алко-ритм предсказал это. Хер их знает. И вот вы здесь, думая, что раз вы меня арестовывали семь лет назад, нас не свяжут… Они теперь умны. Чересчур умны. Знаете, что я вам скажу: не время нынче идти в преступники.

Теперь Кэтрин слышит стук в дверь и голоса.

– Кстати, замечательно выглядите, – добавляет он. – Боже, как же здорово было повидаться!