Текст книги "Zero. Обнуление"

24 дня 5 часов

Муз-Ривер-Плейнс, штат Нью-Йорк

Ночи холоднее и темнее она в жизни не знала, хотя на своем веку повидала такого – мало не покажется. В какой-то момент она пробуждается с пересохшим горлом и спутанным сознанием в предрассветном сумраке. Теперь или пан, или пропал. Она делает глубокие вдохи, позволяя пузырю паники в груди лопнуть и рассеяться. Телефон еще там, наверху, но вряд ли поймал сигнал, иначе уже кто-нибудь подоспел бы, – значит, пиши пропало и начинай сначала.

Она выворачивает карманы. При ней блокнот, деньги, овсяный батончик на меду и браслет выживания. Браслет она купила в последнюю минуту. Увидела целую груду таких браслетиков флуоресцентных цветов в коробке рядом с кассой, закупая походное снаряжение, и докинула один к груде своих покупок, не задумавшись и на наносекунду. Десять долларов. Даже не прочла листок с инструкцией, просто сунула его в карман по команде «Обнулиться!» и забыла.

Раскрывает его. Отрезок цветной веревки, рыболовная леска и крючки в стальном конвертике размером с почтовую марку, штуковина вроде толстенького ключа – вроде бы для разжигания огня, если у тебя нет славной коробочки водостойких спичек в кофре, лист полиэтилена, скатанный и просунутый в полое нутро шнура, и бритвенно-острый мини-нож. Сев, она задумывается. Веревка слишком дешевая и короткая, чтобы вытащить ее отсюда. Рыболовный крючок маловат, чтобы заменить кошку. Лезвие?.. Ну, тоже выход. Но первым делом – вода.

Она пускается вдоль стены, отыскивая сырые места, потом превращается в шахтера, копая землю лезвием, пока не доходит до места, где вода начинается скапливаться в земле лужицей. Устраивает в грязи подобие желоба, направляя капли в чашу, выстроенную из выпавших кирпичей и выстеленную листом полиэтилена.

Вода начинает собираться, и Кейтлин не может отвести от нее глаз. Когда набирается целый дюйм, наклоняется и пьет. На вкус как компост. Как еще один день жизни. Как крушение надежд. Покончив с созерцанием, ожиданием и питьем трижды, она осознает, что снова способна мыслить не только об этой яме. Думает о Уоррене. Об участи несметных миллионов страждущих. О горестях мира, обычно донимающих Кейтлин Дэй. Бостонский синий чулок. Библиотекаршу, сверхумную полоумную. Эти тревоги уменьшились и, следуя закону перспективы, ушли к горизонту, чтобы их заслонил первый план воды, воздуха, еды или необходимости сделать еще вдох, пережить еще день. Съедает половинку батончика. Думает о тропе, которой ходила к речушке. О следах шин. О тех, кто их оставил. Вопли не сработали. Попытка расслышать хоть какой-то звук, изданный человеком, не сработала. Телефон не сработал. Почтового голубя или сигнального барабана у нее нет. Может, дымовые сигналы?

Пожалуй, не такая уж безумная идея. В отсутствие лучшей Кейтлин отпиливает лезвием корешки, использует странички из блокнота для растопки. Через два часа, дрожа от изнеможения, наконец-то разжигает хилый костерок. Дым валит клубами, вызывая у нее кашель и рвотные спазмы, но Кейтлин видит, что дым делает то, что не под силу ей, – спиралью взбирается кверху. Теперь ее работа сводится к поддержанию огня, сколько удастся. Женщина. Хранительница очага. Снова пьет. Доедает остатки батончика.

* * *

Утро. День седьмой. Три из них она провела здесь. В аду. Трясясь от холода, обезвоживания и голода. Она, как узник, процарапывает на камне полоски, отмечая дни. Своего рода дневник до того срока, когда ее найдут. Если ее найдут.

В ушах какой-то вой. Кейтлин силится понять, в чем дело. Может, очередной симптом отключающегося организма? Нет. А когда он становится ближе, она вспоминает, что именно издает такой звук – первый звук индустриальной цивилизации, услышанный с момента падения сюда – кроссовые мотоциклы, – и потому встает, зовет на помощь, орет что есть сил. Если это охотники за ней, тоже сгодится, думает она. Примолкает, прислушивается, слышит один, потом два мотоцикла, пронзительно надрывающихся в лесу и проносящихся возле устья шахтного столба. И стихающих. Вой спадает до жужжания и уступает место тишине. Катастрофа.

Но потом набирает силу третий двигатель, отбившийся от группы, даже громче других на сей раз. Приближается, и, вместо того чтобы проехать мимо, двигатель чихает и переключается на холостой ход.

– Помогите! – кричит Кейтлин,

Наконец над краем появляется юная башка в шлеме.

– Чё за нахер?

22 дня 5 часов

Карфаген, штат Нью-Йорк

– Эй! Вы меня слышите? Можете сказать, как вас зовут, дорогуша?

Она приоткрывает глаза. Она в тесном больничном закутке, и к ней заботливо склонилась женщина лет за пятьдесят. Все понемногу возвращается: мужчина в страховочной обвязке, нисходящий, как бог (она не помнит, как пробормотала «Вы милее, чем лис», прежде чем повалиться ему на грудь); наверху (это помнит) выключила телефон и вынула батарею – слава богу, и там сигнала не было; потом поездка на скорой в Карфаген – сопровождающие спрашивали, как ее зовут. Она не утруждается назвать себя, словно язык проглотила, воды в рот набрала.

– Где я?

– Вы в больнице, голубушка.

– Где?

– В Карфагене. Теперь моя очередь спрашивать. Мне нужно ваше имя.

– Давно я здесь?

– Всю ночь. Мы хотим перевести вас в палату при первой же возможности. Только нужно разобраться с бумагами.

На женщине, беседующей с ней, медицинский костюм в цветочек и «Айпэд» в руках или что-то вроде. Кейтлин только теперь видит, что лежит под капельницей. Физраствор, глюкоза. Все тело болит, но она не в яме. Подмечает свою одежду, висящую на стуле.

– Мне больно.

– Вы травмировали лодыжку, нахватались ссадин и синяков, но ничего не сломано.

– Ага. Похоже… – Она пытается пошевелиться, морщась от боли, и это удается. – Похоже… ПТМС.

– ПТМС?

– Передняя таранно-малоберцовая связка.

– А-а, – отзывается медсестра. – Ну, мы восполняем нехватку жидкости, чистим вас. Ваши вещички в тумбочке. Многовато наличных с собой, а?

– Это на дом на колесах, хочу купить. – Эту реплику она заготовила давным-давно.

– Ага. Но вы мне скажите, если мне надо позвонить еще в какие-нибудь службы.

– Не надо.

– Вам требуется какая-нибудь помощь, голубушка?

– Нет.

– Вы уверены?

– Угу. Но… но надо эти старые шахты заделывать, знаете ли.

Палец медсестры зависает над планшетом.

– Итак, как там с именем?

Кости кажутся хрупкими, как печенье. Веки тяжелые, мысли еле ворочаются. Она словно снова наблюдает, как вода капает с земляных стен.

– Вы не здешняя, да?

– В отпуске.

Медсестра кивает. Ждет. Ангельское терпение.

У нее так и вертится на языке: Кейтлин Дэй. Просто произнеси вслух. Будешь в уютной квартирке в Бостоне еще до вечера.

– О… К…

– Окей?

– О и апостроф. О’Кифф.

– О’Кифф. Это фамилия?

– Верно.

– А имя?

Взгляд Кейтлин прикован к двум костылям, прислоненным к стене.

22 дня 4 часа

Центр «Слияние», Вашингтон, округ Колумбия

Неделя, складывающаяся из рваных ритмов этой фазы бета-теста, штормов и штилей, удач и разочарований измотала Саю все нервы. Наверное, дело просто в необходимости постоянного участия, его глубоком волнении при виде всей своей техники, наконец-то задействованной в условиях реальной жизни; будто увяз в кинотриллере, затянувшемся на семь суток и никак не отпускающем: за гонкой на автомобилях искусный маневр, за маневром трогательный момент, за ним эффектное зрелище, а там снова погоня – пока наконец не приедаются даже пиковые моменты.

Он привык к долгим периодам интенсивной работы – к дням и неделям почти, а то и вовсе без сна, мельтешению экранов и энергетикам, пока в конце концов все не сложится в нечто столь же прекрасное, как геометрия лесной паутины, – но в последнее время полюбил, упахавшись в ходе заключения сделки, триумфально валяться на частном пляже: коктейли без кофеина, украшенные ломтиками фруктов, личный шеф-повар подает блюда без глютена и мяса, йога и лишь порой звонки ликующих инвесторов.

А от Нуля-10, теперь пребывающего в полном мраке, ни слуху ни духу уже многие сутки… Он хоть и в восторге по-прежнему, но это уже малость чересчур, нет? Какая-то библиотекарша?!

Ну, хотя бы он может разделить этот выдающийся опыт с Эрикой. «Слияние» даже в большей степени ее дитя, чем его. Да и как может быть иначе после случившегося с Майклом?

Сай познакомился с Эрикой, когда Майкл, его сосед по комнате на первом курсе, пригласил его в дом Куганов во время каникул. Семье его представили как нового приятеля Майкла, соратника-программиста. Саю – неуклюжему, прыщавому – было восемнадцать, Эрике двадцать два. Они все трое, став не разлей вода, проводили вместе кучу времени; парни – просто невоспитанные юнцы, а она – их опекунша и защитница. На самом деле Эрика прикрывала младшего братца с той поры, как ему было четыре годика, когда он сломал дедушкин проигрыватель компакт-дисков, разобрав его, чтобы поглядеть, как тот работает. И казалось вполне естественным, что она приглядывала за этими двумя цифровыми ботанами, когда те в своем алчном стремлении творить целые миры из ничего, кроме цифр, забывали поесть или психовали из-за насмешек в никому не ведомых чатах. Позже, когда стало ясно, что они на самом деле создают ценные активы, Эрика взялась позаботиться, чтобы они разобрались в законах об авторском праве и интеллектуальной собственности. Так троица заложила фундамент «Уорлдшер». Шампанское было не по карману, так что по случаю запуска первого сайта махнули пивка. Чокнулись бутылками. Майкл закурил косяк. Каждый твердил, что это только начало. Эрика плакала от гордости.

Потом, в возрасте двадцати шести лет, Майкл погиб во время стрельбы во Флагстаффе, штат Аризона[38]38
  Подобное событие имело место 9 октября 2015 г. в кампусе Университета Северной Аризоны во Флагстаффе, однако с меньшим числом жертв, чем названо далее.


[Закрыть] – событии столь ужасном, что оно засело в сознании американцев занозой на три недели благодаря роликам, записанным на телефоны свидетелей. Теперь-то этого онлайн уже не увидишь: Сай позаботился, чтобы материалы изъяли. Он до сих пор хранит бдительность по этому поводу, его код поиска и стирания находится в неусыпном патруле, чтобы Эрике больше нигде (кроме кошмаров) не пришлось наблюдать, как ее убитый брат возрождается, а потом умирает снова, и снова, и снова…

После первого убийства во Флагстаффе в тот день прошло двадцать три минуты, прежде чем был убит Майкл. Целых двадцать три минуты – более чем достаточно, чтобы положить бесчинству конец. Убийца даже документировал свой разгул – убил, запостил, убил, запостил… Полиции потребовалось полчаса, чтобы прибыть на место преступления и взять стрелка. Эти полчаса обошлись в одиннадцать жизней, а ведь будь у полиции более качественные средства обнаружения и прогнозирования, Майкл мог бы остаться в живых.

Зато при «Слиянии», обещал Сай Эрике, подобное будет невозможно. В будущем, которое они построили вместе, этому стрелку даже не дали бы разрешения на полуавтоматическую винтовку – ведь на него выдали ордер на арест за домашнее насилие, и даже просто закон мог бы остановить его. Каждый его шаг и каждую покупку надо было отслеживать, чтобы незаконное приобретение тотчас же запустило сигнал тревоги, как и его чудовищные посты в дни, предшествовавшие стрельбе. Если б «Слияние» существовало, оно могло бы спасти жизнь Майклу – в этом Сай ни капельки не сомневался – и всем остальным. После этого Эрика стала одержима «Слиянием». Помогла Саю спроектировать его, сохранить ему приверженность, подталкивала Сая, чтобы ставил «Слияние» на первое место, – и фактически, пожалуй, теперь она одержима этим куда сильнее, чем он.

* * *

– Сай! – Голос Эрики в наушнике. – У нас кое-что есть!

– Что? – Пробужденный Сай садится и трет глаза.

– Доставили женщину после несчастного случая в походе в зоне отдыха Муз-Ривер-Плейнс, штат Нью-Йорк. Назвалась Джорджией О’Кифф. Мы считаем…

Сай не врубается, а он терпеть не может, когда не врубается.

Поднимает голову, когда на его стеклянной столешнице появляются изображения: пышные красные цветы с плаката в квартире Кейтлин Дэй.

– Плакат на стене Нуля Десять, – поясняет Эрика. – Это работа…

– Джорджии О’Кифф. – Вообще-то звучит смутно знакомо… – Только полюбуйтесь, – говорит он, когда изображение на столе сменяется. – А это что?

– Копия отчета о происшествии из местной пожарной части, а теперь прямой стрим двоих пацанов на внедорожных мотиках, рассказывающих, как они спасли туристку, провалившуюся в старую шахту в лесу.

– И ты думаешь…

– Просто смотри, – говорит Эрика.

Когда он опускает глаза к столу, там выскакивают ключевые слова: поход, лес, одинокая женщина – подчеркиваются и уточняются до слов-сигналов – одиночка, женщина, уединенное место. Затем экран показывает местоположение в семидесяти милях от места, где Нуль-10 предположительно сошла с автобуса. Сай в режиме реального времени наблюдает за действиями «Слияния» – и персонала, и машин, всех вместе. Затем они получают ссылку на прямую трансляцию из системы скрытого видеонаблюдения больницы.

– Команда захвата уже подъезжает, – докладывает Эрика.

И с этими словами они оказываются внутри той самой больницы, куда положили Кейтлин Дэй.

22 дня 3 часа

Карфаген, штат Нью-Йорк

Медсестра по имени Табита ведет двух членов команды захвата к задернутому занавесу. Она знала, что эта бедняжка в какой-то беде, просто знала. Табита, обутая в новые кроссовки, чирикающие на линолеуме пола, прижимает к груди свой планшет. Такая женщина должна иметь страховку, говорит она чужакам. Одежда у нее хорошего качества, и хотя она была немыта, перепачкана с головы до ног и пахла дымом, Табита в состоянии определить модельную стрижку и покраску волос с первого взгляда. Она как раз обсуждала с дежурной сестрой возможность, что эта О’Кифф, Джорджия, подалась в бега от жестокого супруга, когда нагрянули агенты. Она снова заглядывает в электронную таблицу. Доктор Трэверс зафиксировал лодыжку (сильное растяжение) ортопедическим сапожком, приказал ночной смене наблюдать за пациенткой на случай, если у нее есть повреждения внутренних органов или сотрясение мозга, и позаботиться о надлежащей регидратации. А еще Табита обратила внимание, что пострадавшая отказалась от обезболивающих.

– Надеюсь, она не совершила ничего дурного, – говорит Табита, на что ни один из агентов и бровью не ведет. Она медленно подводит их к отсеку пациентки. – Она была очень вежлива. Разве что малость замкнута.

Табита хватает край шторы, внезапно ощутив тревогу. Не начнет ли Джорджия кричать, рыдать, обнимать агентов как спасителей? И отдергивает ткань широким жестом эстрадного фокусника.

Кровать пуста. Поверх смятых простыней лежит больничная рубашка, а с инфузионного мешка свисает трубка со внутривенной иглой. Вытаращившись, Табита быстро приходит в себя и проверяет тумбочку для личных вещей рядом с кроватью. Провонявшие дымом вещи пропали. Один из агентов морщится, как будто на него кто-то наорал. Другой принимается отдавать команды в микрофон на запястье. Табита слышит слова вроде «заблокировать» и «тотальный обыск».

– Народ! – окликает она остальной медперсонал. – Кто-нибудь видел мою пациентку?

Все поднимают головы от своих телефонов и экранов. Трясут головами.

Она поворачивается к старшему агенту.

– Я должна вызвать службу безопасности.

Тот смотрит на нее как на идиотку и поворачивается к коллеге.

– Команда A пойдет веером от больницы. Пошли команду B на место происшествия в лесу, пусть найдет ее лагерную стоянку.

Протискивается мимо Табиты – не грубо, а так, словно она пустое место – и подносит телефон к стаканчику с водой, стоящему на тумбочке. Телефон озаряет пластиковый стаканчик бледно-зеленым светом. Тот странно светится, заставив Табиту удивленно заморгать. Как только свет отключается, агент секунду разглядывает экран, а затем снова говорит в запястье:

– Отпечаток пальца сходится.

21 День 18 часов

Вольта-Плейс-Северо-Запад, Джорджтаун, Вашингтон, округ Колумбия

По предложению Эрики Сай соглашается на несколько часов покинуть «Слияние», чтобы «освежиться и перефокусироваться». (Когда она пускает в ход деловой тон, он обычно делает, как велено.) Он слишком поглощен, внушает она ему, нужно чуть сдать назад, целых тридцать дней так не продержишься. Заодно напоминает ему, что это не он преследуемый, не он в бегах. Только Нули (и «Слияние» как механизм) не должны смыкать глаз ни на миг. И еще одно: она хочет, чтобы он знал, как ей нравится видеть его в таком волнении. Правда-правда. Уже давненько – на самом деле давным-давно – не выказывал он такой страсти и сосредоточенности, а для нее очень много значит, что вызваны они тем, что должно стать памятником Майклу.

Растрогавшись, Сай не находит слов, кроме:

– Ну что ты, – и пожимает ей руку.

Добравшись домой, он играет в теннис. В одиночку. В противостоянии с фух-фух-машиной, плюющейся кручеными мячами, отправляет ответные никому. Вот так теперь все в теннис и играют: насрав на то, попал твой мяч в поле или нет, обрушивая каждую унцию скопившейся энергии на мохнатые желтые шарики и посылая их рикошетить от сетки или ограды, будто высокоскоростные снаряды.

Открытой стороной ракетки! Четыре Нуля долой, шесть осталось.

Закрытой стороной! Нуль-10. Что в этой женщине такого, чем она меня зачаровала? Своим чистейшим неправдоподобием?

Открытой! Библиотекарша, 30, любовь «Слияния».

Закрытой! Два часа. Столько времени потребовалось его мозговому тресту, чтобы прочесать каждую камеру безопасности на наличие изображений библиотекарши в Карфагене, используя ее анализ походки из Бостона, прежде чем какой-то умник допер: эй, а может, то, что она повредила лодыжку и сперла костыль, может сделать такой подход слегка ненадежным?

Сверху! Полтора часа на то, чтобы команда захвата нашла стоянку Нуля-10 и запротоколировала там все. Всего-навсего хорошо укомплектованный рюкзак, пару журналов, свидетельства, что она ела сублимированные макароны с сыром, и доказательства, что по части установки палаток у Кейтлин руки из жопы растут. Да уж, десять миллиардов потрачены не зря.

Открытой! Три с половиной минуты. Столько времени ему потребовалось, чтобы объяснить всем командам, громко и внятно, что они больше не должны недооценивать последнего штатского кандидата Кейтлин Дэй, продемонстрировавшего исключительную стойкость, гибкость и изобретательность. Ошибки были вполне ожидаемы, но теперь должны быть устранены. Надо лучше, больше, быстрее. Если ожидания заказчиков не оправдаются, плохо может прийтись каждому, вплоть до него самого.

Закрытой! Глазом не успел моргнуть после этой тирады, когда Эрика со смиренным поцелуем в щеку велела взять перерыв, отправиться домой, «освежиться и перефокусироваться».

Уже смеркается, когда Сай отступает в сторону, позволив следующему полудесятку мячей отскочить от площадки и, запрыгав мелкой россыпью, остановиться, не дождавшись прикосновения ракетки. Фух. Фух. Фух. Когда он направляется прочь, а на корте автоматически включается свет, машина продолжает работать сама по себе, пока не расходует все мячи, сникает и застывает среди вечерней прохлады.

21 День 16 часов

Гавань Райтс-Лэндинг, Лейк-стрит, Осуиго, штат Нью-Йорк

В догорающем свете дня старик заканчивает свой ритуал на пристани. Укладывает тросы аккуратными бухтами на палубе своего деревянного двухмачтовика, защелкивает навесной замок люка, на минутку положив ладонь на крышу рубки, прежде чем подхватить топливную канистру и ступить на дощатый настил понтона. Его судно, выстроенное на верфи на берегу озера Мичиган в 1954 году, на фоне быстроходных катеров и стеклопластиковых яхт текущего года выпуска, пришвартованных рядом, выглядит музейным экспонатом, но старик знает, что каждый настоящий моряк, проходящий мимо, задержится, чтобы попускать слюни на сверкающую толстым слоем лака палубу, латунную оснастку, на утраченные секреты ремесла.

Направляется к сараю, своей оперативной базе, где сдает внаем суда разного рода воскресным мореходам и экскурсантам из Сиракуз. Лето в разгаре, а значит, дни становятся длинней, погода теплей. Завтра среда, и надо будет потратить день на подготовку к выходным, но, если день будет как сегодня – с ярким солнцем и устойчивым ветром, – можно снова прогулять, выйти самому на промысел морских гребешков, словить волну, открыть бутылочку «Шабли». Такой подарок судьбы, как сегодня, надо отпраздновать. Старик посмеивается.

Он так погружается в раздумья о своих планах, что не замечает двух человек в черных ветровках и тактических штанах, пока те не подходят чуть ли не вплотную. Уже смеркается, и на Уэст-Серд-стрит вспыхивают огни над входными дверьми, небо разукрашено розово-лиловыми и золотыми красками, а вечерняя звезда уже трепетно мерцает на небосводе.

– Мистер Стейнсвик? Лассе Стейнсвик? – осведомляется один.

– Возможно.

Тип взмахивает бляхой; Лассе едва успевает мельком разглядеть государственную символику.

– Являетесь вы Лассе Стейнсвиком или нет?

Лассе опускает канистру.

– Чем могу служить?

Мужчина достает из кармана телефон и показывает фото женщины. Та улыбается. Фон просто белый.

– Вы знаете эту женщину?

Лассе потирает крыло носа. Вот дерьмо…

– Бумаги на судно в полном порядке. Лежат у меня в конторе. По закону их надо зарегистрировать в течение пяти рабочих дней. Этим занимается моя жена, а она до завтрашнего вечера гостит у дочери. Еще чем-нибудь могу?..