Текст книги "Графы Лудольф"

Другой из этого рода, Пьер Федерико Мария де Кирико (1764–1837), работал в Турции на Савойскую династию, а его брат Лука (г.р.1765) обосновался в Одессе. Россия стала его второй родиной, он прекрасно служил на дипломатическом поприще во времена Николая I. Похоронен на одном из одесских кладбищ.

Лука Григорьевич де Кирико, проработав в качестве генерального консула в Бухаресте в период с 1812 по 1817 г., дослужился в России до действительного статского советника. Судя по всему, он был человеком состоятельным, поскольку купил у Иосифа Викторовича Поджио большой дом по Дерибасовской и Ришельевской улицам, и вообще занимался скупкой земли и садовых участков в Одессе и ее пригородах. У него было две дочери, Констанца и Валерия, учившиеся в Одесском институте благородных девиц.

Жена его, Елена, слыла большой оригиналкой, особой с очевидными странностями в характере и поведении.

О ней пишет в своих воспоминаниях Филипп Филиппович Вигель:

«Находившийся долго в Бухаресте генеральным консулом действительный статский советник Лука Григорьевич Кирико, армяно-католик, был попросту человеком необразованным и корыстолюбивым. Жена его, смолоду красотка, всегда изумляла общество совершенным неведением приличий, какою-то простодушною, детски-откровенною неблагопристойностью в речах и действиях. Она мыслила вслух, никогда не смеялась, зато всех морила со смеху своими рассказами. Худенькая, живая, огненная… Мистификациям с ней конца не было. Из анекдотов о ней составилась бы книжица, но кто бы взялся ее написать и какая цензура пропустила бы ее? Я позволю себе привести здесь два или три примера ее наивного бесчинства. Описывая счастливую жизнь, которую она вела среди валахских бояр, говорила она мне, как и многим другим: «Все они были от меня без памяти, а так как эти люди не умеют изъясняться в любви иначе как подарками, то и засыпали меня жемчугом, алмазами, шалями. Как же мне было не чувствовать к ним благодарности? Иным скрепя сердце оказывала ее; с другими же, которые мне более нравились, признаюсь, предавалась ей с восторгом».

Как уже уточнялось выше, все итало-левантийцы состояли друг с другом в родстве и становились или дипломатами, или драгоманами, что тоже являлось почетным назначением.

Кто же такие драгоманы? Само слово «драгоман» происходит от греческого dragumanus и от арабского targiuman, что означает «переводчик». Но это был не просто переводчик, а человек, хорошо знакомый с местными обычаями, владеющий в совершенстве несколькими восточными языками, способный давать ценные советы и призванный помогать тому ли иному иностранному дипломату в ведении непростых переговоров с турецким султаном и его правительством.

Еще с одним родственником Катрин Шабер-Лудольф, сыном ее племянника Франсуа Пьера, Робертом Шабером (1809–1856) – драгоманом английского представительства в Константинополе – связан один исторический эпизод.

В воспоминаниях композитора Николая Ивановича Бахметева (1807–1891), в 1833 году сопровождавшего в Константинополь графа Орлова, описывается история с отнятой в плену скрипкой: «Приехав в Константинополь, драгоман английского посольства барон Шабер предложил мне свою скрипку на все время пребывания нашего в Константинополе. Барон Шабер почитал эту скрипку итальянскою, но я убежден, что она была митенвальская, то есть немецкая: но как бы то ни было, скрипка была порядочная и подверглась такой же участи, как и ее предшественницы… Когда пришло нам время отправляться на «Пармене» в Одессу, барон Шабер просил меня взять на память его скрипку, взамен которой граф Орлов приказал мне предложить барону Шаберу тоже на память моего гнедого жеребца, которого Шабер принял с удовольствием. Остальные же лошади, из коих две присланы Паскевичем Дибичу, замечательны были тем, что, как горские, они никогда не ковались…»

Известны в итальянской и русской истории дипломатии драгоман Николай Антонович Пизани (Nicola Pisani (1743–1819) и его двоюродная сестра Беатриче Пизани (Beatrice Pisani (1784–1849), которая была женой племянника Катрин Шабер – Франсуа Пьетро Шабер.

Дворянский род Пизани происходил из Пизы, позже его представители переселились в Венецию. Один из них, Луджи Пизани, был в 1690 году венецианским дожем, а другой, Луиджи Пизани, сделался дожем в 1730 году.

Одна из ветвей семьи переселилась в Константинополь.

Николай Антонович Пизани, чей отец являлся английским драгоманом, стал первым русским драгоманом, свободно изъяснялся на русском, персидском и турецком языках.

Начал он свою карьеру в английском представительстве, под крылом своего отца, Антонио Пизани. Но вскоре незаурядные способности Николая отметил министр Обресков и пригласил молодого человека в 1772 году на службу в российскую дипломатическую миссию. После этого карьера Николы Пизани быстрыми темпами пошла в гору. В 1779 он был произведен в секретари посольства восьмого класса, в 1782 – в надворные советники, в 1781 году состоял помощником при после Якове Ивановиче Булгакове (1743–1809), который отказал султану в пересмотре всех ранее заключенных русско-турецких договоров и в 1787 году был заточен вместе с Николой Пизани в Семибашенный замок. К счастью, в 1789 году при Селиме III обоих освободили. В 1790 году Пизани был произведен в советники азиатского департамента.

В 1793 году он отправился с новым русским послом М.И. Голенищевым-Кутузовым в Константинополь, где после отъезда посла успешно проработал уже при В.П. Кочубее. Надо особенно подчеркнуть, что обоим русским послам он давал дельные советы, тем самым помогая избежать серьезных ошибок в переговорах с правительством султана. Николай Антонович Пизани дослужился до статского советника. Род Пизани внесен в третью часть родословных книг Виленской, Ковенской и Санкт-Петербургской губерний. А что это мы все про мужчин рассказываем и про их карьеру?! Давайте поинтересуемся, как же жилось женщинам в Османской империи, женщинам – женам дипломатов, женщинам – членам правящей династии и простым турчанкам.

О положении женщин султаната и жен дипломатов в Константинополе в период XVIII–XIX веков написал в своей научной работе профессор университета города Бари Максимильян Пецци.

Профессор подчеркивает, что к женщинам в Османской империи относились весьма плохо, да что сказать, практически их присутствия и не замечали. Ели бедняги после мужа, спали где попало.

Иначе обстояли дела в семье султана. Многим султанским матерям и их дочерям удавалось принимать активное участие в политической жизни страны, определенным образом влиять на решения правителя. Самое интересное, что после замужества султанская дочь далеко не всегда принимала сторону своего мужа в политических играх. По этому поводу метко высказался сам посол Неаполитанского королевства в Константинополе граф де Лудольф в письме к министру иностранных дел Тануччи:

«Конечно, это большая привилегия – жениться на турецкой принцессе, но, увы, этот брак, в конечном счете, может разрушить твою жизнь и даже привести к полному рабству мужа».

А что происходило в дипломатической среде? Ситуация и тут была весьма противоречивой: некоторые дипломаты, например такие, как Раймондо Маццинги – представитель Неаполя в Константинополе, не пожелал взять с собой жену и сына, утверждая, будто семья не позволяет ему свободно и плодотворно исполнять свои служебные обязанности (мы прекрасно понимаем, что под этим имеется в виду, не правда ли?)

Совершенно противоположный пример – консул Рагузы, Жоржио Цюрих (Giorgio Zurich), который в течение десяти лет в Порте не переставал просить, практически умолять свое правительство позволить его жене приехать к нему в Турцию. Но под всевозможными предлогами (холера, сильный шторм) ему было отказано.

Некоторые жены иностранных дипломатов сами отказывались сопровождать мужей в эту далекую и дикую страну, в которой их ждет такая скучная и монотонная повседневная жизнь – редкие дипломатические приемы и частые похороны. На улицу жены дипломатов самостоятельно выходить не могли, и, естественно, на прогулку они шли в сопровождении.

К тому же не у всех дипломатических представительств хватало средств на организацию приемов: так, французский консул в Травнике был вынужден под всевозможными предлогами отменять светские вечера в своем представительстве, а его бедняжке жене ничего не оставалось, как практически все время проводить дома или играть с детьми в саду.

Жизнь турчанок, среди которых было немало настоящих красавиц, отличалась таким же однообразием и скукой. Некоторые из них позволяли себе заглядываться на иностранных мужчин, хотя прекрасно понимали, чем это может быть чревато.

Сами же европейцы тоже были не прочь не только развлечься с турчанками, но и создать с ними семьи, однако на этот смелый шаг решались не многие, а тем, кто все же рискнул, пришлось полностью поменять свой европейский образ жизни и подстроиться под обычаи и нравы мусульманских семей.

Подтверждением тому служит пословица, распространенная в период XVII–XVIII веков в Константинополе: «Если хочешь испортить себе жизнь, женись на левантийке». Сhi vuol far la sua rovina prenda una moglie levantina.

Одним из смельчаков, женившихся на турчанке, стал итальянец родом из Триеста – некто Скарпаротта. Он взял в жены молоденькую дочь стамбульского коммерсанта. Сохранились воспоминания его друзей, в которых они выражают искренние сожаления о том, как драматично изменилась жизнь их близкого друга после брака.

В семьях европейских аристократов отношение к женщинам на рубеже XVIII–XIX веков тоже оставляло желать лучшего.

Так, молодой граф Гульельмо Костантино Лудольф в своем свадебном путешествии в Париже в 1775 году даже не удосужился купить подарок ни супруге Элеоноре, ни своей матери Катрин Шабер. Выдавая замуж своих дочерей, отцы не слишком руководствовались счастьем своего чада, им было важнее не продешевить и не подорвать свой престиж.

Например, граф Гульельмо Маурицио Лудольф, выдавая свою дочь Костанцу за графа, французского посла в Турции, Франсуа Сен-При, запросил с родителей жениха огромную сумму – 40 000 серебром.

Мы немного отвлеклись на общую характеристику жизни Османской империи того периода, чтобы лучше понять атмосферу, в которой работали и жили три поколения графов де Лудольф, а теперь вернемся к семье графа Гульельемо Маурицио Лудольфа.

Его старший сын, Гульельмо Костантино де Лудольф, родился 17 августа 1759 года в Константинополе, где в то время работал его отец. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что хорошее образование крайне необходимо для будущей карьеры сына (к сожалению, в молодости он был лишен возможности учиться), Гульельмо Маурицио посылает сына учиться в самое престижное по тем временам учебное заведение Европы – в императорский колледж Тересиано в Вене. Обучение в Тересиано стоило целого состояния, но отец не поскупился ради будущего своего отпрыска.

Главной мечтой родителя было сделать из своего сына выдающегося дипломата Неаполитанского королевства. Дело происходило во времена Фердинанда IV, недавно взошедшего на трон.

После успешного обучения в Вене молодой Гульельмо Костантино возвращается в Константинополь, где проходит стажировку у отца, познавая основы дипломатической службы, чтобы в ближайшем будущем заменить его на этом посту. Граф Гульельмо Маурицио Лудольф не жалел никаких денег на поездки сына по миру (в то время, и вправду, путешествовать было довольно сложно и очень дорого), которые помогли бы расширить кругозор начинающего дипломата. Можно лишь восхищаться родительской мудростью и дальновидностью графа.

В сопровождении близкого друга семьи аббата Доменико Сестини – нумизмата, археолога и разносторонне образованного человека – Гульельмо Костантино посетил Россию, Венгрию, Среднюю Азию и многие страны Европы.

В 1780–1781 годах он приезжает в Неаполь. Фердинанд IV отмечает незаурядные дипломатические способности молодого человека и назначает двадцатитрехлетнего де Лудольфа помощником посла. В 1789 году Гульельмо Маурицио, уже очень пожилой человек, просит короля о милости – заменить его сыном на посту посла при Порте. Просьба находит понимание, и Гульельмо Костантино становится представителем Бурбонской монархии при турецком султане. Он проработает в Турции вплоть до Венского конгресса 1812 года.

В статье академика А.М. Панченко «Потемкинские деревни как культурный миф» мы найдем уникальные исторические подтверждения присутствия графа Гульельмо Костантино де Лудольфа в поездке по Крыму в 1787 году в составе делегации иностранных представителей при дворе Екатерины Великой. Целью поездки было показать и похвастаться новыми южными владениями перед австрийским императором Иосифом II.

Я была приятно удивлена, прочитав переведенные на русский язык и опубликованные девять писем графа де Лудольфа, написанные в Крыму с 1787–1789 годы.

«Я писал эти письма по дневнику, который вел в продолжение этого путешествия. Последние дни мая 1787 года, Херсон.

Иосиф II, он же граф Фалькенштейн, уже присоединился к русской царице. 26 числа я присутствовал при самом великолепном в мире зрелище, так как в этот день был назначен спуск военных кораблей. По моем приезде в Херсон я не мог себе представить того, чтоб эти суда могли быть готовы к прибытию императрицы, но работали так усердно, что к назначенному сроку все было готово. Все сделано, только на скорую руку. Тем не менее я был поражен прилагаемою ко всему деятельностью. Это страна вещей удивительных, и я их всегда сравниваю с тепличными произведениями, только уж не знаю, будут ли они долговечны».

Далее описывается спуск на воду трех кораблей, один из которых был назван «Иосиф II» из уважения к австрийскому императору; рассказывается о посещении Севастополя и знаменитом парадном обеде в Инкерманском дворце, о великолепном салюте в честь русской императрицы и ее знатных гостей.

«Чрезвычайно интересна реакция иностранцев, присутствующих на обеде в Инкерманском дворце: Император был поражен, увидев прекрасные боевые суда, созданные как по волшебству. Это было великолепно. Первой нашей мыслью было аплодировать. На прогулке граф Сегюр (французский посол) говорил графу Фалькенштейну: «Мне кажется, что это страница из «1001 ночи», что меня зовут Джаффаром и я прогуливаюсь с калифом Гаруном-аль-Рашидом, по обыкновению переодетым».

Также французский посол в своих мемуарах записал: «Города, деревни, усадьбы, а иногда и простые хижины были украшены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор и они представали какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами».

Граф де Лудольф: «Признаюсь, что я был поражен всем, что видел. Мне казалось, что я вижу волшебную палочку феи, которая всюду создает дворцы и города. Палочка князя Потемкина могущественна, но она ложится тяжелым гнетом на Россию. Г.А. Потемкин не только строит деревни с образцовыми поселянами на пути следования императрицы, превращая путешествие в театральное зрелище, но и преображает новопокоренные земли – Новороссию.

Вы без сомнения думаете, друг мой, что Херсон – пустыня, что мы живем под землей, но разуверьтесь. Я составил себе об этом городе такое плохое понятие, особенно при мысли, что еще восемь лет тому назад здесь не было никакого жилья, что я был крайне поражен всем, что видел. Князь Потемкин бросил на учреждение города в этом краю семь миллионов рублей…»

Далее де Лудольф хвалит местный Кремль, дома, сад императрицы, в котором растут 80 000 всевозможных плодов деревьев…

Про археологические раскопки граф де Лудольф сказал следующее:

«При раскопках в развалинах Херсона найдено множество монет Александра Великого, некоторых римских императоров и Владимира I, явившегося сюда в 988 году, чтобы креститься. Он женился на дочери константинопольского императора, Анне».

Конечно, для поражения воображения присутствующих Потемкин потратил слишком много казенных денег, которые могли пойти на более существенные дела. В этом был прав де Лудольф, который сказал, что «для разорения России надобно не особенно много таких путешествий и таких расходов».

Конечно, и император Иосиф, и сопровождающее его персоны поняли, зачем их взяла собой Екатерина Великая. Она хотела продемонстрировать размах и таким образом подчеркнуть, что России под силу осуществить даже самые дерзкие планы на будущее.

О русских проектах: «В этой стране ежедневно появляются новые планы. Они могут быть лишь вредными, если не выполняются с мудростью и если они не представляют собой никакой действительной пользы, но я замечаю, что в данную минуту это есть наиболее обильная проектами в мире страна».

Граф Гульельмо Костантино де Лудольф дает очень точную и верную характеристику Екатерине, императору Иосифу и князю Потемкину.

«Начну с того, что буду говорить об императрице. Эта принцесса роста среднего, очень полная и уже довольно почтенных лет. Она пользуется хорошим здоровьем, кажется кроткою, осанка ее исполнена благородства и достоинства, в глазах у нее много живости. Говорят, что она умна и гениальна. Я слышал, как она приятно и легко что-то рассказывала. Деятельность ее изумительна, ее непомерная страсть к славе, точно так же, как и ее честолюбие, известны, и она жертвует ради них каждую минуту своей жизни… Все приближающиеся к ней люди чувствуют на себе ее доброту и ее великодушие. Все ее часы распределены. Она встает рано, тотчас же принимается за работу, торопит своих министров и сама знакомится со всеми важнейшими делами.

Император Иосиф роста среднего. Он был очень красивым принцем, но утомление, влияния непогоды, которым он постоянно подвергается, изменили его черты. Я близко наблюдал его: мне казалось, что человек его положения мог относиться ко всем, кто имеет честь приблизиться к нему, так, чтобы всякому было до такой степени по себе. Может быть, он даже слишком фамильярен. Он мне показался совершенно свободным от того высокомерия, той сдержанности, которые иногда даются высоким происхождением.

Я крайне стремился познакомиться с князем Потемкиным, с этим колоссом, пред которым склоняются все колени. Это странное во всех отношениях существо! Вместе с геркулесовым ростом, он соединяет самый суровый взгляд: на его приемах и в его нравах слишком отражается его воспитание, и при виде его я легко представляю себе старых русских бояр. Князь Потемкин – первое лицо в России после императрицы, круг его ведения чрезвычайно обширен. Сюда входит все, он состоит во всех советах, ему известны все тайны императрицы, за то он и пользуется удивительным влиянием на ум государыни, которая выслушивает, уважает его, но которая, может быть, его боится и, во всяком случае, не любит его».

Меткое забавное описание быта и устройства жизни Херсона того времени поражает сходством со временем сегодняшним:

«Крестьяне здесь живут не земледелием, ибо во всех окрестностях весьма мало возделанной земли, а занимаются весьма прибыльным извозом, доставляя издалека, особенно из Польши, муку и прочие съестные припасы.

Полицейская часть здесь очень плоха; никто не безопасен даже в своем собственном доме. Здесь столько несчастных, влачащих самое жалкое существование, что нет ничего удивительного в том, что ежедневно приходится слышать о воровстве, грабежах и даже иногда об убийствах».

Об армии и отношениях в ней:

«Русские солдаты получают семь рублей жалованья в год и по два фунта черного хлеба в день: они кормятся соленым мясом и рыбой, которою изобилует река и которая здесь не почем, но рыба здесь очень вредна. Вода здесь очень плохая, и потому солдаты делают себе питье из распущенной в воде муки. Питье это называется квасом. Квас кисловат, и не думаю, чтоб он был вреден, ибо составляет прекрасное противскорбутное средство. Я был поражен ужасною субординацией, которой подчинены солдаты. Они полагают, что субординация эта и составляет могущество России».

О русском гостеприимстве:

«Я обедал у нескольких из этих господ, с которыми мог изъясниться лишь знаками и телодвижениями. Едят здесь весьма плохо, почти все холодное и очень грязное. Вина отвратительны и, по правде говоря, здесь трудно и достать хорошего вина. Этому стараются пособить устройством напитков из различных плодов. Квас и кислые щи делаются из муки, заквашенной в воде. Здесь есть хороший мед, вишневка, пиво, но к этим напиткам приходится привыкать насильно. Вода плохая, солодковатая и нездоровая; ее никогда и не пьют за столом. Общество вообще далеко не из самых приятных, потому что на всем отзывается военная субординация. Пред генералом никто не садится, если только он сам не прикажет сесть. Точно так же никто не решается говорить без его приказания, все неустанно следят за каждым движением своего начальника. Иностранцев вообще принимают очень хорошо, и мы можем только хвалить русское радушие».

Гульельмо Костантино Лудольф, прослужив много лет на Неаполитанское королевство, справедливо заслужил почтение и практически безграничное доверие Фердинанда IV и Марии Каролины.

Большую роль граф де Лудольф сыграл в международных переговорах, происходивших в то время в Константинополе. Это был умный и гибкий дипломат, успешно лавировавший между членами сильно коррумпированного османского правительства. Надо подчеркнуть, что ему очень трудно пришлось в период бегства Бурбонов в Палермо, так как он более не получал должного содержания на дипломатическую миссию, но все же ему удалось найти нужные средства и с достоинством выйти из этой непростой ситуации.

Коррупция в правительстве Султана и в его кабинете министров достигала необычайных масштабов. Всем иностранным послам их правительства выделяли дополнительные средства на непредвиденные расходы, под которыми подразумевались взятки и дорогие подарки для Кабинета министров, поскольку при возникновении политических конфликтов было чрезвычайно важно иметь на своей стороне такую страну, как Турция.

Лудольф говорит в письме к своему министру иностранных дел:

«Ничего не поделаешь, ваше Превосходительство. Эти средства просто необходимы, чтобы быть как можно ближе к Султану и в случае необходимости повлиять на сложившую политическую обстановку».

Для закрепления дружеских отношений с правительством султана приходилось быть готовыми в любой момент расстаться с внушительными денежными суммами; к каждому, даже незначительному, празднику необходимо было преподносить дорогие подарки, и не дай бог сэкономить на этом!

Но случались и приятные моменты в повседневной жизни в Турции.

В приложении к дипломатической почте граф Лудольф обязательно посвящал несколько слов местной светской жизни, описывая тот или иной дипломатический прием. Он подробно осведомил своего министра Джона Актона о пышном приеме в русском дипломатическом представительстве по случаю коронации Павла I и о четырех днях бурного праздненства Турецкого султаната по случаю вновь обретенного Египта. Даже англо-французская война 1802–1804 годов не мешала насыщенной светской жизни Константинополя – и месяца не проходило без какого-либо пиршества.

Особенно в этом преуспел французский посол, организовав пышный дипломатический прием в честь взятия Бастилии, на который съехался весь дипломатический корпус, кроме послов английского и русского.

Из письма графа Лудольфа Джону Актону, министру иностранных дел Неаполитанского королевства: «Все празднество происходило в загородной резиденции французского посла в местечке Терапия. Приглашенных насчитывалось более двухсот человек, угощения из ста блюд поражали своей изысканностью и разнообразием. Это был обед, плавно переходящий в ужин, а ужин переходил уже в завтрак. Все тосты за французского императора Наполеона Бонапарта сопровождались залпами пушек и фейерверками. Ближе к вечеру был дан бал».

Несмотря на внешне благополучную константинопольскую жизнь, у многих дипломатических представительств (особенно у неаполитанского) наступили времена жесткой экономии в связи с тем, что получаемые от пошлин на торговлю доходы поступали в кассу представительств все меньше и меньше. Торговля Турции с другими странами шла ни шатко ни валко из-за бесконечных войн с Россией. Позже к этому добавилось еще и наполеоновское вторжение, да и страшные эпидемии холеры не способствовали плодотворной работе.

Необходимо подчеркнуть, что полномочный министр граф Гульельмо Костантино де Лудольф даже в самые критические моменты своей работы при Порте оставался верен своему королю Фердинанду IV. Он не польстился на золото, предложенное ему другими иностранными представительствами за использование его глубоких знаний местных устоев и обычаев и огромного опыта работы при султане. Подобное предложение поступило графу в неофициальной беседе с французским послом. Лудольф в деликатной форме ответил послу, что невозможно служить двум хозяевам одновременно.

Благодаря своему изобретательному уму граф Лудольф вышел из затруднительного положения, умело используя своих же земляков-коммерсантов из итало-левантийцев, которые охотно давали ему деньги на содержание дипломатической миссии в обмен на незначительные услуги с его стороны.

Так, после смерти его заместителя, Джакомо де Марини, на его место претендовал богатый коммерсант Биаджио Франческо Сальзани (Biagio Francesco Salsani), который к тому же приходился дальним родственником его второй жене Терезе Милле. Гульельмо Костантино пришлось назначить Сальзани вице-консулом, поскольку миссия нуждалась в деньгах, которые щедро выдавал коммерсант из благодарности за полученный престижный пост.

В связи с вышеизложенным, все рассказы Михаила Феликсовича Дерибаса о том, что бедная госпожа де Марини, вторая жена графа Лудольфа, недоедала и зарабатывала рукоделием на пропитание своей семье, кажутся мне сильно преувеличенными.

В воспоминаниях Дерибаса госпожа Марини так рассказывает о своей жизни в Турции: «Раз я не ела в продолжение трех дней. Когда, случайно зайдя в один дом, я услышала запах бульона, то не выдержала и упала в обморок».

Этого не могло произойти еще и потому, что граф Лудольф был человеком, для которого именно семья, а не карьера, всегда стояла на первом месте, и он, вне всяких сомнений, не допустил бы ситуации, при которой его близкие и родные могли недоедать или голодать.

Граф Гульельмо Костантино Лудольф являлся, пожалуй, единственным из своих современников чрезвычайным и полномочным министром, проработавшим в Константинополе со времен Французской революции вплоть до Венского конгресса.

Перед его окончательным отъездом из Турции в Лондон султан самолично написал письмо неаполитанскому дипломату, в котором дал высокую оценку профессиональным и личным качествам Гульельмо Костантино. Глава Османской империи заверял, что ему было очень приятно иметь дело с таким умным и тонким человеком, который, несомненно, вошел в историю неаполитано-турецких дипломатических отношений благодаря своей успешной дипломатической работе.

Подтверждение тому, что коронованные особы всецело доверяли решениям Гульельмо Костантино де Лудольф в переговорах с Портой, находим в дневниках Фердинанда IV под редакцией Умберто Калдора (Diario di FerdinandoIV di Borbone a cura di Umberto Caldora).

Дневник монарха состоит из коротких, сжатых ежедневных записей в период с 1796 по 1799 год и, безусловно, представляет немалую историческую ценность.

Привожу некоторые выдержки из дневника:

Lunedi 21 gennaio 1799.

Alzatomi alle cinque e mezza, vestitomi scritto alle sette intesa la Santa Messa, dato il buon giorno a mia Moglie. Alle otto e mezza andato a cavallo con Jaci e Cannizzaro… Dopo pranzo… presa Santa Benedizzione parlato con Acton dale sei e mezza alle otto e mezza fatto sessione scritto alle nove preso un boccone ed a letto. Tempo bello e dolce. L umore e le maniere di mia Moglie pessimi.

«Я встал в пять тридцать утра, оделся, писал письма, в семь пошел на заутреню, затем зашел к Жене пожелать ей хорошего дня. В полдевятого пошел покататься на лошадях с Иячи и Канниззаро… После обеда… причастился, затем имел продолжительную беседу с Актоном с шести до полдевятого вечера, потом опять писал, в девять перекусил и пошел спать. Погода стояла хорошая и теплая. Настроение и поведение моей Жены отвратительны».

Имя Актона еще не раз будет встречаться в этой книге, поэтому необходимо пояснить, кем был этот человек. Джон Франсис Эдвард Актон (John Francis Edward Acton) (1736–1811) – английский эмигрант, сначала занимавший пост министра морского флота Неаполитанского королевства, позже назначенный министром иностранных дел. Исторически подтверждено, что сэр Актон являлся любовником и доверенным лицом королевы Марии Каролины Бурбонской.

Хотя в приведенном выше отрывке напрямую не упоминается о графе де Лудольфе, в комментариях поясняется, что долгий разговор с Актоном король вел именно о подписанном в тот день в Константинополе партнерском договоре с Портой, очень важном для Неаполитанского королевства. Этот договор подписал граф Лудольф от имени Бурбонского короля. Такой же договор был подписан накануне, 18 декабря 1798 года, между Россией и Неаполем. Фердинанд IV возлагал большие надежды на помощь Турции и России.

Вот другая запись, датированная пятницей, 8 марта 1799 года:

Dormito bene alzatomi alle sette, vestitomi, intesa la Santa Messa, dato il buon giorno a mia Moglie, applicato e lette molte lettere venute con una corvette inglese in diciassette giorni da Costantinipoli, portanti la piacevole nuova di essersi tanto la Port ache la Russia, in vista dei nostril infortune, determinate a spedir prontamente dei corpi di Truppa in nostro ajuto… L umore e le maniere di mia Moglie sono state buone fino alla sera…

«Я хорошо спал, встал в семь часов, пошел на заутреню, затем пожелал хорошего дня моей Жене (слово «Moglie» король всегда пишет с большой буквы. Ах, какое почтение к супруге!), прочел письма, доставленные английским корветом из Константинополя. Корабль провел 18 дней в пути и прибыл с доброй вестью: Порта и Россия готовы послать свои войска нам на помощь. Настроение и поведение моей Жены сегодня были хорошими».

Речь идет о письмах, которые посылал монарху все тот же доверенный в делах Неаполитанского королевства посол Гульельмо Костантино де Лудольф.

В записи за 16 марта 1799 года вновь упоминаются письма из Константинополя с хорошими новостями.

В своем письме к Галло от 19 марта 1799 года, написанном по-французски, жена Фердинанда IV, королева Мария Каролина высоко оценивает графа Гульельмо Костантино де Лудольфа: «Le plus fidele et le plus devoue de nos serviteur e conte Ludolf…»