Текст книги "Махабхарата. Рамаяна (сборник)"

 
Пратипа, влекомый к всеобщему благу,
Реки возлюбил дивноликую влагу.
 
 
У Ганги-реки, благочестия полон,
В молениях долгие годы провел он.
 
 
Однажды к нему, светозарно блистая,
Пришла соблазнительная, молодая,
 
 
Подобна любви вечно юной богине,
Прелестная Ганга в чудесной долине.
 
 
Лицо ее счастьем и миром дышало.
К царю на колено, что было, как шала{5}5
  Шала – высокое величественное дерево.


[Закрыть],
 
 
Могучим и крепким, – на правое, смело,
С улыбкою мудрой красавица села.
 
 
Сказал ей Пратипа: «Чего тебе надо?
Чему твое сердце, прекрасная, радо?»
 
 
«Тебя пожелала я. Ведает разум,
Что женщину стыдно унизить отказом».
 
 
Пратипа ответствовал: «Преданный благу,
Я даже с женою своею не лягу,
 
 
Тем более с женщиной касты безвестной, –
Таков мой обет нерушимый и честный».
 
 
«Владыка, тебя я не ниже по касте,
К тебе прихожу я для сладостной страсти,
 
 
Желанна моя красота молодая,
Отраду познаешь ты, мной обладая».
 
 
Пратипа ответствовал ей непреклонно:
«Погубит меня нарушенье закона.
 
 
Не сделаю так, как тебе захотелось:
На правом колене моем ты уселась,
 
 
Где дочери, снохи садятся, о дева,
А место для милой возлюбленной – слева.
 
 
Супругой мне стать не имеешь ты права,
Поскольку ты села, беспечная, справа,
 
 
Но если ты сблизиться хочешь со мною,
То стань мне снохою, а сыну – женою».
 
 
Богиня промолвила слово ответа:
«О праведник, ты не нарушишь обета.
 
 
Я с сыном твоим сочетаться готова,
Найти себе мужа из рода святого.
 
 
Тебе, о великий подвижник, в угоду
Да стану я преданной Бхáратов роду.
 
 
Чтоб вас прославлять, мне столетия мало,
Вы – блага и чести исток и начало.
 
 
Условимся: как бы себя ни вела я, –
Твой сын, о поступках моих размышляя,
 
 
Вовек да не спросит, откуда я родом, –
И счастье с моим обретет он приходом.
 
 
Своим сыновьям, добродетельным, честным,
Он будет обязан блаженством небесным».
 
 
Сказала – исчезла из глаз властелина.
Он стал дожидаться рождения сына.
 
 
Он, бык среди воинов, подвиги чести
Свершал с добронравной супругою вместе,
 
 
Во имя добра и покоя трудился,
И сын у четы седовласой родился, –
 
 
Тот самый Махабхиша в облике новом,
Как было всесильным завещано словом.
 
 
Пратипа, беззлобный душой, мальчугану
Дал скромное имя – Смиренный, Шантану:
 
 
Пускай завоюет он мир милосердьем,
Законы добра исполняя с усердьем.
 
 
Он рос в почитанье заветов и правил.
Пратипа вступившего в возраст наставил:
 
 
«Красива, прелестна, одета богато,
Пришла ко мне женщина, сын мой, когда-то.
 
 
Быть может, к тебе она явится вскоре
С желаньем добра и с любовью во взоре.
 
 
Не должен ты спрашивать: «Кто ты и чья ты?»
Ты с ней сочетайся, любовью объятый.
 
 
Не спрашивай ты о поступках подруги,
Ты будешь иметь сыновей от супруги.
 
 
Ты с ней насладись, чтоб она, молодая,
Тобой насладилась, тебе угождая».
 
 
Пратипа, последний сказав из приказов
И сына Шантану на царство помазав,
 
 
Бесхитростный, чуждый корысти и злобе,
Ушел – и в лесной поселился чащобе{6}6
  …Ушел – и в лесной поселился чащобе. – По религиозным законам, жизнь брахмана разделялась на четыре стадии – ашрама. В третьей стадии брахман должен был уходить в лес, с тем чтобы посвятить себя служению богу.


[Закрыть].
 

 
Шантану, сей лучник, искавший добычу,
Охотился часто за всякою дичью,
 
 
Всегда избирал потаенные тропы,
Где бегали буйволы и антилопы.
 
 
У Ганги-реки, на пути одиноком,
Встречался отважный стрелок ненароком
 
 
С певцами небесными{7}7
  С певцами небесными… – то есть с гандхарвами, небесными певцами и музыкантами, увеселяющими богов.


[Закрыть], с полубогами;
Звенела земля у него под ногами.
 
 
Однажды красавицу встретил Шантану,
И он удивился прелестному стану.
 
 
Иль то божество красоты приближалось,
На лотосе чистом пред ним возвышалось?{8}8
  Иль то божество красоты приближалось, // На лотосе чистом пред ним возвышалось? – Имеется в виду богиня красоты, счастья и богатства – Лакшми (Шри), которая, по легенде, стояла на лотосе.


[Закрыть]
 
 
Свежа, белозуба, мила и беспечна,
В тончайших одеждах, во всем безупречна,
 
 
Она воссияла светло и невинно,
Как лотоса редкостного сердцевина!
 
 
Смотрел властелин, трепеща, восхищаясь.
Глазами он пил ее, не насыщаясь.
 
 
Она приближалась, желанна до боли, –
И пил он, и жаждал все боле и боле!
 
 
Он тоже, в блистании царственной власти,
Зажег в ней пылание радостной страсти:
 
 
Смотрела на воина с жарким томленьем,
Смотрела, не в силах насытиться зреньем!
 
 
Спросил повелитель, исполненный жара:
«Певица небесная ты иль апсáра?
 
 
Змея или дáнави – жизни врагиня?
Дитя человеческое иль богиня?
 
 
Небесной сияешь красой иль земною, –
Но, кто бы ты ни́ была, будь мне женою!»
 
 
Услышав звучащее ласково слово,
Условие с васу исполнить готова
 
 
И, голосом звонким царя услаждая,
Сказала, разумная и молодая:
 
 
«Твоею женою покорною стану,
Но, что бы ни делала я, о Шантану,
 
 
Хорошей тебе покажусь иль дурною, –
Клянись, что не будешь ты спорить со мною.
 
 
А если меня оскорбишь и осудишь, –
Уйду я и ты мне супругом не будешь».
 
 
«Согласен!» – сказал он, ее одаряя
Отрадой, не знавшей ни меры, ни края.
 
 
Ее получив, как желанную долю,
Могучий, с женой наслаждался он вволю,
 
 
Решил он: «Пойдет она прямо иль косо –
Смолчу, никогда не задам ей вопроса».
 
 
И царь был доволен ее красотою,
Ее добродетелью и чистотою,
 
 
Ее обхожденьем, спокойным и ровным,
Ее угожденьем на ложе любовном.
 
 
То Ганга была, та богиня-царица,
Что в трех мирозданьях блаженно струится!
 
 
Приняв человеческий облик отныне,
Она красоту сохранила богини.
 
 
С тех пор стал супругом Реки богоравный
Шантану, царей повелитель державный.
 
 
Она услаждала властителя пляской,
Истомною негой, искусною лаской,
 
 
И ласкою ласка ее награждалась, –
Его услаждая, сама наслаждалась.
 
 
Шантану, любовью своей поглощенный,
Усладами лучшей из жен обольщенный,
 
 
Не видел, как месяцы мчатся и годы,
А мчались они, словно быстрые воды.
 
 
Шло время. Сменялись и лето и осень.
Жена сыновей родила ему восемь.
 
 
Так было: едва лишь ребенок родится,
Тотчас его в Гангу бросает царица.
 
 
Шантану страдал от сокрытого горя,
Однако молчал он, с женою не споря.
 
 
Когда родила она сына восьмого,
Чудесного, сердцу отца дорогого,
 
 
Он крикнул, восьмой не желая утраты:
«Не смей убивать его! Кто ты и чья ты?
 
 
Возмездье за это злодейство свершится,
Страшись, о презренная, сыноубийца!»
 
 
Сказала супругу: «Ты сердце не мучай,
Желающий сына отец наилучший!
 
 
Погибнуть не дам я последнему сыну,
Но только тебя навсегда я покину.
 
 
Я – мудрым Джахну́ возрожденная влага{9}9
  Я – мудрым Джахну возрожденная влага… – Джахну – мудрец-риши. По преданию, Ганга первоначально протекала на небесах. Когда мудрец Бхагиратх низвел ее на землю, она нарушила благочестивые размышления Джахну, и тот, рассерженный, выпил ее. Однако впоследствии он раскаялся и выпустил реку через ухо. Поэтому Гангу называют иногда Джахнави.


[Закрыть],
Я – Ганга, несметных подвижников благо.
 
 
Жила я с тобой, ибо так захотели
Бессмертные ради божественной цели.
 
 
Я встретила восемь божеств, восемь васу,
Подвластных проклятия гневному гласу:
 
 
Их Васиштха проклял, чтоб гордые боги
В людей превратились, бессильны, убоги.
 
 
А стать их отцом, о властитель и воин,
Лишь ты на земле оказался достоин,
 
 
И я, чтоб вернуть им бессмертья начало,
Для них человеческой матерью стала.
 
 
Ты восемь божеств произвел, ясноликий,
Тем самым ты стал и на небе владыкой.
 
 
С тобою узнала я радость зачатья,
И васу избавила я от проклятья.
 
 
Дала я поверженным верное слово:
Когда в человеческом облике снова
 
 
Родятся, – их в Ганге-реке утоплю я,
Бессмертие каждому снова даруя.
 
 
Теперь я тебя покидаю навеки.
Меня дожидаются боги и реки.
 
 
Смотри, богоравного сына храни ты.
То будет мудрец и храбрец знаменитый.
 
 
В обетах он будет подобен булату, –
Дарованный Гангою сын Гангадáтту!»
 

 
Спросил у возлюбленной царь над царями:
«Бессмертные васу владеют мирами.
 
 
За что же проклятью их Васиштха предал,
За что же им смертными стать заповедал?
 
 
И кто он такой, этот Васиштха гневный,
Богов обрекающий доле плачевной?
 
 
За что Гангадатту наказан сурово
И сделался отпрыском рода людского?
 
 
Какие об этом расскажешь рассказы?»
Ответила Ганга: «О царь быкоглазый,
 
 
Великий деяньем! Рожден от Варуны,
Властителя вод, этот Васиштха юный,
 
 
Подвижник, от мира решил удалиться.
Обитель святая была у провидца
 
 
На склоне владычицы гор, светлой Меру,
Где жил он, храня в целомудрии веру,
 
 
Где множество было различных животных,
И трав неисчетных, и птиц быстролетных,
 
 
Где в летнюю пору и в зимнюю пору
Цветы украшали цветением гору.
 
 
В лесу для подвижника были даренья:
Вода в ручейке, и плоды, и коренья.
 
 
Однажды в лесу, пред жилищем святого,
Красива, сильна, появилась корова:
 
 
Богиня, дочь Дáкши, в нее воплотилась{10}10
  Богиня, дочь Дакши, в нее воплотилась… – Подразумевается божественная корова Сурабхи, которая утоляла желания и которую чтили как источник молока.


[Закрыть],
Даруя просящему благо и милость.
 
 
Ее молоко, на зеленой поляне,
Подвижник для жертвенных брал возлияний.
 
 
Важна и степенна, средь леса густого,
С теленком бесстрашно бродила корова.
 
 
Однажды пришли в этот лес благовонный
Могучие васу, а с ними – их жены.
 
 
Они с наслажденьем бродили повсюду,
Сверканью цветов удивляясь, как чуду.
 
 
Вдруг старшего васу жена молодая
Увидела, пó лесу с мужем гуляя,
 
 
Корову на мягкой, зеленой поляне:
Ее молоко – исполненье желаний!
 
 
И так восхитила богиню корова,
Что мужу, владыке небесного крова,
 
 
Сказала с восторгом: «О Дья́ус, взгляни-ка!»
Увидел корову небесный владыка:
 
 
Крупна и красива, с глазами живыми,
Полно молока многомощное вымя…
 
 
Ответствовал Дьяус: «О тонкая в стане!
Корова, чья цель – исполненье желаний,
 
 
Не ведает равных себе во вселенной,
А ею владеет отшельник смиренный,
 
 
Рожденный Варуной подвижник суровый.
Когда молоко этой чудной коровы
 
 
Вкусит человек, – вечно юным пребудет,
И кровь его время не скоро остудит,
 
 
И так проживет, не печалясь, на свете
Он десять блаженнейших тысячелетий!»
 
 
И Дьяус, душою и разумом бодрый,
Услышал желанье жены дивнобедрой:
 
 
«Средь мира людского подругу нашла я.
Царевна Джинáвати, прелесть являя,
 
 
Чарует и юностью и красотою.
Отец ее славится жизнью святою.
 
 
Ты добрых сердец награждаешь заслуги,
Прошу, потрудись и для милой подруги,
 
 
Могуществом, властью своей знаменитый,
Корову с теленочком к ней приведи ты.
 
 
Подруга, отведав напитка благого,
Единственной станет из рода людского,
 
 
Не знающей старости или недуга.
Когда же счастливою станет подруга,
 
 
Мне тоже, всеправедный, будет отрада, –
Отныне отрады иной мне не надо!»
 
 
Глаза дивнобедрой, как лотос, манили,
И Дьяус, покорный их ласковой силе,
 
 
Пошел, повинуясь возлюбленной слову,
И с братьями вместе увел он корову.
 
 
Он мужа святого украл достоянье,
Не зная, к чему приведет злодеянье.
 
 
Как видно, отшельника подвиг суровый
Не смог отвратить похищенья коровы.
 
 
С кошелкою, полной кореньев и ягод,
Вернулся подвижник, не ведавший тягот.
 
 
Увидел в смятенье, увидел в печали:
Корова с теленком исчезли, пропали!
 
 
Он долго, исполненный праведной мощи,
Обыскивал заросли, чащи и рощи,
 
 
Пока не постигнул провидящим взором,
Что васу виновны, что Дьяус был вором!
 
 
Он проклял их в гневе, возмездье взлелеяв:
«За то, что все васу, все восемь злодеев,
 
 
Коровы лишили меня многодойной,
С красивым хвостом, удивленья достойной, –
 
 
Людьми они станут, бессмертье утратив,
Те восемь божеств, восемь проклятых братьев!»
 
 
Богам присудил он, в безумии гнева,
От матери смертной явиться из чрева.
 
 
Узнав о проклятье провидца лесного,
Направились васу к отшельнику снова,
 
 
Надеясь, что ярость прощеньем сменилась,
Но не была братьям дарована милость.
 
 
Сказал им подвижник, познавший законы,
В раздумье о благе душой погруженный:
 
 
«Послушались старшего младшие братья.
Избавлю я вас, семерых, от проклятья,
 
 
Но Дьяус, зачинщик деяния злого,
Останется жить среди мира людского.
 
 
В обличье людском он прославится громко,
Однако уйдет, не оставив потомка.
 
 
Родит его смертная заново в муках,
Он сведущим будет в различных науках,
 
 
Достигнет он в мире людском уваженья,
Но с женщиной он не захочет сближенья».
 
 
Остался отшельник в молитвенном месте,
А васу, все восемь, пришли ко мне вместе:
 
 
«Стань матерью нам, чтобы вышли мы снова
Из чрева небесного, не из земного.
 
 
Когда сыновей своих бросишь ты в воду,
Тогда возвратимся к небесному роду!»
 
 
Богов от проклятья избавить желая,
К тебе как жена, о Шантану, пришла я.
 
 
Один только Дьяус – твой сын Гангадатту,
Который в обетах подобен булату,
 
 
Останется жить в человеческом мире,
И слава его будет шире и шире».
 
 
Сказала богиня – исчезла нежданно,
Ушла, увела своего мальчугана.
 
 
Шантану, утратив дитя и царицу,
Терзаемый скорбью, вернулся в столицу…
 

 
Был честен Шантану в речах и деяньях,
Он был почитаем во всех мирозданьях,
 
 
Его прославляли и люди и боги,
Отшельник в лесу и властитель в чертоге.
 
 
Настойчивый, сдержанный, щедрый и скромный,
Являл он величье и разум огромный.
 
 
С желанием блага, с душою открытой,
Для Бхаратов был он надежной защитой.
 
 
Он жил, постоянно к добру тяготея.
Казалась белейшей из раковин шея,
 
 
Широкими были могучие плечи,
Как слон в пору течки, был яростным в сече.
 
 
Ничтожным считал он того, кто корыстен,
Добро почитал он превыше всех истин.
 
 
Ему среди воинов не было равных, –
Царю и вождю властелинов державных.
 
 
Из всех знатоков, мудрецов и ученых,
Он сведущим самым считался в законах.
 
 
К нему прибегали, желая охраны,
Цари, возглавлявшие многие страны.
 
 
При нем, восприняв благочестья условья,
Познали отраду четыре сословья{11}11
  Четыре сословья – четыре варны (буквально: «окраска»): брахманы – жрецы и ученые, знатоки священных книг, кшатрии – правители и воины, вайшья – торговцы и земледельцы, и шудры – рабы, которые должны были обслуживать три другие варны.


[Закрыть]:
 
 
Судьбы наивысшей был жрец удостоен,
Жрецу подчинялся с охотою воин,
 
 
Тому и другому служили умельцы,
И люди торговые, и земледельцы,
 
 
А им угождали покорные шудры, –
Таков был закон стародавний и мудрый.
 
 
В столице, в чарующем Хастинапу́ре,
Блистал государь, словно солнце в лазури.
 
 
Владел он, моленьем молясь неустанным,
Землей, опоясанною океаном.
 
 
Не ведая зла, небожителям равен,
Как месяц, был светел, правдив, добронравен.
 
 
Как Яма, бог смерти, с виновными гневен,
Он был, как земля, терпелив и душевен.
 
 
При нем не должны были в страхе таиться
От смерти напрасной ни вепрь и ни птица.
 
 
При нем не знавали убийств и насилий:
Животных лишь в жертву богам приносили.
 
 
Он правил, исполненный праведной власти,
Людьми, что отвергли желанья и страсти.
 
 
Он стал для несчастных и слабых оплотом,
Отцовскую жалость питая к сиротам,
 
 
Увидел он в щедрости – жизни основу,
И правду он сделал опорою слову.
 
 
Он, женскую ласку познав, веселился,
Но минули годы – он в лес удалился…
 
 
Таким же правдивым, познавшим законы,
Был сын его, юноша, Гангой рожденный.
 
 
Он Гáнгея имя носил в это время,
Бог васу, – людское украсил он племя,
 
 
Воитель, из лука стрелок наилучший,
Отвагой, душою и сутью могучий.
 
 
Однажды вдоль Ганги-реки за оленем
Охотясь в лесу, увидал с изумленьем
 
 
Шантану, что стала река маловодной.
Задумался праведник, царь благородный:
 
 
«Что сделалось ныне с великой рекою?»
И вот, озабоченный думой такою,
 
 
Заметил он: юноша, сильный, пригожий,
На Индру, Борителя Градов, похожий,
 
 
Великоблестящий, высокий и смелый,
Вонзает в речное течение стрелы.
 
 
Из стрел среди русла возникла запруда, –
Под силу ли смертным подобное чудо?
 
 
Не сразу Шантану, средь шума речного,
Узнал в этом юноше сына родного.
 
 
А тот на отца посмотрел, сильнозорок,
И создал волшебный, таинственный морок,
 
 
И скрылся, отца подчиняя дурману…
Очнувшись, тотчас заподозрил Шантану,
 
 
Что сына скрывает речная долина,
И Ганге сказал: «Приведи ко мне сына».
 
 
И женщиной Ганга предстала земною,
Явилась нарядно одетой женою,
 
 
Держащею сына за правую руку.
Шантану, так долго влачивший разлуку,
 
 
Не сразу признал ее в ярком уборе,
А Ганга промолвила с лаской во взоре:
 
 
«Узнал ли ты нашего сына восьмого?
Веди его в дом и люби его снова!
 
 
Великий стрелок и воитель победы,
Он с помощью Васиштхи выучил веды,
 
 
Он сведущ в вождении войск, мощнорукий,
В священной науке и в царской науке.
 
 
На радость тебе родила я такого, –
Возьми же отважного сына восьмого!»
 
 
И с юношей, блеском затмившим денницу,
Отправился гордый Шантану в столицу.
 

 
В столице, похожей на Индры обитель –
На город, где жил Городов Сокрушитель,
 
 
Был счастлив Шантану, блюститель закона,
И сына нарек он наследником трона.
 
 
Царевич был вежлив, умен, образован,
Отвагой его был народ очарован.
 
 
Четыре прошло многорадостных года.
Царевич был счастьем отца и народа.
 
 
Однажды у влаги, под сенью древесной,
Шантану почувствовал запах чудесный.
 
 
Окинул он реку внимательным взглядом, –
Увидел красавицу с лодкою рядом.
 
 
Спросил: «Благовонная, с прелестью кроткой,
О, кто ты и чья ты, представшая с лодкой?»
 
 
Сказала: «Я дочь рыбака. И удачу
Я в праведном вижу труде: я рыбачу.
 
 
Отец мой над всеми царит рыбаками, –
Едим, что добудем своими руками».
 
 
К прелестнодушистой, к божественноликой
Внезапно охваченный страстью великой, –
 
 
Пришел он к царю рыбаков, восхищенный:
«Отдай мне, – сказал ему, – дочь свою в жены».
 
 
Глава рыбаков властелину державы
Сказал: «Есть обычай, священный и правый, –
 
 
Невестой становится дочь при рожденье.
Но выслушай волю мою и сужденье.
 
 
Коль дочь мою в жены ты просишь с любовью,
О царь, моему подчинись ты условью.
 
 
Условье приняв, удостоишь ты чести
Отца и подаришь блаженство невесте».
 
 
«Поведай условье, – воскликнул Шантану, –
И знай, что раздумывать долго не стану,
 
 
Отвечу я «да» или «нет» непреложно:
Нельзя – так не дам я, и дам, если можно!»
 
 
А тот: «Сын, рожденный рыбачкой-женою,
Да царствует после тебя над страною».
 
 
Шантану отверг рыбака притязанья,
Ушел, унося в своем сердце терзанья,
 
 
Сжигаемый страстью, вернулся, угрюмый…
Однажды к царю, погруженному в думы,
 
 
Приблизился Гангея с речью такою:
«Отец, почему ты подавлен тоскою?
 
 
Послушны тебе все владыки и страны, –
Какие же в сердце скрываешь ты раны?»
 
 
Шантану ответствовал мудрому сыну:
«Узнай моей скорби сокрытой причину.
 
 
Ты – отпрыск единственный Бхаратов славных,
Но смерть не щадит и вожатых, державных.
 
 
Ты ста сыновей мне милей, но не скрою:
Умрешь ты, – наш род прекратится с тобою.
 
 
Нужна для продления рода царица,
Однако мне трудно вторично жениться.
 
 
Бездетен, – согласно уставам старинным, –
Отец, что владеет единственным сыном.
 
 
Огню возлиянье, труды богомолий –
Не стóят потомства шестнадцатой доли.
 
 
А ты, столь воинственный, смелый, горячий, –
В сражении смерть обретешь, не иначе!
 
 
Наш род от стрелы прекратится случайной, –
Теперь ты узнал о тоске моей тайной».
 
 
Поняв миродержца смятенье и горе,
Сын Ганги ушел и с тревогой во взоре
 
 
Советнику царскому задал вопросы, –
Поведал царевичу седоволосый:
 
 
«Шантану понравилась дочь рыболова,
Но слишком условие брака сурово».
 
 
Тогда к рыбаку, с благородною свитой,
Приехал царевич как сват именитый.
 
 
Рыбак, по обычаю, вышел навстречу,
Приветствовал свата почтительной речью:
 
 
«Хоть сын для отца – наилучший ходатай,
Невесту отцу с разумением сватай.
 
 
Почетно и лестно, скрывать я не стану,
Сродниться с блистательным родом Шантану.
 
 
Жених-миродержец – награда невесте,
И кто от подобной откажется чести?
 
 
Не станет наследником царским, однако,
Дитя, что родится от этого брака, –
 
 
Не сможет соперничать, властный, с тобою,
О, бык среди Бхаратов с гордой судьбою!
 
 
Ты даже и бога и демона вскоре
Осилишь, как слабых соперников, в споре!
 
 
Об этом подумай. Скажу тебе кратко:
Иного не вижу в тебе недостатка».
 
 
Радея о пользе отца ежечасно,
Ответствовал Гангея твердо и властно:
 
 
«Я слово даю безо лжи и коварства,
Что станет твой внук повелителем царства!»
 
 
Рыбак, добывая для внука державу,
Сказал: «Ты защитник Шантану по праву,
 
 
Я верю, что будешь ты верной защитой
И нашей Сатьявати, муж знаменитый.
 
 
Не жду от такого, как ты, вероломства,
Но я твоего опасаюсь потомства».
 
 
Услышав сомненье того рыболова,
Ответил царевич: «Узнай мое слово.
 
 
Клянусь я в присутствии царственной свиты, –
О царь рыбаков, эту клятву прими ты:
 
 
От царских отрекся я почестей громких.
Отвергнув престол, говорю о потомках:
 
 
Безбрачья обет возглашаю отныне.
Бездетный, – возжажду иной благостыни:
 
 
Познав целомудрия свет вожделенный,
Войду я в миры, что вовеки нетленны!»
 
 
Глава рыбаков задрожал от восторга.
«Бери!» – он сказал без дальнейшего торга.
 
 
Тогда полубоги, богини и боги,
А также святые в небесном чертоге,
 
 
Цветы проливая в пространстве надзвездном,
Назвали царевича Бхи́шмою – Грозным.
 
 
Сказал он Сатьявати: «На колесницу
Взойди же, о мать, мы поедем в столицу».
 
 
Вот Бхишма, обет возгласивший суровый,
Приехал к Шантану с царицею новой.
 
 
Восславили Бхишму цари и владыки.
«Он – Грозный!» – хвалебные слышались клики.
 
 
Шантану сказал с ликованием: «Смело
Исполнил ты труднотворимое дело.
 
 
Дарую награду великому сыну:
Ты сам своей смерти назначишь годину!»
 

 
Шантану, покончив со свадебным пиром,
Жену свою принял с любовью и миром,
 
 
И вот принесла ему сына царица, –
Никто из людей не мечтал с ним сравниться,
 
 
Везде славословье Читрáнгаде пелось, –
За силу его, за великую смелость.
 
 
Затем родила она сына второго,
По имени Вичитрави́рья, – такого
 
 
Из лука стрелка, что склонились впервые
Пред ним, несравненным, мужи боевые.
 
 
Еще он и юношей не величался,
Когда многомудрый Шантану скончался,
 
 
И Бхишма, хоть был он и первенцем-сыном,
Читрангаду провозгласил властелином.
 
 
Гордился Читрангада мощью военной,
Он равных не видел себе во вселенной.
 
 
Богов и царей он преследовал жестко…
Однажды гандхарвов глава, его тезка,
 
 
С ним битву затеял, что длилась три года,
И не было битве конца и исхода.
 
 
Однако, средь копий дождя проливного,
Был витязь небесный сильнее земного,
 
 
И пал от меча в этой схватке кровавой
Читрангада, тигр, обладавший державой.
 
 
Исполнили люди обряд погребальный,
А Бхишма, блистательный, властный, печальный,
 
 
Поставил царем над державною ширью
Незрелого мальчика Вичитравирью.
 
 
Он в царской науке ребенка наставил,
Чтоб честно страной своих праотцев правил.
 
 
Был Бхишма защитником младшего брата,
И мальчик во всем ему следовал свято,
 
 
И Бхишма, с разумной Сатьявати вместе,
Царя наставлял ради славы и чести.
 
 
Приблизился к юности отрок созрелый.
Женить его Бхишма решил крепкотелый.
 
 
«Есть царь, – он услышал, – Каши́. Пред царями
Он вправе гордиться тремя дочерями.
 
 
Теперь сваямвáру в том царстве справляют:
Три девушки сами мужей выбирают».
 
 
Об этом в известность поставив царицу,
Взошел многодоблестный на колесницу
 
 
В доспехах военных, в блестящем уборе, –
И в город Варáнаси прибыл он вскоре.
 
 
Съезжались туда женихи-государи:
Мужья избирались на той сваямваре{12}12
  Сваямвара – форма брака, при которой невеста выбирала жениха из числа претендентов, приглашенных ее отцом.


[Закрыть].
 
 
Царей называл поименно глашатай,
А Бхишма, отвагой и силой богатый,
 
 
Ворвался в толпу на своей колеснице,
Похитил трех девушек в шумной столице
 
 
И голосом грома сказал властелинам:
«Напомнить хочу о законе старинном!
 
 
Одни дочерей предлагают с приданым
Достойным мужам, женихам долгожданным;
 
 
Другие же дочь свою выдать готовы,
Когда приведет им жених две коровы;
 
 
У третьих – жених по душе своей милой;
Невест добывают четвертые силой;
 
 
А пятые, воины, полные жара,
Считают, что лучше всего – сваямвара.
 
 
Средь прочих невест наивысшее место
Похищенная занимает невеста!
 
 
Насильно я трех похищаю царевен.
Хотите сраженья? Я грозен и гневен!»
 
 
Всем бросил он вызов и поднял десницу.
Трех дев усадил на свою колесницу.
 
 
Тогда, кулаками грозя, потрясая,
В неистовой ярости губы кусая,
 
 
Весь мир оглашая воинственным кличем,
Цари приказали своим колесничим,
 
 
Чтоб в дышло коней запрягли наилучших!
Помчались, подобные молниям в тучах,
 
 
Цари на своих боевых колесницах
За Бхишмой, похитившим дев смуглолицых.
 
 
И грянула битва на древних дорогах, –
В той битве один воевал против многих.
 
 
Взлетали – за тысячей тысяча – стрелы,
Но Бхишма стоял невредимый и целый.
 
 
Тогда, будто нá гору – ливень из тучи,
На Бхишму обрушился ливень летучий
 
 
Бесчисленных стрел, но и ливень смертельный
Рассек он, отвагой богат беспредельной.
 
 
Воителя нечеловеческой силе
Хваления даже враги возносили!
 
 
И в каждого пó три стрелы он направил,
Царей-властелинов пронзил, обезглавил.
 
 
Врагов разгромив в небывалом сраженье,
Всесильный в своем боевом снаряженье,
 
 
Стремительный Бхишма, от вражеской мести,
Погнал колесницу с царевнами вместе.
 
 
Но шалвов{13}13
  Шалвы – жители государства Шалва.


[Закрыть] правитель, возмездия ради,
Ударил его неожиданно сзади, –
 
 
Как слон, ударяющий бивнями сзади
Другого, что самку угнал в его стаде!
 
 
«Эй ты, женолюб! Острой сабли попробуй!» –
Возглавивший шалвов воскликнул со злобой,
 
 
И Бхишма, сражавшийся неукротимо,
От слов этих вспыхнул, как пламя без дыма.
 
 
Свою колесницу, снаружи спокоен,
К врагу повернул многодоблестный воин.
 
 
Цари увидали, что два полководца,
Что Шалва и Бхишма решили бороться.
 
 
Враги, как быки, постепенно сближаясь,
Ревели, как бы из-за самки сражаясь.
 
 
Вот Шалва, властитель и лучник умелый,
На Бхишму обрушил разящие стрелы.
 
 
Казалось, что Бхишмы повержена сила, –
И гордая радость царей охватила.
 
 
Владыки, что прибыли на сваямвару,
И Шалве хвалу вознесли и удару!
 
 
Внимая царям и враждебному стану,
Разгневался отпрыск Реки и Шантану.
 
 
«Направь колесницу, – велел он вознице, –
К царю, у которого стрелы в деснице.
 
 
Властителя шалвов, отвагой владея,
Убью, как Гару́да – свирепого змея».
 
 
Сын Ганги, сей праведник, ярость умножил
И Шалвы четверку коней уничтожил, –
 
 
Убил превосходных коней и возницу
И в бегство его обратил колесницу.
 
 
Но Шалву, красавицам внемля, простил он,
Властителя царства живым отпустил он.
 
 
И Шалва, что сильным считался по праву,
В унынье в свою воротился державу,
 
 
Разъехались также цари-государи,
Что ждали избранья на той сваямваре,
 
 
А Бхишма, сын Ганги, с добычей прекрасной
Отправился в Хастинапур многовластный.