Текст книги "Махабхарата. Рамаяна (сборник)"

 
Царь мадров сидел средь своих приближенных,
С ним – Нáрада, сведущий в древних законах.
 
 
Царевна из дальних приехала странствий,
Предстала пред ними в блестящем убранстве,
 
 
Склонилась к ногам и отца и святого.
Властитель услышал от Нарады слово:
 
 
«Откуда вернулась царевна в столицу?
И замуж зачем ты не отдал девицу?»
 
 
А царь: «Потому-то, стремясь к этой цели,
Свою Савитри я отправил отселе.
 
 
Сейчас от нее мы узнаем: нашла ли
Супруга, в лесные отправившись дали?
 
 
Начни свою повесть, о дочь дорогая», –
Сказал властелин, Савитри ободряя.
 
 
И та, будто бога услышала, – сразу,
Отцу подчинясь, приступила к рассказу:
 
 
«Есть шалвов страна. Добрый, кроткий, всеправый,
Дьюмáтсена был властелином державы.
 
 
Когда он ослеп, стал он жертвой коварства,
И отнял сосед у несчастного царство.
 
 
С женою и с сыном-младенцем, незрячий,
Он в лес удалился, лишившись удачи.
 
 
Подвижником стал он в лесной глухомани,
Отрекся от низменных, жалких желаний.
 
 
А сын его, в царской рожденный столице,
Но ставший товарищем зверю и птице,
 
 
Сатья́ван, в скитаниях найденный мною,
Есть тот, кому стать я желаю женою».
 
 
«Беда! – вскрикнул Нарада. – Тяжкое горе
На эту царевну обрушится вскоре!
 
 
Царевич, от праведных, чистых рожденный,
Правдивой и доброй душой наделенный,
 
 
Правдивым – Сатьяваном – прозванный с детства, –
Слыхал я, – коней полюбил с малолетства.
 
 
Гривастых лошадок лепил он из глины,
Конями свои украшал он картины,
 
 
За это прозвали царевича с лаской:
Читрáшва – «Скакун, Нарисованный Краской».
 
 
«А ныне, – спросил мудреца Ашвапати, –
Вкушает ли отпрыск слепца благодати?
 
 
И есть ли в нем кротость, и ум, и отвага?»
Ответствовал Нарада, ищущий блага:
 
 
«Как солнце, он светел, как Индра, бесстрашен,
Как наша земля, он терпеньем украшен».
 
 
А царь: «Но красив ли душой и обличьем?
Насколько он щедр? И велик ли величьем?»
 
 
Ответил мудрец: «Благороден, беззлобен,
Он щедростью лишь Рантидéве подобен,
 
 
Красив он, как месяц, как братья Ашвины, –
Дневной и вечерней зари властелины.
 
 
Он стоек и сдержан, он смел и послушен,
Он скромен, и доблестен, и прямодушен».
 
 
А царь: «Коль таков он, душою высокий,
Какие же в нем притаились пороки?»
 
 
«Один лишь порок в этом царственном сыне:
Умрет через год, начиная отныне».
 
 
Услышав ответ мудреца, Ашвапати
Сказал: «Савитри, не горюй об утрате.
 
 
Другого найди себе в мире широком:
Бессильны достоинства рядом с пороком.
 
 
К чему тебе муж, что погибнет до срока?
Беги от несчастья, беги от порока!»
 
 
В ответ – Савитри: «Это ведает каждый, –
Три дела свершаются в мире однажды:
 
 
Замужество, смерть, обещание дара…
Умрет ли он юный, умрет ли он старый,
 
 
В нем много ли блага иль больше дурного, –
Его избрала, не хочу я иного!
 
 
Что сердце решило – то вылилось в слово,
А слову – решение сердца основа».
 
 
«О царь, – молвил Нарада, – силой душевной
И светлым умом обладает царевна.
 
 
Сатьявану равных не сыщем в подлунной, –
Одобрим же выбор красавицы юной!»
 
 
А царь: «Для меня все слова твои святы.
Я сделаю так, ибо ты – мой вожатый».
 
 
Мудрец пожелал им: «Развеем кручину,
Да будет вам благо, а я вас покину».
 
 
Взлетел в третье небо{17}17
  Взлетел в третье небо… – На третьем, высшем небе, по индуистской мифологии, обитают боги.


[Закрыть] мудрец белоглавый,
А слугам велел повелитель державы
 
 
Всю утварь собрать, все припасы для свадьбы:
Желанному счастью преградой не стать бы!
 
 
С царевной, с жрецами домашними вместе
Царь двинулся в лес, угождая невесте,
 
 
А там, на подушке, набитой травою,
Священной, седой прислонясь головою
 
 
К могучему древу, сидел именитый
Отшельник. Глаза его были закрыты.
 
 
Предстал перед ним Ашвапати с поклоном.
Слепец-венценосец, согласно законам,
 
 
Владыку воссесть попросил на сиденье,
Затем предложил совершить омовенье,
 
 
Затем вопросил: «Государства властитель,
Зачем ты пожаловал в нашу обитель?»
 
 
Сказал Ашвапати: «Сатьявану в жены
Я дочь предлагаю, о царь прирожденный,
 
 
О праведник царственный с думой благою, –
Тебе Савитри да пребудет снохою».
 
 
Дьюматсена молвил: «Лишившись престола,
В лесу мы свершаем свой подвиг тяжелый,
 
 
И надо ли девушке, с миром в разлуке,
Испытывать наши невзгоды и муки?»
 
 
Ответствовал гость: «Эта жизнь быстротечна,
И счастье мгновенно, и горе не вечно.
 
 
Скажи, заслужил ли подобные речи
Я – с дочерью, с твердым решеньем пришедший?
 
 
Ты равен мне, жажду союза с тобою,
Ты в родичи мне предназначен судьбою!
 
 
С тобой породниться хочу я отныне,
Да сына найду в твоем царственном сыне!»
 
 
Ответил отшельник царю всеблагому:
«Давно я стремился к союзу такому,
 
 
Но, царства лишенный, подвластный обетам,
Сперва колебался и медлил с ответом.
 
 
Теперь я согласен, о царь справедливый, –
Сегодня пусть брак совершится счастливый!»
 
 
Собрали жрецов, что в лесу обитали,
Детей своих браком цари сочетали.
 
 
Богатствами дочь одарив, Ашвапати
Вернулся, обрадован, к войску и знати.
 
 
И юное счастье супругов влюбленных
Простерлось под сенью деревьев зеленых.
 
 
Царевна, отринув наряд свой атласный,
Оделась деревьев корой темно-красной.
 
 
Была Савитри и добра и смиренна,
И, скромная, нравилась всем неизменно:
 
 
Свекрови – заботами и обхожденьем,
А свекру – усердным богам угожденьем,
 
 
А мужу – красой, и работой прилежной,
И ласкою – в уединении – нежной.
 
 
Так жили в покое, свой подвиг свершая,
И горя не ведала пустынь лесная,
 
 
Но утром иль вечером, в тайном терзанье,
Забыть не могла Савитри предсказанье.
 

 
Шло время. К Сатьявану смерть приближалась.
В душе Савитри были горе и жалость,
 
 
На дни, что летели, смотрела в печали,
Речения Нарады в сердце звучали.
 
 
«День близок, – подумала, – неотвратимый.
Умрет на четвертые сутки любимый», –
 
 
И строгий обет возгласила трехдневный:
Не ела, недвижно стояла царевна.
 
 
Услышал слепой об обете суровом,
К снохе обратился с сочувственным словом:
 
 
«Решенье такое – уму непостижно:
Три дня крайне трудно стоять неподвижно!»
 
 
В ответ – Савитри: «Так я твердо решила.
Меня не жалей, ибо есть во мне сила».
 
 
А царь: «Я обет призову ли нарушить?
Скажу я: «Нарушь», – не должна меня слушать!»
 
 
Незрячий замолк, сокрушаясь душевно.
Столпом неподвижным застыла царевна.
 
 
В безмолвном и долгом страданье стояла,
И ночь отошла, и заря засияла.
 
 
«День вспыхнул, чтоб жизнь дорогая погасла!» –
С той думой в огонь возлила она масло,
 
 
Почтила, как должно, с смиренной любовью,
Отшельников-брахманов, свекра с свекровью.
 
 
Подвижники, движимы скорбью живою,
Взмолились о ней: да не станет вдовою!
 
 
Царевна ждала рокового мгновенья,
Но стало ей легче от благословенья.
 
 
И свекор с свекровью смиренно сказали:
«Исполнила ты свой обет, – так нельзя ли
 
 
Низринуть, сноха, послушания бремя,
Смотри, приближается трапезы время».
 
 
Ответила с ласкою дочь Ашвапати:
«Поем я, когда будет день на закате».
 
 
Тогда подошел, с топором на заплечье,
Сатьяван: он в лес отправлялся, далече.
 
 
«Пойду я с тобою! – сказала, тоскуя, –
Тебя одного отпустить не могу я!»
 
 
А муж: «Не просила ты раньше об этом,
И как, изнуренная тяжким обетом,
 
 
Прекрасная, пост соблюдавшая строгий,
Пойдешь ты пешком по нелегкой дороге?»
 
 
В ответ – Савитри: «Я сильна и здорова,
Пойду я с тобой, – таково мое слово».
 
 
А муж: «Хорошо. Но, над младшими властны,
Родители тоже да будут согласны».
 
 
К свекрови и свекру она, молодая,
Пришла и промолвила, скрытно страдая:
 
 
«Мой муж собирается в лес за плодами,
А также чтоб ваше поддерживать пламя.
 
 
Священный огонь – вот ухода причина,
И, значит, не надо удерживать сына.
 
 
Без мужа мне грустно, – слова мои взвесьте, –
Позвольте мне с мужем отправиться вместе.
 
 
Весь год прожила я безвыходно дома,
Мне прелесть лесная совсем незнакома».
 
 
Дьюматсена молвил: «С тех пор как женою
Сатьявану стала, – ко мне ни с одною
 
 
Ты просьбою не обращалась, родная.
Ступай же, супруга в пути охраняя».
 
 
С таким разрешеньем, тревожась о муже,
Пылая внутри и сияя снаружи,
 
 
С супругом отправилась в лес шумноглавый,
Где яркие ягоды, свежие травы,
 
 
Где нежно касались друг друга вершины,
Пронзительно перекликались павлины.
 
 
Шла с мужем вдвоем вдоль речного потока
И лотосы глаз раскрывала широко.
 
 
«Смотри!» – говорил ей супруг то и дело,
Но только на мужа царевна смотрела.
 
 
Уже он ей мертвым казался, и горе
Таила она в жизнерадостном взоре,
 
 
И, помня слова мудреца и пророка,
Ждала, содрогаясь, уносного срока.
 
 
Так, думая думу свою втихомолку,
Плодами наполнила с мужем кошелку.
 
 
Затем началась дровосека работа.
Устал он, покрылся росинками пота,
 
 
Внезапно почувствовал боль головную
И молвил, взглянув на жену молодую:
 
 
«Любимая, мне занедужилось, что ли?
Болит голова, в сердце – острые боли,
 
 
Как будто впились в меня копья иль стрелы
Немного посплю, отдохну, ослабелый».
 
 
Присела царевна средь свежих растений,
И голову мужа себе на колени
 
 
Она положила, часы подсчитала, –
Уже роковое мгновенье настало!
 
 
Тогда-то, в испуге, изверясь в надежде,
Увидела путника в красной одежде.
 
 
С петлею в руке и в короне блестящей
Смотрел на Сатьявана страх наводящий
 
 
Глазами, налитыми жаркою кровью, –
Не тот ли, кто участь готовил ей вдовью?
 

 
Царевна сложила молитвенно руки
И молвила голосом горя и муки:
 
 
«Ты мощи нездешней явил мне высоты.
Я вижу, ты – бог. Назови себя: кто ты?»
 
 
И был ей ответ: «Савитри дорогая,
За то, что живешь ты, добро постигая,
 
 
За то, что ко благу ты шествуешь прямо,
Откроюсь тебе: я – всеправящий Яма.
 
 
Сатьявана срок наступил. И петлею
Свяжу, унесу его, в бездне сокрою.
 
 
Он, праведник, был тебе верным супругом,
Поэтому сам я пришел, а не слугам
 
 
Своим поручил унести его ныне, –
Смиренный, он чтил и богов и святыни».
 
 
Связал он Сатьявана быстро, умело
И душу извлек из безгласного тела:
 
 
То был человечек, не больше чем палец, –
И стал бездыханным царевич-страдалец.
 
 
Исчезла душа – красота отлетела,
Уродливым стало бездушное тело.
 
 
Бог смерти направился в сторону юга,
Однако великая сердцем супруга,
 
 
Страдая и плача, с надеждой упрямой,
Безгрешная, шла неотступно за Ямой.
 
 
«Вернись, – посоветовал бог непреклонный, –
Сверши над супругом обряд похоронный,
 
 
Свой долг до конца ты исполнила честно!»
В ответ – Савитри: «Нам издревле известно, –
 
 
За мужем жена да последует всюду.
Он жил, – с ним была я, и с мертвым пребуду!
 
 
За то, что при муже отшельницей стала,
За то, что я старших всегда почитала,
 
 
За то, что усердно молилась, постилась,
За то, что и ты мне явил свою милость, –
 
 
Преграды не будет мне ставить дорога!
Нам, людям, законов завещано много,
 
 
Но дружбы закон – выше всех возглашаем,
И если мы дружбы обряд совершаем,
 
 
Семь раз вкруг огня мы ступаем стопою{18}18
  Семь раз вкруг огня мы ступаем стопою… – Обход огня – обряд, скрепляющий брак или дружеский договор.


[Закрыть].
Я тоже прошла семь шагов за тобою,
 
 
И, значит, закон я исполнила главный,
С тобой подружилась я, бог многославный!»
 
 
Царь предков, бог смерти, сказал, красноокий:
«Явила ты, женщина, разум глубокий,
 
 
Слова твои звуком и мыслью богаты,
Даренье за это проси у меня ты,
 
 
Я дам, кроме жизни супруга, – любое!»
Страдалица молвила слово такое:
 
 
«Мой свекор ослеп и лишился державы,
Беседуют с ним лишь деревья и травы,
 
 
Владыке, живущему в кротком смиренье,
Верни, благородному, сильному, зренье!»
 
 
А бог: «Этот дар ты получишь как милость.
Вернись, безупречная, ты утомилась.
 
 
Усталая, вижу я, ты исстрадалась».
А та: «Рядом с мужем – откуда усталость?
 
 
Где муж, там и я. Скреплены мы судьбою.
Ты мужа уносишь, и я за тобою.
 
 
Владыка богов! Ясный ум обнаружим,
Сказав, что светла встреча с праведным мужем.
 
 
В одной даже встрече – добро и отрада,
Дружить с этим праведным каждому надо!»
 
 
Ответствовал бог: «Твоя речь благодатна,
И мысли на пользу, и сердцу приятна.
 
 
Теперь обретешь ты даренье второе,
Проси, кроме жизни супруга, – любое».
 
 
А та: «Пусть получит мой свекор державу,
Привержен да будет он благу и праву».
 
 
А Яма: «Воссядет он вновь на престоле,
Приверженный благу и праведной доле.
 
 
Поскольку второй дождалась ты награды, –
Ступай, соверши над усопшим обряды».
 
 
В ответ – Савитри: «Самовластно ты правишь,
Предел ты людским поколениям ставишь,
 
 
Насильно в свою их уносишь обитель,
За что и прозвали тебя – Покоритель.
 
 
Но знаешь ли ты, в чем добро вековое?
Должны мы любить всех живых, все живое,
 
 
Ни в мыслях, ни в действиях зла не питая, –
Вот истина вечная, правда святая.
 
 
Все люди ко многим занятьям способны,
Но те лишь прекрасны, что сердцем беззлобны».
 
 
Бог смерти воскликнул: «Слова твои – благо,
Они – как для жаждущих свежая влага.
 
 
Заслужено третье даренье тобою,
Проси, кроме жизни супруга, – любое».
 
 
А та: «Мой отец не имеет потомства.
Чтоб радостью кончилось наше знакомство.
 
 
Ты сто сыновей подари Ашвапати, –
Правителей царства, водителей рати».
 
 
И Яма: «Отвагой, умом наделенных,
Сто братьев тебе подарю я законных.
 
 
Я этим дареньем тебя успокою,
Вернись, – далеко ведь зашла ты за мною».
 
 
А та: «Рядом с мужем идти – далеко ли?
Душа моя дальше стремится на воле!
 
 
Послушай: сияющим Солнцем рожденный,
Ты – Дхарма, дарующий правды законы.
 
 
Бог смерти, ты грозным могуч правосудьем,
Даешь ты покой и забвение людям.
 
 
Мы праведником правоту измеряем,
И больше ему, чем себе, доверяем.
 
 
Из той доброты, что в душе утвердилась,
Доверье ко всем существам зародилось.
 
 
Прекрасные качества есть человечьи,
Но самое ценное – добросердечье!»
 
 
А бог: «От тебя услыхал я впервые,
Прелестная, мудрые речи такие.
 
 
Ты правду познала, – и в этом заслуга.
Что хочешь проси, кроме жизни супруга».
 
 
Сказала царевна: «Пусть род наш продлится,
Пускай от Сатьявана сто народится
 
 
Отважных сынов, – у меня ли, на счастье,
Иль, может, у равной супругу по касте.
 
 
Хочу, чтобы милость над нами простер ты, –
И это я дар избираю четвертый!»
 
 
«Родишь ты, о женщина, – молвил Всеправый, –
Сто смелых сынов, полных силы и славы.
 
 
Но ты исстрадалась от горькой утраты,
Вернись, потому что далёко зашла ты».
 
 
«Кто добр, тот и прав, – отвечала царевна, –
Он крепок духовно и стоек душевно.
 
 
Общение добрых сердца озаряет,
На доброго добрый без страха взирает.
 
 
На добрых земля утвердилась в покое,
В них, в добрых, – и будущее и былое.
 
 
От доброго добрый не ждет злодеянья,
За благодеянья не ждет воздаянья.
 
 
Добро никогда не бывает напрасно,
Всевластно добро, потому и прекрасно!»
 
 
«Пока, – бог ответствовал, – ты говорила,
Душе моей речь твоя радость дарила,
 
 
И мысль твоя, слогом красивым одета,
Казалась источником чистого света.
 
 
Ты стала мне ближе дитяти родного.
Добро, – ты права, – всех деяний основа.
 
 
Проси, чего хочешь, и дар несравненный
Я дам тебе – любящей, верной, смиренной!»
 
 
А та: «Мною дар избирается пятый.
Да будешь ты милостив, благом богатый!
 
 
Верни мне Сатьявана, если права я!
Пускай оживет он: без мужа мертва я!
 
 
Без мужа не надо мне хлеба и крова!
Без мужа не надо мне неба дневного!
 
 
Без мужа не надо мне вешнего цвета!
Без мужа не надо мне счастья и света!
 
 
Не надо мне дома, и поля, и сада, –
Без мужа мне жизни не надо, не надо!
 
 
Ты сто сыновей посулил мне, однако
Уносишь Сатьявана в логово мрака.
 
 
Прошу я: ты жизнь возврати ему снова,
И правдой твое да насытится слово!»
 

 
«Да будет, как просишь, – сказал убежденно
И петлю свою развязал Царь Закона. –
 
 
О чистая, муж твой отпущен. Отселе
Уйдете вдвоем и достигнете цели.
 
 
Согласно заветам и древним обрядам,
Четыреста лет проживете вы рядом.
 
 
Сто славных сынов ты родишь, и царями
Сыны твои станут, и богатырями,
 
 
Потомками будут гордиться своими,
Твое, сквозь века, пронесут они имя.
 
 
И сто сыновей, чье прозванье – малавы,
Отец твой родит ради правды и славы.
 
 
Как тридцать богов, будут силой богаты
Все братья твои, облаченные в латы».
 
 
Сказав, удалился, светясь лучезарно.
Она, посмотрев ему вслед благодарно,
 
 
Над телом усопшего мужа склонилась.
Ждала, трепеща: совершится ли милость?
 
 
Вновь голову мужа себе на колени
Она положила, присев средь растений,
 
 
И тот, кто лежал на земле бездыханно,
Открыл свои губы и очи нежданно,
 
 
Как будто он только заснул – и проснулся,
Как будто из странствий далеких вернулся!
 
 
Сказал, на любимую с лаской взирая:
«Не правда ли, долго я спал, дорогая?
 
 
Скажи, не во сне ли я видел ужасном:
Тащил меня муж в одеянии красном?»
 
 
В ответ – Савитри: «О великий в стремленьях!
Ты сладко заснул у меня на коленях.
 
 
Бог смерти сюда приходил красноокий…
Скажи, – исцелил тебя сон твой глубокий?
 
 
И если прошла твоя боль головная, –
Пойдем, ибо тьма наступает ночная».
 
 
Сатьяван, обретший сознание снова,
Взглянул на цветение мира лесного
 
 
И молвил, как будто от сна восставая:
«Рубил я дрова, о жена дорогая,
 
 
Почувствовав боль в голове, на колени
Твои я прилег, чтоб найти исцеленье.
 
 
Вдруг тьмою оделись поляны и рощи.
Я мужа увидел неслыханной мощи.
 
 
Что было со мною? То сон или бденье?
То был человек иль явилось виденье?»
 
 
Сказала жена: «Мгла ночная сгустилась.
Поведаю завтра о том, что случилось.
 
 
И мать и отца ты оставил в смятенье,
Пойдем, ибо ночи надвинулись тени.
 
 
Здесь ищет свирепая нечисть корысти,
Здесь рыщет зверье, здесь тревожатся листья,
 
 
Здесь воют шакалы, – полна я испуга
От их голосов, долетающих с юга».
 
 
А муж: «Но во тьме ты не сыщешь дороги,
Боюсь, что от страха отнимутся ноги».
 
 
Она: «Вот огонь, раздуваемый ветром:
Лес нынче горел; если хочешь ты, светлым
 
 
Я сделаю путь, прогони опасенья, –
Огонь принесу, разожгу я поленья.
 
 
Но если ты болен, идти тебе трудно,
А ночью дорога опасна, безлюдна,
 
 
Тогда посидим у костра до рассвета,
А завтра пойдем, о блюститель обета!»
 
 
Сатьяван: «Прошла моя боль головная,
Родители ждут меня, тяжко страдая.
 
 
До сумерек мать запрещала мне слезно
Скитаться, – ни разу я не был так поздно
 
 
В лесу! Даже днем поброжу я немного, –
Уже у родителей в сердце тревога,
 
 
Вернусь, – от обиженных слышу упреки:
«Как долго в лесу ты бродил, одинокий!»
 
 
В каком же волненье родители ныне,
В тревоге какой о единственном сыне!
 
 
Как часто, когда вечера наступали,
Они говорили мне в светлой печали:
 
 
«Докуда ты жив, мы не знаем забвенья.
Не сможем прожить без тебя и мгновенья.
 
 
Сыночек, ты – посох для старца слепого,
Ты наших потомков – оплот и основа,
 
 
В тебе – поминальная жертва, и слава,
И нашего рода надежда и право!»
 
 
Как мог я в лесу утомиться так скоро,
Когда я – родителей слабых опора!
 
 
Лишиться страшусь стариков своих милых, –
Я вынести горе такое не в силах!
 
 
Я знаю, волнуется наша обитель,
Терзается думой бессонный родитель,
 
 
Измучена матушка скорбью своею, –
О нет, не себя, – стариков я жалею!
 
 
Живу я, чтоб жили они, торжествуя, –
Для счастья, для жизни двух старцев живу я!»
 
 
Сказал и воздел он с рыданием руки.
Услышав отчаянья громкие муки,
 
 
Воскликнула праведница молодая,
С ресниц его слезы рукою снимая:
 
 
«Пусть свекра с свекровью хранит моя сила, –
Обеты и жертвы, что я приносила.
 
 
Вовек не сказала я речи обманной, –
Так пусть моя правда им будет охраной!»
 
 
Сатьяван: «Пойдем, ибо сердцем измучусь,
Боюсь, что ужасна родителей участь.
 
 
А будет им горе, – покончу с собою.
Пойдем же, прекрасная, темной тропою».
 
 
Тогда обняла Савитри молодая
Супруга, подняться ему помогая.
 
 
Он встал, и растер свое тело, и взглядом
Окинул кошелку, стоявшую рядом.
 
 
Она: «Завтра утром придем за плодами,
А острый топор пусть отправится с нами».
 
 
Повесив кошелку на ветке древесной,
Царевна топор подняла полновесный
 
 
И, мужа другой обнимая рукою,
Лесною тропою, безлюдной, глухою,
 
 
Пошла, дивнобедрая, легкой походкой.
Сатьяван сказал ей, прелестной и кроткой:
 
 
«Здесь часто бывал я и знаю дорогу.
К тому же и месяц растет понемногу.
 
 
Тропа раздвоится, достигнув поляны, –
На север пойдем, где приют мой желанный.
 
 
Здоров я, нетрудно шагать мне далече,
С отцом, с милой матерью жажду я встречи».
 

 
Дьюматсена, годы влачивший в смиренье,
Внезапно обрел, осчастливленный, зренье.
 
 
Пошел он с женой своей, Шáйбьей, в другие,
Соседние пу́стыни, рощи глухие.
 
 
Измучились, дряхлые, в поисках сына,
И горькою стала двух старцев судьбина.
 
 
Листок затрепещет, просвищет ли птица,
Сорвется ли плод иль ручей заструится, –
 
 
Спешат, задыхаясь, услышав те звуки:
«Сатьяван с женою идут вдоль излуки!»
 
 
С телами, в которых торчали занозы,
С глазами, в тоске изливавшими слезы,
 
 
С ногами, что стерлись и были разбиты, –
Родители, грязью и кровью облиты,
 
 
Метались в лесу средь растений безгласных.
Увидели брахманы старцев несчастных,
 
 
В обитель свою привели их с дороги,
Стараясь развеять страдальцев тревоги,
 
 
Рассказ повели о деяньях героев,
О древних царях, стариков успокоив,
 
 
А те говорили о сыне рассказы,
Про детство его и былые проказы,
 
 
И плакали и восклицали, рыдая:
«О, где ты, сынок? Где сноха молодая?»
 
 
Так первый отшельник сказал им утешно:
«Была Савитри беспорочна, безгрешна,
 
 
Поэтому знайте, поэтому верьте:
Сатьяван женою избавлен от смерти!»
 
 
Второй: «Над собой одержал я победы,
Старательно мною изучены веды,
 
 
Я с юности жил в целомудрии строгом,
Пред Агни я чист – семипламенным богом,
 
 
И знаю, святыми жрецами наставлен:
Сатьяван женою от смерти избавлен».
 
 
И третий сказал: «Ученик я второго.
Насыщено правдой учителя слово.
 
 
Он прав, ибо даром провидца прославлен:
Сатьяван женою от смерти избавлен».
 
 
Четвертый сказал убежденно и веско:
«Не станет вдовицею ваша невестка, –
 
 
И с этим надежду свою соразмерьте:
Сатьяван женою избавлен от смерти».
 
 
И пятый: «Обет воздержанья от пищи
Блюдет Савитри, чтобы сделаться чище,
 
 
Ты зренье обрел и весь мир тебе явлен, –
Так, значит, Сатьяван от смерти избавлен».
 
 
Шестой: «Так как в должном кричат направленье
И птицы и звери, а ты, чье правленье
 
 
Законно, опять овладеешь страною, –
Сатьяван от смерти избавлен женою».
 
 
Седьмой: «Царский сын наделен долголетьем,
Так, значит, живого Сатьявана встретим!»
 
 
Полночи минуло в таком разговоре,
Страдальцев немного развеялось горе, –
 
 
И видят: в приют, где живет благочестье,
Вступает царевна с Сатьяваном вместе.
 
 
Сказали жрецы: «О былом не восплачем!
Ты встретился с сыном, ты сделался зрячим,
 
 
К тебе Савитри возвратилась обратно,
О царь, значит, счастье твое троекратно,
 
 
А скоро пребудешь в покое и мире,
И счастье твое станет больше и шире».
 
 
Затем разожгли святожители пламя,
Дьюматсену громко почтили хвалами.
 
 
Как дым, улетучились грусть и кручина.
Спросили отшельники царского сына:
 
 
«Ты поздно вернулся порою ночною, –
Иль раньше не мог возвратиться с женою?
 
 
Быть может, преграда была на дороге?
Отец твой и мать истерзались в тревоге,
 
 
Мы тоже к богам обращались с мольбою, –
Царевич, поведай, что было с тобою?»
 
 
Сатьяван: «Мы в глубь углубились лесную,
И вдруг я почувствовал боль головную.
 
 
Заснул я, ища исцеленья от боли, –
Так долго ни разу не спал я дотоле!
 
 
Мы поздно вернулись по этой причине,
И поводов нет для смятенья отныне».
 
 
Спросил старший жрец: «Неужели случайно
Прозрел твой отец? Если это не тайна,
 
 
То пусть Савитри, чей прославится разум,
Тьму ночи развеет правдивым рассказом».
 
 
«Не прячу я тайны, – царевна сказала, –
Всю правду поведаю вам от начала.
 
 
Предсказанный мудрым день смерти супруга
Пришел. Не хотела покинуть я друга.
 
 
Заснул он в лесу под листвою густою.
Вдруг Яма всесильный явился с петлею.
 
 
Связал он супруга петлею смертельной,
Понес его к праотцам в край запредельный.
 
 
Я грозного бога хвалами почтила
И пять драгоценных даров получила:
 
 
Два дара для свекра – держава и зренье;
Отцу моему – сто сынов; и даренье
 
 
Четвертое – сто сыновей мне, смиренной;
Сатьявана жизнь – пятый дар несравненный!
 
 
Четыреста лет проживем без тревоги:
Недаром обет выполняла я строгий.
 
 
Правдиво поведала вам, без пристрастья,
Как счастьем окончились наши несчастья».
 
 
Сказали подвижники: «В море страданий
Тонул царский род, погибая в тумане.
 
 
Жена, чьи поступки и помыслы святы, –
Семью властелина от смерти спасла ты!»
 
 
Воздав наилучшей из женщин хваленье,
Жрецы удалились в свое поселенье.
 
 
Вновь сели при первом дыханье прохлады
И утренние совершили обряды.
 
 
Внезапно старейшины-шалвы, все вместе,
Пришли, принесли долгожданные вести:
 
 
«Придворный убил похитителя власти,
И войско бежало, распавшись на части.
 
 
Народ в единенье Дьюматсену славит:
«Незрячий иль зрячий – пусть нами он правит!» –
 
 
О царь, с этим прибыли мы из столицы,
Собрав твое войско и взяв колесницы.
 
 
Услышь славословья народа родного,
Воссядь на престоле наследственном снова!»
 
 
Упали, на облик взглянув величавый:
Вновь зренье обрел повелитель державы,
 
 
Как будто он снова и силен и молод!
Почтил он жрецов и отправился в город
 
 
В большой, запряженной людьми, колеснице,
Где место нашлось и снохе и царице.
 
 
Вновь стал он царем, а наследником трона –
Сатьяван, – и страж и опора закона.
 
 
Величье его Савитри озарила,
Когда ему сто сыновей подарила,
 
 
И сто сыновей произвел Ашвапати –
Властителей царств и водителей рати.
 
 
Отца, и супруга, и свекра с свекровью
Спасла Савитри всепобедной любовью.