Текст книги "Сильвия"

– Но ведь, если вы отойдете от круга, в котором теперь вращаетесь, вы приобретете новых друзей – истинных друзей!

– Я только вас хотел бы иметь моим другом!

– Если вы сделаете то, что подскажет вам совесть, и найдете в себе отвагу отстаивать свои убеждения, тогда… тогда само собой придет то, чего вы заслуживаете. И моей дружбы вам не придется добиваться.

– А если… если, – робко начал он, – если бы я захотел больше, чем дружбы…

Сильвия была подготовлена к такому вопросу. Она тотчас остановила его.

– Дружба прежде всего! – уклончиво ответила она.

– Да, но скажите мне… Мог бы я надеяться…

– Вы просили меня быть вашим другом и говорить вам правду. Речь шла ведь только об этом. Не будем смешивать разные понятия. Дружба прежде всего!

Сильвия изменила себе на этот раз. Она никогда не отказывала себе в удовольствии разжечь кого-нибудь, помучить и озадачить в конце концов. Она воздвигала барьер между собою и ван Тьювером. Но, чем больше она укрепляла его, тем упорней он его осаждал. Если она выкажет малейшую слабость, если барьер этот рухнет, он ведь не отступит назад, не прекратит натиск. Конечно, забавно было бы видеть его в борьбе, предвкушающим победу или оплакивающим свое поражение. При встрече с новым человеком, с новым почитателем Сильвия всегда испытывала это любопытство, эту жажду испробовать над ним свою власть.

Но как ни был велик соблазн, с ван Тьювером она этой игры затеять не могла. Это был слишком значительный, слишком сильный человек, чтобы можно было позволить себе над ним такую шутку.

С ван Тьювером надо было быть искренней и правдивой. Она чувствовала это. И раз сказав ему: «Дружба прежде всего», не делала уже никаких попыток дурачить его или флиртовать с ним.

Она рассчитывала пробыть в Бостоне еще дня два, но из дома пришло тревожное письмо. Майор был нездоров. Наводнение залило поля и принесло большие убытки. В такие минуты близкие Сильвии всегда слепо тянулись к ней. Какая бы беда ни стряслась, им казалось, что присутствие Сильвии поможет выйти из положения.

И потом, ее миссия в Гарварде была закончена. Ликующий вид Гарри красноречиво подтверждал это. Он прибежал к ней на другой день после ее прогулки с ван Тьювером в необычайно восторженном и возбужденном состоянии.

– Теперь все хорошо, теперь все хорошо! Можешь уезжать! Дело сделано. Ты прямо волшебница, Сильвия!

– Что случилось? – спросила она.

– Дуглас ван Тьювер был у меня с визитом!

– Не может быть?

– Да! Да! Ты внушила ему эту мысль?

– И не подумала внушить ему что-либо.

– Ну, как бы там ни было, он был ужасно мил. Расспрашивал о моих занятиях с таким интересом и участием и обещал ввести меня в свой клуб.

– Очень любезно с его стороны!

Гарри этого совершенно не ждал. Успех поднял его в собственных глазах и придал ему смелости.

– Но мне кажется, Сильвия, – начал он, – ты взяла неверный тон с ван Тьювером. Не надо так уже…

– Ладно, ладно, об этом не беспокойся! – оборвала она его. – Я приехала сюда затем, чтобы ввести тебя в общество. Дело сделано, а остальное тебя не касается.

– Ну, хорошо, хорошо! – ответил он и смущенно замолк.

Его радостное настроение вскоре разогнало набежавшую было тучку.

– Знаешь, Сильвия, что говорят в студенческой колонии? Говорят, что миссис Винтроп никогда не простит Бэтсу того, что он все время ставил тебя в одной паре с ван Тьювером.

– А эта история не поссорит тебя с Эдит Винтроп? – спросила Сильвия.

– Некоторое время я не буду показываться им на глаза, – ответил Гарри, смеясь. – А когда я завоюю себе здесь положение, они на меня сердиться не будут, не беспокойся. Кстати, знаешь, что Эдит сказала про тебя?

– Нет. А что она сказала?

– Что ты легкомысленная и что такими приемами каждая женщина может поймать мужчину в свои сети, но она слишком себя уважает, чтобы прибегать к таким приемам!

Сильвия рассмеялась.

– Неужели так ужасно? О каких приемах она говорила?

– Это дела женские. Мне их не понять.

– А что она еще сказала?

– Что мать ее разочаровалась в тебе. У тебя хорошее сердце, но тебя испортили лестью. И что тебе даже не понять такой сложной натуры, как ван Тьювер, и всей серьезности его общественного положения.

Сильвия ничего не ответила. Она долго думала о том, что узнала от Гарри. Она искренне изумлялась тому, что ее взгляды могли показаться опасными для любимца миссис Винтроп. Она, Сильвия Кассельмен, внучка леди Лайль, подрывает общественные устои!

Едва Гарри ушел, ее позвали к телефону. Это была «королева Изабелла»:

– Сильвия, приезжайте завтракать ко мне. Я отослала Эдит. Мы будем одни. Мне надо поговорить с вами.

Сильвия ответила, что приедет.

Она выбрала для этого визита самое скромное платье – из белого муслина в бледно-зеленых ветках, и очаровательную простенькую бледно-зеленую шляпу. Этот костюм нарисовал для нее один художник, сказав, что она никогда не должна носить его без молитвенника в руках. В этом костюме она сидела у миссис Винтроп в столовой с темной дубовой панелью вдоль стен, с которых смотрели на нее строгие, важные предки хозяйки дома. Слуги бесшумно двигались по устланному коврами полу, и Сильвия, глядя на миссис Винтроп своими ясными невинными глазами, слушала ее наставления, выраженные кротким тоном.

Миссис Винтроп оценила символизм костюма своей гостьи и воспользовалась им для осторожного подхода к намеченной теме беседы. Она сказала, что Сильвия щедро одарена от природы не только красотой, но и вкусом и умом. Кому много дано, с того много и спрашивается. Такие женщины, как Сильвия, даже должны чувствовать потребность отплатить чем-нибудь за дарованные ей преимущества. Но как она может это сделать? При складе ее ума очень легко увлечься крайними идеями, восстать против общественных устоев и принять сторону низших классов.

– Вы знаете, у нас в Бостоне немало людей, увлекающихся такими идеями. Но мне кажется, есть идеи более значительные и более глубокие, которые надо проводить и отстаивать в жизни. В жизни должна быть красота, должна быть поэзия и должны быть люди, воплощающие собою высшие идеалы, а не ратующие за одни только удобства и сытость. Наша миссия – сохранять красоту и поэзию от посягательств черни. Теперь так много говорят об этих несчастных работницах, о том, в каких ужасных условиях они будто бы работают. Господа, которые за них заступаются, доказывают женщинам нашего круга, что мы должны отказаться от наших привилегий и прийти на помощь этим девушкам. Для меня эти доводы нисколько не убедительны. Я знаю, что представляю для этих девушек что-то возвышающее, облагораживающее. Я для них – овеществленная мечта о красоте и поэзии. Если бы вы знали, сколько грубости в низших классах, как некрасиво проявляются там низменные инстинкты, – это ужас! Бежишь от этих людей в свой мир красоты и изящества, как в пристань спасения.

Миссис Винтроп сделала паузу. Ее красивые глаза говорили все время вместе с нею. Они с ужасом заглянули в социальные бездны и теперь опять спокойно взирали на светлые вершины жизни. Сильвия была так зачарована этим взглядом, что следующие слова миссис Винтроп даже не ошеломили ее.

– Я глубоко убеждена, – продолжала «Королева Изабелла», – что представляю собою что-то необходимое в жизни, что мир не мог бы существовать без меня. Я хочу сказать, что олицетворяю собою искусство, красоту. Разве у вас никогда не было такого чувства, Сильвия?

– Я много думала об этом, миссис Винтроп. Но при этом всегда чувствовала себя только растерянной и несчастной. В мире так много страданий!

– Да, – продолжала миссис Винтроп, – сколько раз я спрашивала себя со слезами на глазах: «Как ты можешь жить и чувствовать себя счастливой, когда кругом тебя гибнет так много людей. Опусти голову, стыдись своего счастья!»

И, действительно, миссис Винтроп опустила голову, и две жемчужные слезы медленно выкатились из ее глаз.

– Но я должна отстаивать свою веру в то, что я считаю самым важным в жизни. Мы живем в эпоху, когда перед культурой встали страшной угрозой материализм, необузданная жадность масс. И мне думается, что наша задача поддерживать священный огонь на алтаре красоты, мы должны глубоко проникнуться сознанием нашей миссии и быть поддержкой друг другу.

Сильвия подумала, что теперь она уже близка к главной теме, но ничего не сказала. А миссис Винтроп продолжала:

– Меня всегда особенно интересовала университетская жизнь. Отец мой был профессором в университете, и я воспитывалась в университетском городке и университетской среде. Когда я вышла замуж, я сказала себе, что должна каким-нибудь достойным образом использовать мой досуг и свободу, и поставила себе задачу влиять на университетскую молодежь, облагораживать ее и главным образом знакомить ее с красотой жизни. В эти годы складываются характер и вкусы, а по окончании университетского курса они входят в жизнь и являют собою пример другим людям. Гарвард не только университет, это источник, из которого люди черпают культуру и идеалы. И можете мне поверить, руководить общественной жизнью в Гарварде – далеко не легкая задача.

– Я думаю! – ответила Сильвия, подавленная красноречием миссис Винтроп.

– Вы из другой среды, имеющей свою высокую культуру. Не знаю, вполне ли вы согласны со мной, но я убеждена, что эти самые мысли часто внушались вам вашими близкими.

– Да, я часто слышала от матери то же, что вы говорите, – ответила Сильвия.

– Когда я увидела вас, Сильвия, тотчас же почувствовала – это союзница! Мне нужна поддержка, мне необходима поддержка со стороны молодых девушек для того, чтобы успешно влиять на мужчин.

Наступила торжественная пауза.

– Надеюсь, вы не совсем разочаровались во мне! – сказала Сильвия.

Миссис Винтроп остановила на ней долгий выразительный взгляд.

– Я была так поражена! – медленно начала она. – Вы понимаете, я не могу не знать того, что происходит. Ко мне приходят за советами, и я должна всех выслушивать. И после того, что я слышала, я решила, что должна поговорить с вами. Надеюсь, вы не сочтете меня назойливой?

– Дорогая миссис Винтроп, не извиняйтесь, пожалуйста! Я очень рада буду узнать ваше мнение.

– Я буду с вами совершенно откровенна. Насколько я поняла, вы очень неодобрительно отнеслись к порядкам, существующим в Гарварде. Это правда?

– Да… да… – нерешительно ответила Сильвия. – Кое-что мне, действительно, не понравилось.

– Вы можете мне сказать, что именно?

– Не знаю, сумею ли это объяснить. Это надо чувствовать. На меня условия жизни в Гарварде произвели тягостное впечатление.

– Даже тягостное? Но что же именно? Разве в ваших краях нет сословных различий?

– Да, но они не подчеркиваются так резко.

– Ах, я часто говорила об этом с южанами, – сказала миссис Винтроп. – Дело в том, что на Юге есть люди, отличающиеся от вас уже расовыми особенностями, уже цветом кожи, и эти люди никогда не переходят известной межи, отделяющей их от вас. Но у нас, на Севере, дорогая моя, слуги такие же люди, как мы, и держать их на должном расстоянии от нас вовсе нелегко.

– Но я говорю не о слугах, миссис Винтроп, а об отчужденности между студентами одного и того же курса. Ведь ваши слуги не учатся в университетах?

– Некоторые учатся. Плата за слушание лекций в Гарварде всего сто пятьдесят долларов в год. Всякий, кто в состоянии внести эту сумму, может учиться в Гарварде. Иные учатся и в то же время тяжким трудом зарабатывают себе на ежедневное пропитание. На одном курсе с Дугласом ван Тьювером учится и сын лакея.

– Неужели?! – воскликнула Сильвия.

– Как же! Некий Фирмин!

– Том Фирмин? – удивленно повторила Сильвия.

– Да. Вы уже слышали о нем?

– Да, – робко ответила Сильвия и замолчала.

– Вы понимаете теперь, дорогая, – мягко сказала миссис Винтроп, – почему мы так горячо отстаиваем у нас сословные различия. Должна вам сказать, у меня был большой разговор с ван Тьювером. Вы, конечно, знаете, что он очарован вами. И вы знаете, вероятно, что женщина, внушающая мужчине чувство такого восторга, может иметь на него большое влияние и может использовать это влияние во вред или на пользу этому человеку?

– Пожалуй! – сказала Сильвия.

– Но, я полагаю, что вы… не вполне отвечаете на его чувства?

– Не совсем!

– Он пришел ко мне в ужасно удрученном состоянии. Вы раскритиковали его, и это его глубоко огорчило. Я не стану повторять того, что он говорил, – все это вы уже слышали, вероятно, от него самого. Но вы совершенно сбили его с толку. Он желает добиться вашего расположения и не знает, как это сделать. Вы такие странные мысли заронили в его голову. Право, Сильвия, вы можете совершенно погубить этого человека. Мне кажется… я чувствую, что вы не отдаете отчета в значительности ваших слов и всех этих требований, которые предъявили ему.

– Но, миссис Винтроп, я никаких требований не предъявляла ему, – возразила Сильвия.

– Формально – нет, быть может. Но вы поймите, человек потерял голову, и все, что вы говорили ему, понял как требования, как условия.

Наступило неловкое молчание.

– Я старалась избегать мистера ван Тьювера, – сказала наконец Сильвия, – и предпочла бы вовсе не встречаться с ним больше.

– Почему? Я в этом никакой необходимости не вижу. Вы не сможете не встречаться с ним, он решил всячески добиваться встреч с вами. Но, по-моему, ваши отношения могут принять совершенно иной характер. Вы должны понять, какую огромную ответственность возлагает на него богатство. Если бы вы по-дружески…

– Не сочтите это за упрямство с моей стороны, – сказала Сильвия, – но я знаю, я никогда не смогу считать мистера ван Тьювера моим другом, если он совершенно не изменит своего образа жизни.

– Но, Сильвия, дорогая, – мягко возразила миссис Винтроп, – однако он был моим другом!

И загорелся спор. Миссис Винтроп ссылалась на труды знаменитых ученых, писавших о божественных правах монарха, на трактаты о воспитании государственных людей и правителей, на Маккиавелли, Кастильоне и многих других. Но все эти имена были совершенно незнакомы Сильвии, она была плохим оппонентом для такой ученой особы, как миссис Винтроп. Она знала только одно и повторяла это с непоколебимым упрямством: ван Тьювер такой, какой он есть, ей не нравился. Миссис Винтроп доказывала, убеждала, оправдывала, философствовала, красноречиво отстаивала преимущества и права обладателя пятидесяти миллионов долларов. Но Сильвия стояла на своем: ван Тьювер ей не нравился, он ей не симпатичен!

Наконец пыл миссис Винтроп несколько остыл. Она замолчала и пристально взглянула на Сильвию.

– Могу я вас спросить кое о чем?

– О чем?

– Дуглас сделал вам предложение?

– Нет.

– Но вы думаете, что он будет просить вашей руки?

– Не знаю, право. Могу вас только уверить, что, если это только от меня будет зависеть, он об этом и не заикнется.

Миссис Винтроп долго взвешивала этот ответ.

– Сильвия, – начала она опять, – он страшно богат. Вы представляете себе его состояние?

– Да, я слышала, – огромное, говорят! – равнодушно ответила Сильвия.

Опять наступила долгая пауза. Сильвия видела, что миссис Винтроп отчаянно борется с собою. Но в конце концов она все-таки не выдержала и спросила:

– Верно ли я вас поняла, Сильвия? Иначе говоря, если он будет просить вашей руки, вы ответите отказом?

– Да, конечно! – искренно ответила она.

У миссис Винтроп вырвался вздох облегчения. Эта борьба с собою утомила ее.

– Дитя мое, я вполне ценю ваше благородство. Но, скажите мне… Если… если вы не имеете видов на Дугласа, зачем же вы внушаете ему, чтобы он скомпрометировал себя и вас?

– Я вас не понимаю, миссис Винтроп.

– Если Дуглас сделает то, чего вы требуете от него, он станет всеобщим посмешищем. И в конце концов вы довершите его унижение отказом выйти за него?

Сильвия все время держала себя с большим достоинством и соответствующей случаю серьезностью. Но после этих слов миссис Винтроп она не смогла совладать с собой – на лице ее заиграла лукавая улыбка.

– Миссис Винтроп, – сказала она, – вы должны помешать намерению ван Тьювера сделать мне предложение. Другого выхода я не вижу.

Миссис Винтроп надменно вздернула голову и укоризненно взглянула на гостью. Но Сильвия не смутилась.

– Подумайте, каково мое положение! – воскликнула она. – Если я отвечу ему отказом, я оскорблю его и даже скомпрометирую. А если выйду за него, то что тогда будет с моим благородством? Нет, вы непременно должны удержать его от решительного шага. Запретите мне видеться с ним. Ваше вмешательство должно быть очень энергично, а я во всем буду беспрекословно повиноваться вам!

«Королева Изабелла» растерялась. Она с недоумением смотрела на свою гостью и не знала, как отнестись к ее словам. Но Сильвия с совершенно серьезным видом обосновывала свое предложение и дьявольски наслаждалась замешательством миссис Винтроп. Наконец она сказала, что не желает, не может, не смеет вмешиваться в сердечные дела мистера ван Тьювера и никогда не решится брать на себя ответственность в таком вопросе. Она и представления не имела о той бездне тонкого лукавства, которая таилась за корсажем скромного пуританского костюма ее гостьи.

5

В тот же день к Сильвии пришел Франк Ширли. С первых его слов она убедилась, что слухи о ее похождениях уже дошли до него.

– Сильвия, волшебница моя! – воскликнул он. – Что ты сделала с Дугласом ван Тьювером?

Она взяла обеими руками его руку.

– Что случилось, Франк?

– Чудо, дорогая моя, прямо чудо! Ван Тьювер был с визитом у Тома Фирмина!

– О, это интересно! Как он его принял? Расскажи, расскажи, я сгораю от нетерпения.

– Он приехал к нему такой расстроенный, подавленный. Начал с раскола среди студенчества, сказал, что это очень печально и что он хотел бы каким-нибудь образом посодействовать улучшению товарищеских отношений между студентами. Фирмин спросил его, почему он начал с него. И ван Тьювер ответил: «Я слышал, что вы меня недолюбливаете, и подумал, что для того, чтобы сблизиться с товарищами, следует, пожалуй, прежде всего столковаться с недругами. Я бы очень желал быть в дружбе с вами». Том – ты видела, какой он, – ответил, что дружба не обретается по желанию одной только стороны. Прежде всего надо понять друг друга, и он, Фирмин, менее всего стерпел бы покровительственный тон и при малейшей попытке с чьей бы то ни было стороны подойти к нему свысока сумел бы отстоять свое достоинство! Франк рассмеялся.

– О, Том бы прямо выгнал человека, который чем-нибудь уязвил бы его самолюбие. Но несчастный ван Тьювер, – воображаю, чего ему стоил этот визит к Тому Фирмину! Это ужасно забавная история. Скажи, ведь правда это ты устроила?

– Ты рассердишься, если я скажу «да»?

– Нет, отчего же, – ответил он, – но ты знаешь, вероятно, что стала здесь притчей во языцех?

– Мне кажется, это была ошибка с моей стороны, – сказала она, подумав немного. – Меня обстоятельства втянули в эту историю. Я, право, не думала, что до этого дойдет. Мистер ван Тьювер все приставал, чтобы я объяснила ему причину моего нерасположения к нему. И я все откровенно высказала. Вероятно, и мистер Фирмин так бы поступил.

– Конечно!

– Кстати! – воскликнула Сильвия. – Скажи, правда, что отец Фирмина служит лакеем?

– И ты знал это, когда знакомил его со мной?

– Ты рассердишься, если я скажу «да»?

– Нет, Франк, не рассержусь. Но, согласись, это для меня что-то новое!

– Разве он произвел на тебя впечатление дурно воспитанного человека?

– Нет, нет, но…

– Я подумал, что тебе интересно будет видеть представителей разных социальных групп. Людей твоего круга ты встречала уже достаточно. А теперь ты, быть может, еще лучше будешь относиться к Фирмину. Он, очевидно, проведет меня в председатели студенческого совета.

– Но ты ничего не говорил мне об этом! – воскликнула Сильвия.

– Я сам вчера только узнал об этом. Они выставили мою кандидатуру без моего ведома и ломали копья за меня. Наши аристократы выставили кандидатом Риджли Шеклфорда, приятеля ван Тьювера. Если меня выберут, я отказываться не стану, но друзья Шеклфорда, конечно, сделают все возможное, чтобы дискредитировать меня и провести своего кандидата. Мое положение далеко не легкое.

– Но почему?

– Да потому, что они наверняка докопаются до истории моего отца.

– Франк! – испуганно воскликнула Сильвия. – Неужели они это сделают?

– Несомненно. Если дойдет до борьбы, то они будут беспощадны. Поэтому я хотел было отказаться от этой чести. Но в то же время я подумал: тебе ведь так хочется, чтобы я выдвинулся. Позор этот всегда будет тяготеть надо мною, буду ли я держаться в тени или заявлю о своем существовании. А ведь я думаю, ты не хотела бы, чтобы я всегда оставался в тени.

– Но, Франк, как они могут знать о твоем отце?

– О, Господи, они здесь все одержимы карьеризмом, и ты полагаешь, они могут упустить такой козырь? Тут есть и студенты с Юга, хотя бы вот твой кузен. Меня не трогают, пока я… никто. Но лишь только я выступлю против золотой молодежи – о, тогда!..

– Я должна тебя поддержать! – воскликнула Сильвия, блеснув глазами.

– Не волнуйся, Сильвия. Ты не должна вовсе вмешиваться в эту историю.

– Но подумай, Франк, какое это будет торжество для тебя, если ты одержишь победу. И какой удар по этим порядкам, которые ты ненавидишь. И я могу помочь тебе, не смейся! Уверяю тебя, я могу – здесь есть несколько человек, которые сделают все, что я захочу!

Но Франк опять расхохотался.

– Дорогая, ты уже довольно сделала… даже слишком! А чем ты отплатишь ван Тьюверу за то, что он сделал?

– Чем я отплачу ему?!

– Ну, да! Ты полагаешь, что такой человек, как ван Тьювер, делает что-нибудь даром? Он поставит тебе в счет все свои услуги и потребует высокой платы за них. Что ты тогда сделаешь?

Сильвия задумалась.

– Франк, – сказала она после долгой паузы, – ты славный. Но не сердись на меня, не волнуйся из-за этой истории с ван Тьювером! Франк улыбнулся.

– Разве я не знаю, что ты достаточно горда для того, чтобы…

– При чем тут гордость?

– Дорогая, а если бы я волновался из-за ван Тьювера, ты думаешь, я бы тебе это показал?

– О, как ты хорошо сказал это! – воскликнула Сильвия. – Ты чудеснейший человек в мире. Я должна тебе сказать правду, – продолжала она искренне и серьезно. – Я рада, что уезжаю подальше от этого человека и его денег. Дело не в соблазне, но не знаю, как это сказать, я чувствую все эти дни какую-то тяжесть на душе. Это какой-то кошмар! Я говорю себе: «О, как много добра я бы сделала с такими деньгами!» Или думаю: «У этого человека столько власти, и он не знает даже, как пользоваться ею». Это чудовищно – такое состояние в руках одного человека, не знающего, как распорядиться им. Можно вовсе не считаться с этим, говорить себе, что об этом и думать не стоит, но ведь это богатство действует, как машина, день и ночь, и производит зло.

Франк слушал ее с понимающей улыбкой.

– Ты рассуждаешь, как Том Фирмин, – сказал он. – Недаром тебя дома зовут анархисткой.

Сильвия хотела знать точное значение слова анархист, и Франк начал было читать ей лекцию по политической экономии, когда в дверь постучали и вошел лакей с визитной карточкой. Она быстро скользнула по ней глазами и молча протянула ее Франку. Они переглянулись.

– Ну, что же! Ты примешь его?

– Не знаю… Что ты скажешь?

– Я ровно ничего против этого не имею.

Сильвия сказала лакею, чтобы он попросил ван Тьювера наверх.

Гость остановился в дверях. Присутствие третьего лица, очевидно, удивило его. Но он тотчас овладел собою. Это был безукоризненно светский человек, одетый с большим вкусом и простотой.

– Мистер ван Тьювер, – мистер Ширли, – познакомила их Сильвия. – Вы, кажется, не знакомы?

– Я знаю мистера Ширли по виду, – вежливо ответил ван Тьювер.

Сильвия взглянула на одного и на другого и бросила:

– Забавная иллюстрация к гарвардским нравам. Два человека учатся три года в одном университете и даже не знакомы!

Она знала, что это замечание не совсем тактично, но сказала это умышленно, с целью втянуть их в разговор. Но уловка эта у ван Тьювера большого сочувствия не встретила.

– Да… да… – ответил он и замолк.

– Вы не вполне ясно представляете себе условия общения в университете, Сильвия, – заметил Франк.

Сильвия видела, что обращение Франка поразило ван Тьювера. Он быстро взглянул на соперника, потом на нее.

– Мистер Ширли тоже южанин? – спросил он.

– Да, – ответила Сильвия, – мы близкие соседи.

– Я вижу. Вероятно, старые друзья? – полюбопытствовал Тьювер.

– Да, конечно, – подтвердила Сильвия и замолчала. Ей интересно было наблюдать этих двух людей, видеть, как они сами, без ее помощи выйдут из несколько затруднительного положения.

Франк заговорил о близких экзаменах. Он был приветлив и учтив, и присутствие ван Тьювера его, по-видимому, нисколько не волновало. Он словно не чувствовал напряженности атмосферы и не замечал тревоги и нетерпения своего собеседника. Но Сильвия замечала, и ее это волновало.

Наступили минуты, полные всяких драматических возможностей. Она обратилась с каким-то вопросом к Франку, он рассеянно ответил: «Конечно, дорогая!» – и невозмутимо продолжал разговор. Но Сильвия видела, что другой вздрогнул, как от прикосновения раскаленного железа. Он даже побледнел. Он давал Франку односложные ответы и смотрел на него, как затравленный зверь. Сильвии вдруг стало ясно, что положение гораздо серьезнее, чем она себе представляла вначале. От этого человека каждую минуту можно было ждать вспышки. При каждом взгляде на Франка лицо его темнело. В комнате, казалось ей, становилось душно и темно от его глухой тревоги. Ей стало жаль его. И, ласково улыбнувшись, она напомнила Франку: «Вы не пропустите лекцию?»

Когда двери закрылись за Франком Ширли, ван Тьювер спросил с напускным равнодушием:

– Вы, очевидно, близкие друзья с мистером Ширли?

– О, да, – ответила Сильвия.

– Вы… вы… его любите, мисс Кассельмен?

– Он чудесный малый. Его общество тоже было бы вам чрезвычайно полезно.

– Простите… простите, мисс Кассельмен, – продолжал ван Тьювер, не обращая внимания на ее слова. – Но, прошу вас, скажите мне, в каких вы отношениях с этим человеком?

– Мистер ван Тьювер!..

– Я знаю, я никакого права не имею, но… но я… в отчаянии!

– Я не желаю вовсе отвечать вам на такие вопросы, – ответила она решительно и холодно.

Но его ничто уже не могло остановить. Он перешел за черту условностей.

– Мисс Кассельмен! – стремительно заговорил он. – Я должен сказать вам. Я боролся с собой, но я не могу… не могу больше. Я люблю вас. Я никогда и не думал, что можно так любить. Будьте моей женой.

Он остановился, тяжело дыша от волнения. И Сильвия, словно защищаясь от надвигавшейся на нее опасности, поспешно воскликнула:

– Нет! Нет!

– Я серьезно… я серьезно прошу вас быть моей женой, – повторил он.

Сильвия старалась овладеть собою. Она не ждала, что визит этот завершится таким финалом.

– Мистер ван Тьювер! – надменно ответила она. – Вы не имеете права так говорить со мною!

– Отчего? Я делаю вам предложение. Поймите меня, я серьезно делаю вам предложение…

– Я верю вам. Дело не в этом. Вы не имеете права добиваться моей руки, раз я отказала вам в моей дружбе.

Он смотрел на нее с жалкой растерянностью.

– Но… но, – начал он, – ведь это гораздо серьезнее… Он замолк под ее укоризненным взглядом.

– Ведь то, что я предлагаю вам, – гораздо серьезнее, чем просьба о дружбе.

– Серьезнее? – повторила Сильвия. – Вы хотите сказать, быть может, – соблазнительнее?

– Отчего же… да, быть может.

– Иначе говоря, мистер ван Тьювер, вы полагаете, что такому богатому человеку, как вы, можно еще отказать в дружбе, но предложения его отклонить никак невозможно.

– Нет, нет, мисс Кассельмен, не то…

Но Сильвия едва слушала его. Чувство досады и отвращения всецело овладело ею. Он вскочила и бросила ему:

– Вы оправдали мое плохое мнение о вас!

– Но в чем я провинился? Что я сделал? – воскликнул он, чуть не плача.

– Суть не в том, что вы сделали, – я уже не раз говорила это вам, а в том, что вы собою представляете. Вы совершенно, совершенно невозможны, мистер ван Тьювер. И я никогда не прощу себе того, что выслушала вас.

– Мисс Кассельмен, умоляю вас!..

Но она не хотела слушать его больше. Его присутствие было ей невыносимо.

– Нам не о чем больше разговаривать, – сказала она. – Я вас знать не желаю!

Но он обезумел от любви. И, не обращая внимания на ее слова, с мольбой протянул к ней руки. Она остановила его негодующим сверкающим взглядом.

– Уходите! Сейчас же уходите! – крикнула она. – Я вас видеть не желаю!

Он хотел что-то сказать, но она не дала ему слова вымолвить и только повторяла:

– Уходите! Уходите!

И когда он наконец ушел, едва не плача от стыда и обиды, забыв на столе свою шляпу и перчатки, Сильвия бросилась на диван и зарыдала.

Успокоившись, она сама удивилась своей вспышке. Не форма же его предложения так взволновала ее; он и раньше бывал невозможен, но ко всем его словам и приемам обращения она относилась со снисходительной иронией. Или эта разница между ним и Франком распалила ее гнев? Быть может, она тайно завидовала его могуществу? Или в ней заговорил инстинкт самозащиты, которым природа наделяет девственность? Она могла подсмеиваться над ним, пока он домогался ее дружбы, но когда он заговорил о любви и о браке, в ней заговорила женщина, отстаивающая свое исконное право свободы…

Сильвия решила уехать на следующий день. Все утро приходили визитеры пожелать ей счастливого пути и поболтать о последних новостях. Кандидатура Франка Ширли по выборам в председатели студенческого совета была формально объявлена. Дуглас ван Тьювер заявил о своем намерении переехать из своего особняка в студенческое общежитие и обедать за общим столом в «Мемориал-холле».

Гарри прибежал к ней страшно возбужденный и расстроенный. Они были одни, и он тотчас накинулся на нее:

– Что с тобою? Ты все погубила! Все, что сделала для меня, сама же все испортила!

Она чувствовала себя виноватой перед ним, так как совсем забыла о нем в последние дни. И ответила ему очень ласково:

– Неужели так уже плохо, Гарри?

– Что это значит? – продолжал он. – Зачем ты заварила такую кашу? Ведь это ужасно! Ван Тьювер переезжает в общежитие, вышел из клуба. Все обвиняют в этом тебя и так как на тебе ярость выместить не могут, то, конечно, все выместят на мне. Раньше или позже тут узнают о твоей помолвке с Франком Ширли, и тогда будут говорить, что ты сделала все это ради Франка, что ты одурачила ван Тьювера и использовала его доверие в интересах Франка.

Сильвия не могла не согласиться в душе, что Гарри до известной степени прав. Но изменить что-либо уже не было в ее силах. Она обрадовалась приходу новых гостей, прервавших ее тягостный разговор с кузеном.

Пришли Турлау, Джексон, Гармон. И все говорили о том же. О странных планах ван Тьювера, о падении кандидатуры Шеклфорда, о том, какой переворот произведут все эти перемены в общественной жизни Гарварда.