Текст книги "Теория Зигмунда Фрейда (сборник)"

2. Величие и ограниченность открытий Фрейда

Цели приводимого ниже обсуждения – показать:

каковы величайшие открытия Фрейда;

как философские и личные предпосылки вынудили Фрейда сузить и исказить свои открытия;

насколько значимость открытий Фрейда увеличится, если мы освободим формулировки Фрейда от этих искажений;

что такое освобождение эквивалентно различению того, что в теории Фрейда важно и имеет непреходящее значение, от того, что было ограничено временем и социальными условиями.

Такое обсуждение не означает ревизии теории Фрейда или неофрейдизма. Скорее имеет место развитие сути учения Фрейда с помощью критической интерпретации его философской основы, замены буржуазного материализма на исторический подход.

Несомненно, Фрейд был не первым, кто открыл наличие мыслей и побуждений, которые мы не осознаем, – то есть тех, которые являются бессознательными и живут своей скрытой жизнью в нашей психике. Однако Фрейд был первым, кто сделал это открытие центром своей психологической системы и в подробностях и с поразительными результатами исследовал феномен бессознательного. В первую очередь Фрейд обратил внимание на несоответствие между мышлением и бытием. Мы думаем одно – например, что наше поведение мотивировано любовью, преданностью, чувством долга и т. д., – и не осознаем, что вместо этого нами движет желание власти, мазохизм, зависимость. Открытие Фрейда заключалось в следующем: то, что мы думаем, не обязательно совпадает с тем, чем мы являемся: то, что человек думает о себе, может быть (и обычно является) совершенно отличным или даже полностью противоречащим тому, чем он в действительности является; большинство из нас живет в мире самообмана, и мы принимаем свои мысли за отражение реальности. Историческая значимость фрейдовской концепции бессознательного заключается в развенчании давней традиции считать, что мышление и бытие идентичны, а в более строгих терминах философского идеализма – что только мысль (идея, слово) реальны, в то время как феноменологический мир реальностью не обладает[27]27
  Хочу, между прочим, сказать, что, по-видимому, существует много свидетельств того, что вера в превосходство идеи и мысли над материальной реальностью явилась результатом победы патриархальной системы над матриархальной. Поскольку мужчины неспособны к естественному воспроизводству, т. е. к рождению потомства, как на это способны женщины, они настаивают на том, что тоже способны порождать – разумом, а не чревом. См. мою интерпретацию мифа о творении в «Забытом языке» [32].


[Закрыть]. Фрейд, отводивший значительному числу осознанных мыслей роль рационализации побуждений, тем самым наносил удар по рационализму, выдающимся представителем которого был сам. Своим открытием разрыва между мышлением и бытием Фрейд не только подрывал западную традицию идеализма в его философской и популярной формах, он также сделал далеко ведущее открытие в области этики. До Фрейда искренность можно было определить как высказывание того, что человек думает. После Фрейда такое определение уже не было достаточным. Различие между тем, что я говорю и что думаю, приобрело новое измерение, а именно, мое неосознаваемое убеждение или мое неосознаваемое побуждение. Если в дофрейдовское время человек считал, что наказал своего ребенка, потому что это помогает его развитию, он был бы совершенно искренен, если бы действительно так думал. После Фрейда главным вопросом стал такой: не является ли его убеждение просто рационализацией его садистских устремлений, то есть не получает ли он удовольствия, поря ребенка, и только как предлог использует идею о том, что порка идет ребенку на пользу. Действительно, можно с этической точки зрения предпочитать человека, которому хватает честности признать свой настоящий мотив; такой человек не только был бы более честным, он был бы менее опасным. В истории не существует такой жестокости или порока, которые не получили бы рационализации, как мотивированные добрыми намерениями. Со времен Фрейда фраза: «Я хотел как лучше» – больше не может служить оправданием. Добрые намерения – одна из лучших рационализаций для дурных поступков, и нет ничего легче, чем убедить себя в валидности такой рационализации.

Есть еще и третий результат открытия Фрейда. В такой культуре, как наша, где слова играют огромную роль, вес, который им придается, часто приводит к пренебрежению реальностью, если не искажению события. Если кто-то говорит «я тебя люблю» или «я люблю Бога» или «я люблю свою страну», он произносит слова, которые, несмотря на то, что он полностью убежден в их истинности, могут быть совершенной неправдой и всего лишь рационализацией стремления этого человека к власти, успеху, славе, богатству или выражением его зависимости от собственной группы. В этом может не быть – и обычно и не бывает – никакого элемента любви. Открытие Фрейда еще не нашло такого общего признания, чтобы люди инстинктивно относились критически к уверениям в добрых намерениях или рассказам о примерном поведении; тем не менее то, что теория Фрейда носит критический характер, как носила и теория Маркса, – это факт. Фрейд не принимал высказывания на веру; он смотрел на них скептически, даже если не сомневался в сознательной искренности говорящего. Однако сознательная искренность значит довольно мало в целостной структуре личности человека.

Великое открытие Фрейда с его фундаментальными философскими и культурными последствиями заключается в том, что между мышлением и бытием существует конфликт. Однако Фрейд ограничил важность своего открытия, предположив: главное, что подавляется, – это детские сексуальные побуждения и что конфликт между мышлением и бытием по сути является конфликтом между мышлением и детской сексуальностью. Это ограничение не удивительно. Как я говорил выше, находясь под влиянием материализма своего времени, Фрейд искал содержание того, что́ подавляется, в физических и физиологических побуждениях, но также, очевидно, в том, что подавлялось обществом, в котором Фрейд жил, – точнее, средним классом с его викторианской моралью, к которому принадлежал сам Фрейд и большинство его пациентов. Он нашел доказательства того, что патологические феномены – например, истерия, – иногда были выражением подавленных сексуальных побуждений. Что он сделал, так это отождествил социальную структуру своего класса с неотъемлемыми особенностями человеческой природы. Это, несомненно, было для Фрейда слепым пятном. Для него буржуазное общество было идентично цивилизованному обществу, и хотя он признавал существование различных культур, отличных от буржуазного общества, они оставались для него примитивными, неразвитыми.

Материалистическая философия и общепринятый отказ от осознания сексуальных желаний были той базой, на которой Фрейд строил содержание бессознательного. К тому же он игнорировал тот факт, что очень часто сексуальные импульсы не обязаны своим существованием или интенсивностью физиологическому субстрату сексуальности, а, напротив, часто являются продуктом совершенно других импульсов, которые сами по себе сексуальными не являются. Таким образом, источником сексуальных желаний может быть нарциссизм, садизм, склонность подчиняться, простая скука; известно, что власть и богатство – важные факторы, вызывающие сексуальные желания.

Сегодня, когда после Фрейда сменилось всего два или три поколения, стало очевидным, что в городской культуре сексуальность – не главный объект подавления. Поскольку средний человек предан тому, чтобы быть человеком потребляющим, секс превратился в один из основных предметов потребления (к тому же один из самых дешевых), создавая иллюзию счастья и удовлетворения. Наблюдаемые в человеке конфликты как сознательных, так и бессознательных побуждений весьма различны. Ниже приводится список некоторых из самых распространенных:

Таковы истинные противоречия современности, которые подавляются и рационализируются. Они существовали уже во времена Фрейда, но некоторые были не столь радикальны, как сегодня. Однако Фрейд не обращал на них внимания, потому что был зачарован сексом и его подавлением. В ортодоксальном фрейдовском психоанализе детская сексуальность все еще остается краеугольным камнем. Таким образом, анализ оказывает сопротивление прикосновению к самым решающим конфликтам внутри личности и между людьми.

Другим великим открытием Фрейда является то, что называется Эдиповым комплексом, и утверждение, что неразрешенный Эдипов комплекс лежит в основе любого невроза.

Легко понять, что́ Фрейд имел в виду под Эдиповым комплексом: у маленького мальчика, сексуальные побуждения которого просыпаются в раннем возрасте, в четыре-пять лет, развивается интенсивная сексуальная привязанность и желание в отношении матери. Мальчик желает ее, и отец становится соперником. У сына возникает ненависть к отцу и желание оказаться на его месте, в конце концов убить его. Считая отца соперником, мальчик боится, что отец-соперник его кастрирует. Фрейд назвал эту совокупность Эдиповым комплексом из-за греческого мифа: Эдип женился на своей матери, не подозревая, что любимая женщина – его мать. Когда об инцесте стало известно, Эдип ослепил себя (символ самокастрации) и покинул свой дом и родных в сопровождении одной только своей дочери Антигоны.

Великое открытие Фрейда заключается в показе силы привязанности маленького мальчика к матери или замещающему ее лицу. Степень этой привязанности – желания быть любимым матерью и пользоваться ее заботой, не лишиться ее защиты, и для многих мужчин – не расстаться с матерью, а видеть ее в женщине, которая, будучи его ровесницей, символизирует для него мать, – нельзя переоценить. Подобная же привязанность существует и для девочек, однако она, по-видимому, имеет несколько иной исход, который не был разъяснен Фрейдом и который и в самом деле очень трудно понять.

Привязанность мужчины к своей матери, впрочем, понять нетрудно. Она – его мир еще во время внутриутробной жизни. Он полностью является ее частью, питаемой и защищаемой ею, и даже после родов ситуация фундаментально не меняется. Без помощи матери ребенок умер бы, без ее любви стал бы психически неполноценным. Мать – та, кто дарит жизнь и от кого жизнь ребенка зависит. Она также может лишить жизни, отказавшись выполнять свои материнские функции. Символом этих противоречивых качеств матери является индуистская богиня Кали – создательница и разрушительница жизни. Роль отца в первые годы жизни почти столь же незначительна, как и его дополнительная функция зачатия ребенка. Хотя соединение мужского сперматозоида с женской яйцеклеткой – научный факт, житейским фактом является то, что мужчина практически не играет никакой роли в появлении ребенка на свет и в заботе о нем. С психологической точки зрения присутствие мужчины совсем не является необходимым и вполне может быть заменено искусственным оплодотворением. Мужчина может начать снова играть важную роль, когда ребенок достигает возраста четырех-пяти лет, будучи тем, кто учит, кто подает пример, кто отвечает за умственное и моральное воспитание. К несчастью, мужчина часто оказывается примером эксплуатации, иррациональности и неэтичности. Он обычно стремится вылепить сына по своему образу и подобию, чтобы тот стал ему полезен в работе и сделался наследником его собственности, а также восполнил его собственные слабости, достигнув того, чего не смог достичь отец.

Привязанность и зависимость от матери или выполняющего ее функции лица оказываются бо́льшим, чем привязанность к личности. Это – страстное желание вернуться к ситуации, когда ребенок пользовался любовью и защитой матери и еще не нес никакой ответственности. Однако не только ребенок испытывает такое желание. Если мы говорим, что ребенок беспомощен и поэтому нуждается в матери, мы не должны забывать, что каждый человек беспомощен по отношению к миру как к целому. Несомненно, он может защищаться и в определенной мере заботиться о себе, однако учитывая опасности, неуверенность, риски, с которыми человек сталкивается, и то, как мало властен он над физическими болезнями, нищетой, несправедливостью, вопрос о том, менее ли беспомощен взрослый по сравнению с ребенком, остается открытым. У ребенка есть мать, чья любовь защищает его от опасностей. У взрослого человека нет никого. Он может иметь друзей, супруга, некоторую степень социальной защищенности, но даже при этом возможность защитить себя и добиться желаемого очень скромна. Удивительно ли, что человек сохраняет мечту найти мать или такой мир, в котором он снова мог бы быть ребенком? Противоречие между любовью к райскому детскому существованию и необходимостью, порождаемой его статусом взрослого, может с полным правом рассматриваться как ядро развития невроза.

В чем Фрейд ошибался – и должен был ошибаться в силу своих допущений, – так это в понимании привязанности к матери как исключительно сексуальной. На основании теории детской сексуальности было логично заключить, что маленького мальчика к матери привязывает то, что она – первая в его жизни близкая женщина и представляет собой естественный объект его сексуальных желаний. Эта в значительной мере правда. Существуют многочисленные свидетельства того, что для маленького мальчика мать – объект не только привязанности, но и сексуальных желаний. Однако – и в этом огромная ошибка Фрейда – не сексуальное желание делает связь с матерью такой напряженной и жизненно важной не только в детстве, но, возможно, и всю жизнь человека. Скорее такая глубина чувств основывается на потребности в том райском существовании, о котором я говорил выше.

Фрейд не обратил внимания на тот общеизвестный факт, что сексуальные желания как таковые не отличаются большой стабильностью. Даже самые напряженные сексуальные отношения, если они не сопровождаются привязанностью или сильными эмоциональными связями, самой важной из которых является любовь, долго не живут, и даже шестимесячный срок для них, возможно, слишком велик. Сексуальность per se переменчива, и, может быть, более переменчива у мужчин, непостоянных и стремящихся к приключениям, чем у женщин, для которых ответственность за ребенка придает сексу более серьезное значение. Считать, что мужчины будут привязаны к матери в силу сексуальных уз, имевших место двадцать, тридцать или пятьдесят лет назад, когда к женам после трех лет сексуально удовлетворительного брака они теряют интерес, – просто абсурд. Конечно, для маленького мальчика мать может быть объектом сексуального желания потому, что она – одна из первых близких ему женщин, но так же верно то, что, как отмечает и Фрейд в своих историях болезни, мальчик готов влюбиться в девочку своего возраста и завести с ней страстный роман; мать оказывается относительно забытой.

Нельзя понять любовную жизнь мужчины, не видя, как он колеблется между желанием снова найти мать в другой женщине и стремлением найти женщину, как можно более отличающуюся от материнского типа. Этот конфликт – одна из основных причин разводов. Часто случается, что в начале брака женщина бывает не похожа на мать, но в супружеской жизни, когда она должна заботиться о доме, она делается дисциплинирующей силой, удерживающей мужчину от детского стремления к новым приключениям; тем самым она принимает на себя функцию матери и как таковая становится объектом желания; в то же время мужчина боится и отвергает ее. Часто немолодой мужчина влюбляется в юную девушку; среди других причин этого – ее свобода от любых материнских черт, и пока роман длится, у мужчины существует иллюзия освобождения от зависимости от матери. Фрейд, открыв Эдиповы узы, обнаружил одно из самых значительных явлений, а именно, привязанность мужчины к матери и страх потерять ее, однако исказил свое открытие, объяснив его как исключительно сексуальный феномен, и тем самым снизил важность своего открытия, а именно, того, что привязанность к матери является одной из глубочайших эмоциональных связей, заложенных в самой человеческой природе.

Другая сторона Эдипова комплекса, враждебное соперничество с отцом, достигающее кульминации в желании убить его, представляет собой не менее важное наблюдение Фрейда, не имеющее, однако, отношения к привязанности к матери. Фрейд придает универсальное значение черте, характерной только для патриархального общества. В патриархальном обществе сын находится во власти отца; он – его собственность, судьба сына определяется отцом. Чтобы стать наследником отца – добиться, в более широком смысле, успеха, – сын должен не только ублажать отца, он должен быть ему покорен, слушаться и подчинять собственную волю воле отца. Как всегда, угнетение ведет к ненависти, к стремлению освободиться от угнетателя и в конечном счете уничтожить его. Мы видим ясные примеры этого: старый крестьянин правит как диктатор сыном и женой до того момента, когда умирает. Если этот день далек, если сын достигает возраста тридцати, сорока или пятидесяти лет и все еще должен подчиняться власти отца, то действительно во многих случаях он ненавидит его как угнетателя. В современном деловом мире все это в значительной мере смягчено: отец обычно не владеет собственностью, которую мог бы унаследовать сын, поскольку продвижение молодого человека основывается по большей части на его собственных возможностях, и лишь редко, в случае личного владения предприятием, долгожительство отца удерживает сына в подчиненном положении. Однако так стало совсем недавно, и смело можно утверждать, что на протяжении нескольких тысячелетий существования патриархального общества существовал внутренний конфликт отцов и сыновей, основанный на власти отца над сыном и стремлении сына восстать против нее. Фрейд видел этот конфликт, но не понял его природы как черты патриархального общества; вместо этого он интерпретировал его как сексуальное соперничество между отцом и сыном.

Оба наблюдения – несексуального желания защиты и безопасности, райского блаженства, и конфликта между отцом и сыном как неизбежного побочного продукта патриархального общества – были объединены Фрейдом в комплекс, в котором привязанность к матери носила сексуальный характер, а отец тем самым становился соперником, само имя которого вызывало страх и ненависть. Ненависть к отцу в силу сексуального соперничества из-за матери часто демонстрируется высказываниями маленьких мальчиков: «Когда отец умрет, я женюсь на тебе, мамочка». Такие фразы используются как доказательство убийственных импульсов со стороны мальчика и степени его соперничества с отцом.

Я не верю, что они доказывают что-то подобное. Естественно, бывают моменты, когда маленький мальчик хочет быть таким же большим, как отец, и заменить отца в роли любимца матери. Естественно, что в неопределенном состоянии, в котором живут все дети старше четырех лет, когда они уже не являются младенцами, но с ними еще не обращаются, как со взрослыми, они испытывают желание быть большими; однако фразе «Когда отец умрет, я женюсь на тебе, мамочка», – очень многими придается совершенно незаслуженный вес как свидетельству того, что маленький мальчик действительно желает отцу смерти. Маленький ребенок еще не имеет представления о том, что представляет собой смерть, и на самом деле хочет сказать: «Хочу, чтобы отец ушел, чтобы все внимание матери принадлежало мне». Заключать, будто сын глубоко ненавидит отца и даже желает ему смерти, означает пренебрегать миром воображения ребенка и не видеть различия между ним и взрослым.

Рассмотрим миф об Эдипе, в котором Фрейд видел подтверждение своим построениям о трагических кровосмесительных желаниях маленького мальчика и его соперничестве с отцом (см. [32], гл. 7). Фрейд рассматривал только первую часть трилогии Софокла, «Эдип царь»; в ней говорится о том, что оракул предсказал Лаю, царю Фив, и его жене Иокасте, что если у них родится сын, этот сын убьет отца и женится на матери. Когда у них родился сын Эдип, Иокаста решила избежать судьбы, предсказанной оракулом, убив ребенка. Она передала мальчика пастуху, велев оставить того в лесу связанным, чтобы он умер. Однако пастух, пожалев младенца, отдал ребенка слуге царя Коринфа, который отнес его своему господину. Царь Коринфа усыновил мальчика, и тот вырос, не зная, что он не родной сын царю. Дельфийский оракул предрек Эдипу, что его судьба – убить отца и жениться на собственной матери. Эдип решил избегнуть этой судьбы, не возвращаясь к родителям. Покинув Дельфы, он вступил в ссору со стариком, едущим на колеснице, вспылил и убил старика и его слугу, не зная, что убил собственного отца, царя Фив.

В своих скитаниях Эдип пришел к Фивам, где Сфинкс пожирала жителей города; положить этому конец можно было только, отгадав загадку Сфинкс. Загадка была такова: «Кто сначала ходит на четырех, потом на двух, и наконец на трех?» Горожане Фив пообещали, что тот, кто отгадает загадку и тем самым спасет город от напасти, станет царем и женится на вдове предыдущего правителя. Эдип нашел ответ: человек; как ребенок, он ходит на четвереньках, как взрослый – на двух ногах, как старик – на трех, опираясь на палку. Сфинкс бросилась в пропасть, Фивы были избавлены от чудовища, а Эдип стал царем и женился на Иокасте, своей матери.

После того как Эдип счастливо процарствовал несколько лет, на Фивы обрушилась эпидемия, унесшая много жизней. Прорицатель Тересий открыл, что эпидемия – наказание за двойное преступление, совершенное Эдипом, – отцеубийство и кровосмешение. Эдип, сначала отчаянно старавшийся не признавать истины, ослепил себя, когда оказался вынужден ее увидеть, а Иокаста покончила с собой. Трагедия кончается на том, что Эдип наказан за преступление, которое он совершил в неведении, пытаясь избежать его совершения.

Были ли у Фрейда основания заключить, что этот миф подтверждает его взгляд, согласно которому неосознанные кровосмесительные побуждения и вызванная ими ненависть к отцу-сопернику присущи каждому ребенку мужского пола? Действительно, представляется, что миф подтверждает теорию Фрейда и что Эдипов комплекс заслуженно носит свое имя.

Впрочем, если рассмотреть миф более внимательно, возникают вопросы, подвергающие справедливость такого взгляда сомнению. Наиболее важный момент таков: если интерпретация Фрейда верна, следовало бы ожидать такого развития событий: Эдип встретил Иокасту, не зная, что она его мать, влюбился в нее, а затем убил отца, опять же не зная, что это – его отец. Однако нет никаких указаний на то, что Эдип был увлечен или полюбил Иокасту. Единственная причина брака Эдипа и Иокасты, которая нам сообщается, заключается в том, что вдова-царица является как бы приложением к трону. Можно ли поверить в историю, где главной темой служат кровосмесительные отношения между матерью и сыном, но совершенно не упоминается возникшее между ними влечение? Этому вопросу тем больший вес придает тот факт, выяснившийся относительно недавно, что по более ранней версии – Николая Дамасского – оракул лишь однажды предрекает женитьбу Эдипа на собственной матери (см. [43]).

Основываясь на этом, мы можем сформулировать гипотезу: миф может быть понят не как символ кровосмесительной любви между матерью и сыном, а как символ восстания сына против авторитета отца в патриархальной семье, а брак Эдипа и Иокасты является всего лишь вторичным элементом, лишь символом победы сына, который занимает место отца со всеми его привилегиями.

Если думать только об «Эдипе царе», то эта гипотеза остается в лучшем случае гипотезой, но ее валидность может быть доказана при рассмотрении всего мифа об Эдипе, особенно в той форме, которая представлена в других частях трилогии Софокла – «Эдип в Колоне» и «Антигона»[28]28
  Хотя верно, что трилогия была написана не в таком порядке и хотя некоторые ученые могут быть правы, считая, что Софокл не планировал эти три трагедии как трилогию, их тем не менее нужно рассматривать как целое. Нелогично предполагать, что Софокл описал судьбу Эдипа и его детей, не учитывая внутренней связности целого (все цитаты взяты из издания: Софокл. Трагедии. М., 1958. Пер. С. В. Травинского. – Курсив Э. Ф.).


[Закрыть]. Такое рассмотрение ведет к совсем иному пониманию материала, в центре которого оказывается борьба между патриархальной и матриархальной культурами.

В «Эдипе в Колоне» Эдипа, изгнанного Креонтом, сопровождают дочери Антигона и Исмена, в то время как сыновья Этеокл и Полиник отказываются помогать слепому отцу, за трон которого они вступают в борьбу между собой. Выигрывает Этеокл, но Полиник отказывается признать его победу и пытается завоевать город с посторонней помощью, чтобы отобрать власть у брата.

Таким образом, мы видим, что одна тема трилогии – ненависть между отцом и сыном в патриархальном обществе, но если рассматривать трилогию в целом, то обнаруживается, что Софокл говорит о конфликте между патриархальным и более ранним матриархальным мирами. В патриархальном мире сыновья борются с отцами и между собой, а победителем оказывается Креонт, прототип фашистского правителя. Эдипа, однако, сопровождают не сыновья, а дочери. Именно на них он полагается, в то время как его отношения с сыновьями характеризует взаимная ненависть. Исторически существовавший в Греции оригинальный миф об Эдипе, на основании которого Софокл создал свою трилогию, дает нам важный ключ. В нем фигура Эдипа всегда связана с культом хтонических богинь, представительниц религии матриархата. Почти во всех версиях мифа, начиная с того момента, когда Эдип появляется как ребенок, и до событий, связанных с его смертью, могут быть найдены следы этой связи (см. [45; 192]). Так, например, Этеон, единственный беотийский город, в котором существовал храм Эдипа и где сам миф, возможно, и зародился, имел также храм Деметры (см. [43; 1ff]). В Колоне (недалеко от Афин), где Эдип нашел последнее пристанище, существовали храмы Деметры и Эриний, возникшие, возможно, раньше мифа об Эдипе [43; 21]. Как мы увидим, Софокл в «Эдипе в Колоне» подчеркивал связь между Эдипом и хтоническими богинями.

Возвращение Эдипа в рощу богинь, хотя и является самым важным ключом, не служит единственным доводом в пользу понимания позиции Эдипа как представителя матриархальных порядков. У Софокла имеется еще одна очень ясная аллюзия: Эдип, говоря о своих дочерях, ссылается на египетский матриархат[29]29
  Возможно, Софокл здесь ссылается на «Историю» Геродота.


[Закрыть]. Вот как он восхваляет их: «О, как они обычаям Египта и нравом уподобились, и жизнью! Мужчины там все по домам сидят и ткани ткут, а женщины из дома уходят пропитанье добывать. Вот так и вы: кому трудиться надо, – как девушки сидят в своих домах, а вам за них приходится страдать со мною, несчастливцем».

То же направление мысли прослеживается, когда Эдип сравнивает своих дочерей с сыновьями. Об Антигоне и Исмене он говорит: «Они теперь меня спасают. Не девушки они, они – мужчины при мне, страдальце. Вы же – оба брата – мне не сыны».

В «Антигоне» конфликт между патриархальным и матриархальным принципами находит свое самое яркое выражение. Креонт, безжалостный правитель, стал тираном Фив, оба сына Эдипа убиты: один во время попытки захватить власть в Фивах, другой – при защите города. Креонт распорядился, чтобы законный царь был похоронен с почестями, а тело претендента осталось непогребенным – величайшее унижение и позор для мужчины по греческим обычаям. Креонт защищает принцип первенства законов государства над кровными узами, подчинения власти вопреки естественным человеческим законам.

Антигона отказывается нарушить закон крови и солидарности людей ради авторитарного, иерархического принципа. Она защищает свободу и счастье человека против произвола мужского правления. Поэтому хор вправе сказать: «Много есть чудес на свете, человек их всех чудесней». В отличие от своей сестры Исмены, которая считает, что женщины должны подчиняться власти мужчины, Антигона отвергает патриархальный порядок. Она следует закону природы и равенства, всеобъемлющей материнской любви: «Я рождена любить, не ненавидеть». Креонт, мужскому превосходству которого брошен вызов, говорит: «Она была б мужчиной, а не я, когда б сошло ей даром своеволье» и повернувшись к сыну, который влюблен в Антигону, продолжает: «Вот это, сын, ты и держи в уме: все отступает пред отцовской волей… А безначалье – худшее из зол. Оно и грады губит, и дома ввергает в разоренье, и бойцов, сражающихся рядом, разлучает. Порядок утвержден повиновеньем, нам следует поддерживать законы, и женщине не должно уступать. Уж лучше мужем буду я повергнут, но слыть не стану женщины рабом».

Конфликт между защитником патриархального порядка Креонтом и Гемоном, восстающим против патриархата в защиту равенства женщин, доходит до кульминации, когда в ответ на вопрос отца: «Иль править в граде мне чужим умом?» Гемон отвечает: «Не государство – где царит один. Прекрасно б ты пустыней правил!» Креонт обеспокоен: «Он, кажется, стоит за эту деву». Гемон указывает на могущество богинь матриархата: «И о нас, и о богах подземных» (подземные боги – это хтонические богини). Конфликт завершается. По приказу Креонта Антигону замуровывают в пещере – в этом тоже символическое выражение ее связи с хтоническими богинями. Гемон в панике пытается спасти Антигону, но безуспешно. Его попытка убить отца не удается, и он лишает себя жизни. Эвридика, жена Креонта, узнав о судьбе сына, тоже кончает с собой, проклиная Креонта как убийцу ее детей. Физически Креонт победил. Он расправился с сыном, с женщиной, которую сын любил, с женой, но морально обанкротился и признает это: «Увы мне! Другому, раз я виноват, нельзя никому этих бед приписать! Я тебя ведь убил – я, несчастный, я! Правду я говорю. Вы, прислужники, прочь уводите меня, уводите скорей, уводите – молю; нет меня; я ничто!.. Уведите вы прочь безумца, меня! Я убил тебя, сын, и тебя, жена! И нельзя никуда обратить мне взор: все, что было в руках, в стороне лежит; и теперь на меня низвергает судьба все терзанья, и вынести их нет сил!»

Если теперь мы рассмотрим всю трилогию, то должны будем прийти к заключению, что инцест – не главный и даже не очень существенный аспект того, что хочет выразить Софокл. Так может казаться, если мы ограничимся «Эдипом царем» (сколько же тех, кто бойко рассуждает об Эдиповом комплексе, прочел всю трилогию?) Однако если рассматривать все три трагедии в целом, мы увидим, что Софокл изображает конфликт между матриархальным принципом равенства и демократии, представляемым Эдипом, и принципом патриархального диктата «закон и порядок», представляемым Креонтом. Хотя последний остается победителем с точки зрения силы, он морально побежден: Креонт потерпел полное поражение и понимает, что не достиг ничего, кроме смерти[30]30
  Софокл протестует против отрицания более древней религиозной традиции, которое достигло вершины в учении софистов. Своими аргументами против софистов он дал новое выражение древней религиозной (матриархальной) традиции с ее упором на любовь, равенство и справедливость.


[Закрыть].