Текст книги "О неповиновении и другие эссе"

Социализм должен быть радикален. Чтобы быть радикальным, нужно дойти до корней – корней Человека.

VII. Психологические аспекты гарантированного дохода

Данная статья посвящена исключительно психологическим аспектам гарантированного дохода, его ценности, рискам и человеческим проблемам, которые с ним связаны.

Наиболее важной причиной для принятия этой концепции является то, что гарантированный доход может резко увеличить свободу индивида[9]9
  Для сравнения: моя концепция «универсальной гарантии средств к существованию» в «Здоровом обществе» (The Sane Society. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1955).


[Закрыть]. До сих пор в человеческой истории свободу действий человека ограничивали два фактора: силовые методы усмирения несогласных (включая убийство) и, что более важно, угроза голодной смерти для тех, кто не желает принять условия труда и существования в обществе, которые ему навязываются.

Любой, кто отказывался принимать эти условия, даже если против него не применялась сила, оказывался под угрозой голода. Принцип, действовавший на протяжении большей части истории человечества и в прошлом, и в настоящем (как при капитализме, так и в Советском Союзе), гласит: «Кто не работает, тот не ест». Эта угроза принуждала человека не только действовать в соответствии с тем, что от него требовалось, но и думать и чувствовать так, чтобы даже не возникло соблазна вести себя иначе.

Тот факт, что история прошлого определялась угрозой голода, как показывает анализ, связан с существованием человека, за исключением некоторых примитивных племен, в условиях дефицита как в экономическом, так и в психологическом смысле. Никогда не бывало достаточно материальных ресурсов, которые позволяли бы удовлетворить потребности всех – обычно небольшая группа правителей забирала себе все, что желала, а тем, кому не хватало места за столом, говорилось, что таков божественный закон или закон природы. Однако следует отметить, что главной причиной этого была не алчность правителей, а низкий уровень материального производства.

Гарантированный доход, ставший возможным в эру экономического изобилия, мог бы впервые в истории освободить человека от угрозы голода и тем самым сделать его действительно свободным и независимым. Никто не должен был бы соглашаться на определенные условия труда только потому, что боялся бы остаться без средств к существованию: талантливый или амбициозный человек мог бы приобрести новые умения, чтобы освоить другую профессию. Женщина могла бы оставить мужа, молодой человек – свою семью. Люди научились бы не бояться, если бы им не пришлось больше опасаться голода. (Это верно, конечно, только при условии отсутствия политической угрозы, ограничивающей свободу мысли, слова и действия.)

Гарантированный доход не только установил бы истинную, а не на словах, свободу, он также утвердил бы принцип, глубоко укорененный в западной религиозной и гуманистической традиции: человек имеет право на жизнь независимо ни от чего! Это право на жизнь, пищу, крышу над головой, медицинскую помощь, образование и т. д. есть присущее человеку от рождения право, которое не может быть ограничено ни при каких условиях, даже требованием «общественной пользы».

Переход от психологии нехватки к психологии изобилия – один из самых важных шагов в развитии человека. Психология нехватки порождает тревогу, зависть, эгоизм (что наиболее отчетливо проявляется в крестьянских культурах). Психология изобилия рождает инициативу, веру в жизнь, солидарность. Несомненно, большинство все еще психологически основывается на экономических фактах нехватки, в то время как индустриальный мир входит в новую эру изобилия. Однако из-за такого психологического отставания многие не могут даже понять новых идей, представленных в концепции гарантированного дохода, поскольку традиционные взгляды обычно определяются чувствами, связанными с предыдущими формами общественной жизни.

Еще одним следствием гарантированного дохода, помимо резкого сокращения рабочего времени для всех, стало бы то, что духовные и религиозные проблемы сделались бы реальными и неотложными. До сих пор человек был слишком поглощен работой (или был слишком усталым после работы), чтобы всерьез задумываться о таких вопросах: «Каков смысл жизни?», «Во что я верю?», «Каковы мои ценности?», «Кто я?» и т. д. Если работа перестанет занимать большую часть его времени, он сможет серьезно заняться этими проблемами или сделается полубезумным от прямой, ничем не уравновешенной скуки.

Из всего сказанного следует, что экономическое изобилие, устранение угрозы голода должны были бы отметить переход от до-человеческого к истинно человеческому обществу.

Для того, чтобы уравновесить картину, необходимо выдвинуть некоторые возражения или по крайней мере сомнения по поводу концепции гарантированного дохода. Самый очевидный вопрос, который возникает в связи с ней, – это не уничтожит ли гарантированный доход стимул к труду.

Несмотря на то, что уже сейчас для все большей части населения не находится работы (а значит, для этих людей вопрос о стимуле к работе не важен), возражения остаются, и достаточно серьезные. Я полагаю, впрочем, что материальный стимул ни в коем случае не является единственным стимулом для работы и усилий.

Во-первых, существуют и другие стимулы: гордость, общественное признание, удовольствие от самой работы. Примеров этого достаточно: наиболее очевидным является труд ученых, деятелей искусства и т. д.: их выдающиеся достижения мотивируются не стимулом материальной выгоды, а совокупностью разных факторов: главным образом интересом к выполняемой работе, но также и гордостью за достижения или желанием славы. Однако каким бы очевидным ни казался этот пример, он не так уж убедителен, поскольку можно сказать, что эти выдающиеся люди могли бы прилагать выдающиеся усилия именно в силу своего выдающегося таланта, а потому не могут служить примером реакции среднего гражданина. Такое возражение, впрочем, не покажется столь уж важным, если мы рассмотрим стимулы деятельности людей, не обладающих необыкновенными качествами великих творцов. Какие усилия прикладываются во всех видах спорта, ради многочисленных увлечений, где отсутствуют какие бы то ни было материальные стимулы! До какой степени стимулом может служить сам по себе рабочий процесс, было впервые ясно показано профессором Мэйо в его классическом исследовании на Хоторнских заводах Западной электрической компании в Чикаго[10]10
  См. Мэйо Э. Человеческая проблема индустриальной цивилизации (The Human Problem of an Industrial Civilization. N.Y.: The Macmillan Co., 1946).


[Закрыть]. Сам факт того, что неквалифицированные женщины были заинтересованными и активными участницами эксперимента по изучению производительности их труда, привел к росту производительности труда и даже улучшению состояния их здоровья.

Проблема видится еще яснее, когда мы рассматриваем более старые формы общества. Всем известны эффективность и неподкупность традиционной прусской гражданской службы, хотя зарплата там была очень низкой; в этом случае мотивацией эффективной работы служили такие понятия, как честь, лояльность, долг. Еще один фактор проявляется при рассмотрении до-индустриальных обществ (таких как средневековая Европа или полуфеодальные государства начала XX века в Латинской Америке). В них плотник, например, желал заработать достаточно, чтобы обеспечить свой традиционный образ жизни, и отказался бы работать больше, чтобы заработать сверх того, что было ему необходимо.

Во-вторых, фактом является то, что от природы человек не ленив; напротив, он страдает от бездеятельности. Люди могут стремиться не работать месяц или два, но потом огромное большинство станет умолять о работе, даже если она не будет оплачиваться. Данные о развитии детей и о психических заболеваниях представляют достаточно свидетельств этого; необходимы только их систематизация и анализ с точки зрения «лень как болезнь»; новые исследования дают дополнительные данные.

Если деньги не являются главным стимулом, тогда работа в ее технических или социальных аспектах окажется достаточно привлекательной и интересной, чтобы перевесить неудовольствие, связанное с бездеятельностью. Современный отчужденный человек испытывает глубокую скуку (обычно бессознательно) и потому желает предаваться лени, а не проявлять активность. Впрочем, эта жажда сама по себе является симптомом нашей «патологии нормальности». Несомненно, неправильное использование гарантированного дохода через короткое время прекратится, так же как люди через несколько недель перестанут объедаться сладостями, за которые не нужно платить.

Еще одно возражение заключается в следующем. Сделает ли человека в самом деле более свободным исчезновение страха голода, учитывая, что те, кто зарабатывает достаточно, скажем, 15000 долларов в год, так же боятся потерять работу, как и те, для кого безработица означала бы потерю средств существования? Если это возражение основательно, то гарантированный доход увеличит свободу большинства населения, но не среднего и верхнего классов.

Чтобы в полной мере понять это возражение, нужно рассмотреть дух современного индустриального общества. Человек превратился в homo consumens[11]11
  Человек потребляющий. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Он ненасытен, пассивен и старается компенсировать собственную внутреннюю пустоту постоянным и все возрастающим потреблением (существует множество клинических примеров этого механизма: переедание, ненужные покупки, алкоголизм как реакция на депрессию и тревожность) – он потребляет сигареты, спиртные напитки, секс, кинофильмы, путешествия, как и образование, книги, лекции и искусство. Он выглядит активным, «увлеченным», но глубоко внутри он страдает от беспокойства, одиночества, угнетенности, скуки (скука может быть названа состоянием хронической депрессии, которая с успехом компенсируется потреблением). Этот новый психологический тип, homo consumens, порожден индустриализмом XX века в первую очередь по экономическим причинам, то есть потребностью в массовом потреблении, которое стимулируется и направляется рекламой. Однако тип характера, однажды созданный, также влияет на экономику, в результате чего принципы все возрастающего удовлетворения потребностей начинают казаться рациональными и реалистическими[12]12
  Проблему еще более усложняет тот факт, что по крайней мере 20 % американского населения живет в условиях нехватки, как и население некоторых стран Европы, в особенности социалистических стран, которые еще не достигли удовлетворительного уровня жизни, и что большинство жителей Латинской Америки, Азии и Африки все еще страдает от недоедания. Любой аргумент в пользу ограничения потребления встречает другой аргумент: для большинства человечества требуется увеличение потребления. Это совершенно верно, но существует опасность того, что даже в странах, которые сейчас бедны, идеал максимального потребления будет направлять усилия и формировать мировоззрение и тем самым будет продолжать действовать, даже когда будет достигнут уровень оптимального (а не максимального) потребления.


[Закрыть].

Современный человек испытывает ненасытное стремление ко все большему и большему потреблению. Поскольку алчности нет предела и в обозримом будущем никакая экономика не сможет произвести продукции в таком количестве, чтобы каждый член общества мог потреблять неограниченно, «изобилие» (в психологическом смысле) недостижимо, пока доминирует структура характера homo consumens. Для алчного человека всегда имеет место нехватка, поскольку ему всегда мало того, что он имеет, как бы богат он ни был. Более того: он завидует и состязается со всеми вокруг; поэтому он чувствует себя изолированным и испуганным. Он не в состоянии по-настоящему наслаждаться искусством и другими культурными ценностями, поскольку в основе своей остается жадным. Это значит, что люди, экономический статус которых остается на уровне гарантированного дохода, будут чувствовать себя разочарованными и не имеющими ценности, а те, кто зарабатывает больше, останутся пленниками обстоятельств, так как будут бояться потерять возможность максимального потребления. По этим причинам я полагаю, что гарантированный доход без изменения принципа максимального потребления разрешит только некоторые экономические и социальные проблемы, но не окажет того радикального воздействия, которое должен был бы произвести.

Что же тогда следует сделать для введения гарантированного дохода? Вообще говоря, мы должны изменить свою систему так, чтобы перейти от максимального к оптимальному потреблению. Это означало бы следующее.

Резкий переход от производства продукции, предназначенной для индивидуального потребления, к производству объектов общественного пользования: школ, театров, библиотек, парков, больниц, общественного транспорта, жилищ; другими словами, упор должен делаться на производство тех предметов, которые служат основой для раскрытия внутренней продуктивности и активности индивида. Можно показать, что алчность homo consumens направлена в основном на индивидуальное потребление того, что он «ест» (поглощает), в то время как пользование бесплатными общественными услугами, позволяющими человеку наслаждаться жизнью, не предполагает жадности и прожорливости. Такой переход от максимального к оптимальному потреблению потребует радикальных изменений в схеме производства, а также резкого сокращения возбуждающей аппетит, промывающей мозги рекламы[13]13
  Необходимые ограничения рекламы, и более того, изменения производства в направлении большего предоставления общественных услуг, на мой взгляд, едва ли мыслимы без значительного вмешательства государства.


[Закрыть]. Все это должно сопровождаться значительными переменами в культуре: возрождением гуманистического отношения к ценности жизни, продуктивности, индивидуализму и т. д. в противовес материализму «человека организации» и манипулированию обитателями «человеческого муравейника».

Эти соображения ведут к необходимости рассмотрения других проблем: существуют ли объективно валидные критерии для проведения различий между рациональным и иррациональным, между хорошими и плохими потребностями, имеют ли разные субъективно ощущаемые потребности одинаковую ценность? (Под хорошими потребностями здесь понимаются те, которые усиливают живость, бодрость, продуктивность, восприимчивость, а под плохими – ослабляющие или парализующие человеческий потенциал.) Следует помнить, что в случаях наркомании, переедания, алкоголизма все мы проводим такое различение. Изучение указанных проблем привело бы к следующим практическим вопросам: каковы минимальные законные потребности индивида (например, одна комната для одного человека, столько-то одежды, столько-то калорий, столько-то культурно ценных предметов – радио, книг и т. д.)? В обществе относительного изобилия, каким сегодня является общество в Соединенных Штатах, было бы нетрудно подсчитать, какова стоимость существования на минимально достойном уровне и, соответственно, какими должны были бы быть границы максимального потребления. Следует обдумать введение прогрессивного налогообложения потребления, выходящего за определенные границы. Мне представляется важным устранение образа жизни трущоб. Все это означало бы соединение принципов гарантированного дохода и перехода нашего общества от максимального к оптимальному индивидуальному потреблению и резкий поворот от производства товаров для удовлетворения личных потребностей к производству объектов общественного назначения.

Я полагаю важным добавить к идее гарантированного дохода еще одну идею, требующую изучения: концепцию бесплатного получения некоторых товаров. Одним примером такого товара является хлеб, затем молоко и овощи. Представим себе на мгновение, что любой может войти в лавку и взять столько хлеба, сколько ему хочется (государство должно оплачивать пекарне весь произведенный хлеб). Как уже говорилось, жадный человек сначала возьмет больше, чем может потребить, но через короткое время такой «потребитель-жадина» выровняется; люди будут брать только то, что им на самом деле нужно. Такое бесплатное потребление, по-моему, создаст новое измерение в жизни человека (если только не рассматривать это как повторение на более высоком уровне схемы потребления некоторых примитивных обществ). Человек освободится от принципа «Кто не работает, тот не ест». Даже начало бесплатного потребления может вызвать совершенно новое ощущение свободы. Даже для не-экономиста очевидно, что снабжение бесплатным хлебом всех может с легкостью оплачиваться государством, которое покрывало бы эти расходы из соответствующего налога. Впрочем, можно сделать и еще один шаг. Предположим, что не только минимальная потребность в пище – хлебе, молоке, овощах, фруктах – удовлетворяется бесплатно, но и минимальная потребность в одежде (по определенной системе каждый мог бы бесплатно получать один костюм, три рубашки, шесть пар носков в год) и в транспортных услугах (что потребовало бы, конечно, существенного усовершенствования общественного транспорта, а личные автомобили сделались бы более дорогими). С течением времени, как можно предположить, так же могла бы быть решена проблема жилища путем строительства больших жилых зданий со спальнями для подрастающего поколения и небольшими комнатами для людей среднего возраста или семейных пар – бесплатных для всех, кто пожелает там жить. Это приводит к предположению, что проблема гарантированного дохода может быть решена иначе: бесплатным удовлетворением минимальных потребностей вместо денежных выплат. Производство этих минимально необходимых товаров в сочетании с радикальным улучшением общественных служб поддерживало бы промышленность, как это делали бы платежи из гарантированного дохода.

Можно возразить, что этот метод более радикален, а потому менее приемлем, чем то, что предлагают другие авторы. Возможно, это и верно, но не следует забывать, что, с одной стороны, метод бесплатных минимальных услуг мог бы теоретически быть применен в существующей системе, а с другой – идея гарантированного дохода будет неприемлема для многих не потому, что она неосуществима, а в силу психологического сопротивления отказу от принципа «Кто не работает, тот не ест».

Нужно изучить еще одну философскую, политическую и психологическую проблему: проблему свободы. Западная концепция свободы в значительной мере основывалась на свободе владения собственностью и ее эксплуатации при условии, что другие законные интересы не подвергаются угрозе. На самом деле этот принцип во многом нарушается в западном индустриальном обществе налогообложением, которое является формой экспроприации, и государственным вмешательством в сельскохозяйственное производство, торговлю и промышленность. В то же время частная собственность на средства производства все больше замещается полуобщественной собственностью, характерной для гигантских корпораций. Хотя концепция гарантированного дохода означала бы дополнительное государственное регулирование, нужно помнить, что сегодня концепция свободы среднего индивида предполагает не столько свободу владеть и эксплуатировать собственность (капитал), сколько свободу потреблять все, что человек пожелает. Многие сегодня увидели бы ограничение своей свободы, если бы неограниченное потребление оказалось под контролем, хотя на самом деле только верхушка общества может выбирать, что пожелает. Конкуренция между разновидностями одного и того же товара создает иллюзию личной свободы, хотя в действительности индивид хочет того, на что у него выработан условный рефлекс[14]14
  В этом тоже тоталитарная бюрократизация потребления в странах советского блока сослужила плохую службу любому регулированию потребления.


[Закрыть]. К проблеме свободы необходим новый подход; лишь с трансформацией homo consumens в продуктивную, активную личность будет человек видеть свободу в истинной независимости, а не в неограниченном потреблении.

Полного воздействия принципа гарантированного дохода можно ожидать только при сочетании (1) изменения привычек потребления, трансформации homo consumens в продуктивную, активную личность (в том смысле, как это понимал Спиноза); (2) создания нового – гуманистического (в теистическом и нетеистическом смысле) – духовного отношения; (3) возрождения истинно демократических методов (например, создания новой нижней палаты представителей из принимающих решения сотен тысяч групп населения, образованных из лично знающих друг друга людей, активного участия всех сотрудников предприятия в управлении им)[15]15
  См. Фромм Э. «Здоровое общество».


[Закрыть]. Опасность того, что государство, которое кормит всех, превратится в богиню-мать с диктаторскими наклонностями, может быть преодолена только немедленным резким увеличением демократических процедур во всех сферах общественной жизни. (Государство даже сегодня излишне могущественно, а преимущества гарантированного дохода отсутствуют).

Суммируя, следует сказать, что наряду с экономическими исследованиями концепции гарантированного дохода следует предпринять изучение психологических, философских, религиозных, образовательных сторон вопроса. Великий шаг – введение гарантированного дохода – может оказаться успешным, на мой взгляд, только если будет сопровождаться переменами в других сферах. Не следует забывать, что гарантированный доход станет возможным, только если мы перестанем тратить 10 % своих ресурсов на экономически бесполезные и опасные вооружения, если мы сможем остановить распространение бессмысленного насилия, систематически помогая развивающимся странам, если мы найдем способ остановить демографический взрыв. Без таких изменений никакие планы на будущее не смогут осуществиться, потому что не будет будущего.

VIII. Доводы в пользу одностороннего разоружения

Не приходится сомневаться в том, что предложение об одностороннем разоружении – в широком смысле как о расформировании военного комплекса страны без предварительных условий – в ближайшем будущем не будет приемлемо ни для Соединенных Штатов, ни для Советского Союза. Поэтому, поскольку данная статья касается практических соображений по сокращению вооружений, в ней содержится другое, очень ограниченное предложение по одностороннему разоружению, которое Чарльзом Осгудом было названо постепенной односторонней акцией (или выходом из боя) и могло бы быть названо односторонней инициативой в практических шагах к разоружению. Главная идея, лежащая в основе этой концепции, заключается в радикальной перемене метода переговоров по взаимному разоружению. Такая перемена предусматривает отказ от существующей практики заключения сделки, при которой каждая уступка, которую мы делаем, зависит от соответствующей гарантированной уступки со стороны русских; вместо этого мы могли бы в одностороннем порядке делать постепенные шаги к разоружению в ожидании, что русские поступят аналогично, и тем самым будет найден выход из тупика на переговорах по всеобщему разоружению.

Говоря о природе этой политики односторонних шагов, я не могу улучшить описание Ч. Осгуда, который, насколько мне известно, первым высказал такую идею в двух блестящих и глубоких статьях[16]16
  Осгуд Ч.Э. Предложения о том, как выиграть настоящую войну с коммунизмом (Suggestions for Winning the Real War with Communism // Conflict Resolution, December 1959. V. III, N 4, p, 131); В пользу постепенного одностороннего разоружения (A Case for Graduated Unilateral Disarmament, // Bulletin of Atomic Scientists, V. XVI, N 4, pp. 127 ff).


[Закрыть]. «Чтобы достичь максимальной эффективности, – пишет он, – в побуждении противника к встречным действиям, одностороннее разоружение (1) должно, имея в виду военную агрессию, состоять из шагов явно невыгодных, но не калечащих военный потенциал; (2) должно быть таким, чтобы противник отчетливо видел снижение внешней угрозы; (3) не усиливало угрозы нашей территории[17]17
  Это условие, на мой взгляд, следует рассматривать только как оптимально желаемое, поскольку любое ослабление агрессивного потенциала одной стороны означает стратегическое увеличение агрессивного потенциала оппонента.


[Закрыть]; (4) должно быть таким, чтобы встречное действие противника было явно достижимым и отчетливо видимым; (5) должно быть объявлено заранее, а союзники, нейтральные страны и противник о нем проинформированы – в отношении характера действия, его цели как части последовательной политики и ожидаемых ответных действий, но (6) не требовало бы предварительного обязательства противника принять аналогичные меры как условия одностороннего разоружения»[18]18
  Осгуд Ч.Э. Предложения о том, как выиграть настоящую войну с коммунизмом (Suggestions for Winning the Real War with Communism // Conflict Resolution, December 1959. V. III, N 4, p, 316).


[Закрыть].

Что касается конкретных шагов, которые должны были бы быть сделаны в этом направлении, они требуют серьезного обдумывания с участием компетентных специалистов. Однако чтобы представить по крайней мере идею конкретных шагов, которые предполагала бы такая политика, хочу упомянуть следующее (отчасти в согласии с Осгудом): обмен научной информацией, прекращение ядерных испытаний, сокращение численности вооруженных сил (эвакуация одной или более военных баз, прекращение перевооружения Германии и т. д.). Можно ожидать, что русские так же хотят избежать войны, как и мы, поэтому они начнут делать ответные шаги, а как только курс на взаимную подозрительность окажется свернут, будут приняты более решительные меры, которые приведут к полному двухстороннему разоружению. Более того, я полагаю, что переговоры по разоружению должны идти параллельно с политическими переговорами, имеющими целью взаимное невмешательство на основе признания status quo. Здесь тоже (и опять в основном в согласии с позицией Осгуда) следовало бы сделать односторонние шаги, такие как признание линии Одер – Нейсе и принятие Китая в ООН, рассчитывая на ответные шаги русских (ограничение агрессивности Китая, невмешательство на Среднем и Дальнем Востоке).

Каковы же предпосылки для предлагаемых односторонних шагов по разоружению? На данном этапе я упомяну лишь некоторые фундаментальные условия, а остальные будут обсуждены во второй части статьи, где приводятся аргументы в пользу полного одностороннего разоружения. Они таковы: (1) как указывалось выше, применяющиеся методы переговоров не ведут к цели взаимного разоружения в силу глубоко укоренившихся взаимных подозрений и страхов; (2) без достижения полного разоружения гонка вооружений будет продолжаться и приведет к разрушению нашей цивилизации, как и цивилизации русских или, даже если война и не начнется, к медленному разрушению и уничтожению ценностей, ради защиты которых мы рискуем своим физическим существованием; (3) хотя односторонние шаги и представляют определенный риск (как и должно быть в силу самой природы идеи), риск на каждом этапе не является калечащим военный потенциал и представляет гораздо меньшую угрозу, чем продолжение гонки вооружений.

Хотя даже более широкая концепция полного, а не постепенного одностороннего разоружения, как уже говорилось, не является практической возможностью близкого будущего в отношении Соединенных Штатов и Советского Союза, я считаю полезным привести аргументы в ее пользу, не потому, что редактор этого журнала попросил меня, и не потому, что я разделяю взгляды незначительного меньшинства, полагающего, что риск, связанный с продолжением гонки вооружений, значительно превышает риск, тоже весьма серьезный, одностороннего разоружения. Хотя обе эти причины могут показаться недостаточным оправданием последующего изложения, я уверен: оно полностью оправдано, поскольку обдумывание аргументов в пользу радикальной – пусть и практически недостижимой – позиции помогает преодолеть мысленный барьер, не дающий нам разорвать порочный круг взаимных угроз в попытках достижения мира. Рассмотрение доводов в пользу непопулярной концепции полного одностороннего разоружения может открыть новые подходы, важные, даже если наша практическая цель – постепенное одностороннее разоружение или всего лишь переговоры по двухстороннему разоружению. Я полагаю, что трудность достижения полного разоружения в значительной мере связана с консервативными стереотипами чувств и привычками мышления у обеих сторон, с тем, что любая попытка сдвинуть их с места и иначе взглянуть на проблему в целом может оказаться важной для нахождения выхода из существующего опасного тупика.

Предложение о полном одностороннем разоружении поддержано с религиозных, моральных или пацифистских позиций такими людьми, как Виктор Голланц, Льюис Мамфорд и некоторые квакеры. Оно также поддержано Бертраном Расселом, Стивеном Кинг-Холлом и Чарльзом Миллсом[19]19
  Голланц Виктор – британский общественный деятель, книгоиздатель, публицист, правозащитник. Мамфорд Льюис – американский философ, социолог, культуролог. Труды Мамфорда оказали большое влияние на решение социологических и культурологических проблем. Рассел Бертран – выдающийся английский философ, логик, математик, общественный деятель. Лауреат Нобелевской премии. Кинг-Холл Стивен – английский писатель и драматург. Миллс Чарльз Райт – американский социолог и публицист, один из основоположников леворадикального направления в социологии. – Примеч. пер.


[Закрыть], которые не отвергают использования силы при любых обстоятельствах, но которые бескомпромиссно против термоядерной войны и любых к ней приготовлений. Ч. Миллс занимает промежуточную позицию между строгим пацифизмом и взглядами таких людей, как Б. Рассел и С. Кинг-Холл[20]20
  Рассел Б. Здравый смысл и ядерная война (Russell B. Common Sense and Nuclear Warfare. London: G. Allen & Unwin, Ltd., 1959). Кинг-Холл С. Оборона в ядерный век (King-Hall S. Defense in the Nuclear Age. Nyack, N.Y.: Fellowship Publications, 1959). Мамфорд Л. Человеческий выход (Mumford L. The Human Way Out. Pendell Hill Pamphlet no. 97, 1958). Миллс Ч. Причины третьей мировой войны (Mills, The Causes of World War Three. New York: Seeker & Warburg, 1959). Кеннан Дж. Ф. Международная политика и христианская совесть (George F. Kennan G.F. Foreign Policy and Christian Conscience», The Atlantic Monthly, May 1959). Грегг Р.Б. Сила ненасилия (Gregg R.B. The Power of Nonviolence, Nyack, N.Y.: Fellowship Publications, 1959). Служба Американского комитета друзей. Говори правду власти: квакеры в поиске уравновешивающей альтернативы (American Friends Service Committee. Speak Truth to Power, Quaker Search for an Alternative to Balance. 1955).


[Закрыть].

Различия между этими двумя группами не столь фундаментальны, как может показаться. Их объединяет критическое отношение к иррациональным аспектам международной политики и глубочайшее уважение к жизни. Они разделяют убеждение в единстве человечества и веру в духовный и интеллектуальный потенциал человека. Они следуют велениям своей совести, отказываясь принимать какое-либо участие в том, чтобы «делать миллионы женщин и детей, мирное население заложниками их собственных правительств[21]21
  Кеннан Дж. Ф. Международная политика и христианская совесть (George F. Kennan G.F. Foreign Policy and Christian Conscience», The Atlantic Monthly, May 1959. P. 44).


[Закрыть]». Что бы они ни думали, придерживаясь теизма или нетеистического гуманизма (в смысле философии от стоиков до Просвещения XVIII века), все они разделяют духовную традицию и не желают поступаться ее принципами. Они едины в своем бескомпромиссном отрицании любого вида обожествления, включая преклонение перед государством. Хотя их противостояние советской системе как раз и коренится в оппозиции идолопоклонству, они столь же критически относятся к идолопоклонству в западном мире, касается ли это Бога или демократии.

Хотя среди сторонников одностороннего разоружения нет ни одного, кто не считал бы, что индивид должен быть готов отдать жизнь за высшие ценности, если возникнет такая необходимость, они столь же убеждены, что риск для существования человечества и даже его усилия на протяжении последних пяти тысяч лет аморальны и безответственны. Поскольку военные действия становятся одновременно и бессмысленными, и все более разрушительными, растет единство между религиозными пацифистами, гуманистами и прагматичными противниками ядерных вооружений.

С точки зрения сторонников одностороннего разоружения продолжение гонки вооружений катастрофично, срабатывает устрашение или нет. В первую очередь они не верят, что средства устрашения воспрепятствуют развязыванию термоядерной войны[22]22
  Эта предпосылка разделяется Национальной американской плановой ассоциацией: «1970 год без контроля над вооружениями: приложения современных военных технологий» (1970 Without Arms Control; Implications of Modern Weapons Technology (by NPA Special Project Committee on Security through Arms Control; Planning Pamphlet no. 104, May 1958, Washington, D.C.); в ее отчете говорится: «Не только опасность войны остается возможной, но ее вероятность с течением времени растет и становится неизбежной, если за определенный период времени не будет найдено альтернативы». Э.Ф. Картер, президент Стенфордского исследовательского института, пишет: «В поиске безопасности через использование технологий для производства оружия советский блок и западные союзники создали общего смертельного врага – угрозу случайного начала ядерной войны» (SRI Journal, Stanford Research Institute, Fourth Quarter, 1959, vol. 3, p. 198). Г. Кан также заключает: «Вероятность того, что мир сможет выжить в условиях длящейся несколько десятилетий неконтролируемой гонки вооружений, чрезвычайно мала» (там же, с. 139). Он подчеркивает нереалистичность веры в то, что война станет невозможной в силу своего чрезвычайно разрушительного характера. Советник по науке и технологии Демократического совета 27 декабря 1959 года утверждал: «Всеобщая ядерная война представляется не только возможной, но и вероятной до тех пор, пока мы придерживаемся нынешней военной политики и не способны достичь широкого международного соглашения, которое разрешило бы теперешнюю неустойчивую ситуацию. Начало ядерной войны по ошибке, в силу несчастного случая или случайности представляет собой постоянную опасность». Следует подчеркнуть, что опасность кроется не только в технической ошибке, но в равной мере в заблуждениях принимающих решения политических и военных лидеров. Если вспомнить политические и военные ошибки, совершенные многими лидерами и приведшие к началу войн в 1914 и 1939 годах, нетрудно себе представить, что при современном уровне вооружений лидеры такого же типа взорвут мир, несмотря на добрые намерения.


[Закрыть]. Они полагают, что результаты термоядерной войны будут таковы, что даже в «лучшем» случае опровергнут идею о том, что мы должны сражаться в такой войне, чтобы спасти свой демократический образ жизни. Нет нужды гадать о том, будет ли уничтожена одна треть или две трети населения противоборствующих стран и какая часть нейтрального мира (зависит от направления ветра) будет уничтожена. Это гадание на грани безумия, поскольку рассматривать возможность истребления 30, 60 или 90 % собственного и вражеского населения как допустимый (хотя, конечно, и весьма нежелательный) исход, несомненно, значит проводить патологическую политику. Все возрастающий разрыв между интеллектом и аффектом, такой характерный для развития Запада в последние столетия, достиг опасного, шизоидного пика, раз мы спокойно и вроде бы разумно можем обсуждать возможное уничтожение мира в результате наших собственных действий. Не требуется большого воображения, чтобы представить себе, что неожиданное разрушение и угроза медленной смерти для значительной части жителей Америки, России и всего мира вызовет панику, ярость и отчаяние, которые можно сравнить только с психозом, вызванным Черной Смертью в Средние века. Травматические последствия подобной катастрофы привели бы к возникновению новой формы примитивного варварства, возрождению наиболее архаичных элементов, которые как потенциал сохраняются в каждом человеке, чему мы имели достаточно свидетельств на примере террора, проводившегося Гитлером и Сталиным. Любой, кто изучает человеческую природу и психопатологию, сочтет весьма маловероятным, что люди станут лелеять свободу, уважение к жизни и любовь, после того как станут свидетелями и участниками беспредельной жестокости, которую означает термоядерная война. То, что акты зверства ожесточают их участников и ведут к еще большим зверствам, – психологический факт.

Но что будет, если устрашение сработает?

Каково вероятное будущее социального характера человека в односторонне или многосторонне вооруженном мире, где, какими бы сложными ни были проблемы и каких бы своих целей ни достигло определенное общество, главной, все определяющей реальностью в жизни любого человека станет нацеленная ракета, гудящий компьютер, ею управляющий, ожидающие счетчики радиации и сейсмографы, – всеобъемлющее технократическое совершенство (скрывающее мучительный беспомощный страх перед возможным несовершенством) механизма холокоста? Сколько-нибудь долгая жизнь под постоянной угрозой уничтожения у большинства людей вызывает определенный психический эффект: страх, враждебность, бесчувственность, бессердечность, – и как результат безразличие ко всем ценностям, которые мы лелеем. Такие условия превратят нас в варваров – но варваров, вооруженных самой современной техникой. Если мы всерьез утверждаем, что наша цель – сохранение свободы (т. е. предотвращение подчинения индивида всесильному государству), мы должны признать, что эта свобода будет потеряна, сработает устрашение или нет.