Текст книги "Война в немецком тылу. Оккупационные власти против советских партизан. 1941—1944"

Расположившись на болоте в нижнем течении Днепра, майор Сахаров, ссылаясь на распоряжение сотрудника штаба Южного фронта Васильева, объединил ранее разрозненные группы под своим командованием и ввел единую для всех партизан форму одежды – черные стеганые куртки и брюки на подкладке. Со своей базы объединенный партизанский отряд ежедневно предпринимал рейды в поисках трофеев и проведения пропагандистских акций в близлежщих населенных пунктах, отличаясь жестокостью в отношении попавших в руки партизан немецких солдат.

При формировании боевых групп партизаны придерживались принципа землячества, то есть в состав отделений подбирались выходцы из одного населенного пункта, что позволяло им обращаться друг к другу по именам. Именно поэтому, когда стало известно о намерении немцев атаковать отряд, командир криворожской боевой группы внес предложение покинуть район размещения отряда, поскольку требовалось решить важные задачи в самом Кривом Роге.

Еще 4 октября со своей группой в количестве 12 человек он выступил в поход в западном направлении. С началом же немецкой атаки в партизанский отряд из штаба Южного фронта поступила радиограмма следующего содержания: «Военный совет фронта дает разрешение покинуть остров. Сообщите район, в котором оперируют подразделения Петра (не исключено, что речь шла о преемнике Сахарова, отстраненного от командования отрядом из-за творимых им бесчинств). В случае крайней необходимости отряды следует разделить на отделения и группы и следовать в Знаменку (Житомирский район). Оставайтесь с нами на связи. Васильев».

В этом переданном по радио приказе отчетливо просматривается стремление советского армейского командования к дистанционному управлению действиями партизан и созданию новых районов их сосредоточения. При возникновении опасности партизанский отряд получил указание уклониться от боя и, покинув низовья Днепра, пробиваться к партизанам, действовавшим в районе Черного леса возле Знаменки. Поэтому в ночь с 17 на 18 октября, разделившись на отдельные боевые группы, партизаны ушли с острова на болоте возле Днепра. В качестве охранения на нем осталась только группа под командованием Решниченко.

В западной части болота части партизанского отряда удалось просочиться сквозь немецкое оцепление. Однако, когда в 6 часов утра 18 октября остров подвергся огневому налету, в заболоченном районе все еще находилось около 350 партизан, и в ходе дальнейшего боя все они были либо взяты в плен, либо убиты. Прорвавшиеся же натыкались на оцепление тайной полевой полиции. Ей удалось задержать командира первой группы, но, когда партизаны ударили по ней с тылу, он сбежал, а полиция потеряла шесть человек.

Позднее немногочисленные остатки партизанского отряда с низовьев Днепра попали под огонь отсечного заграждения 213-й охранной дивизии севернее Кривого Рога и были убиты. После окончания этой операции ее руководители отрапортовали, что в ходе проведенных мероприятий в тыловом районе группы армий «Юг» было уничтожено 1025 партизан. Об этом, в частности, докладывалось в обобщенной сводке тайной полевой полиции 444-й охранной дивизии за период с 9 по 27 октября 1941 года и ежемесячном отчете старшего директора полевой полиции при той же дивизии № 623/41 от 5 ноября 1941 года (NOKW 1519).

Здесь следует заметить, что столь подробное изложение в отчетных документах проведенной операции явно преследовало попытку наглядно показать процесс создания, организационную структуру партизанских отрядов и способы управления ими со стороны командования Красной армии. В них обращалось внимание на усилия советского армейского руководства по концентрации партизан в тех местах, которые оно считало важными и наиболее приспособленными для создания баз будущей партизанской борьбы. Ведь в описанном выше единичном случае находившаяся на значительном удалении командная инстанция руководила отдельными партизанскими группами, с тем чтобы они объединились в один большой отряд вблизи важных немецких путей снабжения и столь значимого в промышленном отношении по добыче марганцевой руды Никопольского района.

Когда же возникла угроза потери этой операционной базы, советское командование предприняло попытку переместить партизанские группы в новый район сосредоточения, который предоставлял хорошие условия для надежного укрытия и отдыха, а также имел важные перспективы в развертывании столь стратегически необходимой советской стороне партизанской активности.

Глава 6
Русский народ между предательством и сопротивлением

Отношение Германии к народам Советского Союза во время войны плохо поддается объяснению. Если до войны в представлениях Гитлера и его партийных приверженцев, разделявших насаждавшуюся им идеологию, готовность признать тот факт, что советская система является формой народовластия, вытекающей из всего хода исторического и социального развития Российской империи, просто не просматривалась, то с ее началом обнаружилось их твердое намерение считать русский народ прирожденным безвольным слугой, не имеющим ни экономических, ни образовательных основ для его жизнеустройства в будущем.

И хотя с национал-социалистической точки зрения большевизм и советский режим рассматривались как навязанная народам России сверху тирания, имеющая под собой основу только в «низкопробной», анархо-нигилистской части славянства, для других его представителей, жаждавших обучения и открытых для всего нового, какие, согласно такому мировоззрению, должны были быть, ничего не делалось. Для них никаких настоящих условий для развития не создавалось, а такие устремления не поощрялись.

Тот факт, что советская власть для духовного развития широких слоев народа сделала гораздо больше, чем все ее предшественники, вместе взятые, немецкой стороной из-за ее предвзятого негативного отношения к Советскому государству совершенно не учитывался. Находившийся на стадии духовного развития народ оценивался по устаревшим и изжившим себя психологическим характеристикам, а сам он считался политически непритязательным. При этом его духовные потребности игнорировались. Такой подход хорошо просматривается в приказе начальника штаба Верховного командования вермахта № 002060/41 от 16 сентября 1941 года относительно коммунистического повстанческого движения на оккупированных территориях (NOKW 258, см. приложение № 2).

Вытекавшая из такой оценки политическая позиция для восточных областей оказалась совершенно неприемлемой еще до того, как серьезное поражение вермахта поколебало веру в несокрушимость германской мощи. Отчетливо проявившиеся империалистические цели войны со стороны Германии и запрет любой политической деятельности на оккупированных территориях, о чем докладывал начальник германской полиции безопасности и СД в отчете № 142 IV A 1–1 В/41 от 5 декабря 1941 года (NO 4787), логично вытекали из политических установок, недвусмысленно высказанных Розенбергом 20 июня 1941 года в тесном кругу своих сотрудников относительно восточного вопроса: «…Нам предстоит не „крестовый поход“ против большевизма только ради того, чтобы спасти от большевизма „несчастных русских“, а поход во имя осуществления германской мировой политики и обеспечения безопасности Германского рейха» (ND, т. 26, PS 1058).

Тем самым он выразил общие и узаконенные взгляды германского национал-социалистического руководства. Однако уже вскоре выяснилось, что широкие армейские слои, находившиеся в тех местах, где планы этого руководства должны были воплотиться в жесткие поступки, имели совсем иные представления о «немецкой миссии». В результате в установках в отношении советского народа и его национального будущего возникла определенная раздвоенность, нарушившая единство между душой, сердцем и политическим благоразумием, на что указывает, в частности, приказ одной из армий группы армий «Юг».

Приказ возник на основании впечатлений от служебной поездки в войска командующего 17-й армией генерала пехоты фон Штюльпнагеля. В ходе бесед с солдатами и офицерами у него создалось однозначное впечатление, что они не имеют ясного представления о задачах немецких войск на оккупированных территориях. Соответственно у них отсутствовал и требуемый настрой. Поэтому в этом приказе обращалось внимание на то, что война с Советским Союзом требует иного ведения боевых действий, чем это имело место в предыдущих военных кампаниях. С присущим тому времени языковым своеобразием в нем говорилось:

«…Этим летом нам все яснее становится, что здесь, на Востоке, происходит борьба между двумя внутренне непримиримыми мировоззрениями – немецким понятием о чести и осознанием принадлежности к германской расе, присущими выработанной многими столетиями солдатской хватке, с одной стороны, и азиатским образом мышления с его разжигаемыми кучкой интеллигентов, в основном еврейской национальности, примитивными инстинктами – с другой. К таким инстинктам относятся: страх перед кнутом, пренебрежительное отношение к нравственным ценностям, нивелировка вниз и отвержение собственной бесценной жизни. Сегодня сильнее, чем когда-либо, нами движет мысль о том, что мы находимся на стыке двух эпох, где на немецкую нацию вследствие ее расового превосходства и имеющихся достижений возложена миссия возглавить Европу. Мы ясно осознаем наше призвание – спасти европейскую культуру от нашествия азиатских варваров. Теперь мы знаем, что сражаемся со свирепым и упорным врагом. И эта борьба может закончиться только уничтожением одного из противников. Компромиссы здесь невозможны».

После этих призывов к осознанию солдатами своего расового превосходства и возложенной на немецкую нацию миссии было определено отношение к народам на завоеванной территории. Солдатам приказывалось убедить русское население в беспомощности его прежних властителей и в несгибаемой воле немцев искоренить этих повелителей как носителей идей большевизма. Одновременно указывалось и на то, что обеспечение родины продовольствием и облегчение ее жизни требует нещадной эксплуатацией завоеванных областей. При этом неизбежно возникающие при таком подходе трудности со снабжением местного населения продуктами питания перекладывались на плечи самоуправления «враждебного населения».

Такие чувства, как сострадание и доброта по отношению к местным жителям, в этом приказе считались неуместными. Солдатам внушалась мысль о необходимости принятия самых жестких мер в отношении национально чуждых элементов, и дальше выдвигалось требование вести ожесточенную борьбу с большевизмом и партизанами, в действиях которых усматривалась попытка противника измотать германскую армию средствами партизанской войны. И таким усилиям, подчеркивалось в приказе, нельзя потворствовать свойственными немцам беспечностью и благодушием. В отношении же населения выдвигалось следующее требование:

«…Тот, кто не принимает участия в борьбе с красными партизанами и не сообщает нам об их деятельности, является нашим врагом, заслуживающим соответственного с ним обращения. Страх населения перед нашими контрмерами должен быть сильнее боязни шантажа красных вожаков».

Приказ по армии заканчивался словами:

«Россия – не европейская, а азиатская страна. Эту разницу подчеркивает каждый шаг на пути продвижения вглубь этого безрадостного и угнетенного края. От такого давления и разрушительных сил большевизма Европа и в особенности Германия должны быть избавлены на все времена».

Именно это можно прочесть в приказах командующего группой армий «Юг» № 2682/41 от 12 октября 1941 года (NOKW 309) и командующего 17-й армией вермахта № 0973/41 от 25 ноября 1941 года относительно поведения немецких солдат на Востоке (NOKW 2537).

Здесь следует заметить, что незадолго до издания этих и других подобных армейских приказов командир 39-го армейского корпуса вермахта направил в адрес командующего 16-й полевой армии группы армий «Север» «Меморандум о возможности расшатывания большевистского сопротивления потрясениями изнутри» с просьбой «передать его фюреру». В этом документе от 18 сентября 1941 года содержалась попытка обосновать необходимость ведения жестокой борьбы на основании объективной оценки советского народа. В нем, в частности, отмечалось:

«Коммунизм многое сделал для пролетариата. На селе коммунизм воспринимают как зло только те, кто раньше владел землей. Недовольство же большевизмом, напротив, является повсеместным явлением, однако какое-либо оппозиционное руководство не наблюдается… Народу мешает принять твердое решение в отношении нас отсутствие ясной картины его дальнейшего развития…»

В качестве возможности разрушения воли к сопротивлению в нем выдвигалось требование по принятию безотлагательных мер и в первую очередь по отмене приказа о комиссарах, который только способствовал росту военного противодействия. При этом отмечалось, что народу необходимо показать позитивные перспективы его дальнейшего существования. Одновременно говорилось, что его не стоит обращать в национал-социализм, ограничившись только разъяснением ценности и справедливости частной собственности. Кроме того, подчеркивалось, что создание русского правительства могло бы заметно облегчить путь народа к лучшему будущему.

В заключение в этом меморандуме командира корпуса, видимо не имевшего понятия об официальных национал-социалистических намерениях и целях, выражалась надежда на то, что хорошие идеи смогут оказать воздействие и на население еще не завоеванных областей (NOKW 2413).

Между тем при оценке поведения командного состава найти различия не так-то и просто. То обстоятельство, что необоснованная и определявшаяся партийно-идеологическим эгоизмом точка зрения повсеместно претворялась на практике, не может быть объяснено одной лишь природой этой завоевательной войны. Оживление партизанской борьбы с одной только ей присущими методами ведения боя ясно показывало порочность требуемого высшими эшелонами командования вооруженных сил неуважительного отношения к населению. К тому же каждому отдельно взятому солдату было понятно, что требования по преодолению негативных явлений, связанных с выполнением армией ее первоочередных и важных задач, возникшего в результате боевых действий хаоса и быстрого умиротворения завоеванных территорий исходило из самого населения, являвшегося в то время единственной возможной базой снабжения партизанского движения.

По мере продвижения германских войск на восток все более отчетливо проступала следующая картина: чем дольше население оставалось под властью вынужденного перейти к обороне Советского государства, тем отчетливее в нем проявлялся антинемецкий настрой. Такое его отношение в отдельных случаях разрасталось настолько, что гражданское население (якобы вынуждаемое советской армией) активно и фанатично принимало участие в обороне городов и других населенных пунктов, о чем, в частности, говорилось в разведывательной сводке начальника разведки 72-й пехотной дивизии вермахта от 26 августа 1941 года (NOKW 2413).

На это, частично для устрашения населения и предотвращения дальнейшего его участия в подобных действиях, вермахт отвечал применением смертной казни в отношении жителей, задержанных с оружием в руках. Причем в оправдании немецким командованием таких мер тоже просматривается определенная двойственность положения, в каком неизбежно оказывался народ. Так, в уже упоминавшейся выше развед-сводке начальника разведки 72-й пехотной дивизии в разделе, касавшемся «обращения с воюющими гражданскими лицами», прямо отмечалось: «Если украинец из страха перед коммунизмом ввязывается в бой, то он должен знать, что за это его германский вермахт расстреляет» (NOKW 2413).

Попытки германской армии создать новый порядок на оккупированных территориях

Несмотря на изложенные в этой книге ширившиеся среди руководящих армейских кругов устремления по достижению умиротворения оккупированных территорий, стабилизация германского господства и нормализация отношений с местным населением становились все более трудными задачами. Поэтому в первую очередь при помощи готовых к сотрудничеству жителей планировалось создание работоспособных органов местного управления, которые могли бы претворять в жизнь распоряжения, изданные немецкими оккупационными властями.

При этом в большинстве случаев успех зависел от удачного выбора энергичных руководителей местного уровня, способных держать под контролем население и управленческий аппарат. Именно поэтому против этих руководителей и посаженных немецкими военными властями местных полицаев и были направлены акции партизанских групп. Они устранялись в ходе непрекращающихся убийств, в результате чего их преемники с самого начала были вынуждены идти на сотрудничество с партизанскими отрядами.

В итоге во многих регионах местные комендатуры видели выход из затруднительного положения в вооружении руководителей местного уровня и полицаев, а также взятии органов гражданского управления под свою защиту. Это отчетливо просматривается в ряде документов, таких как: донесение № 264/41 от 3 сентября 1941 года 580-й группы тайной полевой полиции 9-й армии вермахта, доклад № 1900/41 от 25 октября 1941 года офицера оперативного отделения учебного батальона относительно директивы начальника Генерального штаба сухопутных сил по борьбе с партизанами (NOKW 2258), донесение начальника контрразведки 299-й пехотной дивизии № 254/42 от 1 октября 1942 года (NOKW 3371) и других.

Такое влекло за собой, однако, только неизбежную изоляцию местных органов управления от остальной части населения, а там, где партизанам удавалось проникнуть в них, их деятельность вскоре приводила к полной неразберихе и волнениям среди жителей. Немецкие же предписания ими саботировались. Так, в Минске работавший в городской управе комсомолец снабжал своих единомышленников из группы Сопротивления, состоявшей из преподавателей и студентов юридического института, различными бланками доверенностей, пропусков и необходимыми печатями. В результате виновников различных происшествий поймать не удавалось, и штрафным санкциям подвергалась та часть населения, которая считалась не поддающейся воздействию.

Заметным результатом их скрытой деятельности являлся рост беспокойства и страха среди населения, а также нервозности в немецких войсках. Поэтому 16 сентября 1941 года Верховное командование вермахта приняло подписанное генерал-фельдмаршалом Кейтелем и свидетельствующее о большой обеспокоенности военного руководства разъяснение по развитию общей обстановки на Востоке.

В этом разъяснении, оформленном в виде приказа начальника штаба Верховного командования вермахта № 002060/41, говорилось о том, что в оккупированных германскими войсками областях повсеместно наблюдается «коммунистическое повстанческое движение», под которым надлежит понимать централизованно руководимое из Москвы массовое движение по подготовленным планам. В нем высказывалось мнение о том, что «в связи с многочисленными политическими и экономическими трудностями на оккупированных территориях следует, кроме того, принять во внимание, что этим обстоятельством пользуются националистические и другие силы, чтобы, присоединившись к коммунистическому восстанию, вызвать затруднения у немецких оккупационных властей» (NOKW 258, см. приложение № 2).

В приказе подчеркивалось, что в результате этого повстанческого движения для успешного ведения Германией войны во все возрастающей степени возникает серьезная угроза. А поскольку все принимавшиеся до того времени меры оказались недостаточными, фюрер для подавления этого движения в кратчайший срок приказал повсюду предпринять самые крутые меры, так как «только таким способом, который, как свидетельствует история, с успехом применялся великими народами при завоеваниях, может быть восстановлено спокойствие».

Дальнейший текст этого приказа начальника штаба Верховного командования вермахта содержал ряд указаний по необходимым действиям, в которых любое проявление мягкости при наказании расценивалось как несоответствие положениям данного повеления. Солдатам прямо внушалось, что на охваченных восстаниями территориях «человеческая жизнь ничего не стоит», и устрашающее воздействие может быть достигнуто только необычайной жестокостью. В качестве отмщения за жизнь одного немецкого солдата в этих случаях, как правило, должна была считаться смертная казнь для 50–100 коммунистов. При этом способ приведения приговора в исполнение должен был «еще больше усиливать устрашающее воздействие». Для привлечения же населения к подавлению повстанческого движения в приказе рекомендовалось «широко использовать» денежные премии и вознаграждения в натуральной форме.

Между тем и без подобных указаний на возможность материального поощрения вермахт почти во всех оккупированных восточных областях к тому времени уже сам разобрался, каким образом можно привлечь к сотрудничеству по созданию приемлемых жизненных условий готовую к этому часть населения. Она представляла собой людей, настроенных враждебно по отношению к советской идеологии по политическим соображениям и которые, понимая, какие страдания несет для жителей партизанская война, решительно обратились против партизан.

Многие из этих людей считали, что при помощи Германии возможно найти путь к свободе, которую, как им казалось, застывший в сталинских доктринах советский большевизм предоставить не мог. Их сотрудничество с немецкими властями проявлялось различным образом – не только в создании новых органов управления, но и в церковно-религиозной плоскости. При этом оживление религиозной жизни в особенности нашло свое отражение в проведении церемонии рукоположения в сан священников в одной из минских церквей.

8 марта 1942 года в присутствии всех иерархов и при большом скоплении народа архимандрит Афанасий Мартос был посвящен в сан минского митрополита[64]64
  Архиепископ Афанасий (в миру Антон Викентьевич Мартос; 1904–1983) – епископ Русской православной церкви за границей, архиепископ Буэнос-Айресский и Аргентинский. 3–9 марта 1942 г. архимандрит Афанасий принял участие в Соборе белорусских епископов в Минске, даровавшем архиепископу Пантелеимону титул митрополита, но не провозгласившем Белорусскую церковь автокефальной. По благословению митрополита Пантелеимона архимандрит Афанасий подготовил проект устава Белорусской церкви. Собор постановил учредить Витебскую и Полоцкую епархию и назначить ее правящим архиереем архимандрита Афанасия (Мартоса), которому было также поручено управление Новогрудской епархией. 8 марта 1942 г. в минском кафедральном соборе хиротонисан во епископа Витебского с поручением временно управлять Новогрудской епархией. Являлся противником вмешательства местных коллаборационистов во внутреннюю жизнь Церкви. В июне 1944 г., опасаясь репрессий со стороны советских властей, весь белорусский епископат во главе с митрополитом Пантелеимоном покинул Белоруссию.


[Закрыть], а еще раньше архиепископ греко-униатской церкви Андрей Шептицкий[65]65
  Митрополит Андрей Шептицкий (в миру Роман Мария Александр Шептицкий; 1865–1944) – украинский религиозный деятель, граф. Епископ Украинской греко-католической церкви, митрополит Галицкий и архиепископ Львовский, предстоятель Украинской греко-католической церкви. С началом Великой Отечественной войны встал на путь сотрудничества с оккупационными властями. В июле 1941 г. А. Шептицкий встретился с руководителем ОУН (Организация украинских националистов) С. А. Бандерой и как глава церкви дал согласие на борьбу бандеровцев с большевиками.


[Закрыть] назначил в Лемберге[66]66
  Лемберг – немецкое название города Львов в австрийский и австро-венгерский периоды его истории (в 1772–1918 гг.).


[Закрыть] Слонимского экзарха[67]67
  Экзарх – правительственная степень епископа, возглавляющего отдельный церковный округ, расположенный за пределами страны, где находится главная резиденция патриарха.


[Закрыть] Антония Неманцевича[68]68
  Неманцевич Антоний Иванович (1893–1942) – католический священник. После неоднократных арестов 1 февраля 1925 г. выехал из России по обмену в Польшу. Окончил Папский восточный институт в Риме и в 1929 г. вернулся в Польшу. Преподавал в Миссионерском институте и Католическом университете в Люблине. 13 сентября 1929 г. вступил в орден иезуитов. Служил в иезуитских миссиях в Альбертине и Сынковичах. 17 сентября 1939 г. митрополитом Андреем Шептицким был назначен экзархом для греко-католиков Белоруссии. В августе 1942 г. арестован гестапо и отправлен в концлагерь, где в конце 1942 г. скончался.


[Закрыть] экзархом для греко-католиков Белоруссии. Тем самым новым начинаниям был придан заметный импульс. В Витебске даже появилась церковная газета с многоговорящим названием «Новый путь», обещавшая лучшую жизнь при немецкой власти.

Вскоре отдельные командующие тыловыми армейскими районами самостоятельно приступили к формированию в оккупированных городах и селах служб полиции и обеспечения общественного порядка. Так, кое-где на Украине сразу же после вступления немецких войск были образованы местные подразделения народного ополчения. В задачу этих военизированных частей входила охрана колхозов, фабрик и сборных пунктов запасов зерновых, а кроме того, оставленных Красной армией складов с оружием и боеприпасами. Их вооружение определила изданная еще 28 июля 1941 года директива командного штаба рейхсфюрера СС в отношении конных частей СС.

В ней, в частности, отмечалось: «Следует частично вооружить население, чтобы украинцы стали для нас надежной опорой» (NO 5929). Армия же обозначила их вооружение условием, чтобы они вместе со своими земляками-командирами находились в распоряжении немецких комендатур. Так, в приказе командира 56-й пехотной дивизии от 12 июля 1941 года значилось: «Создать в различных селах украинские ополченческие подразделения. Опознавательными знаками для них будут служить синие нарукавные повязки с вышитым на них желтым трезубцем. Если они будут находиться в распоряжении немецких частей, то, находясь под командованием своих командиров, эти ополченцы могут сохранять при себе оружие» (NOKW 1458).

В донесении же о деятельности зондеркоманды СД 11-а[69]69
  Зондеркоманда 11-а – создана в июне 1941 г., расформирована 12 мая 1943 г. Действовала на советско-германском фронте в зоне ответственности румынской армии и 54-го армейского корпуса. Входила в состав эйнзацгруппы «Д».


[Закрыть] в Херсоне за период с 20 августа по 10 октября 1941 года говорилось: «Обнаружена украинская служба безопасности… Поручено несение оцепления во время проведения экзекуции. Представляет собой хороший исходный материал для формирования агентурной сети» (NOKW 636). Как видно, местные силы немедленно вовлекались для совершения массовых убийств.

Общий политический настрой населения Украины, особенно в ее западных областях, в первое время позволял очень быстро налаживать его сотрудничество с германской армией. Ведь в западных районах, как раз накануне вступления на эту территорию немецких войск, наблюдались активные национально-политические импульсы, обусловленные влиянием находившейся под управлением Германии части Польши и Карпат.

Здесь уместно будет напомнить, что во вторжении на территорию СССР группы армий «Юг» приняли участие и два полка украинских националистов, образованных накануне войны с Советским Союзом из эмигрировавших националистов и находившихся под командованием Бандеры и Мельника[70]70
  Мельник Андрей Афанасьевич (1890–1964) – украинский военный и политический деятель, полковник армии Украинской Народной Республики. Командовал сотней Легиона украинских сечевых стрельцов на австро-российском фронте в Первой мировой войне. С 1938 г. являлся председателем Провода Организации украинских националистов. Именно он, а не Степан Бандера считался «настоящим» и легитимным руководителем ОУН. Сотрудничал с немецкой военной разведкой.


[Закрыть]. Полк под командованием Бандеры, получивший кодовое наименование «Нахтигаль» (соловей), наступал в районе Лемберга, а полк «Роланд»[71]71
  Роланд – каменная или деревянная скульптура с мечом на площадях северогерманских городов, символизировавшая неподвластность феодалу.


[Закрыть] под командованием Мельника двигался из Румынии в направлении Одессы (NO 3405). Забегая вперед, стоит также заметить, что сразу же после начала войны с СССР националистические круги в районе Лемберга подняли восстание против советского режима, которое было потоплено в крови. Более подробно об этом в данной книге будет сказано в разделе «Национальные устремления на Украине».

Поэтому с помощью этих украинских ополченцев и созданных в разных населенных пунктах украинских подразделений службы охраны порядка немецким властям постепенно удалось привлечь на свою сторону некоторое количество доверенных лиц из числа местных жителей, оказывавших поистине неоценимые услуги в борьбе с партизанами, сообщая о них очень ценные сведения. По крайней мере, именно такая оценка содержалась в донесении начальника контрразведки 30-го армейского корпуса № 744/41 от 21 ноября 1941 года (NOKW 2419).

Тем не менее повсеместно расклеенный немецкими властями призыв к населению сообщать за денежное вознаграждение сведения о партизанских отрядах ожидаемого отклика не получил. Поэтому полевой полиции, как и прежде, приходилось добывать сведения о партизанах в ходе одиночных допросов, применяя различные по своей жесткости методы выбивания информации. Об этом, в частности, говорилось в донесении № 623/41 от 5 ноября 1941 года директора полевой полиции при 444-й охранной дивизии (NOKW 1519) и распоряжении начальника контрразведки 257-й пехотной дивизии № 1697/41 от 7 декабря 1941 года (NOKW 1163). Однако, если в последнем распоряжении содержалось требование применения избиений во время допросов, то его полной противоположностью явился приказ № 8 от 28 сентября 1941 года командира кавалерийской бригады СС, категорически запрещавший любое проявление жестокости (LU 10,3 v).

Подобная неразбериха вызывала в немецких войсках непонимание того, как следует себя вести в восточных оккупированных областях. Примером этому может послужить запрос 2-го полка кавалерийской бригады СС у своего командования, в котором спрашивалось, применяются ли положения имперского уголовного кодекса, касающиеся наказуемых действий и упущений, но совершенных в отношении гражданского населения вражеского государства, и надо ли подавать соответствующий рапорт для привлечения к уголовной ответственности на одного обершарфюрера СС из-за совершенного им убийства местных жителей и подстрекательства подчиненных к подобным деяниям.

Этот обершарфюрер был ответствен за расстрел двенадцати женщин и одного юноши по подозрению в связях с партизанами. На допросе он показал, что женщины пришли из леса и не имели при себе никаких документов. Зато у них были горшки с едой, и они уверяли, что пришли от родственников. Когда женщины внезапно бросились бежать, они были застрелены. При этом обершарфюрер ссылался на указание, полученное от командира эскадрона, и считал свои действия правомерными. Однако его напарник показал, что женщины попытались убежать только после того, как по приказу обершарфюрера одна из них была расстреляна (LU 10,16 а).

Командование вермахта почувствовало себя задетым пассивностью населения, которое оно хотело привлечь к сотрудничеству лишь путем денежных выплат, а не разъяснением жизненно важных вопросов, возникавших у местных жителей. Такое гневное разочарование отчетливо проявилось, в частности, в приказе от 10 октября 1941 года командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала фон Рейхенау «О поведении войск в восточном пространстве», в котором говорится: «…Безучастность многочисленных, якобы антисоветски настроенных элементов, занимающих выжидательную позицию, должна уступить ясной решимости активно сотрудничать в борьбе против большевизма. Если они не идут на это, то пусть не жалуются на то, что с ними обращаются как с приверженцами советского строя…» (NOKW 309).

Разочарование, вызванное пассивностью населения, предопределило и другие отдельные предписания данного приказа, причем единственным надежным средством в достижении сотрудничества народа рассматривалось беспощадное применение силы. Стремление добиться укрепления немецкого господства через распространение чувства страха привело к появлению распоряжения о применении карательных мер и в отношении той части населения, которая могла подозреваться в возможности сообщить необходимые сведения для предотвращения готовящихся диверсий.

При этом в приказе подчеркивалось, что «снабжение питанием из полевых кухонь местных жителей и военнопленных, которые не работают на вермахт, является такой же неправильно понятой гуманностью, как и раздача сигарет и хлеба» (NOKW 309). Одновременно солдатам запрещалось принимать участие в тушении пожаров, за исключением случаев возникновения угрозы для мест расположения войск. Причем исчезновение зданий, напоминавших о большевистском господстве, рассматривалось в качестве одной из целей этой войны на уничтожение. «Соображения исторической или культурной ценности, – отмечалось в приказе, – в восточном пространстве не играют никакой роли».

В изданном же несколько позже 8 ноября 1941 года приказе по 6-й армии фон Рейхенау пригрозил населению страшной карой за любую помощь партизанам: «…Вермахт отберет все продовольствие и разрушит жилища в тех населенных пунктах, где партизаны найдут пропитание и крышу над головой. При этом из числа заложников из расположенной поблизости к каждому месту преступления местности десять человек мужского пола подлежат расстрелу» (NOKW 1324).

Автор этих приказов, будущий командующий группы армий «Юг», генерал-фельдмаршал фон Рейхенау, действовал абсолютно в духе указаний фюрера, нашедших воплощение в директиве Верховного командования вермахта № 33 от 19 июля 1941 года «Дальнейшее ведение войны на Востоке» и дополнении к ней от 23 июля 1941 года, где в пункте шестом подчеркивалось: «Имеющиеся для обеспечения безопасности в покоренных восточных областях войска ввиду обширности этого пространства будут достаточны лишь в том случае, если всякого рода сопротивление будет сломлено не путем юридического наказания виновных, а если оккупационные власти будут внушать тот страх, который единственно способен отнять у населения всякую охоту к сопротивлению».