Текст книги "Детство и общество"

Эрик Эриксон
Детство и общество

Серия «Мастера психологии»

Права на издание получены по соглашению с W. W. Norton & Company. Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 1950, 1963 by W W Norton & Company, Inc.

© Erik H. Erikson

© Перевод на русский язык ООО Издательство «Питер», 2021

© Издание на русском языке, оформление ООО Издательство «Питер», 2021

© Серия «Мастера психологии», 2021

* * *

Запоздалые размышления, 1985

Меня попросили написать предисловие к моей первой книге, чтобы отметить 35-летие ее активного существования. Однако я обнаружил, что у книги уже есть два предисловия – к первому изданию 1950 года и ко второму 1963-го. Кроме того, каждая крупная глава сопровождается введением. Что ж, по-видимому, 35 лет назад мне хотелось подготовить читателей к тому, что их ждет. Сегодня же я отдаю дань прошлому, суммируя все то, что было сделано. Моя последняя книга 1982 года носит несколько хвастливое и обобщающее название «Жизненный цикл завершен» («The Life Cycle Completed»), которое подтверждает, что человек в восьмидесятилетнем возрасте (а мой возраст почти равен возрасту века) предпочитает оглядываться и смотреть, какие претензии, надежды и страхи выявил курс, взятый им в середине жизни. В пожилом возрасте человек приобретает историческую или, по сути, «жизненно-историческую» идентичность, рефлексируя над определенными временами и пространствами, которые делил с важными для него компаньонами. В то же время человек развивает порой отчаянную потребность испытать нечто вроде экзистенциальной идентичности, охватывая свое собственное, обособленное существование.

То, что в сорокалетнем возрасте я пытался обобщить в своих клинических и антропологических наблюдениях за детством в различных обществах, я позднее назвал путевыми заметками – «реестром мест и расстояний», согласно тезаурусу. Должен признаться, что сегодня «путевые заметки» пробуждают у меня воспоминания о том, как в молодые годы я предавался немецкой культурной ритуализации, так называемому Wanderschaft. Это было в той или иной мере художественное и рефлексивное путешествие, попытка встретиться с культурами Южной Европы и с великими немецкими авторами, такими как Фрейд. Путевые заметки (они же – клинические и антропологические исследования) в первую очередь восходят к замечательному опыту, за который я благодарен щедрым друзьям и учителям, к изучению недавно обнаруженной универсальности детства, рассмотренной в результате нашей работы в специальной школе; к реконструкциям по воспоминаниям и историям взрослых, прошедших психоанализ, а также к практике анализа детства в той форме, в какой его развивала Анна Фрейд. В предисловии к первому изданию, обобщавшему то, как я научился концептуализировать детство и писать о нем сначала в Вене, а затем и в этой стране, есть одно предложение, которое требует, на самом деле, целого абзаца: «Моя жена, Джоан Эриксон, редактировала эту книгу». Я должен добавить «как и все другие мои книги». Она также преподавала в нашей маленькой школе в Вене и изучала психоанализ другими способами. Когда мы лицом к лицу столкнулись с гитлеровской катастрофой и приехали в эту страну, я едва только начал говорить по-английски, и Джоан, уроженка Канады, поправляла меня самого и предложения, которые я произносил и писал. Похоже, это было жизненно важно для моего понимания и обобщения сенсорных и концептуальных наблюдений, которые помогли мне связать открытые высказывания и многочисленные скрытые темы в игровом поведении детей, включая детей американских индейцев, в разных социальных и культурных обстоятельствах. Это также помогло нам вместе работать над разработкой теории психосоциальных стадий жизни. Теория эта под названием «Рост и кризис здоровой личности» («Growth and Crises of the Healthy Personality») была вынесена на конференцию «Midcentury White House Conference», посвященную этой теме. Что касается форм и значений, мне всегда нравилось высказывание Блейка: «Игрушки и резоны – плоды двух сезонов» («Toys and Reasons are the Fruits of the Two Seasons»). Эти слова дали не только название одной из глав настоящей книги, но и название другой, отдельной книге, состоящий из лекций Годкина в Гарварде.

Книга «Детство и общество» с самого начала обрела широкий круг читателей и была переведена на несколько иностранных языков, включая немецкий, язык моих школьных дней, и датский, мой родной язык. Сейчас передо мной как раз лежит датское издание книги «Жизненный цикл завершен» (Livsringen Slutted: En Studiebog).

В указателе к изданию «Детства и общества» 1963 года некоторые понятия фигурируют как «нуклеарные (ядерные) конфликты». Сегодня мы всюду ищем отсылки к нашей озабоченности ядерным оружием, и я с удивлением обнаружил под этим заголовком, словно выбранным для обозначения фундаментальной жизненной проблемы, такие темы, как «доверие против недоверия». Позвольте же мне теперь вновь порассуждать об одном из настоящих «нуклеарных конфликтов» человеческой жизни – о роли материнства и отцовства, и связать их со всеобщей опасностью универсального ядерного вооружения. В целом амбивалентная тема родительства, конечно, была центральной в психоаналитической мысли с тех пор, как Фрейд открыл комплекс Эдипа и другие сущностные конфликты.

Наши психоаналитические отсылки к конфликту двух типов родительства в двух доминирующих современных нациях привели нас к столкновению с материнской дилеммой: властная американская «мамочка» против порой исторически деструктивного патерналистского типа «немецкого отца». «Мамочка» представляет собирательный образ определенных черт, притом что «они не могут одновременно существовать в одной живой женщине», однако приведем здесь одно обобщение: «Мать стала “мамочкой”, только когда отец стал “папой” под влиянием идентичных исторических разрывов. Если рассмотреть это явление внимательно, “мамочка” – это суть искаженный патернализм.

Американские матери заступили на роль дедов, когда отцы отреклись от своего доминирующего места в семье, в сфере образования и в культурной жизни». Было бы поучительно в каждом случае обсудить, как особые типы материнства и отцовства проживались и проживаются по отношению друг к другу. Я также обращался к опыту жестокого отцовства в развитии военных действий, и теперь я обдумываю эти темы, чтобы предложить трактовку их возможного значения в нынешний исторический момент, когда наиболее продвинутые технологические достижения ставят весь мир перед тотальной ядерной угрозой. Теперь только равный, зрелый поляризованный материнский и отеческий уход может спасти человечество. Конечно, матери доминируют в жизни детей в их ранние годы. Именно матери особенно активны в образовательных институциях и ритуализациях во всех сообществах, будь то семья или школа. Они склонны оставлять своим мужчинам наряду с экономическими и политическими ритуалами активную культивацию духа войны, особенно на территориях, которые обозначены «священными» границами. Политическая эволюция человеческих «типов», воспитанных разными культурами, всегда чревата тотальной враждебностью. Она позволяет этим группам рассматривать себя и друг друга не только как различные человеческие типы, но, по сути, как по-разному эволюционирующие виды (то, что я назвал псевдовидами). В нынешней истории худшим примером такого смутного, но мощного псевдовидообразования со стороны современного и по-настоящему образованного народа, как мы знаем, оказался нацизм. Обсуждая его, мы, говоря на языке психоанализа, должны признать вероятность того, что идеологическая воинственность онтогенетически связана с преимущественно отцовским супер-эго, с карательным и воинственным сознанием, впервые определенным Фрейдом как необходимое, но потенциально деструктивное и, по сути, саморазрушительное. Это воинственное сознание определяет свободу и границы толерантности людей к самим себе и может стать полностью нетолерантным там, где общее сознание не соопределено с генеративным сознанием заботы – порожденным и вскормленным матерью.

Сейчас мы можем опознать общее двойное родительство у каждого, будь то женщина или мужчина, ведь у каждого человека была мать, и он был в ней и на ее попечении до окончания раннего развития. Также почти каждый мужчина и каждая женщина получали заботу матери или других женщин, которые более или менее понимали, как себя вести. Но это также значит, что почти каждый мужчина «испытал» материнство и что где-то глубоко он идентифицирует себя с материнским образом. Можно сказать, что внутри каждого мужчины есть мать. Точно так же каждая женщина когда-то в детстве получала опыт взаимодействия с отцом или хотя бы с несколькими мужчинами, которые воспитывали ее в более или менее жестокой или терпеливой манере. Это значит, что оба пола одновременно испытывали сенсорный отклик материнского лица, напоминающего образ Мадонны, но знакомо им и отцовское лицо, выражающее сердитую, добросовестную настойчивость «превосходного вида» и готовность использовать любую силу, которая считается моральной в определенный личный и исторический момент. Даже в этом широком смысле для нас было важно в рамках нашего наблюдательного маршрута исследовать, как по-разному используется «внутреннее» и «внешнее» пространство в игре девочек и мальчиков и как различаются общие пространственные отношения и ориентации взрослых людей. Об одном таком универсальном контексте, об идее спасения в разные периоды истории я пишу в своей более поздней работе: от «Молодого Лютера» и зрелой «Правды Ганди» до «Галилейских высказываний и чувства Я» («Galileean Sayings and the Sense of I») – статьи, опубликованной в Йельском ревю (Yale Review).

Я выделил несколько моментов, чтобы определить одно направление, к которому могут привести нас путевые заметки, начавшиеся с «Детства и общества». Я имею в виду перспективу внутреннего и внешнего пространства человека, соопределяемого историческим сознанием и политически укрепленной технологией. Но подобная перспектива требует, чтобы будущая вовлеченность в материнство и отцовство была основана на объединении полярностей материнского пространства земли и отцовского чувства совместного сохранения и защиты такого пространства.

Эрик Эриксон

Детям наших детей

Предисловие ко второму изданию

Когда я перечитывал предисловие к первому изданию, мне бросилось в глаза выражение «концептуальные путевые заметки». И я подчеркнул его, потому что хотел объяснить судьбу этой книги. Задуманная и написанная для расширения познаний американских врачей, психологов и социальных работников в области психиатрии, она нашла путь к студентам и аспирантам различных специальностей из университетов США и ряда других стран. Переработать и переиздать ее оказалось важной практической задачей.

Мысль о том, что эту книгу читали люди самого разного возраста, без собственного клинического опыта, временами приводила меня в замешательство. Перед тем как взяться за переработку первого издания, я обсудил эту проблему на своем семинаре с первокурсниками в Гарварде (1961/62 учебный год). И обнаружил, что цельность повествования, характерная для жанра путевых заметок, может помочь молодым людям впервые сосредоточиться на области, о которой они слышат и узнают из столь многочисленных и разнообразных источников. Мои студенты почти единодушно решили, что мне не следует радикально менять первоначальный текст, хотя бы потому, что постаревший автор не имеет права вносить поправки в путевые заметки, написанные в более молодые годы. Спасибо им за усердие и хлопоты.

Однако эта книга использовалась также в подготовке специалистов, имеющих отношение к психоанализу. И здесь я пришел к выводу, что недостатки книги неотделимы от ее жанра – рассказа о первом этапе пути одного такого специалиста. Как и первое путешествие, первая редакция книги снабжает читателя наиболее яркими впечатлениями, к которым трудно что-то добавить или что-то от них отнять. Поэтому я переработал текст лишь для того, чтобы сделать более ясными свои первоначальные намерения, и добавил только тот материал, которым располагал во время работы над первым изданием.

Во втором издании я прежде всего исправил места, которые при перечитывании сам не вполне понимал. Затем я расширил (или исправил) описания и объяснения, часто неправильно понимаемые студентами разных специальностей (или неоднократно вызывавшие вопросы с их стороны). Наиболее многословные добавления можно обнаружить, главным образом, в конце первой и на протяжении третьей части книги. Наконец, я снабдил текст авторскими подстрочными примечаниями: критическими размышлениями о том, что было написано мной десять с лишним лет назад, и ссылками на свои более поздние работы, в которых развиваются темы, тогда лишь намеченные.

Среди тех, кому выражается благодарность в предисловии к первому изданию, не назван ныне покойный Дэвид Рапапорт (D. Rapaport). Он прочел рукопись, однако я не получил его предложений (как всегда, весьма обстоятельных), когда книга печаталась. В последующие годы мы работали вместе, и он больше, чем кто-либо другой (включая меня самого), способствовал выявлению теоретического подтекста моей работы и ее связей с работой других психоаналитиков и психологов. Я могу лишь с благодарностью сослаться на некоторые из его трудов, содержащих исчерпывающую библиографию.

Более объемные дополнения ко второму изданию основаны на следующих статьях:

– «Sex Differences in the Play Construction of Pre-Adolescents», Journal of Orthopsychiatry. – XXI. – 4. – 1951.

– «Growth and Crises of the “Healthy Personality”», Symposium on the Healthy Personality (1950), M. J. E. Senn, editor. New York, Josiah Macy, Jr. Foundation.

Эрик Гомбургер Эриксон

Центр передовых исследований в поведенческих науках,

март 1963, Стэнфорд, Калифорния

Предисловие к первому изданию

Предисловие дает автору возможность изложить сначала те мысли, которые пришли ему в голову с опозданием. Оглядываясь на написанное, он может попытаться рассказать читателям, что же они найдут здесь.

Прежде всего, своим происхождением эта книга обязана практике психоанализа. Ее основные главы опираются на ситуации, которые требовали объяснения и коррекции; это тревога маленьких детей и апатия американских индейцев, потерянность ветеранов войны и самонадеянность юных нацистов. В этих и других ситуациях с помощью психоаналитического метода обнаруживается конфликт, поскольку психоанализ с самого начала был сосредоточен на психическом расстройстве. Благодаря работе Фрейда невротический конфликт стал наиболее изученной стороной поведения человека. Однако в этой книге мы избегаем легкого вывода, будто наши относительно передовые знания о неврозе позволяют рассматривать массовые явления – культуру, религию, революцию – как аналоги неврозов, чтобы подогнать их под наши концепции. Мы пойдем по другому пути.

Современный психоанализ занимается изучением эго – концепта, под которым понимается способность человека объединять и адаптировать друг к другу личный опыт и свои действия. Психоанализ смещает акцент с изучения условий, притупляющих и искажающих эго конкретного человека, на изучение корней эго в социальной организации. Мы пытаемся понять их не для того, чтобы предложить наспех созданное лекарство от впопыхах установленной болезни общества, а чтобы завершить проект нашей теории. В этом смысле перед вами психоаналитическая книга об отношениях между эго и обществом.

Это книга о детстве. Можно просматривать работу за работой по истории, социологии, морали и практически не обнаружить упоминания о том, что все люди определяют свой путь в детстве. Человеку свойственно долгое детство, а цивилизованному человеку – еще более долгое. Продолжительное детство делает человека в техническом и умственном отношениях виртуозом, но на всю жизнь оставляет осадок эмоциональной незрелости. Хотя племена и народности, во многом неосознанно, используют воспитание детей для достижения разных форм зрелой идентичности, своего уникального варианта цельности, их постоянно преследуют иррациональные страхи родом из детства.

Что может знать об этом клиницист? Я полагаю, психоаналитический метод является по существу историческим. Даже тогда, когда он ориентируется на медицинские данные, они интерпретируются как функция прошлого опыта. Сказать, что психоанализ изучает конфликт между зрелыми и инфантильными, новейшими и архаическими пластами в душе человека, – значит сказать, что психоанализ изучает психологическую эволюцию через анализ конкретной личности. В то же самое время психоанализ позволяет увидеть историю человечества как гигантскую метаболическую систему, включающую множество индивидуальных жизненных циклов.

Мне хотелось бы отметить, что это книга об исторических процессах. Все же психоаналитик являет собой необычный, возможно новый, тип историка. Поддаваясь влиянию наблюдаемого, аналитик оказывается частью исторического процесса, который сам же и изучает. Как терапевт он должен сознавать собственную реакцию на наблюдаемое; формулы наблюдения становятся самыми важными инструментами его работы. Поэтому ни терминологическое равнение на более объективные науки, ни благородная отстраненность от злобы дня не могут и не должны помешать психоаналитическому методу всегда быть «соучаствующим», как говорит Г. С. Салливан (Н. S. Sullivan).

Моя книга является (и должна быть) субъективной, она представляет собой концептуальные путевые заметки. С моей стороны не было даже попытки достичь репрезентативности в цитировании или систематичности в ссылках. В общем, мало что получается из усилий укрепить неясные, расплывающиеся значения с помощью добросовестного цитирования отдаленно сходных понятий из других контекстов.

Поскольку в работе я использую столь личный подход, то должен коротко рассказать о том, чему и как учился и кому обязан своими знаниями.

Я пришел в психологию из искусства, и это объясняет, если не оправдывает, почему я время от времени рисую фон и декорации, пока читатель ждет разъяснения фактов и понятий. Мне пришлось использовать доступные методы, делать акцент на репрезентативных описаниях вместо теоретической аргументации.

Впервые я встретился лицом к лицу с детьми в маленькой американской школе в Вене, где работали Дороти Берлингем, Ева Розенфельд и директорствовал Петер Блосс. Свою клиническую карьеру я начал как детский психоаналитик под руководством Анны Фрейд и Августа Айхорна. Кроме того, я окончил Венский институт психоанализа.

Генри А. Мюррей (Н. A. Murray) и его коллеги по Гарвардской психологической клинике дали мне первую интеллектуальную точку опоры в США. Годами я наслаждался долгими беседами с антропологами, в первую очередь с Грегори Бейтсоном (G. Bateson), Рут Бенедикт (R. Benedict), Мартином Лоэбом (М. Loeb) и Маргарет Мид (М. Mead). Скаддер Микил (Scudder Mekeel) и Альфред Крёбер (A. Kroeber) познакомили меня с «полем». Во второй части книги я подробно расскажу, за что им благодарен. Было бы просто невозможно перечислить по пунктам все, чем я обязан Маргарет Мид.

Мои компаративистские взгляды на детство сформировались благодаря исследованиям, к которым меня первым побудил Лоуренс К. Франк (L. К. Frank). Финансовая субсидия Фонда Дж. Мэйси-младшего позволила мне присоединиться к изучению начальной стадии детских неврозов, проводимому кафедрой психиатрии медицинского факультета и Институтом человеческих отношений Йельского университета. Финансовая помощь Комитета по народному образованию дала мне возможность какое-то время участвовать в долгосрочном проекте Джин Уолкер Макферлайн по изучению детей Калифорнии (Высшая школа образования, Калифорнийский университет, Беркли).

Моя жена, Джоан Эриксон, редактировала эту книгу. На завершающем этапе работы над рукописью меня консультировали Элен Майклджон (Helen Meiklejohn), Грегори Бейтсон, Вильма Ллойд (Wilma Lloyd), Гарднер и Луис Мёрфи (Gardner and Lois Murphy), Лоренс Сёрс (Laurence Sears) и Дон Мак-Киннон (Don MacKinnon).

Выражаю им свою признательность.

В тексте встречается несколько вымышленных имен и прозвищ: Сэм, Энн, Питер, Морской пехотинец, индеец Джим, шаман Фанни, Джин и ее мать, Мэри и др. Так названы пациенты и участники исследований, которые невольно снабжали меня образцами поведения. За годы хранения в моей памяти эти образцы обрели четкость, масштаб и значение. Я надеюсь, что упоминание об этих людях выразит мою им признательность.

Я благодарен за информацию, которой делюсь в своей книге, многим специалистам и сотрудникам целого ряда учреждений. Это:

– Фрэнк Фремон-Смит, доктор медицины (кафедра нейропсихиатрии, медицинский факультет Гарвардского университета);

– Фелиция Бегг-Эмери, доктор медицины; Мэриан Путнэм, доктор медицины; Рут Уошборн (кафедра психиатрии, медицинский факультет Йельского университета);

– Мэри Литч, доктор медицины (Фонд Меннингера);

– Вильма Ллойд (детская больница Ист-Бей, Центр развития ребенка);

– Эммануэль Уиндхольц, доктор медицины (отделение реабилитации ветеранов войны, госпиталь Маунт-Зайон);

– пункты психологической помощи детям, бесплатные средние школы Сан-Франциско.

Части этой книги основаны на ранее опубликованных исследованиях, в частности: «Configurations in Play: Clinical Observations», Psychoanalytic Quarterly;

– «Problems of Infancy and Early Childhood», Cyclopaedia of Medicine, Etc., Second Revised Edition, Davis and Company;

– Studies in the Interpretation of Play: I. Clinical Observation of Play Disruption in Young Children, Genetic Psychology Monographs;

– «Observations on Sioux Education», Journal of Psychology;

– «Hitler’s Imagery and German Youth», Psychiatry;

– Observations on the Yurok: Childhood and World Image, University of California Publications in American Archaeology and Ethnology;

– «Childhood and Tradition in Two American Tribes», in The Psychoanalytic Study of the Child, I, International Universities Press (revised and reprinted in Personality, edited by Clyde Kluckhohn and Henry A. Murray, Alfred A. Knopf);

– «Ego Development and Historical Change», in The Psychoanalytic Study of the Child, II, International Universities Press.

Эрик Гомбургер Эриксон

Оринда, Калифорния