Текст книги "Идентичность и цикл жизни"

2. Рост и кризисы здоровой личности[12]12
  Оригинальная версия работы опубликована в трудах Симпозиума по вопросам здоровья личности: Symposium on the Healthy Personality, Supplement II; Problems of Infancy and Childhood, Transactions of Fourth Conference, March, 1950, M. J. E. Senn, ed.New York: Josiah Macy, Jr. Foundation.


[Закрыть]

Комиссия по установлению фактов Конференции Белого дома по делам детства и юношества обратилась ко мне с просьбой изложить здесь более подробно некоторые идеи, впервые прозвучавшие в несколько ином контексте (Erikson, 1950a). Тогда, как бы случайно, из множества клинических и антропологических наблюдений, возник вопрос о здоровье личности. В этой работе он будет центральной темой.

Считается, что специалист способен отделить факт от теории, знание от мнения. Его работа состоит в том, чтобы использовать все доступные ему методы, которыми можно проверить предположения, выдвинутые в его области деятельности. Если в этой работе я должен был бы ограничивать себя тем, что известно о «здоровой личности», мой читатель и я сам вынуждены были бы удовольствоваться малым, что, конечно же, принесло бы нам некоторое разочарование. В вопросе об отношении человека к самому себе и другим людям методологические проблемы не таковы, чтобы позволить делать какие-то предположения или утверждать что-либо в рамках небольшого трактата.

Напротив, если бы я писал это эссе как введение в теорию психоанализа Фрейда, я вряд ли смог бы добавить что-то значимое к пониманию проблемы здоровья личности, потому что психоаналитик знает о динамике и коррекции нарушений, с которыми он сталкивается ежедневно, гораздо больше, чем о предотвращении таких нарушений.

Тем не менее я начну со сделанного Фрейдом важного открытия, состоящего в том, что невротический конфликт по своему содержанию не слишком отличается от тех конфликтов, которые каждый ребенок переживает в своем детстве, и что каждый взрослый хранит эти конфликты в закоулках собственной личности. Я должен указать на это и объяснить, в чем же сущность этих критических психологических конфликтов, происходящих на каждом из этапов детства. Так же как тело человека должно непрерывно противодействовать физическому распаду, психологическое выживание означает необходимость непрерывного разрешения этих конфликтов. При этом я не могу согласиться с утверждением, что выжить или не быть больным означает быть здоровым, и поэтому я должен обратиться к нескольким концепциям, которые формально находятся за пределами моей терминологической области. Интересуясь также вопросами культурной антропологии, я могу попытаться описать элементы действительно здоровой личности, которые, как мне представляется, наиболее очевидно отсутствуют или нарушены у страдающих неврозами пациентов и очевидно присутствуют у людей, воспитание и поддержка которых является целью образовательной и культурной систем с их специфическими методами.

Я должен рассмотреть развитие человека с точки зрения конфликтов, внутреннего и внешнего, которым подвергается здоровая личность, которые возникают вновь и вновь с развитием ощущения внутренней целостности, способности к здравому суждению, с развитием способности добиваться успеха с точки зрения стандартов значимых для личности людей. Использование словосочетания «добиваться успеха», конечно же, связано с вопросом культурного релятивизма. Так, в значимом для индивидуума окружении «добиться успеха» может означать «сделать что-то хорошее», достичь материального достатка или преуспеть в учебе, приобретении новых навыков или овладении реальностью; а может быть, просто «иметь спокойную, благополучную жизнь».

В нескольких разделах отчетов Детского бюро приведены определения, описывающие здоровую личность. Если мне будет позволено привести одно из них, а именно предложенное Марией Яходой (1950), согласно которому здоровая личность активно совершенствует окружающую ее среду, демонстрирует цельность и способность правильно воспринимать самое себя и окружающий мир, то станет очевидно, что все эти критерии имеют отношение к когнитивному и социальному развитию в период детства. Действительно, мы можем сказать, что детство определяется изначальным отсутствием этих качеств и их последовательным развитием на протяжении нескольких непростых этапов. Поэтому я считаю своей задачей подойти к решению данной проблемы с эволюционной точки зрения: исследовать, как развивается здоровая личность, или как происходит, если происходит, последовательное прирастание способности справляться с внешними и внутренними опасностями и как проявляется в этом жизненная сила человека.

Здоровье и развитие

Как бы мы ни интерпретировали понятие развития, следует все же помнить об эпигенетическом принципе, который заставляет обращаться к внутриутробному развитию организмов. В самом общем виде данный принцип утверждает: все, что развивается, имеет первоначальный план и из этого плана рождаются элементы, каждый из которых имеет свое время развития, и, когда это развитие завершено, они формируют функциональное целое. В момент рождения ребенок оставляет позади химическую среду матки и оказывается в системе социального взаимодействия своего сообщества со всеми возможностями и культурными ограничениями, в котором будет происходить развитие его способностей. Как именно взрослеющий организм постепенно достигает зрелости, не формируя новые органы, но развивая предписанную ему последовательность приобретения локомоторных, сенсорных и социальных способностей, многократно описывалось в педагогической литературе. Психоанализ же дает нам понимание уникального индивидуального опыта и особенно внутренних конфликтов, которые составляют путь превращения индивида в неповторимую личность. Однако и здесь важно понимать, что в последовательном процессе приобретения своего индивидуального опыта здоровый ребенок при разумном руководстве с большой долей вероятности будет подчиняться внутренним законам развития, законам, которые создают последовательность возможностей для значимого взаимодействия с теми, кто заботится о нем. Такое взаимодействие в разных культурах происходит по-разному, однако оно должно осуществляться в нужном темпе и в необходимой последовательности для развития личности и физического организма. Можно сказать, что личность развивается в соответствии с фазами, предопределенными готовностью человеческого организма двигаться вперед, узнавать, взаимодействовать, увеличивая социальный радиус – начиная с туманного образа матери и заканчивая человечеством в целом, – в темпе, принятом в сегменте человечества, значимом в жизни данного индивида.

Именно по этой причине мы представляем этапы развития личности с использованием эпигенетической диаграммы, аналогично той, что ранее использовалась в анализе стадий психосексуального развития у Фрейда[13]13
  См. часть I работы автора: Childhood and Society (1950a).


[Закрыть]. На самом деле, такое представление призвано соединить теорию инфантильной сексуальности (не будем здесь подробно на этом останавливаться) с нашими знаниями о физическом и социальном развитии ребенка в семье и в социальной структуре. Эпигенетическая диаграмма представлена на рис. 1.

Здоровая личность

Рис. 1

Рис. 2

Двойными рамками обозначена как последовательность стадий (от I до III), так и постепенность развития элементов; другими словами, диаграмма в обобщенном виде представляет временну́ю последовательность развития разных элементов. Показано (1), что каждый элемент здоровой личности системно связан с остальными элементами и что все они зависят от завершенного в нужное время в необходимой последовательности развития каждого элемента; и (2) что каждый элемент в той или иной форме существует до того, как приходит «его» критическое время и решающий момент.

Если я скажу, например, что чувство базисного доверия является элементом ментального здоровья и формируется в жизни первым, что чувство автономности воли формируется вторым, а стремление проявить инициативу – третьим, то цель представления элементов в виде диаграммы становится яснее (рис. 2).

Диаграмма отображает существование фундаментальных зависимостей между тремя этими элементами, а также ряд фундаментальных фактов для каждого из них.

Каждый элемент развивается по восходящей, сталкивается с кризисом и находит постоянное решение (о чем будет сказано далее), действующее до завершения всех упомянутых стадий. В той или иной форме каждый из элементов существует изначально, но вряд ли стоит акцентировать внимание на этом факте или вносить путаницу, давая этим элементам на разных стадиях развития разные названия. Малыш может демонстрировать нечто, напоминающее «автономию», например пытаясь высвободить ладошку, когда ее крепко держит взрослый. Однако при нормальных условиях он начинает ощущать эту критическую альтернативу – быть ли автономным существом или зависимым – не ранее второго года жизни. Этого не произойдет до тех пор, пока он не будет готов вступить в решающее столкновение с окружающей его средой, которая, в свою очередь, считает себя обязанной передать ему определенные идеи и представления об автономии и принуждении способами, которые окажут решающее влияние на его характер и на здоровье его личности в понимании его культуры.

Это столкновение и кризис, в который оно выльется, будут описаны для каждой стадии развития. Каждая стадия является кризисом, поскольку первоначальный рост и осознание части значимых функций неизбежно влекут за собой сдвиг в инстинктивной энергии и уязвимость этих частичных функций. Таким образом, один из сложнейших вопросов, который приходится решать, заключается в том, является или нет ребенок слабым или сильным на той или иной стадии. Наверное, можно сказать, что он всегда уязвим в определенном отношении и совершенно беззаботен и нечувствителен в других, однако при этом он невероятно настойчив именно в том, в чем он уязвим. Необходимо добавить, что слабость малого ребенка – это его сила; сами его зависимости и слабости становятся знаками, к которым окружающая его среда (если ею движет отзывчивость, базирующаяся на паттернах инстинктов и традиции) проявляет особую чувствительность. Присутствие младенца непрерывно и безусловно доминирует над внешней и внутренней жизнью домашнего хозяйства и семьи. Поскольку все ее члены должны переориентироваться с учетом его присутствия, они также должны вырасти как личности и как коллектив. Утверждение, что маленькие дети контролируют и воспитывают свои семьи, так же верно, как и обратное ему. Рост ребенка состоит из последовательности вызовов, брошенных семье, которая обслуживает родившиеся вместе с ним возможности социального взаимодействия.

Каждый последующий шаг в таком случае является потенциальным кризисом, поскольку вызывает радикальную смену перспективы. В начале жизни происходит самая экстремальная перемена: от внутриутробного существования к жизни во внешнем мире. Однако и в постнатальном существовании в свое время происходят такие значительные изменения, как обретение способности спокойно лежать, уверенно сидеть, быстро бегать. С этими изменениями внутриличностная перспектива меняется так же быстро и часто радикально, что подтверждается приближенностью во времени таких противоположных стремлений, как «не выпускать мать из виду» и «желание быть независимым». Таким образом, различные способности используют различные возможности для полного развития элементов в рамках всегда новой конфигурации, которую представляет собой растущая личность.

Базовое доверие и базовое недоверие

1

Первым элементом здоровья личности я назвал чувство базового доверия, которое я рассматриваю как отношение к себе и к миру, формирующееся на основе опыта первого года жизни. Под «доверием» я подразумеваю достаточную доверчивость по отношению к другим и простое чувство уверенности в отношении себя. Когда я говорю «базовое», я имею в виду, что ни этот элемент, ни какие-либо его последующие формы, сложенные в детском или взрослом возрасте, не являются по-настоящему сознательными. Фактически все эти элементы, которые развиваются в детстве и интегрируются во взрослую жизнь, вплетены в общую характеристику личности. Их кризисы в детстве и их нарушения во взрослом возрасте проявляются очевидным образом.

Описывая этот рост и кризис как серию альтернативных базовых установок, нам необходимо вернуться к термину чувство. В таких словосочетаниях, как «чувствовать себя здоровым» и «чувствовать себя нездоровым», «чувствование» передает поверхностное и глубокое, сознательное и бессознательное. Можно говорить об опыте, доступном для самоанализа (когда он происходит); о поведении, наблюдаемом другими; бессознательных внутренних состояниях, выявляемых при помощи анализа и тестирования. Запомним эти три составляющие; о них мы еще поговорим.

У взрослых нарушение базового доверия выражается в форме базового недоверия. Оно характеризует тех индивидуумов, которые замыкаются в себе, вступив в конфликт с собой или с другими. Наиболее выражен этот конфликт в случае регрессии в психотические состояния, когда человек полностью уходит в себя, отказывается от еды и комфорта и не отвечает на благожелательное обращение. В надежде помочь таким людям психотерапевтическими методами мы должны найти к ним особые подходы и убедить их, что они могут доверять миру и самим себе (Fromm – Reichmann, 1950).

Изучение радикальных регрессий и глубинных, младенческих слоев личности наших не самых сложных пациентов привело нас к выводу о том, что базовое доверие является краеугольным камнем построения здоровой личности. Посмотрим, что же позволяет нам поместить кризис и восходящее развитие данного элемента в самое начало жизни индивида.

По мере того как новорожденный младенец отделяется от своего симбиоза с телом матери, его врожденная и более или менее скоординированная способность принимать пищу через рот встречается с более или менее скоординированной способностью и намерением матери накормить его и приласкать. В этой точке его жизнь и любовь сосредоточены в области его рта; для матери ее жизнь и ее любовь сосредоточены в области груди.

Для матери это сложное событие, в большой степени зависящее от ее развития как женщины, от ее подсознательного отношения к ребенку, от того, какими были беременность и роды, как она и ее сообщество относятся к акту кормления – и от ответной реакции новорожденного. Для него же его рот – это сосредоточие его общего, изначального отношения к жизни, это инкорпоративное отношение. В психоанализе эту фазу обычно называют «оральной». Между тем очевидно, что помимо главенствующей потребности в питании ребенок начинает или очень скоро начнет быть восприимчивым во многих других отношениях. Как только он начинает хотеть и становится способен сосать подходящие объекты и глотать выделяемые ими жидкости, он вскоре начинает желать и способен «поглощать» глазами все, что попадает в поле его зрения. Его тактильные ощущения так же питаются тем, что приятно на ощупь. В этом смысле можно говорить об инкорпоративной фазе, в которой ребенок, собственно говоря, принимает все, что ему предлагается. Тем не менее многие младенцы чувствительны и уязвимы. Чтобы их первый опыт в этом мире не только оставил их в живых, но и помог им скоординировать их чувствительные ритмы дыхания, обмена веществ и кровообращения, необходимо, чтобы их чувства получали от нас стимулы, как и то, чтобы еда поступала с должной интенсивностью и в нужное время; в противном случае их стремление принимать и воспринимать может внезапно смениться сопротивлением – в форме рассеянности или вялости.

Теперь, когда стало совершенно ясно, что должно происходить, чтобы ребенок жил (минимально необходимый набор) и чего не должно случиться, чтобы ему не был нанесен физический вред и чтобы он не испытывал хронических потрясений (максимально допустимая фрустрация раннего возраста), остается некий допуск в отношении того, что может случиться. Разные культуры прибегают к практикам той или иной степени интенсивности, считая своей прерогативой выбор решения и настаивая на его необходимости. Некоторые народы уверены, что ребенок большую часть дня на протяжении первого года жизни должен быть туго спеленут, чтобы не выцарапать себе глаза; что его необходимо качать и кормить всякий раз, как только он захнычет; другие считают, что ребенок должен набить себе шишки как можно раньше, чувствовать настоящий голод и кричать буквально до синевы, чтобы быть накормленным. Такое отношение (сознательное в большей или меньшей степени) связано, как представляется, с общими целями той или иной культуры. Я знаю нескольких стариков-индейцев, которые жестко осуждают наше отношение к плачу младенца как к «развивающему его легкие». Неудивительно (говорят они), что белый человек, которого мир встречает подобным образом, так торопится попасть в «следующий мир». Однако те же индейцы гордо рассказывают о том, как злятся их малыши (их кормят грудью вплоть до второго года жизни), получая удар по лбу, когда пытаются укусить сосок матери; индейцы верят, что «это сделает их отличными охотниками».

В таком разнообразии способов воспитания есть врожденная мудрость, бессознательное планирование и большая доля предрассудков в отношении того, что «хорошо для ребенка» и что может с ним случиться, в зависимости от того, кем он должен стать и где это происходит.

В любом случае уже в первых столкновениях со своей культурой младенец знакомится с ее базовыми модальностями. Самой ранней из них является модальность «получать» не в смысле пойти и взять, а в смысле получить и принять то, что дано; это не так просто, как кажется на первый взгляд. Новорожденный организм на ощупь осваивает эту модальность, учась регулировать свою готовность принять методы, предлагаемые ему матерью, которая, в свою очередь, должна позволить ему координировать его средства получения, так же как она развивает и координирует свои средства «дарения». Результатом является взаимное расслабление, которое имеет первостепенное значение для первого опыта столкновения с дружественной инаковостью. Практика психоанализа убеждает нас в том, что, получая то, что дается, и учась тому, как побудить кого-то сделать что-то желаемое, ребенок также формирует основу для того, чтобы самому стать «дарителем», идентифицируя себя с матерью.

Там, где такого взаимного регулирования не происходит, ситуация распадается на множество попыток контроля при помощи насилия, а не взаимной выгоды. Младенец будет стараться «взять» случайными средствами то, что ему не удается получить через акт сосания груди; он будет поддерживать свою активность до изнеможения или начнет сосать свой палец и проклянет мир. Мать может реагировать на это нервным поиском средств контроля, переменой часов кормления, молочных смесей, действий. Нельзя с точностью сказать, как это влияет на младенца, но наш клинический опыт убеждает нас в том, что для некоторых чувствительных индивидуумов (или тех, чья ранняя фрустрация не нашла позднейшей компенсации) такая ситуация может стать моделью радикального нарушения взаимоотношений с «миром» и «людьми», особенно с близкими или значимыми.

Безусловно, есть способы поддерживать взаимовыгодный обмен с ребенком через иные формы кормления, замещение того, что он недополучает оральным способом, и насыщение иных рецепторов, помимо оральных: через удовольствие находиться на руках, быть согретым, видеть улыбку, слышать обращенную к нему речь, быть укачиваемым и так далее. Кроме такой горизонтальной компенсации (компенсации в той же фазе развития) возможно множество лонгитюдных компенсаций: компенсаций на позднейших фазах жизненного цикла[14]14
  Мое участие в лонгитюдном исследовании Института детства Калифорнийского университета (Macfarlane, 1938; Erikson, 1951b) заставило меня с величайшим уважением относиться к жизнеспособности и целеустремленности детей, которые, в том числе благодаря нашей растущей экономике и щедрой помощи некой социальной группы, учились компенсировать свои горькие потери и несчастья, которыми мы в нашей клинической практике объясняем многочисленные расстройства. Благодаря этому исследованию я получил возможность на протяжении десяти лет отслеживать истории более чем пятидесяти (здоровых) детей; до сих пор я получаю сведения о судьбе некоторых из них. Однако лишь разработка концепции идентичности (см. настоящую публикацию, с.114–189) помогла мне приблизиться к пониманию связанных с этим механизмов. Надеюсь, еще опубликовать мои впечатления от упомянутой работы.


[Закрыть].

На протяжении «второй оральной» стадии формируется способность к более активному и направленному инкорпоративному поведению и получению от него удовольствия. У ребенка растут зубы и вместе с ними – удовольствие от кусания твердых предметов, прокусывания и откусывания. Этот активно-инкорпоративный модус характеризует различные виды активности (так же как и первый инкорпоративный модус). Глаза, первый элемент в пассивной системе восприятия впечатлений, теперь умеют фокусироваться, выделять, «выхватывать» объекты из все еще размытого фона и следить за ними. Точно так же органы слуха умеют различать важные для ребенка звуки, локализовать их, заставляют менять положение тела (ребенок поднимает и поворачивает голову, приподнимает и поворачивает верхнюю часть тела). Ребенок тянется руками и крепко сжимает предметы. Здесь нас в большей степени интересует общая конфигурация и окончательная интеграция формирующегося отношения к миру, чем первое проявление определенных способностей, многократно описанное в литературе, посвященной воспитанию ребенка[15]15
  Читатель, занимающийся вопросами детского развития, возможно, хотел бы обратить особое внимание на тот факт, что стадию можно понимать как тот период времени, когда та или иная способность появляется впервые (или появляется в форме, поддающейся тестированию), или как период, когда эта способность настолько уверенно сформировалась и интегрирована (как мы бы сказали, включена в рабочий аппарат эго), что может быть безопасно инициирован очередной этап развития.


[Закрыть].

На этом этапе формируется множество межличностных паттернов, сосредоточенных на социальной модальности захвата и удержания вещей – вещей, которые более или менее свободно предлагаются и даются, и вещей, которые в большей или меньшей степени способны ускользать. По мере того как ребенок учится менять положение, переворачиваться и очень последовательно утверждается на своем троне в сидячем положении, он должен оттачивать механизмы захвата и присвоения, удержания и жевания всего, до чего он может дотянуться.

Кризис оральной фазы (во второй половине первого года жизни) трудно оценить и еще труднее выявить. Представляется, что он совпадает во времени с тремя событиями: (1) физиологическим – общее напряжение, связанное с интенсивным побуждением более активно инкорпорировать, присваивать и наблюдать (напряжение, к которому добавляется дискомфорт от прорезывающихся зубов и других изменений в оральном механизме); (2) психологическим – ребенок все больше осознает себя как отдельную личность; и (3) относящимся к окружающей среде – очевидное отдаление матери от младенца и ее возвращение к образу жизни, оставленному ею в поздний период беременности и послеродового ухода за младенцем. Это включает ее полноценное участие в супружеской интимной жизни, что может привести к новой беременности.

Если грудное вскармливание продолжается вплоть до стадии кусания (а обычно так и происходит), то теперь ребенку нужно научиться сосать не кусая, так чтобы мать из-за боли и гнева не прерывала кормление. Наша клиническая практика показывает, что этот момент из раннего периода жизни индивидуума оставляет ему навсегда некое ощущение базовой утраты, общее впечатление, что когда-то давным-давно его единство с материнской матрицей было разрушено. Отнятие от груди, таким образом, не следует рассматривать как внезапную ее утрату или утрату придающего уверенность присутствия матери, если, конечно, не найдется другая женщина, которую ребенок воспринимает почти как мать и на которую может положиться. Серьезная утрата привычной материнской любви без полноценной замены в этот момент может привести (при иных усугубляющих утрату условиях) к острой младенческой депрессии (Spitz, 1945) или к менее тяжелому, но хроническому состоянию уныния, которое придаст депрессивную окраску всему последующему существованию. Но даже и при более благоприятных условиях эта стадия привносит в физическую жизнь чувство разделенности и всеобъемлющую ностальгию по утерянному раю.

И среди всех этих впечатлений лишения, разделенности, покинутости, которые сами по себе оставляют след базового недоверия, должно сформироваться и утвердиться базовое доверие[16]16
  Одной из главных ошибок в использовании представленной здесь диаграммы было бы предположение, что чувство доверия (и все иные предполагаемые позитивные чувства) является достижением, раз и навсегда зафиксированным на данной стадии. Действительно, некоторые авторы, возможно, желали бы составить из этих стадий некую лестницу достижений, легкомысленно замалчивая негативные чувства (базовое недоверие и т. д.), которые остаются динамическим противовесом позитивных чувств на протяжении всей жизни. (См., например, «таблицу зрелости», распространяемую Национальным конгрессом родителей и учителей Омахи, шт. Небраска [1958], в которой не упоминаются никакое кризисы, но приведено описание представленных здесь стадий.)
  На каждой стадии ребенок формирует определенный баланс положительного и отрицательного, и, если этот баланс в пользу положительного, он преодолевает позднейшие кризисы с лучшим шансом на полноценное, нетравматичное развитие. Идея о том, что на любой из стадий достигается некое доброкачественное свойство, неуязвимое для новых внутренних конфликтов и внешних изменений, есть проецирование идеологии успеха на детское развитие, которое опасным образом проникает в наши личные и общественные мечты и которое способно сделать нас беспомощными перед лицом обострившейся в наше время борьбы за наполненное смыслом существование.
  Лишь в свете внутренней раздвоенности и социальных антагонизмов вера человека в присущие ему жизнестойкость и созидательность оправданна и действенна.


[Закрыть].

2

То, что мы называем здесь «доверием», Тереза Бенедек назвала «уверенностью». Я предпочитаю слово «доверие», поскольку оно несет в себе оттенок большей наивности и взаимности: можно говорить о том, что младенец доверяет, но было бы большим допущением утверждать, что он «уверен». Общее состояние доверия, таким образом, предполагает не только то, что ребенок учится полагаться на одинаковость и последовательность внешних источников заботы о нем, но и то, что он может доверять себе и способности своих органов удовлетворять свои желания; что он сможет положиться на самого себя и не всегда будет нуждаться в источниках заботы и руководства извне.

В психиатрической литературе часто встречается упоминание «орального характера», который является характерологическим отклонением, сформировавшимся на основе неразрешенных конфликтов данной стадии. Когда оральный пессимизм становится доминирующим и исключительным, младенческие страхи, такие как страх «быть оставленным без еды» или просто «быть оставленным», а также страх, порожденный отсутствием раздражителей и стимулов, отличаются в своих депрессивных формах от ощущений простого голода, плохого настроения и самочувствия. Такие страхи, в свою очередь, могут сообщать оральности тот особый тип жадности, который в психоанализе получил название «орального садизма» – жестокой потребности получать и давать в форме причинения боли другому. Существует и оптимистичный вариант орального характера, когда человек учится отдавать и получать самое важное в жизни; и есть «оральность» как нормальная основа всякой личности, как стойкий след опыта этого первого периода зависимости от всемогущей кормилицы. Обычно она находит выражение в наших зависимостях и в нашей ностальгии, в наших несбыточных надеждах и вместе с тем в состояниях полной безнадежности. Интеграция оральной стадии с последующими приводит к формированию во взрослом периоде той или иной комбинации веры и реалистического отношения к жизни.

Патология и иррациональность оральных тенденций зависят целиком от степени, в которой эти тенденции интегрированы с другими личностными тенденциями, а также степени их соответствия общекультурному паттерну и использования межличностных средств их выражения.

Здесь, как всегда, мы должны рассмотреть и обсудить, как проявляются младенческие стремления в культурных паттернах, которые могут рассматриваться (или не рассматриваться) как патологическое отклонение в общей экономической или нравственной системе той или иной культуры или нации. Можно привести пример вдохновляющей веры в «шанс», эту традиционную прерогативу, которую дает американцам их вера в собственную изобретательность и запас наилучших намерений Судьбы. Иногда эта вера слегка угасает – когда идет большая игра, когда судьбе бросают слишком безрассудный и даже самоубийственный вызов или когда настаивают на том, что имеют не только равные с другими шансы, но и преимущество перед другими инвесторами этого гигантского предприятия. Тогда эти тешащие душу представления, которые берут начало (особенно при благоприятных сопутствующих условиях) в ощущениях старых и новых вкусов, дыхания, поглощения, жевания, глотания и переваривания пищи, могут обратиться в массовое опьянение, не имеющее ничего общего с тем базовым доверием, которое мы несем в себе, и не способствующее ему.

Здесь мы, очевидно, затронули феномен, анализ которого требует более универсального охвата вопросов, касающихся личности и культуры. Это же отчасти касается и эпидемиологического подхода к проблеме более или менее злокачественных нарушений орального характера у «шизоидных» личностей и психических заболеваний, демонстрирующих, как представляется, дефицит орального утешения и базового доверия. С этим связана и проблема веры в то, что утверждение в базовом ощущении доверия в раннем детском возрасте делает взрослого человека менее зависимым от умеренных или злокачественных форм пристрастий, самообмана болезненного стяжательства (что нашло отражение в современной практике родовспоможения и педиатрии, связанной с уходом за ребенком).

Так или иначе, психиатры, акушеры, педиатры, антропологи, к которым я считаю себя ближе всего, сегодня наверняка согласятся с тем, что закрепление стойкого паттерна сбалансированного базового доверия, превосходящего базовое недоверие, есть первая задача формирования личности, а потому первейшая из задач в заботе матери о младенце. Здесь, однако, необходимо заметить, что объем доверия, полученного в самом раннем младенческом возрасте, не зависит, видимо, от абсолютного количества еды или демонстрации любви, но скорее от качества взаимодействия с матерью. Мать создает чувство доверия у своего ребенка, сочетая в своих действиях чувствительную заботу об индивидуальных потребностях младенца и ощущение твердой уверенности в себе в рамках образа жизни данного сообщества, к которому она также питает доверие. (Это формирует у ребенка основу ощущения идентичности, которое позже будет сочетаться с ощущением того, что с ним «все нормально», что он является сам собой, что он становится тем, чем он должен стать в представлении других людей.) Родителям следует руководить ребенком не только путем запретов и разрешений; их действия должны сформировать у ребенка глубокое, почти соматическое убеждение в том, что во всем, что они делают, есть смысл. В этом отношении традиционная система воспитания может считаться фактором, формирующим такое доверие, даже тогда, когда некоторые взятые сами по себе элементы традиции кажутся иррациональными или жестокими без необходимости. Здесь многое зависит от того, применяются ли такие элементы родителями в твердой традиционной вере в то, что это единственно возможный способ действий, или же родитель злоупотребляет своей властью над ребенком, чтобы дать выход своему гневу, избавиться от страха или предъявить аргумент в споре с ребенком или кем-то еще (свекровью, доктором, священником).

В эпоху перемен (а когда на нашей памяти были другие времена?) одно поколение так отличается от другого, что вопросы традиции часто становятся причиной конфликтов. Конфликт между навыками матери и чьим-то опытом, между советами профессионала и материнской практикой, между авторитетом эксперта и чьим-то еще мнением, – все это может пошатнуть доверие матери к самой себе. Более того, все значительные трансформации в американской жизни (иммиграция, миграция, американизация; индустриализация, урбанизация, механизация и прочее) очевидно пошатнули уверенность молодых матерей, перед которыми стоят довольно простые, но крайне важные для будущего задачи. Неудивительно, что первая глава книги Бенджамина Спока (1945) озаглавлена «Доверяйте себе». Безусловно, профессиональный акушер или педиатр должен предложить замену ограничивающей власти традиции в виде уверенного руководства, но вместе с тем он не может служить отцом-исповедником для молодых родителей, которые в одиночку вынуждены бороться с сомнениями и страхами, гневом и чужими аргументами. Я предложил бы читать такую книгу, как работа Спока, в родительских группах, где может сложиться психологическая атмосфера соседства; где решения рождаются в свободной атмосфере обмена мнениями и эмоциями, в движении от предрассудков и ошибок к общему относительному согласию, толерантности и доброй воле.

Эта глава получается слишком длинной, поскольку представленные здесь проблемы приходится обсуждать от «начала начал». Мы слишком мало знаем об этих началах – глубочайших слоях человеческой психики. Но поскольку мы уже представили общие соображения, следует сказать об одном традиционном культурном институте, который неразрывно связан с вопросами доверия, – а именно о религии.