Текст книги "Кольцо Пяти Драконов"

Эрик Ван Ластбадер
Кольцо Пяти Драконов

Пролог
Лорг

Джийан, как и Бартте, было пятнадцать, когда они нашли лорга. Тот прятался, как заведено у лоргов, под плоской, отливающей золотом скалой – эдакая бородавка на брюхе пересохшей канавы. Конара Мохха, их опекунша и наставница, учила смотреть под ноги во время прогулок по уступам Дьенн Марра, ибо лорги предпочитают разреженный, пахнущий елями-куэллами воздух.

– Берегитесь лоргов, – говорила она, грозя узловатым указательным пальцем. – Лорги злы. Они заманивают души умирающих младенцев и запасают их, как зерна молотого овсюга.

Джийан считала все это суеверной чепухой. Лорги, хоть и уродливые на вид, казались довольно безобидными; в сущности, они скорее приносили пользу, поскольку питались личинками стэдилов, а все знали, насколько вредны эти насекомые для овсюга и гленнана.

Стоял лонон, пятый сезон – жуткая пора между разгаром лета и осенью, когда роятся голоноги, когда ясными ночами в огромной черной чаше неба видны все пять бледно-зеленых, как брюшко голубя, лун... В лонон Жемчужина была использована неправильно; в лонон на Кундале появились в'орнны.

Джийан и Бартте, послушницам-рамаханам, страшно не повезло: они родились близнецами, что среди горных кундалиан издавна считалось дурным знаком. Мать попыталась отвратить беду, замотав на мягких розовых шейках пуповины, но тут в родильную комнату вошел отец и перерезал пуповины собственным охотничьим ножом. Потом, пока дочери верещали, делая первые в жизни вдохи, он перерезал горло и коварной повитухе, которая нашептывала роженице всякие глупости, подстрекая на детоубийство.

Все это отец рассказал им несколько лет спустя – перед тем, как навсегда ушел из дома. Честно говоря, их родителям вообще не следовало бы жениться. Отец был торговцем, человеком деловым и трезвым, и смотрел на вещи просто, тогда как мать окружал темный туман магии и суеверий. У них не было ничего общего; не было ни любви, ни даже попыток приспособиться друг к другу.

Не сумев предотвратить несчастье, мать дождалась, пока близнецы подрастут, и отвела их в монастырь Плывущей Белизны в Каменном Рубеже. Самым неприличным образом она потребовала у конары Моххи вырастить из дочерей рамахан, надеясь, что оптовое посвящение Великой Богине избавит их от обычной судьбы близнецов.

По отрывкам из Пяти Священных Книг Миины, заученным наизусть и десятилетиями – после утраты “Величайшего Источника” – переписываемым несколькими поколениями конар, сестры овладели Древним наречием. Они изучали мифы о сотворении и легенды о Жемчужине, узнали семьдесят семь празднеств Мины и важность лонона, пятого сезона – поры Миины, сезона перемен. Они постигали фитохимию – лечение травами и грибами, – толкование знамений, поиск при помощи опалов и, самое важное, узнали Пророчество о приходе Дар Сала-ата, Избранника Миины, который найдет Жемчужину и с ее помощью освободит кундалиан из в'орннского рабства.

Странно, но сестры, да еще близнецы, слушая одни и те же уроки, приходили к различным выводам. Для одной сосуд всегда был наполовину полным, для другой – наполовину пустым. Для Джийан жизнь в монастыре воскрешала богатую историю ее народа, где колдовские создания вроде драконов и нариев, рапп и первиллонов всегда соседствовали с кундалианами, где мужчины и женщины на равных участвовали в жизни общества, где обладавших Даром обучали использовать колдовство Осору достойно и мудро, где каждый праздник был поводом для музыки, танцев, песен – всех радостей жизни. Бартте уроки истории говорили совсем о другом: о том, что отняли у них в'орнны, об ослаблении силы и влияния рамахан, о подъеме Кэры – новой религии, где нет Богини, о жестокости рамахан-мужчин и предательстве рапп, о необходимости порвать со старым колдовством, доступным лишь обладающим врожденным Даром и ставшим проклятием рамахан, о том, что Великая Богиня бросила кундалиан, струсила, когда пришли в'орнны, оказалась ненужной из-за превосходящей техномагии инопланетян. О неспособности прежних ценностей – Осору, Дара и учения Миины (в том виде, как оно было некогда изложено) – защитить Кундалу от вторжения.

Сестры часто гуляли по крутым узким тропам, ведущим к Ледяным пещерам. По обеим сторонам тропинки уходили вниз ярко-коричневые склоны, далеко внизу расстилалась широкая плодородная долина, покрытая ковром зелено-голубых полей. Под сандалиями из шкуры кора похрустывали коричневые куэлловые иглы. Мягкий сухой звук, так похожий на шелест вороньих крыльев, вызывал у них трепет, ибо места эти были запретны и ступать по опасной тропе могли только жрицы-рамаханы, живущие в монастыре Плывущей Белизны.

Джийан остановилась, устремив взгляд на покрытые льдом вершины Дьенн Марра. Бартта остановилась рядом. Судьба наградила Джийан высоким ростом, красотой и стройной фигурой. Хуже того, по мнению Бартты, сестра обладала Даром и могла обучаться колдовству Осору. А что есть у Бартты, кроме яростного желания возглавить рамахан?

– Подумать только, – прошептала Джийан, – никто не знает, что находится за этими горами...

– Вот это по-твоему, – кисло отозвалась Бартта. – Размышлять о вопросах, на которые никто не может ответить! Из-за того, что ты все время отвлекаешься на глупости, я на следующий год стану жрицей-шимой, а ты, несомненно, останешься послушницей-лейной.

– Я, как и ты, служанка Миины, – тихо ответила Джийан. – Каждая из нас служит Великой Богине по-своему.

Бартта фыркнула.

– Ну так я скажу тебе кое-что. У меня могут быть неприятности из-за нашего родства. В монастыре все говорят о твоих... извращенных взглядах.

– Извращенных, сестра? – В синих, как цветы-свистики, глазах Джийан отразился упрек.

Бартта решительно кивнула, обрадовавшись, что нашла больное место сестры.

– Наш мир прост. Мы хорошие, в'орнны плохие. Как ты можешь искажать такую очевидную, черно-белую истину?

– Ты неправильно меня поняла, – сказала Джийан. – Я не подвергаю сомнению зло деяний в'орннов. Я просто сомневаюсь в так называемой истине Добра и Зла. В жизни нет ничего черно-белого. А в'орнны... мы совсем не знаем их. Я чувствую здесь тайну, которую мы пока не в силах постичь.

– О да. Ты чувствуешь. Наверное, в тебе говорит проклятый Дар.

Джийан отвернулась, скользя взглядом по заснеженным пикам и вспоминая ужасное видение, открывшееся ей три года назад. Это совпало с началом половой зрелости. Стоял прекрасный летний день. Она сажала травы во дворе монастыря... а через мгновение мир вокруг исчез. Сначала девочка подумала, что ослепла. Ее окружала тьма – не темнота ночи или даже пещеры, а абсолютная чернота. До слуха доносились голоса, похожие на шелест птичьих крыльев, но слов было не разобрать. Было страшно, однако, когда видение обрело форму, стало еще хуже. С поразительной четкостью Джийан смотрела на себя словно бы сверху. В странном траурно-белом одеянии она стояла на вилочке, грудной кости нария, перед ней лежали двузубые вилы. На конце правого зубца стояла рамахана в шафрановом одеянии Деа Критан. На конце левого зубца был свирепый в'орнн в боевом снаряжении. Джийан смотрела, как белая фигурка идет к основанию вил, и знала, что должна сделать выбор, что видит развилку на своей жизненной тропе. В'орнн поднял руки, в них сияла звезда; это Дар Сала-ат, предсказанный избавитель ее народа. В видении она пошла налево – к Дар Сала-ату, к в'орнну... Что это значило? Страшная сила и загадочный смысл картины не забывались. Она не посмела рассказать об этом никому, даже Бартте. С тех пор видение не давало ей покоя и, конечно, было истоком необычных, противоречивых чувств к чужакам, которых полагалось ненавидеть.

– В'орнны поработили нас, ослабили, искалечили, – говорила тем временем Бартта. – На своих спортивных играх они убивают нас просто для забавы. Да, Сопротивление существует и продолжает бороться, но оно не может противостоять в'орннам. Чужаки изгнали нас из наших городов, вынудили искать убежища в холмах и горах, мы стали чужими на родной земле. Они перебили тысячи рамахан. Наш монастырь – единственный, оставшийся нетронутым. Ты знаешь это не хуже меня.

Джийан отвернулась от пиков Дьенн Марра, от невнятных образов видения. Густые медно-красные волосы развевались на ветру. Она ласково положила руку на плечо сестры.

– Я слышу в твоем голосе боль и страх. Восемьдесят пять долгих, ужасных лет мы молились Миине, не слыша ответа.

Бартта стряхнула руку.

– Я не чувствую ни боли, ни страха.

– Но они есть, – сказала Джийан еще тише. – Глубокий, постоянный страх, что в гневе Своем Миина навеки оставила нас в руках в'орннов. Ты сама говорила мне об этом.

– Мгновение слабости, болезни, растерянности, – резко ответила Бартта. – Удивительно, что ты запомнила.

– Как же не помнить, сестра? Я люблю тебя.

– Если бы, – вздрогнув, прошептала Бартта. Джийан обняла ее.

– Ты правда сомневаешься?

Бартта позволила себе на миг прижаться лбом к плечу сестры.

– Я не понимаю этого, – вздохнула она. – Даже конары, старейшие из нас, не могут объяснить странное молчание Миины.

Джийан взяла в руки лицо Бартты, посмотрела ей в глаза.

– Ответ ясен, сестра. Он – в нашей недавней истории. Богиня молчит потому, что мы не прислушались к ее предостережению и неправильно использовали Жемчужину.

– Значит, это правда. Миина покинула нас, – прошептала Бартта.

– Нет, сестра. Она просто ждет.

Бартта вытерла глаза, глубоко стыдясь проявленной слабости.

– Чего ждет?

– Дар Сала-ата. Того, кто найдет Жемчужину и покончит с владычеством в'орннов.

Выражение лица Бартты изменилось, стало жестче.

– Это истинная вера или говорит твой Дар?

– Конара Мохха учила меня отворачиваться от Дара точно так же, как нас всех учили остерегаться рапп, потому что они виновны в смерти Матери в день, когда пропала Жемчужина, в день, когда к нам вторглись в'орнны.

– У рапп был Дар, и он привел к нашему падению. – Бартта заметила щель в доспехах сестры, и ее взгляд вспыхнул. Злоба, близнец зависти, пересилила внутренний ужас. – И однако ты не подчиняешься конаре Моххе и используешь Дар.

– Иногда я ничего не могу поделать, – тихо и печально произнесла Джийан. – Дар слишком силен.

– Иногда ты используешь его сознательно, – прошипела Бартта. – Ты оттачивала его тайком, верно?

– А если и так? – Джийан не поднимала глаз. – Порой я сомневаюсь, действительно ли то, что внутри меня, этот Дар, – зло, – прошептала она. – Поздно ночью я лежу без сна и чувствую, как бездна Космоса дышит вокруг меня, и знаю – знаю, сестра, в сердце, в самой глубине души, – все, что мы воспринимаем на вид, на слух, на запах и вкус... мир, которого мы касаемся, – всего лишь частица Целого, существующего где-то еще. Непостижимой красоты. Всем своим существом я стремлюсь дотянуться и познать этот простор. И вот тогда я думаю: как может такое чувство быть злым?

Бартта смотрела на сестру с глубокой завистью. “Что ты знаешь, к чему ты стремишься, – думала она. – Словно я не стремлюсь к тому же и не знаю, что мне этого никогда не достичь”. Ей хотелось сказать что-нибудь умное и язвительное... И тут она заметила хвост. Хвост лорга, прозрачный, как ручей в Большом Воорге, дернулся разок и исчез под плоской, отливающей золотом скалой.

– Смотри туда! – крикнула Бартта и полезла в мелкую канаву. За ней начинался крутой и ненадежный склон из хрупкого сланца. – Ой, сестра, смотри! – Она нагнулась, широко расставив крепкие ноги.

– Лорг! – ахнула Джийан и полезла следом.

– Да. Лорг! – Бартта попятилась, очарованная и смятенная. Лорг действительно был отвратительной тварью. Толстая, покрытая бородавками шкура. Выпуклые водянисто-серые глаза ворочались туда-сюда, словно тварь могла смотреть во все стороны разом. Казалось, он целиком состоит из брюха; голова и ноги маленькие, почти незаметные. Весь какой-то бескостный, похожий на двойной желудок выпотрошенного лемура, и от этого почему-то было еще противнее.

Бартта занесла камень.

– А теперь мы должны убить его.

– Убить? Но почему?

– Ты знаешь почему, – ледяным тоном сказала Бартта. – Лорги – это зло.

– Оставь его. Не нужно лишать его жизни. Опытной рукой Бартта швырнула камень; по крайней мере физической силой она превосходила сестру. Камень ударил лорга с тошнотворным чмоканьем, послышалось что-то вроде хрипа рассерженной вороны. Мерзкие выпученные глаза повернулись к ним, во взгляде, возможно, отразилась печаль, однако лорг не пошевелился. Это видимое безразличие разъярило Бартту еще больше. Она схватила другой камень, побольше, и размахнулась. Но Джийан схватила ее за запястье.

– Зачем, Бартта? Почему ты на самом деле хочешь убить его?

Ветер трепал куэллы, свистел в далеких расселинах скал. Высоко в небе парил ястреб – с ясными намерениями. Бартта впилась взглядом в лицо Джийан. Сестра – высокая, красивая, с хорошо подвешенным языком и умелыми руками. Смутная ярость сжала желудок в комок, словно гигантской рукой стиснула горло. Яростно рванувшись, Бартта высвободилась и, не успела Джийан произнести еще хоть слово, с силой швырнула камень. Он попал лоргу в голову, брызнула жидкая, как вода, кровь. По-звериному зарычав, Бартта набрала пригоршню камней и, склонившись над лоргом, забрасывала его, пока тот не распластался на земле, похожий на отбитый кусок мяса.

– Вот. Вот. – Бартта дрожала всем телом; голова шла кругом.

Присев рядом с мертвым существом, Джийан провела по нему рукой.

– Великая Богиня, скажи мне, если можешь, – где здесь зло? – прошептала она.

Бартта посмотрела на нее сверху вниз.

– Вот это правильно, сестра. Проливай слезы по твари настолько мерзкой, что она даже не пошевелилась, чтобы попытаться спастись. Если эта смерть так ранит тебя, используй свой адский Дар. Верни его к жизни.

– Дар не действует таким образом, – ответила Джийан, не поднимая глаз. – Смерть не может родить жизнь.

– Попробуй, колдунья.

Джийан взяла измочаленного лорга в руки и похоронила в сланце. Руки были в крови и пыли; она вытерла их, но в складках кожи все равно оставалось что-то темное. Наконец она подняла на Бартту глаза; на лбу выступили капли пота.

– Ну и чего ты добилась?

– Мы опоздаем к дневной молитве, – сказала Бартта и отвернулась. Направляясь к высоким, сверкающим стенам монастыря Плывущей Белизны, она заметила сову. Та кружила над верхушками деревьев, словно наблюдая за ней.

Книга первая
Духовные врата

В каждом из нас есть пятнадцать Духовных Врат. Им назначено быть распахнутыми. Горе, если хотя бы одни не отворяются: это влечет за собой болезнь духа, которая, оставшись неизлеченной, может – и сгноит душу изнутри.

“Величайший Источник”,

Пять Священных Книг Миины

1
Сова

Шестнадцать лет (и целую жизнь) спустя Бартта – маленькая и сгорбленная, сама чем-то похожая на лорга – стояла на той же самой тропе. Над головой раскинулось безоблачное небо, такое невероятно голубое, словно его только что отлакировали. Солнце клонилось к закату, и странное пурпурное пятно еще сильнее напоминало зрачок глаза. Глаза Миины, который, согласно вере рамахан, видел и запечатлевал все.

В воздухе пахло елями-куэллами, и когда под сандалиями захрустели бурые иголки, Бартту снова охватила дрожь узнавания. Воспоминания о дне, когда она убила лорга, нахлынули на нее, и она остановилась, высматривая неглубокую канаву и плоскую, отливающую золотом скалу, под которой много лет назад пряталась мерзкая тварь.

Бартта носила длинное шафрановое одеяние, подобающее конарам, старшим жрицам Деа Критан, Высшего Совета Рамахан. В прежние времена, до появления в'орннов, во главе рамахан стояла одна женщина – Матерь. Таков был титул, который она наследовала ребенком, навеки теряя собственное имя. В те времена – подумать только! – рамаханами могли быть и мужчины, и женщины. От мужчин избавились после того, как из-за присущей им алчности была утрачена Жемчужина; колдовских рапп уничтожили. Тогда и был образован Деа Критан, призванный гарантировать, что вспышка жестокости, охватившая однажды Орден, больше не повторится, а также тщательнейшим образом, без остатка, искоренить прежде обычное для рамахан колдовство.

Бартту окружали ароматы мирры, гвоздичного масла и шалфея мускатного – благовоний, которые она сожгла во время молитвы. Эти пряности помогали сохранить силу убежденности и ясность мысли. Она постучала указательным пальцем по тонким бесцветным губам. Где же была та скала? Несомненно, где-то рядом.

Из-за прошедших лет и причуд памяти она дважды прошла мимо нужного места. Однако оба раза выучка рамаханы заставляла ее повернуть обратно, и наконец она узнала скалу, поблескивающую золотом под серым слоем сланцевой пыли и куэлловых иголок. Приподняв подол, Бартта осторожно спустилась вниз. За прошедшие годы здесь многое изменилось. Теперь скала превратилась в мостик через трещину в дне канавы.

Бартта дотронулась до холодной грубой поверхности скалы, вновь содрогаясь при воспоминании о лорге. Тот лорг, безусловно, оказался дурным предзнаменованием. Три дня спустя Джийан схватили во время набега в'орннов на Каменный Рубеж и увезли в Аксис Тэр – в рабство. С тех пор от сестры не было вестей – уже шестнадцать лет. Бартта не раз слышала разговоры о кундалианской любовнице регента. Джийан делит ложе с в'орнном! Как она могла? В голове не укладывается! При мысли об ужасных в'орннах Бартта содрогнулась. И услышала крик – еле слышный, невнятный. Она огляделась. Все было неподвижно, только чуть подрагивали верхушки грациозных куэлл.

Крик раздался снова, стек по позвоночнику, как струйка ледяной воды. Не поднимаясь с колен, Бартта вгляделась в расселину. За полоской щелью между скалой и пластом сланца царила тьма.

– Эй! – Ее голос дрожал. – Эй!

Донесся крик – не человеческий, не животный, а что-то среднее. Бартта вскочила, кожу головы покалывало от непонятного страха. Она попятилась, спотыкаясь, выпрямилась, потом повернулась и побежала на ту сторону канавы. Наступила на подол и, тихо вскрикнув, упала, порвав одеяние и ободрав колено. Поднялась и побежала дальше. Добравшись до склона у края канавы, она остановилась, переводя дыхание, и посмотрела на светящееся ультрамариновое небо. Сердце колотилось, во рту пересохло.

Тихий, жутковатый стон ветра, казалось, оживил камни и канавы, заглушив этот другой страшный крик. Она посмотрела на заросли куэлл и глубоко вздохнула, чтобы освободиться от последних заноз страха. Большая рогатая сова возникла из сумрака колючих ветвей, беззвучно устремилась вниз на огромных крыльях. Бартта выкрикнула имя Миины, ибо сова была священной вестницей Богини. Казалось, птица направляется прямо к ней.

Бартта прижалась к склону и забормотала молитву. Сова пролетела так близко, что можно было почувствовать ветер от могучих серо-голубых крыльев. Потом птица опустилась еще ниже, и Бартта повернулась, следя за ее полетом. Сова пролетела над длинной плоской скалой – раз, другой, третий, потом поднялась выше и, сделав круг, исчезла в темноте куэллового ельника.

Суеверный ужас охватил Бартту. Может быть, это вовсе не знамение? Миина ушла навеки – Бартта давно убедила себя в этом. Но что же тогда здесь делала вестница Миины?

Скрепя сердце, Бартта вернулась к плоской скале и, морщась от боли, опустилась на колени. Солнце стояло над лесом, и в канапе залегли длинные темно-синие тени.

Бартта хмыкнула. Скала с трудом поддалась, на нее посыпались мелкие камешки. Леденящий крик раздался снова, и она легла на живот и засунула голову в расселину. В наступающих сумерках удалось разглядеть, что в углу кто-то свернулся. Явно кундалианин, а не животное, и слишком маленький для взрослого.

И снова Бартта едва не отвернулась. Ей совсем не хотелось спускаться в эту опасную темноту. Но она все-таки была рамаханой. Миина сказала свое слово – теперь она должна действовать. Когда Миина в последний раз подавала рамаханам знак? Бартта не знала. Во всяком случае, давно. Очень давно.

– Держись! – крикнула она. – Иду к тебе!

И полезла вниз.

Задыхаясь от пыли и страшно ругаясь, она спускалась, цепляясь сильными, загрубевшими от работы руками за еле заметные неровности стен расселины. Приходилось двигаться очень осторожно, потому что хрупкий сланец часто откалывался или осыпался под ее весом. Осадочные породы преобладали в этих местах из-за реки Чуун, которая текла отсюда до самого Аксис Тэра, кундалианского города, который в'орнны сделали своей столицей. Бартта слышала много рассказов о том, каким был Аксис Тэр до вторжения в'орннов – прекрасный город из розово-голубого камня на обоих берегах реки Чуун. Теперь, насколько ей известно, единственными кундалианами в городе были несчастные пленники или рабы. Вроде Джийан.

Принесенные Барттой ужасные жертвы не прошли для нее бесследно. Сердце превратилось в жалкий, съежившийся орган, бесполезный, как камень. Однако она еще могла ненавидеть. Кровь леденела при мысли о в'орннах. Чудовища! Такие отвратительные с виду: безволосые, как гнилые клеметты, и вдвое вонючее. Никогда нельзя быть уверенной, что думают безволосые твари, хотя члены кундалианского Сопротивления разобрались, как они реагируют в определенных ситуациях. Но Сопротивление почти бессильно. Что толку от их смертей? Оккупация длится сто один год, и ничего не изменилось. Тут ничем не поможешь. Пришлось научиться жить с ярмом на шее.

Хвала Миине, в'орнны схватили Джийан, а не ее. Бартта скорее повесилась бы, чем стала служить им или прикасаться к их мерзкой плоти. Во всяком случае, мрачно размышляла она, сестра всегда проявляла извращенное любопытство в отношении в'орннов. Теперь ее желание исполнилось.

Бартта взмокла от пота. В расселине было неестественно жарко, и она ползла по периметру, чтобы избежать самого худшего жара, казалось, поднимавшегося тошнотворными волнами откуда-то снизу. Поросль розовых кальцитовых сталагмитов лезла из пола расселины, как цепкие пальцы. Нагретый воздух мерцал и жег легкие, и она заторопилась. Наконец дно! Девочка лет пятнадцати дрожала, как в лихорадке. Липкий приторный пот выступил на лбу, склеил спутанные белокурые волосы. Прекрасное лицо затуманено, мрачно, пусто. Бартта дотронулась до нее; девочка словно горела в огне.

Она вскрикнула, когда Бартта понесла ее к отверстию, которое сделала, отодвинув валун сверху.

– Перестань хныкать, – рявкнула Бартта. – Через минуту я вытащу тебя отсюда. Теперь ты в безопасности.

Хотя сама в это не верила – слишком уж покраснела и пересохла кожа девочки. Рамаханы были не только жрицами, но и великими целительницами. Бартта прекрасно знала признаки дуурской лихорадки на последней стадии. Болезнь, приходившая пятилетними циклами, уже столетие губила кундалиан. Рамаханы считали, что вирус принесли на Кундалу в'орнны, а Сопротивление было уверено, что его создали гэргоны, таинственная каста в'орннских техномагов: еще одно оружие в их огромном арсенале, чтобы поставить кундалиан на колени. Во всяком случае, рамаханы достигли весьма ограниченных успехов в спасении жертв дуурской лихорадки. В первые сорок восемь часов после первого проявления симптомов хорошо действовали припарки из смеси топленых семян черного вербейника и сердцевин чертополоха, мать-и-мачехи и наперстянки. Если же вирус достигал легких, он размножался так быстро, что жертва тонула, словно в море.

С девочкой на руках Бартта остановилась и взглянула на клин темнеющего неба. Оно казалось далеким, гораздо дальше, чем дно расселины, когда она смотрела на него перед тем, как начать спуск. Девочка, несомненно, умирала. Какой же от нее может быть толк? Вероятно, если она, Бартта, смогла бы вытащить ее отсюда и вернуться в деревню, она сумела бы продлить ей жизнь на неделю, самое большее – на две. Но зачем? Лицо девочки уже было искажено болью, и страдания только усилятся. Лучше оставить ее здесь. Быстрая смерть была бы милосердной, даже благословенной.

Бартта уже опускала девочку на землю, когда земля под ногами вздрогнула, и на них посыпались камни. Бартта прижалась к содрогающейся стене расселины, и тут девочка вскрикнула. Ее взгляд сфокусировался, и она жалобно застонала, вцепившись в Бартту. Выжидая, пока землетрясение прекратится, Бартта вспомнила священную сову Миины. Богиня наконец заговорила – и выбрала Бартту! Сова трижды пролетела над расселиной. Почему? Несомненно, не для того, чтобы Бартта оставила девочку умирать здесь. Однако что означает весть Миины? Возможно, Богиня предназначила эту девочку себе. Почему? Она какая-то особенная?

Бартта всмотрелась в лицо, такое прекрасное и такое бледное, что все голубые жилки просвечивали сквозь неестественно натянутую и блестящую от лихорадки кожу. Смахнула со лба девочки прядь прямых волос.

– Как тебя зовут?

– Риана. – Сердечко несчастной колотилось, как у ледяного зайца.

– Хм-м... Странное имя. Откуда ты?

Лицо девочки сморщилось.

– Я не... не помню. Только...

– Что только, дорогая?

– Помню, что скаллила.

– Скаллила? – Бартта нахмурилась. – Я не знаю такого слова. Что оно означает?

– Скаллить. Ну, знаешь, карабкаться вверх-вниз по отвесным скалам.

– Не болтай ерунды, – хмыкнула Бартта. – Никогда не слышала, чтобы кто-то делал такое.

– Я делаю, – отрезала Риана. – То есть делала. Я отчетливо помню, как спускалась по Белой Четверке.

– Это невозможно, – сказала Бартта. Белой Четверкой называлась отвесная гора, вздымавшаяся над монастырем на километр. Ее склоны были слишком круты даже для горных коз.

– Однако я делала это много раз. Бартта нахмурилась еще больше.

– Ладно, допустим, ты... ну... скаллила. А потом?

– Выступ, на который я опиралась, откололся. Наверное, камень сломался, когда земля задрожала. Во всяком случае, я упала.

– Ладно, дорогая, но как ты оказалась здесь, в этой расселине?

– Я... не знаю. Бартта вздохнула.

– Хоть что-нибудь ты помнишь? Мать? Отца? Риана покачала головой.

– Думай, девочка. Думай!

Риана отпрянула от нее и свернулась в клубок. Бартта с трудом заставила себя говорить мягче:

– Пожалуйста, постарайся. Это важно.

– Все остальное пусто.

“Амнезия, – подумала Бартта. – Она, наверное, не только больна, но и ушиблась”.

Словно подтверждая догадку, девочка застонала.

– Мне плохо.

– Все будет в порядке, – машинально отозвалась Бартта.

– Не оставляй меня, – внезапно прошептала Риана. Бартте казалось, что на шее у нее висит мельничный жернов. Она заставила себя улыбнуться.

– Мы выберемся вместе. Очень скоро ты увидишь, что... Земля снова вздрогнула, и взгляд поразительно синих глаз девочки заметался. Сверху посыпались камни.

– Мы умрем здесь? – спросила девочка. Она явно не сознавала своего состояния.

– Мы не умрем здесь. – Бартта постаралась улыбнуться, надеясь успокоить ее. – Я Бартта из Каменного...

Расселину встряхнуло в третий раз. Риана заплакала.

– Что толку плакать, – решительно сказала Бартта. – Мы довольно скоро выберемся отсюда. – Над головой девочки она видела, что слои сланца пришли в движение и сдвигаются к дну расселины, исчезая в бреши, проделанной землетрясением в коренной породе. “Надо выбираться отсюда, – подумала она, – иначе умру я”. Снова мелькнула мысль оставить девочку, но перед мысленным взором появилась сова Миины. Воля Богини ясна.

Она встала и прижалась к стене расселины, перекинув Риану через левое плечо.

– Ладно, – сказала Бартта. – Теперь держись крепко.

И полезла вверх, медленно и осторожно. После землетрясения неровностей в сланцевой стене, на которые она опиралась, спускаясь вниз, стало меньше. И ей хватало здравого смысла дважды проверить опору, прежде чем осторожно подтянуться повыше. Все это время вес Рианы давил на нее, сгибая спину; скоро плечи и бедра охватила страшная боль. Однако она продолжала карабкаться, убеждая себя не спешить, проверять каждую импровизированную ступеньку, чтобы та не осыпалась и им с девочкой не слететь вниз. И с замиранием сердца все время ждала еще одного толчка, который, конечно, собьет их. Бартта не чувствовала себя такой уязвимой с тех пор, как мать привела их с Джийан в монастырь Плывущей Белизны, но, что самое любопытное, ее охватило какое-то странное возбуждение, радость от вновь восстановленной связи с телом, какой не ощущала, пожалуй, с детства. Как это чудесно: снова грязь под ногтями, напрягаются работающие мускулы и сухожилия. Она слышала стоны Рианы за спиной и молилась, чтобы ослабевшая девочка сумела удержаться.

Бартта преодолела уже две трети пути вверх, когда опоры для рук закончились. Три выступа раскрошились под руками, причем третий – когда она уже налегла на него их объединенным весом. Она свалилась на предыдущий уступ, ударившись так, что больно содрогнулся позвоночник. Риана потеряла сознание.

Инстинкт настойчиво гнал вперед, но Бартта остановилась и глубоко вздохнула. Толчки больше не повторялись, но, прислушавшись, она не услышала ни единой птичьей песни и истолковала это как предупреждение: сейсмическая активность еще остается. Проведя всю жизнь в объятиях Дьенн Марра, Бартта привыкла к землетрясениям. Незначительные в предгорьях, они усиливались по мере продвижения к горным вершинам. Однажды землетрясение застигло ее, когда она несла месячный рацион припасов в Ледяные пещеры, и большой обломок скалы упал всего в семи метрах от места, где она скорчилась от ужаса. Похожие на логово сказочного хищника Ледяные пещеры посещали только рамаханы. Пещеры находились в пяти километрах от монастыря и в километре над водопадом Поднебесным, у истока реки Чуун. Как тчакиры могли жить там, оставалось только гадать. Но чего еще заслуживали эти отбросы и изгои: преступники, неудачники, безумцы, отринутые обществом? И все-таки это были кундалиане. Рамаханы считали священным долгом перед Миной заботиться, чтобы несчастные не погибли среди ветров и льдов Дьенн Марра. Правда, ни один цивилизованный кундалианин ни разу не видел живого тчакиру. Тем не менее они существовали, ибо, когда служительница-рамахана вроде Бартты приходила к Ледяным пещерам, предыдущего месячного рациона не было. Она, как все служительницы до нее, быстро положила маленькие свертки с едой и травами, сделала пару глотков мутного рак-киса и поспешила вниз по обледеневшей, почти отвесной тропинке.

Теперь ей надо было добраться до другой, почти столь же крутой тропинки. Несмотря на высоту, вечернее небо казалось дальше, чем всегда, – равнодушная оболочка, почерневшая, как сожженное приношение. В черноте возник мерцающий бело-синий огонек звезды, а чуть правее него – одна луна, затем вторая, льющая в расселину отраженный свет. Новый толчок Бартта ощутила подошвами ног и сжалась, отчаянно моля Миину простереть над ней руку и защитить. Похожий на удар грома хлопок больно отозвался в ушах. Земля ушла из-под ног. Казалось, скалы разваливаются на части, и Бартта решила, что настал ее последний час.