Текст книги "Искусственный разум и новая эра человечества"

Показательный пример – AlphaZero. Эта система доказала, что ИИ больше не ограничен пределами человеческих знаний – во всяком случае, в играх. Разумеется, ИИ AlphaZero, основанный на машинном обучении так называемых глубоких нейронных сетей, имеет свои ограничения. Но машины находят все больше решений, выходящих за рамки человеческого воображения. В 2016 г. компания DeepMind Applied, входящая в DeepMind, разработала ИИ (во многом родственный AlphaZero) для оптимизации охлаждения центров обработки данных Google. Над этой задачей уже работали лучшие инженеры мира, но ИИ DeepMind еще больше оптимизировал охлаждение, дополнительно сократив энергозатраты на 40 %. Это огромное улучшение по сравнению с человеческой производительностью[7]7
  Richard Evans, Jim Gao, «DeepMind AI Reduces Google Data Centre Cooling Bill by 40 %», DeepMind (20 июля 2016 г.), https://deepmind.com/blog/article/deepmind-ai-reduces-google-data-centre-cooling-bill-40, ссылка проверена 1 марта 2022 г.


[Закрыть]. Когда при помощи ИИ будут достигнуты сопоставимые прорывы в различных областях деятельности, мир неизбежно изменится. Результатом будет не просто более эффективное решение человеческих проблем – на многих открытиях ИИ будет лежать печать нечеловеческого обучения и мышления.

Как только производительность ИИ при выполнении той или иной задачи превзойдет человеческую, отказ от применения ИИ хотя бы в качестве дополнения к человеку будет восприниматься как признак недальновидности, халатности и даже саботажа. Но одно дело шахматист, которому ИИ посоветовал пожертвовать ценной фигурой (в этом нет ничего смертельно опасного), и совсем другое – главнокомандующий, которому ИИ порекомендует пожертвовать значительным числом сограждан, чтобы спасти (по расчетам ИИ) еще больше людей. На каком основании эту жертву можно было бы отменить и была бы эта отмена оправдана? Всегда ли люди будут знать, какие расчеты произвел ИИ? Смогут ли люди обнаружить ошибочное решение ИИ и вовремя отменить его? Если мы не в состоянии понять логику отдельных решений ИИ, должны ли мы верить каждой его рекомендации? Если мы заблокируем решения ИИ, не рискуем ли мы, вмешиваясь в слишком сложные для нас процессы? И даже если мы понимаем логику, цену и значение отдельных решений – что, если наш противник получил аналогичную рекомендацию от своего ИИ? Если он пойдет на жертву, а мы нет, потерпим ли мы поражение?

В случаях с AlphaZero и халицином ИИ решал задачи, поставленные перед ним людьми. Целью AlphaZero была победа в шахматах. Цель ИИ, открывшего халицин, состояла в том, чтобы убить как можно больше патогенов – и чем больше патогенов уничтожено без вреда для человека, тем больше успех. Еще одной целью была сфера, недоступная человеку: ИИ было поручено искать неизвестные способы доставки лекарств. ИИ добился успеха, потому что обнаруженный им антибиотик убивал патогенные микроорганизмы, но главное его достижение заключалось в том, что он расширил возможности лечения, открыв новый надежный антибиотик наряду с новым способом доставки.

Возникает новый вид партнерства между человеком и машиной. Сначала человек определяет задачу для машины. Затем машина, действуя в сфере, недоступной для человека, определяет оптимальный процесс, который человек потом может изучить, понять и, в идеале, внедрить в существующую практику. Стратегия и тактика AlphaZero расширили представления людей о шахматах, а ВВС США адаптировали основные принципы AlphaZero для нового ИИ μZero, который автономно управляет самолетом наблюдения U-2, принимая самостоятельные решения об использовании его радарных систем[8]8
  Will Roper, «AI Just Controlled a Military Plane for the First Time Ever», Popular Mechanics (16 декабря 2020 г.), https://www.popularmechanics.com/military/aviation/a34978872/artificial-intelligence-controls-u2-spy-plane-air-force-exclusive, ссылка проверена 1 марта 2022 г.


[Закрыть]. ИИ, открывший халицин, расширил наши знания как в узкой области уничтожения бактерий и доставки лекарств, так и в широком смысле (здравоохранение, медицина).

Это партнерство человека и машины знаменует собой появление совершенно нового опыта. Речь не о страхе перед всезнающими, все контролирующими машинами – это остается предметом научной фантастики и отвлекает внимание от подлинных вопросов общества, которые возникают в связи с партнерством человека и ИИ.

Приведем другой пример – поисковые системы. Десять лет назад, когда интернет-поиск был основан на анализе данных, а не на машинном обучении, можно было, например, сначала задать поиск «рестораны изысканной кухни», а затем – «одежда». При этом результаты второго поиска не зависели от результатов первого. В обоих случаях поисковая система собирала как можно больше информации, а затем выдавала варианты – что-то вроде цифровой телефонной книги или каталога. Но теперь поисковые системы не просто выполняют задания пользователей, а руководствуются моделями, основанными на поведении людей. Пользователю, который только что искал рестораны изысканной кухни, а теперь ищет одежду, возможно, предложат дизайнерскую одежду, а не более доступные альтернативы. И даже если его действительно интересовала именно дизайнерская одежда, разница очевидна – если раньше нам показывали весь диапазон возможностей, то теперь мы доверяем формирование исходного списка машине.

До сих пор разум был прерогативой, а начиная с эпохи Просвещения – и определяющим признаком человечества. Но теперь нашим партнером становится ИИ, и это повлияет как на людей, так и на машины. В дальнейшем машины будут просвещать людей, расширяя доступную нам реальность такими способами, о которых мы и не догадывались, а люди будут создавать машины, способные учиться и оценивать значение своих открытий. Так наступит новая эпоха.

Человечество имеет многовековой опыт использования машин для облегчения, автоматизации и замены ручного труда. Волны перемен, вызванных промышленной революцией, до сих пор прослеживаются в экономике, политике, интеллектуальной жизни и международных отношениях. Сегодня же мы медленно, почти не осознавая этого, начинаем пользоваться удобствами, предоставляемыми ИИ. Он уже стал нашим партнером в повседневной жизни – он помогает нам принимать решения о том, что нам есть, что носить, что делать и как добраться к тому или иному пункту назначения.

Но несмотря на то, что ИИ может делать выводы, вырабатывать прогнозы и принимать решения, он не обладает «самосознанием», то есть способностью размышлять о своей роли в мире. У него нет намерений, мотивации, морали или эмоций. И тем не менее ИИ изменит и людей, и среду, в которой мы живем. А если люди будут расти и учиться вместе с ИИ, у них может возникнуть подсознательный соблазн относиться к нему как к своему собрату.

Большинству людей ИИ останется непонятен, но все больше людей в университетах, корпорациях и правительствах начинают создавать и эксплуатировать ИИ. Благодаря внедрению ИИ в обычные потребительские продукты, такие как поисковые системы, многие из нас уже взаимодействуют с ИИ – осознанно или нет. И если число людей, которые могут создавать ИИ, растет, то ряды тех, кто задумывается о социальных, правовых, философских, духовных, моральных последствиях появления ИИ для человечества, пока немногочисленны.

Благодаря развитию и распространению ИИ человеческий разум открывает новые горизонты, приближая ранее недостижимые цели: новые модели для предсказания стихийных бедствий, более глубокое знание математики, более полное познание Вселенной. Но это происходит за счет изменения отношений человека с разумом и реальностью, а существующие философские концепции и общественные институты никак не подготовили нас к этой революции.

Глава 2
Как мы здесь оказались. История человеческого мышления

На протяжении всей истории человечества люди пытались полностью постичь основы нашего мира и нашего существования. Каждый народ по-своему ставил вопрос о природе реальности: как ее осознать? Можно ли ее предвосхитить? Реально ли ее переделать или исправить? Решая эти вопросы, каждое общество вырабатывало собственный определенный набор инструментов для урегулирования взаимоотношений с окружающим миром. Концепция отношения человеческого разума к реальности – его способность познавать окружающее, удовлетворение, которое приносит это знание, и ограничения, присущие этому процессу, – всегда оставалась центральной в нашей картине мира. Даже если в той или иной эпохе или культуре человеческий разум считался ограниченным – неспособным воспринять или понять огромные масштабы Вселенной или эзотерические измерения реальности, – отдельному разумному человеку отводилось почетное место как единственному земному существу, способному наиболее полно понять мир и сформировать его картину. ИИ – новый мощный участник этого процесса, созданный человечеством. Чтобы разобраться в том, насколько значительна произошедшая эволюция, мы сделаем краткий обзор пути, на котором человеческий разум, пройдя через сменяющие друг друга исторические эпохи, обрел свой почетный статус.

Люди реагируют на окружающую среду и приспосабливаются к ней, выделяя явления, которые мы можем изучать и в конечном итоге объяснять – научно, теологически или обоими способами. Каждая историческая эпоха характеризовалась собственным пониманием порядка вещей, на основе которого развивались социальные, политические и экономические механизмы. Древность, Средневековье, Возрождение, современный мир создавали различные концепции человека и общества, пытаясь разобраться в том, где и как они вписываются в общий порядок вещей. Когда господствующие представления теряли способность объяснять воспринимаемую нами реальность – пережитые события, сделанные открытия, знакомство с другими культурами, – происходили революции в мышлении (а иногда и на политической арене) и начинались новые эпохи. Эпохальный вызов сегодняшнему пониманию реальности бросает наступающая эпоха ИИ.

На Западе этика, поощряющая стремление людей к знаниям, зародилась в Древней Греции и Древнем Риме. Древние греки развивали дух разума и поиска, возвысив стремление к знаниям и сделав его определяющим аспектом как индивидуальной самореализации, так и коллективного блага. В знаменитом мифе о пещере из труда «Государство» классического философа Платона говорится о важности поиска истины. Представленная в виде диалога между Сократом и Главконом, эта аллегория уподобляет людей узникам, прикованным спиной к свету. Узники не видят ничего, кроме теней, отбрасываемых из просвета пещеры на расположенную перед ними стену. Философ же подобен освободившемуся узнику, который имеет ясное представление о мире. Платоновский поиск истинной формы вещей говорил о его вере в существование абсолютной сущности (эйдоса, внутренней формы), к которой можно стремиться, но нельзя достичь.

Древнегреческих философов и их последователей вдохновляла на великие свершения убежденность в том, что мы можем постичь хотя бы некоторые аспекты реальности с помощью дисциплины и разума. Пифагор и его ученики исследовали связь между математикой и внутренними гармониями природы, возводя это стремление в ранг эзотерической духовной доктрины. Фалес Милетский создал исследовательский метод, схожий с современным научным методом, – им вдохновлялись и первопроходцы науки раннего Нового времени. Обширная классификация знаний Аристотеля, новаторская география Птолемея и трактат «О природе вещей» Тита Лукреция Кара свидетельствовали о том, что древние мыслители верили в способность человеческого разума открыть и понять хотя бы главные основы мироздания. Благодаря этим работам и способу мышления, который в них использовался, человек научился создавать изобретения, укреплять оборону, проектировать и строить великие города, которые, в свою очередь, становились центрами образования, торговли и дальнейших исследований.

И все же древних мыслителей не смущало существование необъяснимых на первый взгляд явлений, которые сложно было адекватно объяснить с помощью одного лишь разума. Эти таинственные явления приписывались воле множества богов. Богам следовало поклоняться с сопутствующими обрядами и ритуалами, их нужно было знать, но их нельзя было объяснить человеческой логикой. Рассказывая о достижениях античности и об упадке Римской империи, Эдвард Гиббон, историк XVIII в., то есть эпохи Просвещения, описывал мир, в котором языческие божества использовались в качестве объяснения фундаментальных природных явлений, таинственных, важных и пугающих:

Тонкая ткань языческой мифологии быта сплетена из материалов хотя и разнородных, но вовсе не дурно подобранных один к другому… Божества тысячи рощ и тысячи источников мирно пользовались своим местным влиянием, и римлянин, старавшийся умилостивить разгневавшийся Тибр, не мог подымать на смех египтянина, обращавшегося с приношениями к благодетельному гению Нила. Видимые силы природы, планеты и стихии, были одни и те же во всей Вселенной. Невидимые руководители нравственного мира неизбежно принимали одни и те же формы, созданные вымыслом и аллегорией[9]9
  Гиббон Э. История упадка и разрушения Великой Римской империи: Закат и падение Римской империи: В 7 т. Т. 1. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2008.


[Закрыть].

Науке еще не было известно, почему сменяются времена года и почему земля регулярно умирает и возрождается. Древнегреческая и древнеримская культуры признавали чередование дня и ночи и времен года, но не объясняли его на основе экспериментов или чисто логически. Вместо объяснения предлагались знаменитые Элевси́нские мистерии, в которых разыгрывалась драма богини урожая Деметры и ее дочери Персефоны, обреченной проводить часть года в подземном царстве Аида. Участие в таких эзотерических обрядах позволяло людям узнавать о том, как времена года влияют на урожайность региона и на общество в целом. Аналогично, торговец, отправляющийся в путешествие, мог из опыта, накопленного его общиной, знать о приливах, отливах и морской географии, но он все равно стремился умилостивить богов, от которых, как он верил, зависят ситуация на море и безопасность его путешествия.

Появление монотеистических религий изменило баланс между разумом и верой, характерный для Древнего мира. Размышляя о природе божественного и о божественности природы, древние философы, как правило, не называли некой единой и главной фигуры или сущности, которой можно было бы поклоняться. Однако ранняя христианская церковь сочла, что подобные логические умозаключения заводят в тупик – или, в самом лучшем случае, могут служить разве что предвестниками откровений христианской мудрости. Скрытая реальность, над постижением которой трудился Древний мир, теперь считалась божественной, доступной лишь частично и косвенно – через поклонение при обязательном посредничестве церкви. Церковь на протяжении веков удерживала почти абсолютную монополию на знание, а знание заключалось в постижении священных ритуалов и Священного Писания, язык которых был понятен лишь немногим мирянам.

Обещанной наградой для тех, кто следовал «истинной вере» и придерживался обозначенного ею пути к мудрости, была загробная жизнь – якобы более реальный и значимый уровень бытия, чем наблюдаемая реальность. В Средние века – период от падения Рима в V в. до захвата Константинополя Османской империей в XV в.[10]10
  Рубежом, отмечающим окончание Средних веков в XV в., помимо падения Константинополя называют также изобретение книгопечатания Иоганном Гутенбергом, открытие Америки Христофором Колумбом и другие вехи. – Прим. пер.


[Закрыть] – человечество прежде всего стремилось познать Бога. Мир можно было познать только через Бога, теология фильтровала и упорядочивала опыт людей в отношении природных явлений. Мыслители и ученые раннего Нового времени, такие как Галилей, подвергались преследованиям и гонениям за то, что осмеливались пренебречь посредничеством церкви.

Главным инструментом постижения реальности стала схоластика, уважавшая отношения между верой, разумом и церковью. Последняя оставалась арбитром легитимности как для верований, так и (во всяком случае, в теории) для политических лидеров. Многие полагали, что христианство должно быть единым, как теологически, так и политически, хотя в реальности разногласия между различными религиозными течениями и политическими группами существовали с самого начала. Впрочем, мировоззрение Европы не обновлялось в течение многих десятилетий. Огромный прогресс был достигнут в описании и изображении Вселенной – к этому периоду относятся «Сумма теологии» Фомы Аквинского, произведения Джефри Чосера, живопись Джотто ди Бондоне и изыскания Марко Поло, – но не в ее объяснении. Каждое непонятное явление, большое или малое, просто считалось делом рук Господа.

В XV–XVI вв. Запад пережил две революции, которые открыли новую эпоху – а вместе с ней и новую концепцию роли человеческого разума и сознания в восприятии реальности. Изобретение печатного станка позволило распространять информацию среди больших групп людей на понятных им языках, а не на латыни ученых классов. Это свело на нет историческую зависимость населения от церкви, которая должна была интерпретировать для него все идеи и представления. Благодаря печати протестантская Реформация провозгласила, что люди сами могут и должны определять для себя божественное. Им больше не нужны разрешения, гильдии или титулы, и каждый может использовать свои собственные способности для чтения и рассуждений, чтобы понять Священное Писание.

Реформация, разделившая христианский мир, утверждала возможность существования личной веры без посредничества церкви. С этого момента авторитет в религии, а со временем и в других сферах стал подвергаться проверке и испытанию собственными исследованиями. Это новшество сохранилось до наших дней.

Новые технологии, новые способы мышления и широкомасштабные политические и социальные изменения подпитывали друг друга. Когда книгопечатание упростило тиражирование и распространение информации без дорогостоящего труда монастырских переписчиков, новые идеи стали распространяться и получать популярность быстрее, чем их можно было запрещать. Централизованная власть – будь то католическая церковь, Священная Римская империя под руководством Габсбургов (считавшаяся преемником единого Римского государства на Европейском континенте), национальные или местные правительства – уже не могла остановить распространение печати или эффективно бороться с неугодными идеями. Лондон, Амстердам и другие ведущие города отказались от запрета на распространение печатных материалов, поэтому свободные мыслители, преследуемые правительствами своих государств, могли находить убежище и доступ к развитой издательской индустрии в соседних странах. Мечта о доктринальном, философском и политическом единстве уступила место многообразию и раздробленности, что во многих случаях сопровождалось свержением сложившихся общественных классов и жестокими конфликтами между противоборствующими фракциями. Поразительный научный и интеллектуальный прогресс шел рука об руку с жесткими религиозными, династическими, национальными и классовыми спорами, которые принесли людям много бед и опасностей.

На фоне доктринального брожения и раздробления интеллектуальной и политической власти отличались удивительным богатством художественные и научные изыскания – отчасти благодаря возрождению классических текстов, способов обучения и аргументации. Это и было Возрождение – то есть возвращение классического образования, когда новое искусство, архитектура и философия одновременно стремились прославлять достижения человека и вдохновлять его на дальнейшее развитие. Гуманизм, руководящий принцип эпохи, был направлен на воспитание личности, способной к полноценному участию в гражданской жизни, ясному мышлению и самовыражению. Эти навыки следовало воспитывать путем обучения гуманитарным наукам: искусству, письму, риторике, истории, политике и философии. Людей эпохи Возрождения, проявивших мастерство в науках и искусствах, – Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля – почитали не меньше, чем великих философов древности с фрески «Афинская школа» последнего. Гуманизм воспитывал любовь к чтению и образованию – первое способствовало второму.

Заново открытые греческая наука и философия опять вдохновили исследователей на поиски глубинных механизмов нашего мира и инструментов их изучения. Аналогичные изменения происходили в сфере политики и государственного устройства – ученые формировали новые политические концепции, не поддерживавшие идею восстановления христианского единства под эгидой Ватикана. Итальянский дипломат, философ и классицист Макиавелли, описывая прагматичные (и зачастую не слишком привлекательные) способы утверждения государственных интересов, не смущался тем, что они не всегда совпадают с христианской моралью[11]11
  Впрочем, такой подход был в новинку только для Запада. В некоторых странах аналогичные исследования национальных интересов и методов их достижения появились значительно раньше – китайское «Искусство войны» датируется V в. до н. э., индийская «Артхашастра», вероятно, появилась примерно в то же время.


[Закрыть].

Исследование исторических знаний и растущее чувство владения механизмами общества вдохновили европейцев на Великие географические открытия, в ходе которых Запад сталкивался с новыми странами, формами верований и типами политической организации. Самые развитые государства и ученые умы Европы внезапно встретились с чем-то совершенно новым для них: странами с абсолютно другими религиями, разными историями, с собственными, независимо появившимися формами экономики и общественной организации. Для западного разума, убежденного в своей исключительности, эти независимо созданные общества представляли собой глубокую философскую проблему. Эти культуры формировались самостоятельно, не знали христианской веры и независимо развивались, не проявляя никакого интереса к европейской цивилизации, которую Запад считал самоочевидной вершиной человеческих достижений. В некоторых случаях – например, в империи ацтеков в Мексике – местные религиозные церемонии, а также политические и общественные структуры оказывались странно похожи на европейские.

У тех, кто давал себе труд обдумать эти необычные совпадения, появлялись навязчивые вопросы: неужели эти отдельные культуры с их собственным видением мира были важны сами по себе? Неужели у этих людей из Америки, Китая и других далеких стран такие же умы и сердца, как у европейцев? Нуждались ли эти «новооткрытые» цивилизации в том, чтобы получить от европейцев какое-то новое видение реальности и «пробудиться» к истинной природе вещей, желали ли они божественного откровения или научного прогресса? Или это просто отдельные народы, каждый с собственной историей и собственным видением мира, с собственными достоинствами?

Большинство западных исследователей и мыслителей пришли к выводу, что новооткрытые культуры не имеют фундаментальных знаний, которые стоило бы перенимать. Тем не менее поле зрения западного сознания начинало расширяться и исследователям приходилось считаться с тем, что мир шире и сложнее, чем они думали. В некоторых западных странах это привело к появлению концепций единого человечества и прав человека, которые дали свои плоды позднее, после значительных периодов их осмысления.

Тем временем Запад пополнял свои запасы знаний и опыта трофеями, добытыми силой и любознательностью в разных уголках мира[12]12
  Немецкий философ начала XX в. Освальд Шпенглер назвал этот аспект западного мировосприятия «фаустовским» обществом, стремящимся к территориальной экспансии и неограниченному знанию. Как следует из названия его главной работы «Закат Европы», Шпенглер считал, что этот культурный импульс, как и любые другие, имеет свои пределы – в данном случае определяемые историческими циклами.


[Закрыть]. Технологические и методологические достижения, включая новую оптику, более точные измерительные инструменты, химические процессы, а также правила исследования и наблюдения, которые теперь известны как научный метод познания, позволили ученым более точно наблюдать планеты и звезды, поведение и состав материальных веществ и детали жизни микромира. Исследователи учились делать научные выводы, основываясь на наблюдениях – своих и коллег. Научные наблюдения становились основой для теорий и прогнозов, открытия служили отправной точкой для дальнейших исследований. Делались новые открытия, становились известны новые закономерности и связи, многие из которых можно было применять в повседневной жизни, такие как учет времени, морская навигация, создание полезных материалов.

Прогресс XVI–XVII вв. с его поразительными открытиями в математике, астрономии и естественных науках был настолько стремительным, что это привело к своего рода философской дезориентации. Церковь все еще официально определяла границы допустимых интеллектуальных изысканий, но новые научные прорывы отличались большой смелостью. Гелиоцентрическая система Коперника, законы Ньютона, классификация микроорганизмов ван Левенгука и другие открытия показали людям новую картину мира. В результате возникло противоречие: общество оставалось единым в своем монотеизме, но было разделено конкурирующими интерпретациями и исследованиями реальности. Ему нужна была философия, которая направила бы поиски понимания мира и роли человека в нем.

В ответ на это философы эпохи Просвещения объявили разум, то есть способность понимать, думать и судить, методом и целью взаимодействия с окружающей средой. «Наша душа создана для мышления, а значит – для восприятия, – писал французский философ и эрудит Монтескье. – Такое существо должно иметь любопытство, ибо если все вещи образуют цепь, в которой каждая идея предшествует одной идее и следует за другой, то, желая видеть одно, нельзя не желать видеть другое»[13]13
  Ernst Cassirer, в переводе на англ. Fritz C. A. Koelln, James P. Pettegrove, «The Philosophy of the Enlightenment», Princeton, NJ: Princeton University Press.


[Закрыть]. Связь между вопросами человечества о природе реальности и о роли самого человечества в этой реальности говорила сама за себя – ведь если разум породил сознание, то чем больше люди рассуждают, тем больше они выполняют свое предназначение. Мышление, восприятие и развитие собственного видения мира стали не просто важными, а важнейшими занятиями человека. Так началась эпоха Просвещения.

В определенном смысле Запад вернулся на новом уровне ко многим фундаментальным вопросам, над которыми бились древние греки: что есть реальность? Что именно познает и испытывает человечество и как оно понимает, что сталкивается с новым? Могут ли люди воспринимать саму реальность, а не ее отражения, и если да, то как? Что вообще означает быть и знать? Не имея традиции – или считая себя вправе интерпретировать традицию по-новому, – ученые и философы вновь взялись за эти вопросы. Умы, которые пустились этим путем, были готовы рисковать устоявшимися представлениями о мире.

В этой атмосфере интеллектуального бесстрашия некогда аксиоматические понятия – существование физического мира, вечная природа моральных истин – внезапно оказались открытыми для сомнений[14]14
  Восточные культуры пришли к аналогичному пониманию ранее – буддизм, индуизм и даосизм считали, что человеческий опыт реальности субъективен и относителен.


[Закрыть]. В «Трактате о принципах человеческого знания» Джордж Беркли утверждал, что реальность состоит не из материальных объектов, а из совокупности представлений и что восприятие разумом кажущейся материальной реальности и есть реальность. Готфрид Вильгельм Лейбниц, немецкий философ, изобретатель первых счетных машин, давший начало современным компьютерным теориям, косвенно защищал традиционную концепцию веры, утверждая, что первоэлемент всего сущего – так называемые монады, то есть простые субстанции, не имеющие частей и при этом являющиеся духовными единицами бытия, способными к актуализации заложенного в них Богом начала. Бенедикт Спиноза настолько смело и творчески развил концепцию абстрактного разума, что его «Этику» в течение двух веков не принимали ни церковь, ни академические круги, – он пытался обосновать этическую систему, в которой всеобщий Бог питает и вознаграждает человеческую доброту. Не полагаясь ни на Священное Писание, ни на чудеса, Спиноза стремился прийти к основополагающей системе истин путем одного лишь разума. Вершиной человеческого знания, по мнению Спинозы, является способность души познавать вещи «под формой вечности» – познать разум, представленный «сам через себя», и через разум познать бесконечного и вечно присутствующего Бога «как причину самого себя», «причину бытия всех вещей» и «сущности всех вещей». Это, по мнению Спинозы, является вечной, конечной и действительно совершенной формой знания. Он называл это «познавательной любовью к Богу»[15]15
  Спиноза Б. Избранные произведения в 2 т. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957.


[Закрыть].

В результате этих новаторских интеллектуальных изысканий отношения между разумом, верой и реальностью становились все менее определенными. Вызов этой проблеме бросил немецкий философ Иммануил Кант, профессор, работавший в восточно-прусском университетском городе Кенигсберге[16]16
  Сегодня Кенигсберг – это российский город Калининград.


[Закрыть]. В 1781 г. Кант опубликовал «Критику чистого разума» – работу, которая с тех пор и вдохновляет, и удивляет. Будучи учеником традиционалистов и переписываясь с чистыми рационалистами, Кант не пошел ни за теми, ни за другими – он стремился преодолеть разрыв между постулатами традиционалистов и новообретенной уверенностью в силе человеческого разума. В «Критике чистого разума» Кант предложил, чтобы разум «вновь взялся за самое трудное из своих занятий – за самопознание»[17]17
  Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994.


[Закрыть].

Кант считал, что разум должен быть применен для понимания своих собственных ограничений – он может глубоко познавать реальность, но через несовершенную призму. Человеческое познание и опыт фильтруют, структурируют и неизбежно искажают все, что мы знаем, – даже при использовании чистой логики. Объективная реальность, которую Кант называл «вещью в себе», находится за пределами нашего непосредственного знания. Кант предполагал существование «ноуменов», то есть вещей, постигаемых умом и существующих независимо от опыта и человеческого восприятия. По мнению Канта, поскольку человеческий разум опирается на концептуальное мышление и жизненный опыт, он никогда не сможет достичь той степени чистого мышления, которая необходима для познания этой внутренней сущности вещей[18]18
  Guyer and Wood, «Introduction to the Critique of Pure Reason».


[Закрыть]. В лучшем случае мы можем рассматривать ее отражение в нашем разуме. Мы можем «верить» в то, что лежит за пределами знания, и в сущности вещей, но это не является истинным знанием[19]19
  Божественное Кант также помещал за пределы сферы человеческого теоретического разума, оставляя место для «веры».


[Закрыть].

В течение следующих двух веков кантианские воззрения на вещь в себе и ограниченность познания оставались в силе и… не имели особого значения. Мы понимали, что человеческий разум представляет несовершенную картину мира, но это была единственная доступная нам картина. Мы полагали, что недоступное человеческому разуму так и останется недоступным – или будет вдохновлять веру в бесконечное. Других способов изучения мира не оставалось, казалось, что слепые пятна человечества так и останутся скрытыми навсегда. И независимо от того, должны ли человеческий разум и знания быть окончательным мерилом вещей, они оставались таковыми, учитывая отсутствие выбора. Лишь теперь ИИ становится альтернативным средством познания мира и бросает вызов этим многовековым воззрениям.

На протяжении последующих поколений стремление познать «вещь в себе» побуждало исследователей еще пристальнее наблюдать окружающий мир и создавать обширные каталоги существующих знаний. Несмотря на предостережение Канта о пределах человеческого разума, огромные новые области явлений оказались познаваемы – разум мог открывать и систематизировать их. Считалось, что каталоги знаний могут открыть принципы, применимые к актуальным научным, экономическим, социальным и политическим вопросам современности. Самым масштабным трудом, направленным на систематизацию знаний, стала «Энциклопедия» под редакцией французского философа Дидро. В 28 томах, на 18 тыс. страниц и в 75 тыс. статей «Энциклопедии» Дидро собрал всевозможные выводы и наблюдения великих мыслителей о самых разнообразных направлениях знаний, обобщил их открытия и умозаключения и связал воедино полученные факты и принципы. Попытка каталогизировать все знания о мире в единой книге сама по себе была достойна описания, поэтому в «Энциклопедии» была и статья «Энциклопедия».