Текст книги "Сильнодействующее средство"

19
Изабель

За внешним спокойствием Мюриэл скрывалось внутреннее смятение. Невозмутимость ей удавалось сохранять благодаря сильным транквилизаторам, которые прописал врач. Чтобы окончательно не потерять дочь, приходилось делать вид, что она согласна с внезапно изменившимися планами. Мюриэл была возмущена вероломством Реймонда, но генеральное сражение сейчас не ко времени, им можно было все испортить. Она понимала, что пока не в силах справиться с Реймондом, который будет тянуть дочь на свою сторону. А в результате пострадает Изабель, ей придется разрываться между родителями.

Мюриэл сухо пожелала Реймонду счастливого пути. И только обняв дочь, не сумела сдержать слез. Питер тоже попрощался с сестренкой, закусив губу, после чего, сдерживая негодование, холодно пожал руку человеку, не пожелавшему стать ему настоящим отцом.

В дороге Изабель задремала. Реймонд гнал машину на безумной скорости, одержимый желанием представить дочери Сан-Франциско в лучах зари, в тот волшебный миг, когда свет одерживает верх над ночной тьмой. Для этого Рей даже изменил маршрут и взял севернее – он хотел въехать в город по восьмидесятой трассе, вдоль восточного берега бухты, и полюбоваться первыми лучами солнца, когда они заливают Беркли-хиллз и издали озаряют мост Золотые Ворота. На этом величественном инженерном сооружении еще горели фонари, а первые лучи зари уже тронули тросы, натянутые между гигантскими пролетами, придавая им сходство с фантастическими нитями гигантской электрической лампы.

– Ах! – вздохнул Рей. – Вот мы и дома.

Изабель прикинулась спящей. В душе «домом» она все еще считала тот, откуда они только что уехали.

Добравшись до своей квартиры на Пьемонт-авеню, они обнаружили под дверью целую кипу писем. Чтобы распахнуть дверь, Реймонду пришлось применить силу.

– Для меня ничего нет? – с надеждой спросила Изабель.

Как правило, домой к ней письма приходили редко, поскольку отец договорился с университетом о неразглашении частной информации, включая адрес и номер телефона. Вся ее корреспонденция поступала на физический факультет – преимущественно это были просьбы об автографе.

Изабель такое положение дел повергало в смущение. Она вовсе не хотела, чтобы к ней относились как к какой-нибудь поп-звезде. И чтобы чужие родители приводили ее в пример своим дочерям.

Реймонд занялся чтением писем.

– Что-то они тут наврали в этом счете за электричество. У нас здесь что – мыс Канаверал? – проворчал он.

И тут заметил кое-что еще.

– Ого, Изабель, тебе сегодня письмо.

Отец без опасений передал ей конверт, успев прочесть на нем название отправителя – физический факультет.

Дочь вскрыла конверт, прочла содержимое и расплылась в улыбке.

– Вот это здорово! Карл приглашает меня – то есть нас с тобой – в гости.

– А кто там будет? – спросил отец, моментально почуяв неладное.

– Одни физики, – ответила Изабель. – Не знаю почему, но в основном холостые. Думаю, это у них профессиональное, у них вся жизнь в науке. Но раз в году Карл вытаскивает их из лаборатории, чтобы глотнули свежего воздуха.

– Какой гостеприимный! – похвалил Реймонд.

Из своего опыта он знал, что наблюдения Изабель соответствуют действительности. Тревожила же его не столько дочь, сколько он сам – Рей боялся, что не сумеет поддерживать беседу на таком высоком уровне.

Зато неплохой шанс посмотреть живьем на этого Прахта.

* * *

Дом профессора, как и следовало ожидать, стоял на Беркли-хиллз, в том месте, которое называется Панорамик-вэй, в полном соответствии с открывающимся оттуда видом. Престижный район, с роскошными виллами, в полной мере соответствовал статусу их обитателей, самых заслуженных, а следовательно, и самых высокооплачиваемых ученых университета. Реймонд с удовлетворением оглядывал обстановку. Ни для кого не секрет, что Массачусетский технологический пытался переманить Прахта, и едва ли Беркли, с его государственным финансированием, мог адекватно ответить на эту угрозу. Судя по дому, профессор любил пожить на широкую ногу. Не исключено, что в конечном итоге его все-таки сманят в Бостон.

Прахт радушно поприветствовал Изабель и представился ее отцу.

– Рад, что вы тоже пришли, мистер да Коста.

Реймонд в душе оскорбился, восприняв это приветствие как тонкий намек на его привычку неотступно следовать за дочерью.

– Пройдите в сад, – предложил хозяин. – Изабель вас со всеми познакомит. Но предупреждаю, далеко не все там так же пышут энергией, как ваша дочь. Некоторым, чтобы разговориться, требуется два, а то и три бокала.

Проходя через дом, Реймонд внимательно разглядывал лица гостей. Он наконец получил прекрасную возможность оценить, с кем дочь общается в лабораториях, куда у него не было предлога совать свой нос.

Это был вполне обычный летний вечер. Уже достаточно посвежело, чтобы большинство гостей набросили свитера, хотя бы просто на плечи.

Реймонд ничуть не удивился тому, что большинство гостей были мужчины. Несколько присутствующих дам, в основном жены аспирантов, с восторгом смотрели на Изабель, факультетскую знаменитость.

Все молодые ученые были чем-то похожи друг на друга, сдержанные, серьезные. Неудивительно, что на их фоне Изабель сверкала энергией, как бенгальский огонь.

Реймонда встретили с почтением, какого он и сам не ожидал. Он было обрел уверенность в себе, как вдруг его осенила одна мысль.

– А что миссис Прахт, ее не существует? – шепотом спросил он у дочери.

– Существует, но они разводятся.

– А-а, – протянул отец.

Забыв, что и сам находится в стадии развода, Реймонд решил, что сей факт говорит не в пользу Прахта.

Общаться ему оказалось проще с преподавателями, нежели с аспирантами. Молодежь была настолько одержима своими диссертациями, что ни о чем другом говорить не могла. Зато «старики» с удовольствием отдыхали от работы. Они предпочитали посплетничать – и главным образом о том, кто в этом году получит Нобелевскую.

Двое парнишек, лет шестнадцати и тринадцати, жарили на гриле вегетарианские сосиски и гамбургеры. Реймонд с дочерью подошли со своими тарелками. Старший из «поваров», долговязый и бронзовый от загара, развязно бросил Изабель:

– А ты, наверное, мисс Эйнштейн?

Рей нахмурился.

– Проходи, Изабель, мы держим всю очередь, – раздраженно произнес он.

– Ничего подобного, – заявил парнишка. – Очередь задерживаю я, поскольку мне не терпится познакомиться с юным дарованием. Так сказать, вкладом небес в развитие физической науки и самым замечательным феноменом за все время после того, как Ньютон получил яблоком по темечку.

– Ты как разговариваешь? – возмутился Рей.

– Я вас чем-то обидел, мистер да Коста? Или, наверное, доктор да Коста? Я слышал, вы тоже по этой части.

Реймонд воспринял реплику как дерзкую попытку его осадить. Весь факультет, несомненно, в курсе, что степени у него нет, а значит, этот юный шутник намеренно хотел его унизить.

– Позвольте представиться, – сказал юноша.

– В этом нет необходимости, – резко парировал Реймонд.

– Это уж точно, – согласился юноша. – Я всего лишь отстойный пацан с продвинутыми амбициями – или, наоборот, продвинутый пацан с отстойными амбициями.

– Что? – рассмеялась Изабель.

– Дошло? – Он подмигнул. – Весь день на братце чувство юмора оттачиваю. Скажи, Динк?

Младший «повар», на которого внезапно легли двойные обязанности, покорно кивнул:

– Да уж. Брат у меня порядочная заноза.

– Изабель, – окликнул девочку отец, – идем вон туда, там столик свободный. Можем…

Девушка, чего с ней никогда не бывало, пропустила отцовский призыв мимо ушей и осталась стоять, завороженная юным ниспровергателем условностей.

– Твоего брата правда зовут Динк? – поинтересовалась она, просто чтобы поддержать разговор.

– Неофициально. Окрестили его Джорджем, но я придумал ему более выразительное и благозвучное имя. А кстати, меня зовут Джерри, я – крест, который Карл несет за то, что слишком умный. Иначе как бы я в этом ученом обществе оказался? Верно я говорю?

Повернувшись к своему помощнику, он распорядился:

– Динк, похозяйничай тут, а я пока провожу почетных гостей за стол.

– Это лишнее, – попробовал возразить Реймонд.

Но юный нахал уже подхватил его под руку.

Юноша забрал у них тарелки и повел через газон, по пути отдавая команды почтенным профессорам, чтобы «дали дорогу принцессе».

На некотором возвышении стоял столик с написанной от руки карточкой: «Зарезервировано».

– Да-да, – сообщил Джерри, не дожидаясь вопроса, – это я специально для вас занял. Чаевых не надо.

Перехватив тарелки на одну руку, он полотенцем смахнул несуществующие крошки и элегантно поставил еду на стол.

– Благодарю, – сказал Реймонд, надеясь, что на этом общение его дочери с этим малолетним преступником будет исчерпано.

– Не возражаете, если я с вами посижу? Вопрос, конечно, был риторический, поскольку Джерри уселся, не дожидаясь ответа.

В душе Рей бушевал, но был вынужден сохранять приличия. В конце концов, повторял он про себя, это сын ее научного руководителя.

– Я видела на столе у Карла твою фотографию, – заметила Изабель.

– Ага, он ее использует в качестве мишени для игры в дартс, – огрызнулся Джерри. – Полагаю, он говорил тебе, что я – живое опровержение поговорки про яблоко и яблоню.

– Точнее, он мне говорил, что у тебя сейчас переходный возраст, ты бунтуешь, – уточнила Изабель. – И что вообще ты очень способный.

– Нет, это я раньше был способный. Потом я на все это махнул рукой, бросил школу и пошел в профессиональный теннис.

– Тебе так хочется, чтобы тебя считали дурачком? Почему? – с неподдельным интересом спросила Изабель.

– Правду сказать? – Он вдруг посерьезнел и стал совсем не похож на того шута, каким только что был. – Расскажу тебе поучительную притчу. Когда-нибудь поможет тебе в выборе мужа.

Сколько можно это терпеть, мысленно возмущался Реймонд. А Джерри начал свой рассказ:

– До тебя Карл Прахт был самым молодым ученым, когда-либо участвовавшим в физических исследованиях университета Беркли.

– Я этого не знала, – перебила Изабель.

– Во-во. – Парень кивнул. – Его корона перешла к тебе. Но это неважно. Помимо этого, он еще умудрился в совсем юном возрасте жениться на талантливой математичке. Результат этого убийственного сочетания генов перед тобой – с коэффициентом умственного развития выше двухсот.

Реймонд оживился. Он был заинтригован происхождением этого паренька и его фантастическими интеллектуальными способностями.

Изабель сразу увидела родственную душу – уж этому парню не надо будет объяснять, почему она порой ощущает себя белой вороной. Что еще важнее – Джерри нашел в себе смелость бежать из этого питомника гениев.

– Ты только подумай, как много тебе дано узнать о мире, – проговорил Реймонд.

Он впервые включился в цивилизованную беседу с юным Прахтом.

– Мистер да Коста, я бы не сказал, что этот мир меня очень впечатляет. Всего лишь замусоренная, перенаселенная околица Вселенной. Мне больше по душе космос.

Да уж, мысленно проворчал Реймонд.

– Между прочим, как мне все время напоминает мой отец, первые мои слова были: «Почему звезды светят?»

– Правда? – воскликнула Изабель, вспоминая свои детские терзания и ощущение себя пришельцем с чужой планеты.

Про себя она невольно отметила, что волосы у него совершенно выгорели на солнце, отчего глаза кажутся синими-синими.

– Сколько тебе было лет? – поинтересовался Рей. В его голосе зазвучали ревнивые нотки.

– Не знаю даже, – отшутился Джерри. – Кажется, смотреть на звезды и задавать свои вопросы я начал еще в пеленках.

– Что ж, тебе было у кого спрашивать, – сочувственно произнесла Изабель.

– Тебе тоже, – ответил тот комплиментом на комплимент.

Он уже понял, что лестью легче завоевать расположение.

– С тобой мама с папой занимались? – продолжал допытываться Рей.

– Без конца, – вздохнул Джерри. – На грани того, что называется жестоким обращением с ребенком. Они меня так достали своими науками, что пришлось умолять отдать меня в школу. – Он усмехнулся. – Конечно, это была не простая школа. А школа для «особенных» детей. «Одаренный» про себя не скажу, но я пролез. У меня был мощный стимул – теннисные корты. Впрочем, это не так важно. Главное, что я там подружился с Дариусом, который, как и я, оказался помешан на звездах. Мы построили телескоп, даже отшлифовали идеально правильное зеркало. Со стеклом работал в основном я, а Дарри соображал, как с помощью лазера измерить кривизну. Фактически он сделал интерферометр. Два месяца мы над этим зеркалом корпели. Как нетрудно догадаться, отец хотел, чтобы мы описали свои опыты в научном журнале, но мы с Дарри эту идею отвергли. И вот теперь образчик нашего инженерного искусства стоит в самодельном фанерном корпусе в другой части сада – и купол, между прочим, вращается как настоящий. Если вам хоть капельку интересно, с удовольствием продемонстрирую.

– Еще бы! – не раздумывая откликнулась Изабель.

– Не ночью же! – резко перебил Рей, только потом поняв всю абсурдность своей реплики. – Я хотел сказать, как-нибудь в другой раз, – поспешил он исправиться.

– Отлично, – обрадовался Джерри. – Будем считать, что вы мне обещали. А теперь, когда я произвел на вас неизгладимое впечатление, могу я узнать побольше об Айзе?

От такого варварского обращения с именем дочери Реймонд передернулся.

– Боюсь, по сравнению с тобой я очень скучно живу.

– Я бы так не сказал, – возразил отец.

– Пап, но это правда. Ты такой славный, что против тебя невозможно бунтовать. Даже ради тенниса.

– Что? – Джерри наигранно отшатнулся. – Хочешь сказать, ты не играешь в теннис?

– Ей это неинтересно, – быстро вставил Реймонд.

– Вообще-то, пап, я не знаю, я ведь ни разу не пробовала.

– Это всего лишь игра, – со всей категоричностью заявил Реймонд. – А жизнь – нечто серьезное.

– Тут вы не правы, – с жаром возразил Джерри. – Я от тенниса получаю куда больше удовольствия, чем все эти умники от своей науки. Мой горизонт кончается у задней линии, и ничто не доставляет мне такой радости, как послать победный мяч в дальний угол. Сколько еще вы здесь отыщете людей, у которых более скромные амбиции, нежели новая теория относительности? Хочешь, дам тебе несколько уроков, Айза? В физике я не силен, зато теннис – моя стихия.

– Ого! Было бы здорово. То есть…

Она автоматически повернулась к отцу за советом.

– Джерри, у Изабель очень плотный график. Даже не представляю, как она время найдет.

– Мистер да Коста, я вас прекрасно понимаю, но вы сами удивитесь, как много мы с ней успеем освоить, пока вы будете заниматься со своими учениками в субботу.

Вновь припертый к стенке, Реймонд лишь подивился, откуда все знают о его подработке. Да еще в таких подробностях. Но тут же вспомнил, что сам тысячу раз вешал на физфаке объявления о репетиторстве – с указанием свободных часов.

Джерри повернулся к девушке:

– Что, если в субботу я часиков в десять загляну? Принесу вторую ракетку. Может, и тапочки подходящего размера на чердаке отыщутся.

Изабель была бы рада согласиться, но не знала, как на это отреагирует отец.

Не дожидаясь ответа, Джерри вдруг откланялся.

– Извините меня, ребята, но мой плохо координированный братец устроил там настоящее столпотворение. Поспешу-ка я к нему на выручку. Увидимся в субботу, Айза, – прокричал он уже на бегу.

– Боже мой! – вздохнул Рей ему вслед. – Представляю, как разочарован Прахт.

– Что ты хочешь этим сказать, папа?

– Парень явно с дефектами.

– А мне он показался нормальным, – невинным тоном возразила дочь.

Реймонд нахмурился. Неужели она такая наивная?

– Я ни за что не позволю тебе играть в теннис с подобным типом.

– Почему это? – удивилась Изабель. – Мне хочется научиться.

– Тогда я найму тебе квалифицированного тренера.

– Так в этом все и дело! Он и есть «квалифицированный»!

Рею было неловко вести эту дискуссию в гостях у Прахта.

– Обсудим это позже.

– Тут нечего обсуждать, папа. Ты меня отпускаешь – и точка.

– Откуда такая уверенность? – удивился он.

– Но я ведь тебя знаю: ты никогда не откажешь мне в том, чего я действительно хочу.

Реймонд стиснул зубы. Впервые дочь проявляла признаки неповиновения.

Нет, это еще мягко сказано. Это был самый настоящий бунт.

20
Адам

Медицинские конференции – явление многоплановое. Столкновение выдающихся умов – и одновременно что-то вроде встречи однокашников. И никогда не обходится без злословия за спиной у коллег, ударов в спину и взаимного уничижения.

Вечером первого дня работы конференции Адам, с сознанием исполненного долга, сидел в ресторане и с наслаждением потягивал коктейль. С ним были несколько калифорнийских коллег. Один из них, специалист из Южно-Калифорнийского университета Эл Реддинг, обвел глазами зал и бросил Адаму:

– Куперсмит, надеюсь, парашют у тебя с собой? К нам на всех парусах направляется Красный Робинсон.

– Поздно, не успеем, – вздохнул Адам. – Только вы не убегайте, не то он убьет меня соломинкой для коктейля.

Речь шла о профессоре Уитни Робинсоне по прозвищу Красный из Школы медицины штата Луизиана, южанине до мозга костей. Свою агрессию он умудрялся облачать в форму подчеркнутой вежливости.

– Профессор Куперсмит, как я рад вас здесь встретить.

– Взаимно, – ответил Адам тем же тоном.

– Не помешаю, если здесь приземлюсь?

– Конечно нет, профессор Робинсон. Уверен, те, кто знает вас только по публикациям, будут счастливы познакомиться с вами лично. – И лукаво добавил: – Если вы их угостите выпивкой.

Друзья не могли скрыть улыбки. Робинсон был известный скупердяй, явно явившийся сюда в расчете на бесплатный ужин.

– Чего у вас не отнять, профессор Куперсмит, так это умения обидеть человека, – протянул он. – Вам не кажется, что в статье в прошлом номере журнала вы переборщили с нападками на мою теорию эмбриотоксинов? В конце концов, данные мои вы ведь видели.

– Видел, не спорю. И ни одной цифре не поверил. Вы, наверное, единственный в истории ученый, заявляющий о стопроцентном результате. Если так дальше пойдет – у вас скоро вылеченных пациентов окажется больше, чем тех, кто изначально к вам обращались.

Но Робинсона не так легко было вывести из себя. В медицине главная задача закулисных игр – не сжигать мосты, а приобретать союзников.

– Куперсмит, – пропел профессор, – при всем различии в наших с вами взглядах, разве нельзя допустить, что моя методика тоже может быть эффективной, даже если она в корне иная?

Адам задумался. Стоит ли связываться? Но нет, этому проходимцу спуску давать нельзя. Искушение было слишком велико.

– Видите ли, это ведь не волновая и корпускулярная теория света, которые вполне могут сосуществовать. Вы либо принимаете мою точку зрения – и боретесь с аллогенной реакцией иммуносупрессивным методом, – либо стоите на своей, и тогда применяете, выражаясь фигурально, ручную гранату в качестве лекарства.

Робинсон, чувствуя, что у него выбивают почву из-под ног, поднялся и пожелал своим знаменитым коллегам доброй ночи.

Когда он удалился, Эл Реддинг повернулся к Адаму:

– Почему ты его так легко отпустил?

– Так уж вышло, – ответил Адам. – Он, конечно, негодяй, каких поискать, но ведь и не скрывает этого. – Адам переменил тему: – Ну что, по последней? А чек, шутки ради, подпишем фамилией Робинсон.

– Не стоит, – робко вставил еще один медик. – Он меня уговорил пустить его пожить к себе в номер.

* * *

Адам еще возился с замком, когда в номере зазвонил телефон. Это оказалась Тони.

– Бог мой, – не вполне трезвым голосом пробурчал он, – в Бостоне, наверное, уже почти утро.

– Да и у вас там уже давно не вечер. Ты где пропадал? Я тебе уже три часа названиваю.

– А что случилось?

– Твоя дочь, кажется, угодила в историю. В школе.

– Что за история? – забеспокоился он.

– Ну, чтоб ты понял масштабы бедствия, их директриса мисс Мейнард звонила нам домой. Насколько можно судить, Хедер с двумя подружками попались на курении в туалете.

– Черт! – рассердился Адам. – Что у них там за дети учатся?

Тони помолчала.

– Это еще не самое неприятное, – мрачно объявила она. – Мало того что из этой троицы она самая младшая, так еще мисс Мейнард утверждает, что сигареты были именно ее.

Адам бросил взгляд на часы.

– Послушай, Тони, – быстро произнес он, – мне тут еще целый день заседать. Ты как, сможешь удержать оборону?

– Оборону? Удержу. А вот за себя не ручаюсь.

– Ты давай-ка успокойся и поспи. Утром позвони, все обсудим.

Адам устало опустился на кровать, пытаясь разгадать причину странной детской выходки. Это, конечно, могло быть совпадением, что дочь решила привлечь к себе внимание как раз в тот момент, когда он в отъезде. Адаму захотелось немедленно ей позвонить и сказать, как он ее любит.

Он подавил этот порыв, благоразумно решив, что, разбудив девочку в такой час, можно вызвать еще более деструктивные последствия.

Но, поразмыслив, он стал находить в случившемся и положительные стороны. Проступок дочери будет отличным поводом всей семьей сходить на консультацию к психологу.

Лиз давно к этому призывала, рассчитывая, что это откроет Тони глаза на свою не вполне адекватную роль в семье.

Однако в глубине души Адама терзали сомнения, он не верил, что Тони можно каким бы то ни было образом перевоспитать.

Стоя в ванной с зубной щеткой во рту, он вдруг вспомнил, что забыл позвонить Ане Авиловой. Он знал, что она рано встает, поэтому смело двинулся к телефону. В Бостоне сейчас половина седьмого.

Однако на звонок никто не ответил.

* * *

Тони была вне себя.

– Спорим, тебе это вбила в голову твоя старая бездетная ведьма. И слышать не желаю ни о каких психотерапевтах! Чтобы еще чужие люди копались в нашей семейной жизни! – кричала она. – Мы вполне в состоянии сами справиться с девочкой. Во всяком случае, я ни в чьей помощи не нуждаюсь.

От столь бурной реакции Адам опешил. И лишний раз убедился – их отношениям требуется… как бы помягче выразиться… настройка.

Он мудро выждал денек, а потом позвонил жене на работу и, спрятавшись за безликую телефонную трубку, еще раз попытался убедить Тони, что ради дочери следует хотя бы попытаться проконсультироваться у психолога – вдруг что дельное посоветует.

Тони уже успела остынуть и теперь, по зрелом размышлении, восприняла идею более благосклонно. Но выдвинула условие – что консультантом будет «настоящий» профессор, а не «эта женщина».

Адам с радостью согласился на компромисс.

* * *

– Алло? – безучастным тоном ответила Аня.

– Аня? Это я, Адам Куперсмит. Я…

– Ах доктор, – моментально оживилась она. – Я рада, что вы позвонили.

– А вы, верно, уже подумали, что я забыл о своем обещании? Я утром вам звонил, но не застал.

– Да, я так планирую работу, чтобы поменьше встречаться с Дмитрием, поэтому прихожу на работу очень рано.

Услышав это объяснение, Адам искренне обрадовался.

– Но я все равно немного задержался со своим звонком и потому прошу у вас извинения.

– Ничего страшного, – сказала она. – Дружеский голос всегда ласкает слух.

– Это что, сибирская пословица?

– Нет, – рассмеялась Аня. – Только что сама придумала.

Возникла неловкая пауза, которую нарушил Адам.

– Мне бы хотелось еще раз с вами поговорить, не откладывая. Не знаю вашего графика работы… Можно вам в лабораторию позвонить?

– Конечно.

– Кого спросить? Доктора Авилову?

– Нет. Поскольку я временно только лаборантка, Дмитрию не нравится, когда меня так называют. Так что спросите просто Аню. – Помолчав, она весело добавила: – В этом есть и свое преимущество: вы ненароком не попадете на него.

Адам понимающе рассмеялся.

– Вы правы. Это большое счастье. А себя я представлю как «друга», можно? Так будет верней. А то еще подумают чего…

– Хорошо, – согласилась она. – Это вы правильно решили.

* * *

Ради Хедер Адам заставил себя сидеть и выслушивать сентенции доктора медицины Малькольма Шонберга, «настоящего профессора».

После первой встречи психиатр настоял на том, что требуются еженедельные консультации – «в целях восстановления нормальных взаимоотношений между всеми сторонами».

Как истинный адвокат, Тони являлась на эти сеансы, вооружившись целым ворохом аргументов в свою защиту.

– Доктор, я ничего не могу с этим поделать, – пожаловалась она. – Я не могу сражаться с эдиповым комплексом. Дочь требует, чтобы в школу ее отвозил отец.

– Потому что он со мной разговаривает! – закричала Хедер. – Ему интересно мое мнение обо всем на свете.

– Но, девочка моя, – взмолилась Тони, – мне это тоже интересно, даже очень.

– Мам, не ври. Не отрицаю: ты что-то произносишь, во всяком случае, рот открываешь, но это же не разговор, а допрос свидетеля в суде. Мне иногда кажется, что ты пытаешься задобрить суд.

Тони снова повернулась к арбитру:

– Вот видите, доктор, мне приходится конкурировать с идеальным отцом! Это же нереально!

– Папа тоже не идеал, – уточнила дочь. – Но он хотя бы старается. Внимательно слушает, когда я ему что-то рассказываю. А ты меня спрашиваешь, что думают мои подружки о шансах республиканцев на выборах. Ненавижу эти разговоры! Мне эта политика до лампочки! Может, тебе лучше принять приглашение в Джорджтаун?

– Какое еще приглашение? – встрепенулся Адам и уставился на жену.

Застигнутая врасплох, Тони кинулась защищаться:

– Только что получила. Хедер случайно услышала мой разговор по телефону.

– Ну вот что, родители, – взорвалась девочка. – Может, выясните свои отношения потом? В данный момент вы должны заниматься моими проблемами.

Адам с Тони разом устыдились и смущенно поглядели на доктора Шонберга.

Хедер расплакалась.

Обнимая рыдающую дочь, Адам бросал на жену испепеляющие взгляды.

Домой ехали в мертвой тишине. Из-за того, что жена строит какие-то далеко идущие планы за его спиной, Адам чувствовал себя не просто униженным – он не мог успокоиться, что узнает такие важные новости, по сути, случайно. Но с этим можно было разобраться и позже. Пока же главное – вернуть душевное равновесие дочери.

– Ну вот что, – объявил он, изображая беспечность. – Мне в голову пришла потрясающая идея. Почему бы нам на Рождество не поехать в горы? На лыжах покатаемся.

Тони понемногу оттаивала.

– Здорово.

– И вот еще, – продолжал Адам, довольный уже тем, что его инициатива перемирия встретила поддержку хотя бы у одного члена семьи. – Мне говорили об одном замечательном курорте в Канаде, рядом с озером Гурон. Там отдельные домики и большой крытый бассейн с подогревом. Далековато, конечно, но я бы поехал. А ты, Хедер? Я бы тебя поучил нырять с вышки. Помнишь, я тебе обещал?

Раздавшийся сзади голосок убедил Адама, что он вернул себе расположение дочери.

– Ой! – воскликнула девочка с неподдельным восторгом. – Вот было бы здорово, пап!

Насчет столь же успешного разрешения своей второй проблемы Адам никаких иллюзий не питал.

* * *

После перенесенного эмоционального кризиса Хедер за ужином лишь поковыряла в тарелке, после чего молча удалилась к себе и стала готовиться ко сну.

Адам прошел на кухню и заговорил с женой:

– Что еще за предложение из Джорджтауна?

– Очень лестное. Честно! – ответила Тони, пытаясь загладить тот факт, что скрывала от мужа свои планы. – В Школе права Коннектикута неожиданно уходит преподаватель, место освобождается в конце следующего семестра. Я как раз сегодня хотела с тобой обсудить.

– Что значит – обсудить? Мне кажется, ты уже все решила сама.

– Вообще-то да. Все оргвопросы я бы могла решить в один день и к вечеру прилететь назад. Мне кажется, я заслуживаю того, чтобы немного расправить крылышки, как считаешь? Тем более что заодно можно было бы оживить кое-какие связи в Вашингтоне, а то обо мне уже начинают забывать.

– А как же Хедер? – возмутился Адам.

– Мне дали одну фантастическую няню, которая согласна в свой выходной день за ней присматривать, – ответила Тони.

– Няню? Мы разве с тобой не условились, что не будем заочными родителями?

– Ладно, – легко согласилась Тони. – Но ты же каждую среду можешь быть дома!

– Перестань, ты прекрасно знаешь, что это не так, – возразил Адам. – У меня в подчинении целая лаборатория, а кроме того, бывают еще внеочередные больные.

– Ну что ж, ты тоже ей не чужой, предложи свое решение.

Адам помолчал, потом, все еще кипя, сдался:

– Пожалуй, надо посмотреть на эту няню.

* * *

Миссис Эдвина Мэллори оказалась такой приятной и расторопной женщиной, что временами складывалось впечатление, что дочь действительно с нетерпением ожидает ее еженедельных визитов.

Это происходило по средам. Когда к половине одиннадцатого вечера Тони возвращалась домой, пожилая няня успевала накрыть на стол, привести кухню в образцовый порядок и уложить Хедер, проследив, чтобы все уроки на завтра были сделаны. Няня и в самом деле была уникальна.

Благодаря еженедельным отъездам Тони Адам получил возможность регулярно говорить по телефону с Аней Авиловой. Таким образом он следил за ее настроением и мог при необходимости ее приободрить.

Временами его одолевало искушение назначить ей свидание. Но он себя останавливал, внушая себе, что обманывается в собственных чувствах. Точнее, ему не хотелось идти у них на поводу.

Однажды в середине октября – это опять была среда – позвонила Тони и сообщила, что не успевает на последний рейс в Бостон. Миссис Мэллори еще наводила порядок на кухне.

Адам в раздражении взглянул на часы и нахмурился.

– Ты что, проводила семинар на протяжении шести часов?

– Ни в коем случае! – рассмеялась жена. – Но я забрела на коктейль, устроенный в честь заезжей знаменитости, и не уследила за временем. Переночую в «Мариотте», а утром вылечу первым же рейсом. Если не будет неожиданностей, успею проводить Хедер в школу.

После паузы она негромко добавила:

– Послушай, не сердись, мне жаль, что так вышло.

– Не переживай. Дело житейское, – ответил Адам не слишком убедительно.

Он положил трубку, и ему пришла в голову одна мысль.

Ведь давнишний патрон и любовник Тони, бывший министр юстиции, теперь, кажется, преподает в Джорджтауне в Школе права.

В первый момент Адам отругал себя за то, что позволил себе усомниться в самом дорогом человеке. Он-то ведь тоже бывает в отъезде, но ему и в голову не приходило загулять на стороне.

Однако уже через полчаса он, сам того не желая, набрал номер гостиницы «Мариотт».

– Алло, – с некоторым удивлением ответила Тони. Ну, слава богу!

– Звоню сказать, что соскучился, – произнес он, стараясь говорить как можно более уверенно.

– Спасибо, Адам, – ответила Тони. – Приятно это слышать.

– Но учти: это не должно войти в привычку, – предостерег он. – Ты хорошо поужинала?

Она рассмеялась.

– Что ты со мной как с ребенком? Да, съела суп и сэндвич. Заказала в номер.

Они немного поболтали, обменялись нежностями и пожелали друг другу спокойной ночи.

Адам положил трубку. Его не покидало ощущение, что в номере с Тони находится кто-то еще. Странно, но эта мысль его нисколько не встревожила, скорее наоборот. И он позвонил Ане, чтобы сообщить об изменении в своих планах.