Текст книги "Тайна древнего замка"

М.: Так, значит, Агапет был уже в воде?

К.: Да.

М.: И ты утверждаешь, что в это время он был уже мертв?

К.: Да, но сразу я этого еще не заметила. Я только обратила внимание на запах.

М.: Он показался тебе знакомым? Тебе уже приходилось чувствовать этот запах – во время набегов. Это был запах крови. Значит, ты погрузилась в бассейн, полный крови.

К.: Да, полный крови. Я узнала запах, но ничего такого не подумала. Я была не в себе, я тряслась от страха и решила, что мне это только кажется. Я была рада, что тот мужчина не шевелился. Подумала, что он заснул. Он же был старым, целый день скакал на коне, потом выпил много вина, вода в бассейне была горячей, вот и заснул. Такое может случиться, даже если ждешь молодую женщину…

М.: Это, конечно, прекрасно, но в какой-то момент ты должна была понять, что сидишь в одной купальне с мертвецом.

К.: Пара капель воды попали мне на губы, и я поняла, что она действительно отдает кровью. Я схватила лампаду – она стояла у края бассейна, чуть подальше от меня. И тогда я увидела перерезанное горло. Кровь все еще вытекала из раны… Я сразу же выскочила оттуда. И я закричала.

М.: Сколько времени прошло с того момента, как ты погрузилась в бассейн, до того, как ты поняла, что Агапет мертв?

К.: Довольно много. Сколько времени… Я помолилась моим богам, вспомнила о моем муже, о моей жизни… Да, времени прошло много.

М.: И за это время ты никого не видела и не слышала?

К.: После того, как я немного посидела в купальне, в бассейн кто-то подлил горячей воды. Она поступала по желобу, выходящему над бассейном. Но это длилось недолго. И потом, немного позже, я услышала какие-то звуки. Может быть, шаги. Очень тихие. Во дворе пиршество было в самом разгаре, там громко кричали и смеялись, и отголоски того гама доносились и до купальни, но я могла отличить те шаги от шума во дворе. Те звуки доносились из комнаты Агапета, по крайней мере мне так показалось. А еще я услышала тихий скрип.

М.: Но ты никого не видела?

К.: Бассейн занимает только часть купальни, а я спряталась в самом его углу. Если бы кто-то зашел в купальню, я могла бы не заметить его. Но я определенно увидела бы, если бы кто-то убил Агапета, пока я была в бассейне.

М.: Что случилось после того, как ты закричала?

К.: Вначале ничего. Знаю только, что мне стало холодно.

М.: Холодно? В наполненной горячим паром купальне?

К.: Теперь я припоминаю. Я выбежала из купальни и очутилась здесь, в этих покоях. В комнате Агапета. Я громко кричала, но в коридор так и не побежала. Я была обнажена, понимаете… И я забилась в угол, где-то вот тут, прижавшись к стене. Через какое-то время прибежала одна девушка. Сейчас я уже знаю, что это дочь графа. В руке у нее был факел. Она увидела меня, позвала своего отца, а потом зашла в купальню. Дочь графа начала кричать, точно так же, как и я, только громче и пронзительнее. Она бросилась прочь. Через какое-то время вбежали стражники, потом немая служанка. Больше я ничего не знаю. Я не убивала графа. Я впервые увидела кинжал, когда его достали со дна бассейна. Я хочу домой, на родину. Но вы меня не отпустите. Вы меня убьете.

После допроса викария я чувствовала себя опустошенной и смертельно уставшей. Печальной – ведь я понимала, что теперь уже ничего не зависит от меня. Все, что я могла сделать, было уже сделано. И уставшей – ведь я так плохо спала прошлой ночью.

Тем временем ветер уже улегся, и только капли дождя все еще барабанят о стену. Я уснула и увидела продолжение сна.

Я вижу, как развеваются гривы лошадей в галопе. Я держу уздечку обеими руками и тяну то левой, то правой. Передо мной, в некотором отдалении, скачут трое моих братьев. Они на два, три и четыре года старше меня, самому старшему шестнадцать. Они вышли на охоту, они раскручивают арканы, гонятся за стадом диких лошадей. Они соревнуются, кому первому удастся обуздать коня. Они все бросают и бросают арканы, но дикие кони быстрее них.

Я держусь позади. Мне вообще-то запрещено самой садиться на лошадь, но я тайком научилась ездить верхом.

И в какой-то момент я все-таки вмешиваюсь в их игру. Я скачу вперед, обгоняю четырнадцатилетнего и пятнадцатилетнего братьев, скачу наперегонки с шестнадцатилетним. Увидев меня, он ругается. Кричит, чтобы я убиралась прочь. Я бросаю аркан – мимо. Мой брат бросает аркан – мимо. Мы скачем рядом посреди стада, в суматохе сложно разобрать, кто где. Кони то появляются передо мной, то вновь скрываются за пеленой пыли.

И вдруг со мной рядом мой брат. Он выбрал себе того же коня, что и я, молодого белого жеребца. Мы одновременно приближаемся к нашей жертве. Он бросает – мимо. Я бросаю – аркан на шее.

Мои братья отказываются помочь мне, а ведь нужно удержать и укротить этого жеребца. Таков обычай, нужно помогать, но они стоят рядом и смотрят, как конь вырывается и пытается сбежать. В одиночку мне не удается с ним справиться, поэтому в конце концов я упускаю его.

Я упрекаю своих братьев, я очень зла на них. Старший брат влепляет мне пощечину и толкает на землю.

Тогда подходит отец. Он наблюдал за всем этим с некоторого отдаления. Вначале его взгляд пронзает моих братьев, которые потерпели неудачу. Братья пристыженно опускают головы. Затем отец говорит старшему брату: «Нельзя бить девочек».

Потом он поворачивается ко мне. «Пойдем, – говорит он. – Идите все за мной». Мы движемся к озеру. Там, на берегу, отец хватает меня за запястья и тянет в воду. Мне страшно, я не умею плавать. Он затягивает меня так далеко в озеро, что я уже не достаю до дна ногами. В этот момент он отпускает меня.

Я кричу. Барахтаюсь. Вижу, как вода поднимается перед моими глазами, смыкается над моей головой. Теперь вокруг одна только вода. Я пытаюсь дышать, вдыхаю воду, она входит в меня. Я чувствую, что опускаюсь на дно, мои ноги касаются земли, я пытаюсь оттолкнуться, подняться на поверхность. Но у меня ничего не получается. Больше я ничего не чувствую. Вокруг только тьма и холод.

Я лежу на теплом песке на берегу, рядом следы рвоты. Рядом стоят мои братья. Отец наклоняется ко мне и говорит: «Это будет тебе уроком».

Клэр

Мне нужно было принять непростое решение, но оно далось мне удивительно легко. Сегодня утром, через два дня после разговора с Мальвином из Бирнау, я решила принести клятву пред ликом Господа нашего. Я приказала собрать во дворе замка всех людей, которые живут тут. Время показалось мне подходящим. После долгого дождя из-за туч вновь выглянуло солнце, и утренний свет придал мне уверенности. Капли влаги блестели на крепостных стенах, легкий ветерок разгонял клубы тумана над рекой.

Эстульф был не согласен с моим решением.

– Давать ложную клятву очень опасно, Клэр. С разных точек зрения.

– Моисей тоже солгал своему народу, сказав, что уже скоро они будут в земле обетованной.

– Он поступил так, как повелел ему Господь.

– Вот видишь. Господь тоже не всегда требует от нас правды.

– Прошу тебя, Клэр, это не шутки.

– Если я не солгу, тебя лишат титула графа. Мужчину, который совершил грех прелюбодеяния с женой своего предшественника, не потерпят ни герцог, ни духовенство. Все твои замечательные намерения потерпят крах, а ведь ты даже не начал претворять их в жизнь.

– Противостоять людям – это одно, но Господу – совсем другое. Куда подевалась твоя набожность?

– Я больше не могу ее себе позволить.

Я слишком долго была предана Богу, и результаты были чудовищные. Впервые в жизни я обрела свободу, сердце легко билось в моей груди, я полюбила жизнь, и все это потому, что я призвала себе на помощь другого бога – любовь. Конечно, этот бог смертен, но пока что он жив.

В сущности, Эстульфа нельзя назвать особо набожным человеком. Но его мучает совесть из-за того, что ради него я намерена принести клятву именем Бога. Именно поэтому Эстульф и пытался отговорить меня. Милый мой, глупый мальчик! Во-первых, мне нетрудно пожертвовать своей честностью ради мужчины, который ради меня поступил бы так же. В прошлом я многим жертвовала – я отдала Агапету свою невинность, юность, свободу и ум. Во-вторых, я лгу не только ради Эстульфа, но и ради того великолепного плода, который созревает во тьме моего чрева. Я лгу ради ребенка, который имеет право появиться на свет без каиновой печати греха. Если мне предстоит выбирать между адом для себя в жизни и после смерти и адом для моего ребенка в жизни теперешней, я выберу первое.

– Не я создала небо и землю, браки и клятвы, и потому я не чувствую, что иду против воли Божьей. Господь не может желать мне горя, которое постигнет меня, если я скажу правду.

– Толковать мысли Бога – гордыня.

– Это было бы гордыней, если бы я ошибалась. Но то, что я ошибаюсь, еще нужно доказать.

– Сомневаюсь, что викарий вступил бы с тобой в этот спор. Если он узнает о твоей лжи, он прикажет вырвать тебе язык, отрубит пальцы, лежавшие на кресте, и дело с концом.

Эстульф хотел испугать меня, но, мне кажется, в глубине души он надеялся на то, что я не передумаю. И я осталась при своем мнении. К тому же я полагала, что Эстульф любит меня настолько, чтобы позволить мне самостоятельно принять решение. Кроме того, благополучие нашего ребенка – это самое главное.

– Мы должны подумать о нашем ребенке, – сказала я. – И на нас лежит ответственность перед бедняками. На кого еще им надеяться? Ведь они давно уже изгнали надежду из своего сердца. Что такое язык и рука против трупов заморенных голодом и погибших от лихорадки? Ты и сам это знаешь.

Мы посмотрели друг на друга, и в это мгновение Эстульф сдался. Мы поцеловались и обнялись, а потом я вместе с Эстульфом вышла во двор, где все уже собрались.

Вновь пошел дождь. Над замком сгустились тучи. Поднялся холодный ветер. Крепость стояла голая и мокрая, словно древняя скала, омываемая волнами моря. Из леса доносился рев оленей, лай диких псов и карканье ворон.

Я, следуя указаниям Мальвина, повторила слова клятвы и призвала Господа в мои свидетели: «Ребенок в моем чреве – дитя Агапета».

Все, кроме Элисии и Бальдура, ликовали. Я тоже испытывала радость, так легко было у меня на сердце. Так же, как и после смерти Агапета. Теперь пути назад не было. Эта клятва даровала мне величайшее из благ – счастье свободы.

Хочу написать кое о чем еще. Вернувшись в свои покои, я подошла к окну. От раздумий меня отвлекло щебетание, и я увидела на подоконнике маленькую пташку, совсем еще птенца. Мне показалось, он вывалился из гнезда. Птенец выглядел таким беззащитным. У него был красноватый хвостик и крошечные черные глазки, едва ли больше пшеничного зернышка. Я заговорила с этим птенцом. Спросила у него, что он тут делает. Я хотела помочь ему, и тут поняла, что у него что-то не так с левым крылом. Эта пташка не могла летать. И только узкий подоконник отделял ее от пропасти. Я дала птице хлебных крошек, но она к ним и не притронулась. Тогда я отправила Фриду, Франку и Фернгильду, наших трех вдовствующих дев, на луг, чтобы те поискали для птицы мух и жуков. Такая пища пришлась птенцу по вкусу. И с тех пор я забочусь о нем.

Элисия

Ах, отец, отец, это не может продолжаться и дальше. Не в моем духе сидеть, сложа руки, и ждать, что уготовано для меня судьбою. Я знаю, что именно так, по всеобщему мнению, и должна вести себя женщина. По мнению мужчин. По мнению священников (они мужчины), по мнению власть имущих (они мужчины), даже по мнению женщин (так их настроили мужья, священники, власть имущие, отцы). Ты был мне совсем другим отцом. Ты поощрял мое стремление высказывать собственное мнение, ты хотел, чтобы я действовала, когда считаю это необходимым. Это в моей крови. Ведь я кровь от крови твоей.

После клятвы, принесенной моей матерью, во мне вспыхнуло желание что-либо предпринять. Я знала, что мать лжет. Конечно, я не присутствовала при том, как Эстульф зачинал это дитя, и пока что у меня нет доказательств того, что этот ребенок – не от моего отца, но я знаю наверняка, что моя мать солгала и миру, и Господу.

Сразу после этого представления я удалилась в свои покои, едва сдерживая чувства. Словно сумасшедшая, я уселась на край лежанки и окаменела. Если бы горечь могла окрасить мой лик, то я стала бы зеленой, точно подорожник. И как она могла так поступить со мной! Этой клятвой она поставила меня в немыслимое положение. Теперь все, что бы я ни сделала, чтобы посадить Бальдура на трон графа, приведет к тому, что мою мать искалечат. Конечно, я не церемонилась с ней, когда речь шла о ее беременности. И я по-прежнему думаю, что ее новый супруг Эстульф – убийца, хотя пока что я и не поняла еще, как он мог пробраться в купальню так, чтобы его не заметил Раймунд (мне не хочется подозревать верного слугу в соучастии). Как бы то ни было, сколь бы сильно я ни гневалась на мою мать, я ни за что бы не причинила ей вред. Этой клятвой она заставляет меня пойти на чудовищное соглашение с моей совестью.

Я обратилась к Мальвину из Бирнау, ведь он единственный, кто может помочь мне в этой ситуации (конечно, я доверяю Бильгильдис и полагаюсь на ее советы, но ее возможности как крепостной ограничены, к тому же она еще и нема). Кроме того, он произвел на меня очень хорошее впечатление, хотя я и не могу сказать, чем именно. Его расследование только началось. Наверное, в какой-то мере мое расположение к Мальвину обусловлено тем, что он не нравится Бальдуру, а мать и Эстульф боятся его. Еще я возлагала на него большие надежды, потому этот разговор был проявлением моего доверия к нему.

Когда я вошла к нему в комнату, он что-то писал. Увидев меня, Мальвин оставил все свои дела и подошел ко мне.

– Я вам мешаю? – спросила я.

– Нисколько. Вообще-то я ожидал, что вы нанесете мне визит.

– Почему?

– Случилось слишком многое, чтобы такой человек, как вы, продолжал бездействовать.

– Вы хорошо разбираетесь в людях.

– Учитывая то, что вы при всех разорвали платье на своей матери, чтобы обнажить ее живот, даже дурак не счел бы вас застенчивой, – он улыбнулся.

– Я такое не каждый день делаю, знаете? – Я улыбнулась ему в ответ.

– Значит, мой наряд в безопасности?

– Дайте-ка подумать… Полагаю, что так. С вашим нарядом ничего не случится.

– Значит, мне повезло.

– Вы не откажетесь… – Я тщетно пыталась согнать улыбку со своего лица. – Вы не откажетесь прогуляться со мной, викарий? У меня к вам несколько вопросов.

– Если речь идет о ваших показаниях, связанных с убийством, то мне понадобится мой писарь. Мне позвать его?

– Нет, прошу вас. Речь идет не об убийстве. По крайней мере не совсем.

– Куда же мы направимся с вами?

– На виноградник.

Сбор винограда уже завершился. На земле по обе стороны тропинки лежали раздавленные перезрелые ягоды, и их тяжелый аромат перебивал другие запахи осени. В ульях жизнерадостно жужжали пчелы, но и они через пару недель умолкнут. Я рассказала Мальвину, как шестнадцать лет назад, еще шестилетней, я помогала крестьянам при сборе урожая. Помню, я срезала тогда нижние грозди. Это так радовало меня, но потом пришла моя мать и увела меня прочь, потому что я якобы слишком хороша для такой работы. Мальвин внимательно слушал меня, не перебивая.

– У меня всегда были не очень хорошие отношения с матерью. Мы терпели друг друга, не более того. Вот уже много лет мы ни разу не говорили друг с другом, она никогда не рассказывала мне о своей жизни до свадьбы, уклонялась от ответов на личные вопросы, закрывалась от меня. Иногда я не видела ее по нескольку недель. Моя кормилица Бильгильдис была мне ближе родной матери. Бильгильдис, знаете… она немного грубовата. Думаю, иногда это проглядывает в моей речи и поведении. И бывает так, что моя вспыльчивость переходит все границы. И я произвожу на гостей впечатление фурии.

– Вы поэтому хотели поговорить со мной? Чтобы извиниться? В вашей семье, похоже, все любят просить прощения. Ваша мать уже принесла мне свои извинения.

– Я не хочу просить прощения. Ну, то есть я позвала вас сюда не для этого. Буду откровенна с вами, викарий. Я не знаю, что происходит и на что мне надеяться. Вы уже пару дней провели в этом замке и, вероятно, уже составили себе какое-то мнение о том, что происходит здесь. Не пристало мне давить на вас…

– Но вы предпочли бы поскорее сделаться графиней, а для этого вам нужно, чтобы я приговорил Эстульфа к смерти.

– Я этого не скрываю. Графство должно было отойти мне и моему супругу.

– Любой правовед с интересом бы рассмотрел ваши претензии на наследство, и как викарий я мог бы это сделать, однако же я приехал сюда не для этого. Я имею право лишь расследовать убийство вашего отца, а не прояснять вопрос наследования.

– Но вы могли бы высказать мне свою точку зрения по этому поводу.

– Конечно. Сейчас королевство ослаблено. Нападения Венгрии на Саксонию, Тюрингию, Баварию и Швабию нанесли серьезный удар народу нашей страны. Военное положение не из лучших, финансовое положение ужасает, нет никакого порядка, а что до короля, то одиннадцать лет в стране правил ребенок, и лишь недавно к власти пришел Конрад, взрослый человек. За эти одиннадцать лет значимо укрепили свою власть герцоги, в том числе и в том, что теперь они назначают графов. Это их право оспаривается, а как и всегда, если можно оспорить что-то, то этот вопрос вызывает разногласия. За последние годы было несколько незаконных претензий на графский титул, которые предыдущий король, Людовик Дитя, не мог, а герцог Бурхард не хотел оспорить. Бурхард не будет вмешиваться до тех пор, пока не увидит, что Эстульф как граф невыгоден для него. Таково положение дел, и отрицать его глупо.

– Бальдур важен для войска как полководец в войне с Венгрией, он принимал участие в каждом походе. Его преданность герцогу и отвага неоспоримы.

– Зато Эстульф, насколько мне известно, имеет большой опыт в управлении здешними землями, и местное население очень любит его. Если люди в пограничном графстве довольны своим господином, то такая ситуация на руку герцогу. Как видите, все не так просто. К тому же…

– Почему вы умолкли?

– Я не должен был бы говорить это…

– Прошу вас, скажите, о чем вы думаете. Вы не сможете задеть меня.

– Речь идет о наследнике теперешнего графа.

– О ребенке. У меня нет детей, – сразу выпалила я, чтобы поскорее оставить эту тему разговора. – Я уже семь лет в браке, но у меня нет детей. Однако же я молода.

Я видела, что Мальвину неприятен этот разговор.

– Я могу высказать свое мнение по поводу ваших шансов стать графиней, и я основываюсь на теперешней ситуации. Ваша мать подарила жизнь двум детям и носит во чреве третьего. Она принесла клятву о том, что этот ребенок – от Агапета. Если родится сын, у вас нет шансов на графство. Но даже если родится дочь… До тех пор, пока у вас нет сыновей, у вашей матери шансов больше.

Я все-таки немного обиделась на его слова, и Мальвин заметил это.

– Простите, мне не следовало говорить об этом.

– Вы сделали лишь то, о чем я просила. Сказали правду.

– Да, но…

– Никаких «но». Все так, как есть, мне приходится мириться с этим.

– Я глупец.

– Если и так, то очень доброжелательный и тактичный.

– Ах, благодарю вас.

– Я не это имела в виду…

– Я знаю. Безусловно, – словно чтобы утешить меня, добавил Мальвин, – исход дела зависит в первую очередь от того, что выяснится в результате расследования. Если кто-то из вашей семьи связан с убийством вашего отца… Например, ваш отчим…

– О господи, как я ненавижу это слово.

– То вопрос наследования предстанет в совсем другом свете.

– Эстульфа казнят?

– А вы этого хотите?

– Если он совершил убийство – да. Не может быть другого наказания за такое преступление.

– Тут вы ошибаетесь. Все дело в том, какой суд будет принимать решение: суд семьи или независимый суд.

По выражению моего лица Мальвин определил, что я не понимаю, о чем идет речь.

– Суд семьи был принят с давних пор, – объяснил он. – Приговор выносит семья жертвы, к примеру, о чем-то договаривается с семьей преступника. Так, семья жертвы может потребовать денег, может ослепить преступника, может забрать его себе в крепостные, чтобы он до конца дней своих служил родственникам убитого. Если и преступник, и жертва принадлежат к одной семье, то вся семья и выносит приговор. До казней в таком случае доходит редко, только тогда, когда семья преступника очень бедна и ей нечего предложить. Богатым людям, в том числе и дворянству, особенно герцогу, очень нравится такой способ решения подобных вопросов, и они болезненно воспринимают попытки короля Конрада заменить суд семьи независимым судом, который выносит приговор на свое усмотрение. Влиятельные семьи боятся, что их сыновей казнят за совершенные преступления.

– А как будут судить убийцу моего отца?

– Выбор вида суда – в моей власти. Сложилась немного странная ситуация, ведь герцог настаивает на суде семьи, а король – на независимом суде. Если убийца – венгерская девушка, хоть я и не верю в это…

– Вы не считаете, что венгерка виновна?

– Нет.

– Это хорошая новость, – радостно кивнула она.

– Прошу вас, помните о том, что я лишь высказываю свое мнение о теперешнем положении вещей, а не выношу окончательный приговор. Так вот, если убийца – венгерка, то она ведет себя достаточно глупо, ведь она подтверждает то, что в покоях графа и в купальне не видела никого, кроме Раймунда и Бильгильдис. Так она оговаривает саму себя, и она это знает. Именно это и удивляет меня. Если бы она была убийцей, то либо попыталась бы отвести от себя подозрения, давая ложные показания, либо признала бы свою вину. Но она не делает ни того, ни другого. Это говорит в ее пользу. И все же это не поможет ей, если подозрение не падет ни на кого другого.

– Я полагаю, что это Эстульф убил моего отца, чтобы заполучить титул. Но, конечно же, я понимаю, что для вас это лишь пустые слова. В ваших глазах я могу быть такой же подозреваемой, как и Эстульф, и потому я прошу вас допросить меня.

– Еще никто и никогда не просил меня об этом, – рассмеялся Мальвин. – Обычно люди пугаются, когда я завожу разговор о допросе.

– Прошу вас, допрашивайте меня, сколько хотите, не стесняйтесь, задавайте мне самые щекотливые вопросы, а когда допрос закончится и вы поймете, что это не я убила папу, то переходите к допросу Эстульфа.

– Вы очень решительная женщина, Элисия Брейзахская, – улыбнулся викарий.

– Я дочь Агапета.

Протокол допроса (без применения пыток)

Допрашиваемая: Элисия Брейзахская, дочь убитого.

Присутствуют на допросе: Мальвин из Бирнау, викарий; Бернард из Тайха, писарь.

М.: Расскажите мне о вечере перед убийством. Начните с пира.

Э.: Я недолго оставалась там. Мой отец не любит… не любил, чтобы на пиру присутствовали женщины, кроме разве что служанок. Мужчины сидели во дворе допоздна, вино делало их развязными. В тот день солдаты вернулись из утомительного, но победоносного похода, они заслужили вечер отдыха. Такое пиршество в конце лета за последние годы стало уже традиционным в нашем замке, и поскольку из года в год ничего не менялось, я знала, когда мне нужно уходить. Я пошла к себе в комнату сразу после танца с моим отцом.

М.: Ваш отец привез много сокровищ?

К.: Целую повозку с оружием и инструментами. Я не назвала бы это сокровищами.

М.: Он привез с собой венгерскую девушку.

Э.: Я как-то не обратила на нее внимания.

М.: Когда вы смогли поговорить с вашим отцом?

Э.: После его прибытия в замок поднялась суматоха, я едва сумела обнять папу. Но вот вечером мы смогли спокойно поговорить. Во дворе замка папа пригласил меня на танец. Он интересовался тем, как у меня дела, я же расспросила его о походе. Тогда-то мы и заговорили о шкатулке, присланной королем.

М.: Почему?

Э.: Я спросила его, увенчался ли его поход успехом. Папа кивнул. И тогда я сказала: «Значит, теперь ты выполнишь данное мне полгода назад обещание и подаришь мне кольцо?» Папа рассмеялся и сказал: «Вы, женщины, как сороки. Если что-то блестит, вы не можете устоять». Он подмигнул мне и надел мне кольцо на палец.

М.: Так, значит, еще до похода граф показал вам королевскую шкатулку?

Э.: Да, это было незадолго до того, как папа уехал на войну. Кольцо было таким красивым, что я не сдержалась и попросила папу подарить мне это украшение. Папа, смеясь, назвал меня жадной теткой и пообещал, что подарит мне кольцо в конце лета, если все будет хорошо. Я не обиделась на него, я же понимаю, что поход требует больших затрат. К тому же я была уверена в том, что папа постарается все-таки подарить мне кольцо. У нас с папой были особенные отношения, их трудно описать словами. Он видел, что я такая же отважная и решительная, как и он. Если бы я была его сыном… Но мы ведь говорили о шкатулке, верно?

М.: Да. Значит, кинжал лежал в шкатулке, как и кольцо?

Э.: Да, именно так. Если бы этот кинжал много месяцев лежал в комнате моего отца на столе, я бы заметила. Время от времени я входила в графские покои, чтобы оставить на лежанке туники, которые я шила для моего отца.

М.: Когда вы входили туда в последний раз?

Э.: В день его возвращения. Я сшила папе синюю тунику и положила ее к двум другим, которые я уже отнесла туда.

М.: Ваша мать утверждает, что видела кинжал на столе.

Э.: Значит, она ошибается.

М.: Или лжет.

Э.: Это вы сказали, не я.

М.: Я лишь озвучил одно из возможных объяснений этого. Но вернемся к вечеру убийства. Потанцевав с отцом, вы ушли с пира. Куда вы направились?

Э.: В мои покои. Мои служанки Фрида, Франка и Фернгильда помогли мне переодеться. Они ушли, и я легла спать.

М.: Не дождавшись супруга?

Э.: Бальдур всегда последним уходит с любого пиршества. Я часто сплю одна. Я имею в виду… я хотела сказать… я часто засыпаю одна.

М.: У вас часто устраивают такие пиры?

Э.: Настолько большие – всего два раза в год, тогда во дворе собираются все жители замка. Но Бальдур – капитан стражи, он часто засиживается со своими солдатами до ночи. Они играют в кости, пьют и… чем там еще мужчины могут заниматься?

М.: Так, значит, вы не видели Бальдура до того, как уснули?

Э.: Если вы намекаете на то, что Бальдур как-то связан с убийством моего отца… У Бальдура не было причин убивать его. Он пострадал в результате смерти своего тестя. Много лет Бальдур и отец плечом к плечу сражались на войне. Папа отдал ему мою руку. В день возвращения из похода папа хотел официально объявить Бальдура своим наследником, тогда никто не мог бы оспорить его претензии на графство. Отец словно предчувствовал, что какой-то приблудный приживала захватит замок и графство.

М.: Но Агапет доверял Эстульфу не меньше, чем своему зятю. В свое отсутствие он доверил своему кастеляну следить за благополучием графства. И семьи.

Э.: Может быть, Эстульф и был хорошим распорядителем. А что касается папиного доверия к нему, то хочу обратить ваше внимание на то, что у Эстульфа не было ключа от сокровищницы. В отличие от моей матери.

М.: У Бальдура тоже не было ключа.

Э.: Причина этого ясна – они вместе уезжали в походы. Так зачем Бальдуру ключ?

М.: Итак, вы заснули. Что случилось потом?

Э.: Я проснулась от крика. Кричала женщина. Я сразу же схватила факел и побежала на крик. В комнате моего отца я увидела венгерскую девушку, она сидела на полу и плакала. А потом я вошла в купальню и… Ужасно, я не хочу больше говорить об этом.

М.: Насколько я понимаю, ваша комната расположена недалеко от покоев отца. По пути туда вы кого-нибудь встретили?

Э.: После того, как я вышла замуж, мы с Бальдуром поселились в противоположном, восточном, крыле замка – с другой стороны двора, так что наши окна выходят на Рейн. Мне пришлось пробежать по длинному коридору между восточным и западным крылом, но по дороге я никого не встретила. Пир был в самом разгаре, мужчины праздновали, а женщины либо прислуживали им, либо, как мы с мамой, уже отправились в свои покои. В целом, комнаты для слуг расположены вокруг двора, за исключением комнаты Раймунда и Бильгильдис и покоев наших с матерью трех служанок. Они живут в комнатах по коридору между восточным и западным крылом. Значит, в этом коридоре я могла повстречать этих пятерых слуг. Или Эстульфа. Его комната находится неподалеку от покоев отца и матери, только этажом выше.

М.: Что случилось после того, как вы нашли своего отца?

Э.: Я потеряла самообладание и, завопив, побежала куда глаза глядят. Мне кажется, вначале я вбежала в комнаты моих служанок. Говорят, я вела себя как сумасшедшая, и только Бильгильдис удалось хоть как-то привести меня в чувство.

М.: Почему вы обратились в суд в Констанце? Факты должны были бы привести вас к тому же выводу, что и всех в этом замке. Ваш отец захватил в походе венгерскую девушку – чужачку, врага, язычницу, – хотел принудить ее к любви, вот она и ухватилась за первую подвернувшуюся возможность, чтобы…

Э.: Он не собирался принуждать ее к любви, во всяком случае в том смысле, который подразумеваете вы.

М.: Ну, он…

К.: Он хотел побыть вместе с ней в купальне, это правда, но отец никогда бы и пальцем к ней не притронулся, для этого он был слишком порядочным человеком. Спросите, обращался ли он когда-либо плохо с кем-либо из женщин в замке. Спросите, брал ли он женщин против их воли. Все ответят вам, что это не так. Эта история с венгеркой… это… это прискорбно. Но папа получал так мало любви от той женщины, которая обязана была дарить эту любовь… И он… да, он зашел слишком далеко. Папа был хорошим человеком. Он был графом, и потому иногда ему приходилось принимать жесткие решения, но в целом… Кто выиграл от его смерти? Кто женился на супруге графа через три дня после его смерти? Тут дело нечисто, и я требую справедливости. Я требую, чтобы…

(После этого стало невозможно записать слова допрашиваемой, поскольку она разрыдалась. Викарий пытался успокоить ее, но тщетно. Через какое-то время она внезапно потеряла сознание.)