Текст книги "Скрытая власть. Как разбогатевшие государства и влиятельные инвесторы контролируют весь мир"

Конечно, в этот период радикального экономического роста Соединенные Штаты продолжали расширять свои финансовые достижения. Вскоре доллар заменил золото в качестве наиболее надежного финансового инструмента в глазах международных инвесторов. В результате в обращении за пределами США оказалось даже большее количество долларов, чем на родине этой национальной валюты. И к началу 1990-х годов большинство развитых стран мира приняли американскую модель рынка капитала в качестве основной для своих экономических систем.

Во многих отношениях мы сейчас живем в таком глобальном, экономически свободном капиталистическом обществе, о котором всегда мечтали банкиры и финансисты. Сегодня все большее число стран позволяют своим компаниям выходить на американский финансовый рынок и создают свои собственные рынки капитала для финансирования развития своей экономики. Мировые финансовые потоки намного превосходят объемы торговли реальными товарами. В 2007 году общий объем мирового импорта и экспорта товаров составил в годовом исчислении 25 трлн долл. При этом оборот крупнейшего в мире валютного рынка составлял 3 трлн долл. в день. И эта цифра даже не включает оценку денежных потоков, проходящих через рынки инвестиционного капитала, на которых ведется торговля акциями, облигациями, паями инвестиционных и хеджевых фондов и так далее. Иными словами, созданные в американском стиле рынки капитала завоевали весь мир.

К сожалению, такое развитие событий сопровождалось уникальным набором последствий, которые никто не был не в состоянии предвидеть. Наличие сложных и тесных взаимосвязей финансовых рынков вело к тому, что одной небольшой искры, возникшей в каком-нибудь относительно далеком уголке земного шара, могло хватить для неожиданного всемирного пожара. Именно поэтому наличие доступа к большому количеству капитала стало определяющим фактором для поддержания стабильности экономики, особенно в трудные для нее времена. Чем богаче страна, тем лучше она справляется с финансовыми кризисами, количество которых, как мы видим, растет с расширением глобальной рыночной экономики. Если раньше мы в большей степени волновались по поводу состояния здоровья экономик ведущих стран, поскольку от этого зависело самочувствие финансовых рынков, то после краха, случившегося в 2007–2008 гг., нас уже больше заботит состояние финансовых рынков, нерешенные проблемы которых, как оказалось, могут нанести серьезный вред всей экономике. Мир перевернулся, правила игры поменялись навсегда. Рынки капитала вступили в свои права.

Почему XXI век начался в 1995 году

Чтобы понять, как образовавшиеся в глобальной финансовой системе новые взаимосвязи способствуют быстрому распространению экономических кризисов по всей планете и каким образом наличие значительных запасов ликвидности позволяет противодействовать распространению инфекции, необходимо вернуться в 1995 год и внимательно изучить реакцию США на девальвацию мексиканского песо. Бывший министр финансов США, Роберт Рубин, призывал считать первой реальной финансовой катастрофой XXI века так называемый текиловый кризис. Свое мнение Рубин аргументировал тем, что фиаско, последовавшее за решением Мексики девальвировать песо, послужило ярким примером опасностей, связанных с произошедшей в XXI веке эволюцией глобальной финансовой системы.

В начале 1990-х годов мексиканская экономика выглядела стабильной и растущей. В государственном и частном секторе создавались новые рабочие места. Глобальные инвесторы, специализировавшиеся на развивающихся рынках, охотно направляли в эту страну свои капиталы, рассчитывая неплохо на этом заработать. И если раньше государственная казна была почти пуста, то теперь в ней имелся беспрецедентный для этой страны валютный запас. В конце 1993 года валютные резервы Мексики составляли 25 млрд долл., тогда как в 1989 году аналогичный показатель был равен лишь 6 млрд долл. С точки зрения участников мировых финансовых рынков, Мексика явно находилась на подъеме.

Но в начале 1994 года ситуация изменилась кардинально. Во-первых, в январе мексиканское правительство столкнулось с необходимостью подавления кровавого вооруженного мятежа сапатистов[3]3
  Сапатисты – участники современного национально-освободительного движения в Мексике. Название происходит от имени Эмилиано Сапаты, героя Мексиканской революции 1910–20 гг. – Прим. научного редактора.


[Закрыть] в бедном аграрном штате Чьапас на границе с Гватемалой. Затем в марте был убит Луис Дональдо Колосио, очень популярный кандидат в президенты от правящей Революционной партии и наиболее вероятный победитель намеченных на август очередных выборов на пост главы государства. Новым кандидатом стал малоизвестный за пределами своей страны Эрнесто Зедилльо. Но на этом неприятности не закончились. В июне в Мехико был похищен пятидесятилетний мексиканский банковский магнат, миллиардер Альфредо Харп Хелу, который провел в бандитском плену более трех месяцев. За его освобождение семье пришлось заплатить 30 млн долларов. Затем в сентябре, всего через месяц после победы Зедилльо на президентских выборах, у входа в штаб-квартиру Революционной партии был расстрелян генеральный секретарь партии, бывший заместитель генерального прокурора Жозе Франциско Руиз Масье.

Естественно, что все эти печальные события дестабилизировали обстановку в стране и привели к увеличению рисков для иностранных инвестиций в мексиканскую экономику. Для страны это имело катастрофические последствия. Курс песо упал, а мексиканские процентные ставки взлетели. Для поддержки национальной валюты мексиканское правительство решило прибегнуть к использованию валютных резервов. С февраля по декабрь 1994 года валютные запасы Мексики сократились с 30 млрд долл. до менее чем 6 млрд. Кроме того, Мексика задолжала 23 млрд долл. по тесобонам, номинированным в долларах краткосрочным долговым обязательствам, которые правительство продавало, чтобы получить быстрый доступ к капиталу. К концу осени 1994 года ситуация ухудшилась настолько, что финансовые рынки делали теперь ставки на то, что экономика Мексики рухнет окончательно.

В декабре руководство страны приняло решение девальвировать песо на пятнадцать процентов, с тем, чтобы приблизить курс национальной валюты к финансовым реалиям. Стоимость песо исторически имела «гибкую привязку» к доллару США. В 1993 году обменный курс был установлен на уровне около тридцати американских центов за песо. В 1994 году Мексике пришлось потратить на поддержание этого курса около 15 млрд долл. Дальше так продолжаться не могло, и мексиканские власти пошли на снижение обменного курса до двадцати пяти центов за песо. Но это не помогло. Уже через несколько дней все финансовые поддержки были сметены, и курс песо оказался в состоянии свободного падения. Мексиканские чиновники утратили контроль над своей национальной валютой.

Не видя другого выхода, 22 декабря мексиканское правительство решило перейти к плавающему курсу песо по отношению к мировым валютам. Почти сразу же мексиканская национальная валюта значительно обесценилась, а процентные ставки взлетели до космических уровней. К концу декабря песо стоил на тридцать пять процентов меньше, чем в начале месяца, а в январе его курс упал до менее чем семнадцати центов – значение, невиданное с 1980 года. Ситуация усугублялась еще и тем, что мексиканское правительство потеряло возможность занимать деньги, даже выпуская облигации с двадцатипроцентной доходностью, поскольку кредиторы считали подобные вложения безвозвратными.

Между тем, опасения инвесторов нашли масштабное отражение далеко за пределами Мексики. Мировые рынки капитала залихорадило. Инвестиции в развивающиеся рынки, как латиноамериканских стран, Бразилии и Аргентины, так и более отдаленных и, казалось бы никак не связанных между собой государств, таких как Чешская Республика и Таиланд, прекратились за одну ночь. В прошлом возникшие в Мексике проблемы можно было бы рассматривать как локальные и отражающиеся лишь на курсе малораспространенной в мире валюты. Но теперь, когда мировые финансовые рынки стали настолько взаимосвязанными, трейдеры, работающие на валютном и долговом рынке, увидели в слабости мексиканской экономики зловещий знак грядущих неприятностей в других частях мира.

Случившийся в Мексике экономический крах поставил перед глобальными инвесторами важный вопрос о том, как это отразится на северном соседе пострадавшей страны, т. е. на Соединенных Штатах? Поскольку мировая экономика была очень сильно завязана на США, экономисты и финансовые эксперты строили ужасные предположения: смертельный вирус, возникший в результате краха песо, сможет пересечь Рио-Гранде[4]4
  Рио-Гранде – река, по которой проходит граница межу США и Мексикой. – Прим. научного редактора.


[Закрыть] и уже оттуда распространиться по всему миру. К счастью, Роберт Рубин, вновь назначенный министр финансов США, вовремя заметил опасность и понял: единственно правильный для Америки выбор – вмешаться в ситуацию и остановить кризис песо до того, как он достигнет границы Соединенных Штатов.

Для реализации этого плана Рубину сначала пришлось убедить тогдашнего президента США Билла Клинтона в необходимости оказать Мексике весьма дорогостоящую финансовую помощь. Рубин указывал, что без внешней финансовой поддержки мексиканская экономика вскоре рухнет, и это будет иметь страшные последствия для Соединенных Штатов. Почему? Мексика была третьим по величине торговым партнером США. Это означало, что крах экономики этой страны больно ударит по американским предприятиям и приведет к сокращению сотни тысяч рабочих мест. Кроме того, разрастающийся кризис наносил вред глобальным инвестициям в развивающиеся рынки всего мира. И это притом, что примерно сорок процентов американского экспорта направлялось именно в развивающиеся страны. Поэтому мексиканские проблемы как таили в себе непосредственную угрозу для американского бизнеса, так и обещали опосредованные негативные последствия для остального мира. Согласно выводам исследования, проведенного Федеральной Резервной системой, в худшем случае экономическая катастрофа в Мексике могла привести к ежегодному снижению показателя роста валового внутреннего продукта США на целый процентный пункт.

Независимо от убедительности доводов Рубина, нельзя было обойти вниманием и огромную стоимость реализации его плана. Пакет финансовой помощи Мексике оценивался в 40 млрд долл., из которых около 20 млрд долл. должны были выделить Соединенные Штаты. Возможно, сегодня эта сумма не кажется огромной, но, для сравнения, в 1994 году США потратили на все свои глобальные разведывательные программы 28 млрд долл. Весь бюджет Департамента образования составлял тогда 29 млрд долл. И на фоне этого Клинтону говорят, что примерно такую же сумму следует направить в другую страну, обосновывая необходимость такого шага связью судьбы американской экономики со слабостью мексиканского песо. Для президента и его советников такая идея казалась безумной.

И все же Рубину удалось добиться того, чтобы Клинтон понял всю серьезность возникшей проблемы. Переступив через Конгресс, президент своей властью распорядился выделить Мексике чрезвычайную помощь в размере 20 млрд долл. в виде кредитных гарантий. Международный валютный фонд (МВФ), в свою очередь, предоставил почти 18 млрд долл., что стало рекордным по объему траншем за всю пятидесятилетнюю историю этой организации. Еще 1 млрд долл. выделила Канада. Таким почти чудесным образом удалось собрать необходимые денежные ресурсы для проведения финансовой спасательной операции. Хотя мексиканская экономика в 1995 году погрузилась в жестокую рецессию, приток капитала позволил стране уже через несколько месяцев вернуться на финансовые рынки, восстановить внутреннюю ликвидность и обуздать долговой кризис. В период с июня 1995 года по март 1996 года Мексике удалось привлечь около 8 млрд долларов от продажи своих государственных облигаций. Мексиканская экономика вновь начала расти.

Экономисты и политики извлекли из «текилового кризиса» множество полезных уроков. Для любой страны, имеющей растущую экономику и стремящейся к расширению своего геополитического влияния, в частности, для таких стран, как Китай, Россия и государства Персидского залива, вывод из случившегося был очевиден: ликвидность правит миром. Соединенные Штаты, которые на тот момент находились в более выгодной ситуации, использовали свои финансовые мускулы для того, чтобы справиться с кризисом в соседней стране в целях защиты собственных экономических интересов. Миру повезло в том, что США имели достаточное количество ликвидности и влияния в МВФ, чтобы не допустить реальной катастрофы. Таким образом, капитал, или, точнее говоря, доступ к капиталу, стал мощным оружием, пришедшим, в конечном счете, на смену военной мощи.

Безусловно, для развивающихся стран с растущей экономикой одним делом было собрать огромные объемы валютных активов, и совсем другим – успешно разместить собранный капитал на глобальных финансовых рынках. Таким образом, на заре XXI века главная задача богатых стран теневого рынка формулировалась следующим образом: собрать свои валютные резервы и инвестировать их с максимальной пользой для своего населения, а также увеличить свое влияние на правительства нуждающихся в денежных средствах западных стран. Вопрос состоял лишь в том, как добиться поставленных целей, учитывая ограниченность знаний развивающихся стран в области функционирования современных финансовых рынков. Соответственно, они нуждались в том, чтобы кто-то помог им обрести инвестиционный опыт; дать им четкие инструкции по превращению собранной ими груды денег в источник постоянной доходности на вложенный капитал. Все эти миллиарды долларов валютных запасов нуждались в грамотном управлении. Стоит ли говорить, что поиски экспертов, готовых дать новоявленным богачам уроки инвестирования, не заняли много времени.

Глава 2
Как потратить 4 триллиона долларов

Правительства богатых иностранных государств управляют сегодня внушительным количеством капитала, но при этом они довольно плохо знакомы с инвестированием. Многие из управляющих инвестициями правительственных чиновников отдают себе отчет, что им очень далеко до ведущих профессионалов глобальных финансовых рынков. Поэтому богатые участники теневого рынка действуют не самостоятельно, а следят за движениями «умных денег», подражая наиболее успешным стратегиям управления, и попутно набираясь необходимого опыта.

На теневом рынке «умные деньги» управляются скрытными менеджерами частных фондов прямых инвестиций и хеджевых фондов, которые считаются самыми проницательными инвесторами в мире. Большинство из этих управляющих работают в Соединенных Штатах и Великобритании. Именно они задают тон для поведения теневого рынка. Поэтому иностранные правительства занялись скупкой значительных долей собственности этих частных инвестиционных компаний. Например:

• За последние несколько лет Китай инвестировал 3 млрд долл. в Blackstone Group и почти миллиард долларов в британскую компанию частных инвестиций, Apax Partners.

• Абу-Даби разместил 1,5 млрд долл. в Carlyle Group и обеспечил себе 40-процентную долю собственности в фонде, которым управляет Apollo Management, инвестиционная компания, возглавляемая бывшим инвестиционным банкиром Drexel Burnham Lambert, Леоном Блэком.

• Сингапур инвестировал 6 млрд долл. в TPG Capital, инвестиционную компанию Fort Worth, Texas, которая ранее называлась Texas Pacific Group и управлялась легендарным инвестором Дэвидом Бондерманом.

• Кувейт инвестировал 750 млн долл. в нью-йоркскую компанию BlackRock, управляющую инвестиционными и хеджевыми фондами. Кувейт также имеет значительные доли собственности в таких ведущих инвестиционных компаниях, как Thomas H. Lee Partners, Oaktree Capital Management и Kohlberg Kravis Roberts & Co. (KKR).

Эти компании прямых инвестиций использовали деньги клиентов для реализации своих инвестиционных стратегий, которые, в упрощенном виде, заключались в поиске недооцененных компаний, оптимизации их бизнеса и дальнейшей прибыльной перепродаже. Вкладывая капитал в такие компании, иностранные правительства, в свою очередь, получали бесценную возможность воспользоваться услугами лучших на планете финансовых умов.

Кроме того, подконтрольные правительствам компании обращались к американским инвестиционным специалистам с целью создания своих собственных инвестиционных фондов. Например, суверенный инвестиционный фонд Китая совместно с Morgan Stanley сформировал фонд прямых инвестиций в размере 2,9 млрд долл., а правительство Шанхая создало совместное предприятие с Blackstone Group для создания фонда с капиталом в 732 млн долл., номинированным исключительно в юанях. Тем временем Банк развития Кореи и KKR достигли договоренности о формировании нового фонда прямых инвестиций, который, согласно информационному бюллетеню AH Assets, должен был скупать активы «нуждающихся в денежной поддержке корейских компаний».

В глобальном масштабе инвестиционные фонды сегодня имеют под своим управлением активы стоимостью примерно 2,5 трлн долл., хеджевые фонды управляют еще 1,7 трлн долл. В сумме это составляет более 4 трлн долл., что, конечно же, говорит о значительном, но все-таки не подавляющем влиянии на теневой рынок. Однако власть этих фондов существенно усиливается тем, что они оказывают прямое влияние на инвестиционные стратегии богатейших стран мира, каждая из которых распоряжается капиталом, измеряющимся в сотнях миллиардов, если не в триллионах долларов. Богатые страны пришли к пониманию, что успешно инвестировать на современных финансовых рынках такие огромные денежные объемы не так-то просто. Принятие чрезмерных рисков может привести к потере всей «заначки». Если же вкладывать капитал слишком консервативно, будут упущены хорошие возможности для получения высокой доходности, которой наслаждаются ваши конкуренты.

Все это определяет условия для работы крупных инвестиционных компаний и хеджевых фондов, обладающих необходимым опытом, столь востребованным со стороны богатых государств. Согласно информации, представленной в докладе чикагской компании Heidricks & Struggles, занимающейся трудоустройством инвестиционных управляющих, все большее число западных специалистов в 2009 году переходили на работу в иностранные фонды национального благосостояния. По оценкам той же компании, эта тенденция будет продолжена и в 2010 году. Китайские финансовые компании занимаются вербовкой сотрудников в Нью-Йорке и других финансовых центрах, нанимая сотни работников, имеющих необходимый инвестиционный опыт. Некоторые суверенные инвестиционные фонды стран Персидского залива требуют от каждого кандидата на вакантные должности наличия опыта работы в западных хеджевых фондах или инвестиционных компаниях.

Еще важнее то, что нанимаемые богатыми государствами управляющие обеспечивают своих новых работодателей современными инвестиционными стратегиями, задавая, таким образом, направления движения теневого рынка.

Чужие деньги

Чтобы понять, почему для фондов национального благосостояния настолько важен доступ к современным инвестиционным стратегиям, давайте разберемся в том, каким образом осуществляются частные (прямые)[5]5
  Здесь и далее определение «частные» не указывает на осуществление данных инвестиций исключительно частными лицами, а противопоставляется «публичным» (биржевым) инвестициям и, таким образом, является синонимом прямых инвестиций. – Прим. переводчика.


[Закрыть] инвестиции, которые вкладываются в компании не «публичным» образом, через заключение сделок на фондовых биржах, а напрямую, посредством достижения частных договоренностей. Такие вложения включают в себя совершение широкого спектра финансовых действий: от венчурных инвестиций (заключающихся в том, что молодые компании получают необходимую финансовую поддержку от инвесторов, рискующих в надежде на получение высокой прибыли в будущем, когда эти компании крепко встанут на ноги) до так называемого мезонинного, или смешанного, финансирования (смысл которого состоит в том, что устоявшиеся компании ищут краткосрочные ссуды на условиях, более выгодных, чем те, что предлагают им банки). И все же, когда профессионалы Уолл-стрит слышат о частных инвестициях, им в первую очередь приходят на ум «корпоративные поглощения». Этот бизнес являлся настолько прибыльным, что его методы были взяты на вооружение бесчисленным количеством инвестиционных компаний. Во многих случаях термин «частные инвестиции» просто заменил собой распространенное в 1980-х годах понятие «корпоративное поглощение», подразумевающее покупку значительной доли собственности компании за счет внешнего финансирования – процесс, известный под аббревиатурой LBO.

Но, независимо от используемых терминов – LBO, частные или прямые инвестиции – используемая при этом стратегия остается прежней. Сначала партнеры помещают свой капитал в фонд и привлекают туда средства других богатых внешних инвесторов. Затем они занимают деньги у банков и страховых компаний, чтобы нарастить свои финансовые мускулы (покупательную способность). Кредиторы и внешние инвесторы фонда являются его ограниченными партнерами. Собрав достаточную сумму наличных, специалисты в области частных инвестиций начинают поиски объектов для вложений, которые, после проведения необходимых бизнес-улучшений, можно было бы лет через пять перепродать с хорошей прибылью. Конечно, ключом к повышению доходности этих сделок является наличие заемных средств – то, что в финансовом мире принято называть «леверидж», или кредитный рычаг (кредитное плечо). Используя длинный кредитный рычаг, инвестиционная компания с ограниченным количеством собственного капитала получает возможность приобрести крупную корпорацию. При этом размер сделки очень важен для бизнеса частных инвестиций, поскольку крупные вложения имеют гораздо более высокий показатель окупаемости.

По данным Национальной ассоциации венчурных капиталистов, мегасделки, к которым относят поглощения на сумму более чем в 1 млрд долл., за первый год обычно окупаются приблизительно на 23 процента, по сравнению с одиннадцатью процентами для сделок, объем которых составляет менее 250 млн долл. Таким образом, использование длинного кредитного рычага позволяет увеличить доходность инвестиций в несколько раз. Это помогает объяснить, почему с 1996 по 2006 гг. средний размер осуществленных в Соединенных Штатах сделок по поглощению увеличился с 516 млн до 1,3 млрд долл. И это без учета данных 2007 года, ставшего рекордным в истории по количеству таких сделок. В мае 2007 года компания Kohlberg Kravis Roberts приобрела за 22 млрд долл. британскую сеть аптек Alliance Boots. Затем, в сентябре 2007 года, KKR заплатил 26 млрд долл. за First Data Corporation – компанию, занимающуюся процессингом по операциям с кредитными карточками. И, наконец, в октябре 2007 года консорциум инвесторов, возглавляемый KKR и TPG Дэвида Бондермана, купил крупнейшую в Техасе энергогенерирующую компанию, TXU Corporation, за 32 млрд долл. Сделка по приобретению TXU стала рекордным в истории корпоративным поглощением, и оставалась таковой в кризисный период 2008–2009 гг. Однако сомнительно, что данный рекорд сумеет устоять в течение длительного периода. Как только на рынок вернется ликвидность, а кредиторы вновь почувствуют вкус к рискам и начнут искать привлекательные объекты для инвестиций, мегасделки, несомненно, возобновятся.

Но даже независимо от размеров совершаемых сделок частные инвестиции представляют собой баснословно выгодный бизнес, поскольку участвующие в нем компании и пальцем не пошевелят до тех пор, пока не убедятся, что их труд будет оплачен (и при этом очень хорошо). Такие компании забирают себе двадцать и более процентов прибыли, полученной с каждой сделки. Эта так называемая плата за успех призвана стимулировать управляющих к достижению как можно более высокой доходности применяемых ими инвестиционных стратегий. В результате ограниченным партнерам фонда достается не более восьмидесяти процентов прибыли. Кроме того, управляющие компании получают со своих клиентов дополнительные комиссионные, от 1,5 до 2,5 процента стоимости активов фонда, для того, чтобы покрыть затраты на управление инвестициями. В целом можно сделать вывод, что управляющие компании работают на очень выгодных для себя условиях.

Но что действительно удивляет, так это то, что даже при столь высокой стоимости услуг фонды частных инвестиций все еще остаются очень выгодными для инвесторов. Ограниченные партнеры этих фондов даже в жестких рыночных условиях могут рассчитывать на получение двузначного дохода на свои вложения. С 1996 по 2006 гг. управляющие фондов частных инвестиций умудрялись стабильно обыгрывать индекс Standard and Poor’s (S&P) 500[6]6
  Т. е. доходность вложений этих фондов стабильно оказывалась выше среднерыночной. – Прим. научного редактора.


[Закрыть] на 15 и более процентных пунктов. А в 2002 году, который после террористической атаки 11 сентября оказался очень сложным для участников рынка и закончился падением индекса S&P 500 примерно на десять процентов, фонды частных инвестиций в среднем достигли положительной доходности, при этом лучшие 25 процентов фондов сумели показать почти десятипроцентную прибыль. Даже когда глобальные финансовые рынки в конце 2008 и в 2009 гг. находились в состоянии свободного падения, показатели доходности фондов частных инвестиций демонстрировали гораздо лучшую динамику, чем ведущие фондовые индексы.

Это объясняет, почему богатые инвесторы с каждым годом становились все более заинтересованными в услугах компаний, управляющих прямыми инвестициями. В 1996 году американские управляющие компании получили от инвесторов 37,2 млрд долл. К 2006 году объем средств, переданных им в управление, составлял уже 252 млрд долл. и продолжал расти. Другими словами, инвесторов не отпугивают устанавливаемые управляющими высокие размеры комиссионного вознаграждения и платы за успех. Они все равно хотят быть участниками процесса.