Текст книги "Антра – наследница неба. 3—4"

Гастон не спал, ожидая Антру. Она приходила на полчаса и снова уходила к раненым. Перед мысленным взором Гастона стояло лицо убитого. или убитой? он предчувствовал наступление мрачных событий, но он не осмелился бы спросить Антру ни о чём, что связано с тайной, окружающей её жизнь. При всей своей влюблённости и безграничной преданности он стал поневоле замечать в ней черты характера и странности поведения, которые, если бы она и захотела, не могла бы от него скрыть. Что-то демоническое проявлялось в ней, когда обстоятельства ставили Антру перед выбором жизни или смерти. Особенно когда это касалось не её самой, а самых близких людей. Если сверхгениальность, как её необычные способности назвал Ньютон, шла по линии самого Молчальника от древних предков гелов и кельтов, то её доброта и самопожертвование были унаследованы от бабушки, покойной королевы Марии-Терезии. К тому же в ней была ещё третья сила, сила принцессы Дианы, сила столь же могучая, сколь и непонятная, но осязаемая Антрой, способная проявиться совер– шенно непредсказуемо и фатально. Как она могла не догадываться, что свойства этой силы, этой «монады», присутствие которой в себе она ощущала всё чаще, приводили в смятение самого дорогого человека, её обожаемого Гастона?

Под утро Франсуа забылся. Антра прилегла рядом с мужем и, не снимая пеньюара, провалилась в сон. было, наверное, часов пять утра. На отдалённом хуторе пропел петух. Гастон вглядывался в строгое лицо жены, как же она изменилась за последние недели. трудно было поверить, что ей всего восемнадцать лет. Она лежала на спине, под нижними веками залегли глубокие тени. Гастон приподнялся и сел, опираясь на руку. Он смотрел на Антру, и сердце его сжималось от страха. Сейчас она была неотличима от лица убитого (убитой?). «Господи, только не это», – шептал он, не отдавая отчёта в том, что он имел в виду под словом «это». В разговоре с Ньютоном Антра один раз употребила слово это, но смысл его был совсем другим. Впрочем, откуда Гастону было знать. Антра даже ему ничего не рассказывала о своих дискуссиях со знаменитым старцем.

Антра проспала ровно два часа. Всё это время Гастон неотрывно смотрел на неё. Вдруг она открыла глаза, взор её был спокоен и ясен.

22

– Чем ты так расстроен? – спросила она. Гастон вздрогнул, а она, обхватив его голову, прижала к своей груди. – Молчи, ничего не говори, пусть говорит наша любовь.

Замерев, прижавшись друг к другу, Гастон и Антра молчали, но их безмолвные души бродили над ними то сплетаясь, то расставаясь на миг, чтобы снова приникнуть друг к другу, источая нежность и тишину.

Вернувшись после ночного дежурства у баркаса с пленными и мёртвыми бандитами, Усаторре осторожно постучал в их комнату, но не услышав ответа, направился к Франсуа. Тот ещё спал.

Хайме сел рядом с товарищем и тоже задремал. тишину в доме первой нарушила Антра:

– Ты не спишь, любимый?

– Нет, я грежу наяву, – ответил Гастон.

– А мне приснился странный сон, меня благодарили. «За что?» – спросила я. «За искупление», – был ответ. «Какое?» – «Это ты никогда не узнаешь, если не хочешь потерять самое дорогое, что у тебя есть на этом свете». и я увидела небольшую парусную лодку, на корме сидела женщина вся в чёрном, а на коленях у неё лежал юноша, он был мёртв. «не хочу, не хочу!» – закричала я и открыла глаза… ты смотришь на меня, а в глазах слёзы. Мой любимый, никогда я тебя не потеряю и никому не отдам, иди ко мне, – и они снова слились в одно целое.

Потом было утро. Хайме, отчитавшись о ночном дежурстве, отправился вздремнуть с тем, чтобы через два часа сменить Саважа. Антра, проведав своих больных и пошептавшись с хозяйкой, взяв подойник, направилась на лужайку, где паслись козы, и, надоив полное ведро, вернулась в дом.

– ну вот, мои дорогие, буду отпаивать вас парным козьим молоком.

Франсуа изобразил страдальческую мину:

– Только не это. Меня уже тошнит, я в жизни не пил козьего молока.

– Боже, какой у нас тут мужчина! – всплеснула руками Антра. – Можно подумать, что вместо материнского молока он начал с молока от бешеной коровы.

– Это от какой? – спросил Франсуа.

– От той, что утоляет жажду морякам в прибрежных кабаках, – успокоил его Гастон.

– Вам, Гастон, я готов поверить, но откуда у вашей высокородной супруги такие познания из жизни портовых притонов?

– Франсуа, разве не вы бежали с нами из Лондона и не вы ли, пока нас болтало на пути от Темзы до Дувра, рассказывали о днях вашей бурной молодости где-то в кабаках Ямайки и Кубы? Вот за ваше коварство, за попытку сбить с пути истинного мою, не искушённую в сомнительных похождениях супругу, пить вам козье молоко до того дня, пока ваш прекрасный лоб не украсят козлиные рога.

– Боже, как вы оба жестоки. Вот Усаторре никогда бы не пожелал мне такого.

Антра в это время процеживала молоко и наливала в большую глиняную кружку. Не церемонясь, она приподняла голову Тардье и стала поить его козьим молоком. Франсуа, жалостливо поглядывая на Антру, глотал и глотал, пока кружка не опустела.

– тТеперь отдыхать! – Проверив, заряжен ли пистоль, Гастон взял шпагу и, прихватив складную подзорную трубу, отправился на берег к Саважу.

Этот последний день на острове обещал быть спокойным, по крайней мере, до обеда всё было тихо. Хозяйка, толстушка Бетси Буль (это была их с мужем фамилия), привела трёх парней из тех, что вчера устроили облаву на бандитов. Парни расположились во дворе, потягивали пиво, обсуждали вчерашнюю облаву и посматривали по сторонам – мало ли что. Антра занималась ранеными. но на всякий случай была в мужском костюме, и шпага её висела на спинке стула рядом с постелью Франсуа.

Его знобило, жар не спадал, но он храбрился и всё пытался заговорить с Антрой. она отвечала рассеянно и невпопад. Из головы не шло странное поведение Гастона – тогда, у тела убитого ею человека с красным платком. У неё, как и у Гастона, сердце сжималось от предчувствия чего-то зловещего, что надвигалось на их семью. Остров любви неожиданно стал для них началом трагедии. Кто же он, этот человек в маске сатаны?

Глава V. Час от часу не легче

В три часа пополудни Саваж и Гастон заметили, наконец, паруса какого-то судна. В подзорную трубу Гастон с изумлением распознал двухмачтовый бриг.

– Не может быть… Мы погибли: это «Кардинал Ришелье», корабль французского королевского флота. Помните, на нём был тот самый монах. Где он сейчас? бриг идёт с зюйд-веста. Что всё это значит?

– Господин лейтенант, смотрите, – закричал Саваж, – там, на зюйд-зюйд-ост, наша «Принцесса Диана» и ещё какой-то парусник.

Гастон направил трубу туда, куда указывал рукой Саваж.

– Да это моя шхуна! Как она идёт с попутным ветром, как идёт! Это Пьер спешит на помощь. Впрочем, «Ришелье» гораздо ближе…

В это самое время со стороны баркаса с пленными загремели выстрелы. Гастон и Саваж, не сговариваясь, бросились к баркасу. Первый, кого они увидели, был Усаторре. он, орудуя саблей, наседал на человека в сутане. Да это он, тот самый монах! В руках у него был длинный испанский кинжал, в другой он держал большой католический крест, медный или бронзовый. он держал его за короткую верхнюю часть, так что крест походил на меч с обрубленным остриём. двое моряков лежали, истекая кровью. Это были матросы, оставленные на ночь стеречь пленных бандитов.

– Хайме, держись, – крикнул Гастон. В правой руке у него был пистоль, левой, на бегу, он придерживал шпагу.

Увидев Гастона, монах метнул в него крест. Гастон успел отпрыгнуть в сторону, а Усаторре рубящим ударом поразил монаха в плечо, но сабля скользнула с металлического оплечья, скрытого сутаной. Хайме потерял равновесие и упал на колено. ещё миг и испанский кинжал вонзился бы ему в горло, но выстрел Гастона остановил монаха, он покачнулся, но не упал, его спасла стальная кираса. Усаторре был уже на ногах. Он прыгнул на монаха, сбил его с ног и схватил руку, сжимавшую кинжал. Подоспевшие Гастон и Саваж скрутили монаха. Едва они отдышались, как увидели Антру и бегущих парней.

– Вы живы, все живы?.. о боже, они ранены.

– Да, дорогая, надо спасать матросов, пока они не истекли кровью. Но посмотри, кто тут устроил ещё одно кровопролитие.

– Не может быть!.. отец Доменик, посланник самого военно-го министра!

– Так ты его знаешь, Антра?..

– Антуан рассказал мне о нём ещё в Лондоне. Впрочем, это разговор особый, ты понял?

– Нет нужды повторять, любовь моя. они переглянулись. Антра подумала: «Поразительно, он понимает меня с полуслова! ну куда мы друг без друга?» Но внешне она казалась совершенно спокойной. Заглянув в баркас, она спросила:

– А где же тело человека с красным платком?

– Здесь, в баркасе, – откликнулся Усаторре.

– Его здесь нет! – воскликнул Саваж, заглянув в баркас одно-временно с Антрой. – Я сам вчера укладывал его. он был под этим брезентом. Видите – кровь запеклась? Чертовщина какая-то. Мишель, – обратился он к одному из раненых матросов, – что тут произошло? Но раненый матрос уже терял сознание, он что-то невнятно бормотал и со страхом смотрел на отца Доменика. На аскетическом высохшем лице монаха обозначились складки кожи, должно быть, означавшие подобие улыбки. Тонкие бескровные губы растянулись чуть не до ушей. Без капюшона, остриженный почти наголо, с торчащими ушами, он был похож на злобного гнома или химеру с нотр дам де Пари. Глаза его источали ненависть, презрение и торжество. да, торжество.

Антра обернулась к Гастону, он был бледен и, казалось, чемто напуган. Поймав взгляд Антры, он приблизился к ней, обнял и тихо сказал:

– Не смотри на него, не смотри! Это чудовище из другого мира, мне страшно за тебя, не смотри. он хочет тебя околдовать и отнять у меня.

– Отнять?! – она выхватила шпагу и, уперев острие в глотку монаха, сказала: – Послушай ты, жалкий горбун, мне всё равно, кто твои покровители, из Сен-жермена, Эскуриала или из преисподней, но если ты ещё раз встанешь на моём пути и пути моих близких, я сожгу тебя адским пламенем не в аду, нет, а на этой земле. Я, Антра де ла Фош, клянусь силами неба: так и будет. страшись меня, – и она полоснула его шпагой по лицу, – теперь ты помечен мной во веки веков.

Кровь залила лицо монаха.

– Ведьма, ведьма, – прохрипел монах и упал на колени.

Потрясённые свидетели этой сцены онемели. Антра же смотрела на мужа:

– ты всё понял, любимый? Вот и прекрасно. Саваж, скорее несите матросов в дом, их нужно спасать, – и она быстрым шагом направилась к хутору.

Местные парни и саваж следом за ней несли раненых. Гастон и Усаторре остались стеречь монаха и пленных. В отличие от Гастона, Хайме не испытывал перед монахом никаких суеверных страхов.

– А теперь послушай меня, старая церковная крыса. Я двадцать лет провёл в южных морях и столько перевешал иезуитов и инквизиторов, что ими всю преисподнюю можно заполнить. Если появится здесь командор Антуан де Трай, доверенное лицо регента, герцога орлеанского, я думаю, он согласится со мной, что лучшего места для твоей козлиной шеи, чем на рее фокмачты «Дианы», не найти. С этими словами он так пнул Доменика, что тот рухнул, ударившись о борт баркаса головой. Гастон неодобрительно покосился на Усаторре и вновь приник к подзорной трубе.

А в это самое время не менее интересные события происходили на море. К южному берегу Гернси с зюйд-веста и зюйд-оста одновременно подходили три парусных судна: появившийся, как призрак, «Кардинал Ришелье», «Летящая Антра» и за ней, взяв рифы и убрав огромную бизань, «Принцесса Диана». Бриг и шхуна неслись на всех парусах. «отлив, начался отлив, – мелькнуло в сознании Гастона, – вот почему _„Диана“ взяла рифы. Господи, да это же то место, куда на его глазах когда-то затянуло рыбачий баркас вместе с людьми. Вот почему Антуан лег в дрейф. браво, командор! Но Пьер, он летит к этому проклятому месту. Что делать?» В это время с «Дианы» прозвучал залп из нескольких орудий. Но шхуна продолжала свой бег…

Между тем, драматическим событиям на Гернси предшествовал ряд событий Великой, как её потом назовут, северной войны. Главными фигурами на этом историческом поле были Россия и Швеция. Война с перерывами продолжалась с 1700 по 1721 годы и закончилась ништадским миром, означавшим победу молодой России и поражение шведской монархии. но пока ещё на часах европейской истории был 1716 год, год сражений, возникновения и распада союза государств, интриг, борьбы мелких честолюбий европейских монархов. Причём, чем меньше было государство, тем большие аппетиты одолевали их правителей, пытавшихся вырвать из пасти друг друга область, город или целое герцогство. По правде сказать, священная римская империя, названная так со времён Фридриха I Барбароссы, наиболее могущественная и обширная по территории в X веке, к веку XVIII cкукожилась. Поражение в тридцатилетней войне привело к тому, что на континенте ведущей державой стала Франция. Но империя ещё занимала всю территорию крупных и мелких немецких государств, княжеств, отдельных городов и часть Италии. Это было обширное по площади лоскутное одеяло. Игроками в войне были также Дания, Пруссия, Саксония, Ганновер (с Англией), курфюрство Бранденбург, герцогство Макленбург, объединенные провинции Голландии и речь Посполитая.

Георг I, монарх Великобритании и, одновременно, курфюрст Ганноверский, вёл двойную игру. Он был заинтересован в ослаблении Швеции (Шонии) и никак не был заинтересован в усилении России, стремительно становившейся могущественной державой. Поскольку главной проблемой Петра I была высадка десанта на территорию Швеции, он искал гарантии в нейтралитете английского флота во время десанта и помощь в переправе через проливы его полков. Георг I медлил с решением.

Антуан, понимая неустойчивость политики Георга I по отношению к Франции, торопился закончить дела на континенте и вернуться к планам его и Молчальника. Неожиданно возникло осложнение. Посетив в Сен-Мало Рафаэля Лобиньера, он узнал о готовящейся провокации лорда Болинброка. Формальным поводом явилось таинственное убийство телохранителей герцога Мальборо, его ранение и паралич. Подозрение, как того и опасался Антуан, пало на него и его людей, в этот круг входили и Антра с Гастоном. У Мальборо было достаточно врагов и в ближайшем окружении Георга I, да и сам Болинброк, мягко говоря, не испытывал особых чувств к одному из своих главных политических соперников. но французская карта в данном случае была как нельзя более кстати. Это был повод оттянуть время и не дать французам самим договориться с Петром. Как-никак французский флот насчитывал 205 военных кораблей, а Англия имела всего 150 единиц военных судов.

Пускать Францию в свой огород, то есть на Балтику и в Северное море, Боленброку и Георгу было не с руки. Тем более, что не за горами был поход объединённых флотов Англии, Дании, Голландии и России под командованием самого Петра I. Целью похода было прекращение каперства шведских судов на Балтике.

Лобиньер не стал раскрывать свой источник информации, но сказал Антуану, что с французской стороны, как ни странно, расследование поручено тайному агенту, некому маркизу де Спада. В лицо его никто не знал, но поговаривали, что он иезуит и входит в судейскую курию святой инквизиции. но о том, что он ещё является тайным агентом испанского посла в Париже, знали не более двух-трёх человек из бывших высокопоставленных лиц в окружении регента, негласно входивших в партию испанского посла. Скорее всего, у Лобиньера был свой агент среди этих лиц, и после памятного нападения бандитов на дом Лобиньера, он вплотную занялся сбором информации об этом оборотне-монахе. По крайней мере, такая мысль мелькнула в голове Антуана. однако подобные догадки лучше всего держать при себе.

Расследование началось. Антуан понимал, что регенту необ-ходимо отвести от себя этот удар, иначе он проиграет военному министру, и тот перехватит инициативу в отношениях с Англией. В любом случае утечка информации означала: в окружении регента, герцога орлеанского, есть агент испанского посла. наверняка и во дворце Мальборо были испанские агенты. иначе как понять, что англичане так быстро вышли на французский след? Так или иначе, Антру и Гастона нужно срочно забрать с острова. Вполне возможно, что кто-то из пиратов парусника, доставившего Антру, Гастона, Тардье и Усаторре из Лондона в Дувр, мог услышать случайно оброненное слово и это слово было «Гернси». Но кто этот Спада, что за зловещая тень легла на его обожаемую племянницу? Не теряя времени, он послал голубиную почту брату Анри и просил Молчальника срочно отправить шхуну под командованием Пьера и вывезти всех с острова как можно скорее. Сам Антуан ещё сутки провёл в Сен-Мало, ожидая поручение от регента, но не выдержал и под утро десятого дня пребывания Антры на Гернси поднял паруса. и вовремя…

Итак, начинался отлив, а шхуна приближалась к опасному месту всё ближе. В это время раздался залп орудий «Принцессы Дианы». на шхуне, слава богу, услышали залп. с палубы «Дианы» взлетели две красные ракеты – Антуан подавал сигнал «опасность!». шхуна легла в дрейф примерно в полутора кабельтовых от берега, но «Кардинал ришелье», не обращая внимания на предупредительные залпы Антуана, убрав часть парусов, упрямо шёл к берегу.

– Хайме, – крикнул Гастон, – ты видишь буруны мористее «Ришелье»?

– Сто тысяч чертей, вот это номер! они уже в «корыте»!

– Посмотри-ка правее.

– О да, я понял, Гастон. давай развяжем руки парочке голо-ворезов… Эй вы, племя шакалов! За вами прислали славный кораблик. Я сейчас двум из вас развяжу руки, толкайте баркас и плывите к бригу.

Пока Усаторре развязывал руки двум громилам, Гастон стоял в трёх шагах, наведя на них пистоли.

– Давайте, давайте… я вам помогу, – приговаривал Усаторре.

– Берите вёсла и гребите к бригу, – крикнул Гастон. Они с трудом успели столкнуть баркас на воду – отлив начинал набирать силу.

Когда баркас был в нескольких десятках метров от берега, послышался скрежет, это «Кардинал Ришелье» сел на рифы, ограждающие природное «корыто». В это же время донеслись крики с баркаса. Его уже начало крутить. Двое громил развязали руки ещё двум пленным товарищам. В четыре весла они гребли изо всех сил, но их несло по кругу всё быстрее и быстрее, водоворот с уходом воды обретал всё большую силу, баркас уже крутился, как волчок. бандиты в панике, мешая друг другу, работали вёслами. Вдруг – в это было трудно поверить! – лодку переломило пополам, корма и нос соединились друг с другом, и баркас в мгновение ока исчез в пучине, унося мёртвых и живых.

– Поздравляю, граф, – раздался скрипучий голос, – вы избавили меня от ненужных свидетелей.

Голос принадлежал монаху. Кровь на правой щеке запеклась, вид его стал ещё более омерзителен.

– Какая жалость, месье, вас-то мы и забыли, – сказал Усаторре.

– На ваше счастье, – проскрипел монах. – иначе вас тут же и повесили бы. Я тайный агент службы его Величества короля людовика XV маркиз де Спада.

– Ого, – присвистнул Усаторре, – какая честь!

Гастон был в степени крайнего замешательства. Как! Этот негодяй, появившийся на острове вместе с шайкой негодяев, – высокий правительственный чиновник? Впрочем, такой ли высокий, если ему поручают такую грязную работу —похищение и убийство людей.

– Значит, горбун-монах, отец Доменик и маркиз де Спада – одно и то же лицо? да вы убийца, лжец и негодяй! «Маркиз» это ваша кличка? Я никогда не поверю, чтобы благородный дворянин занимался такими низкими делами.

– Мальчишка, что вы понимаете в государственных делах?

Гастон мгновенно вспыхнул:

– Вот этой шпагой, – он приставил шпагу к горлу монаха, – я сейчас сделаю вторую метку, чтобы автографы супругов д’Обиньи украшали вас до конца жизни. – А ну встать! – в голосе Гастона вдруг появилась такая сила и такая угроза, что даже Усаторре высоко поднял брови. «браво, граф, браво, мой Гастон, – мысленно сказал он, – таким вы мне нравитесь ещё больше».

– Ну что, пошли, «маркиз»? – Усаторре ткнул монаха пистолем в живот. Монах злобно смерил взглядом сначала одного, потом другого и прошипел:

– Я с вами потом поговорю, когда буду выворачивать ваши внутренности на колесе.

– Нет, каков пёс! Сначала я сам переломаю тебе кости! – вос-кликнул Усаторре и так ударил монаха в пах, что тот, охнув, упал, свернувшись калачиком, и не захрипел от боли, а зарычал. трудно поверить, что это тщедушное тельце могло издать такой утробный звериный рык. иИзо рта пошла пена, и вдруг он забормотал:

«Мата-бэла-мата-дану-мата-дан…» – и словно окоченел.

Гастон не выдержал:

– Хватит Усаторре, возьми себя в руки. нам надо ещё многое выяснить. Маркиз он или просто шпион – я сам пристрелю его, как бешеного пса. За один его взгляд, каким он смотрел на Антру, я готов изрубить его на куски. Но от него исходит угроза и Антуану, и всем нам. Убивать его рано.