Текст книги "Пятая колонна. Рассказы"

Антонио. Филип.

Филип. Да, mi coronel.

Антонио. Филип, иди в «Чикоте», надерись там как следует, делай, что нужно, и приходи или позвони мне, когда будут новости.

Филип. А как мне говорить, mi coronel: по-американски или по-английски?

Антонио. Как хочешь. Только без глупостей. А теперь, пожалуйста, уходи: мы с тобой друзья, и ты мне очень нравишься, но я страшно занят. Слушай, про наблюдательный пункт – ты точно не врешь?

Филип. Не-а.

Антонио. Ну и дела.

Филип. Как-то несбыточно это все. Просто до жути несбыточно.

Антонио. Иди, пожалуйста, приступай уже.

Филип. И что, без разницы, как я буду говорить: по-английски или по-американски?

Антонио. Что ты несешь? Иди.

Филип. Тогда лучше по-английски. Боже, на этом языке куда легче врется; обидно даже.

Антонио. ИДИ. ИДИ. ИДИ. ИДИ. ИДИ.

Филип. Слушаю, mi coronel. Спасибо за назидательную беседу. Я ухожу в «Чикоте». Салют, mi coronel. (Отдает честь, смотрит на свои наручные часы и выходит.)

Антонио (не вставая с места, провожает его взглядом. Потом звонит. Входят два Штурмгвардейца и отдают честь). Приведите-ка мне обратно того человека, которого увели. Я хочу потолковать с ним наедине.

ЗАНАВЕС

Явление второе

Угловой столик в баре «Чикоте», первый справа от входа. Окно и дверь на три четверти высоты завалены мешками с песком. Филип и Анита сидят за столиком. К ним подходит Официант.

Филип. Виски из бочки остался?

Официант. Из настоящего – только джин.

Филип. Хороший?

Официант. Желтый, «Бутс». Самый лучший.

Филип. И пива.

Анита. Ты больше не любить?

Филип. Нет.

Анита. Ты делать большой ошибка с этот большой блондинка.

Филип. Большой блондинка?

Анита. Тот здоровенный большой блондинка. Длинный, как башня. Крупный, как лошадь.

Филип. Золотистая, как поле пшеницы.

Анита. Ты делать ошибка. Большой женщина. Большой ошибка.

Филип. Да с чего ты взяла, что она такая большая?

Анита. Большой, как танк. Подождать, когда она ты родить ребенка. Не большой? Вылитый грузовик «студебеккер».

Филип. Как хорошо у тебя это прозвучало: «студебеккер».

Анита. Да. Лучший английский слово, который я выучить. «Студебеккер». Красивый. Почему больше не любить?

Филип. Я не знаю, Анита. Понимаешь, некоторые вещи меняются. (Смотрит на часы.)

Анита. Ты раньше я нравиться. Я не меняться.

Филип. Понимаю тебя.

Анита. Я ты нравиться раньше. Еще понравиться. Нужно просто попытка.

Филип. Понимаю.

Анита. Когда есть что-то хороший, зря надо уходить. Большой женщина – много проблема. Я знать. Я сам долго быть такая.

Филип. Ты – прелесть, Анита.

Анита. Это за счет меня все ругать, потому что я кусать мистер Вернон?

Филип. Нет. Разумеется, нет.

Анита. Честный слово, я много отдать, чтобы это не сделать.

Филип. Ой, да никто уже и не помнит.

Анита. Ты знать, почему я так сделать? Все помнить, что я кусать, но никто ни раз не спросить почему.

Филип. Почему же?

Анита. Он хотеть взять триста песетас из мой чулок. И что я остаться делать? Сказать: «Да, отлично. Вперед. Пожалуйста»? Нет, я кусать.

Филип. Ну и правильно.

Анита. Ты думать? Правда?

Филип. Да.

Анита. Ах, ты так милый. Скажи, ты ведь уже не хотеть совершать ошибка с этот крупный блондинка?

Филип. Ты знаешь, Анита, боюсь, что как раз хочу. В этом вся и беда. Я собираюсь сделать абсолютно колоссальную ошибку. (Подзывает Официанта, смотрит на часы. Обращается к Официанту.) Сколько на ваших?

Официант (смотрит на часы над баром, потом на часы Филипа). Столько же, сколько на ваших.

Анита. Будет колоссальный, ты еще видеть.

Филип. А ты не ревнуешь?

Анита. Нет. Просто ненавидеть. Вчера вечер пытаться любить. Сказать: хокей, все – camaradas. Начаться большой обстрел. Может, все умереть. Должен быть все camaradas друг с другом. Зарыть топор война. О, я не думать. Нет эгоизм. Любить свой враг, как себя. Весь этот чушь.

Филип. Ты была великолепна.

Анита. Такой бессмыслица – только пока ночь. Утром я проснуться – и первым делом возненавидеть этот женщина. На весь день.

Филип. Знаешь, лучше не стоит.

Анита. Что она от ты надо? Она брать мужчина, как рвать цветы. От нечего делать. Сорвать и поставить в комната. Ты она нравиться. Потому что ты тоже большой. Слушай. Я ты любить, даже если ты карлик.

Филип. Ну-ну, Анита. Полегче.

Анита. Слушай внимательный. Я ты любить, если ты больной. Я ты любить, если ты немой и уродливый. Я ты любить, если ты горбун.

Филип. Горбуны – везучие.

Анита. Я ты любить, если ты невезучий горбун. Я ты любить, если денег нет. Хочешь? Я ты сама дать деньги.

Филип. Кажется, это единственное, до чего я не докатился с этой работой.

Анита. Я не шутка. Серьезный. Филип, оставить она в покое. Возвращаться туда, где тебя хокей.

Филип. Боюсь, не могу, Анита.

Анита. А ты попытка. Нет меняться. Ты раньше любить, ты снова любить. Так всегда получаться, когда мужчина – мужчина.

Филип. А я, видишь, изменился. И сам этому не рад.

Анита. Ты не меняться. Я тебя знать хорошо. Я тебя долго знать. Ты не такой, который меняться.

Филип. Все люди меняются.

Анита. Неправда. Устать – да. Потянуть прочь – да. Путаться с кто-нибудь – да. Разозлиться? Да, да! Дурно обращаться? Да, много. Измениться? Нет. Только новый привычка. Привычка, и все. С кто угодно, одно и то же.

Филип. Ясно. Да, ты права. Но, видишь ли, иногда встречаешь родную душу – и вскоре сам себя не узнаешь.

Анита. Она для ты не родной душа. Она не как ты. Из другая порода людей.

Филип. Да нет, из такой же.

Анита. Слушай, из-за этот большой блондинка ты уже чокнутый. Так быстро – и ты уже плохо соображать. Ты с она – разный, как кровь и краска. Выглядеть одинаково. Может, кровь. Может, краска. Ладно. Налить в тело краска вместо кровь. Что получиться? Американский женщина.

Филип. Ты к ней несправедлива, Анита. Допустим, она ленивая, избалованная и глупая, а еще – ужасная эгоистка. Но все-таки очень красивая, очень любезная, очаровательная, чистая душа… и еще она храбрая.

Анита. Хокей. Красивый? На что тебе красивый, когда получить свое? Я тебя знать. Любезный? Хокей; сейчас – любезный, потом – нелюбезный. Очаровывать? Да; как удав очаровывать кроликов. Чистый? Ты я смешить. Ха-ха-ха. Честный, пока нет улика вина. Храбрый? Храбрый? Я бы снова смеяться, если бы в животе остаться смех. Храбрый? Вот посмеяться-то. Хо-хо-хо. Что ты столько времени делать на этот война, если не отличать, кто храбрый, а кто просто глупый. Храбрый? Выкусить… (Встав из-за стола, хлопает себя по заду.) Все. Теперь я уходить.

Филип. Ты к ней слишком строга.

Анита. К ней строга? Я хотеть бросить ручной граната в постель, где она теперь спать. Этот самый минута. Я честно говорить. Вчера вечер я пытаться весь этот чушь. Жертва. Весь этот уступить. Ты знать. Теперь у я один чувство, зато настоящий. Я ненавидеть. (Уходит).

Филип (Официанту). Скажите, товарищ из Интернациональной бригады меня не спрашивал? Его зовут Макс. Лицо вот здесь изуродовано. (Накрывает ладонью нижнюю челюсть.) Передних зубов нет, а десны черные – там, где их выжигали каленым железом. И еще шрам такой… (Проводит по нижней челюсти пальцем.) Видели этого товарища?

Официант. Такого здесь не было.

Филип. Если придет, попросите его зайти в отель, хорошо?

Официант. В какой отель?

Филип. Он знает, в какой. (Выходя, оборачивается). Передайте, что я пошел его искать.

ЗАНАВЕС

Явление третье

Те же декорации, что в третьем явлении первого действия. Смежные номера 109 и 110 в отеле «Флорида». За окнами темно, шторы задернуты. Номер 110 пуст и не освещен. В номере 109 горят и настольная лампа, и люстра на потолке, и прикрученный в изголовье кровати светильник. Электрический обогреватель и электроплитка тоже включены. Дороти Бриджес, одетая в водолазку, твидовую юбку, шерстяные чулки и сапожки до щиколотки, возится с кастрюлей, поставленной на электроплитку. Сквозь зашторенные окна доносится отдаленная пулеметная очередь. Дороти звонит в звонок. Не дождавшись ответа, звонит еще раз.

Дороти. Да чтоб он провалился, этот электрик! (Подходит к двери, распахивает ее.) Петра! Петра!

Слышны шаги Горничной, идущей по коридору. Она показывается в дверях.

Петра. Да, сеньорита?

Дороти. Петра, где электрик?

Петра. Вы еще не знаете?

Дороти. Нет. А что? Я хочу одного – чтобы он пришел и звонок починил!

Петра. Он не сможет прийти, сеньорита. Он мертв.

Дороти. Как это?

Петра. Вчера вечером был убит, когда вышел на улицу во время обстрела.

Дороти. Во время обстрела – на улицу?

Петра. Да, сеньорита. Он выпил немного и собирался домой.

Дороти. Бедняжка!

Петра. Да, сеньорита, такая жалость!

Дороти. Как его убили, Петра?

Петра. Говорят, кто-то выстрелил из окна. Не знаю, мне так сказали.

Дороти. Да кто же будет целиться из окна?

Петра. О, они всегда целятся ночами из окон во время обстрелов. Люди из пятой колонны. Те, кто воюют с нами прямо в городе.

Дороти. За что же в него стрелять? Он просто рабочий.

Петра. Даже по одежде было заметно, что он рабочий.

Дороти. Вот и я о том же, Петра.

Петра. За это и застрелили. Они же наши враги. Даже мои. Если я умру – они тоже обрадуются. Скажут: вот, одной работницей меньше.

Дороти. Но это ужасно!

Петра. Да, сеньорита.

Дороти. Просто кошмар. То есть они палят по людям, даже не разбирая, кто это?

Петра. О, да. Они – наши враги.

Дороти. Ужасные люди!

Петра. Да, сеньорита!

Дороти. А как же нам быть с электричеством?

Петра. Завтра поищем другого электрика. Но сейчас никто не придет. Может, не стоит вам жечь столько света, сеньорита? Лучше поберечь пробки. Оставьте лишь самое необходимое.

Дороти гасит все лампы, кроме светильника в изголовье кровати.

Дороти. Теперь я почти не вижу, что готовлю. Может, оно и к лучшему. На банке даже не написали, нужно это разогревать или нет. Боюсь, получится гадость какая-нибудь.

Петра. А что вы готовите, сеньорита?

Дороти. Не знаю, Петра. Там не было этикетки.

Петра (заглядывая в кастрюлю). Похоже на кролика.

Дороти. Раз похоже на кролика – значит, кошка. Но не станут же они консервировать кошек и доставлять их нам из Парижа, как ты думаешь? Хотя, конечно, кошек могли законсервировать в Барселоне, отправить по морю в Париж, а оттуда уже самолетом – сюда. Как по-твоему, Петра, это кошатина?

Петра. Если из Барселоны – пес его знает, что там намешано!

Дороти. Ой, как мне все это надоело, Петра! Может, возьмешь и сготовишь?

Петра. Да, сеньорита. Что нужно добавить?

Дороти (берет книгу, идет к кровати и ложится почитать перед светильником). Да что хочешь. Можешь открыть еще какую-нибудь банку.

Петра. Это для мистера Филипа?

Дороти. Если он придет.

Петра. Мистеру Филипу что попало не подашь. Нужно очень аккуратно готовить, если это для мистера Филипа. Однажды он грохнул об пол целый поднос с едой.

Дороти. Почему?

Петра. Что-то не то прочел в газете.

Дороти. Наверное, про Идена[26]26
  Сэр Энтони Иден, 1-й граф Эйвонский – британский государственный деятель, аристократ, член Консервативной партии Великобритании.


[Закрыть]. Совершенно его не выносит.

Петра. И все равно некрасиво. Я сказала, что он не имеет на это права. Так и сказала: «No hay derecho!»[27]27
  Возглас, означающий возмущение: Вы не име́ете пра́ва; так не пойдет! (исп.).


[Закрыть]

Дороти. А он?

Петра. Помог мне все подобрать, а потом как шлепнет вот здесь, пока я наклонялась. Не нравится мне, сеньорита, когда он в соседней комнате. Вы с ним очень разные.

Дороти. Я люблю его, Петра.

Петра. Сеньорита! Прошу вас, не надо. Если бы вы семь месяцев убирались бы в его комнате и застилали постель, как я… Он испорченный, сеньорита. Не скажу, что злой, но… испорченный.

Дороти. Он тебе противен?

Петра. Нет. Не противен. Противный – значит грязный. Этот – очень чистый. Все время моется, даже если нет горячей воды. Даже когда вода совсем ледяная – хоть ноги ополоснет. Но, сеньорита, он не хороший. И счастья вам с ним не видать.

Дороти. Петра, я ни с кем никогда не была так счастлива, как теперь.

Петра. Сеньорита, это все пустяки.

Дороти. Что значит «пустяки»?

Петра. Такое здесь любому под силу.

Дороти. Да вы просто нация хвастунишек. Сейчас начнете мне тут заливать про конкистадоров и прочее?

Петра. Я просто хочу сказать, что здесь много испорченных. Бывает, что и хорошие портятся, да, даже очень хорошие, вроде моего покойного мужа. Но уж плохие-то – все поголовно такие.

Дороти. Вы просто наслушались разговоров.

Петра. Нет, сеньорита.

Дороти (заинтересованно). То есть на самом деле?..

Петра (печально). Да, сеньорита.

Дороти. Не верю ни единому слову. А что, по-твоему, Филип – очень испорченный?

Петра (на полном серьезе). Ужасно!

Дороти. Ах, и где ж это его носит?

Слышится топот тяжелых ботинок по коридору. Филип и трое Бойцов в мундирах Интернациональной бригады входят в номер 110. Филип – с непокрытой головой, промокший, растрепанный – зажигает свет. У одного из бойцов изуродованное лицо, он весь в грязи – это Макс. Войдя в комнату, он садится на стул у стола задом наперед и, положив руки на спинку, опускает на них подбородок. У него весьма запоминающееся лицо. У другого Бойца за плечом висит короткий автомат. У третьего на поясе – деревянная кобура с длинным маузером.

Филип. Изолируйте эти две комнаты от коридора. Если кто-то будет меня искать – сами приведите его сюда. Сколько наших внизу?

Боец с автоматом. Двадцать пять человек.

Филип. Вот ключи от номеров сто восемь и сто одиннадцать. (Дает Бойцам по одному ключу.) Двери пусть будут открыты. Встаньте за ними так – а лучше возьмите по стулу и сядьте так, чтобы просматривался коридор. У меня все. Приступайте… Товарищи!

Бойцы отдают честь и уходят. Филип приближается к бойцу с изуродованным лицом и кладет ему руку на плечо. Зрителям видно, что тот уснул, но Филип этого не знает.

Филип. Макс?

Макс просыпается, смотрит на Филипа, улыбается.

Очень туго пришлось, Макс?

Макс смотрит на Филипа, улыбается еще раз и качает головой.

Макс. Nicht zu schwer[28]28
  Не слишком туго (нем.).


[Закрыть].

Филип. И когда он приходит?

Макс. По вечерам, во время серьезных обстрелов.

Филип. А куда?

Макс. Это на крыше одного дома в начале Эстремадурской дороги. Там такая башенка.

Филип. Я думал, на Габаритас.

Макс. Я тоже.

Филип. А когда у нас будет серьезный обстрел?

Макс. Сегодня ночью.

Филип. Во сколько?

Макс. Fiertel nach zwoelf[29]29
  В четверть после полуночи (нем.).


[Закрыть].

Филип. Уверен?

Макс. Видел бы ты снаряды! Все уже готово. Кстати, с порядком у них там не очень. Если бы не лицо – я бы мог остаться и управлять орудием. Может, меня бы даже зачислили.

Филип. Где ты переоделся? Я тебя всюду искал.

Макс. В Карабанчеле, в одном из домов. Там их целая сотня пустует, выбирай любой. Даже сто четыре, наверное. Между нашими и их позициями. Все прошло отлично. Солдаты – одна молодежь. Но если бы кто-то из офицеров увидел мое лицо… Офицеры-то знают, откуда такие лица берутся.

Филип. И что теперь?

Макс. Думаю, надо идти сегодня. К чему тянуть?

Филип. Как там?

Макс. Грязно.

Филип. Сколько тебе нужно людей?

Макс. Ты да я. Или пошли со мной кого-нибудь.

Филип. Сам пойду.

Макс. Хорошо. Можно тут помыться?

Филип. Отлично, давай.

Макс. И отоспаться немного.

Филип. В котором часу выходим?

Макс. В половине десятого.

Филип. Тогда поспи.

Макс. Разбудишь? (Удаляется в ванную.)

Филип выходит из номера, закрывает за собой дверь и стучится в номер сто девять.

Дороти (не вставая с постели). Войдите.

Филип. Здравствуй, дорогая.

Дороти. Здравствуй.

Филип. Готовишь?

Дороти. Да, пыталась, но мне надоело. А ты проголодался?

Филип. Как зверь.

Дороти. Еда в кастрюле. Включи плитку и подогрей.

Филип. Что с тобой, Бриджес?

Дороти. Где ты был?

Филип. Так, в городе.

Дороти. Чем занимался?

Филип. Ничем особенным.

Дороти. Ты на весь день оставил меня одну. Я просидела одна с самого утра, как застрелили этого беднягу. Ждала тебя целый день. Никто ко мне даже не заглянул, кроме Престона, да и тот вел себя ужасно, пришлось указать ему на дверь. Где ты был?

Филип. Шатался по городу.

Дороти. В «Чикоте»?

Филип. Да.

Дороти. Видел эту гадкую марокканку?

Филип. Аниту? Да, тебе от нее привет.

Дороти. У меня нет слов. Обойдусь без ее привета.

Филип (наложив еды из кастрюли в тарелку, снимает пробу). Что это?

Дороти. Не знаю.

Филип. Слушай, восхитительно. Сама приготовила?

Дороти (уклончиво). Сама… Тебе нравится?

Филип. Не знал, что ты так хорошо готовишь.

Дороти (смущенно). Правда, Филип?

Филип. Просто чудесно! Вот только селедка-то здесь зачем?

Дороти. Черт бы побрал эту Петру! Нашла что добавить.

В дверь стучат. Входит Управляющий. Его держит за руку Боец с автоматом.

Боец с автоматом. Этот camarada утверждает, что хочет вас видеть.

Филип. Спасибо, товарищ. Пусть войдет.

Боец с автоматом. (Отпускает Управляющего, отдает честь.)

Управляющий. Сущее ничего, мистер Филип. Минуя по коридору с обострением чутья на основе голода, я обнаружил благоухание стряпни и задержал свой шаг. Мгновенно был схвачен этим товарищем. Все в глубоком порядке, мистер Филип. Не извольте себя тревожить. Bien proveche[30]30
  Искаж. от buen provecho – приятного аппетита (исп.).


[Закрыть], мистер Филип. Приятно покушать, мадам.

Филип. Ты как нельзя более кстати. У меня тут кое-что есть для тебя. Возьми. (Протягивает ему обеими руками кастрюлю, тарелку, вилку и половник.)

Управляющий. Мистер Филип, нет. Я не могу.

Филип. Ты должен, camarada Филателист!

Управляющий. Нет, мистер Филип. (Берет все.) Я не могу. Вы меня до слез растрогали. Я бы ни за что… Это слишком много!

Филип. Camarada, ни слова больше.

Управляющий. Мое сердце тает от переизбытка чувств. Мистер Филип, из самого дна своей души – благодарю вас! (Уходит с тарелкой в одной руке и кастрюлей – в другой.)

Дороти. Филип, прости меня.

Филип. Если позволишь, я выпью виски с чистой водой. Потом можешь открыть банку солонины и лука порезать.

Дороти. Но Филип, дорогой, я терпеть не могу запах лука.

Филип. Вряд ли сегодня ночью нам с тобой это помешает.

Дороти. Хочешь сказать, что тебя здесь не будет?

Филип. Я должен уйти.

Дороти. Зачем?

Филип. С парнями.

Дороти. Я знаю, что это значит.

Филип. Серьезно?

Дороти. О да, преотлично знаю.

Филип. Кошмар, правда?

Дороти. Ты невыносим! Так бездарно, глупо растрачивать свою жизнь и время…

Филип. Это при моих-то талантах, во цвете лет!

Дороти. Ты злой; зачем уходить сегодня, когда можно остаться и провести вместе приятный вечер, как вчера?

Филип. Я просто скотина.

Дороти. А может, останешься, Филип? Пей прямо здесь, вытворяй что хочешь. Я заведу патефон, буду веселиться и тоже напьюсь, пусть даже голова завтра треснет. Позовем сюда толпу народа, раз тебе в толпе веселее. Пусть дым стоит столбом – все, как тебе угодно. Только не уходи, Филип!

Филип. Иди, поцелуй меня! (Сжимает ее в объятиях.)

Дороти. И не ешь лука, Филип. Если не станешь, мне будет как-то спокойнее за тебя.

Филип. Хорошо. Я не буду есть лука. А кетчупа у тебя не найдется?

Раздается стук в дверь. Боец с автоматом снова вводит в комнату Управляющего.

Боец с автоматом. Этот camarada снова здесь!

Филип. Спасибо, товарищ. Пусть войдет.

Боец с автоматом, отдав честь, уходит.

Управляющий. Я просто пришел сказать, юмор – это ладно, мистер Филип. Это шутка такая. Окей. (Печально.) Только в наши дни еда – не лучший предмет для юмора. Да и для порчи, наверно, если задуматься. Но все равно, я уяснил шутку.

Филип. Вот, возьми пару банок. (Достает из шкафа две банки солонины и отдает ему.)

Дороти. Это чьи консервы?

Филип. Твои, полагаю.

Управляющий. Спасибо, мистер Филип. Шутка все равно удалась. Ха-ха. Дорого обошлась, правда… Ну да, наверное. Но спасибо вам, мистер Филип. И вам спасибо, мисс. (Уходит.)

Филип. Знаешь, Бриджес… (Обнимает ее.) Не дуйся, я сегодня не с той ноги встал.

Дороти. Дорогой, я прошу об одном: останься. Хочу, чтобы у нас с тобой было хоть чуточку по-домашнему. Здесь мило. Я могу заняться твоей комнатой, навести уют.

Филип. Да, утром там было не очень.

Дороти. Я так приберусь, что тебе там захочется жить. Раздобудем удобное кресло, книжную этажерку, приличную настольную лампу, картины. Я бы такую красоту навела! Останься сегодня, пожалуйста. Вот увидишь, как будет хорошо.

Филип. Завтра.

Дороти. Дорогой, почему не сегодня?

Филип. Такой уж выдался вечер. Сегодня мне просто неймется – я должен куда-то пойти, потолкаться среди людей. И потом, у меня назначена встреча.

Дороти. В котором часу?

Филип. В четверть после полуночи.

Дороти. Ну, так ты потом приходи.

Филип. Ладно.

Дороти. Приходи в любое время, когда пожелаешь.

Филип. Правда?

Дороти. Да. Пожалуйста.

Он обнимает ее. Гладит по волосам. Запрокидывает ей голову и целует. Снизу доносятся шум и пение. Потом слышно, как Бойцы затянули «Партизанскую песню». Ее поют до конца.

Дороти. Какая хорошая песня.

Филип. Ты себе даже не представляешь.

Бойцы поют «Bandera Rossa»[31]31
  Искаж. итал. «Bandiera Rossa» – итальянская социалистическая песня.


[Закрыть].

А вот эту знаешь? (Присаживается на край постели.)

Дороти. Да.

Филип. Лучшие люди, которых я знал, умирали за эту песню.

Видно, как в соседней комнате спит боец с изуродованным лицом. Во время разговора он помылся, просушил одежду, выбил из нее грязь и лег в кровать. Лампа светит ему в лицо.

Дороти (садится рядом с Филипом). Филип, Филип! Я прошу тебя! Филип!

Филип. Знаешь, я сегодня не в настроении заниматься любовью.

Дороти (разочарованно). Вот мило. Прелестно! Но я всего лишь хотела, чтоб ты остался. Давай посидим по-семейному, тихо…

Филип. Понимаешь, мне нужно уйти. Серьезно.

Бойцы внизу поют «Comintern»[32]32
  Гимн Коммунистического Интернационала.


[Закрыть].

Дороти. А вот эту всегда на похоронах играют.

Филип. Но поют-то по разным случаям.

Дороти. Пожалуйста, Филип, останься!

Филип (обнимает ее). До свиданья.

Дороти. Нет. Прошу тебя, пожалуйста, не уходи!

Филип (встает). Знаешь, когда будешь ложиться, открой оба окна, хорошо? Вдруг около полуночи станут бомбить, и стекла повылетают.

Дороти. Останься, Филип. Пожалуйста, не уходи!

Филип. Салют, camarada! (Не отдав чести, уходит в соседнюю комнату.)

Бойцы внизу снова затягивают «Партизанскую песню». Войдя в сто десятый номер, Филип некоторое время смотрит на спящего Макса, потом подходит и будит его.

Макс!

Макс мгновенно просыпается, озирается по сторонам и, поморгав на свету, улыбается.

Макс. Пора?

Филип. Да. Выпить хочешь?

Макс (поднимается с постели с улыбкой, ощупывает свои сапоги, которые просушил перед электрокамином). Даже очень.

Филип наливает два бокала виски и тянется за водой.

Не разбавляй, испортишь.

Филип. Салют!

Макс. Салют!

Филип. Пошли.

Бойцы внизу поют «Интернационал». Пока занавес опускается, публике видно, как в сто девятом номере Дороти Бриджес лежит на постели, обнимая подушки. Плечи у нее вздрагивают – похоже, от плача.

ЗАНАВЕС