Текст книги "Калейдоскоп юности"

– Ты его не бойся, – неожиданно проговорила старшекурсница. – Он, конечно, не самый приятный человек, но не злой.

Эрнст явно не слышал этих слов, и, наверное, это было к лучшему. Я лишь улыбнулась в ответ и кивнула. Когда книга была выдана, Эрика снова обратилась к юноше.

– Не пугай девочку и веди себя хорошо, понял?

– Jawohl, Mütterchen, – зло ответил ей Клечек-кун, но девушка осталась довольна. В библиотеке снова настала тишина. Только вот вся атмосфера куда-то пропала. Как грозовая туча в ясном небе, мой невольный помощник нагонял мрак на окружение. Он ничего не делал, сидя за столом. Не копался в мобильнике, не читал книгу, не озирался. Он просто сидел и смотрел перед собой, словно медитировал, но от этого его фигура становилась ещё более зловещей.

– Слушай, – мне хотелось немного разрядить эту обстановку. – А за что тебя наказали?

– За опоздания, – равнодушно бросил он в ответ.

– Надо же. У нас мало кого за это наказывают. Всё-таки 5 раз.

– А меня наказали. Потому что 5 раз.

– Ты далеко живёшь?

– Нет, пешком можно дойти.

– Просыпаешь?

– Н-да, люблю поспать по утрам. В Германии поздняя ночь, когда тут утро.

– Вот оно что.

– Да тебе-то что до этого? – усмехнулся Клечек. Усмехнулся зло.

– Да ничего такого… – я пыталась понять, на что он так злится. «Конечно, наказание – это неприятно, но разве я сделала ему что-то плохое? И на Эрику он смотрел с недовольством, и на моего одноклассника. Не может же быть, что он всех вокруг ненавидит». Я попыталась заговорить снова. – Слушай, если ты не хочешь тут сидеть сейчас, то я не буду тебя держать…

– А какая разница? – пожал плечами он. – Тут хотя бы не шумят.

– Ну, сейчас ведь обед…

– Я не ем в обед.

– Совсем? – меня такое удивило.

– Совсем, потому что не привык.

– В Германии школьники не обедают?

– Кто как, но большинство – нет.

Я не нашлась, что сказать. Мир больше, чем кажется, наверное. И Эрнст видел в этом мире больше меня, потому что он был там и тут, а я только тут. Раздался предупреждающий звонок, возвестивший о конце перерыва, и я стала собираться. Эрнст вышел из библиотеки вслед за мной, и широким шагом пошёл в свой класс. Хотя со стороны кажется, что он не идёт, а убегает от кого-то.

После уроков, едва зайдя в библиотеку, я встретилась глазами со своим мрачным помощником, который вот так свалился на мою голову.

– Ну, и что за архивы надо разбирать? – всё также хмуро поинтересовался он.

– Сейчас библиотекарь всё покажет. Мы будем вместе сортировать старые книги, которые готовят к списанию.

Мы прошли во внутренние помещения и оказались в небольшом, тесном хранилище, забитом книгами от пола до потолка. Нам предстояло перебирать книги и сортировать их, согласно реестру. Библиотекарь поставила нам задачу, и удалилась для работы в зале.

– Ну, начнём?

– Угу, раньше начнём, раньше закончим, – проговорил парень, принимаясь снимать тома с одного из стеллажей.

– Скажи, а почему ты переехал в Японию? – мне хотелось нарушить молчание.

– Из-за работы отца.

– А из какого ты города?

– Из Ульма, но не думаю, что тебе это что-то говорит.

– Ну, нет, конечно…

– В нём находится один из самых высоких католических соборов Европы.

– Наверное, тяжело было вот так переезжать, – подумала я вслух.

– Это было бы тяжело, если бы был выбор, – задумчиво проговорил Эрнст. – А так – смиряешься с судьбой, и нет проблем. Это же вроде в японском духе.

– Не знаю такого. Но мне было бы грустно, если бы меня увезли на другой край света. Где нет моих друзей, родных мест. Где всё чужое, незнакомое, – сказала я и, кажется, стала понимать. «А он на самом деле не злой. Он просто скучает по Родине. Его привезли сюда, где у него никого нет, где всё чужое. Чужие правила, чужие нравы, язык, даже время. Он злится, потому что чувствует себя лишним, потому что не нашёл своего места… Интересно, а у него вообще есть друзья? Общается ли он с кем-нибудь? Не похоже на то…» Я посмотрела на Эрнста другими глазами. Он старается казаться хмурым и злым не потому что он такой, а потому что не чувствует себя тут своим. «Может быть ему просто…страшно? И одиноко, ведь у него, в таком случае, никого нет». Я не стала ничего говорить на этот счёт, но мне стало немного жалко его.

Время за работой шло незаметно, а книги всё не кончались. Когда библиотекарь пришла, чтобы отпустить нас, мы разобрали только полтора стеллажа, а впереди был ещё непочатый край работы. Но на сегодня дело было сделано. Мы вышли из библиотеки, и я с удовольствием вдохнула свежий воздух.

– Ладно, до завтра, – быстро попрощался юноша и уже собирался уходить.

– Знаешь, – от чего-то вырвалось у меня. – Может дашь мне свой номер? – я запнулась, едва сказав это. «Чёрт, он ведь наверняка откажет, ещё и приставалой мне начнёт считать…» Но отступать уже было некуда, и я добавила. – А то мало ли что, работа в библиотеке не каждый день…и…

Я чувствовала, как горят мои щёки, и хотела провалиться под землю. Не то что бы мне было стыдно за свою просьбу, просто мне хотелось, чтобы Эрнст смог хоть немного посмотреть на жизнь тут иначе. «Может быть, если он согласится, то будет чувствовать себя немного лучше?» Я стояла, раскрасневшаяся, как маков цвет, и прятала взгляд в пол, ожидая, что он ответит.

– Ладно, только не докучай мне, – наконец, сказал парень и достал мобильный.

– Конечно-конечно! Но, если будет что-то нужно, то можешь писать мне, – от волнения слова лились из меня, как река.

– Н-да уж, конечно, – пробурчал он, когда мы обменялись номерами. После чего он развернулся и быстрым шагом скрылся за поворотом коридора. Не знаю, правильно ли он понял меня, но то, что не оттолкнул, уже неплохо. Я подошла к зеркалу в коридоре и посмотрелась в него. «Какая я маленькая по сравнению с ним. Едва до подбородка ему достаю…Да и вообще…» В зеркале отражалась хрупкая миниатюрная девушка 16-ти лет. В то время, как некоторые мои подруги могли похвастаться выдающейся фигурой, у меня с этим всё было скромно. Зато они постоянно завидовали, что мне не надо сидеть на диете, и плечи не устают. Я поправила волосы и подколола чёлку справа, чтобы не лезла в глаза. Приятно, когда у тебя послушные волосы. Я не отношусь к тем девушкам, которые используют много косметики. Может, поэтому меня считают скорее милой, чем привлекательной. Считается, что косметика – это признак элиты, хотя я откровенно не понимаю всех этих гяру, выглядящих, как дорогая игрушка. У меня же вполне естественный цвет кожи, небольшие, но плавные черты лица и зелёные глаза. Из-за моей комплекции и миниатюрности все считают меня миленькой. Может быть, они и правы.

Неожиданно на телефон пришло сообщение, в котором мама просила зайти по дороге домой в магазин за какими-то мелочами. Спохватившись, что я всё ещё стою посреди коридора, я поправила сумку на плече и пошла в сторону выхода из школы.

Мицугу Кизоку

– Как там наш клуб? – спрашиваю я, когда мы с Эрикой входим в городской парк. Сегодня у нас выходной, и мы можем провести немного времени вдвоём наедине. Ещё год назад я был президентом нашего клуба, а теперь эту должность взяла на себя она. Но трудно было бы найти лучшего кандидата на эту роль. Наш клуб не отличался многочисленностью, а из по-настоящему сильных личностей в нём была лишь Эрика и Эрнст Клечек. Но второй, наверное, и сам был бы не рад назначению. Эрика же была только рада продолжить моё дело и взять в руки бразды управления.

Я с улыбкой смотрел на неё всю дорогу, не в силах отвести взгляд. Какая же она красавица. Я даже не мог представить, что в мой выпускной она признается мне в любви. Но так уж непредсказуема эта молодость, что теперь мы с ней – влюблённая пара. Хотя мы стали реже видеться из-за того, что я перешёл в колледж, мы нисколько не отдалились, а даже сблизились, проводя вместе выходные и вечера, когда у меня нет работы. Эрика – добрейшая душа, в чём-то даже по-детски наивная и простая, а в чём-то очень взрослая и мудрая, на мой взгляд. И сейчас мы гуляли по городу, взявшись за руки и улыбаясь солнечной погоде, которую дарил нам май.

– Всё хорошо, Мицугу-сенпай…

– Я же говорил – просто Кизоку, – поправил я её. Эрика всегда уделяла много внимания соблюдению правил этикета, боясь показаться невежественной.

– Да, конечно…В клубе всё, как всегда. Читаем книги, некоторые пишут.

– Как там Клечек-кун?

– Ах, Эрнст, – она с тоской вздохнула. – Получил отработку за опоздания, сейчас он пока не приходит.

– Он всё такой же?

– Да, за год совсем не изменился. Устроил скандал в дискоме, из-за чего даже выгнали одного из его членов.

– За скандалы обычно не выгоняют, ведь отбор в комитет довольно строгий. Видимо, Клечек-кун вскрыл какие-то нарушения или больную мозоль.

– Я не особо в курсе этого, просто было объявление по школе. Клуб журналистики тут же выпустил статью, в которой разбирались особенности работы комитета. Наверное, им бы хотелось разузнать больше, но комментариев никто не давал.

– Разумеется. Обычно диском решает свои дела тихо и в тесном кругу, так всегда было. Но объявление об исключении – это уже шумиха. Кто-то сильно опозорил их, – говоря на эту тему, я потерял всё радостное настроение. Да уж, такие дела никогда не радуют. И то, что Эрнст Клечек разозлил осиное гнездо, было лишь подтверждением, что он всё такой же, как всегда.

Сколько я его помнил, он никогда не отличался ни дружелюбностью, ни улыбчивостью. Он приходил в клуб, доставал тетрадь с записями и уходил в них с головой, делая пометки и что-то набрасывая. Иногда он обращался с вопросами к нашему куратору, иногда ко мне, но общение не было его сильной стороной. Периодически я заглядывал в его тетрадь, читая его переводы с немецкого на японский. Он переводил идиомы, афоризмы, цитаты из разных областей искусства. Словно пытался привести свой способ мышления в равенство с нашим. Кроме того, драм кружок пару раз заказывал у него сценарии для постановок в европейском стиле, он с удовольствием брался за работу. И надо сказать, что постановки выходили довольно удачными. Но, несмотря на это, Эрнст редко общался, порой игнорировал вопросы к себе, не начинал диалоги первым. А во время перемен его часто можно было обнаружить бродящим по школе без дела с наушниками в ушах. Компаний он всегда сторонился, предпочитая уединение. Если и делал что-то, то ровно то, что надо, и ровно столько, сколько требовалось. Быстро, качественно и точно. Меня всегда удивляло, как такой холодный и выверенный человек может заниматься литературой. Что он чувствует, читая книги? Какие образы видит? Он не был похож на вдохновлённого мечтателя, который смотрит в небо. Он всегда смотрел себе под ноги, сгорбившись в плечах.

– Куда Эрнста определили на отработку? – интересуюсь я, всё ещё думая об этом юноше.

– В библиотеку. К Хироши-тян.

– Интересно, – я вспомнил первокурсницу, которая всегда помогала в библиотеке. Если и могло ей не повезти, то, наверное, только так. Добрая и открытая девочка, которая с восторгом воспринимала свою работу, встретилась с таким жёстким человеком, как Эрнст-кун. – Но, может быть это и к лучшему…

– Думаешь?

– Да. Конечно, Хироши-тян будет трудно с ним, но, возможно, что именно она покажет Клечек-куну, что люди не желают ему зла, а даже способны на добро.

– Мне его немного жаль, если честно, – с грустью произнесла Эрика, смотря в сторону деревьев, что возвышались по правую руку. – Ему тут плохо, но это, по большому счёту, не его вина, а просто стечение обстоятельств. Все его действия, что он с таким усердием предпринимает – это попытка выживать в тех условиях, которые он считает враждебными. Причём, в полном одиночестве. Даже меня он воспринимает лишь в той степени, в которой я говорю с ним на немецком. Словно японский ему противен.

– Он любит свою Родину и родной язык, – пожимаю плечами я. – Но он всё равно пытается привести два мировоззрения в равновесие в своей голове. Но то, что ему трудно, и то, что он один, это правда. Может быть поэтому мне кажется, что общение с Хироши-тян будет для него хорошим способом понять, что и в Японии можно завести друзей и общаться с людьми на равных.

– Если только он захочет этого. Вполне может быть, что он просто отработает наказание и вернётся в свой обычный ритм.

– Присмотри за ним, Эрика, – попросил я. – Эрнст-кун неплохой парень, у него есть голова на плечах и человечность, хотя он старательно её скрывает. Ему трудно, и это длится уже второй год. Не хотелось бы, чтобы он попал в неприятности из-за того, что ему не хватит сил или он начнёт враждовать с окружающими.

– Хорошо, я постараюсь. Мне и самой грустно смотреть на то, как он не может примириться с миром.

– Да, хотя выбор всё равно должен сделать он сам… – я прерываюсь от того, что впереди показывается тёмная фигура. В такой жаркий и солнечный день, когда и я, и Эрика, надели лёгкую одежду, трудно не обратить внимание на человека в чёрном, да ещё с длинным рукавом. Но даже не это характерно для него. Он сам, как будто, нёс тьму вокруг себя.

– Привет, Клечек-кун! – здороваюсь я, когда мы оказываемся рядом.

– М, – он смотрит на меня пристальным, ощупывающим взглядом, словно хочет пробраться в мысли. – Добрый день, сенпай. Hallo, Erica…

– Привет, Эрнст, – моя любимая не собирается переходить на немецкий, и на секунду в лице Эрнста мелькает неудовольствие.

– Как твои дела, Эрнст-кун? – решаю перевести его внимание я.

– Как обычно, – пожимает он плечами. – Надеюсь, что и у Вас всё хорошо, – он даже не спрашивает, а утвердительно предполагает, не давая мне права на продолжение диалога. Какой же он жёсткий в общении. Так и чувствуется корка, которой он покрывает свою личность. – Я пойду, с вашего позволения, – бросает он и собирается продолжить путь.

– Что собираешься показать на летнем фестивале? – пытаюсь зацепить его я.

– М? – он останавливается на середине поворота и смотрит ещё более пристально в попытке добраться до моих мыслей. – Песню.

– Даже так?! Раньше ты не сочинял стихи, насколько я помню…

– Я переведу. Коммунистический марш, который пели рабочие, бастующие против режима Гитлера в Германии, – он сказал это с таким ядом и надменностью, словно пытался обвинить меня в национализме лично. Мне стоило больших усилий, чтобы не измениться в лице от таких слов, горечь от них жгла в самое сердце.

– Это очень хорошая песня, наверное. Но одобрят ли?

– Конечно нет, – хмыкнул он. – Но мне будет приятно, что её прочтут те, кто надо, перед тем, как не одобрить, – он точно это со зла. И точно с намёком на инцидент с дискомом. Он добавил чуть тише. – Гитлер тоже не одобрил песню, кстати.

– Ты не считаешь, что слишком утрируешь, сравнивая студсовет с Гитлером? – осторожно спрашиваю я.

– Хм, – он натянуто улыбнулся мне. – Ну это же ведь просто народная песня. В фольклоре всегда сгущаются краски, чтобы явственнее отобразить проблему. Если почитать некоторые хайку позднего периода эпохи Эдо, то в них тоже будет видна неприкрытая критика социальных проблем и неравенства.

– Ха, – без улыбки усмехаюсь я. – Но ведь там не было обвинения в национализме…

– Да, потому что национализм в Японии никогда и не был проблемой. Со времён Чёрных кораблей до сегодняшнего дня, – с явным удовольствием замечает он.

– Ты перегибаешь.

– Это потому что я немец? Поэтому мне нельзя говорить о предвзятом отношении на почве национальности? – Эрнст начинает злиться.

– Это не совсем так, просто ты говоришь о том, что волнует только тебя, – не совсем уверенно парирую я.

– Может быть мне привести в пример японское законодательство, которое окольными путями ставит эмигрантов и японцев в неравные права? Законы о трудоустройстве, например? – а он почувствовал силу и интерес в этом диалоге, только вот теперь он собирается давить на меня и принуждать к признанию, что Япония – это страна национализма. Но ведь это не так. Пусть даже у нас есть определённые законы, которые создают неравенство, но ведь люди всегда остаются людьми.

– Но ведь законы не предписывают ненавидеть иностранцев. К тому же, многая современная культура Японии связана с Западным образом жизни, – пытаюсь как-то оправдаться я.

– Интересно, что Гитлер выбрал для своего герба символ из Индийской и Тибетской культуры, – как бы задумчиво предполагает он.

– Но ведь это не одно и то же! – не выдерживаю я. – Взять хотя бы меня. Когда я тебя притеснял? Когда я относился к тебе плохо? Высмеивал твою национальность? И тебя, и Эрику я в равной степени уважаю, потому что смотрю на то, какие вы люди, а не на место рождения или чистоту крови! А ты просто ненавидишь всех вокруг, как раз за то, что мы японцы. За то, как мы думаем, как живём, дружим, выражаем чувства, говорим! Тебя бесит то, что ты в чужом обществе, и ты считаешь его враждебным. Открой глаза! Кто тебе тут причинил зло?! Мелкий зарвавшийся эгоист с высоким мнением о себе и своей культуре! Что ты знаешь о нас, как о людях?! Со многими ли ты общался, чтобы говорить о том, кого мы ненавидим?! Ты возомнил, что тебя тут не любят, потому что сам никого не любишь! Видите ли, это слишком низко для твоей германской личности! Прежде чем искать недостатки в других, покопайся в своих тараканах! – у меня закончился воздух в лёгких, и я стал отдыхиваться, гневно глядя на парня.

– Кизоку-сан… – тихо проговорила рядом Эрика.

– Хорошего вам дня, – отрезал Эрнст и развернулся на каблуках, чтобы уйти от разговора. Трудно было понять, признал ли он поражение или просто убежал в свою скорлупу, подальше от осознания своего поведения, но на этом разговор был закончен. Эрика с тревогой заглянула мне в глаза.

– Всё в порядке, Эрика-тян, – пробормотал я. – Мне просто надоел этот поток самодовольных обвинений. Может быть, он в чём-то и прав на счёт протекционизма в трудоустройстве и экономике, но, говоря о людях, он зашёл слишком далеко. И был неправ.

Мы какое-то время постояли так, глядя в сторону, где скрылся юноша. Настроение он испортил прилично. Чтобы немного отойти от разговора, мы сели на скамейку и стали болтать о всякой всячине. Но прежней радости уже не было. Я понимал, что Эрнст просто не может выбраться из плена своих собственных эмоций, что он не хочет посмотреть дальше, чем его собственная ситуация. Он сам не хочет идти на контакт, а иногда даже обостряет отношения и идёт на конфликт. Словно для него конфликт – это зло меньшее, чем возможность признать свою неправоту и взглянуть на мир с иной точки зрения. Если он не изменит своего мнения и не сможет вырваться из собственной клетки, то долго он так не протянет.

Мы посидели ещё какое-то время, а потом продолжили прогулку. До конца выходного было ещё полно времени, и впереди у нас был запланирован поход в кино.

Эрнст Клечек

«Что ж, начнём, помолясь…» Уроки на сегодня были закончены, а значит, наступало время очередной смены в архиве библиотеки. Признаться, я был даже рад этому. После вчерашнего разговора с бывшим президентом моего клуба в присутствии Эрики, у меня не было никакого желания появляться в нём. И тем более попадаться на глаза Эрике. Нет, я не могу винить её за то, что она хорошо общается с японцами. Она вообще не при чём тут. Но от чего-то, при мысли о ней, становилось паршиво. Так паршиво, что хотелось врезать кому-нибудь. Вообще весь этот вчерашний разговор был просто грязным и жёстким зрелищем, в котором мне, так уж вышло, выпало участвовать. И честно говоря, я не считал себя тем, кто был изначально в этом виноват. Я хотел пойти своей дорогой и никого не трогать. Но надо было Кизоку спросить меня про фестиваль. Кто его за язык тянул?

Он может и не догадываться о том, что все эти их фестивали меня не интересуют, а в большинстве даже бесят. То, что японцы считают проявлением дружбы, товарищества, коллективизма и единства, для меня – утомительная, скучная, да ещё и принудительная работа. Почему я должен соблюдать их традиции, если не имею к ним отношения? У меня эта активность вызывает чувство ещё большего несоответствия. Мне не интересно придумывать себе лишнюю работу. Пусть этим занимаются те, кому это нравится. Кстати, а всем ли школьникам эта перспектива нравится? Среди них точно есть и те, кто не против в своё свободное время повалять дурака, играть в игры, смотреть аниме и не забивать себе голову коллективным трудом. Но нет. Все – значит все. И не важно, согласен ты или нет. Поэтому сама перспектива летнего фестиваля, который будет вот уже через 2 недели, меня абсолютно не привлекает. Настолько, что я лучше буду помогать в архиве в три смены, лишь бы не быть занятым в этом балагане.

– Привет, Клечек-кун! – меня встречает уже знакомая улыбка той, кому я помогаю. Хироши-тян, как всегда, полна сил и добродушия. Я бы даже сказал, что мне это в какой-то степени нравится. На фоне многих учеников она кажется на удивление нормальной. Она простовата, улыбчива, любит поболтать обо всём и ни о чём, не задаётся вопросами мироздания, ведёт себя соответственно своему возрасту и положению, не пытается казаться умницей или элитой. Она обычная девушка 16-ти лет, какой ей и положено, наверное, быть. Разве что она слегка шумная и любит задавать вопросы, ответы на которые зачастую не понимает, что рождает новую серию вопросов. За нашей работой мы успеваем переговорить на самые разные темы, и её любопытство очень трудно насытить. Но, должен признать, мне это в ней нравится. Она хочет узнать новое о мире, который не видела, о людях в других странах, о вещах, которые ей непонятны. Может это просто досужее любопытство, но стремление узнать новое меня в ней радует. Хотя её гипер-болтливость иногда утомляет. За те 3 дня, что мы работали вместе, сортируя старые книги, она ни на секунду не могла остановиться, чтобы не болтать. Также, как ей нравится спрашивать, ей нравится и рассказывать. Обо всём на свете. О новом аниме, которое она посмотрела на днях, о вкусах мороженного, о магазинах, о своих знакомых, которых я вообще не знаю, о смешных случаях. Спасибо, что мне не приходится выслушивать о платьях и косметике. Не хотелось бы мне становиться её лучшей подружкой. И, хотя по ней не скажешь, что у неё недостаток общения, но разговоры со мной она любит, как что-то особенное. И каждый раз, как приходит время зайти в архив для работы, она встречает меня у дверей библиотеки.

– Да-да, привет, – киваю я, и мы проходим внутрь.

– Как провёл выходные? – начинает она, а я с неудовольствием вспоминаю прогулку.

– Нормально, – отмахиваюсь я.

– Чем занимался? – не унимается девушка.

– Да…гулял… – с неохотой бросаю я, принимаясь за книги на полке.

– ОГО! – она даже вскрикивает от удивления, словно не верит, что я могу гулять. – Был в развлекательном центре?

– Что я там забыл? – не совсем понимаю я. – Я просто ходил по городу.

– Э-эм, – по её тону слышно, что Хироши-тян не понимает. – По городу? В смысле по магазинам?

– Нет, в смысле по улицам.

– Один? – уточняет она, словно всё ещё не верит в то, о чём догадывается.

– Один.

– Совсем? – меня это начинает напрягать.

– Да, блин! Я хожу гулять один! Без кого-либо ещё!

– Но ведь это же скучно, наверное?!

– Мне нравится. Можно слушать музыку и думать о своём.

– И тебе не хочется ни с кем видеться?

– Нет, ни с кем, – это не совсем правда, потому что я был бы не против увидеться со своими друзьями в Германии, но об этом говорить не стоит.

– И у тебя нет друзей?

– Нет.

– Вот как, – протягивает она.

По её голосу слышно, что мои слова вызывают у неё тоску или грусть. Наверное, она непривычна к таким ситуациям, но мы разные, и ей придётся это понять. Долгое время она ничего не говорит, помогая мне с работой, а я могу на время удалиться в собственные мысли и воспоминания.

Я припоминаю, как проводил время с друзьями на Родине. Это было весело. Мы могли целыми днями пропадать на улице или сидеть друг у друга в гостях. Мы смотрели фильмы по вечерам, даже оставались друг у друга с ночёвками, обсуждали игры и комиксы. Компания у нас была небольшая, но это были классные ребята, с которыми было приятно дружить. У одной девочки среди нас была собака, веймаранер, с которым она каждый вечер выходила к нам гулять. И мы обожали играть с этой собакой, бросая ей фрисби или мяч. Это были прекрасные дни, о которых мне остаётся лишь вспоминать. Увижу ли я своих друзей? Смогу ли вернуться в Германию или останусь тут, поступив в колледж и найдя работу? Что толку думать об этом сейчас, если я только во втором классе старшей школы? Впереди ещё два года учёбы, а потом видно будет. Жизнь показала мне, что всё меняется моментами.

– Слушай, – голос Хироши-тян вырывает меня из воспоминаний. – Если тебе не с кем гулять, то я могу составить тебе компанию… – это звучит странно, я даже оборачиваюсь, чтобы посмотреть на неё. Даже в плохом освещении видно, что девушка краснеет и стесняется слов, которые говорит, но она продолжает, уже в быстром темпе. – То есть, ты не подумай ничего такого, это не свидание, а просто дружеская встреча! – она затихает, видимо, пытаясь собраться с мыслями. Трудно же японцам в этом плане. Даже простое предложение погулять они могут воспринять, как свидание. Но у меня в этом плане стеснения меньше. Я ведь понимаю, что это не свидание и без её объяснений. Хироши же добавляет совсем уж под конец. – Просто, если захочешь…Я не против составить тебе компанию…

«Это она так пытается меня подбодрить? Чтобы я не чувствовал себя одиноким и всё такое? Забавно. Такая маленькая и стеснительная, но всё-таки смелая. Хотя, она вполне нормальная девушка своего возраста. Может, она сама не часто приглашает кого-то на прогулки. Даже если это не свидания…» Я задумываюсь над её словами. Вообще, мне не нужна компания. И дело даже не в наличие друзей, я просто неплохо чувствую себя и один. Но грубо отказывать ей не хочется. Всё-таки, она вложила в это предложение определённые силы и, явно, душу. Да и мало ли.

– Ладно, я подумаю, – уклончиво отвечаю я. – Всё равно сейчас времени мало из-за этой отработки.

– И не бойся писать, – добавляет она, чувствуя, что я её не отталкиваю. «Ах, это…Да, мы обменялись номерами, и теперь можем переписываться, но у меня никогда не возникало такой потребности. Она присылала мне несколько сообщений, и я отвечал на них, но дальше этого наши разговоры не заходили. И она думает, что я стесняюсь? Да кто тут больше стесняется, скажите мне!»

– Да-да, – лениво проговариваю я, возвращаясь к работе. Как ни посмотри, а эта Хироши Хироно милая, добрая и в чём-то очень забавная девчушка. При том, что она может задавать много вопросов, она может и замолчать, если я дам понять, что не очень хочу давать ответ. Иногда её вот так вот прорывает на спонтанную доброту ко мне, что выглядит немного смешно, но по крайней мере она не копается в моей голове, как некоторые.

Мы продолжили свою работу, переговариваясь на разные темы. Это даже чем-то походило на литературный клуб. Такое же безвременное занятие, которое могло бы тянуться вечность. Хотя стеллажи всё-таки пустели, а книг становилось всё меньше, пусть и не быстро.

В конце трудового дня мы, как обычно, попрощались у дверей библиотеки, и я, заткнув уши наушниками, пошёл по направлению к дому. «Что же, ещё один день, ещё одно время, ещё несколько полок с книгами. И всё, как обычно. Может быть я даже буду скучать по этой отработке, когда она закончится. Всё могло бы быть и хуже, а в компании Хироши-тян даже работа выглядит как-то приятнее…» Я шёл по улице, автоматически подстраиваясь под чеканный ритм песни группы Faktor Deutschland, который выстукивал хороший роковый марш. Глядя куда-то в пространство, я думал о прошедшем дне и о дне будущем. Что в них может поменяться? Жизнь не такая сложная штука, если призадуматься – встаёшь утром, завтракаешь, идёшь в школу или на работу, там обедаешь, возвращаешься домой, ужинаешь и ложишься спать. Чертовски просто, если задуматься. Если не вдаваться в подробности. О именно подробности делают жизнь такой сложной штукой – отношения, переживания, мысли, детали. Они делают жизнь жизнью, а не просто цикличным повторением одного и того же изо дня в день. И даже моя жизнь не лишена этих деталей, хотя и умышленно мною обделена ими. А кто-то живёт на полную катушку. «К примеру, вот эти парни, что сейчас пристают к девушке на мотороллере, им явно не хватает в жизни острых ощущений…»

Я успел отследить эту мысль у себя в голове, прежде, чем мой взгляд двинется дальше по картине мира. И впрямь, было на что посмотреть. На стоянке перед мелким супермаркетом четвёрка юношей старшего школьного возраста и низкого морального уровня явно чего-то добивалась от девушки с мопедом. Занятная картина. Ещё занятнее было то, что на девушке была форма моей школы. В Японии водить мототранспорт можно с 16 лет, что очень круто, на самом деле. И надо сказать, что соблюдение ПДД в этой стране на очень высоком уровне, что даёт определённую уверенность, что какой-то школьник не собьёт тебя на вечерней прогулке. Хотя такое явление, как банды юных байкеров, тут тоже не редкость. Однако, девушка точно не тянула на «рыцаря дорог». Скорее уж тут можно было говорить о «послушной девочке» – аккуратная одежда и причёска, транспортное средство не заляпано второсортными наклейками и выглядит более, чем прилично. Ни дать, ни взять, просто умница и красавица. Кстати, да, красивой я бы её тоже назвал. Высокая, стройная, с аккуратной фигурой и изгибами без перегибов. Точёные черты лица, выражающие скорее волевой, а не мягкий характер, тонкие губы и нос, высокий лоб. Причёска скромная, но не безвкусная. Что ни говори, а девушка производила приятное впечатление. В отличие от тех, кто имел к ней какое-то, явно грязное, дело. Мне и без звука разговоров было ясно, что тут назревают проблемы.

«Ну, и какое мне до этого дело? Я тут просто домой иду, и проблемы с местной швалю мне не нужны. Тем более, что нет никакой гарантии, что я не встречу их в школе…» Я всё ещё шёл мимо, не замечаемый участниками инцидента. Потом я остановился и осмотрелся. Улица на удивление не была пустой. Люди шли по своим делам, мужчины и женщины, взрослые и не очень. Однако, никто не смотрел в сторону разгорающегося конфликта. «Они что, не видят, что эти гопники пристают к девушке? Никто не звонит в полицию, не поднимает шум. И ты-то чего молчишь, дура?! Крикнула бы хоть для проформы!» Внезапно до меня доходит, что я тут один, кто вообще наблюдает за сценой. И это слегка пугало. «Неужели люди в целом все такие конформисты?! Им проще не видеть то, что вызывает проблемы, чем решать эти проблемы? Это их выход?! И я такой же?!» Мне становится немного тошно от мысли, что минуту назад я сам собирался просто закрыть глаза на хулиганов и их жертву, словно это вообще не моё дело. Но ведь это же неправильно, наверное. Если я вижу это, то не должен оставаться в стороне. Если ты мог остановить преступление, но не сделал этого, то ты уже соучастник. Если из-за твоего бездействия пострадал человек, то его кровь и на твоих руках тоже.