Текст книги "Поступь Слейпнира: Поступь Слейпнира. Варвар для особых поручений"

В королевстве города черепов не выращивали коней. Не умея правильно обращаться с лошадьми, они были вынуждены покупать тех животных, которых привозили купцы и барышники. Иногда это были откровенные клячи, но выбирать им было особо не из чего. И вот теперь двуколка беглецов заметно задерживала отряд. Внимательно осмотрев кобылу, Аль-Руффи мрачно скривился и, покачав головой, заявил:

– Тому, кто ухаживал за этой лошадью, нужно руки с ногами местами поменять.

– Почему? – не удержалась от вопроса Налунга.

– Хомут натёр ей холку, а подкова на передней правой ноге почти отвалилась. Ладно, доберёмся до оазиса, прикажу своим конюхам заняться ею как следует. Кобылка молодая, здоровая, может дать хороший приплод.

– Это всё ты понял, просто посмотрев на неё? – удивилась Налунга.

– Я развожу коней с самого детства. А до меня этим занимались мой отец и отец моего отца. Вот уже семь поколений моя семья выводит коней в этой пустыне. Конь для пустынника – первый друг. Он и от врагов увезёт, и на охоте поможет, и в бою спасти может.

– Тогда почему вы занимаетесь рабами?

– Растить коней – дело не быстрое, – пожал плечами воин. – А детей кормить нужно.

– А если я вам понравлюсь, вы оставите меня себе? – настороженно спросила девушка.

Ей очень хотелось узнать свою дальнейшую судьбу. Даже оказавшись рабыней, она не могла не использовать свои данные на полную катушку. Выросшая среди дворцовых хитростей и интриг, она просто не могла не попробовать. Но ей явно не везло. Чуть усмехнувшись, Аль-Руффи покачал головой и, расправив плечи, ответил:

– В шатрах кочевников нет места королевам, пусть даже бывшим. Наши рабыни трудятся изо всех сил, чтобы не навлечь на себя гнев хозяев. Неумехам там места нет.

– Значит, вы всё равно продадите меня? – растерялась девушка.

– Да. Но не сразу, – ответил воин и, пришпорив коня, умчался куда-то в голову колонны.

Опустив голову, Налунга вдруг почувствовала, как на глазах закипают слёзы злости и бессилия. Она, королева города черепов, места, о котором долгие годы ходили легенды, вдруг стала обычной рабыней, которую хозяин может накормить или оставить голодной, приласкать или ударить. И ему не нужно для этого иметь какую-то причину. Достаточно того, что он – хозяин.

Девушка не знала, как долго их везли. Отряд вышел в пустыню, где глазу было не за что зацепиться. Поглядывая на солнце, Налунга пыталась понять, сколько времени они в пути, но всё было бесполезно. К вечеру они въехали в оазис, и она поняла, почему он так называется. Три огромных валуна по какой-то прихоти природы располагались на границе оазиса, образуя равнобедренный треугольник.

У крошечного озерца росли несколько финиковых пальм, а под ними стояли походные шатры кочевников. Быстро осмотревшись, Налунга поняла, что это не домашний лагерь. Здесь не было женщин, воинов встречали полтора десятка кочевников и несколько рабов.

Первым, что бросилось ей в глаза, были ошейники и клеймо на левом плече у каждого раба. Воины небрежно сбросили пленников на землю и, оставив связанными, занялись лошадьми. Налунга открыла было рот, чтобы начать возмущаться, но, вспомнив, что конь для кочевника – первый друг, промолчала. Внимательно наблюдавший за ней Аль-Руффи одобрительно кивнул и, усмехнувшись, сказал:

– Ты быстро учишься, королева. Это хорошо. Значит, мне не придётся часто браться за плеть.

Плеть?! Этого Налунга вынести не могла. Её, королеву города черепов, будут наказывать плетью, как какую-то рабыню?! Гордо выпрямившись, она попыталась принять самую высокомерную позу, какую только могла, но связанные руки быстро вернули её к действительности. Теперь она рабыня, и её действительно могут наказать плетью.

Рабы, подгоняемые окриками воинов, принялись готовить ужин, и вскоре над оазисом разнеслись восхитительные запахи жаркого. У кочевников не было недостатка в хорошем мясе. Многочисленные стада джейранов постоянно бродили по пустыне. Один из кочевников, исполняя приказ Аль-Руффи, подошёл к пленникам и жестом приказал им перейти к костру.

Непривычная к подобному обращению Налунга замешкалась, пытаясь понять, что ему нужно, и тут же почувствовала обжигающий удар плетью из сыромятной кожи, которой кочевник владел виртуозно. Витой шнур ощутимо обжег ей плечи, не оставив даже царапины. Вскрикнув от неожиданности, девушка кинулась следом за своими служанками, но, наступив на край длинной юбки, которую надела убегая из дворца, рухнула на песок.

Презрительно усмехаясь, воин поднял руку, но резкий окрик остановил его. Ответив что-то окликнувшему его человеку, он опустил плеть и, повернувшись к рабыне, гортанно произнёс:

– Тебе лучше пошевелиться, рабыня. Иначе ты испробуешь настоящей плети.

Понимая, что это не пустая угроза, а шутки давно закончились, Налунга судорожно засучила ногами, пытаясь найти опору и побыстрее подняться, чтобы оказаться как можно дальше от этого человека. Внимательно наблюдая за ней, кочевник не удержался и, расхохотавшись, что-то громко крикнул своим соратникам. В ответ послышался дружный смех.

Понимая, что смеются над ней, Налунга кое-как встала и, доплетясь до своих служанок, тихо спросила, опустившись на песок:

– Чего они ржут, как их проклятые кони?

– Он сказал, что ты дрыгаешь ногами, словно курица, которой отрубили голову, – пряча улыбку, ответила одна из служанок.

– Ты знаешь их язык? – удивилась Налунга.

– Я уже третий раз попадаюсь этому племени, – грустно улыбнулась девушка.

– Как это? – не поняла Налунга.

– В первый раз они налетели на нашу деревню и продали нас вашим перекупщикам. Перекупщики продали меня купцу, торговавшему слоновой костью. Но купец так и не добрался до Египта. Эти воины напали на караван и, ограбив его, опять продали всех рабов вашим перекупщикам. Так я во второй раз оказалась у них. А сегодня я снова столкнулась с ними.

– Но это не объясняет, как ты выучила язык, – настороженно спросила опальная королева.

– В первый раз я была слишком мала для постели, и меня продали через две луны. С купцом я попала к ним почти через два года, уже вполне созревшей девушкой, и один из этих воинов оставил меня на время в своём шатре. Его жена была больна, и кому-то нужно было заботиться о воде и уюте, да и за детьми нужно было присмотреть, – пожала плечами служанка.

– И сколько ты прожила с ним? – продолжала допытываться Налунга.

– Почти два года. Потом его жена умерла, и ему пришлось снова жениться. Тогда он меня и продал, – вздохнула девушка с явным сожалением.

– Похоже, тебе нравилась такая жизнь, – проворчала Налунга, сверля её настороженным взглядом.

– Да. Это была хорошая жизнь, и хозяева они не жестокие. Делай, что приказано, и не лезь, куда не просят, – вот и всё. Воины часто уходят в пустыню, и ты предоставлена сама себе.

– Кажется, ты мечтала занять место его жены, – понимающе усмехнулась Налунга.

– Такое редко случается, – покачала головой служанка.

– Почему? – удивилась Налунга, но услышать ответ не успела.

К ним подошёл Аль-Руффи и, достав из ножен широкий кривой кинжал, одним взмахом перерезал верёвки, связывавшие им руки. Убрав оружие в ножны, он положил руки на широкий шёлковый кушак и сказал:

– Вы все рабы. Эти девушки носят клейма, значит, работы будет немного. Тебя и твоего телохранителя заклеймят после ужина.

Услышав его слова, Налунга невольно содрогнулась, но ответить ничего не успела. Сказав, что считал нужным, Аль-Руффи развернулся и широким шагом вернулся к костру. Вспомнив, что её служанки действительно носят клейма, Налунга повернулась к той, что уже побывала в этом племени, и, подумав, тихо спросила:

– Это больно?

– Что? – не поняла девушка.

– Когда ставят клеймо, это больно?

– Да, – помолчав, так же тихо ответила служанка. – Это было очень больно. Раскалённое железо впивается в твою плоть, а ты можешь только кричать от боли, потому что тебя связали и крепко держат. Это было очень больно. А ещё это было очень страшно. Так страшно, что я даже описалась.

– Сколько лет тебе было, когда ты получила клеймо?

– Тринадцать. Я только вступила в пору девичества. Даже нечистые дни приходили непостоянно. Потому меня и продали.

– Ты всё ещё жалеешь, что не осталась у них? – растерялась Налунга.

– Да, жалею. Это были самые добрые времена в моей жизни. И потом среди них есть тот, кто впервые заставил меня кричать от наслаждения.

– Это было так хорошо, что ты до сих пор его вспоминаешь?

– Это был мой первый мужчина. Первый во всём. Он первым поставил мне клеймо и первым доставил мне истинное наслаждение.

– Ты попадала к одному и тому же человеку два раза подряд? – растерялась Налунга.

– И надеюсь попасть в третий, – рассмеялась в ответ девушка.

– Глупая шлюха, – огрызнулась бывшая королева и, отвернувшись от служанки, попыталась собраться с мыслями.

Но на этот раз служанка не собиралась молча сносить оскорбления. Услышав слова своей бывшей госпожи, девушка резким движением вскочила на ноги и, недолго думая, влепила ей оглушительную пощёчину. Охнув от неожиданности, Налунга рухнула на песок, растерянно прижимая ладонь к горящей щеке.

В годы своего ученичества она много танцевала, бегала наперегонки с собаками, но драться ей никогда не приходилось. Её заставляли танцевать часами, обучая чувствовать мелодию и ритм, бегать с раннего утра и до позднего вечера, развивая выносливость, но орудовать кулаками она никогда не училась.

Тем не менее гордый нрав и привычка приказывать заставили её и без того горячую кровь закипеть, словно лава. Вскочив на ноги, Налунга бросилась на обидчицу, пытаясь сбить её с ног и надавать оплеух, но не тут-то было. Юная рабыня, чьи мышцы, привычные к тяжёлой работе, больше напоминали стальные пружины, одним движением швырнула свою бывшую госпожу на землю и, усевшись сверху, сгребла в горсть её роскошную гриву.

Сжав коленями бока Налунги так, что та невольно охнула от боли, рабыня несколько раз треснула её головой о землю и, вдавив лицом в песок, прошипела:

– Запомни, тварь. Теперь ты не королева, а самая обычная рабыня, которая будет делать всё то, что делают другие. А вздумаешь брыкаться, я тебя так отделаю, что на всю жизнь запомнишь.

Услышавшие шум драки воины с интересом смотрели на эту картинку, даже не пытаясь вмешиваться. Споры рабов хозяев не интересуют. Только Аль-Руффи, поднявшись со своего седла, на котором сидел у костра, подошёл к пленникам и, качнувшись на каблуках, с улыбкой произнёс:

– Кажется, у маленькой королевы возник спор с её служанками? Что ж, будет интересно посмотреть, как они будут обучать тебя премудростям рабской жизни.

Взяв победительницу за подбородок жёсткими пальцами, он заставил её поднять голову и, всмотревшись, задумчиво протянул:

– Почему мне кажется, что я тебя уже видел раньше?

– Я два года жила в шатре господина Селида. Это он поставил мне клеймо, – разом покорно замерев, ответила девушка.

– Ты была рабыней Селида? – удивлённо переспросил воин.

– Да, господин. Это было пять лет назад. Он продал меня после того, как снова женился. Его жена настояла, – вздохнула девушка.

– И я её понимаю, – рассмеялся Аль-Руффи. – Держать под боком такую соперницу не захочет ни одна женщина. Ты действительно красива.

– Спасибо, господин, – потупилась девушка, улыбнувшись от удовольствия.

– Что ж. Пожалуй, Селид заслужил хороший подарок. Его вторую жену укусила змея, и теперь он живёт один. В шатре хозяйничает его старшая дочь, но это ненадолго. Так что если ты проявишь себя, то всё может получиться. Он не женится на тебе, но хозяйкой его шатра ты вполне можешь стать.

– А разве его нет с вами? – насторожилась девушка.

– Он был ранен в набеге и теперь плохо владеет правой рукой. Но он всё ещё мужчина и воин.

– Когда умерла его жена, господин?

– Две луны назад.

– Надеюсь, та змея, что укусила её, не отравилась, – не удержалась рабыня, и воин громко и от души расхохотался.

– Маленький скорпион. Ты всё ещё злишься, что Селид продал тебя? – спросил он, не отпуская её подбородка.

Разговаривая с воином, девушка не позволила себе даже пошевелиться лишний раз. Одобрительно кивнув, Аль-Руффи отпустил её и, отступив в сторону, заметил:

– Селид всегда умел хорошо вышколить рабыню. Похоже, его наука не прошла для тебя даром.

– Спасибо, господин, – польщенно улыбнулась рабыня.

– И ты всё ещё хочешь вернуться к нему?

– Если вы позволите, господин, – кивнула девушка, радостно сверкнув глазами.

– А почему бы и нет? – рассмеялся Аль-Руффи. – Ты неравнодушна к нему, а Селид всегда был хорошим воином и заслужил себе такую рабыню.

Пока они разговаривали, кочевники успели поесть и теперь на том же костре раскаливали железное клеймо. Дав девушке знак оставить Налунгу в покое, Аль-Руффи молча ухватил бывшую королеву за волосы и потащил к костру. Взяв у одного из воинов кусок верёвки, он ловко связал ей руки и ноги, стянув их так, что девушка не могла даже пошевелиться.

Небрежно швырнув ее на песок, он достал из огня клеймо и, внимательно осмотрев его, положил обратно, спокойно сказав:

– Ещё холодное. Твоё клеймо будет таким же чётким и красивым, как твоё тело, моя маленькая королева. Я лично поставлю его на тебе, чтобы ты на всю жизнь запомнила, кто именно стал твоим хозяином.

– Пощадите, – прошептала Налунга внезапно пересохшим ртом.

Впервые в жизни ей стало по-настоящему страшно. Только теперь, увидев кусок раскалённого железа, она поняла, что ей не избежать этого страшного сна. Все эти люди, клеймо и даже верёвки были настоящими, а получив клеймо на тело, она никогда уже не сможет вернуться обратно, чтобы отвоевать свой трон.

Именно это и заставило её просить пощады, загнав поглубже весь гонор и гордость. Но воины не ведали жалости. Усмехнувшись, Аль-Руффи покачал головой и громко сказал:

– Когда-то королева Налунга осмелилась сказать, что воин Аль-Руффи недостаточно хорош, чтобы стать командиром её воинов. И вот тогда я сказал себе, что придёт день, и я собственными руками поставлю клеймо на её роскошном теле. Я долго собирал знания о её городе, но судьба оказалась благосклонна ко мне. Моим воинам не пришлось идти в этот дальний поход. Королева Налунга сама пришла к моему костру, заодно принеся кучу золота из своей сокровищницы.

– Неужели прославленный воин не может забыть неудачную шутку глупой девчонки? – спросила Налунга, мысленно проклиная свою заносчивость и злопамятность кочевника.

– Скажи это обычная девчонка, я бы посмеялся и забыл, но слова королевы – это слова правителя, которые сложно забыть и нельзя простить. Ты назвала меня недостойным, унизив при моих воинах, – сурово ответил Аль-Руффи, и девушка вздрогнула от его тона.

Один из воинов достал из огня клеймо и, показав его вождю, одобрительно кивнул:

– Разогрелось что надо. Можно начинать.

– Отлично. Тогда не будем откладывать благое дело, – решил Аль-Руффи, подтащил Налунгу поближе к костру и перевернул на правый бок.

Прижав её коленями к земле, он выхватил клеймо и одним плавным движением прижал его к обнажённому плечу девушки. Над оазисом раздался душераздирающий вопль боли и разнёсся запах палёной плоти. Легко удерживая Налунгу, воин прижимал клеймо до тех пор, пока не убедился, что раскалённое железо оставило неизгладимый след на коже бывшей королевы.

Одним движением отняв клеймо от раны, он не глядя бросил его в костёр и, осмотрев полученный результат, удовлетворённо кивнул головой.

– Давайте следующего, – приказал вождь, развязывая верёвки и рывком поднимая новую рабыню на ноги.

Вскоре со всеми было покончено, и воины вернулись к своим делам. Новых рабов даже не стали связывать. Бежать в пустыне, не зная дороги, было просто глупо, а самое главное – любой, увидевший клейменого раба, мог схватить его и сделать своей собственностью или передать за награду хозяину. Наказание же за побег определял сам хозяин.

Едва не теряя сознания от боли, Налунга отползла от костра и, упав на песок, залилась слезами. Рыдала она долго и самозабвенно, оплакивая себя, свою судьбу и изливая вместе со слезами всю нахлынувшую боль. Больше всего её обижало равнодушие бывших служанок. Сидя в сторонке, они, как ни в чём не бывало, что-то тихо обсуждали, то и дело хихикая и бросая на воинов заинтересованные взгляды.

Наконец завывания Налунги надоели всем. Одна из девушек, присев рядом с воином, тихо спросила, чем может ему помочь, при этом совершенно игнорируя бывшую хозяйку. Чуть улыбнувшись, воин попросил её добыть воды. Кивнув, девушка осторожно подошла к костру и, обратившись к ближайшему воину, попросила позволения напоить рабов. Поднявшись, один из кочевников бросил ей полупустой мех с водой и, подтолкнув изогнутым носком сапога в бедро Налунгу, проворчал:

– Хватит выть. Тебе уже все гиены в этой пустыне ответили.

– Вы погубили меня, – всхлипнула в ответ Налунга. – Теперь я никогда не смогу вернуться обратно и отвоевать свой трон.

– Лучше вспомни, сколько людей ты обездолила, продав их в рабство. Сколько семей разрушила, отобрав у них детей. Теперь ты на собственной шкуре испытаешь, что значит быть рабыней, – с неожиданной яростью ответила ей служанка, с которой она подралась.

– За что ты меня так ненавидишь? – растерялась Налунга.

– Я три года жила в страхе, что за любую провинность меня могут скормить крокодилам или зарезать на алтаре, словно овцу на бойне. Из всех моих хозяев ты была самой жестокой. Ни один мужчина не мучил и не унижал меня так, как это делала ты. И я рада, что стала свидетелем твоего падения.

– Пусть это будет твоим первым уроком, рабыня, – неожиданно вступил в разговор Аль-Руффи. – Даже будучи хозяином, нельзя забывать, что раб тоже может чувствовать боль. Можно наказать провинившегося раба, но нельзя становиться чудовищем. Однажды несправедливо наказанный раб может стать тем самым камнем, о который споткнётся конь твоей власти.

– Значит, я теперь никто? – растерянно спросила Налунга.

– Ты рабыня. Рабыня без дома, родных и даже без имени. Имя, которое ты носила до сегодняшнего дня, слишком длинное и вычурное для рабыни. Я дам тебе новое имя, – усмехнулся воин и, вернувшись к костру, громко добавил, – а теперь, ложитесь спать. И если я услышу хоть один звук, виновного накажут плетью.

Испуганно вздрогнув, Налунга осторожно перебралась поближе к костру и, устроившись на брошенной кем-то попоне, свернулась в клубок, боясь даже пошевелиться. Боль, страх, переживания прошедшего дня не давали ей уснуть, но она даже не пыталась заговорить с кем-то из новых товарок. Они ясно дали ей понять, что не простили её жестокости и придирок.

* * *

Константинополь поразил Вадима обилием лавок, базаров и купален. Вспоминая уроки истории, он то и дело пытался связать всё прочитанное с тем, что увидел собственными глазами, но как оказалось, это было не так просто. Стамбул, который он видел во времена своей службы, разительно отличался от того города, что он наблюдал сейчас.

Узкие улочки, вымощенные булыжником площади, акведуки и даже канализация – всё это он видел собственными глазами и никак не мог отделаться от ощущения, что спит и видит увлекательный цветной сон. То и дело втихаря пощипывая себя за локтевой сгиб, он пытался проснуться, но, чувствуя боль, понимал, что это далеко не сон. Устав бороться с самим собой, Вадим отмахнулся от очередной проститутки, пытавшейся навязать ему свои изрядно поношенные прелести, и, ухватив за локоть кормчего, сказал:

– Ты как хочешь, а я возвращаюсь на корабль.

– С чего вдруг? – не понял Юрген. – Давай ещё погуляем. Когда ещё по земле пройтись придётся?

– Мне сложно это объяснить, но я видел эти места там, в своём времени, и теперь не могу поверить, что здесь всё не так, как я знаю.

Сообразив, о чём он говорит, кормчий тяжело вздохнул и, подумав, кивнул:

– Ладно, давай возвращаться.

– Ты не должен идти со мной, брат. Я и сам доберусь, – смутился Вадим, но Юрген только усмехнулся в ответ.

– Ничего. Честно говоря, мне и самому не очень хочется бродить по этой жаре. Тяжело мне здесь. Пошли в порт, у моря дышится легче.

Развернувшись, воины дружно зашагали в сторону порта. Крикливые зазывалы то и дело норовили ухватить их за рукава, пытаясь всучить какую-то ерунду или затащить в харчевню. Но суровые взгляды воинов и висящее на широких поясах оружие быстро остужали их пыл. Не понаслышке зная бешеный нрав северных варваров, жители Византии старались держаться подальше от них.

Даже стражники, столкнувшись с ними на площади, старательно делали вид, что не замечают этой буйной компании, что-то громко обсуждавшей на своём варварском наречии. Только торговцы, проститутки и грабители провожали их внимательными, оценивающими взглядами. К удивлению всех продажных женщин и содержателей борделей, экипаж варварского судна не бросился искать развлечений в их объятиях.

Едва разобравшись с делами, северяне принялись искать новую работу. Весть о том, что на корабле северян есть две дюжины чернокожих красавиц, заметно поубавила этой публике прыти. Это было странно, неожиданно, но это было. Вскоре весть о необычном экипаже разнеслась по всему городу. Поглазеть на эту диковину приходили специально, но вахтенные, отлично помня, какой корабль им пришлось сопровождать, строго следили за тем, чтобы посторонние на палубу не попали.

Вскоре объявился и нужный северянам купец. Дородный перс с крючковатым носом и большими маслянистыми глазами сам явился на пирс, потребовав встречи с капитаном. Наученный горьким опытом Свейн, приказав позвать Юргена и Вадима, не спеша спустился с корабля и, оглядев купца долгим взглядом, спросил:

– Что ты хотел?

– Я слышал, что вы ищите торговца, который пойдёт на север через земли россов. Я иду в ту сторону и хочу нанять вас в качестве охраны, – вздохнул купец, ответив капитану таким же оценивающим взглядом.

– А разве у почтенного караван-баши нет своей охраны? – спросил Вадим, спускаясь по сходням.

Услышав, что их возможный наниматель перс, Вадим припомнил все цветистые словообороты, которые когда-либо читал или слышал, и пустил в ход все свои дипломатические способности. Цветистость и слово охотливость восточных купцов давно уже вошли в пословицы. С этим фактом Вадим столкнулся и сам в одной из своих командировок.

От его слов купец приосанился и, почтительно поклонившись подошедшим воинам, с достоинством ответил:

– Вы правы, неукротимые. У меня есть своя охрана, но слава о силе и свирепости северных воинов разнеслась далеко за пределами их владений. К моему величайшему сожалению, на волнах Итиля и Волхова появились странные люди на быстрых кораблях. Их называют ушкуйники. Эти порождения ифрита никого не пропускают, не ободрав как овцу на бойне.

– Это слухи, или вы, почтеннейший, видели их собственными глазами? – насторожился Вадим.

– Свет вашего разума ослепляет недостойного, – вежливо улыбнулся купец. – Я не видел их, но один мой знакомый едва спасся от этих людей.

От таких слов Свейн скривился, словно разжевал недозрелый лимон, и покосился на Вадима с непередаваемым ужасом. Незаметно улыбнувшись, Вадим сделал ему знак не вмешиваться и продолжил разговор.

– Услышав эту весть, почтенный караван-баши пришёл к выводу, что один корабль поможет ему избежать столь печальной участи? – иронично спросил он.

– Услышав о том, что столь доблестные воины готовы обратить свои благосклонные взгляды на недостойных купцов, я возликовал всем сердцем и поспешил сюда, чтобы первым воззвать к вашему благородству и попросить помощи.

– Недостойные северные варвары чрезвычайно польщены вниманием к себе столь почтенного и мудрого человека. Но вся беда в том, что эти порождения ифрита не нападают по одному. Наверняка ваш мудрейший друг сообщил вам, что там было много кораблей. Струги, кажется, так они их называют.

– Мудрость неукротимого воина может сравниться только с его доблестью. К сожалению, это так. Они нападают сразу несколькими кораблями, лишая честных людей не только их товаров, но и самих жизней, – огорчённо вздохнул купец.

– В таком случае почтенный караван-баши должен прекрасно понимать, что один корабль не спасёт его от ограбления. Единственное, чем может помочь ему кучка недостойных, так это взять на себя переговоры с разбойниками и передать выкуп, за который они позволят ему пройти дальше, – задумчиво протянул Вадим.

– Надеюсь, могучие воины позволят недостойному обдумать их мудрый совет и найти правильное решение? – спросил перс.

– Конечно. Мы будем ждать вашего решения с трепетом и упованием на великую мудрость почтенного караванбаши, – поклонился в ответ Вадим.

– Надеюсь, моё предложение не очень сильно оскорбит неукротимых но, мечтая об их благосклонности, недостойный имеет дерзость пригласить могучих воинов к себе на ужин. Я живу в караван-сарае под названием «Весёлый верблюд». И сразу после седьмого вечернего колокола я буду ждать их с почтением и надеждой в сердце, – ответил купец.

– Недостойные воители будут счастливы принять приглашение почтенного и благородного караван-баши, – улыбнулся в ответ Вадим, чувствуя, что начинает уставать от этого разговора.

Ещё раз поклонившись, купец уселся в наёмный паланкин и, ткнув стрекалом раба, удалился. Проводив его растерянным взглядом, Свейн повернулся к Вадиму и, неопределённо пожав плечами, недоумённо спросил:

– Ну и до чего вы договорились?

– Ты чем слушал? – вяло огрызнулся Вадим.

– Ушами. Только понять вас обоих было так же сложно, как двух индюков на птичьем дворе. Вроде говорят, а что говорят, без рога вина не разберёшь, – развел руками капитан.

Тут кормчий неожиданно разразился оглушительным хохотом. Сгибаясь пополам и хлопая себя по коленям, он смеялся, то и дело тыча пальцем в Вадима. Удивлённо посмотрев на него, Вадим только развёл руками:

– Чего?

– Ох, не могу… – простонал сквозь смех кормчий. – Четверть колокола языками чесали, кланялись, улыбались, а в итоге никто ничего толком не понял.

– Ну, это вы, дурни, не поняли. А мы, люди учёные, всё отлично сообразили, – мстительно усмехнулся Вадим.

– Говори уже, не тяни, – подтолкнул его Свейн. – О чём договорились-то?

– К седьмому колоколу он ждёт нас на ужин в караван-сарае «Весёлый верблюд». Там всё и обговорим точно.

– А зачем ему охрана? – не унимался капитан.

– На Волхове ушкуйники объявились. Разбойники. Говорит, его приятель еле ноги от них унёс. Вот он и решил нас нанять. Да только думается мне, напрасно.

– Почему? – тут же задал кормчий свой любимый вопрос.

– Они одним кораблём не ходят. Так что пока мы с одними разбираться будем, остальные купца за милую душу на дно пустят.

– И что делать?

– Откупаться. Ушкуйники не дураки. Должны понимать, что так можно вообще без торговли остаться. Значит, договориться с ними можно будет.

– Ты и купцу так сказал? – задумался Свейн.

– Ага.

– А он что?

– Попросил времени ему до вечера дать, чтобы обдумать всё. Потому и на ужин пригласил. Там окончательный разговор и будет, – вздохнул Вадим.

– Только говорить с ним ты сам будешь, – быстро открестился Свейн. – А то я пока вас слушал, думал, последние мозги через уши вытекут. Это надо же такое словоблудие развести, что обычному человеку и не понять?!

– Поймёшь, – рассмеялся Вадим. – Сдаётся мне, что не так прост этот купец. А слова красивые – это так, чтобы тень на плетень навести.

– Чего? – вытаращился на него Свейн.

Вспомнив, что у северян такого понятия, как плетень, просто нет, Вадим смущённо развёл руками и, усмехнувшись, ответил:

– Извини, увлёкся.

Стоявший рядом Юрген не удержался и снова зашёлся от хохота. Тыча пальцем в капитана, он, всхлипывая, произнёс:

– Ну и рожа у тебя сейчас была. Вот уж точно, варвар дикий.

– Да ну тебя к Тору в задницу, – огрызнулся Свейн. – Нашёл над чем ржать.

– Ты бы и вправду, капитан, перестал рот от удивления разевать, – усмехнулся Вадим. – Так недолго и простаком прослыть.

– Ничего. Простаком жить проще, – хитро прищурился капитан.

Неожиданно Вадим понял, что хитрый варвар провёл и его, и своего старого друга, кормчего. Прикинувшись валенком, он внимательно ловил каждое слово купца и отлично понял всё, о чём они говорили. Растерянно посмотрев на Свейна, Вадим удивлённо покачал головой и, уперев кулаки в бёдра, с восхищением произнёс:

– Ах ты старый акулий корм! Решил моими руками его на чистую воду вывести?

– А ты думал, что твой капитан и вправду тупой Sguareheads[8]8
  Sguareheads (англ.) – презрительное прозвище скандинавов.


[Закрыть]? – рассмеялся Свейн.

Порывшись в памяти, Вадим припомнил, что англичане действительно иногда так отзывались о своих северных соседях. Вздохнув, он растерянно покрутил головой и тихо спросил:

– Надеюсь, меня таким способом ты проверить не хотел?

– Не обижайся, брат, – серьезно ответил капитан. – Просто ты очень вовремя вступил в игру, и предупредить тебя я уже не мог. С этими персами нужно ухо востро держать. Хитрые, словно лисы.

– Наивный купец – это не купец, а должник, – усмехнулся в ответ Вадим.

Воины поднялись на борт, и каждый занялся своим делом. Точнее дружно принялись убивать время до вечера. Вадим по старой армейской привычке завалился спать. Этой его способности спать в любое время и в любом положении поражались все северяне. То и дело кто-нибудь из воинов принимался подначивать его по этому поводу, на что Вадим очень метко отвечал, что спать по ночам, когда храпит Рольф, может только глухой.

Названный караван-сарай оказался большим постоялым двором, где богатый торговец мог найти всё, что требовалось после дальней дороги. Здесь были и загоны для рабов, и большой сарай для товаров, запиравшийся на огромный засов, и стойла для животных, и ещё много чего, что мог бы пожелать идущий с товаром купец. Внимательно осмотревшись, северяне вошли в трактир и, увидев сидевшего на лучшем месте купца, решительно направились к нему. Увидев гостей, тот изобразил самую приветливую улыбку, на которую был способен, и, приподнявшись, громко произнёс:

– Сердце моё переполнено радостью и благоговением перед доблестью неукротимых. Позвольте недостойному выразить вам свою благодарность за принятое приглашение.

– Позвольте грубым варварам склониться перед мудростью и щедростью почтенного караван-баши, – в свою очередь ответил Вадим, по всем правилам приложив правую ладонь к груди.

Улыбнувшись, купец сделал широкий жест, приглашая воинов к столу. Дождавшись, когда они рассядутся, он звонко щёлкнул пальцами, и у его плеча, словно из воздуха, материализовался слуга. Чуть шевельнув пальцами, купец приказал:

– Начинайте подавать.

Изогнувшись в угодливом поклоне, слуга бесшумно исчез, чтобы через минуту появиться во главе целой процессии подавальщиков. Вскоре весь стол был уставлен тарелками, судками, розетками и тому подобной посудой с чем-то, чему северяне даже не знали названия. С интересом заглянув в ближайшее блюдо, Вадим увидел куски мяса, какие-то овощи и ещё что-то, что так и не смог идентифицировать.