Текст книги "Сокрушенная империя"

Глава двадцать первая
Бьянка

– Мы практически не видимся, – говорит Стоун. – Я правда думаю, что тебе стоит переехать ко мне до конца семестра.

Один взгляд на его маму, которая сидит напротив, подсказывает мне, что эта идея не вызывает у нее восторг. Наши чувства взаимны. Тем не менее в чем-то Стоун прав. Мы оба так заняты, что у нас едва есть время друг на друга. Однако я бы соврала, если бы сказала, будто мне не нравится моя свобода. Приятно приходить и уходить, когда захочется, и не зависеть ни от кого, когда дело касается жилья. Особенно от его мамы, которая постоянно бормочет гадости обо мне себе под нос. С одной стороны, я понимаю, почему она так себя ведет. Стоун и Томми не разговаривают с той драки в ванной в прошлом году, и сказать, что у них не лучшие отношения, значит ничего не сказать. Но я не виновата, что ее первенец оказался куском дерьма, который заслуживает, чтобы его укусила ядовитая змея.

– Семестр заканчивается в мае, – напоминаю я Стоуну. – До переезда осталось совсем немного.

Надувшись, он обнимает меня за плечи.

– Ладно, но все равно подумай об этом, хорошо?

Повернувшись, я целую его в щеку.

– Хорошо.

Я отстраняюсь, но он целует меня в губы.

– Я люблю тебя, – шепчет Стоун между нежными поцелуями, от которых мое сердце трепещет.

Я собираюсь ответить ему, но его мама прочищает горло. Громко.

Мгновение спустя к нам подходит улыбчивая женщина с огромным подносом крошечных пирожных на пробу.

– Ох, как же я обожаю наблюдать за влюбленными парами. – Она ставит поднос перед нами. – Дайте знать, когда определитесь, и я позабочусь обо всем остальном.

Я знаю, какой торт хочу на свадьбу, с тех пор, как Сойер заглянула ко мне в комнату с крошечными кусочками рая в виде пирожных. Как только я откусила мягкий бисквит под названием «Красный бархат», я влюбилась. Но мама Стоуна не большая фанатка этого торта, поэтому она настояла, чтобы мы попробовали и другие варианты.

– Это, – она показывает на пирожное напротив нее.

Странно, что она уже решила, ведь, судя по виду, она его даже не попробовала.

Женщина улыбается.

– Это торт с лимоном и малиной.

Отодвинув морковное пирожное, которое он пробовал до этого, Стоун кладет в рот образец торта с лимоном и малиной, а затем одобрительно кивает своей маме.

Он подносит вилку к моим губам.

– Попробуй, Борн. Очень неплохо.

Я покорно съедаю кусок. Он прав… неплохо. Но это не то, что я хочу.

Желая избавиться от странного послевкусия, я отламываю кусочек «Красного бархата» и отправляю его себе в рот.

Просто потрясающе.

– Мне нравится этот, – говорю я, съедая еще кусок. – Он идеальный. – Не в силах устоять, я отправляю в рот еще одну вилку с тортом. – Какая здесь глазурь? Вкус шикарный.

Поняв, что веду себя грубо, я пододвигаю к Стоуну остатки пирожного.

– Черт. Очень хорошо.

Я борюсь с желанием сказать: «Я же говорила».

Женщина смеется.

– Для глазури используется крим-чиз. – Она записывает что-то в своем блокноте. – Многие хвалят наш «Красный бархат». Прекрасный выбор.

Стоун касается своим носом моего и целует меня.

– Тогда решено. Мы выбираем…

– Лимонный с малиной, – встревает мама Стоуна.

Нет, она не могла.

Я борюсь с желанием придушить ее.

– Простите, что?

Она показывает на лимонный торт с малиной.

– Мы выбираем этот. Просто, но элегантно.

Скучно.

Не говоря уже о том, что это не ее свадьба, и, в отличие от моего отца, она не потратит на нее ни цента.

Чувствуя очевидную неловкость, женщина смотрит то на нее, то на нас.

– Я могу подойти…

– В этом нет необходимости, – уверяет ее мама Стоуна. – Мы приняли решение.

– Нет, не приняли, – настаиваю я.

Стоун напоминает загнанного зверя.

– Мы можем попробовать еще несколько…

– Нет, – стоит на своем его мама. – Мы выбираем этот. – Она переводит взгляд на Стоуна. – Это был любимый торт твоего дедушки. Он бы хотел, чтобы такой был на твоей свадьбе.

Это очень умелая манипуляция, и говорить нечего.

Женщина, которая теперь чувствует себя еще более неловко, нервно стучит ручкой по блокноту.

– Значит, я записываю лимонный с малиной?

– Нет, – говорю я.

– Да, – шипит его мама.

Мы обе поворачиваемся к Стоуну, который выглядит так, словно раздумывает о лучшем способе сбежать отсюда.

– Стоун, выбирай, – требует его мама.

Я складываю руки на груди.

– Да, выбирай.

Стоун снова пробует «Красный бархат».

– Этот очень вкусный.

Я уже начинаю радоваться, но он съедает кусок лимонного с малиной.

– Но этот мне нравится больше.

Ну конечно. Маменькин сынок.

Я начинаю спорить, но он нежно сжимает мою руку под столом.

– Да ладно, Борн. – Он целует меня в висок. – Пусть будет, как она хочет.

Я стараюсь не обращать внимания на торжествующее лицо его матери, когда бормочу:

– Пусть.

Глава двадцать вторая
Бьянка

Я замедляю шаг, когда вижу Оукли, сидящего на лавочке у озера с огромным сэндвичем во рту. Возможно, меня не должно впечатлять это зрелище, но в том, как его зубы впиваются в еду, есть что-то животное.

Я не могу отвести взгляд.

Некоторые люди настолько интересны, что все остальные кажутся скучными на их фоне.

– Привет.

Оукли двигается, освобождая для меня место.

– Привет.

Я кладу рядом сумку и пакет с пирожными на пробу.

Учитывая то, что мы – вернее, мать Стоуна – уже приняли решение, наверное, нет смысла в том, чтобы забирать их домой, но я подумала, что заслуживаю небольшое угощение.

– Сегодня хорошо, – я гляжу на озеро.

Замерев и не донеся сэндвич до рта, он резко переводит на меня взгляд.

– Не делай этого.

Я злюсь.

– Чего?

– Не разговаривай о погоде. – Он зараз съедает то, что осталось от сэндвича. – У нас никогда не было этих дурацких разговоров.

Я собираюсь напомнить ему, что не помню, что мы делали или не делали, – и он сам отказывается мне об этом рассказывать, – но меня удивляет его неожиданная искренность. И то, как легко я чувствую себя в его присутствии.

Я внезапно понимаю, что никогда не чувствовала себя настолько собой, как сейчас, с ним. Что странно, ведь я все еще пытаюсь понять, кто я.

– Ладно, никаких разговоров о погоде. – Тревога начинает одолевать меня, когда я замечаю несколько студентов, идущих в сторону озера. Джейс и Коул могут появиться здесь в любой момент и увидеть нас. – Не хочешь прогуляться куда-нибудь еще?

Оукли резко отвечает:

– Нет.

Допустим.

Это практически смешно, потому что Стоун как мог избегал моих братьев… в то время как Оукли ни капли не напуган. Не то чтобы я вообще должна сравнивать их. Они абсолютно разные. Как огонь и вода.

Достав из пакета коробку, я открываю ее. Должно быть, та женщина пожалела меня, поскольку я вижу внутри три кусочка «Красного бархата».

Я радостно беру один и откусываю.

Оукли с любопытством разглядывает коробку. Учитывая то, что он только что пообедал, я практически уверена, что он не голоден, но все равно предлагаю ему кусочек:

– Будешь?

– Еще как буду.

Он воодушевленно берет один и жадно кусает его. Мгновение спустя Оукли корчит недовольную мину.

– Этот явно не по мне.

Мне приходится сдерживать смех, потому что он говорит о лимонном с малиной.

– Да, согласна.

Оук кладет его обратно в коробку и берет морковный.

– Этот очень даже ничего.

Я удивлена, что он вообще смог понять вкус, потому что через секунду кусочка уже не было. Очевидно, имея бездонную яму вместо желудка, Оукли засовывает в рот «Красный бархат». Глаза закрываются, а после у него вырывается низкий стон… Он явно наслаждается.

– О, да, – вздыхает он.

По моему позвоночнику ползет желание, и я едва не роняю эту чертову коробку.

Внезапно я понимаю, что он видел меня голой.

И довел до лучшего оргазма в моей жизни.

Когда Оукли подносит большой палец к губам и облизывает его, я с трудом заставляю себя не думать о том, что еще он может делать своим языком.

– Этот просто потрясающий.

Я облизываю сухие губы.

– Ага.

Он наклоняет голову.

– Почему ты так странно себя ведешь?

Я выпрямляю спину.

– Я не веду себя странно.

Абсолютно точно веду.

Его взгляд пронзает меня насквозь.

– Ведешь. – Аквамариновый взгляд опускается на мои губы, задерживаясь на них. – Не нужно так на меня смотреть, малышка.

От его слов и этих пронизывающих глаз у меня бегут мурашки.

– А то что?

Оукли наклоняется так близко, что его дыхание начинает щекотать мое ухо.

– Я нагну тебя на этой лавочке, зубами сорву твои трусики… – он проводит кончиком носа по моей шее, – и трахну так, что весь колледж услышит, как ты кричишь мое имя.

Внезапно у меня начинает кружиться голова, тело напрягается, и соски проступают сквозь одежду.

– Я…

Недалеко от нас кто-то прочищает горло. Громко. Повернув голову, я вижу Сойер. Ее карие глаза широко распахнуты… а губы бормочут молитву.

Подвинувшись, я создаю необходимую дистанцию между собой и Оукли.

– Привет, Сойер.

– Привет, – ее взгляд мечется между нами, – ребята.

– Мы тут обедаем, – объясняю я в надежде, что она не слышала, что сказал Оукли.

Сойер медленно кивает. По ее лицу видно, что она не понимает, как реагировать на то, что мы сидим вместе.

– Хм.

Я начинаю чувствовать себя так, словно меня поймали при попытке стащить печенье. Ну, если бы печеньем был невероятно сексуальный парень, к которому меня необъяснимо сильно тянет. Парень, угрожающий трахнуть меня настолько хорошо, что все в радиусе пятидесяти миль услышат, как я кричу его имя. Этот парень.

Я хватаю сумку и встаю с лавочки.

– Я вспомнила, у меня пара через десять минут.

Я не… мне просто нужно собраться.

Поворачиваюсь к Оукли.

– Увидимся.

На его лице появляется хищный оскал.

– Удачи на занятиях.

Глава двадцать третья
Оукли

Друзья.

У меня из груди вырывается стон, пока я ворочаюсь в кровати.

О чем я, черт возьми, думал?

Ты не можешь дружить с человеком, которого любишь. Особенно если она обручена с другим мужчиной.

Сев на кровать, я провожу ладонью по лицу.

Я должен держаться от нее подальше.

Но не могу.

Потому что она смотрит на меня так, словно я ей нужен.

Словно я могу вылечить ее.

Как будто я лекарство, способное справиться с хаосом в этой красивой головке. И, если есть хотя бы крошечная вероятность, что я смогу исправить то, что натворил… я, мать его, это сделаю.

Я хватаю с пола свою спортивную сумку, чтобы немного потренироваться перед работой, когда слышу стук в дверь. Открываю ее и вижу измученного отца с сияющей Кей-Джей на руках.

Я начинаю подозревать, что кризис двух лет просто выдумка, потому что этот ребенок всегда в хорошем настроении.

– Привет.

Папа осторожно передает Кей-Джей мне.

– Ты можешь посидеть с ней часок? На работе ЧП, и мне нужно бежать, пока не рвануло.

Учитывая то, что у него очень нервная работа, всегда есть какое-то ЧП. Но я редко вижу его настолько убитым, так что, наверное, действительно случилось что-то серьезное.

– Конечно. – Я держу Кей-Джей на руках, пока она тянет ладошку к моей щеке. – Хочешь провести время со своим старшим братом?

Она улыбается.

– Оу-ху.

Я задаюсь вопросом, начнет ли она когда-нибудь правильно произносить мое имя, но тем не менее, как только это произойдет, я буду скучать по тому, как она зовет меня Оу-ху.

– Спасибо, я твой должник. – Отец отдает мне ее сумку. – Все здесь. – Наклонившись, он целует Кей-Джей в лоб. – Папочка любит тебя, веди себя хорошо.

После этого он уходит, и Кей-Джей начинает разглядывать меня. Мы никогда раньше не оставались вдвоем.

– Ты голодная?

– Голодная, – повторяет она, словно пробуя это слово на вкус, прежде чем закричать: – Хлопа!

К счастью для нее, я знаю, что это значит хлопья.

К несчастью для меня, папа забыл положить их.

Черт.

Словно почувствовав это, она начинает во все горло кричать: «Хлопа!»

Твою мать.

Быстро пытаясь что-то придумать, я осматриваю все свои ящики и холодильник. И не нахожу там ничего, кроме свинины, газировки, пары бутылок воды и остатков еды навынос.

Сморщенное лицо Кей-Джей подсказывает мне, что ей это все ни капли не нравится.

Взрыв через… пять, четыре, три, два… один.

Я пытаюсь успокоить ее, расхаживая по квартире, и думаю о том, что могло бы ей понравиться.

Мне в голову приходит идея.

– Эй, сестренка. Хочешь мороженое?

В пяти минутах ходьбы есть магазин с мороженым.

Она внезапно замолкает.

Кристалл строго-настрого запрещает давать ей сладкое, но, учитывая то, что старший брат Кей-Джей – синоним нарушения правил, я хватаю свой кошелек и иду к двери.

Глава двадцать четвертая
Бьянка

– Я буду у тебя через минуту, – говорю я Стоуну, сидя на заднем сиденье такси.

У меня есть двухчасовый перерыв между занятиями, так что мы договорились провести время у него и пообедать.

Я слышу, как он вздыхает в трубку.

– Черт.

– Что случилось?

Еще один вздох.

– Мы с Рут договорились позаниматься. У нас скоро важный тест, и мы сильно переживаем. – В его голосе мелькает что-то странное. – Только ничего не подумай. Потом к нам присоединится Робби.

Я не знаю, что и думать. С одной стороны, я знаю, что он очень занят и подготовка к тестам – это важно. Но с другой? У нас были планы, и меня бесит, что он не сказал мне об этом заранее. Еще я не понимаю, что думать касательно его ремарки о нем и Рут, поскольку у меня даже в мыслях ничего такого не было. Однако мне известно, что он очень устал, поэтому решаю не придавать этому значения.

– Все нормально. Я просто возьму что-нибудь перекусить и посижу у себя в комнате.

Я уже собираюсь спросить водителя, может ли он развернуться, но Стоун произносит:

– На самом деле, я надеялся, что ты сможешь оказать мне услугу.

– Какую?

– Ты можешь постирать мои вещи? Я просто так много работаю, сроки горят со всех сторон, и я подумал, раз у тебя так много свободного времени и тебе не нужно ходить на работу, ты могла бы мне помочь.

Я сжимаю челюсть так сильно, что зубы едва не превращаются в пыль.

Дело не в том, что он просит меня заняться стиркой. А в том, что он сказал это так, будто моя учеба – это ерунда. Да, мне повезло, поскольку папа настоял, чтобы я не работала на первом курсе, учитывая все, что произошло в прошлом году, ведь он не хочет, чтобы я слишком сильно себя нагружала, но тем не менее.

Заставив себя выдохнуть, я решаю не зацикливаться на этом, потому что мы и так постоянно ругаемся в последнее время, и я уже устала от этого.

– Ладно.

Я собираюсь повесить трубку, но он говорит:

– Может быть, ты еще пропылесосишь?

– Конечно, – цежу я сквозь зубы и кладу трубку.

В горле застревает ком. Я все больше чувствую себя не как его невеста, а скорее, как горничная.

Я неохотно выхожу из такси. По дороге к дому замечаю Оукли. С ребенком на руках.

У меня перехватывает дыхание, когда я вижу их.

Она – самая красивая девочка, которую я когда-либо видела. Светлые волосы, заплетенные в косички, ангельские щечки, большие голубые глаза… и мое любимое. Милая, хотя и лукавая улыбка, глядя на которую хочется улыбнуться в ответ.

Практически такая же, как у Оукли.

О боже. Я не знала, что у него есть ребенок.

Хотя откуда мне знать? Мы снова стали друзьями только два дня назад и пока не успели провести вместе много времени.

Я робко подхожу к ним.

– Привет.

Оукли копается в детской сумке, держа в руках два рожка с мороженым и ребенка. Он поднимает на меня глаза.

– Привет.

– Помочь? – предлагаю я.

– Нет, все в порядке. – Он ставит девочку на землю. – К тому же Кей-Джей уже может стоять, правда?

Она широко ему улыбается, и я не могу не заметить шоколадное мороженое, размазанное по ее лицу, пока она тянет к нему свои ладошки.

Оукли качает головой.

– Подожди-ка немного, сначала нужно тебя вытереть.

– Она такая красивая. – Я опускаю на нее глаза. – Не знала, что у тебя есть дочь.

В его глазах вспыхивает боль, и я начинаю корить себя, потому что это не мое дело.

– Она… мм… она не моя дочь. – Он достает из сумки влажные салфетки. – Кей-Джей – моя сестра.

– Оу.

Где-то в груди разливается странное чувство облегчения, и я не понимаю почему.

Оукли наклоняется и начинает вытирать ее лицо, но ей это, очевидно, не нравится, потому что она отворачивается и начинает кричать:

– Моноженое!

Я вижу, что Оукли уже готов сдаться, но он старается изо всех сил.

– Знаю, но нам нужно избавиться от улик, пока папа не вернулся.

Схватив его за лицо, она серьезно смотрит ему в глаза.

– Моноженое, Оу-ху. – Я практически вижу, как у нее в голове крутятся шестеренки, пока она пытается сформулировать предложение. – Пожавуста, Оу-ху.

Он растекается лужицей, словно масло в солнечный день.

– Черт, – он запинается, – в смысле, блин. – Он обессиленно смотрит на меня. – И как я могу отказать ей?

Да уж, тут я ничем не сумею ему помочь.

– Я бы не смогла.

Не только потому, что речь идет о мороженом – самом настоящем божественном даре, – но и потому, что Кей-Джей слишком милая, чтобы так с ней поступить.

– Ладно.

Он протягивает ей рожок с шоколадным мороженым, но она тянется к тому, что находится в его второй руке.

У Оукли отвисает челюсть.

– Эй, это мое.

Кей-Джей, очевидно, с этим не согласна, поскольку с довольным лицом облизывает мятное мороженое с шоколадной крошкой.

– Умница. – Я сажусь на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. – Это мой любимый вкус.

Кей-Джей протягивает его мне, и я понимаю, что она хочет поделиться.

– Оу, нет, спасибо, милая.

Оукли строит гримасу.

– Поверь, лучше возьми, пока она не засунула его тебе в рот.

– Правда…

Словно по команде, она толкает рожок вперед, и у меня оказывается полный рот мороженого.

– Так вкусно, – говорю я ей, ведь черта с два я буду злиться на девочку за то, что она пытается поделиться со мной мороженым. Особенно моим любимым. – Спасибо.

– Молодец, что поделилась, – хвалит ее Оукли, и, судя по его виду, он с трудом сдерживает смех. – Осталось только научиться делать это немного менее настойчиво.

– Это не так уж и плохо, – я подмигиваю. – Иногда настойчивость помогает получить то, что ты хочешь.

Я чувствую, как его голубые глаза пытаются просверлить во мне дыру.

– Правда?

Не уверена, сделано ли это специально, но я слышу заигрывающие нотки в его голосе. И внезапно радуюсь тому, что у меня немного смуглая кожа, поскольку, уверена, мое лицо вспыхнуло всеми оттенками красного.

– Ну, это помогло мне заполучить тебя.

Поняв, что сказала лишнее, я отвожу взгляд.

– В смысле… дружбу с тобой.

– Конечно.

– Оу-ху, – зовет его Кей-Джей.

Мы переводим на нее внимание.

– Что-то случилось?

Засмеявшись, Оукли качает головой.

– Нет, так она произносит мое имя.

Господи. Уверена, это самое милое, что я слышала в своей жизни.

Когда становится понятно, что Кей-Джей больше не хочет мороженое, Оукли снова пытается вытереть ее лицо, но она не поддается. Хныча, она мотает головой из стороны в сторону.

– Дай я попробую, – говорю я, взяв у него из рук салфетку.

Корча рожицы и издавая глупые звуки, чтобы отвлечь ее, я быстро вытираю ей рот и щеки. Практически мгновенно ее протесты превращаются в смех, и она начинает строить мне рожицы в ответ. Нам так весело, что я едва слышу следующее предложение Оукли:

– У тебя очень хорошо получается.

Я собираюсь ответить, но на его лице столько боли, что все в груди сжимается. Туман вокруг нас развеивается, когда кто-то прочищает горло рядом с нами.

– Что здесь происходит?

Я поднимаю глаза на невысокого полного мужчину, который смотрит на нас со злой гримасой на лице.

– Привет, пап, – начинает Оукли. – Мы с Кей-Джей ходили за мороженым, теперь вот пытаемся ее умыть.

Взгляд мужчины немного смягчается… пока он снова не переводит его на меня. Он не говорит ни слова, но, очевидно, я ему не нравлюсь. Если бы я знала почему.

Вытерев ладони о джинсы, я встаю и протягиваю ему руку.

– Здравствуйте, я Бьянка. – Я показываю на Кей-Джей. – У вас очень красивая дочь.

Мужчина смотрит на мою протянутую руку как на противное насекомое.

– Я знаю, кто ты. – Затем переводит взгляд на Оукли. – Иди внутрь, Оук. Сейчас же.

Оукли сжимает челюсть.

– Господи, да расслабься ты. Мы просто разговаривали…

– Сейчас же. – Он прищуривается. – Ты прекрасно знаешь, черт возьми, что должен держаться от нее подальше.

Вау.

– Послушайте, – начинаю я, – простите меня за то, что я сделала…

Он поднимает руку.

– Достаточно. – Отец Оукли делает шаг вперед. – Если ты хочешь пообщаться со мной или с Оукли, скажи своему отцу нанять адвоката. А до тех пор не подходи к моему сыну. Потому что в противном случае мне придется запретить тебе это делать через суд. И поверь мне, дорогуша, ты этого не хочешь.

Какого. Мать. Твою. Хрена.

– Пап, – выплевывает Оукли. – Ты с ума сошел? Она ничего не сделала. Отстань от нее.

Вена на лбу его отца начинает пульсировать.

– Черт возьми, Оукли. Я пытаюсь защитить тебя.

Защитить его от чего?

– Что я сделала? – Мой голос звучит жалко. – Что…

– Ничего, – уверяет меня Оукли. – Ты не сделала ничего плохого, Бьянка. – Он зло смотрит на отца. – Не смей винить ее в моем дерьме.

Его отец хмурится.

– Оук…

– Какого хрена тут происходит? – выкрикивает немного растрепанный Стоун, подлетая ко мне. – Они к тебе пристают?

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, но отец Оукли вмешивается в разговор.

– Пристаем? Как раз наоборот, молодой человек.

Стоун, очевидно, ничего не понимает.

– О чем он говорит?

– Ни о чем, – отвечаю я, но Стоун переводит взгляд на Оукли.

– Лучше держись подальше от моей невесты, ублюдок.

– Или что? – дразнит его Оукли, делая шаг вперед. – Расскажешь ее братьям, потому что боишься не справиться со мной?

– Оук, хватит, – одергивает его отец. – Мы не должны это выслушивать. Пойдем домой.

Оукли разворачивается, чтобы уйти, но Стоун бормочет:

– Слушайся папочку, гребаный торчок.

– Боже, Стоун, – кричу я. – Что с тобой не так?

Он смотрит на меня разгневанным взглядом.

– Я не хочу, чтобы этот кусок дерьма подходил к тебе. – Он хватает меня за запястье, словно я его собственность. – Ты меня, мать твою, поняла?

– Еще раз так с ней заговоришь, – рявкает Оукли, подходя к нам, и его взгляд направлен на руку Стоуна, обхватившую мое запястье, – пожалеешь.

Стоун усмехается.

– Насколько я знаю, она моя невеста, а не твоя. А значит, не суй свой нос в наши отношения и занимайся тем, что получается у тебя лучше всего. Напивайся и накуривайся настолько, чтобы убить кого-нибудь еще.

Руки холодеют. Его жестокие слова наверняка заставляют Оукли чувствовать себя намного хуже.

– Стоун, прекрати.

– Достаточно, – рычит отец Оукли. – Еще раз скажешь что-то подобное моему сыну, и я лично превращу твою жизнь в ад, мелкое ты дерьмо.

– Не лезь в это, старик.

У меня отвисает челюсть, потому что это не тот Стоун, которого я знаю.

– Сто…

Его рука сжимается вокруг моего запястья так сильно, что я едва не взвизгиваю. Но сдерживаюсь, чтобы не обострять конфликт.

– Бьянка, закрой рот.

Оукли делает еще один шаг вперед и возвышается над Стоуном, словно животное над добычей. Его ярость настолько ощутима, что я чувствую, как она касается моей кожи.

– Только попробуй сказать еще хоть слово, мудак. – После нескольких долгих секунд молчания Оукли отходит. – Так я и думал.

Мгновение спустя Оукли уходит в дом с отцом и Кей-Джей, бормоча себе под нос:

– Ссыкло.

Я вырываю руку из хватки Стоуна.

– Какого черта?

Он взмахивает руками.

– Это я и пытаюсь понять. За каким хреном ты вообще стала говорить с ним?

Учитывая его настроение, сейчас не лучшее время, чтобы рассказать, что мы с Оукли друзья. Кроме того, наша дружба – это мой секрет.

Единственный, который я могу оставить себе.

И конкретно сейчас – единственный лучик света в беспросветной удушающей тьме, в которую превратилась моя жизнь.

– Я увидела, как он идет к дому с сестрой и подошла поздороваться. В этом нет ничего такого.

Глаза Стоуна едва не вылезают из орбит.

– Ничего такого? Он пытался убить тебя.

– Но…

– Никаких «но». Господь всемогущий, достань свою голову из задницы и прекрати вести себя как дура.

– Я не дура. – Следующие слова вылетают из моего рта так быстро, что мы оба замираем от шока. – И в следующий раз, когда решишь вести себя со мной как с дерьмом, можешь забрать свое кольцо и засунуть его себе в задницу.

Выражение его лица становится мягче.

– Прости, Борн. Я не хотел.

– Не хотел чего? – шиплю я. – Называть меня дурой или приказывать закрыть рот? – Я поднимаю свое покрасневшее запястье. – Или хватать меня до боли?

Стоун опускает голову.

– Всего этого. – Он закрывает глаза и вздыхает. – Я просто пытаюсь защитить тебя.

Если дело в этом, у него очень забавный способ показывать заботу.

– Защитить? – усмехаюсь я. – Единственное, что ты сделал, это ударил себя в грудь и едва ли не пометил меня, как какое-то дикое животное. – Я складываю руки на груди. – В том, что ты сказал и сделал, не было абсолютно никакой необходимости. Оукли уже достаточно жалеет о том, что случилось, и не нуждается в том, чтобы ты…

– Погоди-ка. Ты серьезно сейчас выгораживаешь его передо мной? Своим женихом?

Черт.

– Нет. – Я резко вдыхаю. – Не знаю, – говорю я, потирая лицо. – Называть его торчком и убийцей было слишком низко. Оукли пытается стать лучше.

Ему просто нужно, чтобы кто-то поверил в него, чтобы он мог поверить в себя.

Лицо Стоуна становится серьезным.

– Откуда ты знаешь? – Его начинает трясти от гнева. – Вы общаетесь за моей спиной?

Твою мать.

Я собираюсь сказать ему правду, и будь что будет, но это не приведет ни к чему хорошему. В итоге он привлечет к этому моих братьев, и они станут следить за мной, как коршуны. Я и так чувствую себя запертой в клетке, а если они еще сильнее сожмут тиски, чтобы я вообще не виделась с ним… я сойду с ума.

Поэтому… я лгу.

Ведь порой, когда очень сильно чего-то хочется, сделаешь что угодно, лишь бы это сохранить. Даже если это значит перейти черту и нарушить правила.

– Нет, – шепчу я. – Не общаемся.

На его лице странное выражение, которое мне непонятно.

– А то, что он переехал в это здание? Ты знала об этом?

Блин.

– До сегодняшнего дня нет.

Стоун кивает, кажется, удовлетворенный ответом.

– Хорошо. Я тебе верю. – Расслабившись, он приобнимает меня. – Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя, правда? Так сильно, что я бы сделал ради тебя все что угодно.

– Знаю, – шепчу я ему в грудь. – Но ты напугал меня сегодня. Я как будто и не узнала тебя. Словно это был не ты.

И мне безумно не понравилась эта его сторона.

Стоун целует меня в макушку.

– Этого больше не повторится, Борн. Я просто увидел его рядом с тобой и вышел из себя, потому что не мог думать ни о чем, кроме той аварии и вероятности потерять тебя.

У меня появляется чувство вины, ведь я просто ненавижу от него что-то скрывать.

– Тебе не о чем беспокоиться.

Это правда. Мы с Оукли друзья, я выхожу замуж за Стоуна. И, надеюсь, когда-нибудь я смогу рассказать Стоуну все как есть, объединив эти две части моей жизни. Возможно, они даже подружатся. Хотя, учитывая сегодняшние события, вряд ли.

Стоун подносит мою ладонь к своим губам и целует обручальное кольцо.

– Не могу дождаться свадьбы.

Не обращая внимания на зарождающуюся панику, я улыбаюсь ему.

– Я тоже.