Автор книги: Эсмира Исмаилова
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Бурджу появилась, когда я просматривала страничку загадочной Фюсун, которую, как выяснилось, любовь на расстоянии ничуть не смущала. Покрутив пальцами сигарету, моя курильщица попросила огня у парнишки панкерского вида и, глубоко затянувшись, широко раскрыла глаза и наконец улыбнулась.
– Там со счетом ошибка вышла. Хотела угостить тебя, а брат выставил счет. Теперь ты приглашена еще раз.
Я кивнула и хотела было проститься, но Бурджу выбросила сигарету и наклонилась так близко, что ее шепот в ухе задребезжал железными нотками:
– Ты про Кемаля не думай, не переживай. У них все своим чередом идет. Мы такие… Без драматизма у нас любви не бывает.
– Но ведь такие испытания могут убить самое сильное чувство…
– В том-то и дело, что нет. Наоборот, чем сильнее чувство, тем сильнее оно разгорается от бед и расстояний. У наших любовных историй всегда есть желающий зла друг, предательница-подруга, недовольный отец или ревнивая тетка, которая будет ставить палки в колеса. Ты что, турецкие сериалы никогда не смотрела?! Так что выбрось из головы все мысли и займись лучше своими делами. Да не забудь заглянуть на недельке снова ко мне. Поболтаем! – и она снова полезла в карман за сигаретой.
Еле сдерживаясь, чтобы не раскашляться в этой чадящей компании, я поспешила домой, чтобы разложить по логическим полкам непослушные мысли, что бродили в голове беспорядочным ворохом. Мне думалось, деланый драматизм в отношениях – своеобразное извращение сродни мазохизму или любому другому доставляющему дискомфорт ритуалу. Это как стругать баранину для искендера[60]60
Искендер кебаб – одно из самых известных блюд турецкой кухни, представляющее собой тонко нарезанную запеченную баранину на пшеничной лепешке и залитую острым томатным соусом, топленным с овечьим маслом и пресным йогуртом.
[Закрыть]бумажным ножом, хотя в этом безумстве виделось больше смысла, чем в поведении ненормальных влюбленных, томивших друг друга разлукой.
Дома меня ждал некормленый муж, который настолько не приспособлен к быту, что может упасть в голодный обморок перед забитым продуктами холодильником. Он не умеет включать плиту и зовет меня каждый раз, когда стиральная машина разражается тремя протяжными гудками в знак окончания стирки. При этом он наизусть читает Есенина, помнит имена генералов обеих мировых войн, играет в шахматы и увлеченно рассуждает об архитектуре – одним словом, относится к тому редкому типу мужчин, которых лучше не оставлять дома одних во избежание травмирования.
– Я нашла интересное место для завтраков и новый музей, – начала я с порога. Дип на мгновение вынырнул из компьютера, убедился, что это действительно я, и снова скрылся за гигантской крышкой лэптопа. Я прямиком направилась на кухню, поставила на плиту начищенный до блеска чайданлык[61]61
Чайданлык – традиционный турецкий чайник, представляющий собой конструкцию для паровой бани из двух небольших чайников.
[Закрыть]и принялась очищать от кожуры два толстобоких баклажана – кайгана на завтраке была настолько нежной, что мне непременно захотелось побаловать ею любимого мужа. Заботливая Бурджу поделилась своим рецептом, и теперь мне не терпелось опробовать его. Пока мякоть баклажанов мягко перешептывалась с янтарным топленым маслом, я рассказывала Дипу о том, как по-разному все относятся к любви.
– Ты только вдумайся: мы ради встречи с любимыми готовы свернуть горы, пройти тысячи километров, лишиться всего! А стамбульцы, напротив, умышленно страдают в разлуке, отказываясь сделать хотя бы шаг навстречу собственному счастью…
Не выдержав, я все же набросала несколько нравоучительных строк Фюсун и, нажав кнопку «ОТПРАВИТЬ», преисполнилась чувства выполненного долга и принялась раскладывать золотистую запеканку в очаровательный фарфор с едва заметной паутиной винтажного кракелюра – благодаря ему посуда приобретает особый шарм, утонченность и больше ценится.
Дип все это время внимательно слушал мои жалобы на безынициативных влюбленных и сосредоточенно что-то обдумывал. Затем тарелку, предназначенную для завтрака, он поднес к окну и принялся пристально рассматривать на ней едва заметные дефекты – микроскопические сколы на золотой окантовке, поплывшее подглазурное клеймо и множество крохотных трещинок, разбегавшихся по выцветшему пасторальному рисунку: миловидная пастушка под изящно изогнутой оливой смущенно отклонялась от навязчивого паренька, норовившего осыпать ее жаркими поцелуями, – типичный сюжет западноевропейского посудного производства восемнадцатого века.
– Ты не задумывалась, почему незначительные дефекты на гладкой кристальной глазури превращаются в молчаливый символ старины и благородства? Почему мы с восхищением любуемся этими жестокими изъянами времени? На каком фарфоре есть трещинки и сколы? – он поставил тарелку на место и внимательно посмотрел на меня. – На каких из наших тарелок есть сколы?
– На старых?
– Не просто старых. Дефекты есть только на тех тарелках, которые берегли, трепетно хранили и о которых заботились долгие столетия, понимаешь? А те чашки и сахарницы, которые не любили, разбились вдребезги и забыты давным-давно… Они так и не дождались своего кракелюра…
Я задумалась – аналогия «тарелка – любовь» была более чем прозрачная.
– Ты думаешь, что и с отношениями так же? Не нужно бояться трещин и сколов, потому что они помогают сохранить чувство в первозданном виде?
– Конечно, это ведь очевидно… А мы эгоистично разрушаем все быстро и навсегда: сворачиваем горы, рискуем… А потом вдруг оказывается, что любви больше нет, не сохранили…
Кайгана томилась под крышкой, распространяя по дому волшебные ароматы маленького домашнего счастья. Дип снова молчал, а я, пораженная чудесным открытием, сидела рядом. Сообщения, которые только что отправила Фюсун, я немедленно удалила: теперь нравоучения, что я бесцеремонно и не имея на то никакого права на нее обрушила, казались пустыми и приземленными.
Кайгана, как и обещала Бурджу, получилась нежной, словно ее тонкая стамбульская душа, а простоты в рецепте было столько же, сколько и в наших отношениях с Дипом.
На соседней террасе через дорогу парочка громко выясняла отношения: вероятно, они разыгрывали бурную сцену для любознательных соседей, увлеченно наблюдавших за происходящим. Прижавшись плотно к окнам, те жадно хватали каждое слово ссорившихся влюбленных, чтобы потом в деталях обсудить несговорчивый характер новоиспеченной пары. Кстати, об окнах, которые играют важную роль в межсоседской коммуникации: традиционно их редко прикрывают шторами, и они всегда идеально чисты. Хорошие хозяйки в Стамбуле моют окна один раз в неделю! И так круглый год. Что ж… видимо, женщины знают, что для чистоты окон, как и для чистоты отношений, нужно приложить усилия…
Рецепт
Кайгана из баклажанов – нежная, как душа у радушной Бурджу из Джихангира
(из расчета на две порции)
• 2 средних баклажана
• 3 зубчика чеснока
• 3 яйца
• Пригоршня кедровых орехов (можно заменить очищенными фисташками)
• 1 чайная ложка топленого масла
• 1 столовая ложка оливкового масла
• Щепотка соли и сахара
• 0,5 чайной ложки молотого черного перца, кориандра и корицы
• Несколько веточек кинзы и/или петрушки (для любителей)
Запеканки, столь популярные в детских садах, непременно ассоциируются с рассыпчатым творогом и ложкой жирной сметаны, с которой следует подавать классический детский завтрак. Французы именуют похожее блюдо грате-ном и чаще готовят его из картофеля с мускатным орехом под золотистой сырной корочкой. Османская кухня не стала исключением и также обзавелась собственной запеканкой, имя которой – ароматная кайгана! Готовят ее из самых разных продуктов, включая, сыры, всевозможные овощи и даже мясной фарш… И все же любимой у каждого стамбульца остается запеканка из баклажана, нежнее которой отыскать сложно.
Блюдо подкупает простотой исполнения, и потому, попробовав раз, хозяйки обращаются к нему снова и снова, получая восторженные отзывы родных и близких.
На разогретой смеси двух масел в чугунной сковороде я бережно обжариваю начищенные и нарезанные небольшими кубиками баклажаны: полтора сантиметра на полтора – идеальный размер для данного блюда. Пропущенный через пресс чеснок, а также орехи, специи с солью и сахаром отправляю к овощу, который на глазах за пару минут превращается в нежнейшую основу для будущей запеканки. Быстро взбиваю венчиком яйца, солю и сразу заливаю баклажаны – незамедлительно накрываю крышкой и уменьшаю огонь: мне нужно бережное непродолжительное томление. Как только яйца схватились, кайгана готова к подаче. Стамбульцы посыпают запеканку рубленой петрушкой или кинзой, мне же вкус бархатистого баклажана кажется настолько тонким, что не решаюсь перебивать его ароматом зелени.
Особенно хороша кайгана в слегка охлажденном виде, так что готовить это блюдо можно с запасом, чтобы иметь возможность насладиться им чуть позже снова.
Язык любви
Продвинутый уровень
10 октября, г. Стамбул
Доступ к сакральному таинству «дедикоду». – Влюбленный профессор и его альма-матер. – Учеба как омолаживающая процедура. – Интеллектуальный атрибут остроглазых доцентов. – Жизнь без перерыва на тишину. – Великая фраза на каждом заборе. – Винтажный многоугольник Cassio. – Туфли цвета бордосского купажа. – Кофе у потрескавшегося очага. – Воздушные тюрбаны и шапки-зефиры. – Неравная схватка с молчаливым оппонентом. – Бесценный растрескавшийся брик-а-брак. – Старинная похлебка тархана. – Наваристый стью времен Шарлотты Бронте.
Стамбульские улицы приветствуют узкими мощеными тротуарами, на которых с трудом разойдутся двое; они застенчиво кланяются покосившимися набок постройками, от которых веет подвальной сыростью, вводящей в грусть каждого, кто вздумает задержаться у печальных стен стареющего дома. Этот застрявший в неопределенном столетии мир погружен в вечные пересуды, не дающие покоя ни тем, кто блуждает по шумной Абди Ипекчи[62]62
Абди Ипекчи – одна из самых дорогих и главных торговых улиц Стамбула (район Шишли) длиной семьсот метров.
[Закрыть]в солнечный полдень, ни тем, кто давно покинул эти улицы и почивает под тяжелыми плитами устрашающих надгробий.
Стамбул полон тайн… Секреты, глубоко спрятанные в толще вековых стен или зловещих катакомбах подземного города, так тщательно были погребены в камне, что теперь лишь глупцы могут наивно рассчитывать на их внезапную разгадку. Сколько невероятных событий, вершившихся тайком, в полутьме, скрывают скрипучие двери суровых османских особняков на запутанных улицах стареющего Ортакея[63]63
Ортакей – исторический район в европейской части Стамбула, выходящий на пролив Босфор.
[Закрыть]. Сколько произнесенных шепотом признаний отчаявшихся любовников слышали запахнутые ставни глядящихся в Босфор белоснежных ялы… Каждый засов на покосившихся воротах, прикосновение к которым одаривает меня особым трепетом, был свидетелем долгожданных и опасных встреч, за которые многие платили жизнью…
И все же есть то, что по-прежнему оживляет белесые от пыли закоулки, уходящие в безвестность тупики и выцветшие дворики перед мечетями, – это нескончаемые толки и пересуды, льющиеся из окон квартир, «текелей»[64]64
Так в Турции называют небольшие магазинчики с алкоголем и сигаретами.
[Закрыть], сапожных мастерских, семейных «дюкканов»[65]65
Лавка, небольшой магазин (тур.).
[Закрыть]и парикмахерских.
При всем добродушии, которым отличается каждый коренной житель этого прославленного города, любовь к праздному ораторству давно стала ярчайшей чертой османского менталитета.
– Мы всегда были богаты языком, – закатив глаза за толстыми линзами очков, похваляется профессор Стамбульского университета Мирза-эфенди. – Наша культура не знает себе равных в манере художественного описания!
Он театрально выкрикивает последнюю фразу, после чего пристально глядит на меня, дабы убедиться, что я покорена этим фактом. Я же, будучи заядлым книголюбом в области мировой литературы, в замешательстве закусываю губу и стараюсь смотреть в сторону, дабы ненароком не выдать имени какого-нибудь Ремарка, Достоевского или Короткевича… Однако распалившегося профессора провести не так-то просто.
– Вы мне не верите! Тогда что же вы ищете в стенах нашего филологического факультета?! – едва ли не теряя терпение, почти закричал он.
Типаж влюбленных в свой предмет преподавателей был хорошо мне знаком со студенческой скамьи. С этими несносными ревнивцами лучше не иметь дела вовсе: они способны на многое, защищая честь собственной диссертации и родной альма-матер. Мне стало не по себе, и я почти пожалела, что явилась сюда в попытке собрать информацию о поступлении на литературное отделение. После открытия средних школ[67]67
Автор имеет в виду закрытие на полтора года школ в Стамбуле в связи с пандемией в 2020–2021 гг.
[Закрыть]наконец появилось время: писать по старой привычке я продолжала по ночам, а днем, чтобы не слоняться бесцельно по городу, которому я, должно быть, уже порядком поднадоела, захотелось учиться. Некое подобие омолаживающей процедуры…
Идея быть вечной студенткой грела и тешила изнутри так долго, что я решилась на опрометчивый шаг, о котором теперь жалела. В моем возрасте (прекрасном и все же полном собственного мнения) выслушивать сомнительные высказывания профессора и не иметь при этом права на язвительный комментарий – серьезное испытание, и я решила поскорее улизнуть из старинного лекционного зала, в котором меня принимал капризный ученый в очках с невероятно толстыми линзами. Они преломляли свет настолько, что его глаза казались крохотными горошинами, из которых я делаю отменный хумус, – это пугало и смешило одновременно.
В учебных заведениях очки свидетельствуют о глубоких познаниях своего обладателя, в связи с чем многие остроглазые доценты умышленно надевают этот интеллектуальный атрибут, поддерживая стереотип о начитанности и глубоком владении предметом. Однако, если судить по опыту моего детства, во время которого я частенько украдкой читала с тусклым фонариком под одеялом или вовсе без него, что так и не привело меня к собственному лорнету, – правило с очками давало сбои и ставило под сомнение то, во что многие верили беззаветно.
Мирза-эфенди потер крючковатым пальцем переносицу и полез за платком в боковой карман ужасно сидящего пиджака.
Теперь я легко могла поставить диагноз «близорукость», ибо ничем другим объяснить неопрятный вид стамбульского мужчины было невозможно.
Независимо от возраста, характера и политических взглядов истинный стамбулец всегда выглядит так, будто на него обращены взгляды всех женщин мира одновременно.
Рядом с профессором и его безнадежным пиджаком я чувствовала себя комфортно. Ни отсутствие лака на ногтях, ни уж тем более укладки не могли быть выявлены этим гуру словесности, что радовало меня настолько, что я решила успокоить милого человека, который так просто и скоро разделался с моими женскими комплексами.
– Вы знаете, ben türkçe çok seviyorum[68]68
Я очень люблю турецкий язык (тур.).
[Закрыть], – заговорила я настолько мелодично, насколько могла выдавить из себя сочетание нежных звуков, присущих этому языку. – Ваш язык невероятно музыкальный и одновременно… многословный… – Как же еще я могла объяснить тот факт, что у всех моих знакомых рот не закрывался ни на минуту. Разве что во время трапезы, но даже тогда стамбульцы умудрялись без малейшего перерыва на тишину обсудить степень зажарки рыбы фенер[69]69
Морской черт (тур.).
[Закрыть], толщину корочки из кукурузной муки на крохотной хамси[70]70
Анчоус (тур.).
[Закрыть]или, на худой конец, рыжеволосую иностранку, заехавшую на днях с тремя чемоданами в пустовавшую квартиру над çay evi[71]71
Заведение, где подают исключительно чай.
[Закрыть].
– Вы считаете, что и я много разговариваю? – профессор обиженно поправил очки и манерно отбросил редкую прядь седых волос к самому темечку, прикрывая поблескивавшую лысину.
Стамбулец без волос – такая же редкость, как босой сапожник или худой шеф.
«Если повар тонкий, как спичка, беги из его заведения как можно быстрее!» – советовал мне один знакомый пышнотелый мясник, запекавший такую баранью ногу, что память о ней до сих пор порой будит меня по ночам, нарушая покой и режим интервального голодания.
– Мы говорим не много, мы говорим сладко, чтобы слушающему было вкусно, понимаете? – недоверчиво заговорил он снова.
Эта мысль показалась интересной. Слово «вкусно», по-турецки tatlı[72]72
Вкусно, сладко (тур.).
[Закрыть], в местном лексиконе встречалось не просто часто, оно парило повсюду!
«Татлы» называют сахарное варенье из сочного инжира, крикливого розовощекого мальчугана лет пяти, понравившиеся серьги в витрине ювелирного магазина, юную возлюбленную с томным взглядом и просто любой день, принесший больше радости, чем остальные, – все это для стамбульцев приятная сладость, без которой они не мыслят жизни.
– А как мы говорим о любви?! – и морщинистые щеки преподавателя словесности покрылись нежным налетом персикового румянца. – Ведь мы любим так, будто купаемся в розовом щербете! А любимых своих обсыпаем сахарной пудрой, словно они кусочки бархатного лукума…
Я немедленно представила Дипа в образе морковно-орехового джезерье[73]73
Морковно-ореховое джезерье – популярное в Турции лакомство в виде крохотных кубиков ароматного мармелада с орехами. Разновидность рахат-лукума.
[Закрыть], рецепт которого, любезно предоставленный знакомой старушкой, мне никак не давался. Крохотные янтарные кубики отказывались желироваться и каждый раз распадались при попытке отправить их в рот. А Дип и вовсе едва не сломал зуб об орешек и наотрез отказался приближаться к этой сладости. Очевидно, выбранный мной образ оказался неверным, так как никаких сладостных эмоций не вызвал. Пришлось лишь пожать плечами и признать, что этот уровень турецкого пока для меня остается недосягаемым.
Профессор же распалился настолько, что я забеспокоилась о его здоровье… Ну зачем же так эмоционально говорить о том, что тебе уже наверняка недоступно? Но он, несмотря на седины, всклокоченную прядь, что теперь подпрыгивала на голове при каждом слове, изъеденное морщинами лицо, изливал потоки нежнейших слов, увлекая меня в мир прекрасных чувств, о которых сегодня говорить не принято.
– Вот вы! Как вы любите?! Понравился кто-то, признались друг другу, поженились и живете себе скучно и вяло, так ведь? А где любовь?! Как ее прочитать в ваших глазах, если они молчат? Или вы считаете, что достаточно безликой фразы I love you? Это же пустышка! Ее пишут на каждом заборе, наклеивают, простите меня, в общественных туалетах, бросают под ноги, произносят публично!
Публично говорить о любви – вы только вдумайтесь, сколько в этом кощунства!
Я не знала, что ответить. Мне стало не по себе: немного тоскливо и одиноко. Мирза-эфенди взглянул на часы – винтажный многоугольник Cassio в золотом корпусе, о котором я мечтала в далеком детстве. Окружающие себя ретровещицами люди навевают неподдельный романтизм: их умение придавать значение мелочам, ценить время и разбираться в эпохах подкупает сразу и навсегда. Теперь профессор казался не таким уж говорливым снобом, каким представился в первые минуты знакомства.
– Значит, так! У меня обед с женой. Здесь, неподалеку. И вы пойдете со мной. Я ведь не могу допустить, чтобы такая милая девушка считала, что мы, стамбульцы, видите ли, болтуны… Надо же было такое придумать!
Он наспех запихнул бумаги, исписанные чернильной ручкой, в потертый портфель, чем добавил себе еще несколько баллов в моих глазах. Поношенные, но начищенные до блеска туфли цвета бордосского купажа: ягодное ли Шато О-Брион или рубиновое Петрюс – не важно! Очарование нового знакомого множилось с каждой минутой, и я смиренно спешила за ним по длинным коридорам одного из старейших и, нужно отметить, красивейших учебных заведений.
Стамбульский университет возник в том самом роковом году, когда мир содрогнулся от величайшего политического события, которое навсегда изменило ход истории. Падение Константинополя 1453 года. Овладев величайшей жемчужиной своего времени, Мехмет Завоеватель[74]74
Мехмет Завоеватель (1432 (?) –1481) – османский султан, покоривший Константинополь в 1453 году.
[Закрыть]приказал тут же заложить первое учебное заведение – тогда это было медресе[75]75
Медресе – учебное заведение, являющееся одновременно общеобразовательной школой и духовной семинарией.
[Закрыть], которое спустя пять столетий превратилось в ведущее в стране высшее учебное заведение.
Мы быстро минули толпу суетливых туристов, которые, словно рой пчел, беспомощно вились вокруг учтивого экскурсовода с флажком. Тот бойко рассказывал историю района Фатих, бросаясь датами и именами так небрежно, что даже неопытному слушателю вмиг становилось ясно, что перед ним шарлатан, не прочитавший в жизни ни книжки по истории.
– Эх-х-х… – грустно вздохнул профессор. – Вот это действительно болтун! Так бы и взял его за шиворот и вытолкал бы с этих священных мест! Для него что Султанахмет, что Сулей-мание[76]76
Речь идет о двух самых известных мечетях Стамбула, которые туристы часто путают из-за схожести названий: Султанахмет (или Голубая мечеть) и Сулеймание.
[Закрыть]– одно и то же. Несет чепуху и не краснеет!
Я радостно кивала, потому что сама недолюбливала местных гидов. Хоть их и обязывали получать специальное образование, к бесчисленным деталям в местной архитектуре и к полным пикантных подробностей биографиям они относятся с поражающим равнодушием. Эти горе-экскурсоводы обходятся сухими выдержками из «Википедии», ни капли не смущаясь скудных познаний. История Стамбула полна невероятных сюжетов, от которых кружится голова, бешено колотится сердце и хочется немедленно сделать глоток терпкого кофе, сваренного старым турком в потертой медной джезве. Неподалеку зазвенели гудки туристических автобусов, направлявшихся в каменный Топкапы, до которого нам было рукой подать.
– Кстати, ты пила кофе на дворцовой кухне? У старого потрескавшегося очага, которому скоро стукнет шесть веков? – Я замотала головой, и нас закружило в водовороте несущихся по дороге машин. – Загляни как-нибудь туда. Я частенько там сиживаю и слушаю голоса тех, кто…
Вой сирен заглушил последние слова профессора. Маневрируя среди сигналящих машин и ничего не видящих мотоциклистов, наконец мы перебрались на другую сторону улицы.
– Так чьи голоса вы слышите на дворцовой кухне?
– Голоса? Я разве так сказал? – удивился мой спутник. Его забывчивость мне пришлось списать на возраст. Впереди уже маячила старинная дверь с едва заметной вывеской в стиле средневековой каллиграфии – как же не терпелось взбодриться чашкой османского кофе…
Как и все забегаловки в исторической части города, которую я недолюбливала из-за ее преклонения перед туристами, это место было напрочь лишено истинной стамбульской атмосферы: совершенно бутафорская фотозона на входе для всеядных «ябанджи».
Шумные и суетливые экскурсанты с радостью облачаются в азиатские чапаны и кавказские папахи, даже не подозревая, что средневековый Константинополь одевался в воздушные тюрбаны, шапки-зефиры и расшитые золотом распашные субуны[77]77
Субун – вид суконного камзола, распространенный вид повседневной одежды в Османской империи.
[Закрыть]с канительной вышивкой.
В зале я не обнаружила жены учтивого профессора и принялась рассматривать вычурный интерьер, в то время как Мирза-эфенди начал беседу с очаровательной девушкой, что скучала в одиночестве за столиком в самом углу. Он вился вокруг нее, заставляя краснеть незнакомку, а я прятала глаза и то и дело поглядывала на дверь, опасаясь, что вот-вот войдет его суженая и устроит скандал в лучших традициях стамбульского семейного фарса.
Эфенди до того расхрабрился, что через минуту уже сидел за тем же столиком в углу и что есть силы махал мне руками.
Я же, не желая быть участницей дневного адюльтера, топталась у фотозоны, раздражая ищущего клиентов фотографа.
– Ну что же вы такая нерешительная? – наконец не вытерпел мой знакомый и подошел, чтобы со всей учтивостью пригласить к столу. – Ведь я обещал познакомить вас с моей супругой. Это Селин, звезда моего сердца, вечный огонь в стареющей душе, сладкий мед на губах…
Меня передернуло.
– Memnun oldum[78]78
Приятно познакомиться (тур.).
[Закрыть], – мило прозвенела девушка, которой по виду было не больше двадцати двух, и продолжила с любовью в глазах внимать поэтическим метафорам, которые лились из уст ее престарелого супруга, словно из рога изобилия.
Скоро Мирза-эфенди отправился к местному баристе, чтобы объяснить ему особый способ приготовления напитка, а мы остались вдвоем с милейшим созданием, больше похожим на «ангела, несущего рай»[79]79
Речь идет об уникальном настенном изображении ангела в монастыре Хора (мечеть Карие), несущего на плечах прозрачную ракушку, в которой автор работы поместил известные на то время небесные светила. Монастырь расположен в историческом районе Фатих г. Стамбула.
[Закрыть], сошедшего с византийской мозаики загадочного монастыря Хора.
– Вы давно женаты? – Я старалась быть тактичной, и все же шок, в котором еще пребывала, давал о себе знать. Девушка снова засмеялась с присущей молодости беззаботностью.
– Нет, полгода всего. Я училась на его потоке и не удержалась… Вы же видите, какой он…
– Какой? – Я сознательно всверливалась в душу этого милого создания, только бы добраться до нужной двери, за которой скрывалась умом непостижимая тайна столь неравного брака. Ради такого сам Пукирев[80]80
Василий Пукирев (1832–1890) – русский художник, автор известной картины «Неравный брак».
[Закрыть]восстал бы из мертвых, только бы запечатлеть для потомков то, что созерцала в то утро я.
– Ну… Он покорит любую своим… Как это лучше объяснить?
Пока девушка думала, я прокручивала в голове возможные варианты: он покорил ее своим состоянием; умом; целомудренностью или умением целоваться винтажным способом, каким промышляли этак в пятидесятых?!
– Он покорил меня своим языком…
Я в ужасе побелела, стараясь не рисовать ничего непристойного в воображении, но явственные образы развитой писательской фантазии настойчиво лезли в голову. Какое бесстыдство! Признаться, мне стало нехорошо, но вовремя подоспевший кофе помог. Я залпом опрокинула чашку необычайно горького напитка и потянулась за стаканом с водой, чтобы не подавиться от спазма, стянувшего горло стальной хваткой. Такого крепкого «тюрк кахвеси» мне в жизни пить не доводилось.
– Да что же вы, в самом деле? – заволновался Мирза-эфенди, вид которого только усугублял спазм. – Этот кофе пьют крохотными глотками – такими же, как твои нежные ноготки, – на этот раз он обращался к жене.
– Дорогой, от твоих слов я дышу так, будто у меня три легких…
Описание анатомических уродств мне было не снести. Уверена, еще минута, и они заговорили бы о четырех глазницах, дополнительных ушных раковинах, восьмикамерном сердце, и потому стала быстро собираться.
– Куда же вы? – заволновалась Селин. – Ведь мы не договорили. О моем Мирзе я могу рассказывать вечно. Он покорил меня своим богатейшим языком, в которым столько ласки и нежности, что ни одна женщина не устояла бы. Он говорит со мной так, будто я богиня, понимаете? И так утром, днем, вечером! Даже по ночам он шепчет, как сильно любит меня. А что нам, женщинам, еще нужно?
«Что нужно женщинам…» – вопрос из области философии, логики, этики и даже права, поэтому вдаваться в дискуссию было бессмысленно и глупо, а вот факт многословия в исполнении профессора меня интересовал куда больше.
Чрезмерная разговорчивость на любовном поприще выгодно отличала стамбульского мужчину от других особей этого вида и делала сильнее в неравной схватке с молчаливыми представителями других национальностей.
«Турецкий язык передается половым путем», – не раз шутила одна знакомая, перебравшаяся в Стамбул на ПМЖ и овладевшая продвинутым уровнем так быстро, что вызывала у меня неподдельное восхищение. Теперь я понимала, что то была не шутка, а факт, объяснявшийся всего лишь болтливостью местных ухажеров, любовников и даже мужей.
Моя разведенная соседка Эмель готовится к очередной свадьбе и каждый раз, встречаясь со мной в рыбной лавке, где я обычно подолгу выбираю ускумру[81]81
Скумбрия (тур.).
[Закрыть]для засолки, заводит душещипательный разговор о всех достоинствах жениха. Главным из них является то, что он называет ее canım ciğerim[82]82
Моя дорогая печень (тур.).
[Закрыть]. Я благодарю судьбу за то, что мы не в мясном магазине, и, едва выдавливая из себя улыбку, стараюсь под любым предлогом улизнуть, только бы не слышать больше никаких деталей местных романтических традиций.
– Ты плохая подруга! – кричит мне вслед Эмель. – Завидуешь, что ли? И я все равно зайду к тебе сегодня вечером на чай, жди!
Возвращалась домой я через антикварные ряды старого города, где, словно расколотый на черепки, был представлен весь мир: состаренный, местами поеденный ржавчиной и зеленой патиной на заскорузлой благородной меди. Стамбул буквально тонул в пыльной рухляди, которую никто даже не думал отправлять на свалку: напротив, люди растаскивали побитые плафоны и треснувшие тарелки по домам, давая им вторую жизнь, а то и третью. В контексте модной теории рециклинга[83]83
Рециклинг – повторное использование ненужных вещей с целью борьбы с растущим количеством мусора на планете.
[Закрыть]это могло бы выглядеть сверхсовременно и цивилизованно, если бы мне доподлинно не были известны истинные мотивы опытных искателей старины. Они всего лишь боялись расстаться с прекрасным прошлым и потому тащили в свои скромные, но вместительные жилища всю эту рухлядь, щедро даруя ей новое право на жизнь. С тем же благонамеренным смирением стамбульцы подбирают на улицах котов и делят с ними холодные квартиры, в которых много говорят, вкусно едят и крепко любят.
Наш дом не похож на стамбульский, хотя за последние два года мы обросли таким количеством антиквариата, что, вздумай мы выехать с ним за пределы страны, таможенные службы потрудились бы на славу, составляя опись бесценного растрескавшегося брик-а-брака. Поиск редких вещиц затягивает, превращая ищущего в азартного следопыта.
Растянутая на месяцы охота одаривает щедрой порцией эндорфина, жаждой соперничества и сладостью победы – всего, чего мы напрочь лишены в условиях городской жизни.
Со временем становится даже не важно, поискам чему посвящены часовые скитания по нескончаемым рядам воскресного рынка Ферикёй или посудным лавкам греческого района Балат, в котором фарфорового добра столько, что можно было бы легко устроить пир на весь мир в стиле прославленного Танзимата[84]84
Танзимат – период с 1839 по 1876 г., ознаменованный просвещенной модернизацией Османской империи во всех областях: армии, политике, экономике, образовании и культуре.
[Закрыть].
Полгода я искала весы, на которых уличные торговцы отвешивают свертки с горячими каштанами; затем мне захотелось медный набор мерных стаканов швейцарской мануфактуры – и он был найден. Теперь же с рвением, свойственным отъявленным шопоголикам, я месяц разыскиваю английскую супницу из костяного фарфора фабрики Веджвуд, в которой собираюсь подать суп для коллег Дипа – Эмре и его жены, обещавших заглянуть к нам с дружественным визитом в будущие выходные.
Суп в гостях – самая что ни на есть стамбульская традиция, которая немало удивляет нашего человека, однако быстро входит в набор его рутинных привычек.
И если в моем детском саду плаксивые мальчуганы неохотно гоняли ошметки прозрачного лука по тарелке со щами, в местных дошкольных заведениях розовощекие карапузы за обе щеки уплетают пюреобразные похлебки самых непредсказуемых оттенков.
Начать в Стамбуле утреннюю трапезу с тарелки «мерджимек чорбасы»[85]85
Чечевичный суп (тур.).
[Закрыть], красным от томатной салчи и приправленным шипящим маслом с паприкой и сушеной мятой, – настолько естественно, что и обсуждать этот сложившийся веками обычай никому не приходит в голову. Определенная категория искателей ночных приключений начинает день с наваристого «ишкембе» – излюбленного средства борьбы с похмельем, которого стамбульцы боятся больше, чем сварливой жены. Томившийся часами бульон на коровьем рубце, приправленный яйцом, йогуртом, добрым куском сливочного масла и подаваемый непременно с уксусно-чесночной заливкой, – это ли не предрассветное признание в вечной любви и безусловного принятия женщиной, которая готовила это гастрономическое великолепие.
Соседка Эмель, которая извела весь дом разговорами о предстоящей свадьбе, регулярно дает мне ценные советы по обольщению, считая меня полным профаном в этом деле. Я не сопротивляюсь и внимательно слушаю, благодарно принимая советы и ассимилируясь с местным сообществом.
– Никогда не появляйся перед мужем в фартуке на кухне! – безапелляционно заявляет она, и я согласно киваю, признавая, что фартук никогда не слыл привлекательным атрибутом женской одежды. – Да нет же, дело не в переднике, а в том, что мужчина решит, что ты умеешь готовить и будет требовать постоянно еды. А тебе это надо?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
