Текст книги "Когда сбываются мечты"

– Пепета, я хочу сказать Вам нечто важное. Я много раз собирался сделать это, но мне не хватало смелости, – начал Антонио, пытаясь совладать с переполнявшими его чувствами.

– Ш-ш, не надо, – Пепета приложила палец к его губам. – Ничего нового Вы мне не сообщите. Я все знаю наперед.

Она тоже ласкала его взглядом. Он почти чувствовал это прикосновение: вот она проводит рукой по его щеке, пальцем рисует контур губ, смотрит в его глаза. Охваченный романтическим порывом, он чуть заметно придвинулся к ней. Они так близки, что она чувствует тепло ее кожи, или это жар желания обжигает его? Антонио, не отрываясь, смотрел в глаза возлюбленной, пытаясь найти там ответ на вопрос, который задавал себе бессчетное количество раз: «Сможем ли мы быть вместе? Сквозь время, сквозь судьбы других людей, сквозь предрассудки и запреты, а, самое главное, сквозь свой страх?» Он ощущал, как их обоих сковывает страх. Их общий первобытный страх оказаться не таким и не такой в глазах друг друга. Рядом с Пепетой ему часто было не по себе. Он сомневался, считает ли она его достойным быть ее мужем или он недостаточно хорош для нее. Какая глупость! Она говорила, что любит его, а разве может любящий человек видеть твои недостатки? Вздор! Для него ты соткан из одних лишь достоинств. Он же не может любить тебя только за твой талант или твою улыбку. Он принимает тебя всего, самого, таким, какой ты есть, это и означает, что он любит тебя, он рад каждому твоему слову, взгляду, вздоху и движению. Он не критикует тебя, потому что считает тебя идеалом!

Эти мысли пронеслись в его голове на стремительной колеснице. Взглянув на сидящую напротив него Пепету, Гауди смутился.

– Почему Вы не хотите выслушать меня? Я смотрю сейчас в Ваши глаза, которые прекраснее всех глаз на свете, я слушаю Ваш голос, который пленительнее, чем любая музыка, я касаюсь Вашей руки, и это самое высшее удовольствие из тех, которые мне сейчас дарованы Богом.

– Антонио, прекратите, прошу Вас, – запротестовала рыжеволосая красавица. – Перестаньте, на нас все смотрят.

Он огляделся по сторонам и заметил несколько обращенных к ним заинтересованных взглядов. И он, и его спутница были людьми известными в городе, поэтому посетители ресторана украдкой продолжали следить за их беседой.

– Вы нужны мне, как воздух и солнце, – игнорируя ее запрет, продолжал мужчина. – Я не могу с Вами разлучаться. Я хочу…

– Антонио, наверное, Вы выпили лишнего, – Пепета оглянулась и махнула рукой, подзывая официанта. – Когда я приглашала Вас, я и не думала, что все так выйдет, Вы всегда такой милый, но не сегодня.

– Пепета, выслушайте меня! – воскликнул Гауди, но ее властный взгляд требовал немедленного повиновения, и влюбленный архитектор сдался. – Извините, я, очевидно, действительно выпил лишнего.

Гауди сидел, опустив голову, как пристыженный школьник. Он чувствовал, что вино на самом деле ударило ему в голову, но не окончательно лишило рассудка. Немного захмелев, он отважился выплеснуть все, что тяготило его уже многие дни. Но он ни минуты не кривил душой, пытаясь объясниться в любви той, к которой он испытывал глубокие и искренние чувства.

Сейчас, в полном одиночестве стоя по колено в воде вдалеке от города, он снова думал о своей возлюбленной. Он пытался выкинуть ее из головы и думать только о конструкции нового здания, о договоренностях по поставке мрамора для отделки фасада, о стеклодувах, задерживающих выполнение его заказа. Все эти мысли роились в его голове, но сейчас архитектура не могла затушить не на шутку разыгравшийся пожар чувств. Он всякую минуту ощущал ее присутствие, ему хотелось смотреть в ее глаза. Антонио с нетерпением ждал новой встречи с Пепетой и всеми силами души приближал это мгновение. Он звал ее сквозь время и расстояние, он хотел снова оказаться с ним один на один, чтобы никто не мог помешать их разговору. Он раздумывал, что скажет ей? Неудачная попытка признаться сильно пошатнула его уверенность в собственном красноречии. А, может быть, не надо ничего говорить? Кто сказал, что влюбленным всегда нужны слова? Теперь, когда она догадывается о его чувствах, должен ли он облекать свои желания в слова? Он так хотел пригласить ее в свой мир, в свои фантазии, посвятить в свои планы. Но сомнения, поселившиеся в нем в тот вечер, охлаждали пыл его сердца. Он видел тысячу вариантов развития их отношений, но ни один из них не выглядел хотя бы приближенным к реальности. Антонио осознавал, что это всего-навсего несбыточные мечты. Но он не мог отступить, не мог отказаться от своей любви. Определенно, он должен ей все сказать! Будет ли Пепета его слушать или опять убежит – это ее выбор, но он непременно должен с ней объясниться.

Глава 7. Щедрость

Щедрость. Великодушие того, кто имеет много и позволяет тому, кто не имеет ничего, получить все, что тот может.

– Часто ли вам удается сделать то, о чем вы долго мечтали? Что или кто помогает вам достичь цели, желаемого результата? Сегодня, уважаемые телезрители, мы начинаем новый цикл передач «В погоне за мечтой». О чем эти программы? Конечно, о мечте, но, главное, о том, как сделать так, чтобы ваша фантазия, пусть даже всем окружающим она кажется безумной, превратилась в реальность. Познакомившись с героями нашего шоу, даже если по натуре вы скептик, вы найдете ответ на этот вопрос, – Габриэль Крамер стоял в свете софитов, загадочно улыбался и говорил, глядя, прищурившись, в объектив телекамеры, словно разглядывая кого-то в глазок входной двери.

– Все, стоп! – внезапно он заслонился рукой от света и перестал говорить таинственным голосом. – Я выгляжу полным идиотом, несу совершенно околесицу, и почему-то мне никто об этом не говорит! Я – ученый с мировой известностью, популярный телеведущий, а выгляжу, как последний гламурный трепач. Кто написал этот текст? Где редактор?

Он быстро покинул съемочную площадку, и огромными шагами отправился на поиски козла отпущения, которого, вероятно, задумал порвать в клочья, как только что поступил с заготовленным текстом пилотной программы.

Когда Крамер был не в духе, вся съемочная группа теряла способность быть деятельной творческой командой. Группа единомышленников, снявшая под его руководством не один десяток программ, в которых Габриэль рассказывал о тайнах создания шедевров живописи и архитектуры, превращалась в нечто желеобразное, сходное с медузой, которую несет по воле волн. Да, надо отдать ему должное, такое случалось крайне редко. Габриэль Крамер, рассказывая о загадочных страницах в истории искусства, всегда был полностью сосредоточен на фактах, и не позволял себе или кому-то еще никаких негативных эмоций. Он почти никогда не впадал в истерику на рабочем месте, но, если все же это случалось, он был абсолютно непредсказуем. Никто не знал, что ему взбредет в голову. Иногда он приказывал полностью переснять материал, над которым работали несколько дней только потому, что ему не понравилась его собственная интонация или то, как на него был направлен свет. Как-то раз он распорядился уволить оператора, а когда тот покинул площадку, бросился за ним и попросил прощения. Никто не знал, чем закончится буря, поэтому, когда что-то выводило босса из себя, все предпочитали замереть и ждать благополучного разрешения ситуации.

Предлагать какие-либо идеи было абсолютно лишним. Все были в курсе, в такие моменты, единственное, что приносило Габриэлю облегчение, – противоречить всему, что он видит и слышит. Когда он говорил, что свет выставлен так, что зрители видят вместо его лица с тонкими чертами круглый промасленный блин, было бесполезно работать с освещением, ведь после перестановки ламп его осеняло, что дело вовсе не в этом. Вот теперь ему стало очевидно, что проблема в гриме. Тогда гример многослойно покрывала его лицо тональным кремом, и он был этим доволен, он не благодарил эту спокойную и умелую девушку, а бросался с нападками на декорацию в студии.

Однако никто и не думал жаловаться на Крамера или покидать его команду. Рейтинг всех его передач был стабильно высоким, как и гонорары, получаемые за них. Все предпочитали мириться со вспыльчивостью Габриэля, потому что уважали этого успешного, популярного на всю страну человека. Вряд ли в Америке можно было найти дом, где бы по вечерам не путешествовали по миру в компании обаятельного кареглазого телеведущего. Его манере поправлять очки, придающие ему солидности в его сорок два года, подражал едва не каждый второй молодой человек, мечтающий о славе. Всем казалось, что этот простой, но эффектный жест, сможет перевернуть их жизнь, заставит обратить на вас внимание, поможет стать знаменитым, как Габриэль Крамер.

И вот он, признанный мэтр телеэфира, запускает новый цикл передач. Многие из съемочной группы откровенно сомневались в ее успехе. Они спорили с Габриэлем, пытаясь доказать, что такой эксперимент может подорвать доверие ко всем его программам. Люди привыкли не сомневаться в истинности фактов, излагаемых телеведущим по той простой причине, что он их ни раз не обманул, а в его экспертном знании вопросов искусствоведения никто не сомневался. Коллеги пытались спорить, что сделать хорошее шоу, основное не на фактическом материале, а на догадках и мистике, будет весьма непросто, принимая во внимание имидж Крамера. Но он, как всегда, был очень убедителен и заразил всех своей идеей сделать программу на грани реальности и контакта с потусторонними сущностями. Он задумал невероятное шоу, которое будет основано на расследовании с участием экстрасенса. Маг, по замыслу Габриэля, будет общаться с духом человека, жившего около века назад в прямом эфире, и тот будет участвовать в жизни людей в наше время.

После долгих дебатов, Габриэлю удалось склонить команду на свою сторону. Продюсер телеканала также поддержал эту идею в надежде привлечь новых зрителей, интересующихся мистическими загадками и желающими испытать свою интуицию.

Начало проекта предсказуемо не было легким, поэтому недовольство босса было воспринято подчиненными как первый блин, который вышел комом. Никто не расстроился и не принял обвинения на свой счет. Оператор спокойно вздохнул и отправился на перекур, пока выпускающий режиссер вместе с взбешенным Крамером искали редактора, чтобы переписать текст.

Дав нужные указания, Габриэль своими огромными шагами мерил студию, стараясь успокоиться. Он понимал, что волнуется за судьбу этого проекта, потому что это не совсем обычная передача, и взялся он за нее отнюдь не с легким сердцем. Хотя свернуть с намеченного пути он не мог, не зря некоторые критики называли его «локомотивом телеэфира», какое-то неуютное чувство близкой опасности прокатилось по пищеводу. Желая избавиться от неприятного ощущения, Крамер несколько раз сглотнул и с благодарностью посмотрел на бумажный стаканчик с кофе, который протянул ему подошедший Фил Трентер.

– Спасибо, Габ, что взялся помочь, – улыбнулся Фил другу.

Эти простые и расхожие слова в тот момент оказались для него дороже всех бриллиантов мира. Габриэль с теплотой взглянул на друга, который всегда искренне верил в его успех и поддерживал во всем, а теперь Крамер платил ему той же монетой. И Фил понял и оценил это. «Пожалуй, стоит продолжать и не обращать внимания на беспочвенные предчувствия», – успокоил себя телеведущий.

Он широко улыбнулся и махнул рукой, словно бы говоря – «не стоит благодарности, это моя работа».

– Видишь, ничего не получается, какая-то глупость, – он поделился своими чувствами с другом. – Эзотерика, мистика, колдуны – это совершенно не мой жанр, да и вообще сейчас я не уверен, что мы это не зря затеяли.

Фил удивленно поднял брови и беспомощно развел руками.

– Ну, хорошо, не мы, а я это предложил, – признал его друг. – Согласен, но я же хочу помочь тебе.

Эти слова, а вернее тон, которым они были произнесены, обеспокоили Фила. Если шоу для Крамера было всего лишь проектом, от которого можно легко отказаться, поменять концепцию или отложить и искать вдохновения, то для него, архитектора Фила Третера, успех этой программы определял дальнейшую жизнь. Хотел бы он преувеличивать значение происходящего в этой студии, но, к сожалению или к счастью, это программа значила для него очень много. Он доверился другу, и теперь на карту были поставлены его амбиции, карьера, репутация. Делая глоток кофе и глядя на своего друга, нетерпеливо выхватывающего у редактора листок за листком, он корил себя за то, что всегда легко поддавался на уговоры Габриэля. Только сейчас, пожалуй, он рисковал сильнее всего.

«Неужели я бы и сам не справился? – в стотысячный раз спрашивал себя Фил. – Зачем нужно было все это придумывать? У меня достаточно знаний, а уж то строительство века, в котором я принимал участие, – это настоящая школа, даже университет инженерного дизайна и строительства». Фил любил об этом вспоминать, он считал себя избранным, потому что вместе с другими архитекторами участвовал в строительстве Бурдж-Халифа – на сегодняшний день самого высокого и величественного здания в мире, построенного человеком.

Когда он узнал об этом проекте, Трентер, не раздумывая, поехал в Дубай, потому что сейчас это не просто торговый город-порт, место, где торгуют жемчугом. Несколько десятилетий назад, когда здесь была найдена нефть, все изменилось, и правитель этого эмирата захотел превратить Дубай в один из самых значимых и привлекательных городов мира. То, что эмир попросил сделать архитекторов, звучало просто и понятно – построить самое высокое здание в мире. Это было в две тысячи третьем году. Фил тогда работал в чикагской фирме SOM, подразделении известной южнокорейской компании Samsung, с которой и был заключен договор на строительство величайшего в мире небоскреба. Руководство компании, отдавая дань его отличным знаниям в области архитектуры, предложило Филу войти в число тех, кто будет творить историю.

Разумеется, разработка проекта началась еще задолго до того, как они приехали на место. Бесконечные расчеты и чертежи тоннами копились на столах сотрудников SOM. Фил отлично помнил день, когда они приехали в арабскую страну. Несмотря на середину сентября, стояла невыносимая жара, более сорока градусов по Цельсию, когда они оказались на будущей стройплощадке посреди пустыни, где не было ни деревца, чтобы укрыться от палящего солнца. Они начали с исследования грунта, ведь первой проблемой, которую пришлось решать, была закладка фундамента. Архитекторы и инженеры понимали, что в пустыне нет столько камня, как, скажем, в Нью-Йорке или Чикаго. Нужно было предложить такое решение, которое бы подходило к местным условиям. Единственным выходом было использовать для строительства основания вертикального города висячие сваи, длина которых составляет сорок пять метров, и ввинтить их в песок. Такой вариант выглядел очень практичным с одной стороны и абсолютно невероятным с другой. Невозможно поверить, что столь высокое здание не имеет фундамента, плотно закрепленного в скальном грунте, как все ранее возведенные небоскребы.

Кроме того, как укрепить фундамент, инженеры и архитекторы долго ломали голову над тем, какой формы он будет. Основание столь высокого здания, открытого всем ветрам и песчаным бурям, не могло иметь обычную геометрическую форму. Квадрат, прямоугольник, круг не смогли бы быть устойчивой базой для небоскреба. И тогда Фил, которого с детства отец приучал наблюдать за природой в поисках ответов на свои вопросы, как делал это его кумир Антонио Гауди, по своему обыкновению отправился на прогулку, чтобы найти решение. Пройдя менее километра от стройплощадки, он внезапно понял, что видит решение, которое вся команда так долго искала. Когда он вернулся к остальным, в руках его был прекрасный белый цветок, источавший сладкий ванильный аромат. Взволнованно теребящий цветок Трентер был похож на влюбленного, ожидающего свою девушку, опаздывающую на свидание.

– Вот посмотрите, – взволнованно сказал он коллегам, – это панкраций.

Все внимательно смотрели на растение, состоящее из шести лепестков, ожидая пояснений.

– Это панкраций, лилия пустыни, – продолжал Фил. – Она описывается в Библии, в Песни Песней, как символ еврейского народа, потому что она имеет форму звезды Давида.

Все молча слушали его, и вдруг руководитель проекта, известный архитектор Адриан Смит, всплеснул руками:

– Кажется, я начинаю понимать, – воскликнул он. – Конечно, это идеальная форма фундамента! Она позволит нам возвести многоэтажное здание, которое будет очень устойчивым. Спасибо, Фил! Отличная работа!

И он похлопал Фила, все еще держащего цветок в руке, по плечу, а все остальные зааплодировали.

И строительство началось. Дни летели, и увлеченные работой люди, казалось, не замечали усталости. «Нас было около ста человек, – припоминал Фил, – а непосредственно на площадке ежедневно трудились двенадцать тысяч рабочих. Один этаж возводился за три дня! Это были невиданные темпы. Все понимали, что дорога впереди очень длинная, но все были заряжены идеей превзойти имеющийся рекорд, и построить здание, которое войдет в книгу рекордов Гиннеса.

И вот наступил тот день, который он запомнил навсегда. В конце дня было созвано общее совещание всех архитекторов, инженеров и дизайнеров, работавших на площадке в то время. На том совещании обсуждались первые итоги строительства и дальнейшие шаги. И вдруг Адриан Смит встал и сказал:

– Смотрите, мы же можем не просто перекрыть мировой рекорд, и построить башню высотой в пятьсот пятьдесят метров, как планировал наш заказчик, а возвести здание, которое будет намного превосходить все существующие по высоте. Мы можем подняться на более чем восемьсот метров! Смотрите…

В зале повисла напряженная тишина. Все внимательно следили за Адрианом, комментирующим расчеты и схемы. «В глубине души я в тот момент не верил в возможность создать город, приближавшийся к солнцу почти на километр», – признавался себе Трентер. И все-таки амбициозная команда смогла выполнить просьбу эмира, и самая высокая башня была открыта в две тысячи десятом году. Мир рукоплескал удаче строителей Бурдж-Халифа.

«Наверное, в пустыне я и подхватил эту лихорадку, – размышлял Фил. – Да, именно с тех пор мне нестерпимо хочется самому создать такое здание, о котором будут слагать легенды. А почему бы и нет?» Он снова ощутил то волнение, которое охватило его, когда он узнал, что чикагский магнат Дэн Кэдден объявил конкурс на проект здания для своей многомиллионной корпорации. Опираясь на свой солидный опыт, Фил Трентер надеялся, что сможет предложить ту идею, которая увлечет бизнесмена. Он проводил у чертежной доски целые дни, а когда голова отказывалась соображать, по старинной привычке гулял по парку, наблюдая за природой, подыскивая решения для своего проекта. В назначенный срок он отправил документацию на конкурс и стал ждать. Спустя всего неделю, Дэн Кэдден сделал официальное заявление. Собрав всех в офисе своего холдинга, он от души, хотя и довольно сухо, поблагодарил всех архитекторов, принявших участие в конкурсе. Он сказал, что был действительно впечатлен многими проектами, но все же не нашел среди них того, в который готов вложить свою душу и несколько миллионов долларов. Он прозрачно намекнул, что считает гений Антонио Гауди образцом достойным, но недостижимым для подражания, и что готов подождать еще несколько месяцев, если кто-нибудь из конкурсантов захочет предложить концепцию в духе знаменитого испанского зодчего.

Эти слова задели Фила за живое, ему хотелось ударить кулаком по столу и воскликнуть: «Доколе? Доколе ты будешь меня испытывать, Антонио Гауди?». В бессильном исступлении он только молча сжал кулаки. Соревнование с Гауди, которое отец передал ему вместе с генами, должно быть, будет длиться всю его жизнь.

Немного остыв, Трентер стал обдумывать услышанное от заказчика. С одной стороны, запрос Кэддена был не из легких. Спроектировать что-то столь же оригинальное, как архитектор, живший век назад, было сложно потому, что мир изменился, а с ним и мода, и строительные материалы, и методы строительства. С другой стороны Фил чувствовал, что должен принять этот вызов и вступить в противостояние с умершим, но оставшимся в памяти человеком. Он обязан справиться и победить в этой неравной борьбе, ведь за ним – современные знания, опыт строительства одного из уникальных сооружений двадцать первого века. Он не отступит, как тогда, в Дубае он будет двигаться только вперед.

Фил снова подумал о времени, проведенном на строительстве Бурдж-Халифа. Начало строительства было оптимистичным, но чем выше росла башня, тем больше проблем приходилось решать. В пустыне, открытой всем ветрам и песчаным бурям, строить здание высотой чуть ли не в километр было опасно. Нельзя было строить башню единой высоты и единой формы, потому что тогда конструкция была бы очень хрупкой, и сильный ветер мог сломать ее, потому что колебания стали бы слишком значительными. Поэтому здание, выглядящее таким гармоничным, построено ассиметрично. Немало проблем было и с внешними панелями. Стекло, из которого они изготавливались, должно было отражать тепло, ведь в Дубае всегда жарко, но пропускать свет и быть водо-, ветро– и пыленепроницаемым. «Да, что ни говоря, строительство чего-то экстраординарного – очень непростая задача. А вдруг я не справлюсь?» – страшная мысль закралась в сознание Фила и стала разъедать его, будто соль, брошенная на лед. – Да кто я такой, чтобы тягаться с великим Гауди?..»

– Фил, дружище, ты готов? – голос Габриэля заставил вернуться в съемочный павильон. – Он здесь, можно начинать.

Архитектор поднялся, взглянул на оживленного друга и сделал несколько шагов в указанном им направлении: «Вперед, у тебя все получается!»