Автор книги: Евгений Бажанов
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
11 мая 1997 года
…Вечером Натулька напомнила, что надо заняться публикацией книги Папули.
6 июня 1997 года
В газете «Сегодня» вышла Натулина статья по Корее, сократили примерно на 1 стр., выкинули некоторые важные абзацы, но в целом получилось ничего. Забегая вперед, скажу, что уже была реакция: хвалили мидовцы, передали, что на нее положительно отреагировал замминистра объединения Кореи г-н Мун, потребовал включить Н.Е. Бажанову в состав выступающих на сентябрьском семинаре в ИМЭМО. Что самое удивительное, Натульке звонил ее теперь уже бывший начальник Ванин и сказал, что эта статья должна стать программной для МИДа. До этого он с Натулей спорил, строил ей козни.
17 июня 1997 года
Наташа выступила на конференции по Каспию в Фонде российской внешней политики у В. Куликова. Выступление вызвало активно положительную реакцию у присутствующих. Засыпали вопросами, окружили после выступления корреспонденты новостных агентств, американцы, TV Японии, азербайджанский дипломат и др. Передала желающим текст выступления (который накануне, кстати, направила в «Общую газету»).
21 сентября 1997 года
…Натуля дала с десяток интервью по XV съезду Компартии Китая! Все получили позитивную оценку и журналистов, и публики!
17 февраля 1998 года
Натулю буквально атакуют журналисты, требуют интервью «Би-би-си», «США сегодня», «Ньюсуик», «Немецкая волна», «Эй-би-си». Есть и другие.
10 мая 1998 года
Извлек рукопись мемуаров о работе в ЦК, статьи из «Вокруг света» (в том числе о Сингапуре, 1973), памфлет о снятии с работы О.Г. Пересыпкина в 1993 году. Надо бы заняться опубликованием того, что пока пылится в архивах – это и Папулин труд, и цековские мемуары, и описание Сан-Франциско, и корейская тема. Следует, кроме того, навести порядок со статьями, книгами, дневниками, открытками, видео– и аудизаписями. Но если всем этим заниматься, то когда же зарабатывать, творить, да и просто жить? Ведь нам уже так много лет! Подавляющая часть активной жизни уже позади, осталось немного. И хочется же двигаться дальше, а не перебирать и пересортировывать прошлое!
26 июля 1998 года
Вчерашний день был продуктивнее пятницы: рассортировали все бумаги, много и плодотворно убирали в библиотеке, выкинули кое-что из ненужного. А ненужного накопили за минувшие годы массу – навезли из США буквально центнеры беллетристики, научной литературы, журналов, которые ни разу не открывали и уж теперь никогда и не откроем. Постепенно все выкидываем – сначала журналы, потом устаревшие работы по политологии, теперь беллетристику, справки. Собираемся сесть за мемуары, но все как-то не можем выкроить время. Пора. Начинаем писать гигантскую работу из многих глав, от Сочи и до ДА, включая все поездки за рубеж. Но так, чтобы самим приятно было читать, – с анализом национальных характеров, обычаев и проч. В рамках этого проекта можно публиковать статьи, главы. Но над проектом работать. Без такого стратегического плана теряется смысл жизни.
Кроме того, будем работать на следующих направлениях: 1) внешняя политика России; 2) теории международных отношений; 3) демократия; 4) Россия, внутреннее развитие; 5) АТР с акцентом на Китай, Корею, Японию; 6) Папулин труд; 7) публикация готовых, но еще неизданных трудов; 8) приведение в порядок опубликованных работ.
7 августа 1998 года
Вчера занимались мемуарами. Читали «Последний рубеж» в рукописи и изданной книге, делали выписки, продумывали, как можно материалы использовать – многое из того, что мы описывали, стало частью и российской действительности, в частности, рестораны «Макдоналдс», технология избирательных кампаний, супермаркеты и т. д. Поэтому подавать Америку надо в другом ключе, сравнивая, как те же самые институты работают в США и в России, размышляя о специфике бытия двух стран.
…Взялись за Папулин труд, начали его редактировать. Чтением увлеклись, интересно и полезно. 23 года работа лежит неопубликованная! Пора это безобразие устранить. Тем более что сейчас нет никаких препон. Это в 1970-х годах нас отфутболивали из всех издательств, ссылаясь на политику партии (тосты – крамола). Сейчас – печатай что хочешь, только плати.
Сегодня слушали передачу о религии в Армении и о национальном характере армян. Все-таки очень интересует эта тема – национальные характеры.
18 декабря 1998 года
…К нам просится Энди Качинс, с которым познакомились в Белоруссии в 1994 году. Тогда он работал в Фонде Макартуров и запомнилось то, что он, по его же словам, писал диссертацию о советско-китайских отношениях на наших с Натулей материалах (статьях, книгах).
2 января 1999 года
…С интересом читаем Бжезинского, находя сходство во многих его аргументах с теми, которые используем мы (в частности, воля государства к лидерству, славе как важнейший фактор экспансии и борьбы за власть в международных отношениях и т. д.). Многие вещи мы спонтанно нащупали и сформулировали в своих статьях: государства как главные действующие лица на мировой арене, их соперничество, чем оно может сдерживаться.
2 марта 1999 года
Наташа выступила по телевидению (ОРТ), азиатская тематика. Хвалят все, даже ректор Дипакадемии Ю.Б. Кашлев (что для него нетипично), Он заявил, что Н.Е. Бажанова анализировала ситуацию в Азиатско-Тихоокеанском регионе лучше любого именитого политолога.
9 июня 1999 года
Вчера Наташа выступила на конференции – 12-й неформальной российско-американской встрече с делегацией Стэнфордского университета (Комитет ученых за глобальную безопасность). Тема: Стратегическая безопасность в АТР. Говорила по-русски, а затем сама себя же переводила. После встречи – банкет, в ходе которого выяснилось, что Наташино выступление очень понравилось практически всем – и нашим, и американским военным. После банкета пили пиво на углу Ленинского и ул. Д. Ульянова. А до конференции, проходившей в том же районе, подходили к нашей старой квартире. Испытывали сильные ностальгические чувства. Красивый, зеленый район, а главное, что с ним связана значительная часть жизни. И эта часть безвозвратно ушла – отсюда ностальгия.
25 июля 1999 года
…Почитали материалы, и нам опять захотелось писать что-то солидное. Иногда что-то увиденное, услышанное или прочитанное возбуждает какие-то романтичные струнки в душе, вспыхивает желание написать что-то художественное, ностальгическое о детстве, наших путешествиях. Но тут же гаснет. Кому все эти старания нужны? Разве нас кто-то читает?
Дополню картину востребованности и признания Наташи на ниве науки отдельными письмами, полученными тогда Наташей из-за рубежа.
9 февраля 1997 г.
Уважаемая доктор Бажанова!
Приглашаем Вас как ведущего российского корееведа на симпозиум «Две Кореи и США» (20–21 марта 1997 г.). По всем признакам симпозиум привлечет большое внимание со стороны научных, политических, деловых и журналистских кругов. Учитывая же калибр наших участников (включая Вас), публикация материалов симпозиума внесет значительный вклад в понимание трудной ситуации на Корейском полуострове.
* * *
6 апреля 1997 г. Уважаемая госпожа Бажанова!
Давно мы с Вами не виделись. И очень многие читатели газеты «Чжун’ян жибао» основательно соскучились по Вашим прозорливым и глубоким статьям. Очень надеемся, что Вы возобновите свою роль обозревателя газеты, давая возможность жителям Тайваня открывать для себя подлинную Россию и реальную суть российской внешней политики…
* * *
29 августа 1997 г. Уважаемая доктор Бажанова!
Спасибо за идеальную организацию в Москве совместного семинара «Ситуация в Северо-Восточной Азии и судьба Корейского полуострова» (19–20 августа с.г.).
Благодаря Вашим личным усилиям семинар получился очень продуктивным. Надеемся на продолжение научного диалога по актуальным темам.
Пока же хочу попросить разрешения на публикацию Вашего впечатляющего доклада на конференции в журнале нашего Института, пользующегося большой популярностью в политических кругах Республики Кореи, а также в Японии и Китае…
* * *
2 сентября 1998 г. Уважаемая Наталья!
С огромным удовольствием прочитал твою очередную работу по Северной Корее. Как и все твои исследования, она открывает нам глаза на реальную обстановку на Корейском полуострове.
* * *
27 июля 1999 г. Уважаемая доктор Бажанова!
Пишу Вам, чтобы узнать, заинтересованы ли Вы занять в Брукингском институте, одном из ведущих исследовательских центров в области международных отношений в США, должность приглашенного ученого сроком на один год.
Мы приглашаем на такие должности наиболее видных представителей политической науки всего мира…
Будем польщены, если Вы дадите свое согласие…
* * *
4 августа 1999 г. Дорогие Наталья и Евгений!
Я очень расстроен, что вы не сможете в этом году прибыть в Стэнфордский университет для исследований и преподавания…
Что касается Ани Нестерук, раз вы рекомендуете ее, высоко отзываетесь о ее научных достижениях и владении английским языком, то Стэнфорд примет девушку на стажировку. На сей счет не беспокойтесь…
* * *
16 сентября 1999 г. Уважаемая доктор Бажанова!
Мне доставляет большое удовольствие пригласить Вас принять участие во втором симпозиуме «В поисках мира в Северо-Восточной Азии», который пройдет здесь в Киото, в нашем Университете, с 15 по 17 декабря 1999 г.
Мы хотели бы услышать Ваши взгляды на обстановку на Корейском полуострове и Ваши рекомендации относительно снижения напряженности и установления прочного мира в Корее.
* * *
23 ноября 1999 г. Дорогой Евгений!
Наша общая книга по ядерной проблеме на Корейском полуострове вышла, и я высылаю вам два экземпляра… Получилось вроде бы неплохо… Обратите особое внимание на предисловие, в котором такой высокопоставленный эксперт, как Митчелл Рейс, называет главы, написанные Наташей и тобой, лучшими в этой коллективной российско-американской монографии…
В заключение главы прилагаю тексты трех важнейших исследований (эссе), опубликованных Наташей в 1999 году:
О ТЕНДЕНЦИЯХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ НА ПОРОГЕ XXI СТОЛЕТИЯ
(Опубликовано в виде брошюры. М.: Научная книга, 1999)
1. Концепции
Из названия данной работы у читателя может сложиться впечатление, что автор собирается предсказывать будущее. Я, однако, не буду этого делать, ибо предугадать развитие международных отношений практически невозможно. В справедливости такого пессимистического вывода Вы легко убедитесь, ознакомившись, например, с высказываниями политиков, ученых и журналистов различных стран в конце XIX столетия. В них, увы, нет даже намека на главные события нашего века.
Теоретики не смогли предвидеть, что после довольно мирной второй половины XIX столетия европейские страны ввергнутся в ХХ веке в два кровопролитнейших мировых конфликта. Никто представления не имел, что в России возникнет большевистская партия, которая захватит власть и создаст сверхмощную коммунистическую державу, мировую социалистическую систему и международное коммунистическое движение. Полной неожиданностью явилось и то, что немецкий народ, давший миру в XIX в. романтических поэтов и композиторов, гуманистичных философов, дружно проголосует за Гитлера и с энтузиазмом займется захватом чужих земель и геноцидом.
Сюрприз преподнесли японцы. До этого о них знали только как о мастерах чайной церемонии и икебаны, и вдруг Япония развернула агрессию против фактически всего Азиатско-Тихоокеанского региона, включая гигантские Соединенные Штаты. Еще одно удивительное событие начала ХХ столетия – падение Срединной (китайской) империи, до этого незыблемо простоявшей два тысячелетия. За этот период времени успели возвыситься, а затем развалиться более чем на семьдесят государств Римская и Османская империи. Возникли и бесследно исчезли десятки других империй. А с Срединной ничего не делалось. И вот ушла в небытие и она, уступив место весьма странному маоистскому государству, в котором безумные хунвейбины со страстью крушили утонченную цивилизацию предков.
А знал ли кто-то, какая судьба постигнет в нашем веке колониализм? До этого иметь колонии было очень почетно и все крупные державы боролись за право контроля над чужими землями. Однако к середине ХХ в. колониальная система не только рухнула, но сам колониализм был объявлен мировым сообществом вне закона.
Тем не менее, несмотря на неэффективность международно-политических прогнозов, изучать тенденции мирового развития необходимо, чтобы выявлять те возможности, которые открываются перед человечеством, и видеть те преграды, которые могут помешать реализации этих возможностей. Только на такой основе и можно попытаться подготовиться к будущему, выработать более-менее осмысленную линию поведения.
Сейчас, в конце ХХ столетия, вроде бы есть некоторый резон для удовлетворения. Самый кровопролитный и жестокий век в истории завершается в условиях преобладания мира. Покончено с ракетно-ядерным противостоянием великих держав и разделением мира на два антагонистических блока. На путь демократии и рыночных преобразований вступили многие нации Евразии, Латинской Америки и других районов, которые до этого жили в условиях несвободы.
Вместе с тем есть отчего и тревожиться. Распалась великая держава Советский Союз, и все постсоветское пространство переживает мучительный процесс приспособления к новым геополитическим, идеологическим и экономическим реалиям. Взорвалась после десятилетий спокойствия ситуация на Балканах, болезненно напомнив о событиях, приведших к развязыванию Первой мировой войны. Конфликты вспыхивают на других континентах. Ползучий финансовый кризис из места своего зарождения в Азиатско-тихоокеанском регионе приближается к основным экономическим центрам планеты. С точки зрения долгосрочной перспективы особенно опасно то, что прежняя система международных отношений, базировавшаяся на балансе сил двух сверхдержав, распалась, а новая еще не сложилась. Отсутствие системы может порождать анархию и противоборство на мировой арене.
Так в каком же все-таки направлении движется человечество? На данный счет выдвигаются самые различные концепции. Главные из них стоит упомянуть уже хотя бы потому, что они, овладевая умами политических и общественных лидеров, могут становиться материальной силой, реально влиять на развитие событий.
В 1990 г. американский политолог Фрэнсис Фукуяма объявил о грядущем “окончании истории”. Он утверждал, что уже в ближайшем будущем падут последние антизападные бастионы в лице СССР и КНР и западная модель общества, западные ценности станут достоянием всего человечества. Конфликты будут иметь место, но главным образом экономические, за лидерство между наиболее развитыми государствами.
С Фукуямой категорически не согласился другой американский политолог – Самуэль Хантингтон. С его точки зрения, мир в XXI в. расколется на восемь цивилизаций (западная, конфуцианская, японская, исламская, православно-славянская, индуистская, латино-американская, африканская), которые будут бороться за “место под солнцем”. Там, где цивилизации соприкасаются друг с другом, суждено литься крови, как в Боснии, Кашмире, на Кавказе. Хантингтон полагает, что сила Запада и привлекательность западных ценностей будут уменьшаться и Западу придется привыкать к тому, что он уже не сможет, как раньше, навязывать свои порядки другим обществам.
Профессор Франк Пфеч убежден, что в следующем столетии возобладают не цивилизационные, а экономические конфликты между региональными организациями. Есть ученые, которые считают, что на первый план выйдут споры из-за скудеющих ресурсов, плодородных земель, доступа к водам Иордана, Нила, Ганга, Евфрата и Тигра, овладения залежами металлов, нефти, газа и т. д. Еще одно мнение – смещение эпицентра конфликтов на борьбу за контроль над ядерным оружием между теми, кто им уже владеет, и теми, кто стремится присоединиться к ядерному клубу. Следующая концепция предполагает обострение конфликтов по линии Север – Юг, попытки бедных стран, объединившись, отнять нажитое у богатых.
Получила распространение и школа взглядов, полагающая, что главная угроза миру и стабильности будет исходить от внутренних катаклизмов в возрастающем количестве государств. Профессор Ханс Магнус Энценсбергер выдвинул теорию “молекулярных гражданских войн”. В плотно заселенных, бедных районах крупнейших городов мира, отмечает Энценсбергер, накапливается огромный потенциал насилия. Банды озлобленной, безработной и безыдейной молодежи будут крушить все вокруг и в конце концов спровоцируют гражданские войны.
Политолог Роберт Каплан в своей “теории хаоса” предвидит крушение социальных институтов по всей планете, ослабление государств и разрастание до тотальных размеров грызни между кланами, племенами, преступными синдикатами и т. д. Мир вернется в каменный век.
В каждой из упомянутых теорий содержится, очевидно, доля истины. С завершением холодной войны угасла самая страшная угроза жизни на земле – угроза глобальной термоядерной катастрофы, и, может быть, это уже почти “конец истории”. С другой стороны, вполне зримы вспышки насилия на межцивилизационной основе; в самом деле распались некоторые государства, а кое-где даже разразились гражданские войны.
Тем не менее, как представляется, главными действующими лицами на мировой арене являются и будут оставаться в XXI в. государства. У цивилизаций и регионов нет единых правительств, парламента, армии. У государств – есть, и все упомянутые институты формируют, реализуют и защищают государственные интересы, которые весьма комплексны, многогранны, разнообразны. Эти интересы далеко не всегда совпадают с цивилизационными, региональными и прочими векторами, поэтому государства зачастую соперничают и конфликтуют с соседями, близкими им по этническим, религиозным и другим признакам.
Приведем характерный пример. Ирак и Кувейт – два арабских исламских государства, расположенных рядом друг с другом. И тем не менее они враждуют. Почему? Да потому, что Ирак желает поглотить Кувейт. В итоге государственные интересы Ирака и Кувейта входят в непримиримое противоречие. Вместе с тем и у Ирака, и у Кувейта довольно хорошие отношения с Россией и Украиной, расположенными совсем в другой части земли и принадлежащими к абсолютно иной цивилизации. Причина? Отсутствие столкновения государственных интересов. А вот Москва и Киев, несмотря, наверное, на беспрецедентную взаимную близость в духовной, этнической и других областях, конфликтуют. Причина все та же: межгосударственные разногласия и противоречия.
Примеров такого рода можно приводить сколь угодно много. Поэтому есть все основания утверждать, что жизнь на земле определяется и будет определяться впредь взаимоотношениями государств, которые продолжают сотрудничать или ссориться, движимые самыми различными мотивами: экономическими, идеологическими, историческими, великодержавными и т. д. И в конечном счете возможности и позиции государств будут по-прежнему зиждиться на их совокупной мощи.
2. Сверхдержавы реальные и потенциальные
Значительную часть второй половины XX столетия мир характеризовался биполярностью, решающую роль играли две сверхдержавы – СССР и США. К сегодняшнему дню уцелела лишь одна сверхдержава, и кому-то в самом деле кажется, что наступает эра беспредельного американского господства «Пакс Американа».
Соединенные Штаты, несомненно, имеют основания претендовать на роль мощнейшего центра силы на длительную перспективу. Они создали колоссальный экономический, военный и научно-технический потенциал, который, судя по оценкам специалистов, будет расти и дальше. Влияние США проецируется на главные сферы жизни современного мира.
В основе мировой экономики лежит сейчас американская неолиберальная модель. В сфере ее притяжения в большей или меньшей степени находятся все страны, а те отдельные режимы, которые пытаются оставаться в изоляции (КНДР, Куба), несут потери. В руках Вашингтона эффективные рычаги управления хозяйственными процессами на земном шаре – МВФ, МБ, ВТО, доллар и т. д. Нынешний финансовый кризис в Азиатско-Тихоокеанском регионе лишь оттеняет лидирующую роль США. Южная Корея, Индонезия, Малайзия и даже Япония вынуждены опираться в его преодолении на американскую помощь и в соответствии с требованиями и советами из-за океана еще шире раскрывать свои экономические системы.
В военной сфере Америка тоже вырывается вперед. Несмотря на сокращение в последние годы расходов на оборону на 40 %, Соединенные Штаты по-прежнему тратят на эти цели сумму, во много раз превышающую аналогичный показатель для других ведущих держав. В 1999/2000 финансовом году военный бюджет Вашингтона составит 260 млрд долл. Для сравнения весь российский бюджет на 1999 г. равняется 20 млрд долл.
В США создаются все более совершенные виды ракетно-ядерного оружия и средств ведения войны. В Пентагоне даже начинают опасаться, как бы другие члены НАТО не отстали настолько, что совместные действия союзников стали бы невозможными. Американцы требуют от партнеров по Североатлантическому альянсу повышать уровень средств управления, разведки и связи, космического наблюдения за поверхностью земли, средств проекции силы, высокоточных боеприпасов и т. д.
Соединенные Штаты остаются единственной державой, чьи войска продолжают дислоцироваться в больших количествах в ключевых регионах – 113 тыс. военнослужащих – в Европе, 92 тыс. – в Японии и Южной Корее, 10 тыс. – в Саудовской Аравии. Что особенно важно, так это способность проецировать силу, т. е. стремительно развертывать боевые порядки и наносить массированный удар по противнику почти в любой точке земного шара. Пентагон заявляет, что может одновременно вести две крупные войны, например в Корее и районе Персидского залива, и быстро их выиграть.
Экономические и военные позиции Вашингтона за рубежом подкрепляются его огромным политическим влиянием. Практически все наиболее процветающие государства современного мира, контролирующие 77 % мировой экономики, относятся к числу союзников или ближайших друзей США. По существу, сложилась реальная и обширнейшая американская зона влияния, состоящая из государств, которые приемлют лидерство Вашингтона и будут заинтересованы в нем и впредь. В эту зону входят Западная Европа, часть Азиатско-Тихоокеанского региона, Латинской Америки, Ближнего Востока.
Многие американские подопечные брюзжат, огрызаются, но о разрыве с патроном не помышляют. Они нуждаются в стратегической поддержке и экономическом партнерстве со стороны США. Можно ли себе представить, чтобы японцы согласились на английское военное присутствие на своей территории, а англичане, скажем, на испанское? Американское же приемлемо для Японии и Англии, равно как и для многих других стран. Появилась, кроме того, большая группа государств в Центральной и Восточной Европе, которые изо всех сил стремятся войти в зону влияния США. Что же касается противников Вашингтона, то, как считают в Белом доме, «их мало, они слабые и изолированные»[11]11
Strategic Assessment 1998. Washington D.C.: National Defense University, 1998. P. 12.
[Закрыть].Мощное воздействие оказывают Соединенные Штаты на внешний мир в сфере информации, образования, науки и массовой культуры. Даже такие в высшей степени цивилизованные и гордые нации, как, например, французская и китайская, черпают мировые новости из американских СМИ, считают образцом для подражания вузы и исследовательские центры США, увлекаются продукцией Голливуда.
Важно и то, что Америкой накоплен огромный опыт лидерства и у нее не просто сохраняется, но даже усиливается воля руководить другими. Согласно опросам общественного мнения, только 30 % американцев предпочли бы изоляционизм, в то же время большинство (65–70 %), полагает, что национальные интересы требуют активного участия Соединенных Штатов в мировых делах.
Вашингтон разделяет все страны земного шара на четыре категории: «сердцевинные», или «стержневые» (core states), «переходные» (transition states), «буйные» (rogue states) и «потерпевшие неудачу» (failed states). «Стержневые» государства – это те, которые имеют развитую демократию и процветающую рыночную экономику, тесно сотрудничают с США и приемлют американское лидерство. С точки зрения нынешней вашингтонской администрации, к «стержневым» государствам относятся вся Западная Европа, Япония, Южная Корея, Тайвань, Израиль, Турция.
«Переходными» государствами называются те, которые встали на «правильный путь» демократизации и свободной экономики и движутся вперед. Таких стран очень много, но их успехи разнятся. Восточная Европа, особенно новые члены НАТО – Чехия, Польша и Венгрия, а также Словения, балтийские страны, уже вот-вот превратятся в «стержневые» государства. Все ближе к «заветной цели» некоторые государства Юго-Восточной Азии (Сингапур, Таиланд, Малайзия); Ближнего Востока (Египет, Иордания, Кувейт). Многие страны Латинской Америки на поверхности выглядят почти как «стержневые», но их демократия и социально-экономическое положение далеки от идеала: в политической жизни процветают коррупция, элитизм, кумовство, насилие, преклонение перед военными; экономика в этих странах не сбалансирована, там сохраняется напряженность из-за вопиющего социального неравенства, преступности, всесилия наркобаронов, беспомощности судебной системы и т. д. В Африке движение в сторону «стержневой» зоны лишь начинается, и перспективы этого процесса не представляются американцам радужными. В зоне СНГ, по мнению США, с перспективами дела обстоят лучше, но борьба за «стержневые» идеалы там лишь начинается.
Особое значение придают в Вашингтоне эволюции трех крупнейших «переходных» государств – Китая, Индии и России. Американцы отмечают, что Китай добился большого прогресса в экономике, Индия имеет развитую и устойчивую демократию. Россия же, несмотря на продвинутость реформ, представляется Вашингтону страной, которая из-за глубокого кризиса в экономике и организованной преступности имеет туманные перспективы. В США сетуют также на то, что Россия и Китай противятся тесной смычке со «стержневой» зоной, стремятся играть роль контрбаланса американскому влиянию в мире.
В любом случае Соединенные Штаты не теряют надежды добиться превращения всех «переходных» государств, включая Россию и Китай, в «стержневые», т. е. их присоединения к американской зоне влияния. Для достижения этой стратегической, и во многих случаях отдаленной, цели имеется в виду использовать силу примера, материальную помощь, политическое и идеологическое воздействие, интенсивные контакты во всех областях, а когда надо – уговоры и давление. Предполагается все шире подключать к реализации поставленной цели союзников.
«Буйными» режимами в Вашингтоне называют такие, которые отвергают демократию и рыночную экономику, нарушают нормы международного права, третируют соседей и враждебно относятся к США. В американском списке «буйных» государств фигурируют, в частности, Ирак, Иран, Ливия, КНДР, Судан, Нигерия, ДРК, Югославия. К таковым якобы примыкает Белоруссия. С подобными государствами американцы полны решимости бороться, не отказываясь при этом дополнять стратегию «кнута» тактикой «пряника». Конечная задача стратегии на данном направлении – сломать «буйные» режимы и поставить их на «переходный» путь. Причем США готовы, если надо, действовать самостоятельно, без санкции ООН, пресекая нежелательные действия «буйных» государств.
Государствам, «потерпевшим неудачу», Соединенные Штаты в принципе готовы помогать, но в первую очередь тем, которые имеют существенное значение для интересов «стержневой» зоны. На данном этапе это Албания и Босния.
Итак, Вашингтон в конечном счете хотел бы создать на планете «Пакс Американа», мир, живущий по американским законам, правилам и обычаям, привязанный к США в экономическом, политическом и военном отношении.
Причем это не просто желание, это государственная идеология, на основе которой осуществляется государственная политика. Деятельность Соединенных Штатов во много напоминает ту, которой занимался в свое время Советский Союз. Официальная идеология правящей коммунистической партии исходила из того, что человечество должно осуществить переход от капитализма к социализму как более прогрессивному общественному строю.
ЦК КПСС видел свой долг в руководстве этим историческим процессом. Хотя к 70–80 гг. даже в самой верхушке правящей партии появилось немало сомневающихся в перспективности и более того правомерности такого курса, тем не менее гигантский идеологический и государственный аппарат великой державы продолжал исправно, денно и нощно, реализовывать коммунистическую стратегию на практике: Москва поддерживала социалистические перевороты, оплачивала счета зарубежных единомышленников, готовила антиимпериалистические кадры, снабжала оружием бойцов национально-освободительных движений, посылала войска за рубеж для подавления контрреволюционных мятежей, клеймила неоколониалистов с трибуны ООН, издавала теоретические труды, рисовавшие светлое будущее во всех красках.
Теперь Вашингтон напрягает все силы своего мощного, многочисленного и квалифицированного аппарата на реализацию американского варианта светлого будущего для человечества. В американской столице многие, конечно, отдают себе отчет, что «Пакс Американа» лишь идеал, который вряд ли когда-то станет реальностью и тем более не является таковым сейчас. В официальных материалах Белого дома неизменно проводится мысль, что не стоит грубо навязывать другим американские ценности и что у современной Америки не хватает сил и ресурсов руководить всеми и всем. Надо, мол, не командовать, а подталкивать других на верный, выгодный, удобный для США путь.
В целом, несмотря на усиление США после окончания холодной войны, мир вряд ли станет однополюсным. Да и как может руководить Вашингтон почти двумястами государств и человечеством, насчитывающим 6 млрд человек? Есть государства, которые не просто способны сопротивляться американскому контролю, но стремятся сами быть лидерами, выполнять роль центров силы.
Возьмем Россию. В принципе то, что США желают россиянам, мы желаем сами себе – создать в нашей стране здоровую демократию и процветающую рыночную экономику. Так что речь не идет, как в прошлом, в коммунистические времена, о навязывании нам из-за океана чуждой идеологии. Проблема в другом. Россия, заимствуя западную модель развития, не желает при этом превращаться в младшего партнера Вашингтона, входить в зону его влияния. Как следствие, даже сейчас, в пору своего внутреннего кризиса, Россия остается вне американского контроля.
Но способно ли российское государство вернуть себе «сверхдержавный статус»? Ведь по своей совокупной мощи оно спускается все ниже в мировой «табели о рангах». Думается, однако, что основания для оптимизма все же есть.
Россия не впервые в своей истории попала в сложное положение. Достаточно вспомнить период большевистской революции и последовавшей затем Гражданской войны. Мы сетуем, что наше государство сейчас ослабло. Но в 1918–1920 гг. вообще не было единого российского государства. Империя Романовых распалась на противостоявшие друг другу лагеря, большевики засели в Петрограде, Деникин окопался на юге, Колчак хозяйничал в Сибири и т. д. Нам печально, что нынешняя Россия переживает полосу жесткого социально-экономического кризиса. Но в революционную эпоху экономики просто не существовало, не говоря уже о каких-то социальных благах. Люди не работали, а убивали друг друга. Еще одним фактом современной жизни является снижение веса и роли Москвы в международных отношениях. Но было ведь гораздо хуже. Россию просто перестали считать субъектом международного права, и по ее территории бродили армии оккупантов: англичан, французов, немцев, японцев, американцев и прочих, многие из которых ставили перед собой четкую цель аннексировать ту или иную часть рухнувшей империи.
И несмотря на такие перипетии судьбы, Россия быстро встала на ноги и уже через каких-то три десятка лет превратилась в сверхдержаву, которая в тандеме с США доминировала в мире на протяжении почти всей второй половины ХХ столетия. Растеряла ли современная Россия те «козыри», которые позволили СССР набрать мощь и стать лидером?
Нет, не растеряла, таких «козырей» теперь даже больше. У России огромная территория и расположена она в «сердцевине» самой важной части мировой цивилизации, Евразии, охватывающей Европу и Азию. Россия располагает уникальной кладовой природных ресурсов, которые в XXI в. лишь возрастут в цене. Причем эти ресурсы сосредоточены в Сибири и на Дальнем Востоке, в непосредственной близости к рынкам сбыта, которые особенно в них нуждаются (Китай, Япония, Корея, страны АСЕАН). Следующий «козырь» сегодняшней России – это ее интеллектуальный потенциал, которого у СССР в 20-х годах не было. Наша наука, несмотря на переживаемые трудности, способна сохранить лидирующие позиции.
Огромное значение имеет российское военное могущество. Большевики воссоздавали державу в условиях постоянной и нараставшей угрозы извне, которая в конце концов реализовалась в виде тотальной агрессии, массового уничтожения наших граждан, разрушения экономического потенциала страны. Ныне же и в обозримой перспективе ни одна крупная внешняя сила не в состоянии угрожать существованию российского государства, ибо оно обладает мощнейшим ракетно-ядерным «кулаком». Да никто из других держав и не демонстрирует намерения на нас нападать.
Заслуживает внимания и следующее обстоятельство. Большевистское правительство выбрало далеко не самую эффективную из известных стратегию развития, она-то в конечном счете и привела страну в тупик. Ныне же стратегия, нацеленная на построение рыночной, открытой экономики, гораздо перспективнее. Другое дело, что до сих пор не удается создать работающую рыночную модель, но ведь рано или поздно должно получиться. Получилось же у Западной Европы, Японии, Южной Кореи, Тайваня, получается у КНР и многих других государств.
Примечательно также и то, что ни распад СССР, ни экономический упадок, ни социальные невзгоды, ни межэтнические противоречия, ни потеря союзников не изменили психологии россиян – они, в своем большинстве, страстно желают, чтобы Россия возродилась в качестве великой державы. Подобного настроя не встретишь, пожалуй, больше нигде. Даже в США тема американского величия не столь волнует широкие массы людей.
Великодержавные тенденции стимулируются тем, что Индия, Ливия, Куба и десятки других стран заинтересованы в активности российской дипломатии. Что особенно впечатляет Кремль, так это позиция тех режимов, которые не питали к СССР добрых чувств. Израиль, Саудовская Аравия, Оман, Аргентина, Малайзия и другие подчеркивают важность России как противовеса слишком возросшему влиянию США, как посредника в урегулировании региональных конфликтов.
В возрождении величия Москвы существует, очевидно, и объективная потребность – без ее стабилизирующей роли бескрайние просторы постсоветского пространства в долгосрочной перспективе обречены на хаос и отсталость. Никакая из бывших советских республик (за исключением, возможно, прибалтийских) не сможет «прибиться к другим берегам». Из-за экономической взаимозависимости, перемешанности населения, культурных традиций, потребностей обеспечения безопасности независимые республики вновь потянутся к России, как Франция или Мексика тяготеют к США (сколь бы французы или мексиканцы ни поносили американцев за всевозможные реальные или воображаемые пороки).
Примечательно, что немалое число аналитиков на Западе придерживаются именно такой точки зрения. Так, в работе «Новая внешняя политика России», изданной в 1998 г. под эгидой влиятельного американского Совета по международным отношениям, говорится: «В обозримом будущем ни одно государство не овладеет таким сочетанием интересов, силы и доступа к южному ближнему зарубежью[12]12
Имеются в виду Закавказье и Центральная Азия.
[Закрыть], чтобы выступить там в роли противовеса России. Ни США, ни другие западные державы, ни международные организации (НАТО, ОБСЕ) не смогут ослабить доминирование России в южном ближнем зарубежье[13]13
The New Russian Foreign Policy / Edit. M. Mandelbaum. New York, 1998. P. 101, 102.
[Закрыть].Есть, впрочем, в США и другая точка зрения, гласящая, что сила России и дальше будет уменьшаться и Москва не сможет ни руководить другими, ни служить моделью развития[14]14
See: Strategic Assessment. 1998. P. 10; Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1998. C. 108–148.
[Закрыть].В отличие от второй половины ХХ столетия в следующем веке на карте мира может появиться еще одна полнокровная сверхдержава – Китай. Его козыри: колоссальное население; безудержно растущий уже два десятилетия экономический потенциал; присоединение к КНР «малых азиатских драконов» Гонконга и в 1999 г. Макао; все более тесная экономическая привязка к материковому Китаю преуспевающего Тайваня и многочисленной (50 млн человек) диаспоры в различных районах земного шара; беспрецедентные традиции государственности и лидерства (Китай существует четыре тысячи лет, из них более трех тысяч лет доминировал над окружающими народами).
Есть мнение, что у Китая даже больше шансов стать сверхдержавой, чем у России. При этом ссылаются на следующие обстоятельства. В КНР проживает сейчас свыше 1230 млн человек, в то время как в России только 148 млн человек. Средние темпы роста китайской экономики в 1980–1998 гг. составили 9 %, в России же размеры народного хозяйства сокращаются на протяжении всех 90-х годов. Как следствие, ВНП Китая уже почти в два раза больше российского (700 млрд долларов против 370 млрд долларов). Иностранные инвестиции в экономику Китая достигли 37 млрд долларов, в нашу же не превышают 3 млрд долларов. В обозримой перспективе Китай может превратиться в страну с самой большой в мире экономикой.
Китайцы отстают в военной сфере – их ракетно-ядерный арсенал насчитывает всего лишь около ста зарядов, но в последние годы Пекин активно наращивает и модернизирует все компоненты оборонного потенциала, в том числе и ядерные силы. Следует учитывать и то, что на современном этапе, когда в мире нет глобальной конфронтации, роль военной составляющей в совокупной мощи государства менее важна.
Правда и то, что Китай испытывает определенные трудности во внутреннем развитии – неэффективный государственный сектор промышленности, неравномерность развития различных регионов, слабая финансовая система, высокий уровень безработицы, социальное расслоение, коррупция и т. п. Тем не менее в целом Китай продолжает на всех парах двигаться вперед по пути экономического прогресса, сохраняя политическую стабильность.
Важно и то, что у китайцев после во многом неудачного ХХ столетия, когда иностранные державы зачастую понукали Срединной империей, вновь проснулся инстинкт величия. И появилась непоколебимая уверенность в собственных силах. В первой половине 80-х годов китайские политические деятели жаловались, что живут под дамокловым мечом советской угрозы. Для образности речи говорили даже, что «не спят от страха по ночам, а днем не могут кушать, ибо палочки для еды не слушаются их дрожащих рук». Сейчас те же политики в частных беседах заявляют, например, что им безразлично, кто будет следующим Президентом России, ибо «ни Зюганов, ни любой другой российский политик не посмеют выступить против КНР».
А один китайский чиновник, разъясняя разницу между регулярной китайской армией и народным ополчением в провинции Чжэцзян, заметил: «Ополчение гораздо слабее, чем регулярные войска, но, разумеется, сильнее российской армии». Другой чиновник из провинции Фуцзянь, что напротив острова Тайвань, так ответил на вопрос о том, страшно ли было во времена эскалации напряженности в Тайваньском проливе весной 1996 г.: «Страшно было американцам; они послали к берегам Тайваня авианосцы, понимая, что если начнется заваруха, то мы не только мокрого места не оставим от этих кораблей, но пощекочем нервы всей Америке».
Великодержавные планы не афишируются в Китае на официальном уровне. Напротив, китайские лидеры всячески подчеркивают, что КНР пока всего лишь одно из развивающихся государств, все еще сравнительно слабое и отсталое и что, даже когда Китай станет по-настоящему могущественным и богатым, он не будет стремиться к гегемонии, к контролю над другими народами. Тем не менее, если почитать статьи китайских журналистов и особенно ученых, то они буквально пропитаны жаждой руководить миром и уверенностью, что великому Китаю уготована сия роль в грядущем столетии. Утверждается, например, что Китай – это та сила, которая помогла третьему миру «встать во весь рост и бросить вызов богатым странам», что «в XXI столетии центр тяжести человечества переместится в Азию, где будет возвышаться исполинский Китай» и т. п.
О великодержавных амбициях Срединной империи свидетельствует и ее международная деятельность: стремление участвовать в обсуждении и решении всех животрепещущих проблем современности в ООН, присутствовать на пяти континентах и влиять на события там, во всем и всегда иметь собственное, независимое мнение, обладать наравне с другими великими державами ядерным потенциалом, догнать наиболее развитые государства по основным показателям совокупной мощи.
При этом Пекин еще гораздо раньше Москвы, в начале 80-х годов, пришел к выводу о целесообразности проведения сбалансированной внешней политики. Китай отказался от союзов с крупными державами, ссылаясь на то, что такая стратегия в прошлом ставила китайцев в подчиненное положение по отношению к партнерам (СССР, позднее США), лишала их самостоятельности, возможностей для маневра, вынуждала следовать чужим интересам, предавая забвению собственные. Пекин неизменно придерживается открытой гибкой линии, позволяющей сотрудничать с различными государствами и блоками государств, оставляя в то же время свои руки свободными. Данная политика, как уверены в китайской столице, способствует росту престижа и влияния КНР на международной арене, превращению ее в «державу мирового класса».
Кроме США, России и Китая есть и другие претенденты на великодержавную роль. Среди них – Япония. Она, правда, остается составной частью военно-стратегической системы США, находится под защитой американского ядерного «зонтика». У Токио нет собственного ракетно-ядерного потенциала и вряд ли мировое сообщество позволит им обзавестись, если даже подобные амбиции когда-то возникнут у японцев. Япония имеет и другие «слабые места» в качестве претендента на «сверхдержавный» статус. Она находится, что называется, на «задворках» сердцевины земельного массива нашей планеты, Евразии. К тому же Япония – островное государство со сравнительно небольшой территорией, скромными природными ресурсами. Наконец, японцы замарали свою репутацию агрессивной войной и вряд ли найдется государство, которое горит желанием принять японское лидерство. В последнее время Япония к тому же переживает финансовые трудности.
Тем не менее Токио накопил колоссальный экономический и научно-технический потенциал, добился выдающихся достижений в социальной сфере и на протяжении трех последних десятилетий играет одну из ключевых ролей в мировой экономике. Японские товары, финансовые ресурсы, технологии притягивают клиентов со всех пяти континентов, делают Токио желанным партнером в глазах любого правительства. Важно и то, что, потерпев поражение во II мировой войне и согласившись на американское военно-политическое покровительство, Япония сумела оставаться в стороне от многих баталий холодной войны, установила и сохраняет нормальные отношения со многими странами, которые с подозрением или даже неприязнью относятся к США (в том числе, с ближневосточными радикальными режимами).
В целом есть основания полагать, что экономические и научно-технические достижения в конце концов выведут Японию в число самостоятельных центров силы на международной арене. Уже сейчас стоит вопрос о постоянном членстве Токио в СБ ООН. Активизируется военная роль Японии в тандеме с США и при их поощрении.
Объединенная Европа – еще один перспективный полюс складывающегося нового миропорядка. Конечно, разногласия и трения внутри Европы будут сохраняться и на каких-то направлениях даже обостряться. Ведь перестала существовать “коммунистическая угроза с Востока”, которая в прошлом сплачивала западноевропейцев и заставляла их забывать о претензиях друг к другу. Ныне о старых претензиях могут вспомнить тем более, что появляются и новые. Узлом противоречий может стать, в частности, Германия, – из-за экономического доминирования на континенте в перспективе, исторических споров с соседями. Стабильности и сплоченности континента будут по-прежнему угрожать междоусобица на Балканах, традиционные противоречия в Восточной Европе, различия в подходах к Турции, ближневосточному конфликтному узлу, к России, наконец.
И все же Европа, под воздействием продолжающих углубляться интеграционных процессов, взаимозависимости европейских стран, их географической близости, общности судеб имеет шанс в перспективе превратиться в своеобразную сверхдержаву с более-менее единой и самостоятельной линией поведения в мировых делах.
К следующему поколению кандидатов в сверхдержавы, по крайней мере регионального уровня, можно, причислить Индию, АСЕАН, Бразилию, Турцию, Пакистан, ЮАР, Иран, Саудовскую Аравию.
3. Движение к многополярности
Итак, мир, судя по всему, движется к многополярности. С одной стороны, этот процесс естественен, ибо отражает волю реальных и потенциальных центров силы. Вместе с тем переходный период таит в себе немало опасностей. Его суть – в быстром изменении баланса сил, а это, согласно закономерностям политологии, всегда грозит вызвать дестабилизацию и даже конфликты.
Вспомним в этой связи о выводах древнегреческого ученого Фукидида (ок. 460 – ок 400 гг. до н. э.). Во время 28-летней войны между демократическими Афинами и тоталитарной Спартой Фукидид был произведен в генералы афинской армии, но не проявил себя как военачальник. Его разжаловали и отправили в ссылку на 20 лет. Оказавшись не у дел, Фукидид решил заполнить свое существование изучением мотивов и причин продолжавшейся войны.
В итоге Фукидид написал многотомный труд «История Пелопонесской войны», который на первый взгляд кажется историческим, но по сути является первым в мире и при этом выдающимся политологическим анализом, базовой работой по теории международных отношений. «История Пелопонесской войны» представляет собой исследование закономерностей борьбы за военное и политическое лидерство. Фукидид изучал исторический материал, с тем чтобы он послужил путеводителем для будущих поколений политиков, стратегов, ученых.
Рассматривая глубинные причины, приведшие к затяжному конфликту в Древней Греции, Фукидид пришел к выводу, что они заключались не в разных политико-идеологических системах Афин и Спарты, не во взаимных обидах, не в ошибках лидеров, хотя все эти факторы тоже способствовали развязыванию войны. По словам Фукидида, «что сделало войну неизбежной, так это рост афинского могущества и страх, который породил данный процесс в Спарте»[15]15
Thucydides. History of the Peloponnesian War / Trans. Rex Wanner. New York: Penguin Book, 1982. P. 49.
[Закрыть].Таким образом, фундаментальной причиной войны был страх, связанный с изменением баланса сил. Спарта испугалась, что теряет доминирующие позиции в эллинистическом мире, и предприняла контрмеры, чтобы увеличить свою военную мощь и заручиться поддержкой союзников. Афины ответили той же монетой – принялись укреплять собственные военно-политические позиции. Итог был до боли знакомый по всем последующим событиям всемирной истории: гонка вооружений, взаимное сдерживание, военные альянсы, дипломатические ходы, стратегические построения, забота о чести и имидже государства, анализ сильных и слабых сторон противника и неуемная жажда установления выгодного для себя баланса сил. А в конце концов – война, растянувшаяся более чем на четверть века.
Такое раз за разом повторялось в человеческой истории. Как только власти одного государства начинали испытывать страх, что баланс сил меняется в пользу традиционного соперника, они тут же бросались исправлять положение, чем немедленно порождали подозрения и страхи в противоположном стане. В работе Фукидида Афины и Спарту можно легко заменить Англией и Францией в XVII и XVIII столетиях, Наполеоном и остальной Европой в начале XIX в., Германией и Великобританией после франко-прусской войны 1870 г., Советским Союзом и Соединенными Штатами в 50–80-х годах ХХ столетия. Во всех перечисленных случаях страх перед меняющимся балансом сил был главным фактором, провоцировавшим гонку вооружений и конфронтацию.
Страх при этом рассматривается не как выражение человеческой натуры, а как категория в сфере международных отношений. В мире, где нет центральной власти, верховного арбитра, писал Фукидид, «сильный делает то, что в состоянии делать, а слабый соглашается с тем, с чем вынужден соглашаться»[16]16
Thucydides. Op. cit P. 402.
[Закрыть].В современном мире теория баланса сил не потеряла актуальности. В результате распада Советского Союза и затяжного кризиса в постсоветской России в зоне советского влияния в Восточной Европе образовался вакуум, который США начали заполнять. Цель Соединенных Штатов – та, которая и должна появиться в данной ситуации в соответствии с закономерностями политологии, – расширение сильным собственной сферы влияния настолько, насколько позволяют обстоятельства. Соединенным Штатам безопаснее, удобнее и выгоднее, чтобы Польша, Венгрия, Чехия и другие восточноевропейцы тесно сотрудничали с ними и входили в союзы и организации, подконтрольные Вашингтону. Политика расширения НАТО – продукт такой логики.
Но у России совсем иная логика, что тоже вполне естественно. Москва полагала, что после окончания холодной войны мир останется биполярным. Изменится лишь то, что два лидера, Россия и США, перестанут беспрерывно конфронтировать между собой и начнут дружно руководить человечеством. И вот выясняется, что Вашингтон не желает соблюдать привычный баланс, он вторгается в традиционную сферу влияния России и превращает ее в свою собственную вотчину.
У россиян вначале возникает ощущение, что их обманул и предал заокеанский стратегический партнер. Постепенно нарастают опасения, что Россию хотят лишить статуса великой державы, спустить ее до уровня второразрядного государства, изолировать от остальной Европы, оказывать на нее давление. Для предотвращения неблагоприятных геополитических сдвигов Россия принимает контрмеры. Она притормаживает полное энтузиазма сотрудничество с Западом и провозглашает новую сбалансированную внешнеполитическую линию.
Суть этой линии заключается в следующем: у России нет врагов, она может и должна сотрудничать с большинством стран, особенно с соседними; но Москве не следует «склоняться» в ту или иную сторону – в силу своего географического положения, размера, мощи, истории Россия должна поддерживать сбалансированные отношения с Западом, Востоком и Югом. В Кремле стали подчеркивать, что «надо проводить диверсифицированную, активную политику по всем азимутам, где затрагиваются интересы России. Это просто жизненная необходимость, для того чтобы создать наилучшие условия для внутреннего развития – более динамичного, более эффективного в нашем изменяющемся мире»[17]17
Примаков Е. Россия ищет новое место в мире // Известия. 1996. 6 марта.
[Закрыть].В рамках обновленной стратегии Москва идет на восстановление связей с бывшими друзьями и союзниками СССР в третьем мире, начиная с Индии и Вьетнама и кончая Ираком и Ливией. Ищет геополитического взаимопонимания со странами, отвергающими американский диктат, – Китаем, Ираком. Наряду с этим Россия провозглашает СНГ зоной своего преобладающего влияния и энергично берется за всестороннее, в том числе военное, интегрирование постсоветского пространства под своим руководством.
Теперь уже наступает очередь американцев испытывать опасения и предпринимать контрмеры. Ведь они не имели в виду изолировать Россию и оказывать на нее давление. Они лишь хотели заманить бывшего противника в холодной войне в «стержневую» зону, т. е. свой лагерь. И Москва вроде бы двигалась в правильном направлении, но затем вдруг остановилась на полпути, и, более того, зачем-то принялась восстанавливать собственную зону влияния. Тем самым Россия стала возводить помехи на пути вхождения в «стержневой» лагерь других бывших советских республик. А их Вашингтон тоже желает видеть в своем лагере, особенно большую Украину, богатые нефтью прикаспийские государства.
Соединенные Штаты активизируют внедрение в постсоветское пространство, все интенсивнее «работают» с членами СНГ, стремясь нейтрализовать интеграционные процессы внутри этой организации, охладить интерес новых независимых государств к союзу с Москвой, подтолкнуть их в сторону западных союзов и организаций. Вашингтон не упускает из поля зрения и Россию, полагая, что если это удастся, тогда и ей ничего, мол, не останется, как присоединиться к «стержневому» лагерю.
Для россиян же вывод из всего происходящего однозначен – от нас отрывают земли, лишают друзей, ресурсов, окружают, чтобы в случае необходимости начать окончательное «удушение» России. В результате Москва теряет всякое доверие к Вашингтону, все чаще недвусмысленно противостоит ему как на постсоветском пространстве, так и вне его.
Америка, полагающая себя бесспорным и признанным лидером свободного мира, берет на себя функции блюстителя порядка, приводящего в чувства «злостных нарушителей закона» (Ирак, Иран, Югославия и т. п.). Вашингтон уверен, что защищает интересы союзников, друзей, всего человечества, ибо, например, обладание Саддамом Хусейном ядерным оружием рассматривается в США как глобальная угроза. А противодействие Белграда сепаратистам в Косово – как подрыв устоев «стержневого» лагеря в Европе.
Россия же видит в действиях Соединенных Штатов не что иное, как попытку единолично командовать миром. Сегодня американцы преподают уроки Ираку и Югославии, а завтра им вздумается наказать Москву за то или иное проявление «непослушания». И вновь в России возникают реальные опасения, спровоцированные нарушением прежнего баланса сил, при котором США не позволяли себе подобных вольностей. Негативная реакция Кремля на силовые акции в отношении Ирака и Югославии порождает встречные опасения США, что Россия возвращается на конфронтационные позиции, что она не только не является американским стратегическим партнером, но и противодействует защите интересов «стержневого» лагеря.
Такие действия России вкупе с неясными перспективами эволюции российского общества, ростом националистических настроений в нашей стране вызывают в Вашингтоне нарастающее беспокойство по поводу того, что Россия может погрузиться в хаос и тем самым создать угрозу безопасности потенциальным «стержневым» государствам. Или же в Москве к власти прорвутся агрессивно-националистические круги, которые бросят вызов самому суверенитету кандидатов на «стержневой» статус со всеми их нефтяными и прочими богатствами.
Опасения заставляют США интенсифицировать противодействие России, Россия реагирует аналогичным образом. В результате возникает типичный заколдованный круг, когда каждой стороне кажется, что она лишь отвечает на опасные действия другой, и остановить процесс взаимного сдерживания становится все сложнее.
На Востоке тоже меняется баланс сил, но уже не в пользу США. Там американцы с тоской взирают на подъем китайского гиганта. Проводящий самостоятельную внешнюю политику, да к тому же отказывающийся демократизироваться Китай оказывает все большее экономическое и политическое влияние на соседние азиатские государства, жестко отстаивает свои позиции по Тайваню, нефтеносным районам в Южно-Китайском море, военным приготовлениям Японии и другим проблемам. Одновременно КНР модернизирует вооруженные силы, получая передовую военную технику из России, осуществляет экспорт ракетного оружия в «буйные» страны типа Ирана, Ливии и т. п.
Вашингтон рассматривает действия КНР как вызов военно-политической и экономической гегемонии «стержневого» лагеря в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Как следствие, политика США в отношении Китая включает в себя элементы сдерживания и давления. Пекин реагирует опять же согласно канонам классической политологии. В КНР растут раздражение, подозрительность, страх и делается вывод: Америка лезет из кожи вон, чтобы не допустить усиления Китая. Именно под этим углом зрения начинают оцениваться такие действия Вашингтона, как поддержка Тайбэя и продажа ему вооружений; блокирование вступления КНР в ВТО; ограничения на экспорт китайских товаров на американский рынок; противодействие поставкам китайского оружия за рубеж; нападки на Пекин по вопросам демократизации и прав человека и т. п.
Наращивание китайской мощи вызывает страх и у другого центра силы – Японии, точно так же, как рост японских военно-политических амбиций встречает неприятие у Пекина. Завязывается еще один узел взаимного сдерживания, замешанного на страхе из-за меняющегося баланса сил.
На юго-западном фланге аналогичное соперничество разворачивается между КНР и Индией, подпитываемое появлением у Дели ядерного оружия. Есть резон полагать, что элемент страха вновь может омрачить российско-китайские отношения. Если Китай будет продолжать усиливаться, а мы ослабевать, то в конце концов любые действия КНР на международной арене и в адрес непосредственно России станут порождать в Кремле беспокойство – начиная с эмиграции больших количеств китайцев в пустынные и отсталые регионы Сибири и Дальнего Востока и кончая укреплением позиций КНР в Центральной Азии.
* * *
Предположим теперь, что в конечном счете в XXI веке на международной арене сложится новый баланс сил, мир станет многополярным. Будет ли международная система автоматически стабильной? Гарантий на сей счет нет, ибо мы не знаем, как поведут себя новые сверхдержавы.
Соединенные Штаты не идеальная сверхдержава, но хорошо изученная и предсказуемая. Из истории мы знаем, что Вашингтон, обладая монополией на ядерное оружие на первоначальной стадии холодной войны, не реализовал ее. На протяжении всей послевоенной истории США не пытались завоевать другие страны, а когда все же вмешивались в чужие дела, то под знаменем демократии. Конечно, теория не всегда совпадала с практикой – достаточно вспомнить вьетнамскую интервенцию Вашингтона 60–70-х годов. Вместе с тем Соединенные Штаты помогли целому ряду западноевропейских и азиатских государств преодолеть тоталитаризм и социально-экономический кризис.
А вот что можно ожидать от Японии в роли полновесного центра силы? В прошлом, когда эта страна набрала военную и политическую мощь, то немедленно выплеснула ее на соседей в форме агрессий и фактически геноцида. А как будет в следующий раз?
Следует, наверное, учитывать и то обстоятельство, что еще один кандидат в сверхдержавы – Китай – в прошлые века, будучи на вершине могущества, не только рассматривал иностранные государства в качестве «варварских», но и полагал их «вассалами» Срединной империи. То есть де-юре неравными, подчиненными Китаю. Даже когда ведущие западные державы уже начали вгрызаться в слабевшую Срединную империю, ее правители продолжали игнорировать реалии и поплевывать на «белых варваров».
Характерный пример. В архивах сохранилось послание императора Цяньлуна (1736–1795) английскому королю Георгу III, в котором, в частности, есть такие слова: «…Наша Поднебесная империя обладает всеми вещами в огромном изобилии, и не существует такого продукта, которого нельзя было бы найти в ее пределах. Поэтому нет никакой необходимости импортировать промышленные изделия внешних варваров в обмен на нашу продукцию. Но поскольку чай, шелк и фарфор, которые производятся в Поднебесной, абсолютно необходимы европейским странам и вам, то мы разрешили, в знак особого расположения, чтобы иностранные компании были учреждены в Кантоне. Таким образом… ваша страна воспользуется нашей добротой. Но ваш посол высказывает теперь новые просьбы, которые не учитывают принцип трона… осуществлять умиротворение варваров всего мира»[18]18
Цит. по: Бажанов Е., Бажанова Н. Китай: каким быть социализму? // Глобус. 1989. № 1. C. 84.
[Закрыть].Далее в послании объясняется, что намерение Лондона учредить постоянное посольство в Пекине – это-де невероятная наглость. Таких, мол, «малых варваров», как англичане, на свете пруд пруди, и если «всякая козявка», поддавшись дурному примеру, возжелает иметь посла в Поднебесной, то во что империя превратится? Богдыхан, однако, вновь подчеркнул свое особое расположение к «варварскому» королю Георгу III и выразил все-таки согласие на аккредитацию английского диппредставителя в Пекине при условии, что тот переоденется в китайские одежды, перейдет на местную пищу, выучит китайский язык, забудет родную речь, а главное – прекратит какие-либо контакты с Лондоном.
Среди западных предпринимателей в конце XIX в. ходил анекдот о том, что китайские власти долго отвергали предложение о прокладке железной дороги. При этом давали такое объяснение: под землей живет дракон, железнодорожные составы его растревожат, и он сотворит неимоверные беды. Согласно другому анекдоту, китайцы не давали разрешения на движение пароходов по Янцзы, ссылаясь на то, что по берегам реки обитают обезьяны, которые будут забрасывать невиданные механические чудища каменьями. Пострадают иностранные пассажиры, и разразится нежелательный международный скандал.
Эти истории вполне могут быть правдивыми, и тогда они в очередной раз свидетельствуют не о невежестве китайцев, а об их пренебрежении к западной цивилизации. Чиновники Срединной империи в завуалированной форме издевались над «белыми варварами».
Когда в середине XIX в. дело дошло до вооруженной агрессии англичан с юга, богдыхан квалифицировал вторжение как «бунт» и ввел должность военачальника, ответственного за «умиротворение белых варваров».
Сказанное выше отнюдь не является апологетикой однополюсного мира («Пакс Американа») или попыткой возбудить недоверие к Японии, Китаю или любой другой потенциальной сверхдержаве. Мы лишь хотели обратить внимание на то, что логично и привлекательно звучащий призыв к многополюсности мира на практике очень непросто реализовать на пользу, а не во вред международным отношениям.
4. Политика средних и малых стран
Потенциал конфликтности несет в себе не только соперничество центров силы, но и их отношения со средними и малыми странами. Зоны влияния в сегодняшнем мире – это не колониальные владения XIX столетия и даже не лагеря или блоки периода холодной войны. Сейчас в упомянутые зоны входят лишь те страны, которые того желают. Куба, несмотря на свою относительную слабость, близость к берегам США, потерю патрона в лице СССР, категорически отказывается подчиняться воле Вашингтона. И американцы ничего не могут поделать с этим смельчаком. Давление и даже военные операции не сломили до сих пор Саддама Хусейна. Не поддается нажиму Соединенных Штатов, как, впрочем, и всех других держав, северокорейский режим.
Более того, Пхеньяну в процессе сложных торгов с Вашингтоном удается отвоевывать себе различные дивиденды. Так, в обмен на обязательство не создавать ядерное оружие КНДР бесплатно получает от США большое количество дизельного топлива и северокорейцам обещано безвозмездно построить два ядерных реактора на легкой воде. На требование Америки прекратить экспорт ракет на Ближний и Средний Восток Пхеньян ответил предложением, чтобы США выплатили компенсацию в размере 1,7 млрд долларов. Затем американские спутники обнаружили, что северокорейцы ведут подозрительные подземные работы. Потребовали согласия на инспекцию. КНДР ответила: пожалуйста, но за деньги, за 300 млн. долларов. После долгих торгов Вашингтон купил-таки себе право на инспекции подозрительного объекта.
Даже те страны, которые по собственной воле входят в зоны влияния центров силы, гораздо энергичнее отстаивают свои права, чем в эпоху холодной войны. Через десять лет после распада СССР европейцы все еще готовы сотрудничать с США, в том числе в рамках НАТО, но одновременно они крепят региональные институты – Европейский союз, Западноевропейский союз и другие, подумывая, в частности, о чисто европейских оборонных усилиях. В НАТО же европейцы добиваются большей роли в командных структурах, отказываются проецировать силу за пределы континента, увеличивать расходы на оборону. Американские союзники выступают против блокады Кубы, жестких санкций в отношении Ирана и Ливии, которые навязываются из США. Вашингтон реагирует на эти тенденции весьма раздраженно, сетуя, что американцы и европейцы «маршируют под разные барабаны»[19]19
Strategic Assessment. P. 62.
[Закрыть], что уровень готовности Североатлантического альянса падает. На Ближнем Востоке дружественные США режимы (Египет, Иордания, Саудовская Аравия) осуждают силовую линию Белого дома в отношении Ирака, болезненно реагируют на присутствие Пентагона в регионе, жалуются на негативное влияние на местную молодежь американской массовой культуры. Арабы заинтересованы в уравновешивании Россией влияния Вашингтона на Ближнем Востоке.Растет национализм в Юго-Восточной Азии. Асеановские правительства не приемлют американского нажима по правам человека и демократизации, настаивая на ведении дел по-азиатски. Страны региона (особенно Малайзия, Индонезия) демонстрируют независимость от США в военных и политических вопросах, выказывая, в частности, интерес к закупкам российского оружия.
В Латинской Америке отвергают призывы США ограничить роль местных военных кругов, избегают коллективных оборонных структур с участием Пентагона, отказываются проводить на своей территории многонациональные военные маневры. В Вашингтоне признают, что в Латинской Америке не воспринимается политика, основанная на западных ценностях (в Карибском бассейне – де «на интеллектуальном уровне восприятие есть, но реализация на практике отсутствует»).
В СНГ тоже можно отчетливо наблюдать стремление бывших союзных республик ревностно отстаивать свой суверенитет, подчеркивать собственную независимость. Сотрудничая с Россией, они пытаются вместе с тем заручиться политической поддержкой Запада как гаранта суверенитета. В договорных документах стран – участниц СНГ с США, европейскими государствами неизменно присутствует соответствующее положение, как и тезис о нерушимости границ и территориальной целостности. Политические деятели СНГ постоянно подчеркивают, что для укрепления суверенитета их государств «сотрудничество с США имеет в высшей степени важное значение»[20]20
Токаев К.К. Под стягом независимости. Алматы, 1997. C. 411.
[Закрыть]. Желание ослабить нити зависимости от России толкает наших партнеров по СНГ на формирование различных объединений на постсоветском пространстве без участия Москвы: ГУАМ (Грузия – Украина – Азербайджан – Молдавия), Центрально-Азиатский союз.В отношениях с Россией страны СНГ склонны добиваться односторонних преимуществ, различных льгот для себя, подчас в ущерб российским интересам. В таких случаях срабатывает иждивенческая логика, представление о том, что Россия, мол, богатая, да к тому же в прошлом «угнетала» республики, поэтому сейчас должна «платить по счетам». Еще одна тенденция – видеть «руку Москвы» в конфликтах между новыми независимыми государствами (война из-за Нагорного Карабаха) и в своих внутренних неурядицах (абхазская и южноосетинская проблемы в Грузии, приднестровская в Молдавии и т. д.).
Противоречив подход средних и малых соседей к Китаю, Японии, Индии. В Юго-Восточной Азии не забывают, что их страны по-прежнему обозначаются на исторических китайских картах как территории, утерянные Срединной империей. Там с тревогой взирают на наращивание китайского военно-морского флота, ежатся в ответ на напористые действия Пекина в отношении спорных островов в Южно-Китайском море. В большинстве стран региона сохраняется зависть к преуспевающей китайской диаспоре и подозрения в том, что она играет роль «пятой колонны». Негативные эмоции взрываются в периоды социально-экономических и политических катаклизмов и приводят к антикитайским погромам (что, например, имело место в Индонезии в 1998 г.). Страх перед китайским исполином побуждает азиатские страны соглашаться с продолжением американской военной роли в регионе (военно-техническое сотрудничество, заход американских ВМС в порты, маневры, обмен разведывательной информацией и т. д.). По той же причине приветствуется присутствие России в АТР.
Даже Южная Корея, для которой в меньшей степени характерен антикитайский синдром, заявляет, что американские войска должны постоянно оставаться на полуострове, ибо в противном случае «китайский и японский киты проглотят корейскую креветку».
О японцах, кстати, корейцы отзываются однозначно. Их стандартный тезис: «Мы ненавидим японцев!». Причина – жесточайшее колониальное правление Токио на Корейском полуострове. Колонизаторы начали в свое время с того, что закололи штыками корейскую императрицу, а затем приступили к методичному истреблению местных жителей. На заключительном этапе колониальная администрация придумала новую стратегию: населению стало внушаться, что корейского этноса просто нет, что обитатели Корейского полуострова – это всего лишь отсталая часть японской нации. Болезненные чувства испытывают другие народы, пострадавшие от японских захватчиков, – китайцы, малайцы, индонезийцы, филиппинцы и т. д. Поэтому любое поползновение Японии к активизации своей политической и особенно военной роли в Азиатско-Тихоокеанском регионе вызывает там открытое или затаенное отторжение.
Индию тоже не жалуют соседи – от Пакистана, обзаведшегося даже ядерным оружием против Дели, до небольшого Непала.
Еще одна реальность современного мира, которая сохранится, несомненно, в XXI столетии, – противоречия между самими средними и малыми государствами. Некоторые из этих противоречий способны достигать высокого накала и выливаться в конфликты. Причем после окончания холодной войны имеет место рост конфликтности, что обусловлено рядом причин.
Во-первых, конфликтности способствует демократизация международных отношений. Если раньше сверхдержавы держали подопечных в узде, то теперь большинство государств действует по своему усмотрению, а это ведет к анархии. Известно, например, что Москва и Вашингтон неоднократно охлаждали пыл союзников и друзей на Ближнем Востоке, на Корейском полуострове, да и в Европе тоже.
Во-вторых, перестав конфликтовать друг с другом, Запад и Восток уже не вмешиваются автоматически в столкновения, имеющие место за пределами зон их жизненно важных интересов. В прошлом Белый дом и Кремль оказывались по противоположным сторонам баррикад при возникновении каждого конфликта в любой точке земного шара. Порой их вмешательство лишь подогревало страсти и продлевало кровопролитие, но зато рамки конфликта контролировались. В нынешнем мире огонь конфликтов зачастую полыхает и некому локализовать стихию. Это особенно видно в Африке, которую даже вездесущие США более не рассматривают как зону своих стратегических интересов. На протяжении последнего десятилетия на Африканском континенте ежегодно имело место до 20 конфликтов, большинство из которых не привлекало серьезного внимания внешних сил. Если проблемы и решались, то в том числе и военными усилиями самих африканцев (таким образом была, в частности, стабилизирована ситуация в Уганде, Эфиопии, Эритрее, Руанде).
В-третьих, сказывается отсутствие в ряде районов земного шара ярко выраженных региональных лидеров. В Африке, например, страны, которые по своему потенциалу могли бы стабилизировать ситуацию, напротив, взрывают ее (Нигерия, Судан, ДРК). Нет подлинных лидеров в арабском мире.
В-четвертых, резкому росту конфликтности способствовал распад СССР и Югославии, появление на карте мира новых государств, многие из которых по разным причинам не могут ужиться как друг с другом, так и с остальными соседями.
На протяжении всей человеческой истории самой распространенной причиной конфликтов были споры из-за границ и территории. Ситуация в этом смысле не изменилась и вряд ли изменится. Отдельные споры настолько остры, что уже принимали или принимают форму вооруженной борьбы (Израиль против палестинцев и Сирии; Армения – Азербайджан; Англия – Аргентина; Япония – Южная Корея; Перу – Эквадор; Индия – Пакистан; Иран – Ирак; Ирак – Кувейт); другие тлеют и могут вспыхнуть (КНР, Тайвань, Вьетнам, Малайзия, Филиппины из-за островов в Южно-Китайском море; КНР – Япония и проч.); третьи блокируют гармонизацию межгосударственных отношений (Россия – Япония; Англия – Испания), а некоторые из территориальных вопросов пока не стоят на повестке дня, но могут там появиться в XXI столетии (Германия – Польша; Германия – Чехия; Германия – Россия; Румыния – Венгрия; Словения – Италия; Польша – Украина; Литва – Польша; Белоруссия – Литва и т. д.).
Следующая по распространенности категория конфликтов – этнически-религиозные. Они подчас переплетены с погранично-территориальными, как между Израилем и арабами, армянами и азербайджанцами, греками и турками, сербами и югославскими мусульманами, индийцами и пакистанцами. Есть и связанные с притеснением нацменьшинств.
Сохранятся, очевидно, и отдельные идеологические конфликты, которые в холодную войну происходили повсеместно. Наиболее остры конфронтации на идеологической почве между Северной и Южной Кореей, КНР и Тайванем, Ираном и Западом. Среди прочих мотивов фигурируют также борьба за ресурсы, экология, миграция, беженцы, особенно политические, терроризм, наркобизнес, обладание ядерным оружием, соперничество за влияние, субрегиональное лидерство. Примечательно, что чисто торгово-экономические споры, хотя и имеют место по всей планете, но редко перерастают в острые конфликтные ситуации. Их удается, как правило, решать путем переговоров.
5. Внутренние проблемы
Характерной особенностью современного мира является наличие значительного числа государств, которые испытывают и в обозримой перспективе будут продолжать испытывать серьезные внутренние трудности. Часть из них находится просто в разваленном или полуразваленном состоянии. Число внутренних конфликтов сейчас превышает число межгосударственных.
Проблемных стран больше всего в Африке: Нигерия, Судан, Алжир, Сомали, Руанда, Либерия, Сьерра-Леоне, Заир, ДРК и многие другие. Немало их в Латинской Америке, и прежде всего это Колумбия, Боливия, Перу, Эквадор, Гаити и т. д. В Азии, если называть только наиболее тяжело больные на данный момент, – Индонезия, Таджикистан, КНДР, Камбоджа. В Европе – Албания, Босния. На Ближнем и Среднем Востоке – Ирак, Ливан, Палестина. В общей сложности более 50 государств можно отнести к категории пораженных недугами большой и средней тяжести.
Причин, по которым современные государства болеют, немало. Самый распространенный источник проблем – социально-экономическая сфера. Развал экономики порождает тяжелейшие социальные язвы, в том числе безработицу, преступность, коррупцию, шовинизм, расизм и т. п. Демографический взрыв во многих странах третьего мира лишь усугубляет ситуацию, города «распухают» от избыточного, голодного, томящегося от безделья, озлобленного населения, и достаточно поднести спичку, как вспыхивает пожар.
Вместе с тем в ряде стран, где имели место успешные реформы и наблюдался экономический рост, социальная напряженность также стала нарастать. Ее провоцируют коррупция, резкое изменение условий жизни широких слоев населения, несправедливое распределение национального дохода.
Наиболее кричащий пример дает Индонезия, которая бурно развивалась последнее десятилетие и уже, казалось бы, превращалась в очередного «азиатского тигра». Вместо этого, столкнувшись с финансовым кризисом, Индонезия сорвалась в хаос, погромы, гражданское неповиновение. Люди озлоблены тем, что власти казнокрадствуют и живут в роскоши. Ненависть обращена и к китайцам как наиболее зажиточной этнической группе страны.
Растет недовольство в некоторых странах Латинской Америки и Персидского залива, добившихся заметного экономического прогресса. Латиноамериканцы страдают от инфляции и безработицы, арабы недовольны тем, что становится меньше социальных льгот (что вызвано падением цен на нефть и как результат определенным оскудением государственной казны).
Вторая типичная причина внутренних катаклизмов в государствах – неурегулированность этнических, религиозных, племенных и клановых отношений. Потенциал для напряженности в данных сферах велик, учитывая, что до 90 % всех государств полиэтничны и поликонфессиональны. Взять хотя бы проблему 40-миллионного курдского народа, подвергающегося притеснениям в целом ряде стран Ближнего и Среднего Востока. Или политизированный исламизм, который грозит разорвать на части Алжир и дестабилизирует обстановку в Турции, в странах Аравийского полуострова и т. д.
Угроза стабильности в государстве может исходить от политической системы – как тоталитарной, рано или поздно обреченной на крах, так и демократической. Бурная демократизация в мире в последние два десятилетия дала волю различным деструктивным процессам – от сепаратизма до расизма, от политической борьбы без правил до трайбализма, от терроризма до прорыва мафиозных структур к рычагам государственной власти. Многие специалисты полагают, что демократия в Латинской Америке, например, настолько неэффективна, что маятник может качнуться в обратную сторону и народы континента опять отдадут свою судьбу на милость военных режимов.
Демократизация привела к распаду государств, в том числе столь великого, как Советский Союз. В результате появились новые образования, которые только формируют свою государственность. Они, как правило, пока слабы, плохо организованы и поражены конфликтами. В этой связи достаточно привести пример практически каждого государства на постсоветском пространстве. Помимо всего прочего, некоторые из молодых государств одним своим фактом существования могут стимулировать различные процессы у соседей. Скажем, появление на карте мира суверенных центрально-азиатских республик активизировало выступления за независимость среди казахов, киргизов, узбеков, таджиков, проживающих в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР.
Распад многонациональных государств, несомненно, способствовал усилению сепаратизма и на Западе: в Бельгии, Испании, Канаде, Великобритании (в последней даже шотландцы обзаводятся собственным парламентом и поговаривают о независимости через 10–15 лет).
В заключение следует отметить, что внутренние проблемы все стремительнее вырываются за государственные границы, вторгаясь в сферу международных отношений. Выражается это в потоках беженцев, терроризме, наркобизнесе, похищении ядерных и других смертоносных материалов и т. д.
6. Основания для оптимизма
Из сказанного выше может сложиться впечатление, что человечество подстерегают в XXI столетии многочисленные и серьезные испытания. Действительно, различий в интересах и проблем между государствами существует немало, кроме того, в международных отношениях будут присутствовать элементы более широких, надгосударственных противоречий – меж-цивилизационных, по линии Север – Юг, межрегиональных. И тем не менее есть все-таки основания смотреть в XXI век с определенным оптимизмом.
В свое время Мао Цзэдун, описывая взаимоотношения сверхдержав, СССР и США, утверждал, что они имеют обыкновение «ссориться и сговариваться одновременно». Так вот, думается, что в следующем столетии «сговора», или, переходя на менее революционный язык, сотрудничества должно быть больше, чем ссор. Прежде всего, следует учитывать, что ушли в прошлое времена, когда великие державы изо всех сил стремились обескровить и подорвать внутреннюю стабильность друг друга. Россия не желает, чтобы рухнула американская экономика или разлилась смута по Китаю. В обоих случаях наши интересы пострадают. Хаос в России и в Китае в равной степени ударит по Америке – уже хотя бы потому, что бесконтрольными окажутся смертоносные ядерные объекты и побегут во все стороны волны беженцев. Вашингтон видит свою первейшую задачу в том, чтобы не допустить развития подобного рода событий как чреватых в высшей степени негативными последствиями для США и всех «стержневых» государств. Китайцы, в свою очередь, боятся беспорядков в соседней России и убытков в случае дезорганизации американской экономики. Взаимозависимость современного мира реальна, и она будет влиять на поведение гигантов не в меньшей степени, чем других государств.
Ярким подтверждением этого тезиса явился финансовый кризис осенью 1997 г. Он начался в далеком и вроде бы не столь значительном в мировой экономике Таиланде. Тем не менее ухудшение финансовой ситуации в Бангкоке немедленно спровоцировало панику на фондовой бирже Гонконга. Далее паника, словно эпидемия чумы, стремительно понеслась по всем направлениям, захватывая все новые регионы. Через несколько дней обвалился курс акций в цитадели современного мирового хозяйства, на Уолл-Стрите. И это несмотря на то, что американская экономика по всем ключевым показателям находится в «прекрасной спортивной форме», она здорова как никогда в последние десятилетия.
Инвесторы на нью-йоркской бирже в мгновение ока потеряли сотни миллионов долларов. Еще серьезнее пострадали акционеры там, где хозяйственная ситуация сейчас далека от идеальной: в серьезном накладе оказались Германия, Франция, Япония, Бразилия, десятки других государств. Слетела в новую пропасть экономика России, которая только-только начинала выходить из десятилетнего «штопора» и оживать.
Финансовый удар чувствительно напомнил всем отрядам человечества, насколько они взаимозависимы. Не случайно те, кто в состоянии, стали вытаскивать из долговой ямы наиболее пострадавших, в частности Южную Корею и страны Юго-Восточной Азии.
Комментируя американскую позицию по данному вопросу, министр финансов США заявлял: «Вашингтон поддерживает широкие международные усилия по восстановлению стабильности в Азии, ибо эти усилия чрезвычайно важны для экономических интересов и национальной безопасности США»[21]21
Известия. 1997. 30 декабря.
[Закрыть]. Японское правительство не только согласилось предоставить Южной Корее 3,3 млрд долларов в кредит, но и принялось уговаривать собственных банкиров не отзывать вложения в южнокорейских банках. И это несмотря на то, что Япония сама испытывала финансовые затруднения. Не помешали этому традиционный антагонизм между японцами и корейцами, разговоры о том, что две нации не любят друг друга, опасаются усиления соседа.Финансовый кризис, однако, так и не преодолен, и сейчас уже речь идет о его глобальном характере. Иные комментаторы и в Азии, и в России усматривают «руку Вашингтона» в собственных финансовых неурядицах. Но Соединенные Штаты тоже несут потери. Американский рынок захлестнули подешевевшие азиатские товары, подрывающие благополучие местных производителей. Стал падать экспорт американских изделий в зону АТР. Сокращены военные расходы асеановцев и Сеула, что бьет по карману военно-промышленного комплекса США. Снизившаяся экономическая активность в регионе способствовала падению цен на нефть, и уже страдают американские нефтяные корпорации, а заодно и вся экономика Соединенных Штатов.
Взаимозависимость современных государств можно проследить на любом другом явлении экономической и политической жизни планеты. Интересен в этом смысле пример, приведенный секретарем кабинета шведского правительства Яном Элиассоном в выступлении в Дипакадемии МИД России. На вопрос, почему средняя по размерам, да еще нейтральная Швеция стремится участвовать в политической жизни за пределами зоны своего обитания (Балтийское море), он ответил так:
«Представим себе, что на оккупированных палестинских территориях началось восстание. Палестинцы камнями закидывают израильских солдат и полицейских, но восставших быстро подавляют. Льется кровь. К чему это приводит? На сторону палестинцев встают все арабы. На Ближнем Востоке накаляется атмосфера. Взлетают цены на нефть, затем на другие товары. Закрывается транспортировка грузов через Суэцкий канал, страдает мировая торговля, обрушиваются ведущие фондовые рынки, падает доллар. Волна кризиса захлестывает Швецию. Кипят страсти в ООН, обостряются отношения между США и Россией, Вашингтоном и европейскими странами, ухудшается обстановка непосредственно в среде обитания Швеции, в бассейне Балтийского моря».
Взаимозависимость современного мира будет и дальше возрастать под воздействием таких факторов, как:
– ускоряющаяся революция в средствах транспорта, связи и коммуникаций, в микроэлектронике;
– все более полное включение в мировые связи бывших коммунистических стран, а также КНР;
– отказ большой группы государств третьего мира от «некапиталистического» пути развития, принятие ими рыночной модели и развертывание глобальной конкуренции за иностранные инвестиции и передовые технологии;
– беспрецедентная либерализация мирохозяйственных связей и, как следствие, интенсификация взаимодействия национальных экономик большинства государств;
– интернационализация финансового и производственного капитала (уже сейчас транснациональные корпорации контролируют 1/3 активов всех частных компаний);
– общие задачи человечества по противостоянию возрастающим угрозам глобального характера – терроризму, наркоторговле, организованной преступности, распространению ядерного оружия, голоду, экологическим катастрофам.
В целом можно констатировать, что внутреннее развитие любого государства зависит от внешнего окружения, поддержки и помощи других «игроков» на мировой арене.
Возьмем Россию. На долгосрочную перспективу страна нуждается в больших количествах современных технологий, капитала, товаров. Власти осознают, что без внешнего фактора реформы будут пробуксовывать. Импортные изделия находят спрос у сотен тысяч коммерсантов и миллионов потребителей. Для оплаты импорта необходимо вывозить на мировой рынок сырье и готовую продукцию. Поиск рынков сбыта для нефти, танков, автобусов и других товаров является важной составной частью внешнеполитической деятельности России.
Россия по-прежнему настроена на тесные связи с Западом в интересах своего внутреннего развития. Но одновременно Москва заприметила важнейших партнеров на восточном и южном направлениях. Китай все больше выглядит в глазах Кремля как полезный стратегический партнер; ценный контрагент, готовый импортировать промышленное оборудование и вооружение, наконец, как канал для продвижения интересов Москвы в Азии и в зоне Тихого океана.
Не получая всего необходимого из США и Западной Европы, Россия осознала, что ей следовало бы энергично побороться за финансовые и технологические ресурсы Южной Кореи, Тайваня, Гонконга, стран АСЕАН. Геополитические и экономические аргументы подталкивают Москву к возвращению в Монголию и страны Индокитая. Ошибкой признано снижение уровня партнерства с Индией. Российское руководство констатировало, что невозможно иметь сильную внешнюю политику «без Индии или без учета интересов Индии, ее глобального веса и влияния».
В центре внимания Кремля вновь оказался Средний и Ближний Восток. Иран по достоинству оценен как выгодный покупатель оружия и важная политическая сила в регионе. Имея хорошие отношения с Тегераном, можно сдерживать его экстремизм в Центральной Азии и в Закавказье. Дружба России с Ираном стимулировала бы арабские государства, расположенные в зоне Персидского залива, и Турцию к сближению с РФ как с единственной державой, способной воздействовать на иранцев. Ухудшение отношений с традиционными союзниками СССР на Ближнем Востоке – Ираком, Сирией, Ливией – перекрыло перспективу возвращения ими долгов на сумму свыше 25 млрд долларов. Участие России в санкциях против Ирака и Ливии обернулось настоящей катастрофой: убытки составили еще около 16 млрд долларов.
В Москве учитывается теперь и то обстоятельство, что срыв в отношениях с ближайшими соседями – странами СНГ – может лишить Россию доступа к транспортным магистралям, природным ресурсам, полигонам и т. д. Так, разлад с Азербайджаном затруднит доступ к крупным запасам каспийской нефти, недоразумения с Казахстаном помешают использованию космодрома в Байконуре и центров по испытанию вооружений. Раскол с Белоруссией поставит под угрозу коммуникации, соединяющие Россию с Европой, – железнодорожные, авиационные, электрические и проч.
Китай также связывает свое превращение в процветающую державу с внешним фактором. Вот уже почти двадцать лет основным принципом китайской внешней политики является обслуживание реформ. Думается, что внутренние потребности и сложные проблемы развития будут и дальше вынуждать Пекин стремиться к максимально широкому доступу к финансовым, технологическим и товарным ресурсным рынкам как Запада, так и Востока, Юга, Севера. А значит, Китай сохранит сдержанность и гибкость в отношениях и с США, и с Японией, и с Россией, и с объединенной Европой.
США, Япония и Западная Европа также не смогут удерживаться от соблазнов все глубже внедряться в экономику России и Китая (преследуя наряду с экономическими и политические цели).
Смягчению противоречий на международной арене способствует демократизация, которая охватила значительную часть постсоветского пространства, Латинской Америки, некоторые страны Восточной Азии, Среднего и Ближнего Востока. У государств, придерживающихся схожих идеологических установок, меньше оснований для взаимных противоречий и больше возможностей преодолевать их, не вступая в конфликты.
Россиянам, несмотря на пристрастие к разговорам о своем «особом пути», некуда больше двигаться, как к рыночной экономике и соответствующей ей идеологии личной свободы. Китайцы уже сейчас с усмешкой признают, что у них строится «социалистический капитализм» – т. е. на словах социализм, а на деле капитализм. В КНР не осталось желающих вступать в теоретическую полемику ни с Россией, ни с США. Как с гордостью говорил один китайский экономист, «в Китае, в отличие от России, люди вообще перестали думать об идеологии и политике, нет времени, надо делать деньги».
Не следует недооценивать и то обстоятельство, что в ХХ столетии русские, немцы, китайцы, японцы и другие народы так навоевались и настрадались, что, кажется, исчерпали лимит в этом отношении. Американцы же никогда не любили воевать долго и с большими потерями.
Позитивный фактор – внедрение в мировую политику новых негосударственных субъектов: общественных организаций и движений, транснациональных корпораций, финансовых институтов, церквей. Такие объединения, как Красный крест, Международная амнистия, Гринпис, не привязанные к какому-либо государству, оказывают все большее влияние на современный мир, он становится менее националистическим, более космополитичным.
Наконец, еще одно достояние человечества на пороге XXI в. – это наличие целой системы глобальных и региональных организаций, которые имеют мандат и потенциал для углубления взаимодействия между государствами, стимулирования центростремительных тенденций, предотвращения и улаживания конфликтов, осуществления коллективных действий по политическим и экономическим вопросам и т. п.
Если такая тенденция будет развиваться, остается надежда, что силовая политика и безудержное соперничество государств начнут все-таки отходить на задний план, несмотря на попытки США и НАТО на самом пороге нового столетия выступить в роли мирового жандарма, игнорирующего международное право, ООН и мнение других держав.
ЭВОЛЮЦИЯ РОССИЙСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ В 90-Е ГОДЫ
(Опубликовано в виде брошюры. М.: Научная книга, 1999)
Российская внешняя политика продолжает переживать стадию становления. Чтобы лучше понять суть этого процесса, его главные тенденции и перспективы, необходимо вернуться к истокам моменту зарождения дипломатии новой России на рубеже 1991–1992 гг.
1. Истоки
1.1. Наследие М. Горбачева
Первоначальные внешнеполитические установки обновленной России в значительной степени явились продолжением горбачевского «нового мышления». М. Горбачев занялся демонтажем сталинско-брежневской системы, и реформирование линии Москвы на международной арене стало составной частью этого процесса. Советский Союз взял курс на сближение и даже партнерство с Западом, добиваясь поставленной цели за счет отказа от мировоззрения, установок и позиций, характерных для прежних времен. Коренным образом изменился подход к проблемам разоружения, европейской безопасности, объединения Германии. Трансформация взглядов на Запад, а также эволюция советской идеологии, возраставшие экономические и другие внутренние трудности способствовали пересмотру политики Москвы в отношении социалистических стран, международного коммунистического движения, третьего мира. М. Горбачев предоставил свободу рук восточноевропейским союзникам, помирился с КНР, вывел войска из Афганистана, отказался от безоговорочной поддержки традиционных друзей Кремля в Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке.
Короче говоря, Советский Союз добровольно снял с себя функции «коммунистической империи», увязшей в идеологической и геополитической холодной войне, и решил вместо этого стать партнером Запада, разделяющим с ним многие ценности и сотрудничающим в решении жгучих международных проблем. М. Горбачев не ждал столь же гигантских шагов со стороны бывших противников – ведь в конце концов именно СССР, а не они, вознамерился изменить себя, свой образ жизни и мыслей. Тем не менее советский лидер надеялся, что США и их союзники примут новый мировой порядок, основывающийся на изменившихся реалиях, на понимании того, что Советский Союз преобразился. В Кремль поступало немало доказательств относительно движения Запада в правильном направлении, хотя перемены происходили не так быстро, как хотелось советскому руководству[22]22
См. анализ такого движения западных стран в: Пляйс А.Я. Россия и мир на пороге XXI века. М.: Изд-во Московского государственного университета коммерции. 1995, С. 8–11.
[Закрыть].«Новое мышление» отвергалось многими представителями партийного аппарата и военно-промышленного комплекса. По-прежнему видя в Западе противника СССР, они характеризовали политику М. Горбачева как противоречащую государственным интересам. Такая реакция отражала задетые великодержавные амбиции, традиционные страхи в сфере национальной безопасности, потревоженные идеологические догмы и глубокие цивилизационные предрассудки против Запада[23]23
Вся палитра отторжения «нового мышления» аппаратчиками содержится, в частности, в: Материалы XXVII съезда КПСС. М.: Политиздат, 1990.
[Закрыть]. Возникшие в условиях демократизации националистические группировки также негативно оценивали линию Кремля в международных делах[24]24
Обзор на данную тему см.: Rumer E. Russian National Security and Foreign Policy in Transition. Santa Monica: Rand, 1995. Р. 9–10.
[Закрыть]. Вместе с тем «новое мышление» пользовалось полной поддержкой демократических сил, в том числе наиболее мощного центра демократической оппозиции М. Горбачеву – движения «Демократическая Россия», которое возглавил Президент РСФСР Б. Ельцин. Критикуя советского лидера за консервативный сдвиг зимой 1990–1991 гг. во внутренней политике, демократы в то же время активно участвовали в разработке новой дипломатии Кремля. Внешнеполитические советники М. Горбачева все больше сближались с лагерем демократов.Параллельно радикальное крыло демократов открыто призвало к демонтажу внутренней советской «империи» и созданию на ее месте союза равных партнеров. Таким образом радикалы, в частности, надеялись подорвать влияние союзного центра и лично М. Горбачева (что в конечном счете и произошло). Президент СССР не был в состоянии сопротивляться набиравшей силу тенденции и сам выступил в пользу предоставления республикам больших свобод – подписания нового союзного договора (что среди прочих факторов спровоцировало попытку консервативного переворота в августе 1991 г.).
1.2. Главное направление
Несмотря, однако, на значительное воздействие горбачевского наследия на внешнюю политику новой России, ее лидеры решительно открещивались от недавнего прошлого. Государственный секретарь первого демократического правительства России Г. Бурбулис и его коллега, министр иностранных дел А. Козырев, на своей первой встрече с коллективом бывшего МИД СССР в декабре 1991 г. разъяснили принципиальное различие между установками эпохи М. Горбачева и текущим моментом. По словам Г. Бурбулиса, прежние власти продолжали делить мир на два лагеря, социалистический и капиталистический, все еще верили в возможность построения коммунистического общества. Такое мировидение способствовало сохранению почвы для конфронтации и соперничества. А. Козырев подчеркнул, что впредь Москва будет осуществлять курс на полнокровное партнерство с Западом, интеграцию с ним.
Данная стратегия начала реализовываться на практике. Причем отнюдь не только по прихоти нескольких человек, а под воздействием всей ситуации внутри и вокруг России. Демократические силы, которые пришли к власти, горели желанием в сжатые сроки построить в России свободное, правовое общество и процветающую рыночную экономику. Запад представлялся в этом грандиозном деле главным политическим и идеологическим союзником. Как подчеркивали члены российского руководства, «богатые, развитые, цивилизованные страны жизненно необходимы для экономического, духовного, политического возрождения России»[25]25
Известия. 1991. 27 сентября.
[Закрыть]. Отчуждение от Запада, настаивали в Кремле, приведет к тому, что будет упущен уникальный шанс преображения России[26]26
Козырев А. Преображение, или Кафкинская метаморфоза // Независимая газета. 1993. 20 августа.
[Закрыть]. Российский президент неоднократно подчеркивал, что Россия и США имеют «общие интересы»[27]27
Независимая газета. 1993. 29 апреля.
[Закрыть] и поддерживают «стабильные, хорошо отрегулированные и основанные на партнерстве»[28]28
РИА. 1994. 14 января.
[Закрыть] отношения, благодаря чему «паритет в ядерной мощи перестал быть необходимым»[29]29
Time. 1992. June 29.
[Закрыть]. Выступая на сессии Совета Безопасности ООН 31 января 1992 г., Б. Ельцин выделил то обстоятельство, что Россия «рассматривает Соединенные Штаты и другие страны Запада не только как партнеров, но и как союзников»[30]30
Российская газета. 1992. 1 февраля.
[Закрыть]. Президент разъяснял, что Москва теперь разделяет с Западом основополагающие внешнеполитические принципы: «главенство демократических прав и свобод личности, законности и морали»[31]31
Российская газета. 1992. 1 февраля.
[Закрыть].Пожалуй, не менее важным был тот факт, что Запад без обиняков брал сторону Б. Ельцина и демократического лагеря в их борьбе с внутренними противниками. Так было накануне, в ходе и после ликвидации августовского путча 1991 г. Аналогичную картину можно было наблюдать во время противостояния между исполнительной и законодательной властями в октябре 1993 г. – российский президент запросил моральной поддержки у западных лидеров и немедленно получил ее[32]32
See: Shearman P. Russian Policy Toward Western Europe: The German Axis // Russian Foreign Policy Since 1990 / Ed. P. Shearman. Boulder: Western Press, 1995. P. 99.
[Закрыть]. Лидеры демократического движения полагали, что связь с Западом оберегала новую Россию от реванша внутренней реакции[33]33
See: Rumer E. Op. cit. P. 12.
[Закрыть]. А. Козырев, например, проводил мысль, что стратегическое партнерство с Западом вдохновляло и облегчало демократическое развитие России. В этой связи министр не рекомендовал слишком акцентировать «агрессивную политику защиты национальных интересов в отношении с партнерами»[34]34
Kozyrev A. The Lagging Partnership // Foreign Affairs. 1994. Vol. 73. No. 3. P. 62.
[Закрыть].Одновременно Запад представлялся демократической власти основным источником помощи, необходимой для успешных экономических реформ. Западное сообщество располагало передовыми технологиями и крупными финансовыми ресурсами, которыми обещало делиться с Россией. По крайней мере в начале 1992 г. все ветви власти сходились во мнении, что внимание российской дипломатии должно быть сфокусировано на формировании в стране эффективной, динамичной экономики, получении доступа к мировым рынкам и финансам, интеграции России в глобальную систему производства, потребления, торговли и труда[35]35
См.: Материалы конференции “Преображенная Россия в современном мире” // Международная жизнь. 1992. № 3–4.
[Закрыть]. Даже спикер парламента Р. Хасбулатов, позднее превратившийся в жесткого критика российской дипломатии, заявлял в тот период: «В отношениях с внешним миром мы должны отдавать приоритет странам, сотрудничество с которыми наилучшим образом может способствовать созданию реального государственного потенциала»[36]36
Там же. С. 88.
[Закрыть].Демократы находили в западных странах и образец для развития России. Они хотели вестернизировать собственную страну, добившись «превращения России из опасного больного гиганта Евразии в члена западной зоны сопроцветания»[37]37
Moscow News. 1991. September 29.
[Закрыть]. Российский мининдел призывал соотечественников «учиться у передового клуба, как жить цивилизованным образом, в частности, при прямом участии на всех этапах западных экспертов подготовить и осуществить совместные программы реформ в сферах экономики, безопасности и конверсии»[38]38
Moscow News. 1991. September 29.
[Закрыть]. В схожем ключе высказывались и другие влиятельные демократы[39]39
См., в частности: Материалы заседаний Совета по внешней политике МИД РФ в ноябре и декабре 1992 г. (Международная жизнь. 1993. № 2. С. 5–22).
[Закрыть].Движимая упомянутыми мотивами, Москва проводила ярко выраженную прозападную политику. Она изо всех сил стремилась проявлять конструктивизм в международных делах, как правило, одобряла действия и позиции западных правительств, зачастую копировала их. К мнению США и западноевропейцев прислушивались в Кремле и по внутренним российским делам.
1.3. Ближнее зарубежье
Вторым важнейшим компонентом внешней политики новой России стало налаживание дружеских связей с бывшими советскими республиками. Демократы приветствовали роспуск СССР не только потому, что это открывало единственный легальный путь к устранению М. Горбачева с президентского поста. В России существовала на тот момент широкая оппозиция имперской политике, причем в силу целого ряда причин. Демократические партии и либеральная интеллигенция исходили из того, что демократизация сделала роспуск СССР неизбежным. Сопротивление этому процессу неизбежно спровоцировало бы конфликты и войны по югославскому сценарию. Выдвигался также аргумент, что без предоставления свободы другим народам Россия никогда не станет нормальным, демократическим государством. Кроме того, Е. Гайдар и другие ориентированные на Запад экономисты в правительстве придерживались мнения, что союзные республики превратились в экономическое ярмо и непреодолимое препятствие реформам, субсидии им, подыгрывание их капризам свели бы на нет успех жесткой монетаристской политики.
Как тешили себя надеждами демократы, новые независимые государства будут благодарны России за предоставленную свободу, что наряду с общими идеалами и задачами позволит бывшим союзным республикам тесно сотрудничать между собой. Была и уверенность в том, что Россия как наиболее мощное государство выдвинется на роль признанного лидера равных и независимых республик[40]40
См.: Перспективы евразийской интеграции. М.: Принт, 1994. С. 54–55, 59–61.
[Закрыть]. Многие российские политики и простые граждане к тому же сентиментально уверовали в тягу других народов к сохранению «братских уз» с бывшей метрополией. На более рациональном уровне руководство РФ полагало, что интеграционные импульсы будут подпитываться взаимозависимостью в области экономики, «неразделимостью» созданного ранее военного потенциала[41]41
См.: Перспективы евразийской интеграции. С. 45–48.
[Закрыть]. Сказывалось и то, что российских лидеров связывала со многими деятелями обретших независимость стран совместная борьба против коммунистического тоталитаризма. Проявления враждебности в ряде районов постсоветского пространства интерпретировались в Кремле как адресованные старому режиму, а значит, временные по своему характеру[42]42
Там же. С. 59–61.
[Закрыть].В Москве ожидали, что вслед за всплеском эйфории от независимости возобновится процесс взаимной гравитации бывших союзных республик. Для обеспечения этого процесса, считали демократы, достаточно было перевести отношения с ближним зарубежьем на «принципы, успешно апробированные в Европе – нерушимость и открытость границ, права человека и права меньшинств, взаимовыгодное сотрудничество»[43]43
Moscow News. 1991. February 16.
[Закрыть]. В начале 1992 г. мининдел России утверждал, что «идеи единства наших народов уже наполняются содержанием: достигнуты соглашения о единой обороне, едином военно-стратегическом пространстве, формируется система социально-экономических взаимосвязей»; призывал «наращивать достигнутое» в сфере интеграции[44]44
Известия. 1992. 2 января.
[Закрыть].В целом очевидно, что российское правительство отнюдь не забыло о постсоветском пространстве как о чем-то несущественном и о какой-то обузе (что утверждают критики внешней политики Кремля). Напротив, с самого начала демократическое правительство всячески подчеркивало, что отношения с новыми соседями являются «главным приоритетом», что у России есть «жизненно важные интересы» на всей территории бывшего СССР. Другое дело, что наивные представления о безоблачности перспектив интеграции, а отсюда и неумелая политика на постсоветском пространстве не позволяли добиваться поставленных целей.
1.4. Преодолевая груз прошлого
В качестве третьего направления российской внешней политики выкристаллизовалось освобождение от «груза» советской дипломатии. Москва проявила готовность к самокритике, признанию прошлых ошибок, исправлению их. Кремль в той или иной форме покаялся за вторжения в Венгрию, Чехословакию, Афганистан, аннексию балтийских стран, навязывание воли восточным немцам, манипулирование «освободительными движениями» и коммунистическими партиями в разных частях земного шара, жестокое обращение с японскими военнопленными, тотальный шпионаж против Запада и т. д.
Произошли очевидные изменения в политике России в отношении Восточной Европы, коммунистических режимов и компартий, государств третьего мира. Распространено мнение, что новые кремлевские лидеры просто-напросто решили уйти из Восточной Европы. В самом деле, трудно спорить с тезисом о том, что еще при М. Горбачеве Москва отказалась от стремления во что бы то ни стало сохранить за собой «внешнюю империю»: нацеленный на сближение с Западом СССР больше не нуждался в «восточноевропейском буфере», более того, этот буфер выглядел теперь «помехой» на пути к цели[45]45
See: Bowker M. Russian Policy Toward Western Europe // Russian Foreign Policy Since 1990 / Ed. P. Shearman. Р. 77.
[Закрыть]. Тем не менее, как представляется, наиважнейшим мотивом изменения подхода Москвы к Восточной Европе было неприятие тамошних коммунистических режимов, аналогично тому, как российские демократы отвергали власть КПСС внутри страны.Россия хотела иметь дело с реформированными соседями и верила в светлые перспективы сотрудничества с ними. Президент Б. Ельцин раз за разом говорил о сохранении стратегической важности Восточной Европы и об активной роли России в этом регионе. Случилось, однако, то, что должно было случиться: экс-союзники распавшегося СССР сами бросились врассыпную как заключенные, перед которыми вдруг широко распахнулись ворота тюрьмы. В таких обстоятельствах трудно было проводить эффективную политику, обеспечивая сохранение в Восточной Европе мощного российского присутствия.
Что же касается коммунистических государств – Северной Кореи, Кубы, Китая, Вьетнама – то они не выражали позитивных эмоций по поводу событий в России. Их шокировал антикоммунизм нового российского руководства и смертельно напугала перспектива, что смена формации на родине Ленина не только эхом отзовется за рубежом, но и спровоцирует российских демократов на прямое вмешательство в дела других стран. Москва в свою очередь прервала все идеологические узы с коммунистическими режимами, предвкушая при этом их скорый крах. Кремль присоединился к хору западных стран, осуждающему нарушения прав человека на Кубе и в КНДР, попробовал поучать Пекин на тот же счет[46]46
См.: Латинская Америка. 1992. № 10–11; Bazhanov E. and Bazhanova N. Russia and Asia in 1992 // Asian Survey. 1993. Vol. XXXIII. № 1. January. Р. 91–109.
[Закрыть].Охладились отношения России с идеологическими и геополитическими партнерами СССР в третьем мире. Перемены в нашей стране с большим скепсисом воспринимали в Индии, Ираке, Ливии, Эфиопии, Никарагуа, десятках других государств. И отнюдь не из-за плохой работы российской дипломатии, а из-за того, что интересы прежних советских друзей и новой России разошлись. Москва нуждалась в партнерстве с Западом, а они жаждали по-прежнему играть на противоречиях двух лагерей, стравливать «сверхдержавы» к собственной корысти. Вряд ли, однако, в Кремле в 1991–1992 гг. были люди, готовые продолжать конфронтировать с Западом ради обслуживания иракских или ливийских стратагем. Советская практика опоры на горстку радикальных режимов на Ближнем Востоке характеризовалась российским руководством как «исключительно неудачный выбор действий»[47]47
The Current Digest. 1992. Vol. XLIV. № 18. Р. 15–16.
[Закрыть].Не удерживал Россию на рельсах прежней дружбы и экономический расчет. Клиенты в Азии, на Ближнем Востоке, в Латинской Америке десятилетиями гирей висели «на шее» советской экономики, и все наше общество буквально требовало перестать кому-либо в чем-либо помогать, а заняться вместо этого устройством российской жизни. Будучи избранным Президентом Российской Федерации в 1990 г., Б. Ельцин осудил разбазаривание национальных ресурсов[48]48
See: Moscow News. 1991. No. 9.
[Закрыть]. В октябре 1991 г. он запретил всю помощь зарубежным странам[49]49
См.: Известия. 1991. 28 октября.
[Закрыть]. Москва попыталась перевести сотрудничество с традиционными партнерами в русло взаимовыгодности, но на таких условиях дела не пошли. Требования о выплате долгов и призывы «избавиться от идеологических шор и бездумных расходов» в третьем мире[50]50
Известия. 1992. 6 декабря.
[Закрыть] лишь углубляли отчужденность бывших партнеров СССР от новой России.Вместе с тем Москва предприняла определенные усилия по налаживанию или расширению контактов со стабильными, умеренными и экономически сильными странами в развивающемся мире (многие из них прежде игнорировались Советским Союзом или, напротив, сами не хотели иметь дел с коммунистической «сверхдержавой»). Определенные шаги были сделаны для проникновения на рынки оружия стран Персидского залива. Продвинулось вперед экономическое сотрудничество с Ираном, ЮАР, Южной Кореей, Тайванем, государствами АСЕАН, Австралией и Новой Зеландией. В Латинской Америке и особенно в Черной Африке Москва действовала более вяло.
* * *
Таковыми, на наш взгляд, были основные черты российской внешней политики сразу после событий 1991 г. Частично эта политика зиждилась на фундаменте горбачевского «нового мышления». Российское руководство пошло, однако, гораздо дальше в разворачивании страны лицом к Западу и отходе от прежних друзей и концепций, в критике сталинско-брежневского наследия в международных делах.
Многие аспекты первоначальной стратегии российских демократов остаются в силе и находят свое выражение в различных шагах и заявлениях лидеров страны. Но все же нарастание перемен во внешней политике Москвы стало очевидным уже к 1993 г. Они обусловливались воздействием ряда внутренних и внешних причин.
2. Причины перемен
2.1. Внутренняя обстановка
Неудача «шоковой терапии» нанесла мощный удар по лагерю радикальных реформаторов. Они потеряли уверенность в своей правоте, лишились единства и раскололись на соперничающие кланы. Некоторые из радикалов тихо ушли из политики, другие увлеклись махинациями, погрязли в коррупции. Часть демократов переметнулась в стан оппозиции (в том числе бывший вице-президент России А. Руцкой и спикер Верховного Совета Р. Хасбулатов). Парламентские выборы в декабре 1993 г. показали, что в дополнение ко всему прочему демократы лишились поддержки большей части электората, проиграв националистам и коммунистам. На выборах 1995 г. эта тенденция еще больше закрепилась – ведущие позиции в парламенте завоевали коммунисты, сохранили немалое влияние и националистические силы. Оппозиция, распрямив плечи, пошла в лобовую атаку на ту политику, в том числе внешнюю, которая возникла на заре российской демократии в 1991–1992 гг. Давление на курс Кремля стало возрастать со стороны не только Госдумы, но и военно-промышленного комплекса, значительной прослойки провинциальных элит, русской диаспоры в бывших республиках СССР, а также всякого рода экстремистов. К хору критиков присоединились и группы демократов, разочарованных в тех или иных аспектах внешнеполитического курса Кремля. Изменился сам состав правящих кругов. Радикальных демократов оттеснили от государственного «штурвала» представители старой советской бюрократии, многие из которых тайно и во все возраставшей степени открыто соглашались с критиками российской дипломатии закваски 1991–1992 гг. Радикалы, уцелевшие в высших эшелонах власти, вынуждены были приспосабливаться к новым ветрам – одни из инстинкта самосохранения, прочие, осознав наивность своих первоначальных представлений о внешнем мире или же придя к выводу, что международные реалии изменились после 1991 г.[51]51
Характерный в этом смысле пример – А. Козырев, который постепенно менял взгляды не только на внешнюю, но и на внутреннюю политику.
[Закрыть]На российской дипломатии сказывался и всеобъемлющий кризис в стране. Правительство настолько увязло в домашних заботах, что до внешних дел у него далеко не всегда доходили руки. Из-за внутренних затруднений отменялись переговоры с иностранными руководителями, прерывались визиты за рубеж. Не хватало времени, чтобы сконцентрироваться на выработке цельной, хорошо продуманной стратегии в мировых делах. Зачастую, когда Москва что-то предпринимала во внешнеполитической области, то делала это под воздействием событий дома: то ли требовалась поддержка против внутренних противников, то ли нужна была дополнительная финансовая помощь для предотвращения развала экономики.
Отсутствие эффективного механизма реализации внешнеполитических решений усугубляло неразбериху. В коммунистические времена такой механизм был – существовала одна пирамида власти во главе с Политбюро, которое принимало решения, а вся страна их усердно исполняла. С приходом демократии каждая властная ветвь посчитала, что она и есть Политбюро и вправе вести собственную дипломатию. Более того, внутри самой исполнительной власти возникло сразу несколько Политбюро, мешающих МИД проводить единую, последовательную, ясную и четкую линию на мировой арене. Предпринимались неоднократные попытки создать адекватный внешнеполитический механизм, но они не меняли ситуацию к лучшему. Трудности проистекали также из-за неопытности дипломатического персонала. Типичен (и, видимо, справедлив) аргумент, что «необстрелянные», юные руководители внешнеполитического ведомства «первоначально не поняли жесткий мир реальной политики, они слишком поздно осознали, что у России есть собственные национально-государственные интересы, необязательно идентичные интересам Америки и государств Западной Европы, которые вознамерились заполнить геополитический вакуум в Восточной Европе, и не только там»[52]52
Известия. 1995. 13 октября.
[Закрыть].2.2. Поведение Запада
Среди внешних факторов, способствовавших трансформации внешней политики России, следует выделить прежде всего поведение Запада. В российском обществе, и далеко не только в головах экстремистов, созрела убежденность, что западный лагерь не является надежным политическим и идеологическим союзником, что многие политики в США и в Европе предпочли бы видеть Россию слабой и бедной. Планы расширения НАТО стали восприниматься в российском обществе как предательство, демонстрация недоверия и даже враждебности к Москве, попытка отгородиться от россиян новым «железным занавесом» и, наконец, как угроза безопасности России[53]53
Е. Примаков, в то время глава российской разведки, заявил в ноябре 1993 г.: «Это расширение приблизит крупнейшую военную группировку в мире… непосредственно к границам России. …Возникает необходимость фундаментального пересмотра с нашей стороны всех оборонных концепций» (Стенограмма пресс-конференции в МИД РФ, 25 ноября 1993).
[Закрыть]. Б. Ельцин предостерег осенью 1995 г., что расширение натовского альянса может разжечь пламя войны по всей Европе[54]54
Cit. ex.: The New York Times. 1995. September 11.
[Закрыть].В числе недружественных акций российские политические круги (включая правительство) называли односторонние действия НАТО в Боснии, фактическое игнорирование притеснений русскоязычного населения в балтийских республиках, попытки воспрепятствовать контактам Москвы с Ираком и Ливией, прояпонскую позицию Запада в территориальном споре о Южно-Курильских островах. Россию возмущало нежелание Запада согласиться с интеграцией бывших советских республик и особенно с ведущей ролью Кремля в этом процессе. Мининдел России в резкой форме отчитал западных партнеров, заявив, что Москва не собирается выслушивать лекции относительно своего поведения на территории бывшего СССР[55]55
See: The New York Times. 1994. January 28.
[Закрыть]. Москва неоднократно призывала Запад признать «особую роль и ответственность России в бывшем СССР»[56]56
Kozyrev A. The Lagging Partnership. Р. 69.
[Закрыть].Разочаровались россияне и результатами экономического сотрудничества. Запад порицался за нежелание предоставить России адекватную помощь. Займы и кредиты были сравнительно малы и обставлены всевозможными условиями. Инвестиции мизерны. Многие иностранные бизнесмены, по распространенному убеждению, занялись «грабежом» России, скупая за гроши природные ресурсы и превращая недавнюю «сверхдержаву» в «экономическую колонию»[57]57
Moscow News. 1993. March 21.
[Закрыть]. В обмен за ценное сырье на российский рынок шел пустяковый или опасный товар (типа жвачки, сигарет или лекарств с просроченной датой). Передача технологий сдерживалась законодательными препонами. Когда же Россия пыталась заработать на экспорте собственных технологий, ей мешали, как это было со сделками по поставке криогенных двигателей в Индию, военных самолетов в Малайзию, ядерного оборудования в Иран и т. д.Появились сомнения относительно применимости на российской почве западных рецептов развития. Зарубежные советники стали объектом острых нападок, обвинений в «безответственности», в стремлении «перекроить российскую экономику по заготовкам МВФ»[58]58
Глазьев С. Россия, которую обманули // Сегодня. 1996. 29 марта.
[Закрыть]. В равной степени подвергались остракизму российские последователи западных рецептов развития типа Е. Гайдара, А. Чубайса и др. Зазвучали жалобы, что Запад, особенно Вашингтон, смотрит на Россию и россиян свысока, ведет себя с нами как с второразрядными гражданами, открыто оскорбляет Москву. И, действительно, трудно отрицать, что между Россией и Западом сложились неравноправные отношения, обусловленные зависимостью Москвы от партнеров как в экономической, так отчасти и в политической сферах.2.3. Другие проблемы
На российскую внешнюю политику в возрастающей степени воздействовала ситуация в отношениях с бывшими союзными республиками. Демократы стали избавляться от иллюзий о безоблачности этих отношений. Большинство соседей повело себя отнюдь недружественно. Проблема русской диаспоры в новом зарубежье превратилась в серьезную головную боль для всех. Речь шла об обеспечении безопасности диаспоры, ее прав на гражданство в новых государствах, ее автономии, о принятии и размещении в России беженцев и т. д. Проблема усугублялась экономическим и социальным кризисом, в который попали бывшие союзные республики, ростом в них национализма, демографическими страхами малых народов (таких, как латыши и эстонцы). Кроме того, между Россией и соседями возникли споры – о дележе советского имущества, границах, экономическом равенстве, по вопросам политического, идеологического, исторического характера. Хотя правительства стран нового зарубежья и проявляли определенную заинтересованность в контактах с Москвой, тем не менее преобладала их озабоченность укреплением суверенитета. Подозревая Россию в имперском синдроме, лидеры независимых государств склонны были винить «руку Москвы» во внутренних трудностях, активно искали защиты от российского «великодержавия» на разных азимутах – на Западе, Юге и Востоке. Встречные шаги со стороны потенциальных «защитников» суверенитета бывших республик СССР усиливали раздражение в Москве, порождали там опасения, что Россию хотят вытеснить из традиционной сферы влияния, нанести ей ущерб.
Желание почти всех восточноевропейских стран войти в НАТО вновь сфокусировало внимание Кремля на бывших партнерах по Варшавскому договору и СЭВ. Стало очевидно, что восточноевропейцы не видят в новой России надежного друга, напротив, Москва для них – потенциальный источник угрозы безопасности и суверенитету. Возникли сложные вопросы: как не допустить ухода восточноевропейцев в НАТО? Чем привлечь их к России?
Ослабление связей с коммунистическими странами также приводило к негативным последствиям. Так, Россия не только понесла определенные экономические потери в Северной Корее, но и потеряла влияние на режим, от поведения которого зависят стабильность и мир вблизи российских границ[59]59
See: Bazhanov E. and Bazhanova N. Op cit. Р. 164–169.
[Закрыть]. Отдаление от КНР могло еще сильнее ударить по интересам России, особенно в свете того, что дружба с Западом не приносила ожидаемых дивидендов. Китай все больше выглядел в глазах Кремля как полезный стратегический партнер; ценный контрагент, готовый импортировать крупные партии промышленного оборудования и вооружений; наконец, как канал для продвижения интересов Москвы в Азии и в зоне Тихого океана[60]60
See: Ibid.
[Закрыть].Не получая всего необходимого из США и Западной Европы, Россия осознала, что ей следовало бы энергично побороться за финансовые и технологические ресурсы Южной Кореи, Тайваня, Гонконга, стран АСЕАН. Геополитические и экономические аргументы подталкивали Москву к возвращению в Монголию и страны Индокитая. Ошибкой было признано снижение уровня партнерства с Индией. Российское руководство констатировало, что невозможно иметь сильную внешнюю политику «без Индии или без учета интересов Индии, ее глобального веса и влияния».
В центре внимания Кремля вновь оказался Средний и Ближний Восток. Иран был по достоинству оценен как выгодный покупатель оружия и важная политическая сила в регионе. Имея хорошие отношения с Тегераном, можно было сдерживать его экстремизм в Центральной Азии и в Закавказье. Дружба России с Ираном стимулировала бы арабские государства, расположенные в зоне Персидского залива, и Турцию к сближению с РФ как с единственной державой, способной воздействовать на иранцев. Ухудшение отношений с традиционными союзниками СССР на Ближнем Востоке – Ираком, Сирией, Ливией – перекрыло перспективу возвращения ими долгов на сумму свыше 25 млрд долларов. Участие России в международных санкциях против Ирака и Ливии обернулось настоящей катастрофой: убытки Москвы составили еще около 16 млрд долларов[61]61
См.: Известия. 1992. 8 декабря.
[Закрыть]. Лишившись доверительных связей со старыми друзьями, Россия больше не могла играть роль важного посредника в мирном процессе на Ближнем Востоке. Российская политика откровенно плелась в фарватере американской; Москва явно теряла позиции в стратегически важном, нестабильном районе, близком к границам России. Очевидны были потери (экономические, геополитические, культурные, связанные с престижем) в Черной Африке и Латинской Америке из-за проамериканского «крена» в российской дипломатии, ее пассивности и робости.На внешней политике России сказывались и перемены в международной обстановке в целом. Еще несколько лет до этого либералы в окружении М. Горбачева и Б. Ельцина всерьез рассуждали о дружной семье народов, охватывающей все человечество. Помощник М. Горбачева Г. Шахназаров заговорил даже о создании мирового правительства на базе ООН. Демократам чудилось, что с окончанием холодной войны ничто не могло воспрепятствовать гармонии на нашей планете. К 1993 г. иллюзии рассеялись. Любой старшеклассник осознал, что мир, в котором он живет, полон национальных, религиозных, расовых и других конфликтов.
3. Дебаты
3.1. Западники
По причинам, изложенным выше, первоначальная российская внешняя политика очень скоро превратилась в мишень для критики. Ее вал нарастал и фактически развернулись дебаты всероссийского масштаба. Центральный вопрос дебатов: каковыми должны быть приоритеты России? По какому пути россиянам следует идти? Разнообразие высказываемых взглядов отражало процесс формирования в России плюралистического общества. Возникшие экономические и социальные группы стали бороться за влияние, власть, прибыль и начали интенсивный поиск адекватного идеологического и политического выражения личных интересов. Картину еще больше усложнял многочисленный отряд молодых интеллектуалов, которые ради саморекламы и признания зачастую эксплуатировали трудности страны. Что же касается старого, советско-коммунистического правящего класса, то он, будучи расчленен на различные фракции, вносил свой вклад в дебаты, во многом окрашенный в цвета мести и реванша.
Критика с самого начала была направлена против прозападного уклона российской дипломатии. Даже с точки зрения умеренных оппонентов, такая политика превратила Россию в «младшего партнера» Запада и подорвала безопасность Родины. Вторая крупная претензия к творцам политики новой России – их подход к бывшим советским республикам. Правительство обвинялось в том, что оно способствовало развалу великого государства, породило массу трудностей для собственного народа, предало забвению вопросы реинтеграции постсоветского пространства и т. п.
Что стало предлагаться взамен первоначальной политики? Весьма непросто классифицировать различные позиции, но мы все же отважимся разделить участников дебатов на четыре лагеря (или системы взглядов). Сторонников первого лагеря можно охарактеризовать как западники. Они, безусловно, доминировали в политической жизни СССР, затем России в 1990–1992 гг. Взгляды западников уже обсуждались выше, поэтому напомним здесь лишь некоторые из их базовых аргументов[62]62
Западническое мировоззрение служило основой официального курса Кремля и формулировалось в той или иной степени практически всеми членами правительства, в том числе теми, которые позднее перешли в стан оппозиции.
[Закрыть]. Западники утверждали, что длительная конфронтация между СССР и Западом была продуктом большевистских идеологии и политики. Конфронтация имела катастрофические последствия для страны, и ей необходимо навсегда положить конец, вернувшись в “семью цивилизованных народов”. В противном случае Россия окажется отрезанной от главных технологических и финансовых ресурсов, возобновится военное противостояние, в котором у России не будет даже союзников (за исключением, может быть, Северной Кореи или Ирана, но какова будет ценность таких союзников для удовлетворения чаяний российского народа?).А чаяния эти, как подчеркивали западники, очень просты и очевидны: создать для себя наконец-то нормальную жизнь – зажиточную, свободную, стабильную. Поэтому неразумно в очередной раз изобретать «особый русский путь», толкая нацию в дремучий феодализм или кровавый коммунизм и лепя из Запада образ врага. Для того чтобы русские мозги не утекали на Запад и россиянин на Родине имел достойную жизнь, надо создавать в России открытую рыночную экономику и полнокровное демократическое общество. И делать это в сотрудничестве и при помощи Запада. Другого пути нет! Все без исключения народы, добившиеся в последние десятилетия успехов на данном поприще, поступали именно так – Япония, Южная Корея, Сингапур, Тайвань, Чили, Турция и т. д. И, соответственно, российская внешняя политика должна быть подчинена реализации главной национальной задачи – построению в России нормального человеческого общества.
Западники давали свое объяснение смене акцента в поведении Запада в 1993–1994 гг. Подчеркивалось, что Запад (а заодно, кстати, и Восточная Европа) просто-напросто стал терять веру в «светлое демократическое будущее» России. Почему? Да хотя бы потому, что экстремист-эксцентрик В. Жириновский одержал в конце 1993 г. триумфальную победу на парламентских выборах, сформировал мощную фракцию в Госдуме и на протяжении всего последующего периода безнаказанно оскорблял другие народы и государства, расточал в их адрес угрозы. Доверие к России падает и из-за того, что мы никак не выкарабкаемся из экономического и социального кризиса, иностранная помощь расхищается ворами из госаппарата, законы в России не работают, иностранного инвестора встречают у нас чуть ли не в штыки. На Западе пришли к выводам: а) страна, страдающая в тисках кризиса, вряд ли перспективна как стабильная демократия; б) предоставлять России помощь – значит выбрасывать деньги на ветер; в) развивать с ней деловые связи рискованно; г) число экстремистов в России увеличивается, и необходимо приготовиться к возможной перспективе их прихода к власти. Как следствие этих выводов появилось стремление расширить НАТО, снизилась готовность идти навстречу просьбам и пожеланиям Москвы, возросла подозрительность к любым ее акциям – будь то в Чечне, Иране или на Дальнем Востоке.
В изменившейся политической атмосфере иначе стали восприниматься претензии России на роль великой державы. Российская демократия, увы, сама приучила Вашингтон относиться к себе как к «младшему брату». Как бы мы воспринимали США, если бы президент Клинтон регулярно просил Кремль подсобить ему в борьбе с внутренними оппонентами – вашингтонским ГКЧП, антиреформаторским Капитолием, взбунтовавшимся вице-президентом? И если бы при этом Б. Клинтон клянчил деньги на поддержку реформ, ликвидацию последствий засухи, помощь военным… А в довершение всего Белый дом пригласил бы в США большую группу российских советников, которые стали бы обучать американцев как им приватизировать почтовую службу города Вашингтона, как повышать урожайность кукурузы в штате Айова и как отучить рядовых американцев пить кока-колу.
Советский Союз в прошлом сам выступал в роли заступника, донора и советчика – в Чехословакии и в Китае, на Кубе и в Анголе и т. д. Отношения строились по схеме «старший – младший». Мы были старшими и требовали от младших подчинения их интересов нашим. Когда они выходили из-под контроля, пытались вести себя независимо, то мы возмущались и применяли санкции. Вот и американцы удивляются, как это их «младший партнер» – Россия – вознамерился запродать «неверным» иранцам оборудование для атомных станций, преследует какие-то специфические цели в бывшей Югославии, требует сохранения за собой сверхдержавного статуса.
Американцы возмущаются нашим поведением, мы – их, в результате чего имеет место эскалация трений. Наиболее острыми они выглядят в зоне СНГ и Восточной Европе. Национальные интересы России и США сталкиваются. Западники настаивали, однако, на урегулировании споров в рамках стратегии сотрудничества с Западом.
3.2. Антизападный лагерь
Второй лагерь – антипод первого, он антизападный. Его приверженцы полагали, что Россия и Запад не могут быть друзьями, что западный мир на протяжении столетий пытался подорвать силы и влияние России, начиная с вторжений католических рыцарей в XIII в. и кончая походами Наполеона и Гитлера. Только оказав сопротивление противнику, Россия смогла выжить и сохранить свою уникальную цивилизацию, великодержавный статус. Националисты бичевали Петра I за то, что он «выпорол Россию и бросил ее на гильотину Запада»[63]63
Завтра. 1996. № 13 (121). Март. С. 1.
[Закрыть]. В то же время они превозносили Сталина, который «возродил национальную империю» и «помог выиграть XX век»[64]64
Правда. 1996. 15 февраля.
[Закрыть]. Развивая свою аргументацию, антизападники утверждали, что в конце нынешнего столетия Запад почти преуспел в ликвидации России как великой державы – с помощью «предателей», пробравшихся к государственному штурвалу. В итоге все потрясения и невзгоды, выпавшие на долю современных россиян, приписывались «козням» Вашингтона – именно он разрабатывал планы уничтожения России и под его диктовку-де эти планы реализовываются.Варианты подобных взглядов содержались в многочисленных письменных и устных заявлениях лидера КПРФ Г. Зюганова. Согласно Г. Зюганову, Запад и его «лакеи» грабят и умышленно оскорбляют нашу нацию. Г. Зюганов подчеркивал, что, «стоя на коленях, не купишь мира», что компартия, «не колеблясь, ликвидирует неравноправные международные договоры»[65]65
Московский комсомолец. 1996. 18 марта.
[Закрыть]. В своей книге «За горизонтом» Г. Зюганов утверждал, что западная цивилизация все в большей степени попадает под экономический, культурный и идеологический контроль еврейской диаспоры и «в этих условиях особое значение приобретает славянская цивилизация в лице Российской империи, которая превратилась в главный бастион против западного гегемонизма»[66]66
Цит. по: Богомолов Ю. Я спросил Гитлера // Известия. 1996. 26 марта.
[Закрыть].Взгляды Г. Зюганова по еврейскому вопросу перекликались с позицией националистических партий. Они обвиняли евреев во внедрении демократии в Россию «с целью уничтожения уникальной русской цивилизации»[67]67
Колокол. 1996. 23 марта.
[Закрыть]. В тех же кругах Соединенные Штаты осуждались за попытки подорвать российский военный потенциал, экономику и финансы путем реализации соглашений по разоружению. Проводилась также мысль, что Запад делает все, чтобы «завлечь Россию в длительный и изнурительный конфликт против исламского мира, завоевать оба лагеря и захватить их ресурсы»[68]68
Независимое военное обозрение. 1996. 14 марта. С. 4.
[Закрыть].Те, кто видел в Западе потенциальную угрозу, предлагали различные рецепты ее сдерживания. Большинство считало, что Россия должна искать союзников среди бывших республик СССР. Заявления на сей счет делались и на официальном уровне[69]69
См.: Известия. 1995. 12 декабря.
[Закрыть]. Коммунисты шли дальше. Достаточно вспомнить решение Госдумы, принятое по инициативе коммунистической фракции, о недействительности роспуска СССР в 1991 г. Националисты мыслили еще более грандиозно. В. Жириновский ратовал за возвращение к границам 1900 г., когда под властью царя находились среди прочих земель Польша, Финляндия и Маньчжурия. Тот же В. Жириновский агитировал начать поход на юг, завоевать Иран, Афганистан и Пакистан, достичь Индийского океана, в теплых водах которого русские солдаты могли бы омыть свои сапоги[70]70
См.: Московский комсомолец. 1993. 20 октября.
[Закрыть].Среди тех, кто опасался Запада, были люди, предлагавшие искать союзников на юге (Иран) и на востоке (Китай). Бывший министр обороны намекал на возможность альянса с «влиятельными государствами на востоке и на юге» в качестве реакции на расширение НАТО[71]71
См.: Известия. 1995. 12 декабря.
[Закрыть].3.3. Враги повсюду
Третья система взглядов, выражаемых в ходе национальных дебатов, сводилась к выявлению врагов России повсюду. Выразители такого подхода призывали соотечественников закрыть страну и занять круговую оборону.
Типичный пример этой логики содержался в исследовании о реформе вооруженных сил, подготовленном в консервативном «мозговом центре» – Институте оборонных исследований (ИОИ). В нем говорилось, что Россию окружают многочисленные враги, которые «действуют все более и более открыто и нагло в свете слабости российского государства, прогрессирующей деградации ее военного и экономического потенциала»[72]72
Дементьев В., Суриков А. Армия, реформа, безопасность. М.: Институт оборонных исследований, 1996. С. 12–13.
[Закрыть]. Исследование называло наиболее вероятными противниками России США и страны НАТО. Прямую угрозу безопасности России якобы создавали также Турция, Пакистан, Саудовская Аравия и Япония. Китай и Иран на данном этапе были исключены из этого списка, но в будущем против Китая, мол, тоже потребуется осуществлять ядерное сдерживание. ИОИ полагал, что враги имеются и на территории бывшего СССР – это «силы агрессивного национализма, которые действуют при поддержке извне и располагают собственными военными формированиями» (к таковым силам относились и балтийские государства, таджикская оппозиция и т. д.)[73]73
См. там же. C. 16.
[Закрыть].Некоторые политики и ученые, будучи настроенными антизападно, сосредоточивались на китайской угрозе. Так, в фундаментальной монографии «Договорными статьями утвердили» говорилось: «История отношений России с Китаем насчитывает около 400 лет. Но никогда за весь этот период Китай не развивался настолько стремительнее России, чем сейчас. Именно из сегодняшней России отчетливее всего видны уже имеющиеся достижения «великого дракона» и перспективы его дальнейшего быстрого роста. Было бы трудно предположить, что Китай не использует свой шанс получить выгоды из этой ситуации»[74]74
Мясников В. Договорными статьями утвердили. М.: РИО Мособлупрполиграфиздат, 1996. С. 413.
[Закрыть].В книге отмечалось, что «народная дипломатия Китая превращается в нелегальную этническую экспансию», что китайские бизнесмены словно «гигантский насос» выкачивают из России ресурсы и твердую валюту с психологией «богатого соседа, который может поживиться в доме неудачливого односельчанина»[75]75
Там же. С. 412.
[Закрыть]. Проводилась мысль, что китайцы смотрят на русских свысока и преисполнены сознания, что они лишь временно мирятся с исторической несправедливостью, выражающейся в принадлежности Приморья и Приамурья России. Китайские власти внушают-де своему населению, что Китай «потерял» 1,5 млн кв. км территории России на основе «неравноправных договоров»[76]76
Там же. С. 418–419.
[Закрыть].Что касается партии В. Жириновского, то она относила к категории российских противников Китай, Турцию, евреев, Запад. Китаю высказывались претензии в покусительстве на российский Дальний Восток, Анкара обвинялась в планах возродить «великую турецкую империю», Запад осуждался за попытки превратить Россию в экономическую колонию и, наконец, евреям выговаривалось за то, что они мафиозными методами контролируют весь мир и нацеливаются на подчинение себе России[77]77
См.: Голая правда Жириновского // Известия. 1995. 7 октября. С. 4.
[Закрыть]. Перепевы таких страхов звучали в газете «Завтра». Она, в частности, писала: «Россия, лишенная всего, лишенная обороны, с расчлененным народом, окруженная врагами, наводненная предателями и мерзавцами, постепенно начинает произносить свои секретные мысли»[78]78
Дубоносный час Ельцина // Завтра. 1996. № 13 (121). Параноидальные идеи о бесчисленных врагах России и о необходимости покорять другие народы изложены, например, в книге: Жириновский В. Бросок на юг. М., 1995.
[Закрыть].Учитывая глубину внутренних российских проблем на фоне увеличивающегося отставания России от Запада, стремительного прогресса Китая, алармистские взгляды будут, видимо, и впредь сохраняться у определенной части россиян.
3.4. Сторонники сбалансированности
Четвертая система взглядов в российской политической жизни была нацелена на придание сбалансированности внешней политике страны. Приверженцы этой позиции стали подчеркивать: у России нет врагов, она может и должна сотрудничать с большинством стран мира, особенно с соседними; Москве не следует «склоняться» в ту или иную сторону – в силу своего географического положения, размера, мощи, истории Россия должна поддерживать сбалансированные отношения с Западом, Востоком и Югом, не ища союзов (за возможным исключением стран СНГ).
Такая внешнеполитическая философия была закреплена в платформах проправительственного политического объединения «Наш дом Россия» (НДР) и оппозиционной демократической партии «Яблоко». НДР выступила за «партнерство, а не за конфронтацию с другими странами как на Востоке, так и на Западе», «активное участие в создании мирового порядка, который базируется на принципах всеобщей безопасности, уважения суверенитета, независимости и территориальной целостности государств, демократический выбор, защиту прав человека, взаимовыгодное экономическое сотрудничество»[79]79
Внешняя политика и безопасность. Предвыборная программа объединения «Наш дом Россия». М., 1995. С. 3.
[Закрыть]. Программа НДР делает акцент на создании благоприятного международного климата для внутренних реформ. В ней неоднократно подчеркивается, что Россия будет добиваться партнерства со всеми странами.«Яблоко», в свою очередь, отвергло имперские амбиции России. Объединение поддержало «крупномасштабный серьезный диалог, хорошие отношения с США, Японией, Китаем». При этом «Яблоко» было против формирования с ними союзов, оно предложило сотрудничать со всеми на одинаковой основе. Что касается угроз российской безопасности, «Яблоко» видело их только на южном направлении, со стороны Турции, Пакистана, Афганистана и агрессивного исламского фундаментализма. Согласно «Яблоку», Россия и Запад имеют в этой области общие интересы (так же, как в вопросах борьбы с терроризмом, распространения ядерного оружия и т. д.)[80]80
См.: Программа объединения «Яблоко». Внешняя политика. М., 1995. С. 4, 6, 7.
[Закрыть].Схожие заявления стали делаться в 1993–1995 гг. и на уровне руководства МИД РФ. Особенно четко стремление к сбалансированности во внешней политике зазвучало у министра Е. Примакова, который, в частности, подчеркивал, что «надо проводить диверсифицированную, активную политику по всем азимутам, где затрагиваются интересы России… это просто жизненная необходимость для того, чтобы создать наилучшие условия для внутреннего развития – более динамичного, более эффективного в нашем изменяющемся мире»[81]81
Примаков Е. Указ. соч.
[Закрыть].Немало других политиков поддержало упомянутую линию. Даже Г. Зюганов, вразрез со своими же заявлениями, высказывался в аналогичном ключе при контактах с западными аудиториями. Так, лидер КПРФ писал в «Нью-Йорк Таймс» в 1996 г.: «Уникальная миссия нашего государства – быть центром евразийского континентального массива и, как следствие, выполнять балансирующую роль между Востоком и Западом»[82]82
Zuganov G. Junior Partner? No way // The New York Times. 1996. February 1.
[Закрыть].4. Дипломатия России на рубеже веков
4.1. Движение к сбалансированному, открытому курсу
В целом в 1996–1997 гг. сбалансированный подход заметно закрепился в российской внешней политике. На то был целый ряд причин, и, пожалуй, главная из них – дальнейшая эволюция внутренней ситуации в России, активизация в стране реформенных процессов.
Поворотным пунктом послужила победа Б. Ельцина на президентских выборах летом 1996 г. После переизбрания Б. Ельцин значительно обновил правительство, вновь включив в него большую группу молодых либеральных реформаторов. Либералы решительно вернули страну на путь кардинальных преобразований и приостановили нараставший консерватизм в российской дипломатии. Важнейшая роль ведущих финансовых группировок в переизбрании Б. Ельцина на президентский пост резко увеличила их влияние на внутреннюю и внешнюю политику Кремля. Эти группировки, в свою очередь, стали проталкивать в жизнь прагматическую, экономически ориентированную стратегию на международной арене.
Сказалось и то, что переизбрание Б. Ельцина на следующий президентский срок способствовало дальнейшей трансформации всего российского общества. Даже для большого числа недовольных и разочарованных реформами слоев населения стало очевидным, что Россия в обозримой перспективе останется на рельсах капиталистических преобразований, а значит, к новым реалиям, внутренним и внешним, хочешь не хочешь, надо приспосабливаться. Показательны в этой связи конкретные результаты опросов общественного мнения до и после президентских выборов 1996 г. В их преддверии многие из респондентов ставили на первое место в жизни идеалы, в том числе и коммунистические. К концу 1996 г. уже более 80 % россиян признавалось, что их интересует в жизни только заработок, причем молодежь не гнушалась любыми методами и средствами получения материального дохода[83]83
См.: Известия. 1997. 9 июля.
[Закрыть].Разумеется, гордиться обществом, члены которого думают только о деньгах, вряд ли уместно, но в данном случае важно другое: люди в своем большинстве переболели грезами о революциях и восстаниях, смирились с действительностью. В результате оппозиция, все еще многочисленная и влиятельная, тем не менее потеряла способность мобилизовывать широкие слои населения на борьбу с политикой властей, тем более внешней, до которой многим россиянам просто нет дела[84]84
See: Bazhanov Y. Russia’s Changing Foreign Policy // BIOST. 1996. No. 30. Р. 28–29.
[Закрыть].Воздействие оппозиции на внешнеполитический курс правительства ослабло и благодаря Конституции 1993 г., которая перевела почти все рычаги управления в этой сфере в руки президента. Окрепшая исполнительная власть все увереннее реализовывала собственную линию в международных делах, чему в немалой степени способствовала и сильная фигура во главе Министерства иностранных дел, умение министра Е. Примакова находить общий язык не только с зарубежными коллегами, но и с российской оппозицией.
Внешние обстоятельства, в свою очередь, стали благоприятствовать формированию фундамента сбалансированного, открытого курса Москвы. Запад, видимо в ответ на положительные сдвиги в России (прекращение войны в Чечне, оживление реформенного процесса), пошел навстречу требованиям и пожеланиям России по широкому кругу вопросов. В мае 1997 г. НАТО подписала Основополагающий акт с Кремлем, вскоре Москву пригласили присоединиться в качестве равноправного члена к «большой семерке» наиболее развитых демократий земного шара. Значительный прогресс был достигнут в области экономического партнерства: россиян допустили в Парижский и Лондонский клубы банкиров, МВФ увеличил финансовые вливания в российскую экономику, возрос поток зарубежных инвестиций (пока, правда, в основном портфельных).
В целом политическая атмосфера разрядилась настолько, что во второй половине 1997 г. Б. Ельцин уже давал превосходную оценку состоянию отношений РФ с ведущими западноевропейскими странами – Германией, Францией, Англией, Италией и т. д. Серьезные дипломатические успехи были достигнуты и на других направлениях – преодолены многие разногласия с Украиной, наметились сдвиги в урегулировании конфликтных узлов в Абхазии и Нагорном Карабахе, еще больше сблизились Москва и Пекин, из тупика стали выходить российско-японские отношения. Перед Москвой открылись двери в Организацию Азиатско-Тихоокеанского сотрудничества, в ноябре 1997 г. Кремль предотвратил новое кровопролитие между США и Ираком.
4.2. Мотивы
Есть веские основания полагать, что на рубеже двух столетий Россия продолжит путь к открытой, гибкой и сбалансированной внешней политике и именно с таким багажом войдет в XXI век. Данный вывод вытекает из анализа мотивов, которые должны определять международную стратегию Москвы в обозримой перспективе.
Как уже отмечалось выше, в начале 90-х гг. российская демократия подчинила все свои помыслы задаче максимально быстрого вхождения в “семью цивилизованных народов Запада”. Позднее, в 1993–1995 гг., внимание Москвы, казалось, переключилось на обеспечение национальной безопасности и восстановление подорванного великодержавного статуса России.
Сейчас потребности внутренних реформ и развития вновь начинают определять линию поведения российских властей на мировой арене. Страна нуждается в больших количествах современных технологий, капитала, товаров. Власти осознают, что без внешнего фактора реформы будут пробуксовывать. Импортные изделия находят спрос у сотен тысяч коммерсантов и миллионов потребителей. Для оплаты импорта необходимо вывозить на мировой рынок сырье и готовую продукцию. Поиск рынков сбыта для нефти, танков, автобусов и других товаров является важной составной частью внешнеполитической деятельности России. Разница с первоначальной стратегией демократов заключается в том, что российский истеблишмент стремится на нынешнем этапе сотрудничать не только с Западом, но в равной степени и с другими партнерами.
Осознали в Москве и то, что никто ни на Западе, ни где бы то ни было еще не собирается нянчиться с Россией как с грудным ребенком, никто не горит желанием выкормить нового супергиганта. Осознали, но отнюдь не драматизируют ситуацию, ибо по-иному и быть не может. Ни одно государство не стремится создать себе конкурента и соперника. Смешно думать, что французы не спят ночами, озабоченные тем, как бы усилить Германию. Или что испанцы трудятся в поте лица, чтобы вернуть былое величие Англии, а китайцы грезят о превращении Японии в сверхдержаву.
Россия теперь понимает, что конкуренция в мировой политике и экономике – неизбежное и естественное явление. Поэтому России, как и другим странам, придется бороться за свое “место под солнцем”.
Необходимо, в частности, защищать слабых отечественных производителей от мощной иностранной конкуренции, положить конец бегству из России капиталов и бесконтрольному вывозу ценных сырьевых ресурсов, преодолевать дискриминацию российских изделий на мировом рынке и т. д. При этом борьба вполне сочетается с сотрудничеством и сотрудничество может преобладать – как это происходит в послевоенной Западной Европе (несмотря на то, что на протяжении веков нынешние партнеры почти беспрерывно воевали между собой).
Итак, Россия по-прежнему настроена на тесные связи с Западом в интересах своего внутреннего развития. Но одновременно Москва заприметила важнейших партнеров на восточном и южном направлениях. Учитывается и то обстоятельство, что срыв в отношениях с ближайшими соседями – странами СНГ – может лишить Россию доступа к транспортным магистралям, природным ресурсам, полигонам и т. д. Так, разлад с Азербайджаном перекроет доступ к крупным запасам каспийской нефти, недоразумения с Казахстаном помешают использованию космодрома в Байконуре и центров по испытанию вооружений. Раскол с Белоруссией поставит под угрозу коммуникации, соединяющие Россию с Европой – железнодорожные, авиационные, электрические и проч.
Еще один мотив российской внешней политики – обеспечение национальной безопасности. Несмотря на давление со стороны консерваторов, российское руководство не рассматривает Запад как источник прямой угрозы[85]85
Министр Е. Примаков подчеркивал, что можно вести речь о «цивилизованном партнерстве» с бывшими противниками и о «привилегированном партнерстве» с некоторыми из них (см.: Примаков Е. Указ. соч.).
[Закрыть]. Тем не менее, сохраняется ощущение, что если Россия отстанет в военном отношении от ведущих держав, то превратится в объект манипуляций и запугивания. Растет озабоченность, что если не давать Западу отпор, то он исключит Москву из жизни Европы, затруднит ей доступ к Восточной Европе и бывшим республикам СССР.Такие настроения, подхлестываемые планами расширения НАТО, не ограничиваются теперь рамками экстремистского лагеря и охватывают в той или иной степени весь российский истеблишмент. С точки зрения большинства политически активных россиян, расширение НАТО на восток может привести к новому расколу континента. Преобладает и мнение, что, в то время как Москва пытается сблизиться с партнерами по СНГ, Запад поощряет их к отдалению от России и поиску партнеров вне рамок распавшегося Советского Союза. Официальные лица и пресса сетуют на стремление Запада привлечь к себе страны СНГ мелкими подачками, используют их для выкрадывания российских секретов и т. п.
Еще более очевидны опасения Москвы, связанные с непосредственными соседями. Ситуация в Таджикистане и на ею границах с Афганистаном рассматривается как прямой вызов жизненно важным интересам России. Существует убеждение, что победа исламских экстремистов в этом регионе поставит под угрозу благополучие русскоязычного населения, нанесет колоссальный ущерб геостратегическим и экономическим интересам России, приведет к распространению экстремистского влияния на другие страны Центральной Азии, на мусульманское население самой Российской Федерации. Именно поэтому Кремль твердо намерен сохранять в Таджикистане военное присутствие, играть там заглавную роль в миротворческих операциях.
Неспокоен Кавказ. Он буквально раздираем конфликтами: Армения противостоит Азербайджану из-за Нагорного Карабаха, Грузия никак не урегулирует отношения с абхазами и южными осетинами. Соседнее же высокогорье заселено российскими этническими группами, часть которых (особенно чеченцы) доставляет центральному правительству массу неприятностей. Обстановка на Кавказе приобретает особую окраску из-за вмешательства Турции и ряда арабских государств.
Балтика вырастает в проблему безопасности вследствие дискриминации местной русскоязычной общины, выпадов против прошлого и настоящего России, планов прибалтов присоединиться к НАТО. Вызывают опасения судьба Калининграда, доступ России к Балтийским портам[86]86
См.: Шутов А., Мусатов В. Россия и Балтия. М.: ИАМП, 1996.
[Закрыть].Разногласия с Украиной по поводу Севастополя, проблемы русскоязычного населения в Молдавии также заостряют проблему обеспечения безопасности в российской внешней политике. Есть и вызовы безопасности, менее заметные, но все же актуальные – напряженность в Корее, драма бывшей Югославии, «кипящий котел» Ближнего Востока, претензии японцев на Южные Курилы, рост могущества Китая.
Под воздействием всех этих проблем, тенденций и событий активность российского государства в сфере безопасности возрастает. Вооруженные силы, которые в 1991–1992 гг. стало модным шельмовать, вновь приобретают престиж. С большей торжественностью отмечаются годовщины Дня Победы над фашизмом, поставлен памятник маршалу Г. Жукову, открыт впечатляющий Парк Победы. Заостряется внимание к созданию нового поколения вооружений, формированию эффективной, профессиональной армии, способной решать самые сложные задачи. Прекратилась агитация в пользу скорейшей ликвидации ядерного оружия. Напротив, ядерный компонент вооруженных сил рассматривается теперь в качестве гаранта национальной безопасности российского государства, его гордости и основы мощи.
Лозунг «перестройки» об открытии границ и разрушении барьеров между людьми заменен тезисом о необходимости укрепления погранслужбы и превращения границы в непроницаемую для нарушителей и врагов. Внимательно изучается деятельность в военной области прежних противников и всех соседних государств. Восстанавливается уважение и к спецслужбам. Вошли в норму выступления по телевидению и в прессе действующих и отставных разведчиков, рассказывающих о подвигах во славу Родины.
Вызовы безопасности не должны, однако, толкать Россию к самоизоляции, закрытости и экстремизму. Напротив, поскольку эти вызовы многообразны и возникают на различных направлениях, Москва, будучи сейчас сравнительно слаба, сможет противостоять им лишь за счет гибкой и сбалансированной внешнеполитической стратегии. Так, Россия не имеет права быть беспредельно жесткой в отношении НАТО, ибо у нее за спиной словно на дрожжах растет китайский гигант. Может случиться так, что в будущем натовцы пригодятся как партнеры по сдерживанию новой азиатской сверхдержавы. Вместе с тем Кремль заинтересован в тесном взаимодействии с КНР для блокирования натовского продвижения на Восток и противодействия исламскому экстремизму на юге. Сбалансированность в рамках СНГ тем более необходима: любое сближение России с одной из конфликтующих сторон в ущерб другой ставит под удар стабильность и сотрудничество на всем постсоветском пространстве.
Ту же логику можно применить к оценке возрастающих национализма и великодержавных амбиций России. После периода определенной пассивности правительство выделило защиту русскоязычной диаспоры в качестве своего приоритета[87]87
Б. Ельцин еще в октябре 1992 г. подверг руководство МИДа резкой критике за демонстрацию «имперского синдрома наоборот», а именно «за застенчивость в вопросе защиты национальных интересов в ближнем зарубежье из-за опасений, что Москву обвинят в великодержавном шовинизме» (РИА Новости. 1992. 27 октября).
[Закрыть]. Оказывается давление на бывшие республики СССР, чтобы они согласились на двойное гражданство и равные права для проживающих там русскоязычных. Москва стала жестко реагировать на проявление антирусских чувств в новом зарубежье (очернение прошлого России, уничтожение памятников великим россиянам и т. п.).Власти подыгрывают национальной гордости россиян, отдавая должное свершениям предков, торжественно отмечая исторические даты, воздвигая монументы. Самокритика российских общественных устоев и национального характера, столь распространенные в СМИ в годы «перестройки», сошла почти на нет. Царская Россия подается в розовых тонах, находятся аргументы и для «облагораживания» политики Советского Союза, в частности, в отношении Запада, Китая, в сфере гонки вооружений.
Изменившийся настрой способствует прекращению недавней практики признания ошибок и покаяния за них. Москва в конечном счете не согласилась взять на себя вину за уничтожение в 1983 г. южнокорейского лайнера над Сахалином, она не стала подписывать соглашения с Румынией и Венгрией, содержащие констатацию советской вины. Почти не обсуждаются больше темы вторжения СССР в Венгрию и Чехословакию. Афганистан вспоминается лишь в связи с потерями военнослужащих. Редко можно теперь услышать из уст официальных лиц признание ответственности Москвы за развязывание холодной войны.
Национализм тесно связан с великодержавными мотивами в российской внешней политике. Великодержавное чувство, чуть было не утерянное в хаосе 1991–1992 гг., вновь овладевает общественно-политическим истеблишментом и вплетается во внешнеполитическую доктрину. Фактически каждый важный документ, выпускаемый Кремлем, содержит ссылку на великодержавный статус России и намерение крепить его.
Великодержавный импульс находит свое выражение в стремлении Москвы играть ведущую роль на всем постсоветском пространстве. В феврале 1993 г. Президент РФ сформулировал позицию, которую на Западе окрестили как «доктрину Б. Ельцина». Суть ее: намерение России обладать особыми правами и обязанностями на территории бывшего СССР. Москва добилась присоединения в качестве равноправного члена к «большой семерке», она нацелена на то, чтобы иметь собственную позицию по каждой международной проблеме. Россия отказывается автоматически одобрять западные инициативы, как это не раз бывало в начале 90-х гг.
Возродилась тяга к тому, чтобы российский флаг присутствовал на всех континентах. Весьма авторитетные лобби, включающие в себя дипломатов, военных, технических специалистов, ученых, чья карьера была связана с друзьями СССР в третьем мире, выступают за восстановление традиционных связей. Великодержавные амбиции стимулируются уговорами со стороны зарубежных политиков. Индия, Ливия, Куба и десятки других стран заинтересованы в восстановлении тесных связей с Москвой. Что особенно впечатляет Кремль, так это позиция тех режимов, которые не питали к СССР добрых чувств. Израиль, Саудовская Аравия, Оман, Малайзия и другие подчеркивают важность России как противовеса слишком возросшему влиянию США, как посредника в региональных конфликтах.
Поскольку Москва не в состоянии как прежде соперничать с США за мировое лидерство, то она пропагандирует теперь идею многополярности в международных отношениях. А достижение многополярности требует сбалансированного подхода к различным блокам и странам, невзирая на их идеологическую расцветку (в отличии от периода 1991–1992 гг., когда Москва активно подыгрывала Западу в распространении в мире демократического «евангелия»).
Все основные задачи внешней политики России, перечисленные выше (обслуживание внутренних реформ, обеспечение национальной безопасности, национализм и великодержавные амбиции), предполагают отказ от идеологизированной дипломатии. В российском правительстве этот факт уже, можно сказать, осознан. Москва не может, да и не должна преподавать идеологические уроки другим. Не может, поскольку сначала необходимо навести порядок в собственном доме. Не должна, ибо такой курс чреват лишь внешнеполитическими потерями. Как следствие, Москва все более прагматично строит взаимоотношения с зарубежными партнерами, обращая внимание на их важность и их отношение к России, а не на демократичность этих режимов.
4.3. Стратегия
Способствование продвижению мирового сообщества к многополярности и составляет суть внешнеполитической стратегии России на рубеже столетий. Российский истеблишмент уверовал в то, что международные отношения станут более благоприятными и удобными для всех, если вместо американской гегемонии они будут определяться целой группой силовых центров, в том числе, конечно, и Москвой.
Такой взгляд не бесспорен. Соединенные Штаты, естественно, не идеальная сверхдержава, но по крайней мере хорошо изученная и предсказуемая. Из истории мы знаем, что Вашингтон, обладая монополией на ядерное оружие на первоначальной стадии холодной войны, не реализовал ее. На протяжении всей послевоенной истории США не пытались завоевать другие страны, а когда они все же вмешивались в чужие дела, то под знаменем демократии и защиты прав человека. Конечно, теория не всегда совпадала с практикой – достаточно вспомнить вьетнамскую агрессию Вашингтона 60–70-х гг. Вместе с тем Соединенные Штаты помогли вытащить из экономического и социального кризиса Западную Европу, многие азиатские государства.
Но дело, собственно, не в достоинствах или недостатках США. Разумеется, несправедливо и даже опасно отдавать судьбу человечества на откуп одной, пусть даже более-менее цивилизованной державы. Вопрос в другом: как поведут себя те страны, которые реально претендуют на роль центров силы в мировой политике? Скажем, Япония. В прошлом, когда эта страна набрала военную и политическую мощь, то немедленно выплеснула ее на соседей в форме агрессий и фактически геноцида. Есть ли гарантии, что в следующий раз Токио поведет себя по-иному? Таких гарантий никто дать не может, зато несомненно другое: попытки Японии восстановить великодержавный статус неизбежно вызовут противодействие соседей, что уже само по себе может дестабилизировать обстановку в Азиатско-Тихоокеанском регионе, раскрутить маховик гонки вооружений, привести к трениям и столкновениям.
Следует, наверное, учитывать и то обстоятельство, что еще один кандидат в сверхдержавы – Китай – в прошлые века, будучи в зените своего могущества, не только рассматривал иностранные государства в качестве «варварских», но и полагал их всех «вассалами» Срединной империи. То есть де-юре неравными, подчиненными Китаю. Показательно в этой связи, что уже сейчас в Азии растет беспокойство по поводу экономических и военных достижений КНР, хотя по большинству показателей эта страна еще далеко отстает от наиболее развитых держав планеты (по уровню ВНП на душу населения Китай не входит даже в первую сотню стран, китайский ракетно-ядерный потенциал в десятки раз уступает американскому, российскому и т. д.).
Сказанное выше отнюдь не является апологетикой однополюсного мира («Пакс Американа») или попыткой возбудить недоверие у читателя к Японии, Китаю или любой другой потенциальной сверхдержаве. Мы лишь хотели обратить внимание на то, что логично и привлекательно звучащий призыв к многополюсности мира на практике очень непросто реализовать на пользу, а не во вред международным отношениям.
В целом, в Москве отдают отчет в сложности переходного периода к новой мировой системе. Для упорядочения этого процесса Кремль предлагает всем участникам международных отношений соблюдать ряд условий.
Во-первых, не допускать новых разделительных линий в мировой политике. Европу не следует делить на натовскую зону и тех, кто в нее не входит. Опасны разговоры о противостоянии цивилизаций, особенно о «мусульманской угрозе современной Европе» только на том основании, что в исламском мире активизировались экстремистские группировки. В конце концов мировое сообщество делится не на цивилизации, а на государства и у них, как уже отмечалось выше, тяга к взаимодействию будет все больше перевешивать традиции соперничества и противоборства.
Второе условие, которое, по мнению Москвы, необходимо соблюдать в переходный период, – отказ от попыток выделять победителей и проигравших в холодной войне. Российская демократия, президент Б. Ельцин отнюдь не чувствуют себя проигравшими. Напротив – они победители, сломавшие тоталитарную коммунистическую систему в СССР, и не потерпят высокомерного к себе отношения.
В-третьих, Россия требует демократизации международных экономических отношений. Кремль осуждает использование экономических рычагов для достижения эгоистических целей политического характера (американские санкции против торговых партнеров Кубы, экономическая блокада Ирана и Ливии). Осуждение, естественно, вызывает дискриминация российского экспорта.
Особое значение придается российским правительством четвертому условию создания стабильного многополярного мира – тесному сотрудничеству международного сообщества в решении по крайней мере следующих актуальных проблем:
• урегулирование конфликтов;
• дальнейшее сокращение вооружений и осуществление мер доверия в военной области;
• укрепление гуманитарных и юридических аспектов безопасности;
• помощь и поддержка странам, испытывающим различные трудности в развитии.
По мнению Москвы, к началу 1998 г. был достигнут определенный прогресс в урегулировании различных региональных конфликтов. Тем не менее до распутывания ближневосточного узла еще очень далеко. Россия готова к продолжению миротворческих усилий совместно с США, ЕС, Францией, Египтом и другими членами международного сообщества, но считает, что в преодолении раскола между арабами и израильтянами успех может быть достигнут лишь на базе принципа «территории в обмен на мир». В Боснии Москва настаивает на беспристрастном, умеренном подходе к нерешенным проблемам, с большим акцентом на восстановление социальной сферы и экономики, возвращение беженцев, признание Сербии как равноправного участника международной жизни. Россия за то, чтобы ООН и другие международные организации более активно подключались к поиску развязок в конфликтных ситуациях в зоне СНГ, в Афганистане.
Россия продолжает оставаться в рядах поборников сокращения всех видов вооружений и мер доверия в военной области. Наша страна одной из первых присоединилась к Договору о полном запрещении ядерных испытаний и придает огромное значение тому, чтобы этот документ подписали все страны, имеющие ядерный потенциал. Соответствующий нажим оказывается в том числе и на Индию, чьи ядерные амбиции Москва в прошлом как бы не замечала.
Российский парламент до конца 1997 г. так и не ратифицировал Договор СНВ-2, главным образом «в отместку» за планы расширения НАТО. Тем не менее российское правительство готово к продолжению переговоров по сокращению стратегических вооружений (СНВ-3) с учетом общей международной ситуации, а также того обстоятельства, что уничтожение имеющихся запасов – дорогое удовольствие и поэтому необходимо соразмерять его темпы с финансовыми возможностями. Среди других приоритетов Москвы в разоруженческой сфере – модернизация Договора об обычных вооруженных силах в Европе, в частности снижение групповых и национальных потолков для армий стран континента, введение ограничений на размещение войск на иностранной территории и др.
Выступая за укрепление гуманитарных и юридических аспектов безопасности, Россия акцентирует внимание на судьбе русскоязычного населения в странах Балтии. С точки зрения Москвы, к концу 1997 г. дискриминация диаспоры не была преодолена и требуется более активное и систематическое воздействие ООН и других международных организаций на власти прибалтийских государств. Российское правительство заявляет, что, в свою очередь, готово бороться против этнической дискриминации в глобальном масштабе, согласовывая, впрочем, такого рода усилия с принципом территориальной целостности государств.
Проблема перехода к новому международному порядку приобрела наиболее актуальный характер в Европе. Система региональной безопасности, сложившаяся там в годы холодной войны, фактически распалась. Перестал существовать восточный блок во главе с СССР, на карте Европы появились многочисленные новые государства, и принцип незыблемости границ, гарантированный Хельсинкскими соглашениями, оказался размытым. Изменился и характер угроз безопасности на континенте. Это уже не противоречие двух военно-политических блоков, а внутренние и субрегиональные конфликты, терроризм, наркомафия и т. п.
В этой связи, как убеждены в Москве, возникает необходимость взяться за создание новой системы безопасности в Европе. И начать необходимо с подготовительной работы: определить нынешние и потенциальные угрозы, классифицировать международные организации (как региональные, так и глобальные), способные противостоять этим угрозам; выработать механизм взаимодействия упомянутых организаций, их объединения во всеобъемлющую систему европейской безопасности; разработать принципы и правила деятельности по противостоянию угрозам.
Согласно разработкам российских дипломатов, в систему всеобъемлющей безопасности в Европе должны войти ООН, ОБСЕ, Европейский союз, НАТО, Европейский совет, СНГ и т. д. Причем основным «приводным ремнем» системы предпочтительно сделать ОБСЕ, ибо эта организация универсальна, охватывает все европейские государства и продемонстрировала свою эффективность в годы холодной войны. ОБСЕ, однако, не будет стоять над другими организациями или подменять их функции.
Что касается НАТО, то Россия проявила готовность сосуществовать с этой организацией. Подписанный в 1997 г. Основополагающий акт создает, по мнению Кремля, адекватную базу для нормальных и даже партнерских отношений между Россией и Северо-Атлантическим союзом. Российское правительство исходит при этом из того, что НАТО будет постепенно реформироваться, избавляясь от наследия холодной войны и в данный блок не будут включаться бывшие республики СССР.
Заключение
Итак, российская внешняя политика продолжает эволюционировать. Некоторые перемены происходят спонтанно, в ответ на появление новых реалий внутри и вне России. Другим переменам предшествовали жаркие дебаты, охватывавшие различные политические течения, партии.
Нельзя сказать, что уже в законченном виде сформировалась новая стратегия. Тем не менее очевидно, что определенный консенсус достигнут внутри исполнительной власти, а также в демократических и центристских политических кругах (как проправительственных, так и оппозиционных). Суть консенсуса сводится к тому, чтобы сделать российскую дипломатию менее прозападной, более сбалансированной и прагматичной, четче ориентированной на обеспечение и упрочение великодержавного статуса России, удовлетворение экономических интересов страны. Как представляется, движение российской внешней политики в эту сторону продолжится, устраивая даже умеренных коммунистов и националистов.
Ближнее зарубежье будет находиться в центре внимания Москвы вследствие внутриполитической конкуренции между демократами, коммунистами и националистами, а также объективной потребности в интеграции постсоветского пространства и непреодолимой тяги россиян к восстановлению традиционной сферы влияния. Дорога к интеграции будет ухабистой из-за многочисленных спорных проблем между участниками процесса, опасений партнеров России потерять свой суверенитет, противодействия Запада и соседних государств на юге и востоке от бывшего СССР.
Отношения России с Западом будут омрачаться разногласиями двустороннего и международного характера, в первую очередь касающимися расширения НАТО, недовольством России из-за ослабления ее великодержавного статуса. И все-таки партнерство Москвы и Запада сохранится. Оно необходимо обеим сторонам. Ни военный потенциал, ни нынешнее геостратегическое положение России не позволяют ей вернуться к холодной войне. Россия, кроме того, нуждается в тесном экономическом сотрудничестве с Западом, без которого обречены на провал реформы, модернизация народного хозяйства, дальнейшее повышение научно-технического потенциала и удовлетворение повседневных потребностей населения в продовольствии, медикаментах, услугах и т. п. Нет и реальных идеологических предпосылок для новой конфронтации. Кто бы ни был российским руководителем, он должен будет вести страну по пути создания современного общества, схожего по многим параметрам с западным. Сыграет свою роль и то обстоятельство, что россияне сыты по горло конфронтациями и войнами – даже подавление чеченских сепаратистов внутри России вызывает у них аллергию. Запад, в свою очередь, не готов ни экономически, ни политически к возобновлению полномасштабного противостояния.
Говоря о перспективах российской внешней политики, можно также ожидать все более энергичные действия России в Азии (особенно в контактах с КНР), на Ближнем Востоке, в Южной Азии. Успехи Москвы будут порождать определенное беспокойство на Западе и внутри упомянутых регионов (например, Японии не понравится дальнейшее сближение России с КНР). Тем не менее взаимные претензии и трения не будут выходить за определенные рамки. Кремль не пожертвует отношениями с Западом ради друзей в третьем мире. В целом у России есть шанс постепенно превратиться в один из центров силы в многополюсном мире, который будет открытым и тяготеющим к сотрудничеству со всеми.
РОССИЯ КАК ВЕЛИКАЯ ДЕРЖАВА (ТРАДИЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ)
TRANSFORMATION OF RUSSIA: YESTERDAY, TODAY AND PROSPECTS FOR THE FUTURE
(Опубликовано в виде брошюры. М.: Научная книга, 1999)
Preface
Russian Tsarist empire ceased to exit back in 1917 and its collapse belongs now to a distant history as much as, for example, dismemberment of Austro-Hungarian empire.
The difference however lies in the fact that unlike the latter Russian empire was in a way reborn in the form of the Soviet Union and as such prolonged its existence for the most part ofthe 20th century. The USSR did not claim to be an empire, on the contrary, its official ideology was violently anti-imperialist. In practice though the Soviet Union encompassed almost all lands of the defunct Tsarist empire, held them with totalitarian methods, and demonstrated the same vigor and passion in expanding its spheres ofinfluence and achieving leadership in international relations. The ideological motives and aims of the Soviet rulers differed from those ofthe Tsarist epoch, but end results of their activities and the way these activities were perceived by many targets of the Moscow's imperial drive were similar to the pre-revolutionary times. As for achievement of the great power policies they became even more impressive than under the Tsars: by the 1950s the Soviet Union virtually ruled the world together with its sole competitor, the United States.
Then by the beginning of 1990s, quite unexpectedly, the USSR fell apart. Since that time its core member, the imperial center in disguise, Russia as well as newly independent former ethnic republics of the Soviet Union have been struggling to build reconstructed states.
To understand the reasons for the collapse of the USSR, its consequences, and prospects ofRussia as a great power in the 21st century, one should certainly throw a look at the origins and evolution of the Russian empire.
This paper consists ofthree parts dealing respectively with the Tsarist empire, the Soviet Union and Post-Soviet Russia. The attempt is made to show what turned Russia into a great power, what were the strong features of the Russian state, helping it once and again to reach the zenith ofpolitical and military strength and influence, and what weaknesses it had that repeatedly led Russia to a decline and chaos.
The final, fourth part, ofthe paper is devoted to the prospects of Russia. The analysis is offered of the factors which may allow Russia to retain its great-power status in the foreseeable future.
I. The Tsarist Empire
1.1. Emergence
As in the case of all other empires the factors of the emergence of the Russian empire were complex.
The most significant role were certainly played by geography and geopolitics. The steppe, or prairie, occupying southern European Russia and extending into Asia up to the Altai mountains, served for centuries as the highway for Asiatic nomads to burst into Europe. Mongol devastation in the 13th century was for the Russians only the most notable incident in a long series, and it was followed by over two hundred years of Mongol rule. The steppe frontier, threatening the very survival of Russia for centuries, contributed hugely to the militarization of Russian society and to its autocratic character. These features in their turn provided a basis for promotion later of imperial instincts.
A tremendous impact on Russia and its new center in Moscow was made by the Mongols. Demonstrating complete obedience to the Mongol Khans, Muscovite princes proceeded with gaining control over other Russian principalities. These princes became to be known and praised as «the gatherers of the Russian land», heroes of the Russian history. With time they started to challenge more and more openly the Mongol's rule, finally destroying it altogether.
Thus, the Mongolian yoke helped to transform weak and divided appendage Russia into a powerful, disciplined and monolithic Muscovite autocracy.
Having liberated itself from the Mongol yoke Russians resumed the struggle started back in the Kievan period for protected borders and security. As a self-defense measure Russia had to advance to the steppe, pushing the warlike nomads all the way along the largest plain on the entire globe, up to effective natural barriers – the Carpathians to the southwest, the high and picturesque Caucasian chain in the south between the Black Sea and the Caspian Sea, and the mighty Pamir, Tien Shan, and Altai ranges further east along the southern borders, oceans to the north and east.
Expansion of Muscovite state beyond the Kievan legacy began by the middle of the 16th century. Ivan the Terrible counterattacked chief Tartar enemies in the steppe and finally took their strongholds in the east and southeast. A way for Siberia and other lands of the defunct Mongol empire was open and Russian traders, supported by government troops, began the great drive to the East.
A trend for expansion was reinforced by the generally unprotected and fluid nature of the western border of the country, repeated attempts of Western neighbors to convert Russians into Catholicism, desire of Moscow to regain Kievan lands, which had fallen under domination of Lithuania and Poland, Russia's drive to overcome its land – locked position and to gain an access to the Baltic and Black Seas.
Lack of strong barriers as well as an excellent system of water communications in their turn made it relatively easy for the Moscow state to advance and later to expand grandly in Asia without the need first to rule the high seas. When the progression was completed and the natural boundaries of the Russian empire ultimately emerged, the state became well protected from outside attack. Russian distances and severe climate helped to defeat most invaders, from the days of the Persians and the Scythians to those of Napoleon and Hitler.
Ideology, developed under the influence of internal conditions as well as through foreign contributions, has also played a role in the empire – building process of Russia.
The first foreign input came with Scandinavian Vikings who dominated military and political elite of the original state of East Slavs – Kievan Russia. Normans were bent on conquest of distant lands and they exploited successfully the position of Kiev on the famous road «from the Varangians to the Greeks». Already in the 10th century the Kievan warrior-princes of Scandinavian origin engaged in a series of far-reaching campaigns, defeated a variety of enemies, and threatened the status quo in the Balkans and the Byzantine Empire itself. The Kievan Russia emerged as a powerful major European state.
Even much more far-reaching consequences had Russian association with Byzantium. The conversion of Kievan Russia to Orthodox Christianity opened wide gates for the highly developed Byzantine civilization to enter Russian lands. Among other things, Russia gradually absorbed imperial ambitions of Byzantium along with its suspicions of the West and the relative isolation from the rest of Europe and its Latin civilization.
After the final fall of Constantinople to the Turks in 1452 and then marriage of Ivan III to a niece of the last Byzantine emperor the position and ambitions of the Muscovite elite reached new heights. In that period the doctrine emerged of Moscow as the Third Rome and the heir to the Byzantine empire. A letter of 1510, written by a religious leader to Basil III said, for example: «After two Romes had fallen, Moscow the Third Rome would stand permanently for there was to be no fourth».
This doctrine however did not have any practical consequences at that moment: Muscovite rulers in their foreign policy were preoccupied with recovery of the inheritance of the princes of Kiev, and did not think of the possibility of a Byzantine inheritance.
In a way the Muscovite Tsar and the Muscovite state have become, in addition to the Byzantine legacy, successors to the Mongol Khan and the Golden Horde: the defeat of the Horde left a vacuum in the huge spans of the Volga basin, the Ural mountains and Siberia with Russia as a kind of legitimate heir to inherit.
Later other ideological motives blended into the imperial doctrine of the Russian state: spread of Orthodoxy and protection of Orthodox brothers in foreign lands, Pan-Slavism, civilizing of backward ethnic groups, helping to those in need.
A great wealth and variety of natural resources, including forests, gold and furs, provided resources for an active foreign policy.
1.2. Main features
The 17th century marked the end of the period of the Russian history when the nation had been mobilizing all its resources to defend own existence and assert independence.
By the second half of the century Russia finally turned attention to development. It came to realize that in great many ways it lagged behind the West and began to show a continuous and increasing interest in the West and in the many things it had to offer. Learning and development were used however not so much for improvement of living standards as making the state strong economically and militarily. Russia with the help of the imported knowledge entered in the beginning of the 18th century the new Imperial Age. Russia began expansion by various means, including military ones.
This period witnessed the complete conquest of Siberia and penetration to the Far East, which in sweep and grandeur resembles the American advance westward. Except the advance of the Russians to the east was more peaceful and less bloody than the American one to the west. The Russian state grew in size, military power, economic potential and absorbed more and more peoples other than the Great Russians, that is, the old Muscovites.
A special role in promoting this process was played by Russian autocrat Peter the Great. His genius, energy, thirst of knowledge helped to rocket Russia forcefully into the community of European nations as a major power that was concerned with the affairs of the continent at large, not, as formerly, merely with the activities of its immediate neighbors. Russia became involved in wars fought away from its borders over issues not immediately related to Russian interests.
The imperial epoch of Russia lasted for approximately two centuries and ended abruptly in 1917 with the Revolution.
During the entire period the Russian empire possessed certain specific traits. The most important, as we see it, were the following:
– Russia basically remained a poor, backward, overwhelmingly agricultural, stagnant, in trouble financially and illiterate country with enormous, persistent up to 1862, evil of serfdom and all powerful bureaucracy. Unlike Venice and Genoa, Britain and France it did not enrich own population from colonization of other lands. The misery, despair and anger persisted especially in the countryside throughout ages. Incentives for productive labor as a cure lacked virtually up to the beginning of the 20th century.
– Nevertheless the rulers of imperial Russia insisted on living beyond their means and thus strained the national economy to the limit. Russia had a large and glorious army, a complex bureaucracy, and one of the most splendid courts in Europe. With the coming of Westernization, the tragic, and as it turned out fatal, gulf between the small enlightened and privileged segment at the top and the masses at the bottom became wider than ever (with the middle class remaining feeble and backward).
– Throughout its imperial age Russia practiced autocratic form of government. Almost entire ruling class firmly and consistently believed that it was the only feasible form of government for holding enormous Russia together. Many Tsars began their rule more or less liberal, at least ready for reforms, and then, under burden of realities, grew conservative, some reactionary or even beastly. Notably, this tendency can be easily observed in the behavior of Ivan the Terrible, Elizabeth, Catherine the Great, Alexander I and Alexander II. When members of the young gentry did try to introduce political liberties to Russia in December 1825 they failed completely since had very little social backing. Russia, as one historian remarked, resumed the quite of a graveyard.
– The official ideology of the Russian empire invariably put state interests above everything else; imperial subjects were regarded as mere instruments for satisfaction of state's needs. Conviction existed that autocracy and a strong state made Russia great and must remain inviolable. Russia was in constant pursuit of a great future, glory, power, position, prestige, of extension of the empire's boundaries, the addition of millions of new subjects.
– Another preoccupation of the imperial Russia was security. Historic memories, the logic of great power competition, fear of liberal and revolutionary influence as well as real threats from abroad made Russians to be constantly on guard against foreigners, to suspect them in evil schemes and to rebuff them resolutely and mercilessly. Despite German origin of many Russian Tsars and their entourage, the government more often than not practiced obnoxious restrictions on travel to Europe, on the entry into Russia of West Europeans as well as of West European books and periodicals. Russian autocrats were determined to suppress liberal revolutions, no matter where they raised their heads.
Nicholas I (1825–1855) turned Russia into an impregnable fortress and deserved himself the title of «gendarme of Europe» for his indefatigable defense of the existing order. To keep status-quo intact Russian Tsars repeatedly appealed to their Western peers for peace, unity and cooperation on the European continent, for brotherhood among all Christian rulers, even for disarmament (starting from Alexander I, 1801–1825).
Russia in its turn created anxiety in Europe. The sudden rise of Russia under Peter the Great came as something of a shock to other European countries. Fear and speculations about the intentions and future steps of the northern giant periodically dominated the European attention and always stayed on the agenda.
– Russian empire continuously failed to keep pace with other European countries, lagging behind in the economic and social development and once and again it concentrated all forces in order to catch up and to avoid foreign domination. Each time though reforms were late and never fully successful, failing to cure all the ills. Russia would stop halfway and freeze in stagnation while others would continue to move ahead widening the gap.
Imperial Russia experienced consecutive waves of strong influence from Dutch, Germans and French, copied them and in essence remained itself, demonstrating a remarkable continuity in internal life and foreign policy with preceding periods.
Wounded national pride together with political and ideological controversies led to attempts to minimize the role of the West, to internal arguments about relations with the West. The 19th century especially saw mounting clashes of the Slavophiles against the Westernizes. The Slavophiles tried to distance Russia from the West and stressed the superior nature and supreme historical mission of Orthodoxy and of Russia. Opposition to the Western influence encompassed many spheres of life, including constitutional and other legalistic devices to run the society. At the same time, intellectually, in arts and science, Russia was a solid and prominent part of Europe, producing great writers, brilliant composers and original naturalists.
– The imperial drive of Russia had as well practical purposes, as was the case with other great empires, like Spanish, British, French etc. Russians were after fertile soil, natural reserves (gold, furs, timber), access to seas, oceans, straits etc.
– Spreading Orthodoxy and civilization was another motive. Russians, as much as other imperial nations, believed that by educating underdeveloped peoples they benefited them and the grand cause of modern civilization. It was true in some cases, as in Central Asia or Siberia, but led to quite opposite results in other places like Poland and the Baltic sea region.
– Protection of Christians, especially Orthodox, and Slavs became prominent in the Russian official ideology in the 18th century and continued to grow in importance. Catherine the Great's favorite prince Potemkin advanced the so called «Greek project» envisaging a great Christian empire centered on Constantinople but controlled by Russia. In the 1870s Russia helped to liberate Slavs in the Balkans from the Turkish yoke and finally it entered the World War I in order to defend Serbs.
– What helped Russian imperial drive to be successful was the fact that it did not venture to conquer distant lands and completely unknown and unrelated people overseas. Instead Russians gradually colonized adjacent areas populated by ethnic communities with whom they had intermingled for centuries. In numerous cases it was done with consent and even by request of the colonized people. Upon gaining control Russians, as a rule, interfered little with the local economy, society, law, or customs. As a result, the empire had geographical unity and coherent groups of population each suffering more or less equally under autocracy with a backward economic system. Only in the later period forced Russification took place contributing to the collapse of the empire. But even then Russians did not consider themselves superior to others ethnically (as was typical for Germans, Chinese or Japanese). They simply worshiped Russian empire and considered it to have a natural right to incorporate all neighboring peoples for their own good.
On the whole results of the imperial Russian drive were mixed, as in the case of British and all other empires. Russia did help some peoples to develop (like Kyrgyz), did defend and save others (as Georgians), but it also did slow down progress of others (like Baltic peoples) or did destroy statehood (Poles).
1.3. Collapse
Revolutions occur not when the people are utterly destitute and deprived of hope – crushing conditions lead only to blind and fruitless rebellions, but when there is growth, advance, and high expectation, hampered, however, by an archaic and rigid established order. Such a situation emerged in Russia by the early 20th century.
The impact of the 19th -20th century West on backward Russia has caused distortions and frustrations, has released revolutionary forces. The loss of centuries had to be made up in a few years.
Despite reforms of Alexander II (1855–1881), imperial Russia was falling further behind the leading states of the West. More ominously, Russian industry was rising up on top of a bitter and miserable proletariat and a desperately poor peasant mass. The new ways created a new intelligenzia. The shrieking contrast between the old and the new drove a part of the intelligenzia to revolutionary ideas and, because political conditions made this necessary, to conspiratorial organization.
Alexander III (1881–1894) and Nicholas II (1894–1917), being narrow-minded and convicted reactionaries, not only rejected further reform, but also did their best to limit the effectiveness of many changes that had already taken place. The official estimate of Russian conditions and needs became increasingly unreal. It continued to hold high the banner of «Orthodoxy-Autocracy-Nationality», in spite of the fact that Orthodoxy could hardly cement together peoples of many faiths in an increasingly secular empire, autocracy was becoming more of an anachronism and obstacle to progress in the 20th than in the 19th century, and a nationalism which had come to include Russification could only split a multinational state. Nevertheless, under Alexander III there was intensified Russification throughout empire, pogroms against Jews, religious persecution.
Whereas the last two Romanovs to rule Russia agreed on principles and policies, they differed in character: Alexander III was a strong man, Nicholas II a weak one; under Nicholas confusion and indecision complicated further the fundamentally wrong-headed efforts of the government.
Court cliques and cabals exercised a strong and at the same time irresponsible influence on the conduct of Russian foreign policy. Russian adventures in the Far East ended by a disastrous defeat in a war with Japan. The monarchy stopped representing anyone and in 1905 a revolution erupted with demands of social and economic transformations. The Tsar did make certain concessions. However, fundamental inequality and widespread destitution could not be remedied by a few large-scale «hothouse» industries and by a re-division of the peasants' inadequate land. Moreover, the government not only refused to honor its own political concessions to the public, but it never wanted real economic reform, remaining devoted to the interests of landlords and big capital.
Agrarian reforms in the beginning of the 20th century only added new problems by helping to stratify the peasant mass and creating hostility between richer and poorer peasants. As a result, radicalism was getting stronger and stronger. The conservatives and the reactionaries had very little to offer. Liberalism never received its chance in imperial Russia.
The First World War exacerbated all the problems and gave the last mighty push bringing the whole rotten structure tumbling down. Human losses were staggering and greater than those suffered by any other country involved in the titanic struggle. The destruction of property escaped counts.
The government failed to utilize the national rally that followed the outbreak of the war, instead it proceeded to oppress ethnic and religious minorities, refused to cooperate with moderate forces in the society. The government itself was decaying. The urban population experienced ever growing difficulties obtaining food and fuel.
Popular revolution of February 1917 came suddenly, terminating the imperial regime with hardly a whimper. However, the country was totally unprepared for a new situation. The Provisional Government combined remarkable liberalism with an inability to solve pressing, crucial problems. The government continued the war in spite of its extreme unpopularity among the army and the people. It did not dare to make a definitive land settlement.
In these circumstances the socialist Soviets were getting stronger as an alternative center of power. The Soviets in turn were captured by the extremist group of socialists, Bolsheviks, who had a strong organization, a comprehensive program, appealing to the destitute masses, a brilliant leader (Lenin) and a steel will to achieve the set goals. In October 1917 the Bolsheviks overthrew the Provisional Government and established own regime in Russia.
II. The Soviet Union
2.1. A new beginning
Founders of the Soviet regime, Bolsheviks, were convinced ant-imperialists, who hated the Russian empire and were eager to destroy it, together with the entire existing world order, creating instead a paradise on earth – a classless society, encompassing all peoples.
Bolshevik’s leader V.Lenin believed in the evil of capitalism and its ultimate form – imperialism, with monopolies and financial capital ruling the world. Imperialists, according to Lenin’s analysis, were engaged in a constant struggle for economic expansion, spheres of influence, colonies. The capitalists were opposed by own proletariats and colonial peoples. Russian imperialism was the «weakest link», the most paradoxical and unstable, so that the Russian link in the capitalist chain snapped first.
However, though initially the Bolsheviks did their best to break the ties with Tsarist diplomacy, they could not entirely divest the country of its past or separate the communist from the noncommunist aspects of their new role in the world. The Soviet regime and its foreign policy gradually evolved in the direction of nationalism and traditionalism. Such considerations of Realpolitik as security at time prevailed over those of Marxist ideology.
In the beginning Bolsheviks preached a world revolution that would destroy the entire capitalist world system. Yet, revolutions erupted only in two places – Bavaria and Hungary, but were quickly crushed. It became clear that Soviet Russia had to live in a hostile environment and think about own security.
Intervention of fourteen Allied powers on the side of the Whites and nationalist movements – providing them with military supplies, giving protection and even engaging the Red army – reinforced distrust by the Bolsheviks of the outside world and raised further their security concerns. Bitterness deepened when after a Soviet-Polish war the Treaty of Riga of March 18, 1921 gave Poland the boundary a considerable distance east of the ethnic line. The Western Ukraine and Western Russia were incorporated into Poland.
In these circumstances Bolshevik government did not see any other choice but to seek peaceful coexistence with capitalist world on one hand, and to restore control over lost territories of the Russian empire on the other land. The Soviet government had proclaimed the right of self-determination of peoples, but it became quickly apparent that it considered independence movements as bourgeois and counterrevolutionary. Those peoples that were successful in asserting their independence, that is, the Finns, the Estonians, the Latvians, and the Lithuanians, as well as the Poles, did so in spite of the Soviet government which was preoccupied with other urgent matters. Usually they had to suppress their own Communists, sometimes, as in the case of Finland, after a full-fledged civil war. In other areas the Red Army and local Communists combined to destroy independence. Nationalist movements were weak and the Soviet government had no trouble defeating them. The force was supplemented by ideology.
The Bolshevik doctrine had a wide appeal for all those suffering and alienated in the ethnic regions because it gave explanation of human exploitation and misery and promised to end both, and also because it rejected nationalism, colonialism and treated all peoples as equal. Re-incorporation of former ethnic territories of the Russian empire into the Soviet Russia was helped by deep roots of interdependence and association, non-Russian origin of many Bolsheviks leaders, including Stalin and Trotsky.
Nevertheless, when the USSR was proclaimed on December 30, 1922 the new state was smaller compared to the empire of the Romanovs.
2.2. Comeback of the empire features
Inside the Soviet Union a process of a gradual resurrection of imperial features, impulses and methods began. It was influenced by the autocratic nature of Bolshevism. Unlike Western Marxists, Bolsheviks did not have a legal standing in imperial Russia and remained essentially a conspiracy of intellectuals. They inherited the tradition of Russian radicalism, «hard line» and emphasized the role of the party, revolution, and ruthlessness. Comprehensiveness and ruthless intolerance have been among the most important salient features of Marxism-Leninism. It was a non-democratic, dogmatic ideology rejecting all different views and suppressing them as belonging to class enemies.
Hasty collectivization of agriculture and industrialization, launched in the late 1920s and 1930s, required even more suppression and subsequently totalitarianism, absolution and personal dictatorship. Stalin emerged as perhaps the most powerful and feared dictator of all time. Paranoid tendencies joined with Marxism in transforming the Russian scene.
Military considerations linked to ideology were increasingly present in the planning of Soviet leaders. From the beginning of industrialization, Stalin and his associates had insisted that they had to build a powerful socialist state quickly or be crushed by capitalists. Growing external threat of Hitlerism made the Kremlin more and more security-oriented in the foreign policy. Soon it became impossible to draw the line between the communist and noncommunist causes of Soviet behavior because the two modes have influenced and interpenetrated each other. First, the USSR openly aimed at closer alliances with Western democracies. When this strategy did not work Stalin switched to an accommodation with Hitler.
The Soviet leader hoped to postpone a conflict with a more powerful enemy and at the same time jumped at the opportunity to regain “lost territories” of the Russian empire (Western Ukraine and Belorussia, the Baltic states etc). When Hitler nevertheless attacked the USSR, the Kremlin immediately allied itself with Western democracies.
The obvious result of the Second World War was the great rise in the Soviet position and importance in the world. The USSR came to dominate Eastern Europe, except for Greece, and much of central Europe. Barring the Allied expeditionary forces, it had no military rival on the entire Continent. The international Communist movement, which had almost collapsed with the Soviet – German pre-war treaty and Hitler’s victories in the west, was experiencing a real renaissance. Communists had played major roles in numerous resistance movements against Germans, and they emerged after the war as a great political force in many European countries. Only the United States could challenge Soviet power in the whole world. In fact the USSR emerged along with the USA as the two superpowers in a bipolar international system. This status of theirs derived first of all from the possession by the superpowers of the nuclear weapons in far vaster quantities than any of their competitors could hope to match.
The USSR vigorously pursuit its dual (security and ideology) purposes – rendering Germany permanently harmless, installing pro-Soviet governments in Eastern Europe, spreading communism and anti-Westernism in Asia and other parts of the world.
In many ways the nature of the Stalinist regime did not change – it remained ruthless, relentless in his hatred and determined to pursue the “correct party line”. It only became more ambitions and pushy. Internally, as the new Soviet elite advanced to the fore, Soviet society lost many of its revolutionary traits and began to acquire in certain respects a strikingly conservative character. The transformation occurred essentially during the 1930s, but on the whole it continued and developed further during the Second World War and in the postwar years.
Ranks, titles, decorations and other distinctions were restored and acquired vast importance. Pomp and circumstance, reminiscent of Tsarist Russia, reentered the stage. Patriotism and historical tradition emerged again blending with Marxist ideology.
Russification of various nationalities accelerated after World War II. Histories had to be rewritten to demonstrate that the incorporation of minority nationalities into the Russian state was a positive good in all cases. Basically contrary to Marxism, the new interpretation was fitted into Marxist dress by such means as stress on the progressive nature of the Russian proletariat and the advanced character of the Russian revolutionary movement, which benefited all the peoples fortunate enough to be associated with the Russians. The quite non-Marxist vice of anti-Semitism found fertile soil in the Soviet Union. In his last years Stalin conducted a fierce attack on “cosmopolitanism” trying to wipe out enthusiasm towards contacts with the West, developed during and after the War.
Meanwhile the regime was becoming more ambitious and self-assured. The Soviet leaders actually had reasons to exude confidence in the ideology and politics, and to speak of communist victory in the entire world. Bolsheviks seized power in a backward empire and transformed it into the second greatest industrial state in the world. The USSR continued to move ahead: it inaugurated the space age, its industrial production continued to grow at a high rate, agricultural scene also showed signs of improvement.
2.3. Reasons for decline and disintegration
Progress of the Soviet Union however was slowing down and problems, both internal and external, were piling up.
Last years of Khrushchev in office (1961–1964) saw a sharp decline of the rate of industrial growth, food production virtually collapsed and constant reorganizations together with hectic campaigns to remedy particular deficiencies were increasingly ineffective in resolving the crisis. As for de-Stalinization or more broadly, a certain liberalization of Soviet life, it seemed to produce as many problems as it resolved. It led in effect to soul-searching and instability rather than to any outburst of creative communist energy. The world situation deteriorated for the Soviets even more sharply with the conflict with China and setbacks in the confrontations against the West (over West Berlin, Cuba etc.). Yet totalitarianism too was deteriorating in the Soviet Union.
The Brezhnev leadership, which overthrew Khrushchev in 1964, stopped the discussion of the imminent building of communism and the propaganda concerning the early surpassing of the United States in the production of consumer goods. Grave economic shortcomings and failures were increasingly revealed.
Rural Russia basically remained poor and backward. Industrial workers profited from increased education and cultural opportunities, but their pitiful real wages remained much lower than in the capitalist world. In addition, Soviet workers suffered from the totally inadequate and deteriorating urban housing, medical care. They could not strike or otherwise openly express their discontent. Social differentiation was becoming increasingly acute – the privileged group (party and government bureaucracies, military, prominent intellectuals etc) have enjoyed greater advantages compared to the masses than their counterparts in Western capitalist societies. The nationalities policy became a desperate holding action. Separatist feelings increasingly showed themselves in the Baltic republics. The stability was maintained mainly by ruthless application of power to control and shape every citizen according to the wishes of the ruling party.
Externally the Soviet Union was also experiencing increasing difficulties. The discipline in the Communist world was further shaken. The ferment in the Soviet camp finally led to explosions in Poland and in Hungary, later in Czechoslovakia. Moscow crushed rebellions but as a result lost many supporters all over the world, including Communist parties ranks.
The Kremlin’s enthusiasm and conviction that the USA and capitalism in general were on the decline and retreat dramatically receded by the 1970s. The superpower equation was not balanced. Soviet – American parity was confined essentially to the military, particularly nuclear, parameters of superpower competition. In all other fields, especially economic, technological and social, the United States was leading with an ever-widening margin. This fundamental disparity reflected the comparative viability and validity of the two competing systems in the context of contemporary world development. Contrary to Marxist – Leninist dogma, the country supposedly destined to spearhead the progress of mankind was lagging behind the West not only in size of the share of the world’s wealth and power but also in long-term growth rates.
To offset this adverse tendency, the Soviet leaders were increasing their reliance on the military strength. However, massive investment in armaments was further debilitating the chronically strained Soviet economy. The burden of overmilitarization contributed significantly to the systemic crisis. The system crisis became clearly visible in the late 1970s due to dwindling profits of the Soviet state from exports of energy and other resources.
That’s how perestroika came about. It was merely an attempt to save the old, obsolete system. It developed as a difficult process of trial and error, of permanently seeking a minimal political base for individual packages of reforms, of certain tactical moves designed for the foreseeable future rather than for years or decades.
Perestroika failed and the USSR suddenly (as the Tsarist Russia in 1917) collapsed despite the awesome nuclear arsenal and other attributes of power still in its possession. The Soviet Union’s former allies have fully recovered their sovereignty. The collapse of the Soviet Union repeated the fate of the Tsarist Russia: it resulted from the exhaustion of the internal driving forces of the social and economic development. The role of domestic processes was predominant while the impact of external forces and factors on the withering of totalitarian regime should not be underestimated.
There have been few, in any, examples in history of superpowers disposing of themselves so readily, even collaborating, deliberately or unwittingly, in their own demise – as the Gorbachev regime did. The fate of Yugoslavian multinational state gave a very different example of the disintegration process and its consequences.
III. Post-Soviet Russia
3.1. Democratic program
The reason for a such peaceful disintegration was the fact that the change came as in the case of Tsarist Russia because of the failure of the political and economic system of the country. The struggle against the system was headed by Russian democratic movement enjoying almost limitless popularity and support in the society, and this democratic movement called for dismantling the Soviet internal empire and making it a union of equal partners. Thus, democrats intended to undermine the influence of the union center and Gorbachev personally.
The concept of abandoning the imperial heritage enjoyed widespread grassroots support in the country for a number of other reasons. The democratic parties and liberal intelligentsia felt that the democratization made the collapse of the USSR inevitable. To resist it meant conflicts and wars equivalent to the Yugoslavian scenario. Another argument was that without giving freedom to other peoples Russia would never become a normal, democratic state. Finally, Gaidar and other West-oriented economists in the government took the position that the union republics had become an economic burden and an insurmountable obstacle to the reforms. Gaidar kept on stressing that subsidies to the republics, accommodating their material needs and caprices destroyed any hope for the success of his tight-monetary policy. Instead, Kremlin reformers recommended rebuilding ties with the former republics on the basis of mutual profitability. At that time it was believed in Moscow that the newly independent republics would be grateful to Russia for the freedom it had granted them, and that this together with shared political and economic values would enable the former union members to cooperate in building a better future (without tying each other's hands as might have been the case had the USSR continued to exist). In addition, there was the clear expectation that Russia, as the most powerful state, would be accepted as the natural leader among equals.
Interesting enough much in the anti-imperialist thinking of the Russian democrats of the early 1990s was similar with the Bolsheviks’ platform of 1917. Both wanted to rid off the empire and start building a new bright future in friendship and brotherhood with former parts of the empire as well as with other peoples of the entire planet.
The difference between these two groups of revolutionary visionaries is that Bolsheviks rejected the existing order in the world and had their own recipes to cure ills of mankind ready, for utilization inside Russia and for distribution everywhere else, while democrats of the early 1990s were fascinated with the realities of the West, wanted to adopt them in Russia and welcomed their adoption throughout the world. Bolsheviks tried to be teachers, democrats were eager students. Though even in this respect the difference is not so big after all, since Bolsheviks based their platform also on a Western ideology – Marxism, believing that this ideology would triumph in the West as well.
In a way, both Bolsheviks and the contemporary democrats simply continued the tradition started by the Peter the Great – to modernize Russia with the help of the West. Peter the Great wanted to copy Western material achievements and manners, Bolsheviks utilized one of Western ideologies while latter-day democrats, saw the key to a Russia’s brighter future in the application of the Western political and economic system.
Seeing in the West a model of development, democrats called upon compatriots «to learn from the advanced club how to live in a civilized way». To achieve this aim they proposed: «We should prepare and implement joint programs of reforms regarding the economy, security and conversion with the direct participation of Western experts at all stages»[88]88
Moscow News. 1991. September 29.
[Закрыть].To turn away from the West, insisted the new Kremlin occupants, would mean loosing a precious opportunity and leaving Russia as «the sick man of Europe»[89]89
Kozyrev A. Preobrazhenei ili Kafkianskays metamorfoza // Nezavisimya gazeta. 1992. August 20.
[Закрыть]. Yeltsin repeatedly declared that Russia and the USA shared «mutual interests» and emphasized the fact that Russia «considered the United States and other Western countries not only as partners but as allies»[90]90
Nezavisimaya gazeta. 1993. April 29.
[Закрыть], explained that Moscow now shared basic foreign policy principles with the West: «Supremacy of democratic human rights and freedoms, legality and morals»[91]91
Rossiyskaya gazeta. 1992. January 31.
[Закрыть].Many members of the Russian democratic movement felt that the Western connection guarded the new Russia from the comeback of the internal reactionary forces. Kozyrev for instance argued that the strategic partnership with the West in itself would encourage and facilitate democratic development in Russia. Because of this Kozyrev recommended not to put too much emphasis on an «aggressive policy of defending national interests in relations with partners»[92]92
Kozyrev A. The Lagging Partnership. P. 62.
[Закрыть].The West was also considered the main source of aid, urgently needed for successful reforms. The Western community had the necessary material and financial potential and seemed to be ready to share it with the new Russia.
Driven by the above-mentioned motives, Russia conducted a clearly pro-Western policy. The West was consulted and listened to on internal matters. Moscow went out of its way to be cooperative, to approve the actions and positions of Western governments, and to follow a similar, if mot identical, line in international affairs.
Moscow, as much as Bolsheviks in 1917, displayed a readiness for self-criticism, for the admission of historical misdeeds and a willingness to correct them through concessions or other methods. The Kremlin expressed penitence for the invasions of Hungary, Czechoslovakia, Afghanistan, annexation of the Baltic republics, domination over East Germany, manipulation of «liberation movements» and communist parties throughout the globe and numerous other mistakes and crimes.
The main rationale for the change in policy regarding Eastern Europe was the fact, that the communist regimes there were rejected as much as Russian democrats rejected the domestic communist regime. It did not mean that Russia lost interest in Eastern Europe, it rather wanted to deal with reformed neighbors, and felt the cooperation could work well with them. Moscow consciously broke all ideological links and terminated special relations with the remaining communist states, among other things expecting their early demise. The Kremlin joined Western nations in the condemnation of human rights violations in Cuba and North Korea. The relations between the new Russian state and China did not start in a particularly auspicious way either. The ties with ideological and geopolitical partners in the Third World that reached back to Soviet times also deteriorated. The Kremlin ceased to compete with the United States and it did not want to be manipulated by radical regimes which hoped to continue thriving on the contradictions between the «two superpowers».
3.2. Obstacles
The process of transformation of Russia and its foreign policy did not however develop smoothly and quite soon hit serious obstacles. The country fell into a deep economic and social crisis the end of which is still far from sight.
The failure of radical pro-western reforms has delivered a powerful blow to the camp of the radical reformers. They lost confidence, then unity as they split into warring factions. Quite a few simply left politics, others got engrossed in money making, corruption and the quest for privileges. Many democrats switched to the ranks of the opposition. The parliamentary elections of December 1993 made it clear that, above all, democrats had lost support among wide circles of the Russian population.
The parliamentary elections of 1995 gave even more clout to the opposition forces, especially the communists. They do not yet control the foreign policy, but their impact on the conduct of Russian diplomacy is increasingly felt. This pressure emanates from the conservative parliament, the «power» ministries (defense, interior etc.), military-industrial complex.
Equally important is the fact that the government itself is different – radical democrats have been replaced by representatives of the old Soviet bureaucracy, most of whom agree with the public discontent over the foreign policy of 1991. The original democrats, still present in the ruling circles, are adjusting to the changing mood.
External factors in their turn have been deforming the original pro-Western, anti-Communist and anti-imperial strategy of the Russian democrats.
Among those external factors the behavior of the West should be singled out. I think it is indisputable that the West has not delivered what it has promised Russia. In any case this is a common belief among Russians, including many democrats. The West, the argument goes, has failed to become a reliable ideological and political ally. Quite a few politicians in the West prefer Russia to remain weak and poor, regarding it as a potential foe. The NATO eastward expansion is treated in Moscow as a betrayal, expression of distrust and even hostile attitude towards Russia, an attempt to isolate it by a new «iron curtain» and finally as a security challenge. Russia has been upset about the unwillingness of the West to endorse the reintegration of the former Soviet republics and especially the leading role of Moscow in that area.
Russians are unhappy with the results of the economic cooperation with the West. The West is criticized for not substantially extending its aid to crisis-stricken Russia. The West, Russians complain, is trying to turn the former super-power into an «economic colony» of the developed world.
There is also disappointment with the West as a model for Russia's development. Western advisers to the Russian government have become the target of vicious attacks. Their Russian admirers (among them former Prime Minister Gaidar) are equally denounced. Complaints are heard that the West, especially Washington, currently looks down on Russia and the Russians, treats them as second-rate citizens, openly shows disrespect for Moscow and insults Russia.
In fact, unequal relations do exist between the West and Russia, which are inevitable: Moscow depends on the West not only economically, but politically as well. This dependence was still evident on the eve of the 1996 presidential elections in Russia. Washington used every opportunity to support Yeltsin.
The relations with the former republics of the USSR are another important external factor influencing Russian foreign policy. Democrats in Moscow have shed their initial illusions that relations among former parts of the USSR will develop in a friendly and smooth manner. Russians in the «near abroad» have become a serious headache for all those involved. There are controversies over the division of property, arbitrary borders, economic equality, political, ideological, historical issues etc.
While there is a certain desire of the new states to cooperate more intensively with the Kremlin, the prevailing mood is nevertheless to safeguard the newly won independence. The leaders of the newly independent states have a tendency to see a Russian hand behind their difficulties, and to look for protection against Russia's alleged encroachments elsewhere. Reciprocal moves by the «would-be-protectors» make Moscow even more nervous. Such moves feed fears that Russia will be pushed out of its traditional sphere of influence, isolated and will suffer economically, politically and strategically. An expressed desire of almost every East European state to join NATO has greatly increased Moscow's attention to its former partners in the Warsaw Pact. It has revealed that the East European nations do not look at the new Russia as an ideological and political friend, but rather consider Moscow to be a threat to their security and sovereignty. Difficult issues have arisen before the Kremlin: The questions are how to keep the East Europeans out of NATO and how to attract them closer to Russia? The retreats from the remaining communist countries and the Third World have created additional difficulties for the Russian diplomacy and economy.
Moscow’s foreign policy also evolved in reaction to changes in the world at large. Just a few years ago, it seemed to Russian (Soviet) democrats that with the end of the Cold War nothing could cloud harmony and brotherhood on the planet. Now, of course, that dream is over. Even high-school students realize that the world of today is unstable, fraught with national, religious, territorial, racial and other conflicts. So, modern day Russia quite similar to what happened to the Bolsheviks in the early 1920s, went through a period of sobering to the realities of the world. Euphoria was replaced by disappointment, bitterness and revival of traditional views on security and great power interests of Russia.
3.3. Revival of great-power ambitions
Due to the internal and external factors, discussed above, Yeltsin's and Kozyrev's foreign policy became the target of criticism. It grew into a full-scale national debate. The debate has been closely connected with the question of the overall development strategy for the country. The diversified views reflect the emergence of a pluralistic society in its transitional stage in Russia. Many of the views expressed in the debate sound like a mixture of Communist and Tsarist Russia’s arguments concerning the outside world and the international role of Russia.
Right from the start the main thrust of the criticism was directed against the pro-Western «tilt» in Yeltsin's and Kozyrev's policy. Even according to mild critics this «tilt» turned Russia into a «junior partner» of the West, stripped it of its super-power status, undermined Russian security and damaged Moscow's economic, political and ideological interests throughout the world. Russia's stand on the former Soviet republics became the second major area of criticism. The government has been blamed for the destruction of a great state, creation of immense problems for its population, neglect of relations with the new neighbors etc. Which alternatives have been proposed for the original policies?
The first one is clearly anti-Western. The thesis is advanced that for centuries the West has tried to undermine Russia's strength and influence. Back in the 13th century the Pope sent crusaders to politically and spiritually subjugate the Baltic region and then Russia. If the Russians had not fought off the invaders, Russia would never have become a superpower with a unique civilization. In the following seven hundred years, again and again the West attempted to achieve the ultimate goal of destroying Russia – the best known examples of such attempts were the invasions of Napoleon and Hitler. Finally, in the last decade of the 20th century the West, it is maintained, almost succeeded in eliminating Russia as a superpower, with the help of «traitors» like Gorbachev, Yeltsin and others.
Those who share fears about the Western threat suggest various ways on how to counter the West. Some feel that Russia should seek alliances with the former Soviet republics. Other go further. Vladimir Zhirinovsky would like to return to the borders of 1900, when, among other countries, Poland, Finland and Manchuria were under the Tzar’s control. Russia’s final push, according to Zhirinovsky, must be made towards the South. Conquering along the way Iran, Afghanistan and Pakistan, Russian soldiers will reach the Indian Ocean and wash their boots in its warm waters. Another prominent imperialist, the editor of the newspaper «Zavtra», Alexander Prokhanov, dreams of the Russian empire stretching from Japan to Portugal. The main obstacle to these ambitious plans is «the modern Carthage», the United States of America. Consequently, the USA «must be destroyed». Prokhanov realizes the difficulty of this task, but he is ready to fight for it, since he «loves the Russian Empire, as other people love horses, flowers or birds»[93]93
Zavtra. 1994. March 4.
[Закрыть]. Among those who harbor doubts or fears concerning the intentions of the West there are people who suggest other allies for Russia: some single out Iran, many prefer China.Another school of thought in the national foreign policy debate unites those who spot enemies everywhere. They call upon compatriots to close the country to the outside world and maintain a tight defense system.
Finally, there is an opinion, voiced in the national debates in Russia, suggesting a balanced foreign strategy. Its essence is: Russia does not have enemies. It can and should cooperate with most countries of the world, especially the neighboring ones. Moscow should not «tilt» to any side. Because of its geographical position, size, power and history it must maintain balanced relations with the West, the East and the South without trying to ally with one or the other (possible exceptions are the CIS members).
Due to the impact of internal and external factors and specifically the national debates, the initial foreign policy motives of the new Russia are being gradually modified. The Kremlin has taken the strong domestic criticism into account. It has realized that democratic values and economic reforms no longer trigger enthusiastic responses on the part of many politically active Russians, that the West is not adored, that the bitterness over the break-up of the USSR has been growing, that former friends of the USSR (communist and developing countries) are no longer abhorred by most Russian political elites and that those elites are tired of making concessions and asking forgiveness in the international arena.
Traditional for the both Tsarist and Communist Russia security concerns are starting to move back to the forefront. Despite pressure from the ranks of the conservatives, the Kremlin does not perceive the West as a direct threat. However, the feeling persists that if Russia falls too much behind the leading powers in the military realm, it could become subject to manipulation and intimidation. There is a growing apprehension that the West, if it is not controlled, may come to dominate Russia economically, may exclude it from Europe, deny it access to Eastern Europe and former parts of the USSR and that a new «encirclement of the Motherland» may start forming.
Security concerns associated with Russia’s immediate neighbors are even more obvious. The situation in Tajikistan and on its borders with Afghanistan is perceived as a direct threat to Russia’s vital interests. The Caucasus region is another security concern. It is fraught with conflict. The region appears even more ominous because of attempts of a number of Islamic states to interfere in these conflicts. The Baltic states ignite the Kremlin’s security concerns with their mistreatment of local Russians, the denunciation of the Soviet Union’s activities during World War II. It is feared that Estonians, Latvians and Lithuanians might be the first to «start rebuilding the iron curtain» at the Western borders of Russia and that Moscow could be denied access to the Baltic sea and its warm-water ports. The dispute with Ukraine over the ownership of the Soviet Black Sea Fleet, its base in Sevastopol, and the whole Crimean peninsula, as well as tensions involving Russians in Moldova, add to the security concerns shaping the Russian foreign policy. There are also fears of a less immediate nature – the ever-tense situation in Korea, the drama of the former Yugoslavia, the Middle Eastern cauldron and the Japanese claim on the South Kuril islands.
Nationalism is another increasingly prominent feature of Moscow’s international posture. After having ignored the problem for a long time, the government has at last identified the protection of the Russian-speaking population outside Russia’s borders as a priority. Attempts are made by the authorities to placate the national feelings of the Russians – through historical references and the commemoration of historic dates and great achievements of our forerunners. The ethnic self-criticism (in newspapers, on stage, in TV programs etc.) that was typical in the «perestroika» period, is almost a self-imposed taboo now. Instead, newspapers, scholars, economists and politicians compete to prove the superiority of the Russians over other nations i.e. in the sciences, arts, sports. The Tsarist era which was castigated under the communist system is now presented as a golden age. The communist epoch itself is being less and less criticized lately. Arguments are found to defend Moscow's behavior during the Cold War, to justify its policies in Eastern Europe, vis-a-vis China, in the field of the arms race etc. The new attitude is reflected in Moscow's disillusion about the effectiveness and correctness of the policy of repentance at large.
Nationalism is closely connected with the Russian great-power ambitions. Russians do not simply want to gain any place under the sun, but a special place. These feelings, temporarily lost during the initial chaotic period after the collapse of the Soviet Union, have resurfaced in the society and are shaping the Russian foreign policy doctrine. (Similar to what happened with the Bolsheviks starting from the 1930s.) Every important document, issued by Yeltsin’s administration and the Foreign Ministry, contains direct or indirect references to the necessity of restoring Russia’s great power status.
In addition to entering the exclusive club of “G7”, Moscow insists on having its own distinctive position regarding every international issue. It refuses to automatically accept Western initiatives as was the case not long ago. The Kremlin increasingly manifests its inclination to participate in the discussion and solution of all major international disputes, be they in the Middle East or in the South Pacific. It is eager to show its flag on all four countries. Great power ambitions even take the form of long-forgotten Pan-Slavistic and Orthodox solidarity. Many politicians insist on a pro-Serbian policy in the Balkans because Serbs are Orthodox Slavs and because Tsarist Russia had always defended them.
The temptation to retain global involvement is growing under the influence of many former friends and clients of the USSR. Most of them, starting with India and including Libya and Cuba, need ties with Russia for various strategic, economic and internal political reasons. They warn Moscow against “a futile” policy of reliance on the West and urge it to resume the posture of a close friend of the developing nations. What impresses the Kremlin even more is that previously hostile states like Israel, Saudi Arabia, Oman etc. display an obvious interest in a more stable Russian presence in their regions – as an indispensable power-broker in the settlement of disputes and (or) as a counterbalance to the excessive influence of the United States.
The Russian foreign policy is also strongly determined by economic motives. Russia badly needs enormous transfers of know-how and technology, capital, expertise and goods. The government realizes that without external aid reforms will not be able to continue. The Kremlin also knows that only foreign capital can help create a true market economy in Russia. In addition, goods from abroad are sought by tens of thousands of traders and millions of consumers. The only way to pay for these products and services is to export raw materials and finished goods. Finding proper markets for oil, tanks, buses etc. is a powerful motive driving Russian diplomacy. Moscow sells weapons to its former foe China almost with the same ease as it sells them to potential Chinese adversaries in India and Vietnam. The economic damage of withdrawal from the Third World is a popular topic of discussion in the Russian capital. Many nations owe Moscow billions of dollars. The only way to make them pay their debts, if not now then at least some time in the future, is to restore friendly ties with the ruling regimes of those countries. Besides, trade and some forms of economic cooperation between Russia and these countries could be profitable. Economic considerations played a role in the reluctance of Moscow to agree to UN sanctions against, among other countries, Iraq, North Korea and Serbia.
The economic factor, on one hand, pushes Russia to develop close ties with all states. On the other hand, the Kremlin believes it has to protect the country and its weak producers from foreign competition and to prevent the flight of valuable resources and the export of treasures and other items from Russia at low prices.
Among other things, ideology also plays a part with regard to Moscow’s activities abroad, although the influence of this factor is different from what it used to be back in 1992. At that time, as we have already mentioned above, Russian democrats clung to the Western world and hailed its values, while denouncing human rights violators and dictators. The ideological love affair with the West is no longer dominant. Passion for spreading the democratic gospel has faded. The forces that do not accept Western democratic values are strong again.
The country studies various ideas, compares them and finds useful aspects not only in Western ideology. At the same time Russian diplomacy is growing more and more pragmatic. Both, the US and China are considered to be important partners, and ideology is not an obstacle to good relations with either. The same goes for Germany and Syria, Cuba and France. The intensity of ties with these and other countries is determined by many factors, but not by ideological sympathies or antipathies.
IV. Prospects: will Russia Remain a Great Power?
The above-mentioned motives are gradually changing the pattern of the Russian foreign policy, its original aims and methods. Some of the changes came as a spontaneous response to the new realities inside and outside Russia. Others were sharply contested by various branches of government and individual leaders. Kozyrev for one consistently resisted attempts to move too far away from the West and refused to formulate a revised strategy.
Now it looks like a certain consensus is being reached. In essence, its aims are to make Russian diplomacy less pro-Western and more balanced, more security-minded, great-power oriented, economically-motivated and pragmatic. On the basis of the realities inside and outside Russia as well as the prevailing opinions of the Russian political and economic elites we may venture to predict that the development will continue in the direction of the described policy. The “near abroad” will dominate Russia’s diplomatic agenda thus reflecting internal politics, the vital necessity for integration and the irresistible urge to restore the traditional sphere of influence. The road to integration will be a bumpy one due to suspicions of the CIS countries’ elites and the positions of the West and Southern neighbors of the former Soviet republics.
Bilateral and international differences, especially concerning the expansion of NATO and Russia’s bitterness over the lost super-power status will mar Moscow’s partnership with the West. However, the partnership must survive.
First, Russia does not have the strength to afford a general confrontation with the major world powers. At the moment, its armed forces are no match for the combined military machinery of its potential foes. The geo-strategic position of Russia is even less favorable. The front line has moved from the middle of Germany to the Russian-Ukrainian border. No government could dream of confrontational policies under such strategic circumstances.
Second, the authorities would have to improve the crisis-stricken Russian economy – both, to bolster military strength and to meet the expectations of the tired and disillusioned population. This cannot be done without importing technology, capital and management know-how. For this reason and also in order to secure the necessary income by exporting raw materials Russia will have to keep the doors to the world open and remain flexible in its relations with the most developed nations on the planet.
Third, there is basically no major ideological issue which (under any leader) could drive a wedge between Russia and the developed countries. In the final analysis, Russia has no choice but to strive to build a modern society along the lines of Western Europe or America.
Fourth, the Russian people are fed up with confrontations and wars – even the domestic operation against Chechen separatists has not gathered a popular support.
Regarding the West, Russia does not pose a strong enough geopolitical challenge to unite the Western powers and make them pool their resources against Moscow. In fact the West needs Russia as a partner in many fields.
More energetic Russian activities are to be expected in Asia and the Pacific (especially China), in the Middle East and South Asia. In most cases the Kremlin will get a positive response from the prospective partners. The new (or renewed) Russian friendships will create some anxiety in the West and inside the abovementioned regions. For example, Japan might not like further rapprochement between Moscow and Beijing, but the misunderstandings and tensions will be controllable. Moscow will not sacrifice its relations with the West for its friends in the Third World. All in all, Russia will most probably be one of the power centers in the emerging multipolar world – no more aggressive or specific in its behavior than others.
All the necessary prerequisites for a such role of Russia are present no less than they were present in the imperial and communist epoches:
– the largest national territory in the contemporary world;
– fabulously rich and varied natural resources;
– a huge industrial potential;
– a well educated and competent population;
– an awesome nuclear deterrent;
– vast regions of Eastern Europe, Central Asia and the Caucasus tightly linked to Russia historically, geographically, economically, politically, culturally and, in a long run, depending on Russia for their survival and development;
– stable interest in Russia’s regional and global role on the part of many states in Europe, the Middle East, the Far East etc;
– eternal passion of Russians to see their country as a great power, their will to maintain this status, despite all obstacles and hardships.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
