Текст книги "По законам Дикого поля"

10

Теплым днем обозники подъезжали к Волге. Почуяли ее издалека, версты за полторы, еще не видя. Прохладой и влагой веяло от великой реки. Но увидеть Волгу при солнце на сей раз не получилось. Небо затянуло серыми облаками. Стал накрапывать мелкий дождь. Осень напомнила о себе.

Проехали через желтеющий осенний лес и вышли к Волге. Река на глазах темнела, хмурилась. Но было еще тепло. Земля прогрета.

Ширина Волги в межень возле Самары саженей шестьсот-семьсот. Течение у Жигулей быстрое, но без волнения.

Ватага бурлаков на противоположном берегу тянула судно против течения. С левого берега оно казалось игрушечным, люди величиной с муравья.

По левому берегу ватага бурлаков также поднимала расшиву против течения бичевой[100]100
  Бичева – толстый канат, который одним концом крепился к вершине мачты судна, а к его другому концу крепили лямки для бурлаков.


[Закрыть]. Но они еще на некотором удалении.

Оставив тагарки у кромки леса, звероловы и починки подались к реке через луг. Васек, несмотря на хмурое небо, сбросил с себя рубаху и сапоги и бултыхнулся в воду. Самые молодые и нетерпеливые из починков не смогли отказать себе в удовольствии искупаться в великой реке и последовали вслед за юным звероловом. Они шумно плескались и ныряли.

Дед Любим и остальные починки не замочив сапог зачерпывали ладонями свежую и приятную на вкус волжскую воду. Пили ее и умывались.

Вожа, сидя на коне, зоркими глазами прощупывал прибрежный лес, реку, речные острова, воду, небо. Напротив появился песчаный остров, которого год назад не было. Это не удивляло людей, знающих своенравную Волгу. Стоило затонуть здесь карче – дереву, смытому в паводок, или затонуть даже небольшой бударе или ладье, и они быстро заносились песком. Глядь, и уже видишь банку[101]101
  Банка – подводная отмель, заметная за счет того, что вода над ней приобретает другой цвет, нежели на глубине.


[Закрыть], косу[102]102
  Коса – узкий полуостров.


[Закрыть] или остров, а то и новый рукав у реки получился. Иногда Волга так даже русло меняла.

В нескольких верстах ниже по течению виделся большой остров, поросший лесом. Там находилась рыболовецкая ватага, куда обоз намеревался доставить часть товара.

По указанию Вожи починки повернули тагарки вниз по реке. Навстречу им шла ватага бурлаков. Около сорока загорелых до черноты мужиков бичевой тянули расшиву.

Бурлаки делали широкий шаг правой ногой и подтаскивали до ее уровня левую ногу. И снова вышагивали правой. Шаг широкий, размеренный и медленный. На левом берегу всегда так ходили.

Передний бурлак шел по бичевнику – бурлацкой тропе, остальных сволакивало к воде. Так и брели кособокой ватагой, навалясь грудью на лямки. Добровольная каторга. Тяжелее подземных работ. Солнце палит, дождь и ветер секут, осенью снег глаза слепит, но нельзя сбиться с размеренного шага. Судно подрядились доставить в срок.

Если сбились, раскачались, тяжело тащить. Приостановились – еще тяжелее стронуть вперед тяжеленное груженое судно. Кони не выдерживали такой работы. И верблюды от сырости болели копытами… Самым выносливым оказался человек, а труд его очень дешевый.

После дождя на лапти налипало по полпуда грязи. Не зря бурлаки говорили: «Дождь – мужику рожь, а бурлаку – вошь». Лаптей хватало на две-три недели. Лапти недороги, всего три липки надо ободрать, чтобы сплести одну пару лаптей. А походи-ка всю путину, с весны до середины осени. Вот и экономили многие, шли босиком, сбивая ноги на острых камнях. Шли по зыбучим топям и пескам, с бичевой переплывали ерики и притоки.

Правый нагорный берег для бурлаков безопаснее от нападения кочевой орды. Зато левый луговой, к степи выходящий, удобнее для бичевника. Весной же, когда талая вода поднималась до скал, правый берег и вовсе недоступен для подъема бичевой. Потому суда порой с бурлаками переплывали с берега на берег.

Все-таки гораздо чаще ходили удобным левым берегом. Для защиты на судне одно или несколько ружей, а то и маленькая, но громкоголосая пушчонка с ядрами. В случае малой угрозы бурлаки и сами отбивались от ордынцев, если шайка большая, то спасались вплавь до судна. На палубу забирались по спущенным канатам.

Встречные бурлаки протяжно пели, скрашивая тяжелую работу:

 
Ты взой-ди, солн-це крас-но-е,
Солнце красное, солнце красное, солнце красное,
Освети ты Волгу-матушку,
Волгу-матушку, Волгу-матушку, Волгу-матушку,
Обогрей нас, добрых молодцев,
Добрых молодцев, добрых молодцев, добрых молодцев,
Мы не сами-то идем,
Мы не сами-то идем, нас нужда ведет, нужда горькая.
 

После песни-плача бурлаки грянули задорную, временами надрывную «Дубинушку»:

 
Бурлачки-ребятушки собрались,
За веревочку взялись, взялись.
Ой, дубинушка, ух-нем, ух-нем!
Раззеленая сама пойдет, сама пойдет!
И-дет, и-дет, бер-ри, пой-дет!
И-дет, и-дет, сам пойдет!..
 

Много вариантов этой песни сложено бурлаками. Изначально пели ее, когда севшее на мель судно сталкивали на глубину. Весна ли, осень, холодна ли вода или ледяная, лезли бурлаки в воду, только голова из бурлящей воды торчит. Самого сносит, того и гляди понесет и в воронку затянет. Быстрое течение на Волге, а весной течение сволакивает человека, зашедшего по пояс. Ну и что ж, что вода крутит и бурлит, на то они и бурлаки. И само их звание пошло от этих бурливых вод. Слово «бурлак» встречается в южнорусских и украинских говорах. Да и сами волжские бурлаки, первейшие в России, считали это название здешним. От кличек пошло немало волжских фамилий: Бурла, Бурливый, Бурлак, Бурлаков.

Эти загрубевшие в работе люди создали и сохранили многие песни на мелодичном древнерусском языке. В прибрежных городах и селениях, в кабаках, где бывали и бурлаки, говорили всяко и разно. За соленой шуткой бурлаки в карман не лезли. Но в работе им помогали только старинные песни. Почему так?

Бурлаки тащили расшиву, красивейшее из волжских парусных судов. Дно у расшивы закругленное, корма сужена, отчего быстроходность велика. Нос приподнят вверх, а палуба к носу и корме расширяется свесами за борт. Мачта расшивы до пятнадцати саженей, составлена из пяти деревьев. На носу расшивы изображение сирены, похожее на русалок из народных сказок. Борта украшены резьбой и расписаны красочными узорами. При попутном ветре на расшиве поднимался огромный парус и даже при малом ветре совершались большие переходы.

Длина райны[103]103
  Райна – рея.


[Закрыть] саженей двадцать. Концы ее уходили за борта расшивы. Когда парус поднимают, то нельзя не залюбоваться расшивой.

Неожиданно с расшивы громко ударила пушка. Хлопнуло ружье. В прогале прибрежного леса увидели троих киргиз-кайсаков. Заряды до них не достали, но испугали. Кочевники убрались. Большой угрозы на сей раз они не представили.

Но как часто бывает в Диком поле, вслед за одной угрозой обнаружилась другая. С верховьев Волги под парусами на попутном ветре и по течению быстро приближались три судна волжских разбойников. Впереди струг и ладья, немного сзади еще одна ладья. На струге рогожный парус, на передней ладье из рыбьих шкур, а на последней виделся парус, сшитый из лосиных шкур. На носу высокоподнятая, вырезанная из дерева конская голова.

Идя в атаку, повольники и казаки в старину покрывали конскую голову медвежьей или волчьей шкурой с оскаленной мордой. Как вызов и объявление намерений.

И сейчас две хищно оскаленных медвежьих пасти и одна волчья появились на трех приближающихся судах. Напряжение нарастало. Починки на всякий случай поворачивали тагарки к прогалу в прибрежном лесу. Попробуй достань там. И бурлаки не выглядели испуганными. На расшиве у них кроме котомки с простой одежонкой ничего нет. Впрочем, и доходов им такая встреча не сулила.

Лишь Вожа оставался спокоен и неподвижен. Он увидел в отдалении два судна с орлами на парусах. Сторожевые военные корабли. Во время ярмарки и в ее ожидании они часто бороздили воды вблизи Самары и других торговых городов.

На последней ладье тоже заметили военные суда, раздался сигнальный выстрел из пистолета:

– Орленые суда.

Струг и ладьи замедлили ход и стали разворачиваться к ближайшей протоке дельты реки Самары. Починки и бурлаки теперь могли их хорошо рассмотреть.

Вперед пошли быстрые ладьи или, как на старинный манер говорили, лодьи. Саженей пять длиной и полторы шириной. Повольники выдалбливали их из огромных деревьев теслами[104]104
  Тесло – топор с закругленным лезвием, насаженным поперек топорища, подобно кирке.


[Закрыть]. Борта распаривали, разгибали и поднимали топорными досками во всю длину. Ладьи сплошной палубы не имели и отличались от челнов и будар размерами, поднятыми бортами, высоким носом с резной головой коня или быка, и только на редких носовая часть перекрыта палубой. Ближе к носу древо[105]105
  Древо – волжское название мачты.


[Закрыть], а за ним на одной ладье шалаш от дождя и комаров, а на другой более изящный навес из луба. Управлялись ладьи двумя потесями[106]106
  Потесь – руль.


[Закрыть] в виде длинных шестов с лопатой. Одна на подставке на корме, другая около носа. Переднюю потесь казаки поставили только тогда, когда потребовалось быстро развернуть ладью.

С большим парусом плавали, когда ветер дул с кормы, а при встречном ветре в узком русле реки ходили на гребях. Развернув ладьи, воровские казаки паруса спустили. Райну сложили вдоль древа и вокруг древа смотали парус. Ладьи пошли на гребях-веслах.

Струг по сравнению с ладьями вдвое больше. Струг имел палубу в задней части, над которой небольшая труба от печи. Одно древо и огромный полог-парус. С помощью плетеных кожаных канатов райну с парусом опустили. Полог еще сматывали, а два десятка гребцов уже дружно принялись за работу. Строгали струги из досок; без единого железного гвоздя собирали. Потесь у струга крепилась сзади и приводилась в движение канатами и рулевым колесом.

Даже такое крупное судно повольники всегда быстро переволакивали из реки в реку. Устройство стругов напоминает устройство самых крупных из ушкуев. На протяжении многих лет на таких суднах укрывались от монгольской орды.

Зимой на волоках повольники возле своих обездвиженных ладей и стругов за неделю строили теплые зимовья. Но стоило весной реке распалиться[107]107
  Распалиться – вскрыться от льда.


[Закрыть], как вольные люди отправлялись в новое плавание. Если необходимо, то ладью строили в несколько дней. Работать с деревом в России всегда умели.

Казаки успели уйти в протоку дельты Самары. Сторожевые суда на незнакомое мелководье не пошли, встали на Волге напротив устья протоки.

Команда расшивы, бурлаки облегченно вздохнули. Бурлаки были рады неожиданной передышке, возможности беззлобно погутарить, подшутить. Они с любопытством разглядывали починков, с уважением посматривали на знаменитого зверолова, увешанного оружием, и его коня-красавца.

– Куда путь держите? – спросил шишка[108]108
  Шишка – самый сильный и опытный бурлак, идущий впереди ватаги, он же дядькой зовется.


[Закрыть].

– В Самару, на ярмарку, хлебушко продать-обменять, – сказал дед Любим.

– К самарским водохлебам и горчичникам, – оценил шишка. – Ухо востро держите.

– А вы чьи же будете? – спросил Любим.

– Мы то? – шишка засмеялся. – Мы мерятники, симбирские. В бане и мерина запарим.

Бурлаки захохотали. Бурлаки из разных мест имели шуточные прозвища, в которых подмечены черты их краев. Астраханцы – чилимники, едят водяной орех чилим. Казанцы – казанские сироты, то есть лукавые попрошайки. Костромичи – тамоки, вместо слова «там» говорили «тамой». Пензенцы – толстоногие, де ноги у них слишком толстые. Самарские – горчичники, на огородах сеяли горчицу, торговали ею.

Много прозвищ. А всех бурлаков, особенно в тех пристанях, где их собиралось много, называли водохлебами. В поисках работы ходили бурлаки по берегу с ложкой, заткнутой за ленту на шляпе, – как знак предложения пойти внаем. Зубоскалы шутили: «Воды вокруг много, а почерпнуть нечего». Опять же чаевничать все бурлаки любили: работа каторжная до седьмого пота, а чайку попил – и полегчало.

Артельный староста купил у починков муки, крупы, лука, постного масла. А рыбы бурлаки и сами наловят: прямо с расшивы на уду.

После этого починки тут же отправились к рыболовецкой ватаге.

Вожа по-прежнему внимательно оглядывал окрестности. Васек и починки не столько на бичевник смотрели и конями правили, а глазели на могучую Волгу, на проходившую на ней жизнь.

Поперек Волги шла рыбацкая лодка. По течению вниз сплавлялся однорядный бревенчатый илот. На нем команда в три человека. Следом плыл большой грузовой плот. Бревна связаны в два ряда. На том плоту не только лес сплавляли, но груз и пассажиров везли. Управлялся плот двумя очень большими веслами. Одно впереди, другое сзади.

На одном конце плота очаг: на бревна насыпали песок и разводили костерок: уху сварить, чай согреть. В середине малого плота шалаш. На грузовом плоту целая изба-казенка построена, а вокруг тюки, сундуки, кони с повозками. На таких плотах многие из починков добирались до Самары и других пристаней, откуда отправлялись в глубь лесостепей.

Плоты обогнали две быстроходные барки. Отличные размером и оснасткой. Волжские плотники мастерили десятки видов судов, способных ходить и по морю, и по мелководью небольших притоков: насады, клади, коломенки, каюки, гусяны, бархоты, паузки, унжаки, косоушки, тихвинки, асламки, реюшки… В названих некоторых судов отражалось место их строительства, откуда пошел такой тип судна. Во многих местностях Поволжья строили на особину.

Но бывало, что и от названия судов прозывались новые земли, в которых они появлялись. На Самарской Луке, где Жигулевские и Сокольи горы запирали Волгу в узкий проход, по дну идет каменная гряда, на которой побилось и затонуло много судов. Пройти камень труднее и опаснее, чем ближайшие песчаные перекаты. Приходилось ветер пережидать, соседа пропускать. Чтобы осадку уменьшить, разгружались в небольшие гребные суда жиганы.

Длина жигана шесть-семь саженей, ширина пять аршин. Жиган – юркий и легкий в управлении дощаник. В северных говорах жиган обозначал мужика пройдоху, пролазу, да еще в острогах опытного, тертого острожника[109]109
  Острожник – заключенный в остроге-тюрьме.


[Закрыть]. На Волгу суда жиганы попали с Печоры и Камы. Промысел давний, охраняемый от чужаков-новичков. Старики говорили, что от него и пошло название Жегулевские, Жигулевские горы. Легендарные и живописные места. Могли ли починки не залюбоваться окружающим видом.

Вскоре обоз починков подъехал к тоне напротив острова с ватагой. На берегу временный рыбацкий стан: шалаш и вешала[110]110
  Вешала – колья, вбитые в землю для развешивания на них сетей.


[Закрыть] для просушки сетей. Сама ватага[111]111
  Ватага – здесь рыбосольный завод, обслуживающий артель ловцов.


[Закрыть] находилась на волжском острове. Рыболовы побаивались нападения кочевников и ниже Самары предпочитали ставить ватаги на островах.

Рыбаки, сами себя называвшие ловцами, поселились на Средней Волге раньше других русских промышленников. Не только кочевники степные, но даже жители лесов мордва и чуваши тогда еще рыбу не ловили даже для себя, рыбу не ели. Первые ватаги ловцов пришли с верховьев Волги, с Камы, с Оки. Аля них Волга оказалась кладом, полным живым серебром и золотом.

Сей момент ловцы занимались ловом рыбы неводом. Снастей, чтобы улавливать рыбу, придумано много: шашковая снасть[112]112
  Шашковая снасть – веревка, длиной сорок-шестьдесят саженей, сплетенная из конского волоса. К веревке на расстоянии одного аршина прикреплены веревочки с трех-четырех зубчатыми крючками. Крюки снабжены поплавками из сосновой коры, чтобы держать их на плаву в наклонном положении. Осетр или другая крупная рыба на них натыкается и цепляется шкурой.


[Закрыть], сак[113]113
  Сак – сеть на обруче, вроде кошеля с шестом.


[Закрыть]… невдалеке начато строительство учуга[114]114
  Учуг – забор под прямым углом к берегу из вбитых в ложе реки бревен или кольев. Рыба натыкается на забор и начинает искать выход, попадает в морды плетеные из липового лыка или еловых драниц. Позднее вместо морд стали делать клетки. Рыбу поднимают из морд баграми, а клетку воротом поднимают вместе с рыбой. Учуг тоже что и запор. Применяется преимущественно для лова красной нерестовой рыбы.


[Закрыть]. Самой добычливой снастью, притом легко перевозимой и потому широко применяемой на промыслах, считали невод, которого делали несколько видов. Вот и теперь ловцы привязали один конец невода к дереву у кромки воды, а сами плыли в лодке-бударе. Один ловец гребет к середине реки, а другой постепенно опускает невод с поплавками и грузилами в воду. Описав полукруг, лодка возвратилась к берегу.

Вся артель ловцов, также называемая ватагой, из дюжины человек дожидалась на берегу.

Здесь же сложен недавний улов. Красная рыба отдельно. Черная рыба, некоторые сорта отдельно. Черную рыбу: судак, сом, щука, сазан, лещь, густера… попадавшуюся в сети оставляли больше ради шкур и некоторых других надобностей. Черная рыба не едовая. Тех, кто ел сомятину, насмешливо называли кутырниками, а чехонь – чехоньщиками.

То ли дело красная рыба. Каждую именовали с уважительной приставкой. Белуга – царь-рыба, осетр – генерал, севрюга – мамушка, стерлядь – егоза, их племянница. Почитали еще одну чисто волжскую рыбу – белорыбицу.

Весенняя икряная рыба в большей цене, однако и летом лов рыбы в меньших размерах продолжался.

Один из ловцов, желая похвастать, пошел к еще живой белуге, глыбой лежащей на берегу. Ловец сел на нее верхом, и его ноги не достали до земли.

– Пудов семьдесят будет рыбешка, – оценил дед Любим.

А Васек ничего другого не замечал, во все глаза смотрел на диковинное существо. Белуга открывала рот, жалостливо ревела голосом, как у маленького ребенка. И глаза ее блестели. И так мальчишке стало жалко плачущую рыбу, что и у него навернулись слезы.

Тем временем лодка со вторым концом огромного невода причалила к берегу. Ловцы начали притонивать невод. Рыбы поймали так много, что четырнадцать ловцов-молодцов с трудом вытягивли его. Починки с простодушием степных жителей поспешили им на помощь.

Наконец с ватаги пришел дощаник[115]115
  Дощаник – один из видов небольших волжских судов.


[Закрыть]. Пойманную рыбу загрузили и повезли на остров. С рыбаками поехал дед Любим для переговоров. За ним увязался Васек, которому все интересно посмотреть.

Возле острова течение сильнее, берег крут, и потому ловцы предпочитали тоню на речном берегу.

Пока ловцы выгружали рыбу, а дед Любим вел переговоры о продаже сельских продуктов, Васек пошел по острову. Речной остров оказался относительно большим. Несколько коров паслись в лесу, домашние куры щипали траву. В земляной яме бегали уже подросшие лисята. Ловцы забирали весной в лисьих норах маленьких лисят, которых не составляло труда поймать, а затем выкармливали возле ватаги бросовой рыбой. Невдалеке садок – озерцо проточное, в которое опускали часть пойманной красной рыбы. Здесь рыбу держали до зимы, а зимой ее выловят из садка без особого труда и свежмороженной отправят по санному пути частью в Петербург, частью за границу.

Сама ватага выглядела как настоящая крепость. Вокруг главных строений острог с воротами и бойницами, с пушкой. Летом ватагу от кочевников вода защищала, зато для жигулевской вольницы раздолье, для хозяина беда. А зимой речные разбойники отдыхают, зато по льду жди кочевника.

В старые времена рыбаки осенью уходили в Россию. На Иргизе они и теперь могли только летом появляться. Но возле волжских крепостей ватаги строили основательно.

Первое дело на ватаге плот на сваях, похожий на причал. На плоту рыбу принимали, сортировали, разделывали специальными ножами. Из спин рыбы изготавливали балык; солили, сушили. Язык – особый деликатес. Из икряной рыбы извлекали первосортную черную икру. Из пузырей варили лучший клей, называемый «патриарший», который отправляли кулинарам всего мира, также и в столярном деле наилучший. Жир топили. Даже визигу – становую жилу вынимали, сушили. Из нее неповторимого вкуса пекли пироги. Из рыбьих шкур мешки шили и в них продукцию отправляли. Но все это после разделки рыбы на плоту.

Для приготовления икры отдельный плот. Эти строения перед острогом. Вне острога еще чан для дубления сетей, амбары с солью, для засолки рыбы, отдельные лари, выходы – ледники для хранения рыбы. Выходы-ледники снаружи похожи на большие погребицы с крышами, засыпанными землей и дерном, а внутри ящики среди гор льда, припасенного зимой. Еще рядом шалаши или лобазы, где вялилась, сушилась рыба; фонари – деревянные решетки для сушки визиги. На берегу и деревянная баня.

В остроге контора для приказчика, изба для ловцов, склад икряной, склад продовольственный и имущественный.

Васек покрутился по ватаге и острову да и вернулся на плот-причал.

Тут с тони подали сигнал. Невод зацепился за что-то на дне при очередном заходе. Срочно отправили ныряльщика-водолаза, молодого высокого парня. Лодочка с гребцом и водолазом покружила над притопленным неводом и встала. Водолаз скинул рубаху и нырнул в темную воду без камня, с одним ножом на поясе.

Водолаз не показывался на поверхности целую вечность. Наконец задыхающийся водолаз вынырнул:

– Глубоко. На уши давит. До дна саженей восемь-девять. И течение сильное. Вода вымыла из песка старую каршу. За нее невод зацепился.

– Отцепил ли невод?

– Освободил. Может снова зацепиться. Давай веревку, вытаскивать каршу будем. И на всякий случай бурав подавай. Там ничего не видно. Если ствол не откопаю, то бурав вкручу. За него веревку зацепим.

Водолаз снова ушел под воду. Наблюдавший за ним Вожа покачал головой. Он с уважением относился ко всему, чего не умел сам.

Один из ловцов на берегу сказал:

– Помоложе был – тоже нырял. Пока со мной случай не приключился. Однажды нырнул. Неглубоко. Буров в каршу вкручиваю… Вдруг чую в спину толчок. Оборачиваюсь. В темной воде стоит черный человек и руки к моей глотке тянет. Так и обмер. Что за нечисть. Потом ныряли, вытащили его. Знать разбойники живьем утопили. Камень к ногам – и в воду. С тех пор все. Хоть и платят щедро, но больше нырять не соглашался.

Водолаз вынырнул. Гребец подхватил его и веревку; набросил на водолаза шубу для согрева. Хоть летом нырять не то что зимой, когда приходилось учуг чинить, засыпать прорытые рыбой подкопы под городьбой… но водолазам всегда уважение. Водолазов всегда старались беречь, по возможности. На Волге много хороших пловцов, да немногие соглашались идти в водолазы. Подводная работа на большой глубине, при сильном течении почти в полной темноте распутать сеть и самому не запутаться в ней, на это не каждый способен. Да и были ли еще где такие водолазы?

Скоро карчу вытащат на берег. Но Васек этого уже не увидит. Дед Любим позвал его к лодке. Починки оставили на берегу несколько мешков провизии и тронулись дальше.