Текст книги "Мифы Первой мировой"

«Вперед в прошлое»: холодная сталь

Действовать примкнутым к длинной винтовке штыком и прикладом в тесных окопах и траншеях стало трудно. Требовалось новое оружие. Как ни удивительно, «новым» оружием стали в том числе наследники средневековых пик, дубинок и ножей. Почему? Требовалось нечто массовое, простое и безотказное, которое не даст осечки или перекоса, у которого не кончатся внезапно патроны, многоразовое (в отличие от гранаты), готовое к немедленному применению… А холодное оружие было еще и бесшумным.

Штыки – перед войной долго выбирали оптимальную форму штыка, тактику штыкового боя и вообще нужность штыка в современной войне. Из записок Артура Эмпи, американского добровольца: «Затем в мозгу промелькнуло воспоминание штыкового инструктора в Англии. Он сказал: “Когда тебе придется участвовать в штыковой и ты воткнешь штык немцу по рукоятку, фриц может упасть и ружье вывернется у тебя из рук. Не теряй время на освобождение, стараясь сбросить немца ногой в живот со штыка, просто нажми на крючок, и пуля сбросит его”».

Ножи – требуют определенных навыков, в т. ч. знания, куда и как бить. Первоначально использовались пехотные тесаки еще XIX в. – они укорачивались, добавлялась крестовина. Но такие тесаки предназначались больше для рубящих ударов, а места для таких ударов в новых условиях боя не было. Поэтому в ход пошли всевозможные эрзацы из полевых оружейных мастерских, укороченные штатные штыки или металлические пруты от проволочных заграждений – т. н. французский гвоздь, клинок с рукояткой из круглой петли. Серийно делались французский М 1916 или «Венжер 1870», «траншейный нож М 1917» (США), М 1918. У англичан к плоскому латунному кастету приклепывался или привинчивался с одной стороны однолезвийный клинок, причем режущая кромка его лезвия была ориентирована внутрь для удобства снятия часовых.

Саперная лопатка – привычный инструмент, уже имеющийся под рукой. Как говорил герой Ремарка: «Отточенная лопата – более легкое и универсальное оружие, ею можно не только тыкать снизу, под подбородок, ею прежде всего можно рубить наотмашь. Удар получается более увесистый, особенно если нанести его сбоку, под углом, между плечом и шеей; тогда легко можно рассечь человека до самой груди». Но против солдата в каске и шинели, с целой кучей ремней и подсумков, да еще и в узкой траншее, где нет места для размаха, даже заточенная лопатка на практике далеко не столь эффективна, как это описано в художественной литературе, пусть даже у Ремарка. Поэтому лопатка применялась больше в исключительных случаях. Из воспоминаний Д.П. Оськина, 1916 г.: «В окопах и позади них начался штыковой бой, впервые наблюдаемый мной за все время войны. Австрийцы дрались отчаянно. Наши солдаты тоже с остервенением перли на австрийцев, причем последние отступали в лес, где работа штыком была не совсем удобна. Озверение дошло до такой степени, что солдаты пустили в ход шанцевые инструменты, лопатки, которыми раскраивали австрийцам головы».

Дубинка практически столь же удобна в переноске, как и лопатка, при этом ею можно «посыпать врага мелом» независимо от места попадания, даже в каску, почти как в анекдоте о встрече Ильи Муромца и д’Артаньяна. Первоначально дубинки изготавливали кустарно, затем в мастерских на фронте и, наконец, серийно на фабриках. Дубинки делались из дерева и металла, усаживались гвоздями и шипами, иногда имели навершия из корпусов неразорвавшихся гранат и даже крупных шестерней. Такая форма позволяла и при касательном ударе не столько убить, сколько в буквальном смысле слова «ошеломить» даже хорошо защищенного врага. Некоторые дубинки состояли из рукоятки, гибкого стального троса или пружины и ударной части, внешне напоминая скорее допотопные кистени и моргенштерны.

Неожиданную славу приобрели колониальные части, к примеру, гурки (непальские горцы) и сенегальцы (сенегальцами называли солдат, набранных во Французской Западной и Экваториальной Африке). Такие солдаты отлично умели обращаться со своим традиционным холодным оружием и были гораздо устойчивее психологически, что отмечали, например, Анри Барбюс, тоже ветеран Первой мировой, и Борис Савинков, террорист и писатель.

Первые месяцы войны показали, что причиной многих смертей являются сравнительно небольшие и малоскоростные осколки. Стремясь защитить солдат, изобретатели предлагали множество конструкций – от сравнительно легких жилетов из шелка (дороже), хлопка и кожи (дешевле), потомков «бронежилетов» древности, до передвижных щитов с бойницами, опять-таки потомков туров и фашин.

15 марта 1915 г. во Франции появились первые протокаски для защиты головы, надевавшиеся под кепи. Французский генерал Август Луи Адриан, вдохновившись идеями XVI в., предложил более совершенную стальную каску, позднее названную его именем. Уже в начале 1915 г. было выпущено порядка 700 000 таких касок. Англичане последовали французскому примеру, в июне того же года заказав 1000 штук, а в августе запатентовав собственную конструкцию Джона Броди. Но были и национальные особенности: французы стремились обеспечить защиту как можно быстрее, выбрав полусферу из мягкой стали, внешне напоминающую пожарную каску. Англичане заботились о защите от шрапнели, падавшей преимущественно сверху, каской «тарелкой». А немцы стремились защитить от низкоскоростных осколков снарядов, мин и гранат лицо и шею, т. е. спереди. Германская каска, или Stahlhelm, была разработана доктором Фридрихом Швердом (Friedrich Schwerd) и пошла в массовое производство как «Модель 1916». В июле 1916 г. было выпущено 300 000 касок этой модели.

Для защиты самого дорогого у солдата, т. е. его головы, на каски крепились дополнительные бронедетали. Поэтому немецкие каски и получили знаменитые «рожки». Немецкий снайперский или осадный шлем 1917 г. внешне сильно походил на… саксонский шлем XVI в., весил свыше 6 кг (!) и мог выдержать попадание обычной пули примерно с 200 м, а по данным англичан, «любая пуля с легкостью пробивает ее насквозь». Правда, шея солдата дополнительного «усиления» не получала и вращать головой в тяжелой каске было несколько затруднительно. А кинетический удар при попадании пули, даже не пробивая брони, мог запросто сломать шею (проблема выбора оптимального соотношения защита/вес остается и в наши дни). Но и защите живота и паха также уделялось внимание, например, в системе Адриана 1916 г. (Cuirasse abdominale Adrian), изготовленной в 100 000 экземпляров. Защита для рук и ног разрабатывалась, но имела куда меньшее распространение.

В целом, по английской статистике, применение касок снизило потери убитыми на 12 %, а ранеными на 28 %, доля ранений головы в общем количестве ранений снизилась с 25 % до 3 %.

Для защиты лица возродились различные опытные варианты забрал и бронеличин. Экипажи танков и бронемашин для защиты лица и особенно глаз от осколков пуль, капель свинца и окалины, отлетающих внутрь машин, использовали кольчужные сетки.

Британский «бронежилет» «necklet» (ожерелье или горжетка) из шелка, как наиболее прочной нити, стал широко использоваться с 1915 г. и выделялся из расчета 400 штук на дивизию. Он закрывал плечи и шею, имел толщину в 2 дюйма и весил примерно 1,5 кг, показал неожиданно хорошие результаты, но был дорог и быстро изнашивался. Другой вариант, «Chemico», весил 6 фунтов (порядка 2,5 кг) и представлял собой «бутерброд» из льна, шелка, хлопка и резины. Авторами некоторых русских руководств 1915 г. предлагалось даже самим изготавливать панцири из рубленных в кузнице пластин.

Немецкий Infanteriepanzer весил порядка 9—11 кг и был выпущен в количестве полмиллиона штук. При этом, по французским испытаниям, уже со 100–200 м трофейные кирасы пробивались винтовочной пулей навылет, не говоря уже о пулеметах. По испытаниям в США кирасы держали винтовочные пули только с 60—300 ярдов. По отзыву Юнгера о британском бронежилете, «лейтенанта, несмотря на броню под мундиром, уложили на месте, так как пистолетная пуля, пущенная Райнхардтом с близкого расстояния, вогнала весь этот броневой щит ему в тело». Но от осколков снарядов и шрапнели кирасы в сочетании с усиленными шлемами вполне могли спасти, а для снайперов, пулеметчиков и наблюдателей, особенно на передовых постах во время артобстрела, тяжелый вес брони был не столь важен. Некоторые нагрудники имели резиновый подбой толщиной около дюйма (25,4 мм), снижавший травмы при ударе пули.

Шотландский офицер Грей, неоднократный победитель соревнований по стрельбе, предложил снайперский щит для установки в траншеи, позднее названный в его честь. Щит Грея представлял собой металлический щит, к которому проволокой прикреплялся такого же размера деревянный щит с соответствующим бойнице отверстием. К деревянному щиту гвоздями прибивались мешки с песком, соответствующие по цвету мешкам на данном участке бруствера. Ночью часть мешков вытаскивалась из бруствера и заменялась щитом. В результате бойницы обычно оставались не замеченными противником, а сам щит имел дополнительное преимущество – при попадании в него пули, встречая на своем пути мешки и дерево, не издавал обычного звука, неизбежного при ударе пули о металл, и не выдавал укрытия. Другой двойной переносной щит представлял собой большой треугольник со стальной задвижкой в заднем щите, закрывавшей бойницу. Даже если пуля пролетала через отверстие в переднем щите, она чаще всего попадала в задвижку, и только примерно в одном случае из двадцати противнику удавалось выстрелить по оптической линии наблюдения. Боковые щиты устанавливались под углом к фронтальному.

Немецкий «М1916» с подпорками, бойницей и задвижкой из 6-мм хромоникелевой стали держал ружейные и пулеметные пули со 100 м. Поздние модели имели толщину до 11 мм с боковыми «крыльями» в 3 мм, но вес щитка достигал уже 23 кг. Русский крепостной щит весил от 32 до 59 кг. Более крупные английские и французские модели внешне напоминали катящийся цилиндр, «экипаж» которого составлял от 1 до 5 стрелков, для американского щита 1917 г., на двух парах колес (передняя пара – большего диаметра) – до 9. На некоторые из моделей предполагалась установка пулемета. Немцами использовались разработанные еще в 1880-е бронекаретки Шумана, легкие бронированные башенки на колесах, для 37—57-мм артиллерии, перевозимые лошадьми к месту установки в бетонные гнезда.

Для стрельбы по щитам применялись винтовки калибром от 0,333 Jeffery, 0,35 и выше, в т. ч. «слоновые» 470 Нитроэкспресс, до войны используемые охотниками на слонов и буйволов, и даже 500 и 600. Бронебойные пули (появившиеся у англичан в декабре 1915 г.) надежно выводили из строя пулеметы, достаточно было одного удачного попадания в замок. Попадание винтовочных пуль с близкого расстояния в человека больше напоминало небольшой взрыв, шокируя очевидцев. С появлением танков пулеметные гнезда и снайперские позиции станут одной из приоритетных целей для них.

Пехотинцы Первой мировой в кирасах и шлемах, с дубинками, стилетами, пиками и мечами внешне больше походили на солдат XV–XVII вв., чем на довоенные армии. Даже и наказания солдат вполне напоминали средневековые. Например, в британской армии высшим наказанием был расстрел, полагавшийся за дезертирство, трусость, мятеж, передачу информации врагу, изнасилование, мародерство, включая обирание мертвых, порчу или утрату амуниции, принуждение спасательной команды и удар старшего по званию. Следующим суровым наказанием было отбытие 64 дней на передовой, где штрафник принимал участие во всех рейдах и работах. Провинившийся часовой получал «Полевое наказание № 1», оно же «На колесе» или «Распятие»: он привязывался к деревянному колесу на два часа в день, в течение 21 дня независимо от погоды. Пища его в течение всего этого периода состояла из галет, воды и консервов. «Полевое наказание № 2» заключалось в выполнении всех тяжелых работ с той же диетой на срок от суток до 20 дней, при этом одеяло отнималось. Если проступок был менее значительным, солдата могли заставить маршировать два часа с полной выкладкой. Затем шло «C. B.» – «Confined to Barracks», наказуемый оставался в бараке от суток до недели.

В русской армии, по описанию Свечина, самострелов неофициально заставляли по три раза в день становиться во весь рост на бруствер передовых окопов, и прикладывать руки к глазам, изображая наблюдателей с биноклями. Немцы из своих окопов, удаленных на 700–800 шагов, давали несколько выстрелов по ним, после чего им разрешалось спуститься в окоп.

Юнгер вспоминал, что в немецкой армии провинившегося солдата могли послать с одной киркой на сотню метров вперед в сторону французских окопов.

Во избежание «траншейной стопы» солдаты каждый день на 15 минут снимали обувь и массировали ноги. Избегалась тесная обувь, резиновая надевалась только в случае крайней необходимости, каждый солдат должен быть иметь пару сухих носков.

«Маршал Вобан учит…»

В XX в. неожиданно снова воскресли дискуссии XVII в. о наилучших способах осады крепостей.

Французский артиллерист и тактик Вобан предпочитал принцип «побольше поту, поменьше крови». По его словам, «осады и взятие неприятельских мест делают нас владетелями их земель, а фортификация способствует нам к удержанию оных во владении. Она притом охраняет наши границы от опасных следствий, которыя от одной потерянной баталии без сея предосторожности могут произойти». Вобан отмечал, что при боях в Нидерландах побежденного трудно отогнать дальше чем на 3–4 мили из-за распространения укрепленных мест, удерживающих победителя, и где проигравший сражение может привести свои силы в порядок. Говоря современным языком, прорыв не переходит в оперативный.

Вобан сначала уничтожал огонь крепостной артиллерии и затем продвигал вперед пехоту при помощи прикрывающих ее подступов (также называемых сапами) или траншей, названных им параллелями. Перед атакованным фронтом, вне дальности тогдашнего картечного огня, примерно в 600–700 м (по данным Саймона Джонса) располагается длинная, охватывающая фронт траншея – «первая параллель». В ней устанавливается артиллерия. Приблизительно на половинном расстоянии между первой параллелью и фронтом – вторая, у подошвы гласиса (пологой земляной насыпи перед наружным рвом крепости) – третья, и на самом гласисе, у его гребня – т. н. траншея венчания. Из второй параллели, примерно с расстояния в 300 м, артиллерия уже может эффективно поражать стены. Особое внимание уделялось тщательному анализу местности и поиску уязвимых мест.

Сапы, передние части траншей, должны были вестись днем и ночью. Сначала на бруствер ставился первый тур, в него аккуратно насыпалась земля, затем рядом ставился следующий и мешки с песком, наверх – фашины (две по сторонам и третья – на середину, так, чтобы колышки туров прошли насквозь и скрепили бы их). Потом фашины засыпались землей. Задние мешки с песком постепенно переносились вперед, поэтому для сапы на все время осады хватало ста мешков.

Вобан предпочитал подкопам артиллерию, т. к. последняя могла сделать пролом, где, когда и какой угодно величины, чего с той же надежностью не мог подкоп. Тем не менее Вобан дал и чертежи подкопов с одной, двумя и тремя пороховыми камерами. Порох закладывался в длинные «сосисы» из полотна – прототипы бикфордова шнура. Чтобы порох не отсырел, на дно камеры укладывались толстые доски, на них – солома, а на солому – пустые земляные мешки, сверху насыпался порох «кучей». Стены камеры тоже обкладывались соломой и мешками. Готовый подкоп забивался по концам толстыми досками, подпираемыми брусьями, все свободные места заполнялись большими мягкими камнями с навозом вместо извести.

Кроме того, Вобан первым указал, что главным объектом действия осадных батарей должна быть артиллерия обороны, а потом уже крепостные постройки, достигая не столько числом орудий, сколько грамотным распределением батарей и их охватывающим расположением.

Его противник, голландский инженер Кегорн, автор вышеупомянутых мортир, предпочитал ускорять осады бомбардировками и атаками открытой силой. Однако при осаде Намюра, занятого в 1695 г. французами, Кегорн производил беспрерывные штурмы, которые стоили больших потерь в людях и затянули осаду на 53 дня. При осаде той же крепости за несколько лет до Кегорна Вобан, придерживаясь своего метода атаки и осторожно ведя подступы, занял ее в 35 дней при сравнительно малых потерях в людях. И три с лишним века спустя военное искусство колебалось между этими двумя крайностями.

В Первой мировой крепости, которые во Франции, а по ее примеру и в России перед войной разоружались и упразднялись, оказались неожиданно крепким орешком.

Да, немцам в начале войны удалось быстро подавить бельгийские форты тяжелой осадной артиллерией. Тем не менее Льеж, прикрывавший важнейший узел дорог, сорвал германской армии элемент внезапности, не дав просто промчаться по Бельгии в эшелонах. А Антверпен, устарелый еще до войны, дал бельгийской армии отдых и снабжение, сберег от разгрома в поле превосходящими немецкими силами и оттянул на себе части, жизненно необходимые на Марне.

В отличие от немецкой русская артиллерия, стрелявшая по Перемышлю «до 4 1/2 час тротиловыми 12– и 15-см гранатами и 8-см шрапнелями, производила лишь моральное впечатление». По отзывам австрийцев, приводимых Барсуковым, «полная безвредность действия снарядов по броне рассеяла подавленное моральное состояние, возникшее с началом бомбардировки». После боя начальник 69-й дивизии доносил генералу Щербачеву о действиях артиллерии: «При образцовой меткости разрушения никакого». Например, батальон 240-го полка, залегший перед укреплением Разубовице в ожидании, когда рабочие команды прочистят проходы в проволоке, был забросан ручными гранатами из укрепления и обстрелян с соседних фортов, причем потерял убитыми 224, ранеными 24 и взятыми в плен 86 человек. Между тем укрепление защищалось лишь одним взводом пехоты и 80 артиллеристами. В итоге попытки быстрых штурмов стоили русской армии до 20 000 человек, в некоторых частях выбыло до 20–30 % личного состава. Как и Антверпен, Перемышль тоже будет взят, но свою роль, дважды сковав целую армию и обеспечив Австро-Венгрии время, выполнит с лихвой.

В 1915 г. крохотный русский Осовец, крепость третьего класса, даже незаконченный, оказал немцам ожесточенное сопротивление. 3 из 4 фортов, кроме центрального, устарели по конструкции. Из 18 батарей для борьбы с осадной артиллерией крепость имела 1 броневую и 6 бетонных открытых батарей, остальные батареи были временного типа, легко обнаруживались и поражались огнем 15-см бомб. Немцы были уверены, что при необходимости сметут тяжелой артиллерией с лица земли «курятник» за трое суток, благо только осадных орудий от 107 до 420 мм, они, по русским подсчетам, имели примерно 68 штук. Однако, сознавая слабость крепости, ее комендант, генерал-майор Бржозовский, и гарнизон приняли меры к усилению передовых позиций.

С 9 февраля 1915 г. начался обстрел тяжелой артиллерией, достигнувший максимума 14–16 февраля, когда в ход пошли 420-мм гаубицы. Одновременно с аэропланов бросались бомбы и металлические стрелы. За эти три дня было выпущено до 120–200 000 тяжелых снарядов, включая около 30 420-мм, и столько же в последующие три дня, кроме 420-мм. Воронки от 420-мм снарядов достигали 3 м в глубину и 12 – в диаметре. Однако старая крепость с усилением ряда конструкций выдержала обстрел. Например, кирпичная казарма форта № 2, усиленная бетонным тюфяком по песчаной прослойке, перенесла восемь попаданий 210—305-мм снарядов. Справедливости ради, позднее Хмельков отмечал неумение немцами использовать всю силу своей осадной артиллерии. Например, сравнительно малое количество выпущенных 420-мм снарядов, из которых в форт попал только один. Вероятно, здесь сыграл свою роль ответный огонь 15-см орудий Канэ из Осовца. Большинство 210—305-мм снарядов не имело трубок с замедлителями, поэтому рвалось при попадании в обсыпку. Немцы вели стрельбу только днем, тем самым позволяя гарнизону исправлять повреждения ночью.

Передовые позиции удерживались и были оставлены только в ночь на 22 февраля в результате упорных боев 16–21 февраля. Постоянно шло восстановление разрушенного. Немцы так и не предприняли штурма крепости, а к 7 марта, опасаясь оттепелей, перешли на беспокоящий огонь. Затем, к середине марта, они сняли большую часть осадной артиллерии. Но к середине лета стратегическая ситуация изменилась. Теперь, взяв Осовец и прорвавшись на Белосток, а с юга – на Брест-Литовск, немцы поставили бы 3-ю и 4-ю русские армии под удар во фланг и тыл, вынудив утомленные боями войска отступать по узкому коридору, запруженному обозами и артиллерией.

Поэтому немцы решили предпринять новейший тогда способ атаки – газами. С 13 июля германские войска приступили к установке газовых баллонов, группируя их в батареи. 6 августа в 4 часа утра немцы выпустили хлор с примесью брома. Почти все защитники центральных позиций погибли, и немцы быстро захватили их, но на флангах германские войска либо попали под свои же газы, либо не смогли проделать проходы в проволочных заграждениях. Батареи крепостной артиллерии, несмотря на большие потери отравленными, открыли огонь по наступающему противнику и отрезали штурмовые части от резервов. Последние резервы – четыре русские роты, перейдя в контратаку и потеряв до половины состава отравленными, выбили ошеломленных немцев, абсолютно уверенных в гибели гарнизона, лишенного средств защиты. Уже к 11 часам позиции были очищены от противника.

В результате Осовец удерживал фронт на протяжении 50 верст и даже создавал угрозу перехода в наступление. Однако в связи с общим отступлением русских войск 9 августа Осовец пришлось оставить. Были подорваны все сооружения, вывезены припасы, гарнизон отошел практически без потерь и уже на следующий день занял участок армейской позиции.

«Секрет» упорной пятимесячной обороны против новейшей техники – в высоком боевом духе гарнизона и его командующего и умелом использовании всех возможностей для активных действий. Слабая артиллерия Осовца не могла состязаться со штурмовой, но сосредоточенным огнем подавляла обнаружившие себя батареи противника и в нужный момент отсекла резервы атакующих. Солдаты упорно обороняли передовые позиции, не давая немцам подтянуть артиллерию вплотную к фортам, поэтому даже интенсивный огонь 300—420-мм снарядами не смог уничтожить крепость.