Текст книги "Операция «Фауст»"

3

Одиннадцатые Олимпийские игры в Берлине летом 1936 года были самыми пышными и громкими перед большой войной. Фашисты эту Олимпиаду назвали «рабочей». Стадионы, улицы, парки заполнили многотысячные толпы. Зрители со всех земель Германии, дети с флажками со свастикой, батальоны гитлерюгенда с полотнищами знамен… Расцвеченная всеми цветами правительственная трибуна… В ложах – Гитлер, Геббельс, Геринг, Розенберг, Борман…

На беговых дорожках и футбольных полях, в гимнастических залах и на водных стадионах оспаривали первенство французы и англичане, поляки и американцы, болгары и шведы… Здесь, на ринге, и встретился Маркус Хохмайстер с французской звездой Сюже.

Воздух сотрясался от неистового рева трибун. Не поднимая головы, первым ступил на освещенный квадрат похожий на жука брюнет Сюже. Зал сразу стих, словно вырубили звук. Наступила напряженная тишина. Сюже отошел в свой угол, хмуро оглядел первые ряды. Их сплошь занимали штурмовики и эсэсовцы. Выше, в ложе, обитой бордовым бархатом, он увидел Гитлера и рейхсюгендфюрера Шираха. Переговариваясь, они поглядывали на ринг. Сзади толпились генералы в белой парадной форме.

Шмеллинг задерживал Маркуса. Это была психическая уловка. Пусть постоит француз наедине с враждебным залом, почувствует, какая сила стоит за его соперником, немцем Хохмайстером…

Потолок будто рухнул – зал зашелся в экстазе. Зрители увидели Маркуса. Хохмайстер нырнул под канаты, резким движением плеч сбросил халат, вскинул руки в перчатках, приветствуя своих болельщиков.

Ударил гонг. Сюже прыжком пересек ринг и бросился в атаку. Однако долго держать бешеный темп не смог. Маркус скользил по рингу свободно и плавно, точно балерина. Он не был сильней Сюже, но за его спиной орали тысячи поклонников, он дрался на своем, немецком, ринге и победил в третьем раунде. Обманным движением ему удалось заставить француза броситься вперед. Тот ринулся и наткнулся на прямой удар в лицо. Сюже отлетел на канаты, не успев сообразить, что случилось. Из носа хлынула кровь. Зал взревел в едином порыве…

Победителя несли в раздевалку на руках. Любители автографов забили коридор. Служителям с большим трудом удалось отстоять двери душевой.

Через вопящую толпу, уверенно работая локтями, протиснулись вперед двое эсэсовцев из лейб-штандарта фюрера. Служители пропустили их. Они подошли к кушетке, на которой перед массажистом лежал Маркус.

– Здорово вы задали этому лягушатнику! – воскликнул один из эсэсовцев.

Все еще возбужденный боем, Хохмайстер не без бахвальства ответил:

– Я должен был победить и победил.

– Завтра в десять вас приглашает к себе рейхсюгендфюрер, – сказал второй.

4

Когда дежурный адъютант доложил о Хохмайстере, Бальдур фон Ширах порывисто встал и направился навстречу восходящей звезде германского бокса.

– Поздравляю с победой, дорогой Маркус! – произнес он, пожимая Хохмайстеру обе руки. – После окончания Олимпиады будет устроен грандиозный прием, вы будете представлены фюреру.

Ширах прошел за стол и пригласил сесть. Позади него было высокое стрельчатое окно, за которым тяжело колыхался нацистский флаг. В простенке висел большой портрет Гитлера на фоне белоснежных Альп. Ниже поблескивала стеклом длинная витрина с кубками, вымпелами, статуэтками, макетами самолетов и танков – подарками гитлерюгенду.

– Будущее нашей империи в руках такой же сильной и мужественной молодежи, как вы, – произнес Ширах, положив руки на стол, как на трибуну.

Он посмотрел куда-то в пространство, словно прислушиваясь к голосу внутри себя.

Дежурный офицер положил перед ним папку из черной кожи с белым германским орлом. Лицо рейхсюгендфюрера окаменело. Маркус поднялся со стула, почувствовав значение наступающего мгновения.

– По приказу фюрера в виде особого исключения вам присваивается звание унтерштурмфюрера СС,[18]18
  Унтерштурмфюрер – первое офицерское звание в СС, соответствует званию лейтенанта в вермахте.


[Закрыть] – приглушенно проговорил Ширах и протянул диплом.

Кровь застучала в висках Маркуса. «Уж не сон ли?» – подумал он, пошатнувшись от легкого кружения.

– Не сомневаюсь, вы оправдаете доверие фюрера.

– Оправдаю, рейхсюгендфюрер, – как клятву, произнес Маркус.

Ширах пристально посмотрел в глаза Хохмайстера. Потом достал из стола папку, пробежал несколько страниц. То были «объективки» на каждого спортсмена немецкой олимпийской команды.

– Да у вас прекрасные данные! – воскликнул он.

С минуту рейхсюгендфюрер молчал, обдумывая какой-то план. Маркус по-прежнему стоял не шевелясь. Наконец Ширах нарушил тишину:

– В университете вы закончили первый курс технического факультета. Кем хотите стать в дальнейшем?

– Изобретателем нового оружия, – вспомнив о предложении дяди, ответил Маркус.

– Похвально. Однако университет дает хотя и глубокие, но слишком общие знания. Нам надо торопиться. Пора выходить из области теорий, бесплодных фантазий. Новое оружие понадобится уже завтра.

– Я не утопист.

– Хотите совет?

– Я исполню его как приказ, рейхсюгендфюрер.

– Нет-нет. Просто совет старшего товарища младшему. Что вы скажете, если я посодействую вашему переходу из университета в высшее инженерное училище в Карлсхорсте? Над ним шефствует гитлерюгенд, как, впрочем, и над другими военными школами, а вы станете представителем нашего союза в Карлсхорсте. Но главное, получите неограниченные возможности для своих исследований. Лаборатории военных гораздо богаче университетских.

– Готов принять ваше предложение, – прижав руки к бедрам, по-солдатски ответил Маркус.

– После соревнований явитесь к начальнику училища Лешу. Я скажу ему о вас. – Ширах склонил голову, давая понять, что аудиенция окончена.

О совете Шираха Маркус рассказал Карлу Беккеру. Тот, подумав, согласился:

– Предложение рейхсюгендфюрера быстрее приведет к цели. Я знаком с Лешем, со своей стороны тоже готов оказать содействие. – Дядя закурил сигару и, отмахиваясь от дыма, добавил: – Хотя что теперь значит моя поддержка, если такой человек рейха соблаговолил заинтересоваться твоим будущим.

5

Училище в Карлсхорсте Маркус нашел быстро. Оно было единственным в этом районе Берлина. Первый встречный подробно объяснил дорогу на Цвизелерштрассе. В проходной уже был выписан пропуск. Сдерживая волнение, Хохмайстер быстрым шагом прошел по плацу мимо светло-серых казарм, легко взбежал по гранитным ступеням замка с башенками на углах. Адъютант проводил в приемную начальника училища и скрылся за широкой дубовой дверью. Через секунду он пригласил войти.

Из-за стола выкатился толстячок, похожий на гнома. Раскинув руки, точно собираясь обнять Маркуса, он выбежал на середину кабинета и, не дав произнести слова, воскликнул:

– Какая честь для моих воспитанников! Спасибо рейхсюгендфюреру за заботу!

Суетясь, Леш предложил коньяк. Маркус отказался.

– В девятнадцать лет получить такую протекцию! А кем вы станете, когда вам исполнится, как мне, пятьдесят?!

Хохмайстер промолчал. С начальником училища он решил держаться паинькой. Он все еще находился во власти какого-то пугающего ощущения счастья, так неожиданно свалившегося на него.

Генерал был проинструктирован о том, как использовать Маркуса. После панегириков Леш уселся в кресло, нацепил очки, раскрыл папку с делом Хохмайстера:

– Итак, здесь вы будете носить армейскую форму и знаки отличия лейтенанта. Будете вести секцию бокса. Не ошибусь, если скажу: в нее запишутся все фенрихи. Юноши уважают силу. Но в остальное время вам придется изучать те дисциплины, какие преподаются у нас. Офицер инженерных войск должен быть на голову выше коллег из пехоты. И еще скажу по секрету: рейхсюгендфюрер намерен использовать вас для каких-то особых дел… – Леш пригладил клочок волос на большом черепе. – Рано или поздно нам придется решать спор с русскими. Поэтому основной прицел нашего училища – Россия, большевистская Россия. А она не так уж слаба…

Делая упор на последних словах, Леш хотел выразить мысль, что нельзя недооценивать силы принципиально новой общественной системы, которая титаническим рывком и жертвами выдвинула Россию в число сильнейших держав, что пора отказаться от традиционных и стойких представлений немцев об извечной отсталости русских, их неспособности к техническому творчеству.

Однако вслух он счел нужным добавить:

– Мы готовим кадры для войны умов и должны трезво оценивать своего вероятного противника. Позднее вы убедитесь, что среди фенрихов много знающих русский язык или тех, кто прилежно учит его. В России с ее необъятными запасами полезных ископаемых инженерам найдется много дел.

– Вполне разделяю вашу точку зрения, – сказал Хохмайстер, чтобы не молчать.

– Прекрасно!

О чем-то подумав, Леш снова оживился:

– Но русских придется покорять силой. Сколотите группу, допустим, из пяти – десяти человек, подготовленную к самым неожиданным и опасным операциям. Отряд отчаянных парней, которых можно послать хоть в ад, нисколько не сомневаясь, что и оттуда они выберутся с честью. Пусть ими руководит лозунг Ницше: «Живи опасно!» Романтики из разбойничьей стаи! Воины, не защищенные никакими законами… Ах, как это здорово! Их оружие – рукопашная схватка, их страсть – безрассудная храбрость, их божество – великая Германия!

Леш забегал вокруг Хохмайстера, вскидывая короткие ручки:

– Не кисейные барышни, не квакеры. Пусть это будут настоящие мужчины – похабники, сквернословы, пьяницы и распутники. Рыгающих и смердящих ландскнехтов любят женщины, вернее, определенная категория женщин. – Леш хихикнул, блеснув стеклышками очков, и снова стал серьезным. – Мы подготовим авантюристов, головорезов, драчунов, грубых убийц, которые плюют на смерть!

Скорее всего, Леш давно вынашивал эту идею, и теперь представился случай высказать ее молодому арийцу, посланцу Шираха.

Внезапно он остановился:

– Учтите еще вот что… Мы воспитываем фенрихов в духе фронтового товарищества. Наш идеал вытекает из главного тезиса нацистского движения: народная общность. Эгоизм штатской жизни разъединяет людей. Здесь же одинаковые лишения выпадают на всех. Фронтовое товарищество не только выше личного и эгоистичного. Оно стоит по ту сторону понятий о человеческой морали, потому что солдат освобожден от ответственности…

«Ему бы на митинг», – подумал Маркус, с восхищением глядя на значок «Ордена крови» у лацкана френча.

Наконец Леш умолк, победно поглядел на Хохмайстера:

– Если вы сделаете так, как хочу я, то вот вам моя рука в знак полного доверия и поддержки.

Маркус осторожно пожал пухлую и мягкую лапку Леша. Тот повернулся на каблуках, нажал на кнопку звонка. Появился адъютант.

– Распорядитесь приготовить комнату для лейтенанта…

Хохмайстер спустился к подвесному мосту, переброшенному через ров. Опершись на перила, долго глядел в черную, тронутую тухлой зеленью воду. Леш хотел из него сделать какого-то ландскнехта, а не инженера. «Ничего себе, славненькая перспектива. Впрочем, отсюда я всегда успею перебраться к дяде и заняться вместе с ним новым оружием. А может быть, изобрету что-нибудь свое. Важно только не поскользнуться».

Несмотря на молодость, Маркус уже знал, как трудно завоевать доверие и как легко его потерять. Бог дал ему хорошего тренера, но Макса Шмеллинга после Олимпийских игр вызвал фюрер спорта Чаммер унд Остен и передал просьбу военного министра генерала Бломберга стать начальником его личной охраны. «Моя звезда покатилась к закату, пора уходить в тихую гавань», – сказал Макс на прощание. И Маркус уже больше никогда не видел Шмеллинга – он провожал чемпиона лишь в последний путь.

«Значит, и мне надо выбирать другую стезю», – подумал Хохмайстер.

Он поправил портупею и пошел к казармам. Новые, начищенные до зеркального блеска сапоги поскрипывали на брусчатке, широкую спину ладно облегал хорошо сшитый мундир, козырек фуражки с высокой тульей закрывал глаза от полуденного солнца. Маркус представил себя со стороны. О, если бы сейчас его увидели родители!

Казарма, казалось, вымерла. Фенрихи отдыхали после обеда. Как по линейке стояли койки. На пластмассовых вешалках висели мундиры. Все спали, накрывшись одними простынями. Окна были зашторены. Мягкий полумрак закрывал лица будущих офицеров инженерных войск.

«– Отсюда и начнем, – сказал червь и потащил в свою нору ивовый листок», – вспомнил Маркус где-то вычитанную фразу и улыбнулся.

6

В каком-то сладостном ослеплении жил Хохмайстер первое время. В училище все было ново, загадочно. От добродушных и миролюбивых баварцев, в глазах которых появлялся маслянистый блеск при виде золотых погремушек, он унаследовал уважение к дорогим вещам и реликвиям. Даже обычная гусарская дудка, будившая фенрихов по утрам, приобретала для него особый смысл. Она несла в себе традицию. А традиция для чистокровного немца – это много.

Позолота давно стерлась от многих рук. Первым взял ее семнадцатилетний корнет из охранного эскадрона короля Фридриха, и более двухсот лет своим пронзительным серебряным горлом поднимала она бойцов, бросала в седла надежных коней, равняла ряды перед сражением, играла отбой. Ветры многих войн трепали ее черный флажок с острым тевтонским крестом. Не раз падала она из мертвых рук горниста – в пыль, кровь и грязь – под широкие копыта лошадей и сапоги солдат. Помялись ее бока, остались зазубрины от стальных подков. Но дудка возвращалась в строй, как старый воин, передавая от поколения к поколению славу воинственных предков.

Дудка скидывала с постели скорее фельдфебельского окрика. Не одеваясь, Маркус мчался в гимнастический зал. Потом умывался, завтракал, шел на занятия. В строгом и хладнокровно продуманном методе воспитания заключался главный смысл порядка в третьей империи: «Слушай и повинуйся!» Лозунги в Германии заучивались с такой же старательностью, с какой унтер добивался блеска своих пуговиц. «Нам не нужен ум, нам нужна преданность». «Кто не готов умереть за свою веру, тот недостоин ее исповедовать». «Рейх требует дисциплины, чувства долга и способности идти на жертвы». «Не сила разума возвышает нашу империю, а героическая убежденность, самообуздание, вопреки протестам мудрствующего разума».

Все эти лаконичные, понятные и безнадежному тупице каноны озаряло сияние вождя, заменившего идолов и богов.

В 1841 году поэт Август Фаллерслебен написал на музыку Йозефа Гайдна слова: «Германия, Германия превыше всего». Он вкладывал в них призыв к единству против раздробленности страны. Но когда германский национализм ринулся в схватку за место под солнцем, эти слова зазвучали иначе, приобрели совершенно иной смысл.

«Юбер аллее» – значит «над всем, подавляя всех». Такую трактовку получил государственный гимн.

«Дойчланд, Дойчланд юбер аллее» – с этими словами шли в атаку и умирали молодые немцы у Вердена и Седана.

«Юбер аллее» – принял на вооружение нацизм перед тем, как снова ринуться в поход «за жизненное пространство» и погнать в бой новые поколения.

Училище в Карлсхорсте на протяжении веков занимало особое место в разбойничьем ремесле. Основатель его, курфюрст Бранденбургский Фридрих Вильгельм, любил окружать себя солдатами-великанами. Дети этих рыцарей тоже мечтали о ратной славе. Для обучения их военному делу курфюрст учредил пансион, приказав построить казармы и плац рядом со своим замком. Малолетние воспитанники познавали искусство владения мечом и шпагой, мушкетом и аркебузой, изучали баллистику и фортификацию, топографию и навигацию, способы ведения боя в пешем и конном строю. Многие полководцы, артиллеристы, инженеры-вооруженцы, саперы начинали свой путь с пансионата в Карлсхорсте. В этой же школе воспитывались некоторые королевские, а позднее императорские дети.

В начале ХХ века Вильгельм II перестроил казармы, расширил плац, основал музей, куда собрал оружие германцев, начиная с коротких мечей времен Римской империи и кончая полевой скорострельной пушкой самого последнего образца с завода Круппа в Руре.

После победы нацистского движения сынкам военно-аристократических фамилий пришлось потесниться. Рядом с потомком Мольтке место за партой заняли сыновья промышленников, бакалейщиков, фашистских бонз. На опустевших полках старинной библиотеки остались лишь труды по военному делу, истории, иностранным языкам, а также новые сочинения пропагандляйтеров в коричневых и черных мундирах СА и СС. «Я не хочу, чтобы голова молодого немца забивалась неуклюжим умствованием и крохоборческой логикой». Этих слов фюрера было достаточно, чтобы во всех учебных заведениях до минимума сократить курс гуманитарных наук.

В инженерном училище в Карлсхорсте, кроме специальных дисциплин, обязательными оставались только русский язык и история тысячелетнего рейха.

Историю вел гнусавый оберст[19]19
  Оберст – чин полковника в вермахте.


[Закрыть] Вебер по кличке Библейский Вор. Обычно он вскакивал на кафедру и, размахивая костлявыми руками, вопил:

– Господа! Великое счастье быть немцем! Природа даровала немцу трудолюбие, ум, предприимчивость. На тронах почти всех монархических государств сидели родичи немецких династий. Нас ненавидят как раз за то, что мы хорошие. Нам завидуют, потому что мы умнее и энергичнее других. И, завидуя, отказывают во всем, что составляет наши жизненные интересы.

Вебер сбегал с кафедры и трагически понижал голос:

– Мы живем в тесноте и давке. У нас слишком много людей в маленькой стране. Это несправедливо.

И неожиданно взрывался до крика:

– Немец нуждается в пространстве! Фюрер вложил вам в руки меч! Так добудьте землю этим мечом!

Очень часто Вебер прибегал к изречениям из Библии, но выдавал за свои, за это и получил нелестное прозвище.

Как и всюду в стране, так и в училище процветали наушничество, лесть, подозрительность, двурушничество, система взаимной слежки. Организатором такой системы, ее душой, в училище был культурфюрер[20]20
  Культурфюрер – должностное лицо в фашистской Германии, занимающееся культурным и политическим воспитанием граждан.


[Закрыть] Шмуц, которого звали попросту Собакой. Даже в таком аполитичном занятии, как спорт, Шмуц приказывал прививать воспитанникам нацистские идеи, которые якобы «импонируют молодым сердцам, жаждущим мгновенного действия и честолюбия».

Однажды он появился в спортивном зале, где занимались боксом отобранные Маркусом силачи. Тщедушный, с узким бледным лицом, вечными капельками пота на яйцеобразном черепе, он крадущейся походкой приблизился сзади и потянул Хохмайстера за рукав:

– Я недоволен вами.

– Не понимаю, культурфюрер…

Шмуц недобро повел носом:

– Уж не думаете ли вы, что пожалованные фюрером привилегии позволяют вести вам антинацистскую пропаганду?

Бледнея, Маркус потребовал:

– Объясните!

– Рассказывая о тех или иных приемах в боксе, вы то и дело ссылаетесь на опыт французишки Арну, какого-то русского Харлампиева, полячишки Бекацкого…

– Но это настоящие мастера и теоретики бокса!

– Нет! Истинными мастерами могут быть только немцы.

Разумеется, Маркус не спросил, кто наябедничал на него. Однако после этого разговора у него пропала охота работать с фенрихами, из которых надеялся сделать надежных бойцов. Кто-то из них нашептал культурфюреру. А с такими в бой не пойдешь.

Тем не менее ему пришлось смириться с порядками в училище. Из группы он выделил только двоих – Вилли Айнбиндера и Иоганна Радлова. Оба были физически крепче остальных, умнее и преданнее ему. Они хорошо знали русский язык и помогали на занятиях. Сын секретаря посольства Вилли Айнбиндер долго жил в Москве. А нянькой и первым учителем Иоганна Радлова, сына помещика из Восточной Пруссии, был русский офицер, пожелавший после плена остаться в Германии.

Занятия боксом велись в свободное время. Основные же часы занимала учеба. Воспитанники изучали подрывное дело и способы поджогов. Инструкторами были не только профессиональные диверсанты, но и специалисты-химики. Один из них, капитан Брюс, показывал термосы, солдатские фляжки, канистры для масла, чемоданы с двойным дном, где в тайниках хранились взрывчатые вещества. Он же делал компактные мины для уничтожения самолетов. Учил готовить яды из лекарств, которые можно купить в любой аптеке.

На учебном поле, скрытом от посторонних глаз лесами и озерами, стояли макеты мостов, пролегали участки железнодорожного полотна, а поодаль на собственном аэродроме базировались учебные «шторхи». На этих легких самолетах-монопланах фенрихи учились летать и прыгать с парашютом, чтобы далеко в тылу противника взрывать мосты и железные дороги, разрушать линии связи, нападать на штабы.

Велись также занятия по радиоделу, топографии, маскировке, огневой подготовке. Чего стоило, к примеру, упражнение: «пропускание танков через себя»! Фенрих должен был вырыть окоп до подхода танка, работавшего на полном газу, упасть на землю, втянув голову в плечи и зажав меж колен карабин. Лязгающая гусеница накатывалась на окоп. На шлем сыпались земля и песок. Становилось темно как в гробу. Пропустив машину, воспитанник вскакивал, бежал за танком и прыгал на его корму или бросал гранату.

Часто по тревоге совершали фенрихи ночные переходы, учились ориентировке на местности, стрельбе боевыми патронами, захвату цели. Схватывались в ближнем бою, действуя прикладом и штыком, саперной лопатой и гранатой, как палицей. До автоматизма отрабатывали приемы стрельбы из пулемета: замок отвести, крышку поднять, ленту заправить, крышку закрыть, предохранитель спустить, прицел установить, прижать к плечу приклад…

И еще муштра, шагистика в противогазах, вынос раненых, первая помощь пострадавшим…

И занятия в классах – изучение боеприпасов, машин, механизмов и других средств инженерной техники, устройств минно-взрывных заграждений и приемов проделывания прохода в оборонительных рубежах противника, усвоение методов инженерной разведки, оборудования окопов, траншей, дотов и дзотов, пунктов управления и водоснабжения, строительства переправ, дорог и аэродромов… и десятков других дисциплин, входящих в сложный, многоступенчатый комплекс инженерно-технического обеспечения войск.

Двенадцать часов ежедневно! Даже такой выносливый человек, как Маркус, и тот изрядно уставал. Однако не падал духом.