Текст книги "Пропавший батальон (сборник)"

Княжна откровенно рассматривала красивую фигуру полуголого Болеслава, мышцы которого после работы налились, и походил он больше не на крестьянина, а на могучего воина, коими всегда славилось племя руян. Ее взгляд был совсем не таким, как у девушек из селений, которые бросали мимолетные взгляды из-под опущенных ресниц. Она сверлила его своими черными горящими глазами, прожигая дыру в его душе.

Казимира с легкостью соскочила с коня и оказалась рядом с Болеславом. Она была чуть ниже довольно высокого юноши, который застыл подобно деревянному идолу. Молча княжна подняла правую руку и положила свою изящную ладонь на влажную грудь Болеслава, слегка провела по ней и отняла пальцы. Затем посмотрела на свою мокрую ладонь и молвила:

– Вообще-то ты должен стоять на коленях перед своей госпожой.

Юноша, очнувшись от чар, поспешно упал на колени и склонил голову.

– Подними голову и смотри мне в глаза! – мягко, но властно приказала княжна.

Болеслав медленно поднял голову и впился глазами в горящие «уголья» Казимиры.

– Слушай меня, Болеслав, – продолжала княжна, – завтра ты мне нужен в замке, у нас много работы, придешь с рассветом, я найду тебе занятие по твоей силе.

– Но, госпожа, староста мне…

– Ты мне перечишь? – вскинув черные брови, усмехнулась Казимира.

– Простите меня, госпожа! – повиновался Болеслав.

– Жду тебя завтра! – княжна вскочила в седло, круто развернула скакуна и одарила стоящего на коленях юношу еще одним обжигающим взглядом, от которого у него перехватило дыхание.

Болеслав хотел было ответить, но скакун, выбивая копытами мерную дробь, уже унес его госпожу. Он простоял так же еще некоторое время, обдумывая свое счастье. Затем инстинктивно прикоснулся к груди, которой мгновение назад касалась ее рука. Это место жгло сладким огнем, как будто дурманящий отвар трав старой Отшельницы пролили на свежую рану, боль смешалась с томлением и ожиданием небывалого наслаждения.

– Казимира… – простонал юноша. – Ты должна стать моей! Только моей!

Но он тут же спохватился, что зашел слишком далеко в своих мечтаниях. Что он себе возомнил? Что она, благородная госпожа, княжна, дочь правителя, может видеть в нем, простом селянине, что-то большее, чем просто работника? Если она довольна его работой, то может бросить ему хлеб своей рукой или серебряную монету, а если он провинится или будет недостаточно усерден, то получит плеткой, которую она так уверенно держит в своей изящной руке. И это в лучшем случае, – хуже, если его будет пороть здоровяк надсмотрщик, который заправлял в замке плененными рабами. Он-то не знает жалости, спустит с любого три шкуры!

Болеслав подобрал топор, махнул на дерево рукой и поспешил в селение к идолу Яровита, у которого всегда можно спросить совета, принести посильную жертву и просить помощи в любых делах. Особенно в делах сердечных, ведь они самые сложные и без помощи богов в них не разобраться. В остальной жизни всё просто. Есть жизнь и смерть, враги и война, мирное время и труд, есть князь, господин, и все остальные, которые ему служат по воле богов. И есть еще Казимира, прекрасная Казимира, которая взяла и разрушила простой и понятный мир Болеслава, в котором он жил до этого. Да, только мудрые невидимые боги могут помочь ему разобраться со своими чувствами и подсказать, что же делать дальше.

Замок Каренц

3

Казимира лежала на медвежьих шкурах в темном сводчатом зале, освещаемом лишь огнем потрескивающих в очаге поленьев. Несмотря на начало лета и жаркие дни, ночи были еще по-северному холодны. Княжна рассеянно вертела в руках граненый, искусно сделанный ливонскими мастерами кубок с остатками крепкого меда и смотрела на огонь. Какие странные думы ее одолевают, она не может забыть какого-то крестьянина. Казимира посмотрела на свою ладонь, которая днем касалась влажного от пота тела селянина, как там его… Болеслав? Нет, она врала сама себе, это имя врезалось ей в память, как и сам его владелец. И что она нашла в нем? К ней сватаются первые красавцы – сыновья соседних князей, и даже вчера отец сказал, что вскоре приплывет с визитом племянник Вальдемара Датского, настоящий могучий викинг Харлунд, победитель многих племен, чье имя вселяет страх во врагов и трепет в девичьи сердца. Правда, он христианин, признает только одного бога и не поклоняется идолам, как это делали их предки, но для истинной страсти это не преграда. Страсть, какая страсть, о чем она говорит?

Нет, ей не интересен Харлунд, она почему-то думает о простом селянине Болеславе, вспоминает его светлые преданные глаза, его могучий торс, его влажную кожу.

Отбросив пустой кубок, княжна попыталась придумать ему работу на завтра. Нужна такая работа, чтобы он всё время был рядом с ней, она не может его отпускать далеко. Кузница? Нет, там слишком жарко. Арсенал? Нет, это в подземелье, очень холодно и темно. Вот, прекрасная мысль! Казимира хлопнула себя по бедру от удовольствия. Болеслав будет подле ее скакуна Крона и рядом с ней. И тогда она сможет смотреть на него, а он будет чувствовать свою госпожу. Решено!

Улыбаясь своему мудрому решению, княжна уже было хотела послать служанку за водой для умывания, как в покои вошел ратник из охраны князя и передал волю отца явиться к нему незамедлительно.

– Дочь моя, – начал Теслав, задумчиво смотря на кубок с хмельным медом, стоявший перед ним на грубом дощатом столе, – знаешь ли ты, зачем я послал за тобой в столь поздний час?

Казимире не нравились такие вступления: так каждый раз начинался разговор о необходимости замужества.

– Нет, отец, я не знаю, – покорно отвечала княжна, притворившись, что она не имеет ни малейшего понятия.

– Дочь моя, ты уже зрелая дева, негоже тебе сломя голову, как восточные дикари, носиться верхом по моим лесам, пугать смердов, топтать их птицу в то время, когда я уже старею и всё более думаю о наследнике! – князь поправил массивную цепь на своей груди. – Подумай о племени и продолжении нашего славного рода!

Казимира закатила глаза. Каждый такой разговор вызывал возмущение, которое трудно было сдерживать.

– Знаешь ли ты, что добрый Харлунд собирается приплыть к нам на остров, чтобы посвататься к тебе? – Теслав не далее как вчера говорил это дочери, но решил напомнить еще раз.

– Ты называешь этого викинга добрым, отец? Да на его руках столько крови! – выпалила Казимира, теряя самоконтроль.

– Успокойся, дочь моя, и послушай отца! – Теслав стукнул кулаком по столу. – Ты знаешь, например, что Вальдемар Датский хочет нам послать не только Харлунда, но и тысячу его головорезов, ибо он давно положил глаз на наш остров и не может простить нашему роду то, что долгие годы многие ютландцы платили нам дань. Тогда мы были сильнее, сейчас же всё изменилось. Наши силы иссякли. Вальдемара постоянно подстрекает его главный советник, желчный Абсалон, который у короля как верховный жрец. Христиане называют его архиепископом, и он первый толкает Вальдемара к нам, грозит покарать наше племя за то, что мы молимся нашим защитникам-богам, которым поклонялись наши предки и предки наших предков!

Казимира слышала про планы Вальдемара, но не думала, что всё так серьезно. Она и не подозревала о том, что датские воины готовы прыгнуть в ладьи и направиться к острову, чтобы погрузить его в кровавую бойню.

– У нас есть только два пути, дочь моя, – продолжал Теслав уставшим голосом, откинувшись на шкуры, – или династический брак, или война. Я не хочу войны, в последнее время у нас рождалось слишком мало воинов и слишком много девочек. Руевит и Яровит от нас отвернулись, они перестали говорить со мной и моим братом Яромаром, хотя мы приносим их идолам обильные жертвы. Мы чем-то провинились перед богами, и надо с удвоенною силой просить их покровительства. Но сами мы тоже не можем сидеть сложа руки. Ты ДОЛЖНА выйти замуж за Харлунда!

Княжна молча слушала этот приговор себе и своему будущему. Внутри всё кипело, Казимира начала задыхаться.

– И еще, дочь моя, несмотря на то, что датчане весьма веселый народ и любят погулять, Харлунд вбил себе в голову, что он должен получить в жены знатную островную деву, не тронутую ни одним мужчиной. И мерзкий Абсалон подзуживает его, нашептывая также Вальдемару, что рубашка девы с кровью после первой ночи будет лучшим доказательством верности Рюгена новым родственникам, так как князь отдаст Харлунду самое дорогое, что у него есть, – его дочь, то есть тебя, Казимира! Так что я запрещаю тебе с сегодняшней ночи твои прогулки верхом, и впредь, когда ты куда-то отправляешься с моего разрешения, тебя будут сопровождать две служанки и мои верные люди. Я не могу рисковать в этой игре с Вальдемаром, понятно тебе это? – Теслав перешел на крик.

Казимира хватала ртом воздух, который вдруг превратился в густое тесто. Наконец она смогла вдохнуть и выпалила:

– Так ты хочешь откупиться от датчан мною? Такую судьбу ты мне уготовил? А как же наш род? Руян тогда скоро не будет, если мы будем мешаться с датчанами, ливонцами и прочими соседями! Знай же, я не выйду замуж за этого проклятого Харлунда, приведи он хоть десять тысяч своих солдат! Это говорю тебе я, Казимира!

Княжна не стала слушать открывшего было рот отца и выскочила из его покоев.

4

Выхватив факел из рук лучника, охранявшего вход в башню, Казимира почти бегом спустилась в конюшню, рывком отвязала коня, вскочила в седло и пустила его с места в галоп, перемахнув ограду загона, как если бы это был низкий куст. Стражники у ворот, привыкшие к резким выходкам своей госпожи, едва успели отворить тяжелые дубовые ворота и предусмотрительно отступили в сторону. Она неслась, прижавшись к шее неистово бьющего копытами Крона, оставляя за горящим факелом дорожку из искр. Прохладный воздух ночи несколько остудил ее пыл, и она остановила неистового Крона. Казимира осмотрелась: вокруг был лес, наполненный бледным светом огромного диска луны. Факел в руке догорал, роняя капли горящего масла на землю. Княжна прислушалась: невдалеке раздавались голоса и смех. Казимира привязала коня к дереву, потрепала его гриву и, стараясь шагать как можно тише, подошла к освященной поляне. Посередине поляны ярко горел костер, вокруг которого собрались молодые парни-селяне, свободные руяне, коих, по словам отца, земля предков рождала так мало в последнее время. Парни смеялись и пили мед из берестяных баклаг. Один сидящий к ней спиной селянин показался ей знакомым. Что-то кольнуло в сердце, когда она признала Болеслава, ее Болеслава. Он сидел молчаливо, в то время как другие парни хохотали и оживленно рассказывали друг другу истории. Казимира притаилась за стволом могучего дуба.

– А что, Болеслав, – один из парней повернулся к нему и толкнул его локтем, – а правда, что ты говорил с княжной? Дровосек Марек сказывал, что ты сегодня виделся с госпожой.

– Врет твой Марек, – отмахнулся от приятеля Болеслав, – кто я такой, чтобы столь знатная и величественная госпожа со мной говорила?

– Марек часто врет, да не завирается, с чего бы ему придумать такую небылицу? – не унимался приятель.

– Отстань, слышишь? Ни с кем я не разговаривал, не до разговоров мне! – буркнул под нос Болеслав и хотел было встать, но приятель его остановил.

– А вот еще подмастерье кузнеца, что из замка приходит учиться кузнечному делу, давеча рассказывал, что на тебя пялится дочка кузнецова – Любомира, ну, сухоручка! Знатная краля, красивая, жуть! Но рука сухая, всё еще в девках ходит. Много парней из соседних селений на прошлом Празднике водили с ней хоровод, но все ей не любы, и убегает она сразу. Так подмастерье сказывает, что видел, как она рыдает и всё повторяет – Болеслав, Болеслав… Неужели не слыхивал? Или скрываешь от нас зазнобу свою? – парень опять толкнул локтем Болеслава, и приятели расхохотались.

Болеслав непонимающе обвел взглядом приятелей и через мгновение сам залился смехом. В ответ ткнул локтем соседа и встал.

– Некогда мне тут с вами рассказы рассказывать, спать пора давно, завтра рано утром вставать, староста посылает в замок по делу.

– А что за дело такое у старосты в замке? – отозвался сидевший напротив бородач.

– Да коли б я ведал, к Празднику, видать, что-то надо, – Болеслав понял, что сболтнул лишнего.

– Иди уже, коли староста велел, – басом скомандовал старший из парней, сидевший особняком, – да носа не задирай. И расскажешь нам завтра вечером, как там в замке и что.

Болеслав попрощался с приятелями и быстро пошел по тропке к своему хутору. Парни молча смотрели ему вслед.

– Скрытен наш Болюшка стал, как я погляжу, – задумчиво молвил старший, – как бы не поддался чарам княжны-колдуньи, будь она неладна. Марек правду кажет, верю ему. Занялся бы Любомирой, славная девка, души в нем не чает. Я бы такую приголубил, кабы мил ей был…

Старший зло сплюнул, парни закивали, дружно поддакивая заводиле. Притаившаяся за дубом Казимира вспыхнула от гнева, хотела было выйти к ним и показать, кто хозяин в этих лесах, но передумала. Негоже свой гнев проявлять неразумным смердам, да и час поздний, и место уединенное.

Княжна осторожно отступила в лесную тень и вернулась к своему коню. Казимира погладила скакуна по могучей шее, прижалась к ней щекой. Почему они все боятся и ненавидят ее? Что она им сделала? Виновата тем, что черна волосами и очами? Но душою она чиста, почище многих здесь будет!

Княжна вздрогнула, когда из-за дерева выступила фигура в светлой рубахе и тут же повалилась на колени. Она узнала Болеслава. Склонив голову, он тихо сказал:

– Прости, госпожа, не хотел тебя испугать! Увидал коня твоего доброго, а тебя нет рядом, уж не случилось ли чего худого! Затревожился я, а тут ты идешь. Не изволь гневаться!

– Встань, Болеслав, не гневаюсь я на тебя, – мягко сказала Казимира, – и тревожиться за меня не нужно, могу постоять за себя, как воин.

– Всем известна твоя сила, госпожа, и норов твой крутой, – не поднимая головы, произнес юноша.

– Что же еще тебе известно про меня? Отвечай! – с улыбкой сказала княжна. – Что я ведунья и пожираю младенцев?

– Что ты, госпожа! – отпрянул Болеслав. – Ничего подобного, да и если увижу такого, кто сказывает небылицы про тебя, удавлю своими руками тут же!

Болеслав зарделся румянцем, прикрыл было рот рукой, но слово уже выпорхнуло. Казимира улыбнулась и рукой попросила Болеслава встать. Юноша виновато потупил взор, щеки его пылали. Княжна подошла к нему и шепнула:

– Спасибо тебе, что не стал хвастаться нашим разговором перед приятелями.

– Да как я мог, госпожа?! – зарделся еще больше Болеслав.

– Зови меня Казимира, – мягко шепнула княжна.

Юноша заморгал, замотал головой и снова упал на колени.

– Ты благородная княжна, а я простой селянин, не могу звать я тебя по имени, госпожа!

– Встань уже наконец, – нетерпеливо молвила Казимира и прикоснулась чуть дрожащими руками к непокорным кудрям Болеслава, – для всех я госпожа, а для тебя Казимира, только для тебя…

Болеслав вскочил, не в силах совладать с порывом чувств.

– Казимира… – прошептал юноша, пытаясь сдержаться от того, чтобы заключить княжну в объятия.

– Любый мой, – прошептала княжна и первая обняла Болеслава за шею, растворяясь в захлестнувших чувствах.

5

Мыс Аркона, остров Рюген

Любомира в лучах закатного солнца стояла на коленях и готовилась бросить дощечки в яму перед идолом многоголового Святовита. Она проделала долгий путь от своего хутора сюда, на край земли, где море разбивает волны об утесы и воздух соленый от брызг. Сегодня здесь пустынно, все готовятся к Празднику, и никто ей не помешает. В день перед ночью Праздника тут будет не протолкнуться, начнутся жертвоприношения и поклонение идолам, молодежь в венках из полевых цветов отправится отсюда пировать и водить хороводы.

Любомира повторяла в уме вопрос, который она адресовала богу Святовиту, тому, кто знает всё, чувствует всё, думает сразу все мысли. «Будет ли Болеслав моим? Пожалуйста, ответь “да”! Да, да, да!»

Здоровой рукой она сжимала гадальные дощечки, одна из сторон которых была белой, оборот же был черный. Она молилась так искренне, что ей показалось, что одно из лиц Святовита, обращенное к ней, кивнуло. И тогда она бросила дощечки в яму и зажмурилась.

Открыв глаза, она долго не решалась заглянуть в яму. Черные! Как черные? Это же ответ «нет»! Любомира в отчаянии смотрела на дощечки, лежащие черной стороной к ней. Не может быть, Святовит ошибся! Надо попробовать еще раз. Она дрожащей рукой вытащила дощечки, стряхнула пыль и перемешала их.

Повторила про себя вопрос, закрыла глаза и бросила дощечки опять. Они покатились вниз, издавая сухие щелчки.

Любомира пыталась поймать какой-нибудь знак, чтобы открыть глаза и достать дощечки. Вот громко каркнул ворон, сидящий на столбе, и девушка бросилась к яме.

– Так не бывает! – застонала Любомира, падая набок. Слезы залили ее лицо, и она беззвучно затряслась в плаче.

Дощечки опять лежали черной стороной вверх. Пустые глазницы голов Святовита блестели в последних лучах заходящего солнца, как если бы идол мог плакать вместе с несчастной девушкой.

Любомира по-звериному зарычала, схватила дощечки и в щепки разбила их об идола. С ненавистью она бросила пригоршню земли в статую и закричала:

– Проклятый Святовит, ненавижу тебя, почему ты не хочешь отдать мне моего любого? Пропади ты пропадом, чтобы тебя сравняли с землей и всю твою проклятую Аркону! Уж лучше поклоняться и служить Чернобогу!

Девушке сквозь слезы показалось, что три лица Святовита, которые были доступны ее взору, повернулись к ней, глазницы загорелись, и она услышала страшное змеиное шипение. Резкий порыв ветра взметнул в воздух пыль. В ужасе Любомира вскочила, бросилась бежать прочь из капища и долго еще не останавливалась, пока не упала без сил под высокой сосной. В голове молотом стучало одно слово – Чернобог. Когда нет надежды, ты обращаешься к последнему средству, каким бы ужасным оно ни было, даже если придется заплатить самую большую цену. Любомира вдруг разом успокоилась, ей совершенно ясно представилось, что именно она сделает завтра. Как только небо озарит первый рассветный луч, она пойдет к старой ведунье – Отшельнице.

Колдунья уж точно знает, с какими заклинаниями надо обращаться к Чернобогу. Правда, ее давно никто не видел, последний раз она приходила в замок Каренц после окончания сбора урожая в прошлом году. Затем настала долгая суровая зима, и весной она не появилась.

Неожиданно Любомира почувствовала жар, очень быстро стало ломить всё тело, голова раскалывалась от боли. Она двигалась в полубреду, не замечая времени и боли от веток, хлеставших ее по лицу и плечам. Только к утру добралась Любомира в свой хутор, изрядно поплутав по лесу, и в изнеможении упала у порога хижины. Ее отец, всю ночь со всеми мужчинами хутора разыскивавший дочь, подхватил ее на руки и положил на набитый сеном тюфяк. Лихорадка овладела телом и разумом девушки, она сначала порывалась встать, но отец силой удерживал ее. В бреду она взывала к Отшельнице, и столпившиеся соседские женщины стали наперебой советовать кузнецу позвать ведунью, которая сможет излечить умирающую.

Отец Любомиры, предчувствуя самое страшное, был готов сделать что угодно. Он умолял старосту дать ему самого лучшего коня, чтобы привезти Отшельницу к своей дочери. После недолгих размышлений староста махнул рукой, и кузнец стремглав помчался в лесную чащу.

6

Все столпившиеся хуторяне с шепотом расступились, пропуская в хижину кузнеца и ведунью. Многие думали, что она умерла от старости, или ее убил медведь, или забрали злые духи. Ведунья действительно была очень стара. Она опиралась на палку, такую же кривую, как и она сама. Белые волосы клочьями свисали из-под тряпицы, намотанной на трясущуюся голову. Крючковатые пальцы сжимали узелок с травами и снадобьями. Кратко расспросив кузнеца о Любомире, Отшельница взяла щепотку одного, листья другого и еще прочего. Несмотря на преклонные годы и сгорбленное перекошенное тело, двигалась она достаточно проворно.

Не обращая ни на кого внимания, старуха подошла к уже затихшей Любомире, которая лишь изредка шумно вздыхала, а всё остальное время лежала как мертвая. Черты ее некогда красивого и живого лица заострились, кожа была землистой, язык разбух и не помещался во рту. Грудь опала, и совсем не было видно, дышит она или уже нет. Даже сухая рука распрямилась и свисала, как плеть.

– Кузнец, пусть все выйдут, – прошипела старуха.

Отец Любомиры вытолкал всех любопытных прочь и задернул циновку, закрывая вход. Ведунья взяла девушку за сухую руку и начала разминать маленькие пальчики. Она раскачивалась взад-вперед, не отпуская ладони умирающей. Кузнец стоял рядом в оцепенении, боясь пошевелиться, и ловил каждое слово, сказанное ведуньей.

– Твоя дочь умрет, – прошамкала старуха. – Она обидела Святовита, я это вижу. Страшную хулу она молвила. И Многоголовый от нее отказался. Он послал ей тяжкую хворь в наказание. И теперь она умрет.

Кузнец в отчаянии бухнулся на колени, вцепился в край рубища Отшельницы и запричитал:

– Спасительница, не оставь в горе! Посоветуй, ведь должно быть средство? Спаси ее, умоляю тебя! Я принесу великие жертвы Святовиту!

Старуха помолчала и медленно процедила сквозь редкие зубы:

– Есть одно средство… – она отняла свою костлявую руку от Любомиры. – Она отреклась от бога – покровителя рода. И теперь она в руках Смерти. Но есть тот, кто может договориться со Смертью. Он иногда говорит со мной…

– Кто же это? – воскликнул кузнец. – Я сделаю всё что угодно, лишь бы он помог!

– Не торопись обещать, кузнец, – прошипела старуха, – ведь это запретный бог!

– Чернобог! – отпрянул кузнец. – Нет, мы все будем прокляты!

– Решай, кузнец, или смерть, или надежда! – старуха криво усмехнулась, и в белесых глазах сверкнул огонь.

Несчастный думал уже не умом кузнеца, но большим отцовским сердцем. И оно тут же решило:

– Будь что будет, моя Любомира для меня дороже солнца. Не думал я, что, похоронив жену, буду решать, жить или не жить моей единственной дочери, кровинушке моей! Сделаю всё, что повелишь!

– Так тому и быть! – ведунья потянулась за своим узелком. – А теперь выйди, негоже тебе смотреть…

Лагерь Вальдемара Датского

7

В большом походном шатре с развевающимися полотнищами страдал несварением желудка король Вальдемар. Он проклинал своего повара, который уже, наверное, простился с головой. Кишки крутило так, что Вальдемар стонал и поджимал ноги к груди. Когда живот немного отпускало, то дрожащей рукой он тянулся за кубком с водой, которую каждый раз пробовал брадобрей, коего Вальдемар призывал стуком меча о щит.

– Дядя, зачем ты заставляешь этого холопа постоянно пробовать воду, которую ты уже пил? Только усы там свои мочит зря, – угрюмо сказал сидящий на сундуке Харлунд.

– Не указывай мне, что делать, щенок! – выплевывал каждое слово король. – От родственничков всего ждать можно. Стоит мне закрыть глаза или отвернуться, как вы уже готовы подсыпать мне в питье или еду отраву!

Харлунд поморщился и погладил лежащую у сундука собаку.

– Прости, дядя, так отчего же ты не отпускаешь меня из шатра, если подозреваешь меня? – раздраженно спросил он, изрядно уставший бесцельно сидеть подле больного и ворчащего Вальдемара.

– Если бы ты помнил, какого я рода, то не задавал бы таких вопросов! Мой отец, великий Кнуд Лавард, был женат на киевской княжне Ингеборге. Его сподвижники рассказывали мне, что он всегда опасался коварства со стороны восточных родственников супруги, но смерть подстерегла его совсем с другой стороны! Проклятый Магнус, сын подлого Нильса, проткнул папашу мечом. Так что запомни: я никому не верю, даже тебе, племянничек! А не отпускаю тебя, ибо нужен ты мне, хотя вижу, как насмехаешься над страданиями моими!

Очередной спазм сотряс утробу Вальдемара, которого при рождении нарекли Владимиром в честь его великого прадеда – Владимира Мономаха Киевского. Но западное воспитание и раннее монаршество отразились на его имени. Шутка ли – сесть на трон в десять лет и сразу погрузиться в водоворот походов на полабских славян и бывших восточных родственников. Поэтому мальчика короновали уже как Вальдемара.

Харлунд уже забыл, сколько раз слышал эту династическую историю. Вместо того чтобы муштровать своих солдат, он торчал здесь, в этом шатре, и слушал бредни страдающего дяди, который еще изрядно портил воздух, отчего Харлунд был вынужден прятать нос в вышитый матерью платок и сидеть в самом дальнем углу шатра.

– Дядя, всё же долго мне еще сидеть здесь? Отпусти меня к моему отряду! – взмолился племянник после очередного облегчения короля.

– Мы ждем прибытия лазутчика с острова Рюген, осел! – выругался Вальдемар. – Он уже должен быть здесь, его приведет Абсалон, будь он неладен! Как же мне плохо!

Харлунд уже было открыл рот просить разрешения уйти еще раз, как полог откинулся и вошел архиепископ Абсалон в сопровождении молодого славянского воина, хорошо знающего язык руян с Рюгена. Абсалон зажал нос рукой, многозначительно взглянул на Харлунда и обратился елейным тоном к королю:

– Да благословит тебя Господь, сын мой, и пошлет тебе скорейшее выздоровление! Будем молиться, чтобы происки врагов короны не увенчались успехом и ты снова обрел могучее здоровье!

Архиепископ принял картинную позу с неподдельным пафосом в глазах.

– Это происки вчерашнего жирного кабана и избытка эля, – пробурчал под нос Харлунд, но дядя услышал его.

– И ты обвиняешь меня в неумеренности в еде? Ты, который похож на борова, ты, у которого в руке кубок чаще, чем меч? Не смей мне говорить про вчерашнего кабана! Хотя, конечно, он был жирноват.

Архиепископ набрался смелости и прервал поток брани:

– Ваше величество, позвольте вам напомнить, что у нас есть новости от нашего лазутчика, извольте его выслушать!

– Пусть говорит!

Молодой славянин рассказал, что на Рюгене все готовятся к Празднику и армии как таковой нет. Все мужчины плетут веночки (дружный смех Вальдемара и Харлунда), а гарнизон замка Каренц немногочислен. Главная новость состоит в том, что Теслав во что бы то ни стало намерен выдать свою дочь, княжну Казимиру, за могучего Харлунда, дабы породниться с датчанами и не допустить войны.

– А? Каково вам это слышать? Годами руяне разоряли Ютландию, а теперь хотят не допустить войны, выдав свою девку за нашего борова? – раскричался Вальдемар.

– Дядя, ты сам же предложил такой брак! – обиженно надулся Харлунд.

– Породниться с врагом с помощью… мммм… второстепенной линии – это весьма мудрое решение! – льстиво вставил архиепископ. – Брак дочери местного князька с христианином позволит быстрее обратить язычников в веру истинную!

– Да плевать я хотел на веру, язычников и их поганых идолов! Мы должны взять этот проклятый остров и убрать рассадник заразы у нас из-под носа! – Вальдемар уже и забыл о спазмах, входя в свое обычное состояние.

Абсалон смиренно сложил руки у груди и печально качал головой, молчаливо осуждая мотивы монарха.

– Дядя, а мне обязательно жениться на этой славянке? – Харлунд почувствовал слабину в позиции дяди и решил еще раз нажать. Он был с самого начала не в восторге от идеи брака с язычницей, даже с такой раскрасавицей, как ее живописали послы и лазутчики.

– Обязательно, сын мой, – вклинился в разговор архиепископ, – это твой долг христианина – нести веру заблудшим. Взяв в жены эту деву, ты сделаешь благое дело для святой церкви.

– Слышал я, что руяне не слишком разборчивы в плясках у костра, – хрипло захохотал Вальдемар, – как бы тебе, племянничек, не подсунули разношенный сапожок!

Король очень высоко оценил свою собственную шутку и расхохотался еще пуще, но вскоре схватился за живот и опять запричитал.

– Лазутчики доносят, что князь Теслав держит дочь свою Казимиру в строгости. Наши люди докладывают, что он запретил Казимире отлучаться из Каренца без особого его дозволения и приставил к ней соглядатаев, – смиренным тоном сообщил Абсалон.

– Ну что же, Харлунд, может, тебе повезет и ты сможешь полакомиться свежатинкой! – опять развеселился Вальдемар.

На этот раз улыбнулся и архиепископ.

8

Любомира открыла глаза. Свет, она видит только свет. Постепенно возникло темное пятно, которое приобрело черты старушечьего лица. Она поняла, что это Отшельница. Когда же она успела дойти до логова ведуньи? И почему она ничего не помнит? Девушка попыталась встать, но не смогла даже пошевелиться. Слабость сковала всё ее тело, язык не ворочался, Любомира могла только смотреть. В костлявых руках старухи она заметила черпак с каким-то отваром, от него шел пар и распространялся дурманящий запах. У девушки закружилась голова, и она опять потеряла сознание.

Отшельница долго сидела подле Любомиры и шептала заклинания, время от времени посыпая ее грудь, живот и лицо серым порошком, который с шипением впитывался в кожу и исчезал на глазах. Время от времени старуха бросала щепотки порошка по углам хижины и тихо выла, подражая диким зверям. Затем вытащила из узелка тряпицу, в которую была завернута маленькая змейка, тут же начавшая извиваться. Старуха взяла нож и коротким движением отсекла змейке голову, поднесла дергающееся тельце ко рту девушки и выдавила несколько капель крови в ее полуоткрытые губы. Не оставляя следов, собрала все свои колдовские снадобья обратно в узелок и кликнула кузнеца.

– Слушай меня, кузнец, слушай и запоминай, – прошипела ведунья, – теперь твоя девка во власти запретного бога. Я говорила с ним, просила остановить Смерть. Как он решит, ему только ведомо. Сейчас она между светом и тьмой, между Жизнью и Смертью. Ты увидишь сам, что запретный бог решит. Но если она будет жить, то быть ей вечной рабой ее нового хозяина. Если помрет, то так тому и быть.

Колдунья помедлила, смерив осунувшегося кузнеца оценивающим взглядом.

– Платы с тебя я никакой не возьму, мне не велел запретный бог, но если твоя девка выживет, то пусть сделает и принесет мне белую скамеечку для ног. Старая я стала, уж совсем неловко на сундуке сидеть в землянке моей…

Кузнец не мог взять в толк, о чем говорит Ошельница: разве какая-то скамейка может оплатить чудо исцеления, если оно состоится?

– Отвези меня обратно, кузнец, и больше не тревожь. Девка сама меня найдет, придет срок, если на то будет воля, – старуха помедлила, – ее нового хозяина. И людям скажи, чтоб не совались к тебе с расспросами. Ну, что застыл, аки столб? Поехали!

Замок Каренц

9

Болеслав озирался по сторонам, дивясь обилию воинов гарнизона, одетых в доспехи из дубленой воловьей кожи и кольчуги. Солдаты тяжелыми взглядами провожали чужака. Он никогда не бывал раньше в самом замке, только на рыночной площади у главных ворот, но всегда пытался заглянуть внутрь, когда оттуда выезжала какая-нибудь повозка. Ему даже удавалось увидеть частокол из массивных бревен, но стражники быстро опускали решетку и закрывали тяжелые кованые ворота.