Текст книги "Пропавший батальон (сборник)"

Сейчас же он растерянно брел по внутреннему двору мимо сновавших воинов и слуг князя. В руке он зажал кожаную плеть, которую ему ночью дала Казимира как пропуск в замок и на княжью конюшню. Он должен найти Войту, старшего конюшего, что отвечал за подготовку лошадей к предстоящей княжьей охоте, на которую был приглашен знатный заморский гость. Болеслав даже не предполагал, что речь шла о Харлунде, коему была обещана в жены его милая Казимира.

Войта надменно и недоверчиво смерил Болеслава взглядом, выдернул из его руки плеть, раздраженный тем, что какой-то деревенщина отвлек его от важного дела: Войта как раз намеревался хлебнуть крепкого доброго пива, которое ему принесла неровно к нему дышащая молодая дородная кухарка, стянувшая немалый бурдюк с княжеской кухни. Кухарка надеялась на немедленную благодарность старшего конюшего, но появление селянина нарушило все их планы. Раздосадованная девушка в сердцах убежала с конюшни, а Войта пытался запихнуть бурдюк ногой за мешок с прошлогодним овсом.

– Что ты за гусь, что сама княжна, госпожа наша, указала мне найти тебе место при ее добром коне? – неласково заговорил конюший.

– Господин старший конюший, зовут меня Болеславом, я родом из северных земель, с детства имею дело с лошадьми, могу сам подковать норовистого жеребца, работал с кузнецами, умею много чего, – сказал, поклонившись, юноша.

– С упряжью дело имел? – деловито осведомился Войта, немного смягчившись. Он был, в общем, незлобливым, но уж очень любил припасть к бурдюку с хозяйской кухни, а напившись, становился сварливым, как старая карга.

– Да, господин старший конюший, имел. И для повозки, и для пахоты, и для езды верхом, – оживленно перечислял Болеслав, довольный тем, что годы работы в селении не прошли даром.

Войта давно нуждался в умелом помощнике. Рядовые конюшие неплохо управлялись со своей работой, но у них не горели глаза, как у этого парня. Нужно дать ему испытание, а то уж очень складно говорит.

– Послушай, умелец, стреножь-ка вон того забияку, который буянит уже всё утро. Что за муха его укусила?! – Старший конюший толстым пальцем указал на огромного гнедого жеребца, который фыркал и бился в загоне, уже изрядно поранившись о бревна ограждения и свирепея от этого еще больше.

Болеслав покачал головой, закатал рукава холщовой рубахи и решительно зашагал к загону. Войта сел на мешок и вытащил бурдюк. Уж теперь времени у него достаточно, потом нужно будет достать покалеченного и затоптанного новичка, если сам не выскочит. Гнедой был самым норовистым и неспокойным среди княжьих скакунов, давеча скинул брата князя Теслава наземь, да так больно, что князь в сердцах повелел прирезать коня. Но старший конюший пожалел.

Он отвлекся на бурдюк с добрым напитком, приложился, причмокнул и повернул голову в сторону загона с гнедым. И не поверил своим глазам. Новичок стоял рядом с успокоившимся конем, гладил ему шею и что-то нашептывал на ухо. Конь косил глаза на юношу и время от времени взмахивал хвостом, не проявляя никакого беспокойства, хотя совсем недавно бывалый конюший не решался даже подойти к загону.

Войта помотал головой, протер глаза, да только и смог протянуть:

– Эвон как! Малый знает толк в лошадях!

Болеслав медленно стреножил совершенно успокоившегося скакуна, потрепал его по холке, что-то еще раз шепнул в ухо и подошел к Войте.

– Вот, господин старший конюший, принимайте работу!

– Скажи, парень, ты колдун? О чем ты говорил с гнедым? – конюший до сих пор протирал глаза.

– Простите, господин старший конюший, я просто с детства пас табун нашего рода, знаю лошадиные повадки, никакой я не колдун!

– Ладно, верю, верю. Будешь полезен здесь, а то устал я этим бестолковым дурням объяснять, как готовить коней к большой охоте, – проворчал Войта, указав рукой в сторону возящихся с сеном помощников. – Госпожа велела приставить тебя к ее скакуну Крону, но ты мне будешь нужен и здесь. Через четыре дня большая княжья охота, и мы должны хорошенько подготовиться.

10

Любомира села на тюфяк. Ничего не болело, но чувствовала она себя странно. Всё как во сне. Предметы вокруг казались расплывчатыми, немного кружилась голова.

«Любомирааааа…» Девушка вздрогнула и обернулась. Никого. Кто-то опять прошептал: «Любомиииирааааа…» Опять никого. Она схватилась руками за голову от резкого приступа боли, которая тут же прошла. Головокружение тоже прекратилось. Жажда. Сильная жажда, очень хочется пить. Девушка, пошатываясь, подошла к бочке с водой, схватила черпак и принялась жадно пить. Допив, она отбросила черпак, немного постояла, и только тут осознала, что делает всё обеими руками. С удивлением девушка посмотрела на свою сухую ручку, которая ничуть не изменилась, но теперь она ее чувствовала, пальцы работали, сгибались и разгибались так же, как на здоровой.

«Никому не показывай, никому…» – опять кто-то зашептал ей прямо в ухо. Девушка в панике отскочила от бочки и испуганно осмотрелась. Опять никого.

– Кто ты?! Выйди, покажись! – закричала Любомира. Никто не ответил.

Она подбежала к столу, схватила нож, который отец выковал ей в подарок, выставила его вперед в здоровой руке и начала кружиться на одном месте, пытаясь высмотреть шепчущего.

«Уймись, Любомира, тишшшшеее» Девушка опять резко развернулась, сделав выпад ножом, но снова никого не увидела.

От страха и беспомощности она заплакала, ноги подкосились, и Любомира осела на земляной пол.

«Я твой друг, ты не должна меня бояться, ты должна верить мне…»

Девушка замахала руками, как бы отгоняя назойливые слова.

«Я твой самый лучший друг, я оживил твою руку, но ты никому не должна рассказывать обо мне…»

«Никому не показывай свою новую руку, храни нашу тайну…»

«Ты больше не будешь страдать, я буду тебя защищать, мы теперь вместе…»

Шепот окружал Любомиру со всех сторон, она зажала уши и зажмурилась, но от этого голос стал только громче и внятнее.

«Мы вместе, теперь я есть у тебя, я тебе помогу, ты не будешь больше страдать…»

– Ну кто же ты, где ты, почему я тебя не вижу, если ты друг? – сквозь слезы прошептала измученная девушка, совсем сбитая с толку.

«Ты слышишь меня, я говорю с тобой, потому что хочу тебе добра, как ты заслуживаешь…»

«Ты получишь то, что ты хочешь, только верь мне и слушайся, я желаю тебе добра…»

Потерявшая силы Любомира больше не сопротивлялась голосу, и он заговорил быстрее.

«Ты должна получить то, что ты хочешь, то, что тебе должно принадлежать. Болеслав будет твоим, обещаю, он будет только твоим, я подскажу как…»

– Да, да, – слабым голосом простонала девушка, – он мой, только мой.

«Он твой, только твой… – вторил голос. – Я помогу тебе, только слушай меня, делай, как я говорю…»

Любомира начала раскачиваться из стороны в сторону, повторяя: «Да, да, да», – и крепнущий голос в ее голове отзывался: «Да… да…»

Когда кузнец вошел в хижину и увидел дочь живой, то был вне себя от счастья. Однако радость тут же сменилась тревогой: Любомира не видела и не слышала его.

Лагерь Вальдемара Датского

11

– Собирайся, сын мой, только не бери с собой более десяти воинов. А то руяне решат, что ты приехал не на охоту, а хочешь захватить их остров. Нам ни к чему проблемы раньше времени, – архиепископ Абсалон мягко, но настойчиво торопил Харлунда, который нарочно медлил, выказывая пассивное сопротивление воле дяди и священника.

– Святой отец, а всё же неужели это так обязательно – жениться на этой дикарке? Неужто мы не можем просто их завоевать? Со мной тысяча верных воинов. У меня уже чешутся руки помахать своим топором, – Харлунд явно предпочитал добрую сечу династическому браку.

Архиепископ поморщился. Племянник короля был очень далек от тонкой политики и слишком прямолинеен. Когда же он поумнеет?

– Пойми, сын мой, – примирительным тоном произнес Абсалон, – перебить великое число язычников ради святой цели мы всегда успеем, но разве это разумно – лишить твоего царственного дядю стольких вассалов и вдобавок не пополнить паству добрыми христианами?

– Простите мне мое упорство, святой отец, но вы уверены, что этот брак поможет вашей цели? Как я слышал, островитяне не очень жалуют княжескую дочь, – не унимался Харлунд, нехотя доставая охотничий нож и рог из походного сундука.

– Сын мой, ты очень проницателен, не по годам, – подсластил лекарство архиепископ, – но руяне старомодны, и семья князя для них есть абсолютная власть. Прикажет муж княжны ей покреститься – она примет нашу святую веру. Далее она прикажет своим вассалам, разве они ослушаются? Наша миссия – распространять истинную веру с помощью любви, а не меча!

– Неужели? А как же полабские славяне, которым наша любовь оказалась не по душе? Кнуд Лавард совсем не ласково крестил их, как рассказывают, – хитро прищурился Харлунд.

– Ты опять прав, сын мой, но мы прибегаем к силе лишь тогда, когда наше миссионерство ни к чему не приводит. Бывают случаи, когда мы не можем проявлять слабость в вопросах веры, – парировал Абсалон.

В этот момент в шатер, поклонившись, вошел могучий воин, друг детства Харлунда, прошедший с ним тысячи лиг и десятки битв. Лицо воина украшал косой грубый шрам, оставленный вражеским зазубренным мечом. Массивные доспехи и шлем делали его вид еще более внушительным.

– Простите меня, святой отец, – глухим басом произнес воин, – Харлунд, всё готово, мои люди в сборе, ждут тебя у костра.

– Ингмар, рад это слышать. Как думаешь, сможем поразить островитян искусством наших лучников? – задорно спросил повеселевший Харлунд.

Могучий Ингмар гулко захохотал:

– Ну, если мы будем стрелять не по оленям, то поразим – глубже не бывает!

Харлунд рассмеялся грубой шутке друга, вот только архиепископ не улыбнулся. Как бы не наломали дров эти солдафоны, привыкшие только к ратным утехам.

– Дети мои, не сочтите за обузу, но возьмите с собой моего писца Иоанна, он будет вести учет вашим охотничьим трофеям, да и как верный слуга пригодится, – ласково предложил Абсалон.

– Зря вы нам не доверяете, святой отец, – неожиданно серьезно молвил Ингмар, недолюбливавший изворотливого архиепископа. – Король Вальдемар совершенно ясно приказал нам следовать плану, и мы не намерены устраивать там резню.

– Ну что вы, дети мои, какое недоверие, я забочусь о вас и об успехе вашей миссии! – изобразил негодование Абсалон. – Скажу иначе: у писца будет тайная миссия в замке, пока вы будете с князем и его двором на охоте.

– Ненавижу политику и шпионов! – огрызнулся Харлунд, резко развернулся и вышел из шатра. Ингмар молча поклонился архиепископу, поспешив за другом.

Абсалон задумчиво остался стоять в шатре и произнес в пустоту:

– Благословляю вас, дети мои…

Харлунд и Ингмар широкими шагами подошли к костру. У огня сидели десять одетых в легкие доспехи и кольчуги воинов, половина была вооружена длинными луками, за спинами виднелись колчаны, наполненные отборными стрелами. Остальные в очередной раз проверяли свои тяжелые штурмовые арбалеты. Заметив приближающуюся пару, воины вскочили и поклонились.

– Друзья, рад вас видеть в этот час! – бодро приветствовал их Харлунд, поочередно обнимая каждого. Ингмар же, сложа руки на груди, молча наблюдал за приветствиями.

– Братья мои, – продолжал племянник короля, – как вы знаете, мы отправляемся на Рюген по приглашению местного князя на охоту в честь их праздника, когда эти язычники водят хороводы и приносят жертвы своим идолам. Поэтому мы должны выглядеть как охотники, а не как воины. Я приказываю вам оставить в лагере ваши арбалеты и двуручные мечи и вооружиться короткими клинками, подходящими для самообороны. Да, шлемы и топоры тоже ни к чему.

– Да чтобы я оставил свой верный топор? – пробурчал угрюмый норвежец, поглаживая ручку тяжеленного остро отточенного боевого топора, раскроившего не одну сотню неприятельских голов вместе с коваными шлемами.

Харлунду даже не пришлось отвечать на возражение – норвежец почувствовал на своем плече рукавицу Ингмара, лишь молча покачавшего головой. Могучий норвежец тут же сник.

– Братья мои, – продолжил Харлунд, – мы с вами бывали в разных передрягах, но хочу еще раз напомнить вам, что мы едем на охоту, а не воевать, поэтому ведите себя тихо и учтиво, не пейте много хмельного и не переедайте. Да, и не забывайте подмечать расположение укреплений в замке и в округе, число солдат гарнизона и их вооружение!

Послышались одобрительные возгласы, воины закивали, даже мрачный норвежец уже не так расстраивался из-за своего верного топора.

Ингмар поднял руку, все разом замолчали. Харлунд улыбнулся:

– И еще одно: отплываем завтра пополудни, так что сегодня ешьте и пейте сколько влезет, развлекайтесь! Дарю вам доброго бычка для жаркого!

Воины загудели, выказывая крайнее удовлетворение этим приказом. Уж что-что, а попировать они любили не меньше, чем проламывать головы своим врагам на поле брани.

– Пойдем, брат, и мы примерим наши охотничьи костюмы, – сказал Харлунд, направляясь в сторону своего шатра.

– Ты хотел сказать, овечьи шкуры? – ответил Ингмар, и они оба расхохотались.

Замок Каренц

12

Войта довольно быстро привык к новому помощнику. Болеслав действительно внушал доверие. Этот рослый крепкий шатен был на все руки мастер. Вскоре старший конюший со спокойным сердцем позволил себе оставить помощника одного и заглянуть на княжескую кухню, где ему всегда были рады.

Болеслав же с усердием чистил коней перед охотой, приводил в порядок седла и упряжь и так увлекся работой, что не заметил подошедшую Казимиру, которая улучила момент и проскользнула в конюшню незамеченной.

Юноша вздрогнул, когда она обвила его шею своими руками. Он резко развернулся, немного отстранил княжну, любуясь ее красотой, а затем страстно прижал к себе.

– Любый мой, – шептала Казимира, – наконец ты подле меня, я тебя не отпущу, будешь только моим…

– Казимира, голубка моя! – в волнении шептал Болеслав. – Это я тебя не отпущу, жизнь за тебя отдам!

– Ну какая же я голубка, уж скорее ворона лесная, – девушка тряхнула своими черными кудрями.

– Что ты! Чище и милее ты любой голубки небесной! – с любовью возразил Болеслав.

– Кабы могла я выйти из замка и водить хоровод с селянами, то выбрала бы тебя, отняла бы тебя даже у богов наших, никому бы не отдала! – Казимира более не могла сдерживать чувств. – Люб ты мне, Болюшка, ох как люб!

Она ерошила его густые волосы, глядя ему прямо в глаза. Болеслав никогда ранее не испытывал такого неукротимого чувства, сердце его так и выскакивало из груди.

– Запер меня отец в замке, – шептала княжна, дыхание ее перехватывало, – хочет отдать замуж за иноземца, который приплывет сюда завтра на княжью охоту в честь Праздника, но я умру лучше, если не буду с тобой!

Болеслав вспыхнул. Мысль о сопернике оглушила его и отозвалась болью в сердце, которое, как ему показалось, остановилось.

– Какой иноземец, любая моя, не отдам тебя никому! Я убью его! Убью каждого, кто приблизится к тебе! – в сердцах задыхался Болеслав.

– Милый мой, хороший, – выдохнула девушка, крепко прижавшись к нему, – сказал отец, что не выдаст меня за иноземца, если не буду я девой! Чужестранец королевского датского рода, нельзя ему жену испорченную брать, вера их не велит.

– Казимирушка, любая моя, да кабы я мог надеяться, что ты на Празднике меня выберешь, уехал бы незваный гость ни с чем тогда! – разгоряченно прошептал Болеслав.

– А что нам Праздник, коли боги нас свели? Что нам хороводы? Мы уже вместе, нашли друг друга среди тысяч! – Казимира поцеловала пахнущую кожей упряжи ладонь юноши. – Что остановит нас, коли люб ты мне, а я тебе?

– Милая душа моя, зачем ты смеешься надо мной? – горько простонал Болеслав. – Я простой селянин, а ты княжна, я и мечтать не мог, что смогу говорить с тобой, не то что обнимать или…

– Да не княжна я сейчас, Болюшка, как не поймешь ты, что хочу быть твоей с того самого дня, как на площади тебя увидала и как перчатку ты мне подал. Вот, смотри! – Казимира торопливым движением сняла золотую цепь с массивной пластинкой, знак княжеского рода, и бросила под ноги.

Юноша вдруг понял, что ждал этого момента всю жизнь, все молитвы его были услышаны богами и все жертвы приняты, не существует никаких преград и сословных различий. Всё это более не смущало Болеслава. Отбросив страхи, впитанные с молоком матери, он крепко поцеловал в губы обмякшую Казимиру, и они слились, чтобы более уже не разлучаться.

13

«Ты должна хорошенько подготовиться к празднику…»

«Он такой красивый, он должен быть только твой…»

«Не показывай никому свою новую руку…»

«Только твой, только твой…»

Вихрь мыслей кружился в голове Любомиры, она уже не понимала, где был голос ее нового невидимого друга, а где ее собственные думы.

Голос звучал в ее голове, сначала он только советовал, но постепенно начал повелевать, указывать, что она должна сделать. Время от времени Любомира морщилась и мотала головой, словно стараясь сбросить с себя остатки дурного сна, но голос неустанно шептал и шептал, и она сравнительно быстро привыкла к нему и не отделяла больше его от себя.

Любомира пыталась делать какие-то дела по хозяйству, но у нее всё валилось из рук. Она разбила горшок для похлебки, который сделал много лет назад для нее сосед-гончар, и она своими детскими пальчиками выдавливала узор на пузатых глиняных боках, прежде чем гончар поставил горшок в печь, – но не бросилась собирать черепки, переступила через них и пошла из хижины во двор, где намеренно раздавила цыпленка, который не успел убежать с ее дороги. Девушка равнодушно посмотрела на маленькое мертвое тельце, взяла его за крылышко и брезгливо бросила свинье.

«Все должны уйти с твоего пути, никто не должен тебе мешать, растопчи, раздави, скорми собакам и свиньям…»

Любомира опять замотала головой, растрепав волосы, и истошно закричала:

– Отпусти! Не хочу! Уйди от меня! За что ты меня мучаешь? Почему ты не скажешь свое имя?

Соседские девушки, проходившие мимо по тропинке, в испуге зашептались, услышав кричащую Любомиру, которая выбрасывала вперед здоровую руку, как бы защищаясь от кого-то невидимого. Она присела на старый рассохшийся пень, где ее отец колол дрова для очага, обняла здоровой рукой свою сухую ручку и зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону.

Самая сердобольная из соседок осторожно вошла во двор, приобняла Любомиру за плечи и ласково спросила:

– Что с тобой, Любушка, обидел кто? Ты сама не своя! Не плачь!

Любомира резко повернула к ней голову, и соседка в ужасе отпрянула. Глаза девушки горели нездоровым огнем, лицо покраснело, некогда красивые черты исказились свирепой гримасой и стали похожи на деревянную маску запретного бога, которым пугали в детстве малышей.

– Уходи, сгинь отсюда, драная кошка! – грубым низким гортанным голосом прорычала Любомира.

Соседка была готова поклясться, что злой дух в то мгновение водил губами и языком Любомиры. Испуганная девушка с криком бросилась к подругам, в панике увлекая их подальше от жуткого видения.

«Они все мешают тебе, гони их всех, они желают тебе зла…»

«Тебе никто не нужен, только он, он будет твоим…»

В голове Любомиры внезапно возник образ Болеслава, ее любого, милого Болюшки, который крепко обнял ее, проводя пальцами по спине, по шее, по груди…

Когда, встревоженный сбивчивым рассказом соседской девушки, к хижине прибижал кузнец, он был ошарашен увиденным: его дочь стояла посреди двора в грязной порванной рубахе и ногтями здоровой руки раздирала кожу себе на груди.

Кузнец хотел было увести Любомиру в хижину, обнял ее, шепча ласковые слова, но она вдруг с нечеловеческой силой отбросила его так, что он не удержался на ногах, одним прыжком настигла лежащего на земле отца, зарычала, хотела было замахнуться на него обеими руками, но в голове запульсировал голос:

«Не смей показывать свою новую руку, не смей!»

Любомиру выворачивало наизнанку. Ее человеческая сущность ужасалась: «Что ты делаешь?! Это же батюшка!» – а властный голос внутри головы требовал, заполняя всё вокруг и вытесняя слабеющее сознание девушки: «Ударь его, пусть знает!» Голос рычал, Любомира не слышала уже ничего, кроме жуткого «Ударь!!!», она уже готова была ударить, но силы совсем оставили ее, и девушка рухнула наземь, лишившись чувств.

Отец в ужасе лежал на земле, обнимая обмякшее тело своей дочери. Он не понимал тех жутких изменений, произошедших в его доброй, отзывчивой девочке, еще совсем недавно забавно игравшей сделанными им тряпичными и деревянными куклами. Без сомнения, причина была в Отшельнице, в ее ведовстве. Она околдована! Нет, этого не может быть! Проклятая старуха! Но тут же кузнец вспомнил и то, о чем предупреждала его старая ведунья: «Выбирай, или смерть, или это…»

Плача и не скрывая слез, кузнец втащил свою бесчувственную дочь в полумрак хижины, уложил на тюфяк. Немного помедлив, отец дрожащими руками взял крепкую веревку и не туго, чтобы не поранить, но надежно связал свою дочь, казалось, теперь мирно спящую. Он пролил немало слез, сидя рядом на грубой скамье. Надо молить богов о милости! И принести хорошую жертву Святовиту, и опять молить его, чтобы он принял эту жертву.

Кузнец выбрал лучшую козу из бывших у него в хлеву, ту, которая может понравиться Святовиту. Он взял острый, собственноручно выкованный жертвенный нож, бечеву и выбежал из жилища. Родовое капище было совсем близко от хутора, но нужно спешить – до захода солнца оставалось совсем немного времени. Традиции жертвоприношения предписывали закопать лучшие куски от заколотой туши в яму возле идола, а остальное шло на общий праздничный стол, если всё происходило во время летнего Праздника. Сейчас же до Праздника оставалась еще пара дней, да и копать яму совсем не было времени, кузнец соберет кровь жертвенного животного, оросит землю вокруг идола и проведет ночь в мольбе за свою единственную дочь.

Замок Каренц

14

Князь Теслав в задумчивости сидел в тронном зале перед горящим очагом. Огонь жадно лизал поленья, постепенно пожирая их. Так же пожирали князя и сомнения относительно своего будущего. Рюген уже подвергался атакам датчан. Всего тридцать лет назад на острове хозяйничали головорезы Эрика Второго, угрожая сровнять ненавистную им Аркону с землей. Уже тогда армия руян была ни на что не годна из-за малочисленности. Остров захватили за несколько дней ожесточенных сражений, тогда погибло много мужчин княжьего войска, что сделало Рюген совсем уязвимым. Но произошло чудо! Неожиданно для датчан огромный отряд Священной Римской империи вторгся в южные земли, что вынудило Эрика Второго вывести своих воинов с Рюгена, наказав руянам, однако, добровольно принять христианство и пригрозив разрушить священную Аркону, если это сделано не будет.

Князь Ратислав, отец Теслава и Яромара, правивший тогда народом острова, пообещал Эрику стать его вассалом, платить дань и обратиться в христианство. Да и вообще, он мог пообещать всё что угодно, прекрасно понимая, что опасность, угрожавшая датчанам с юга, вынудит их оставить остров и забыть на время о Рюгене. А за это время вырастет новое поколение руянских воинов, и остров будет готов дать отпор захватчикам.

Датчане спешно покинули остров, захватив рабами плененных руянских воинов, и это сделало ситуацию на острове совсем плачевной. Ратислав всячески поощрял многодетные семьи, на острове практиковалось многоженство. Но по-прежнему рождался один мальчик на двух девочек, и войско руян не росло. Князю Ратиславу повезло больше его соплеменников – у него было два сына. Старший, Теслав, принял власть от умирающего отца, подрастал младший, Яромар. Теслав всячески продолжал усилия отца по продолжению рода, у него появилась Казимира, его единственная законная дочь, сильная, смелая, независимая, – но всё же она была девочкой!

Сегодня она выросла, стала первой красавицей острова, но в политической игре могла быть только пешкой. Силы руян на исходе, еще один набег датчан – и можно забыть о независимости и власти, которая веками переходила по наследству от князя к сыну. Единственным спасением мог стать династический брак с соседями. Породниться с датчанами, с одной стороны, означало дать островитянам защиту, с другой стороны – руяне тем самым становятся вассалами Вальдемара, несмотря на сохранение видимой независимости. При любом варианте Теслав терял, и терял много, но шанс отделаться малой кровью он считал единственно возможным в сложившейся ситуации.

Завтра Харлунд, племянник Вальдемара, должен прибыть на княжью охоту, на которой Теслав хотел обсудить условия его брака со своей дочерью. Ему сообщили, что с датчанами прибудет посланник архиепископа Абсалона, которому поручена некая тайная миссия. Теслав хотел встретиться с этим посланником и передать его хозяевам свои условия выживания княжества.

Говорили, что Харлунд прирожденный вояка и его не прельщают узы супружества. Теслав был более чем уверен, что этот брак станет темницей для его любимой дочери, но такова судьба королевских детей. Сам он был вынужден жениться на княжне Ругардской, которую он никогда до церемонии не видел. Княжна, если говорить правду, оказалась не такой уж дурнушкой, как о ней говорили купцы, но она скоропостижно умерла при родах, в муках подарив Теславу прекрасную дочь, хотя он надеялся увидеть сына. Князь, родня и вассалы горевали о безвременно ушедшей княгине, но был один человек, который втайне радовался такому исходу. Это был Яромар, младший брат Теслава. Он понимал, что князь старше на двадцать лет и у него – нет наследника мужского пола, хотя, конечно, Теслав мог жениться еще раз на какой-нибудь принцессе крохотного полабского или балтийского княжества. Но князь больше не женился, воспитывая Казимиру один так, как если бы это был сын.

Верховая езда, навыки обращения с оружием, довольно суровые условия жизни в замке и от природы необузданный нрав сделали его дочь настоящей руянкой, гордой и независимой, которая скорее умрет, чем переступит через свою честь и принципы.

И вот теперь прекрасная и независимая Казимира должна будет выйти замуж за этого дуболома Харлунда, свирепого и угрюмого викинга, предпочитавшего битву любви. Именно битву и должен был предотвратить этот династический альянс.

Приезд посланника Абсалона говорит о том, что христианская церковь тоже хочет договариваться, и, учитывая влияние архиепископа на Вальдемара, придется обхаживать этого посланника не меньше, чем племянника датского короля.

Погруженный в невеселые мысли, князь Теслав подбросил дров в очаг, задумчиво смотря на огонь. Он мог глядеть на языки пламени бесконечно, это зрелище завораживало. Огонь, дар богов, поедал поленья, давая тепло и жизнь его предкам в жестоких условиях севера, где долгие влажные ветреные зимы и короткое мимолетное лето. Природа с поразительной быстротой наверстывает время, упущенное в зимней спячке, бурно расцветает сочными травами и кудрявой листвой и так же бурно желтеет и краснеет, даря людям буйство разноцветных ягод и плодов, чтобы затем опять погрузиться в холод и мрак зимы.

Вот и сейчас его народ будет радоваться Празднику, предаваясь плотским безумствам и чревоугодию на фоне светлого ночного неба, за ним быстро наступит венец лета, свет и тепло пойдут на убыль, предвещая начало работ по сбору скудного северного урожая. Что в этом году даруют боги его народу? Будут ли они благосклонны или вновь пошлют испытания? Датчане стоят у ворот, угрожая вторжением в его ослабленную вотчину. Совершив круг, думы князя опять вернулись к завтрашнему приезду Харлунда со свитой на княжескую охоту.

Всё ли готово к ней? Нужно проверить самому.

– Яромар! – зычно позвал Теслав своего младшего брата и решительно вышел из тронного зала.

Замок Каренц

15

Казимира тихо лежала в тесной комнатке в пустующей башне замка. Да и комнаткой это назвать было нельзя. Так, место, где раньше хранились копья и стрелы для караула башни, которую забросили, выстроив мощную стену, отделявшую эту часть замка от окружающих земель. Охрана теперь ходила по стене, и караул стоял на башнях возле массивных ворот, возле которых разрослось торжище. Башня теперь использовалась для хозяйственных нужд, но носить тяжелые мешки с зерном вверх по узкой лестнице никто не стал, ими был завален высокий грубо построенный цоколь, да так, что проход к лестнице был полностью заблокирован.

Казимира в детстве часто играла в этой башне, прячась от отца. Суровые стражники усмехались в свои косматые бороды и церемонно кланялись маленькой княжне, которая сверлила их своими не по-северному черными глазами. Она помнила, как возводили каменную стену взамен бревенчатого частокола, который так и остался внутри новой замковой стены. Постепенно стража покинула башню, оружие и снаряжение вынесли из помещений, их место заняли мешки с продовольствием. Зимой здесь делали запасы сена для лошадей княжьей конюшни, находившейся рядом. Княжна продолжала приходить сюда, уже будучи подростком. Она запрещала служанкам сопровождать ее, стремясь побыть одной, поразмышлять над услышанными рассказами о былых битвах и новых опасностях, нависших над ее родом.

Однажды она забыла в башне факел и, вспомнив об этом, стремглав бросилась обратно. Капающее горящее масло попало на клочок соломы, который вспыхнул ярким пламенем. Огонь уже перекинулся на старое тряпье, сваленное рядом, и грозил большому тюку с сеном, перевязанному бечевкой. Казимира не раздумывая бросила свой плащ из дорогого ливонского бархата на разгорающийся огонь и потушила его, но плащ был безвозвратно испорчен. Бесконечно расстроенная, она дала волю своим чувствам, в бессильной злобе пинала сапогами тюк с сеном, колотила по нему кулаками и, выпустив пар, убежала на верх башни рыдать. По пути она неловко оступилась и привалилась к дощатой стенке. Наспех приколоченная доска треснула, и девушка кубарем ввалилась в каморку, вход в которую забили работники, выносившие несколько лет назад утварь из отслужившей свое башни.

Казимира осмотрелась, протирая запорошенные пылью глаза. Это было старое хранилище копий и стрел, недалеко от сторожевой площадки. Караул в случае внезапного нападения мог не бежать по узкой лестнице вниз за оружием, а имел достаточный запас совсем рядом.

Про комнатку забыли, в ней несколько лет никто не появлялся. Казимира решила сделать комнатку своим секретным убежищем, про которое будет знать только она одна. Сбежав вниз, Казимира взяла столько сена, сколько могла нести, поднялась, спотыкаясь на каждом шагу, и бросила на грубый пол. Сбегав вниз-вверх добрый десяток раз, она наконец соорудила в комнатке мягкое ложе, которое накрыла своим испорченным плащом, и легла на него, закрыв глаза. Она слышала покрикивания стражников на замковой стене, ржание лошадей в конюшне, вой ветра в высоких соснах недалекого леса и протяжный зов своей служанки, ищущей ее: «Госпожаааа Казимииирааа!!!»