Текст книги "Пропавший батальон (сборник)"

Казимира очнулась от воспоминаний. Похоже, она задремала. События последних часов, как волна, мигом нахлынули на нее. Она приподнялась на локтях и осмотрелась. Здесь рядом с ней лежал ее возлюбленный Болеслав, здесь она познала его и томительное чувство любви, смешанное с тревогой за то, чтобы их никто не увидел. Ни одна живая душа не должна знать про них! Княжна невольно улыбнулась при мысли о том, что теперь она женщина, которой посчастливилось полюбить и быть любимой. Их любовь самая большая и самая чистая! Никто и ничто не разлучит их вовеки! Но что скажет отец, когда узнает? Она прогнала от себя эту мысль. Будь что будет! Это ее жизнь, и она не позволит никому вмешиваться. Недаром она княжна и наследница власти над гордым народом руян, отец воспитал ее решительной и умеющей постоять за свое счастье.

Казимира прошептала молитву и слова благодарности богам, приведшим ее в объятия ее избранного и единственного Болеслава.

Она снова закрыла глаза, блаженно улыбаясь своим мыслям, прокручивая в памяти еще и еще раз тот миг, когда она через мимолетную боль окунулась в блаженство и растворилась в своем возлюбленном, теряя чувство времени и реальности…

Казимира свернулась калачиком и сладко уснула.

16

Любомира резко выпрямилась, напрягшись, как натянутая тетива. Бечевка, которой ее опутал отец, больно впилась в тело, но она этого даже не заметила. «Болеслав!» – в голове пульсировало имя ее возлюбленного, отдаваясь болью с каждым ударом бешено колотящегося сердца. Она попыталась освободиться, стала извиваться, как змея, зубами пытаясь дотянуться до узла на груди. Ей удалось немного освободить руки, кистями она сдвинула петли веревки вниз. В исступлении Любомира извернулась и скатилась с тюфяка на земляной пол хижины, продолжая извиваться и дергаться. Вскоре путы достаточно ослабли, и девушка смогла сбросить с ног пару петель, поджимая колени к животу и двигая веревку кистями. Еще некоторое время ей понадобилось, чтобы окончательно освободиться от бечевы. Злость, которая кипела в ней и придавала силы, внезапно покинула ее, и девушка разрыдалась. Она не понимала, что с ней происходит, почему она оказалась связанной в своем собственном жилище и куда делся ее батюшка. Неужели с ним что-то произошло?

Пошатываясь, Любомира вышла из хижины во двор и осмотрелась. Отца нигде не было. Она постепенно вспомнила, как набросилась на батюшку, как если бы кто-то другой руководил ею и владел ее телом. Слезы катились из глаз, она с ужасом вспоминала и осознавала произошедшее с ней.

Тут она увидела отца, понуро шедшего со стороны леса. Она окликнула его и бросилась ему навстречу.

– Батюшка, как я рада, что с тобой ничего не случилось! – заливаясь слезами, всхлипывала Любомира.

Отец, на мгновение удивленный тем, что его дочь освободилась от веревок, тут же забыл об этом, обняв сотрясающуюся в рыданиях Любомиру. Кузнец отстранил на секунду лицо дочери, рассматривая его. Он опять узнал свою ненаглядную девочку, любящую, красивую, ЕГО дочь.

– Моя кровиночка! – с радостью воскликнул он. – Боги услышали меня и приняли мою жертву! Это снова ты!

Любомира, ничего не понимая, хлопала мокрыми от слез глазами, доверчиво смотрела на радостного отца.

– Батюшка, о чем ты толкуешь? Я не понимаю тебя!

– Ничего, доченька, пойдем в дом, уж пора ужинать, поздно уже, видишь, совсем темно стало.

Они зашли в хижину. Кузнец на мгновение задержался у двери, осмотрелся и прикрыл дверь покрепче. Он не мог нарадоваться на перемены, произошедшие с Любомирой. Святовит принял его жертву и сжалился над бедной девочкой, теперь всё будет хорошо.

Любомира в объятиях отца чувствовала себя как прежде, жизнь возвращалась в тело, она слышала только отца и себя, голос ее оставил! Боги простили глупую девчонку, посмевшую оскорбить силы, защищавшие ее племя с незапамятных времен. Изможденная, она вновь заснула.

Отец с нежностью смотрел на Любомиру, вспоминая дочь маленькой, когда была жива ее мать. Она так на нее похожа: те же русые длинные волосы, свежее лицо, стройная фигура, полная силы и здоровья. Разве что рука… но кузнец давно привык к этому недостатку дочери, да и она так здорово управлялась одной со всем хозяйством. Многие парни хутора и окрестностей заглядываются на нее, она уже совсем готова найти свою пару, может, это произойдет на Празднике. Да и ему, старику, будет легче.

Огонь лучины подрагивал, отбрасывая неровные тени на стены хижины. Кузнец в своих думах стал потихоньку клевать носом. Вдруг за окном разом завыли соседские собаки. Этот протяжный жалобный вой лился со всех сторон. Забеспокоились козы, начали кудахтать курицы, гуси гнусаво загоготали. Вскоре всё так же неожиданно прекратилось, и настала мертвая тишина, так что было слышно, как потрескивает лучина.

«Любомиииирааааа…»

17

Болеслав не верил своему счастью. Нет, так просто не бывает, он спит! Это выше его понимания. Как могла такая прекрасная, знатная и невозможно страстная девушка обратить свое внимание на него, простого селянина? И как он посмел? Болеслав быстро шел по тропинке, которая извивалась и терялась среди кустов. Замок уже скрылся из виду. Его хутор был очень близко к Каренцу, но даже такое малое расстояние разделяло его и его возлюбленную. Завтра он попросит Войту подыскать ему ночлег в замке среди дворовых людей: ему невыносимо было оставлять свою Казимиру даже на те короткие ночные часы, когда они не могли видеться. То, что произошло сегодня, изменило его навсегда. Болеслав понял, ради чего он живет, понял, что он обладает сокровищем большим, чем сама его жизнь. Боги даровали ему подарок, который заполнил всё его существо и придал смысл его существованию.

Впереди, на родном хуторе, залаяли собаки. Болеслав остановился и еще раз обернулся туда, где остался замок Каренц, его возлюбленная, его сердце. Завтра он никуда не уйдет из замка. Казимира прикажет Войте, чтобы на охоте Крона сопровождал он, Болеслав, потому что такому норовистому коню нужен самый лучший конюший, конь не должен причинить своей хозяйке никакого, даже малейшего беспокойства. А эти олухи, помощники Войты, не в состоянии исполнить даже самых простых поручений. Вдруг госпоже во время охоты потребуется что-нибудь, а его не окажется рядом? Нет, он должен присматривать за всем, быть со своей Казимирой везде, где она сможет его взять с собой. А где нет – он будет незримо следовать за своей голубкой и охранять ее от всех опасностей и невзгод.

Погруженный в радостные мысли, Болеслав не заметил, как возле кузнецова двора за ним скользнула тень. У развилки, где тропка поворачивала к выселкам, на которых находилась хижина родителей Болеслава, его кто-то тихо окликнул. От неожиданности юноша вздрогнул и резко обернулся.

Он не сразу узнал дочь кузнеца, даже потер кулаками глаза. Девушка стояла перед Болеславом в белой холщовой рубахе по колено с распахнутым расшитым воротом, волосы были распущены. В руке она держала венок из полевых цветов и была необыкновенно красива, – как он этого не замечал раньше? Он знал Любомиру с детства, окрестные ребята дразнили ее сухоручкой, но Болеслав всегда защищал несчастную от не знавших меры мальчишек. Потом они выросли, Любомира превратилась в девушку, но он так и продолжал видеть в ней смешную белобрысую девчонку, которая помогала отцу в кузне одной рукой. Сейчас перед ним стояла красавица, которая просто излучала первобытную женскую силу, сводящую мужчин с ума во все времена.

Любомира подошла к оторопевшему Болеславу, ласково заглянула ему в глаза, улыбнулась уголками рта и сказала каким-то глубоким грудным голосом, которого он раньше не слышал:

– Болюшка, милый мой, выбери меня на Празднике. Ты не смотри больше ни на кого, тебе никто не будет уже мил, только я. Вот, возьми, я сплела тебе венок. В нем ромашки и крестоцвет, да и повилика от сглаза. Дай мне надеть его на тебя, наклонись, любый мой.

Болеслав, как завороженный, наклонил голову, и Любомира здоровой рукой ловко надела венок на макушку юноши, задержав свою ладонь на его шее. Мурашки побежали по телу Болеслава, как если бы в него бросили снегом. Венок давил на голову железным обручем, да с такой силой, что колени юноши дрогнули, и он чуть было не оступился. Глаза заволокло туманом. Любомира, не отнимая руки, прошептала:

– Послушай, Болюшка, никто не принесет тебе счастья, только я одна смогу. Забудь всех. Посмотри на меня, разве я не красна для тебя? Разве лучше найдешь?

Она взяла ослабевшую руку Болеслава и положила на распахнутый ворот своей рубахи.

– Разве не чуешь, как бьется мое сердечко? Оно только для тебя бьется, любый мой. Я твоя, а ты мой, суждены мы друг другу.

Силы покидали юношу, слова Любомиры обволакивали его, охмеляли, подобно меду. Девушка водила рукой Болеслава по своей тугой груди, еще чуть-чуть, и ее рубаха упала к ногам. Она прижалась к юноше всем своим телом.

Совершив невероятное усилие, преодолевая головокружение и дурноту, Болеслав тряхнул головой так, что венок упал. Мысли моментально прояснились, и он отступил на шаг. Любомира не мигая смотрела на юношу, и он увидел необычайную злость и ярость в прекрасных глазах девушки. Она была всё так же красива, но что-то в ней изменилось. Болеслав поспешил поднять венок и протянул его Любомире.

– Прости меня, Любомира, но не могу я тебя выбрать. Люба мне другая. Каждый парень из округи будет счастлив обменяться с тобой венками, и ты найдешь свое счастье!

Любомира молча продолжала смотреть Болеславу в глаза, медленно взяла венок и низким голосом произнесла:

– Всё равно ты будешь моим, а другой не достанешься. Если не мне, так никому. Запомни это!

Она резко развернулась и исчезла в темноте. Болеслав еще постоял немного, пытаясь понять, что на нее нашло, но мысли о возлюбленной Казимире снова заняли его голову, и он с легким сердцем поспешил к себе в хижину, считая часы до рассвета, когда он отправится в замок и более не покинет свою голубку.

18

Утро выдалось хмурое, ветер наполнял паруса, швыряя соленые брызги в суровые лица датчан. Две небольшие ладьи быстро приближались с юго-запада к острову. Гребцам даже не приходилось работать – ветер делал всё за них. Угрюмые датчане и норвежцы вглядывались в туманные очертания острова Рюгена, знакомого их родителям по военной кампании славного Эрика Второго, когда остров был быстро захвачен, но триумфу помешало вторжение отрядов Священной Римской империи.

Сейчас же воины с тревогой всматривались в скалистые берега и чувствовали себя не в своей тарелке. На них были лишь охотничьи костюмы, латы не тяготили плеч. Да и оружия им не разрешили взять больше, чем пристало охотнику. Угрюмый косматый норвежец крутил в руках, более привычных к могучему топору, похожему на молот, короткий охотничий нож, коим легко свежевать тушу оленя, но не крушить шлемы и черепа врагов.

Харлунд недовольно смотрел на примолкших воинов.

– Эй, взбодритесь, друзья! Мне и самому не по нутру эта охота, но помните, что мы плывем не прохлаждаться и чревоугодничать, а на разведку! Эхехей!

– Хей! – довольно вяло отвечали ему воины.

– По крайней мере, нам светит славная охота! Покажем этим дикарям, что датские воины умеют стрелять так метко, что им и не снилось!

Воины одобрительно загудели. Харлунд взглянул на вторую ладью, шедшую чуть позади. Он разглядел своего друга Ингмара, который тоже подбадривал охотников, размахивая могучими ручищами.

Харлунд сомневался в решении дяди. Брать в жены язычницу, да еще из той земли, которую проще завоевать, чем выстраивать сложные политические композиции! Нет, это не для него! Харлунд, как и его верные друзья, плывшие с ним в ладье, был рожден для сечи, а не для придворных интриг. Он очень ценил хладнокровие Ингмара, который в душе негодовал так же, как и Харлунд, но совершенно не показывал этого маленькой дружине, которая в свою очередь не скрывала неудовольствия от необходимости такой миролюбивой охоты. Датчане и норвежцы привыкли к битвам, и добрые доспехи, короткий меч, боевой топор и окованный железом щит нужны воину, как вода или воздух. Каждый воин дружины готов сражаться голыми руками, унеся с собой в могилу десяток вражеских душ, но лезть таким малым числом в самое логово врага уже выходило за рамки их понимания.

Харлунд глянул на посланника архиепископа, который скорчился на корме, страдая от морской болезни. Писца сильно укачало, что веселило сидевших рядом воинов, которые хохотали тем громче, чем жалобнее стонал писец. Худосочный лысый монах осенял себя крестным знамением и причитал, то и дело высовывал голову за борт, повергая косматого норвежца и долговязого ютландца-островитянина в дикий восторг. Они хлопали беднягу по спине, якобы подбадривая, но, когда он в очередной раз перевешивался за борт, здоровяк-космач подпрыгивал на своем месте, пытаясь раскачать ладью.

Харлунд чуть заметно улыбнулся. Он сам с большим удовольствием столкнул бы этого монаха за борт, но обещал дяде и архиепископу, что будет обеспечивать посланнику безопасность, и с деланной сердитостью прикрикнул на расшалившихся товарищей.

Тем временем быстро приближались утесы Рюгена. Уже стали различимы мостки, где могли причалить их ладьи. Однако ни одной лодки островитян видно не было, хотя они и слыли заправскими мореходами и пиратами, совершавшими еще не так давно опустошительные набеги на Ютландию. Тут Харлунд увидел людей, махавших им и готовых пришвартовать ладьи. Паруса спустили, гребцы налегли на весла. Воины заерзали на скамьях наподобие скаковых лошадей, готовых пуститься с места галопом.

Встречающие гостей островитяне глубоко поклонились Харлунду, приглашая его оседлать лучшего, по их словам, скакуна и проследовать в замок Каренц.

– Приветствуем тебя, доблестный Харлунд! – церемонно произнес воевода руян. – Князь Теслав ждет тебя в замке, самолично приготовляя всё к встрече столь желанного гостя!

– И я тебя приветствую, воевода, – сквозь зубы процедил Харлунд, а про себя подумал: «Сам не захотел приехать встретить меня, испугался, что могу приплыть не с десятком воинов».

– Прошу тебя и твоих друзей проследовать с нами в замок Каренц, где состоится скромный обед в твою честь, – продолжал воевода. – Завтра будет большая княжья охота, и для нас великая честь, что присоединишься ты со своими товарищами.

– Да, сейчас не помешает подкрепиться. И прошу тебя посадить того бледного бедолагу в повозку: он плохо перенес путешествие водой, – Харлунд махнул рукой в сторону белого, как мел, монаха, опершегося о бочку.

– Как скажешь, будет исполнено! – воевода громко распорядился о повозке, и они тронулись в путь.

Дорога шла в гору, петляя меж огромных валунов, покрытых лишайником и мхом. Вскоре лошади вынесли их на высокую равнину, сверкающую сочными летними красками. Здесь было значительно теплее, чем внизу, да и ветер не так дул.

– Скажи, воевода, а куда делись все лодки от пристани, к которой мы причалили? – Харлунд повернулся к Ингмару и подмигнул ему.

– Мы отогнали их к другой пристани, чтобы не смущать тебя видом рыбацких суденышек. К нам редко прибывают столь высокие гости, и мы хотим проявить уважение к тебе и твоим товарищам! – подобострастно ответил воевода.

– Мне это нравится, да и моему дяде это тоже понравилось бы, – выдавил из себя Харлунд, не переставая искать подвоха в столь лестных словах.

– Князь приготовил тебе и твоим друзьям лучшие покои, которые есть в замке. Тебе, доблестный Харлунд, и твоим товарищам мы отправим слуг, если вы того пожелаете. Лесничие доложили, что охота будет славной, так что скучать нашим долгожданным гостям не придется.

Было видно, что эти слова нелегко даются воеводе, хотя он старался иметь подобающий вид и говорил с большим почтением. Остальные датские воины и сопровождавшие их островитяне хранили молчание всю дорогу, присматриваясь друг к другу. Монах-писарь злился оттого, что не слышал разговора воеводы с Харлундом: повозка, запряженная парой битюгов, тащилась в хвосте процессии. По пути стали встречаться крестьяне; они торопливо освобождали дорогу и низко кланялись, исподлобья наблюдая за странными незнакомыми мужчинами, по виду воинами, но одетыми в легкие охотничьи доспехи из сыромятной кожи. Пропустив всадников и повозку, селяне перешептывались, обсуждая иноземных гостей.

Монах поглубже спрятал свой большой нательный крест и стал нервно перебирать четки, тем не менее замечая все дозоры руянских стражников, которые им попадались на пути. Вскоре показались стены замка.

– Позволь показать тебе цель нашего путешествия, доблестный Харлунд, – воевода рукой показал на Каренц. – В замке тебя ждет князь Теслав со своим родным братом Яромаром и дочерью Казимирой. Как я говорил, вы славно отдохнете после утомительного путешествия и отведаете лучшие блюда княжеского повара.

Харлунд молча кивнул воеводе, более обращая внимание на многочисленные телеги с мешками, направляющиеся в замок.

– Скажи, а почему так много людей везут груз и ведут скот в замок? – поинтересовался датчанин.

– Ты очень наблюдательный, доблестный Харлунд, – неестественно хохотнул воевода, – как ты знаешь, мы готовимся к Празднику, который всегда проходит в самую короткую ночь. Мы благодарим наших богов за покровительство во время посевных работ и просим обильного урожая. Селяне везут в замок весеннюю дань, лучшую часть которой наш великий жрец приносит в жертву богам в священной Арконе. Остальная дань идет на общий пир в ночь Праздника, когда все забывают, кто раб, а кто господин, кто землепашец, а кто воин. Все равны на нашем Празднике и все веселятся.

– Я слышал, что парни и девушки водят хороводы вокруг костров, – Харлунд опять подмигнул ехавшему в безмолвии Ингмару, который чуть улыбнулся в ответ.

– Да, ты прав, это так. В эту ночь многие парни находят себе невест, а девушки – женихов. Я очень советую твоим товарищам присоединиться к веселью, вы не пожалеете, – воевода хрипло захохотал, многозначительно кивая Харлунду, – а другие не становятся парой, но тоже очень весело проводят время.

– Думаю, это понравится моим друзьям, – ухмыльнулся Харлунд.

Так, за разговорами, всадники подъехали к рыночной площади, где сновали оборванные мальчишки и торговки покрикивали на кривляющихся шутов, прыгающих между торговыми рядами. С появлением процессии гам стих, стало слышно, как цокают копыта лошадей и скрипит повозка с зыркающим по сторонам лысым монахом, люди расступились, низко кланяясь.

Тяжелые ворота со скрежетом открылись, стражники в полной амуниции выстроились вдоль моста через глубокий ров, заполненный водой, держа копья и щиты. Харлунд поднял голову, наблюдая, как по крепостной стене перебегают солдаты, одновременно пытаясь прикинуть численность гарнизона. Еще внимательнее крутил головой монах, бормоча что-то себе под нос и загибая костлявые пальцы. Воевода, Харлунд и Ингмар въехали во внутренний двор, где уже стоял хозяин замка, князь Теслав со свитой и младшим братом Яромаром. Воевода первый спрыгнул с коня, после него спешились и датчане. Дружинники Харлунда озирались по сторонам, подмечая как минимум два десятка лучников на внешней стене и сторожевых башнях, готовых утыкать их стрелами, сделай они выпад в сторону князя.

Князь же, широко разведя руки в расшитых парадных рукавицах, пошел навстречу Харлунду, широко улыбаясь ему, как давнему другу.

– Добро пожаловать, доблестный Харлунд! Приветствую тебя и твоих благородных товарищей в замке Каренц! – Теслав неожиданно обнял оторопевшего Харлунда. – Надеюсь, твой дядя, великий Вальдемар, здоров и благоденствует? О, мы много слышали о героических подвигах могущественного Вальдемара Датского и твоих впечатляющих победах! Вот, позволь представить моего младшего брата, Яромара.

Яромар и Харлунд обменялись взглядами и поклонами, не произнеся ни слова.

– Ну что это я, заболтал тебя совсем, путь ведь был неблизкий! Пойдем, я покажу тебе твои покои, где ты и твои благородные друзья сможете отдохнуть и освежиться с дороги. А затем изволь испробовать наших скромных яств. Мне не терпится поднять кубок доброго меда за твое здоровье и за великого Вальдемара Датского, пусть его лета будут долгими!

Теслав увлек Харлунда в темноту замка, обняв его за плечо, молчаливые спутники последовали за ними. Самым последним шел монах, смиренно опустив голову, но искоса смотря по сторонам, переводя взгляд с толстых запоров ворот на группы стражников, стоящих там и тут.

– Позволь называть тебя другом, доблестный Харлунд, – дружелюбно продолжал Теслав, – ведь наши народы издревле жили рядом, по-соседски ссорясь и мирясь, как это бывает среди родных братьев. Не будем вспоминать былых обид, их время уже минуло!

– Хорошо, князь, думаю, ты можешь звать меня другом, если так желаешь, мы прибыли с миром по твоему приглашению. Мы благодарны за это, и мой дядя, король Вальдемар, шлет тебе пожелания мира и долголетия. Но я бы не стал говорить о родных братьях, – думаю, ты знаешь не хуже меня, что при дворе братья не всегда бывают добрыми друзьями.

Шедший позади Яромар побагровел от злости, но не выдал своих чувств. Теслав же как ни в чем не бывало примирительным тоном продолжал:

– Ну, полно, полно, мы здесь собрались веселиться, а не вспоминать грустные истории! Нас ждет недурная пирушка, давайте же поднимем кубки за дружбу и веселье. И за союз наших народов, чтобы противостоять посягательствам Рима вместе!

– Да, ты прав, князь, негоже сейчас думать о дурном, – согласился Харлунд. – Мы готовы повеселиться с тобой, наши намерения именно таковы.

– Вперед же, друзья! – весело вскричал Теслав, немного переигрывая.

Собравшиеся придворные перешептывались, глядя на угрюмых и свирепых датских охотников, больше напоминавших авангард неприятельского войска, слишком далеко оторвавшийся от основных сил. Особенно выделялся огромный Ингмар, по пятам следовавший за Харлундом. Он постоянно смотрел по сторонам, как бы оценивая степень опасности, которая могла прийти отовсюду: от этих женщин, способных спрятать отравленный кинжал в складках своего платья, или от спрятавшегося где-либо лучника, уже натянувшего тетиву. В любом случае у датчан мало шансов выжить, если им подписан приговор. Но они унесут с собой немало жизней этих вероломных язычников, прежде чем сделают последний вздох.

19

Замок Каренц

– Прошу тебя, госпожа, одевайся быстрее, князь велел тебе быть в пиршественной зале. Если ты не будешь готова ко времени, не сносить мне головы! – сокрушалась пожилая няня Казимиры, воспитывавшая ее с детства. После смерти матери няня старалась ее заменить, отдавая всю любовь, какую могло дать сердце простой женщины. Казимира отвечала ей тем же. Она даже стала называть ее Матушкой, хотя няня всячески просила не делать этого, опасаясь гнева князя, всё еще скорбевшего по безвременно ушедшей княгине.

– Матушка, ну полно тебе! – примирительным тоном сказала княжна. – Ты же знаешь, что я не хочу туда идти, там будет этот датчанин, которому отец хочет продать меня в обмен на мир. Он называет это династическим браком, а по мне, темница лучше!

– Моя ты горлица! – Няня со слезами обняла воспитанницу. – Может, всё не так уж и плохо? Вдруг он окажется красавцем и полюбит тебя? И ты сможешь его полюбить…

– Матушка! – Казимира высвободилась из объятий няни. – Что за глупости ты говоришь?! Датчане – наши исконные враги, и я даже представить не могу, что когда-нибудь полюблю солдафона-убийцу!

– Казимирушка, не перечь отцу, такова судьба княжьих дочерей, особенно если боги не послали князю сына.

– Да, Матушка, но боги послали князю младшего брата, который совсем не горит братской любовью, да и племянницу не особо жалует!

– Знаю, доченька, знаю, милая. Вот поэтому князь Теслав и не хочет, чтобы прервался его род.

– Ох, Матушка, тяжко мне. Очень тяжко. Есть одна тайна, не могу больше скрывать от тебя. Есть любый у меня, ох как любый!

Казимира наклонилась к уху няни и стала горячо шептать. Няня в ужасе прикрыла ладонью рот и сдавленно вскрикнула.

– Доченька, что же ты наделала?! – няня как будто разом постарела на десять лет. – Как отцу-то покажешься теперь? Забьет до смерти! И меня в придачу за то, что не усмотрела, старая дура! Ой, беда, беда…

– Успокойся, Матушка, сделанного не воротить уж. Боги помогли мне встретить Болюшку, и не оставят они нас! Буду молить Святовита о заступничестве. И ты молись ему за нас.

– Буду, кровинушка моя, буду, мне твое счастье важнее всего света белого, – всхлипывала няня. – Буду молить Святовита неистово, как за себя не просила! Что делать-то будем, а? Как князю покажешься, что скажешь ему на то, что жениха иноземного он тебе назначил уже? А, доченька?

– Матушка, не выйду я замуж за датчанина, скорее брошусь со скалы в Арконе в море или заколю себя сама! – в сердцах воскликнула Казимира. – Вот, ношу с собой кинжал короткий, чтоб удобно прятать было, но до сердца он уж точно достанет!

Няня замахала руками на княжну и в ужасе отступила на шаг.

– Что ты, что ты?! Одумайся, неразумная! Боги покарают за такие слова!

– Не будет мне счастья, Матушка, без любого моего, я всё для себя решила, и ты меня не остановишь! – Казимира решительно засунула кинжал за пояс и надела накидку. – Я сама решу, что мне делать и как жить, или я не княжеская дочь?

Казимира победоносно посмотрела на няню, гордо подняв голову, рассмеялась и выбежала из покоев.

Няня, оставшись в одиночестве, села на край лавки и горько заплакала, закрыв лицо натруженными ладонями.

20

Замок Каренц

Напряженность чувствовалась во всём. Князь шутил, как мог, первым отхлебывал мед из братины, прежде чем пустить ее по кругу, но разговор не клеился. Датчане были молчаливы и угрюмы, готовые в любой момент прыгнуть с кинжалом на ближайшего руянина. Только Харлунд на правах старшего давал односложные ответы Теславу, который засыпал его вопросами о здоровье и намерениях короля Вальдемара. Яромар же не проронил ни слова, – он никак не мог простить брату его решение породниться с датчанами через Казимиру, его шансы на власть таяли с каждой минутой. Только чудо могло расстроить намечавшийся союз.

– Ну где же Казимира? Немедленно пошлите за ней, я приказываю ей явиться в залу! – приказал слуге Теслав. – Она заставляет нашего дорогого гостя ждать!

Харлунд и Ингмар переглянулись, Ингмар криво усмехнулся и коротким метким броском попал костью цесарки Харлунду прямо в нос. Харлунд, памятуя эти игры за столом еще с детства, принял вызов и метнул Ингмару в лоб хлебный мякиш, который попал в кубок Яромара, выплеснув брызги ему на лицо. Датчане, наблюдавшие за дуэлью, громко заржали. Князь вскочил, схватившись за кинжал на поясе, но зорко следивший за всем происходящим Теслав так же быстро встал, обнял Яромара за плечи и засмеялся еще громче датских гостей, показывая пальцем на брата и одобрительно кивая Ингмару. Руяне, сидевшие за столом, нестройно подхватили смех князя. Косматый норвежец схватил со стола цесаркину ногу и запустил ею в Яромара, но промахнулся и попал в Теслава, который на мгновение вспыхнул, невероятным усилием воли сдержал гнев и еще громче засмеялся, как будто ничего смешнее он в жизни не видел. Посланник архиепископа смотрел на князя и Харлунда в ужасе и был готов проститься с жизнью.

Вдруг Харлунд стукнул кулаком по столу и грубо гаркнул на своих спутников, которые тут же замолчали. Ингмар, взглянув на Харлунда, встал и громко произнес:

– Норвежец, извинись перед князем! Ты в гостях, и негоже так себя вести. Ты обидел хозяина и его брата в его же доме!

Бородатый норвежец, не привыкший извиняться, от удивления подавился мясом и хлопал глазами, не произнося ни слова.

В этот момент в залу вошла Казимира. Она была одета в белое длинное платье и изумрудного цвета бархатную накидку. Черные локоны свободно падали на плечи, а черные глаза выражали крайнюю степень презрения к прибывшим гостям. Она казалась существом из мира прекрасных духов, совершенно не вписывавшимся в эту грубую реальность.

Харлунд, пораженный красотой Казимиры, встал и открыл было рот, чтобы сказать приветствие, но слова застряли у него в горле. Ингмар, да и все остальные датчане тоже потеряли дар речи, не ожидав увидеть девушку столь восхитительно красивую, совершенно не похожую на светловолосых дев их родины.

Первым нашелся Теслав, который оставил Яромара, подошел к дочери, взял ее под локоть и подвел к столу.

– Это моя дочь Казимира. Она моя наследница. Позволь же тебе представить нашего дорогого гостя, доблестного Харлунда, который прибыл к нам с добрыми вестями от конунга Вальдемара Датского и присоединится к нашей завтрашней праздничной охоте.

Казимира холодно взглянула на замершего Харлунда и вежливо, но неглубоко поклонилась. Харлунд, словно очнувшись от наваждения, отвесил глубокий поклон красавице и произнес:

– Княжна, я счастлив видеть тебя в здравии! Позволь передать тебе восхищение, которое питает в отношении тебя мой дядя. Теперь и я… – Харлунд замешкался, пытаясь подобрать слова.

– Мир тебе, храбрый Харлунд, – равнодушным тоном сказала Казимира, бросив беглый взгляд на отца, – для меня честь знакомство с тобой. Надеюсь, что тебе понравится наша охота.

– Охота ему уже нравится, – усмехнувшись, шепнул Ингмар своему соседу, который тоже не сводил с княжны глаз.

Княжна гордо села на отведенное ей место подле отца. Чтобы снять возникшее напряжение, Теслав еще раз пустил братину по кругу, заверяя датчан в искренней дружбе.

Харлунд буквально поедал Казимиру глазами. Он уже совершенно забыл о своем нежелании жениться и сомнениях, которые одолевали его в полевом лагере дяди.

Казимира же, не притронувшись к пище, внутренне торжествуя от осознания своей тайны, сидела и рассматривала датчан, как боровов, которых привезли на торжище возле ворот замка. Гости постепенно хмелели, становились всё веселее, произносили застольные речи под одобрительные кивки князя и воеводы.

– Позволь, княжна, выразить тебе свое восхищение твоей красотой! – осмелел Харлунд. – Дядя говорил мне, что ты редкая красавица, но мои глаза сейчас видят больше. Я был во многих местах, но нигде я не встречал девы, которая могла бы сравниться с тобою. Смотря на тебя, я вспоминаю наши легенды о прекрасных эльфийских красавицах, завлекавших потерявших голову от любви воинов в лесную чащу на неминуемую смерть.

– Не самое удачное сравнение, – хмыкнул посланник архиепископа, запоминая всё сказанное.

– Наш Харлунд мастер не говорить, а булавой махать, – поддакнул монаху захмелевший Ингмар, сыто икая, – хотя будь мне суждена такая красавица, я бы, наверное, онемел.

– Уж коли ты, храбрый Харлунд, заговорил о легендах, позволь напомнить еще одну, – вдруг начала говорить молчавшая ранее Казимира. – О Харальде Датском Синезубом.